Ойкумена
Юлия (за год до поступления в академию)
Здание было огромным — этажей десять или даже больше. Лифт, лязгая и грохоча, переползал с этажа на этаж. Входили и выходили какие-то люди. Шум перекрывал любые разговоры. Юлии даже стало жалко оператора, вынужденного весь день сидеть в лифте, дергать рычаги и перевозить незнакомых людей.
Отец стоял рядом, крепко удерживая ладонь Юлии, — молчаливый и бесстрастный, как всегда. Он так и не объяснил, зачем привез ее сюда и что от нее потребуется, а значит, задавать вопросы бесполезно, и Юлия молчала.
Она никогда не призналась бы в этом вслух, но ей было страшно. Мысленно девушка уже в который раз перебирала свои провинности и шалости, гадая, не ждет ли ее выговор за недозволительное для патрицианки поведение или за драку с младшими братьями. Обманчивое спокойствие отца могло скрывать гнев, особенно если мачеха в жалобах сгустила краски.
Юлия признавала свою вину и была готова к обычному наказанию: ограничениям, запретам, дополнительным занятиям. Она была готова даже к порке, хотя отец (в отличие от нянюшки, которая была сторонницей освященных веками методов) никогда не поднимал на нее руку.
И нельзя сказать, что она так уж провинилась. Ее мачеха — Руфия Варгус, готовясь к каждому недолгому пребыванию отца в родовом поместье, составляла дежурный список претензий к Возмутительно Непослушной Безобразно Воспитанной Юлии, вынуждая мужа быть арбитром. Обычно для девушки все заканчивалось долгими часами, проведенными в классной комнате, где она упражнялась в чистописании под надзором учителя, снова и снова записывая фразы вроде: «Я буду слушаться госпожу Руфию» или «Я буду послушной девочкой».
Однако в этот раз отец просто отмахнулся от жалоб жены и велел Юлии собирать вещи.
«Мне нужно, чтобы ты была готова через полчаса», — сказал он и велел кучеру заправить парамобиль.
Отец даже не стал ночевать в поместье: отпустил шофера и сам сел за руль, выжимая из машины максимум скорости. Потом была ночевка на почтовой станции, ранний подъем и снова утренняя тряска по почти пустой дороге. Если бы не тревога и ожидание наказания, Юлия просто наслаждалась бы этим путешествием.
И вот теперь они в центре столицы и поднимаются на верхушку самого высокого здания в городе.
— Последний этаж. — Оператору пришлось повысить голос, чтобы его услышали. Но отец только отрицательно покачал головой и показал медный жетон.
Что было изображено на жетоне, Юлия рассмотреть не успела, но оператор сразу закивал головой, закрыл дверь и дернул блестящий латунный рычаг, находящийся с краю. Лифт взревел и одним рывком подпрыгнул еще выше.
Нет, за дверью был не чердак и не крыша, просто небольшой круглый зал и двустворчатая дверь из мореного дуба. Отец кивнул в сторону двери:
— Давай, иди.
— А ты?
— Я буду ждать здесь.
Девушка медленно повернулась к двери. Снова нахлынуло ощущение беды. Для чего они здесь? Какой выговор ждет ее за этой дверью?
Она сделала шаг и остановилась.
— Юлия! — окликнул отец.
— Что?
Он обнял ее торопливо и небрежно.
— Ничего не бойся. Просто честно отвечай на вопросы, не робей. Ну, ты же не маленькая.
На прощанье отец погладил ее по голове и подтолкнул в сторону двери.
Залитая светом комната. У нее необычная форма. Прямо напротив двери, а также по правую и левую руку — панорамные окна-эркеры. Вспомнилась гигантская конструкция из стекла и металла в форме шестеренки, венчавшая верхушку здания.
«Я внутри этой шестеренки».
Она сделала несколько шагов вперед — очень уж любопытно посмотреть на город с такой высоты — и только тут заметила худого темноволосого мужчину за массивным столом у окна.
— Госпожа Юлия Принципас из рода Юлиев?
— Да, это я.
— Подойдите сюда. Присаживайтесь. Да-да, садитесь — не надо так робеть. Мое имя Янис, и я разрешаю вам так ко мне обращаться.
Юлия осторожно опустилась в широкое кожаное кресло.
Внизу был город. Мраморное великолепие квартала патрициев, серый камень государственных учреждений. Купеческие дома утопали в зелени, блестела вытертая бесчисленными ногами брусчатка, вдалеке терялись в дымке многосемейные дома из красного кирпича, давно почерневшего от сажи и копоти. Дымили трубы, по улицам сновали парамобили, лигерады, конные повозки. Люди сверху казались маленькими разноцветными козявками. Город бурлил, волновался, двигался, жил.
— Вы нервничаете?
— Да. Немного.
— Я собираюсь задать несколько вопросов о вашей семье.
Она понятия не имела, кто этот человек и чего ему нужно, но сомнений не возникало: все происходящее не случайно. Назвавшийся Янисом имеет право задавать вопросы. На которые отец велел честно ответить…
— Задавайте.
— Вы ведь полукровка?
Знакомое и обидное слово резануло слух. Незнакомец даже не пытался изъясняться поэтичными метафорами, которые так любили учителя Юлии.
Полукровка, разумеется. Можно подумать, он сам не видит. Пепельные косы и бледная кожа, форма скул и глаз — все выдавало в ней чужачку в толпе черно-, русо— и рыжеволосых соотечественников. Только глаза у Юлии отцовские — темные, с такими же темными ресницами и бровями.
— Да, моя мама родом с Архипелага.
— Вам приходилось бывать в Мидгарде?
— Мы жили там шесть лет. Потом отец вернулся в анактерию.
— Помните что-нибудь из своего детства до переезда?
— Немного. Помню, как мы жили… — начала отвечать Юлия и растерянно замолчала, потому что вопрос прозвучал на свандском — языке Мидгарда, языке ее матери.
Незнакомец довольно кивнул.
— Хорошо. Язык вы знаете, — продолжил он на свандском с почти безупречным выговором. — Вы повторяли его?
— Отец требовал, чтобы я тренировалась.
— Ваш отец, госпожа Юлия, очень мудрый и дальновидный человек. Но знанием языка ваши таланты не ограничиваются, ведь так? Вы занимались фехтованием?
Юлия молчала, ошарашенная резкой сменой темы.
— Ну, не бойтесь. Занимались?
— Мне наняли учителя. В Мидгарде это принято…
— Но вы не оставили занятий, когда переехали? — перебил незнакомец, в упор разглядывая Юлию.
— Нет, — прошептала она и опустила глаза, ожидая нотаций. Однако собеседник не собирался читать лекцию о недопустимости подобного поведения для барышни.
— Хорошо. А стрелять умеете?
— Немного.
— И я слышал, что вы учились управлять паромобилем?
— Совсем чуть-чуть. — Ей удалось взять буквально пару уроков, но девушка надолго запомнила упоительное ощущение скорости, свободы и собственной власти над железным чудовищем.
— Сколько вам лет?
— Четырнадцать… будет.
— Прекрасный возраст, — с чувством прокомментировал Янис. — Подруги, первые балы, внимание кавалеров, стихи в альбом…
Девочка сжала зубы. Этот человек издевался над ней.
— У вас есть какие-нибудь мечты, планы на будущее?
Всему есть предел. Особенно откровенности перед незнакомцами.
— Нет.
— Что, совсем нет? — Он казался расстроенным.
Юлия молчала.
— Ну, вы же видите себя кем-то через десять лет? Не стесняйтесь, можно мечтать на полную. Хотите замуж за анакта?
— Нет.
— Нет? Ну хорошо… просто за знатного патриция?
— Нет.
— Не хотите замуж? Почему?
— Не хочу.
— Очень жаль, что вы так враждебно настроены и не желаете быть откровенной, — покачал головой мужчина. — Боюсь, без откровенности с вашей стороны у нас ничего не получится. Вы можете быть свободны, Юлия Принципас.
— Но…
— Отец отвезет вас в поместье.
— Подождите! — Она вскочила. — Что значат все эти расспросы?
— Об этом вы узнаете не раньше, чем скажете мне все, что я хочу знать.
Он открыл папку с бумагами, лежавшую на столе, и углубился в чтение. Юлия смотрела на него беспомощно и сердито. Отец не будет рад, если она вернется к нему вот так, не зря он велел отвечать на вопросы. Но зачем этому серьезному взрослому человеку маленькие смешные мечты юной Юлии?
Было предчувствие: уйдет она сейчас и никогда не узнает то, что хочет сказать ей назвавшийся Янисом. Он забудет о ней через полчаса, а она никогда не забудет этой комнаты и этого человека.
— Простите. Это очень… личное.
Мужчина оторвался от папки.
«Какие у него умные, внимательные глаза. Как у папы».
— Я знаю, что это глупо… но я хотела бы поступить на государственную службу. В дипломатический корпус или… — Она отвела взгляд и выдавила еле слышно: — В армию.
— Зачем вы встали? Сядьте. В дипломатическом корпусе бывает нужда в секретарях и стенографистах.
— Я не хочу быть стенографисткой!
— Да. Понимаю. Вы же знаете, что такой карьерный путь для женщины, тем более для патрицианки, невозможен?
— Знаю.
— Рад, что вы не питаете иллюзий. Теперь сосредоточьтесь. — Он подался вперед. Взгляд его черных блестящих глаз буквально загипнотизировал Юлию. — Отвечайте честно: где ваша родина?
— Я не понимаю…
— Где ваша родина, Юлия? Мидгард или Ойкумена? Представьте, что началась новая война. На какую сторону вы встанете?
— На сторону анактерии, разумеется! — в запале вскричала Юлия. — В чем вы меня подозреваете?!
— Речь не идет о подозрениях. Мне было важно услышать ваш честный ответ, леди. Удивлены?
Юлия промолчала.
— Это тоже был вопрос.
— Я вообще не понимаю, что происходит, — вырвалось у девушки.
— Объясню. Буду говорить прямо, Юлия. — Он хлопнул рукой по пачке бумаг у себя на столе. — У меня на руках результаты всех тестов, которые вы прошли за последний год. Я знаю, что вы умны, находчивы, образованны, быстро бегаете и прыгаете, хорошо фехтуете, стреляете, умеете управляться с лошадью, паромобилем и лигерадом. Кроме того, вы из аристократической семьи, умеете вести себя в обществе и знаете язык. В сочетании с вашей внешностью это делает вас идеальным кандидатом. Единственным кандидатом.
— Кандидатом?
— Тем, кто может дать нам преимущество в будущей войне. А возможно, и предотвратить ее.
— Война? Но ведь…
— Война, Юлия, война. Смешно было ожидать, что мидгардцы оставят нас в покое. В прошлый раз нас спасло только чудо. Я не могу надеяться на чудо снова. Я должен организовать его сам. С вашей помощью.
Собеседник отодвинул кресло, подошел к эркеру и встал, сцепив руки за спиной.
— Мы сделали все, что могли. Собрали все ресурсы. За двадцать лет покорили небо, создали цепеллины, мобильные крепости, новое вооружение. Мы развиваем промышленность и науку. Но они делают то же самое. Эта гонка не может отменить войну. Только отсрочить. Наше счастье, что нынешний конунг — сторонник мира. Но на него давят. Те, кому выгодна бойня, требуют войны. Те, кто считает заключенный мир унизительным, хотят реванша. Войны не избежать. И поэтому вы, Юлия, нужны своей стране.
Он замолчал, Юлия тоже молчала, пытаясь переварить услышанное.
— Но что я могу сделать?
Он кивнул так, как будто ждал этого вопроса, подошел к столу и взял с него большую кожаную папку:
— Ознакомьтесь.
Внутри были рисунки. Боевые машины: двуногие, двух— и четырехрукие, высокие и низкие, вооруженные мечами, топорами или и вовсе непонятными приспособлениями. С кабинами для пилота в туловище или на загривке. Для масштаба рядом с каждой машиной художник нарисовал человека. Некоторые механизмы втрое или даже вчетверо превышали рост пилота. Массивные, хищные, смертоносные, даже на картине они производили пугающее впечатление.
— Все дело в вооружении противника. Это «эйнхерии» — машины пехоты, наименее опасные из всего арсенала Мидгарда. Летающие «валькирии» гораздо страшнее, можете мне поверить. А о последней разработке так и не удалось добыть точных сведений. Анактерии нечего им противопоставить, Юлия. И мы слишком мало знаем. Ни уязвимых узлов в конструкции, ни тактики и стратегии, ни численности войск. Мы даже не можем понять, как и за счет чего эти механизмы передвигаются. Я уже потерял больше двух десятков людей, пытаясь добыть сведения. Из-за провала агентурной сети вашему отцу пришлось срочно оставить миссию и вернуться на родину. Мы успели буквально в последний момент.
Юлия тихонько охнула. Мимоходом оброненная фраза воскресила в памяти события семилетней давности. Тревожные разговоры взрослых, рыдающая нянюшка, отец, собранный и напряженный, отдает какие-то распоряжения. В тот вечер ее уложили спать одетой и подняли посреди ночи. Пришлось уйти из дома и оставить все игрушки и даже почти все вещи. Юлия не могла быстро бежать по темным улицам, и отец взял ее на руки. Силуэт корабля на фоне бледного предрассветного неба, двухнедельная качка в пропахшем рыбой трюме…
Позже Юлия попыталась выспросить отца о происшедшем, но тот сумрачно и раздраженно велел не молоть чушь и не позорить свой род.
Нет, нельзя сказать, что она не догадывалась. Но одно дело строить предположения, а другое дело услышать подтверждение от самого… тут Юлия наконец-то поняла, что беседует с Янисом Аристидом, всесильным руководителем Тайной Канцелярии. И, судя по всему, непосредственным начальником ее отца.
Рассказать кому — не поверят. Жаль, что рассказывать не придется. Скорее Мировой океан высохнет, чем ее отпустят отсюда без подписки о неразглашении.
— Единственное, что дает хоть какую-то надежду, — малочисленность этих машин. По условиям мирного договора Мидгард не может выпускать в год больше двадцати пилотов. К обучению допускаются только пятнадцатилетние подростки из аристократических семей. Или сословия эрлов — маленькая уступка потомкам дружины Харальда.
Он встал рядом. Юлия поймала его испытующий взгляд и поежилась. Казалось, он спрашивает себя: сможет ли она? Справится ли эта худенькая девочка с аккуратно зачесанными косичками?
— Я не могу и не буду заставлять вас, Юлия. В отличие от своего отца, вы не давали присяги. Но знайте — кроме вас, больше просто некому. Нам нужен человек, который пройдет обучение от начала и до конца, усвоит и запомнит все, что только можно усвоить и запомнить об оружии противника, и передаст эти сведения. Если вы согласитесь, вам придется пять лет провести в военной академии под чужим именем. Пять лет вы будете лгать, притворяться, слушать и запоминать. У нас не будет возможности спасти вас, если что-то пойдет не так, не будет даже постоянного канала связи. Раз в год вы сможете отправить весточку родным вместе с добытой информацией. Я знаю, что вы любите свою страну. Но вы не увидите никого из близких и не сможете вернуться домой раньше, чем вам исполнится двадцать один. Вы меня понимаете?
— Да. — В горле внезапно пересохло. Словно на плечи обрушили неподъемную глыбу, заставили поддерживать небо вместо титанов. Она прерывисто вздохнула, рука механически сжалась на подлокотнике кресла.
— А если я соглашусь? Что будет дальше? — шепотом спросила Юлия.
— Дальше вас сегодня же доставят на нашу базу, где ждут специалисты по языку и культуре Мидгарда. В кратчайшие сроки вам придется усвоить огромный объем информации о наших юго-восточных соседях. Культура, привычки, обычаи, характерные словечки и понятия, пословицы и фразеологизмы. Вы не должны вызывать подозрений или выделяться даже в мелочах.
— А потом?
— Потом вас доставят на небольшой островок с названием Акулья бухта, где вы будете жить под видом племянницы местной эрлы. Мы заплатили этой женщине. Сейчас она думает, что богатый, но неродовитый фермер мечтает пристроить свою дочку в академию. Жизнь на острове станет для вас последним этапом обучения и одновременно экзаменом. Вы поймете, как мыслят и ведут себя жители Мидгарда. В Акульей бухте вас ожидают несколько преподавателей — они подтянут вас по основным предметам. Кроме того, мы наняли одного из лучших учителей по боевым искусствам.
— А если я не соглашусь?
— Тогда отец отвезет вас в поместье, я полагаю.
Повисла тягостная пауза.
Юлия молчала, сжавшись в кресле, которое казалось единственным реальным предметом в этой комнате, точкой опоры. Резные львы на подлокотниках впечатались ей в ладони. Все вокруг было каким-то хрупким, ирреальным, ненастоящим, как в странном сне. От обрисованной перспективы кружилась голова…
— Видят боги, я не хотел отправлять на это ребенка, — вздохнул Аристид. — Но другого варианта у нас нет. Проклятье, я предпочел бы послать мальчишку!
— Ну конечно — мальчишку. Девушки ведь тупые, умеют только вышивать и сплетничать.
— Я этого не говорил.
— Но подумали. — Обида придала сил и словно уменьшила груз ответственности. — Всегда так! Всем вам нужны мужчины! Удивительно, как это в Мидгарде все до сих пор не развалилось! — Она поняла, что почти кричит, осеклась и замолчала.
— Не я создавал этот мир, и не я решал, какое место должны занять в нем женщины. Я даже не разделяю мнение тех, кто считает, что единственное достойное занятие для женщины — рожать детей, иначе никогда бы не поддержал вашу кандидатуру. Думаю, мы многое теряем, не допуская девушек к наукам и государственной службе. Однажды Ойкумене придется это изменить, чтобы выжить. И вы можете встать в авангарде изменений, Юлия.
— Да, звучит соблазнительно. Вы знаете, как уговаривать.
Собеседник нахмурился:
— Я не собираюсь уговаривать. Я предлагаю изменить вашу жизнь, но решать вам. Не вашему отцу и не мне — вам. Если вы откажетесь, нам придется отложить реализацию этого плана на несколько лет, чтобы обучить и подготовить другого разведчика.
— Мальчика?
— Разумеется. Какая девочка согласится участвовать в чем-то подобном?
«Какая девочка, кроме чокнутой полукровки Юлии? Интересно, это комплимент или оскорбление?»
— Ваше согласие поможет уменьшить потери во время войны, возвысит ваш род и откроет перед вами те пути, которые закрыты для женщин. Но я не могу обещать вам, что вы вернетесь. Подумайте, не торопитесь.
Юлия прикрыла глаза и постаралась представить себе, какой будет ее жизнь. Вдалеке от ореховой рощи, старинного дома с колоннами, тишины пыльной библиотеки. Жизнь без шаловливых и вредных младших братишек, чопорных поучений дуэньи, изысканных насмешек мачехи. Вдалеке от отца, вечно занятого, скупого на ласку и требовательного, но все равно самого умного, сильного, тихо обожаемого издалека. Вдалеке от званых вечеров, на которых она под прицелом чужих глаз чувствовала себя неуклюжей и некрасивой.
У нее не было друзей. Юлии из рода Юлиев не пристало якшаться с простолюдинами, а в компанию равных ее принимать не желали. Слишком уж она выделялась. Трудно не выделяться, когда при взгляде на твое лицо окружающим вспоминаются женщины-солдаты с плаката «Они пришли к нам с войной». Трудно не выделяться, когда тебе интересны фехтование и охота, а сверстницы могут говорить только о балах и платьях. Трудно не выделяться, когда ты полжизни прожила в чужой стране.
Если она согласится, то потеряет свою старую жизнь навсегда.
Если она откажется, то всю жизнь будет жалеть об этом.
Если она скажет «да», то ей придется пять лет врать и изворачиваться. Пять лет забывать язык и обычаи родины. Пять лет ежедневно натягивать чужую маску. Пять лет не видеть отца.
Если она скажет «нет», то ей никогда не доверят серьезной работы, важного поста, интересных дел. Она женщина, и ее удел рожать детей и радовать мужа.
Если она согласится, то отец будет гордиться Юлией. Гордиться даже больше, чем ее братьями.
— Я не требую ответа прямо сейчас. Вы можете подумать в течение суток.
— Не надо, — сказала Юлия. — Я согласна.
