Отыгрывать эльфа непросто, еще сложнее отыгрывать эльфийского разведчика. Но то, что предложил мне мастер на отыгрыш в будущей ролевке, сперва вызвало сильное недоумение: как отыграть разведчика-дроу, отправленного для исследования поверхности? Нет, ну допустим, волосы я покрашу, благо длиной могу гордиться — с первого курса института отращивал, — конечно, до копчика не дотягиваются, но только чуть-чуть. С красными глазами без белков тоже проблем не будет — контактные линзы еще никто не отменял. Но вот что делать с черной кожей? С помощью лома, такой-то матери, ударной дозы трех видов автозагара и найденной в обувном ящике ваксы фабрики «Красный большевик» образ немного офигевшего темноэльфийского разведчика был почти создан. Дополнил его самолично сшитый в прошлом году на базе костюма разведчика «леший» маскарадный костюм «гилли», псевдоэльфийский плащ из масксети и шелковой основы, наикрутейший берестяной, обшитый хэбэшной масксетью колчан и купленный на нечестно закалымленные деньги блочный лук. Как я его буду отыгрывать, я не знаю, но таскать с собой самоделку из «полена» ниже моего достоинства. В принципе до начала игры оставалось еще три с половиной часа и где-то сорок два км расстояния до места проведения, так что смывать с таким трудом наведенную маскировку я не стал — накинул капюшон плащ-палатки поглубже, положил в карман паспорт, охотничий билет и чинно прошествовал мимо обалдевшего кота в прихожую. Когда-то давно, еще в десятом классе, я заинтересовался изготовлением индейских мокасин и теперь, после кучи запоротых кож, порезанных дратвой рук и проколотых сапожной иглой пальцев, являлся единственным в городе владельцем предмета зависти всех знакомых ролевиков. Зашнуровавшись и включив в плеере тихую жизнеутверждающую музыку (сегодня это была «Мельница»), быстро спустился во двор. Испытав, как всегда, тихое шипение агентов ЦРУ (это я о бабушках, обсидевших ближайшие к подъезду лавочки), быстрым шагом двинулся в сторону ж. д. вокзала в надежде успеть на электричку. Быстрая пробежка по улице в «гилли», с луком в руке и колчаном на спине является, с моей точки зрения, компромиссом между активным поиском милиционеров и попыткой добить окружающих обывателей танцем. Поднявшись по эстакаде на вторую платформу и убедившись в отсутствии электрички, в ожидании прибывающего состава принялся от нечего делать прогуливаться вперед-назад по перрону, с учетом не особо солнечного утра и замечательной температуры в двенадцать градусов поглубже натянув капюшон и засунув руки в карманы. Светить наращенными акриловыми ногтями с кинжальной заточкой не особо хотелось — до сих пор вспоминаю свои ощущения после взгляда девушки-мастера в салоне красоты, — по-моему, несмотря на попытки объяснить, что такой маникюр требуется для отыгрыша эльфа, девушка начала подозревать меня в чем-то небесно-синем. На перрон медленно подтягивались ранние дачники и просто личности неопределенной наружности, и наконец-то, после двадцатиминутного ожидания, подъехала электричка. Разместившись на лавке, прислонив лук и сняв колчан, я вытянул ноги, с наслаждением расслабился, прислонившись к стеклу, вперился взглядом в заоконную действительность и сделал музыку на плеере погромче. На следующей остановке затолкалась еще толпа дачников, и я обзавелся попутчиками — тремя тетками формата «носитель помидорной рассады стратегического назначения» и одним дедулькой с замечательной резной палкой и протертым брезентовым рюкзачком.

— Сынок, ты агрегат-то свой не подвинешь? — обратился ко мне дедуля, пытаясь устроиться на оставшемся кусочке лавки, как-то неловко вытягивая правую ногу.

— Да, дед, никаких проблем, — ответил я, сдвигая колчан в угол и ставя лук между ногами. — Что ж я, совсем зверь, что ли?

Крайняя тетка непонятной наружности в мохеровой кофте резко возмутилась:

— Значит, женщинам он место от своей хреновины освободить не захотел. У нас, может, рассада нежная, ее на полу держать нельзя, двинет какой-нибудь ногой, и сколько труда насмарку!

— Женщина, ваша рассада может постоять и на полу, — буркнул я. — А вот лук могут и стукнуть, а он денег стоит. — Тут я понял, что пропал, видно, день у этих дам в связи с ранней побудкой не задался с самого начала и им срочно требовалось на ком-то оторваться.

— Развалился тут как фонбарон, а женщины разместиться не могут, совсем молодежь оборзела, обвешался какой-то хренью, как бомж, расставил на весь вагон железок, да еще и выступает!

— И вообще, спрятал харю свою и приличных женщин оскорбляет! — булькнула вторая соседка с корзинкой на коленях, из которой выглядывала тщедушная рассада а-ля чернобыльская конопля.

— Да пьяный он, вот и морду прячет! — поддакнула последняя жертва приусадебного хозяйства.

— Вы уверены, что хотите увидеть мое лицо? — уже начиная внутри истерически подхихикивать, замогильным голосом произнес я.

— Что, с похмелья-то хари стесняешься? Вот молодежь, нажрутся самогонки, а наутро харями-то синими да похмельными светят, пьяни несусветные!

Достав из кармана руки, я протянул их к капюшону, с тихим шелестом шелковой основы плаща в полумраке вагона сгустившейся тенью проявились кисти рук, на которых мрачно блеснули отполированные, черные, в тон коже, кинжальные когти. Потянув за края капюшона, стянул его с головы, обнажив молочно-белые волосы и иссиня-черное лицо. Раскрыл алые, без белков и зрачков глаза и произнес:

— С добрым утром, садоводы-огородники! — широко улыбнувшись увеличенными в прошлом месяце у знакомого стоматолога клыками.