Вневременной шар, холодный и чужеродный, покоился в центре экспериментального комплекса "Б" лаборатории «Титан индастриз» — длинного и тускло освещенного ангара, где генерировалось самое мощное на Земле поле замедления.

Облаченный в черный с серебром скафандр, сержант Гвардии Миротворческих сил Сэмюэль де Ностри сидел на скамье в конце помещения. Шлем от гермокостюма лежал рядом с ним.

Остальные миротворцы стояли на постах по всему периметру ангара, попарно охраняя каждый вход и выход. Отдельная группа гвардейцев, вооруженных универсальными «эскалибурами», оцепила хронокапсулу. Всем им было строго запрещено разговаривать друг с другом, а особенно с де Ностри.

Несмотря на слабую освещенность, де Ностри, как и другие гвардейцы, отлично видел все окружающее. Его глаза сильно отличались от тех, с которыми он появился на свет двадцать семь лет тому назад. Модифицированные органы зрения гвардейца-киборга превосходили натуральные по всем параметрам. Зрительные нейроны в мозгу сержанта воспринимали зеркальную сферу как сверкающую в огнях елочную игрушку. Он старался не смотреть на медботов — медицинских роботов, выстроившихся в ряд справа от него. Их присутствие нервировало сержанта.

А еще он изо всех сил старался не смотреть в сторону важных шишек: представителей командования Миротворческих сил, МКР, референта из Администрации Генерального секретаря и еще полудюжины чиновников высокого ранга, стоящих на наблюдательной платформе по левую руку. Двоих он знал лично. Макги был агентом Отдела спецопераций Министерства по контролю за рождаемостью, а референт, Александр Моро, родной внук самого Жюля Моро, по слухам, являлся близким другом Генерального секретаря Эддора.

Но пуще всего он страшился встретиться взглядом с Мохаммедом Венсом, офицером по особым поручениям, пристально наблюдающим за ним с платформы. Де Ностри не знал, что его ожидает. Венс не сказал ему, когда предложил вызваться добровольцем. Само собой подразумевалось, что такое предложение — высочайшая честь, оказанная ему исключительно благодаря безупречному послужному списку и происхождению: ныне покойный дядя Сэмюэля, Жан-Луи де Ностри, заслуженно считался величайшим генным инженером двадцать первого столетия. Стоит ли говорить, что сержант согласился, не раздумывая.

И только теперь, когда он узнал, что ему предстоит, Сэмюэль де Ностри начал подумывать, не слишком ли он поторопился, подписавшись на это дело.

Внутри этого чертова поля могло оказаться все что угодно, абсолютно все! Предыдущей ночью Сэмюэль так и не смог заснуть, вспомнив сказку, которую ему рассказывали в детстве, — сказку про джинна в бутылке.

Джинн обладал огромной мощью, и через тысячу лет, проведенных в заточении, он дал клятву, что исполнит любые три желания тому, кто откроет пробку и выпустит его на волю.

Спустя две тысячи лет он поклялся вечно служить тому, кто освободит его из бутылки.

Через три тысячи лет разочарованный джинн в сердцах дал страшную клятву, что до конца времен будет мучить и терзать несчастного, который вернет ему свободу.

Сэмюэль де Ностри все утро тщетно пытался забыть эту сказку.

Кевин Хольцман похлопал его по плечу и сказал:

— Поднимайся на платформу и стой у отметки.

Сэмюэль де Ностри сделал три шага вверх и два вперед. Сейчас он находился внутри периметра черных опор, которые будут генерировать внешнее поле. Отметка, о которой говорил Хольцман, представляла собой просто кусок липкой ленты, в спешке наложенной на сияющую чистотой поверхность платформы.

Теперь киборг имел возможность рассмотреть зеркальную поверхность капсулы с расстояния всего тридцать сантиметров. Лучше бы он этого не делал. Оболочка сферы отразила его собственную физиономию в чудовищно искаженном виде, как кривое зеркало в комнате смеха.

— Надеть шлем.

Де Ностри с молниеносной быстротой, выработанной годами практики, защелкнул шлем. Вот и еще одна из причин, по которой ему предложили вызваться добровольцем: он три года прослужил там, где привычка носить скафандр становится второй натурой. Все звуки внешнего мира исчезли, и де Ностри почувствовал легкую вибрацию. Его периферийное зрение было замещено индикаторами шлема. Теперь шар стал всем его миром, единственным, что он видел.

На индикаторе в крайнем правом углу поля обзора загорелась красная семерка. Первые шесть каналов представляли общедоступные частоты связи. Каналы номер семь и восемь были резервными и использовались только Миротворческими силами. Остальные, с девятого по двенадцатый, предназначались для Космических сил.

Де Ностри четко произнес:

— Команда: на седьмом.

Через мгновение до его ушей донесся глубокий, рокочущий голос комиссара Гвардии Мохаммеда Венса:

— Сэмюэль?

— Я, мсье комиссар.

— Помни, что ты представляешь интересы и защищаешь репутацию Миротворческих сил. Не теряй головы и не натвори глупостей.

— Слушаюсюв, мсье комиссар!

— Надеюсь, я не ошибся, выбрав для этого задания тебя. Доктор Хольцман хочет поговорить с тобой на третьем канале. Де Ностри нахмурился.

— Есть. Команда: на третьем.

Голос ученого, резкий и скрипучий, заполнил шлем де Ностри. Говорил он с преувеличенной бодростью:

— Ну как, готов встряхнуться, старина?

Де Ностри плохо понимал по-английски, а в радиосвязь не была введена программа перевода, поэтому ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести иностранные слова.

— Если я правильно понял вас, то да. Думаю, я готов. Вы… вы говорите по-французски, мсье Хольцман?

— Конечно.

— Пожалуйста, перейдите на этот язык. Секунда полной тишины, потом сухой смешок Хольцмана. Он заговорил на французском почти без акцента:

— Как хочешь. Нам осталось минута и тридцать секунд. Я буду отсчитывать по пять в обратном порядке, начиная с тридцати секунд. Когда установится внешнее поле замедления, шар раскроется почти сразу же. Помни: самое важное, что ты должен сделать, — это выключить генератор поля шара, если ты его обнаружишь и поймешь, как это сделать. Только не повреди его; возможно, он работает на аннигиляции материи и антиматерии. Поверь, мне никак не улыбается выключить поле через неделю и обнаружить внутри спекшуюся корку.

— Надеюсь, до этого не дойдет, мсье.

Стоя в пяти метрах за панелью управления полем, Хольцман удивленно моргнул — гвардейцы Миротворческих сил никогда не отличались чувством юмора, — а потом немного устало улыбнулся.

— Я тоже. Если ты не сможешь выключить генератор, постарайся находиться как можно дальше от него при счете «сорок пять». Когда наше поле ослабнет, шар восстановится. Ладно, начинаю отсчет… тридцать секунд… двадцать пять…

Де Ностри обнаружил, что невероятно сильные мышцы его брюшного пресса, укрепленные при помощи трансформирующего вируса, бесконтрольно и болезненно сжались.

— …двадцать…

Глубокое дыхание. Нанокомпьютер в основании черепа заметил выброс адреналина и включил стандартную программу реакции на угрозу. Сэмюэлю пришлось отвлечься, чтобы блокировать программу, когда компьютер попытался включить лазеры, скрытые в кончиках его указательных пальцев. Он с ужасом представил, как объясняет комиссару Венсу, почему он прожег дыры в собственном гермокостюме, и мысленно содрогнулся.

— …десять…

«Через пятьдесят пять секунд, — отвлеченно подумал Сэмюэль де Ностри, — пройдет неделя».

— …четыре… три… два… один…

В последнее мгновение сержант вспомнил, что надо зажечь фонарь на шлеме.

— Пуск.

Табло в левой части шлема мигнуло и показало ярко-красную цифру «45».

Мир исчез в светящемся белом облаке.

Он обнаружил, что заключен в тесный, сияющий кокон.

Кубическое поле замедленного времени в лаборатории «Титан индастриз» едва вмещало шар пришельцев. Де Ностри стоял, а поле находилось у него за спиной, над головой и под ногами. Оно окружало платформу с хронокапсулой, и это основание, еще недавно устойчивое и твердое под ногами, внезапно показалось ему зыбким и эфемерным. Единственный свет давал его фонарь, но между зеркальной поверхностью поля замедления и зеркальной поверхностью вневременного шара было так светло, что фонарь через секунду автоматически убавил яркость.

Таймер показал «43».

По-прежнему ничего не происходило. Де Ностри протянул руку в перчатке, пробежал пальцами по скользкой поверхности. Прошло уже несколько секунд, а шар по-прежнему остается в поддерживающем кольце, неподвижный, без всяких изменений. Неужели ничего не случится?

Сержант убрал руку с шара и в изумлении заморгал, когда… «34»… чья-то нога пнула его прямо в лицо.

Сфера исчезла. Внезапно появилось очень много пустого места, и встроенная программа самозащиты де Ностри отреагировала, не дожидаясь приказа его разума. Тело гвардейца оттолкнулось одной ногой, сложилось, отпрыгнуло назад и опустилось на полусогнутые ноги, балансируя на кончиках пальцев, метрах в трех от бьющегося в эпилептическом припадке тела… человека?

Спустя мгновение, оправившись от испуга, Сэмюэль понял, что на него никто не нападает. В трех шагах от него, на безукоризненно чистой поверхности платформы корчился, беспорядочно суча конечностями, человек. Даже сквозь шлем до гвардейца доносились его дикие крики. Мельчайшие детали запечатлелись в мозгу де Ностри с необычайной яркостью…."29" на таймере… Что-то латиноамериканское проскальзывало в чертах неизвестного, да и кожа была оливкового цвета. Из носа у него текла кровь, на губах пузырилась пена. Его одеяние из звериных шкур почему-то вызвало у де Ностри нелепую ассоциацию с опереточным траппером из второразрядного сенсабля о временах освоения прерий Дикого Запада.

Но ничего похожего на генератор, выключатель, тумблер… Одним словом, никакой техники, которую ему было приказано найти. Внезапно в правой руке «траппера» что-то блеснуло. На таймере осталось всего 22 секунды. Де Ностри ринулся вперед, обеими руками схватил правое запястье незнакомца и уперся ногой ему в плечо. Неловкими из-за перчаток пальцами де Ностри все же удалось вырвать штуковину из руки человека, невзирая на то, что тот вцепился в нее мертвой хваткой. Сержант чувствовал, как лопались связки запястья дикаря, и ломались его пальцы, когда необычайно сильные руки киборга отбирали у него устройство.

С этим механизмом в руке программа де Ностри не позволила ему находиться в непосредственной близости от опасного объекта. Один прыжок доставил его назад, к самому краю поля замедления, как можно дальше от бьющегося человека в шкурах.

Часы с правой стороны шлема показали "5".

Де Ностри с интересом уставился на предмет. Он показался ему на удивление тяжелым, хотя легко умещался на ладони. Около двадцати килограммов — вес значительный даже для его усиленных трансформирующим вирусом мышц. Продолговатый сфероид с парой гладких, овальных вмятин с одного края, похожих на клавиши. Очевидно, нажимая на одну, можно включить устройство, а на другую — выключить. Но на какую?

Он все еще гадал, когда таймер закончил отсчет. Внешнее поле замедления исчезло, и на невыразимо короткое мгновение де Ностри увидел несколько десятков фигур в гермокостюмах, плотной толпой окружающих платформу.

А потом вневременной шар снова закрылся.

Вокруг него.

В течение недели, которую де Ностри провел внутри поля замедления, блестящий зеркальный куб был окружен тройным слоем дезактивационных камер, каждая со своим отдельным шлюзом. Эту процедуру предложил провести Кевин Хольцман, поскольку такие же предосторожности применялись в нанотехнологии и генной инженерии, двух науках, где малейшие ошибки могли привести к далеко идущим последствиям. Три таких блока отделяли поле замедления от внутренности ангара, где его генерировали. Все ученые, работавшие внутри, были одеты в герметические костюмы.

Приготовились ко всем неожиданностям, насколько это было возможно. Четыре медбота ждали у края платформы: если де Ностри появится из поля с какими-либо повреждениями, самые лучшие медицинские технологии Системы будут к его услугам.

Внешняя дезактивационная камера всего на несколько метров не достигала крыши ангара, доходя по периметру почти до самого края платформы наблюдения. Несмотря на естественное любопытство и персональное приглашение Хольцмана присоединиться к работавшим внутри тента ученым, Макги предпочел остаться на платформе вместе с другими представителями правительственных учреждений и высшего командования.

Вместе с остальными он смотрел на голограмму, показывающую серебристый куб. Голос Хольцмана звучал немного напряженно, что не удивило Макги: минувшая неделя действительно выдалась тяжелой.

— Мы планировали выключить поле в два часа, но готовы уже сейчас. Даже если оставим все как есть, это добавит де Ностри всего лишь ничтожную долю секунды. Вот. Так какого черта мы ждем?

Макги не помнил, как вскочил на ноги и подошел к экрану. Боковым зрением он видел остальных вокруг и слышал, как они реагируют. Мохаммед Венс тихо сказал:

— Как интересно.

На какую-то долю секунды, такую малую, что Макги не был уверен, что действительно это видел, он заметил де Ностри на правом краю платформы, там, где действовало внешнее поле замедления. Потом снова проявился шар, но не один: на крайнем левом краю платформы бился, кричал и корчился какой-то человек в звериных шкурах.

На экране монитора Макги было отлично видно, как Кевин Хольцман сделал шаг на платформу, а потом замер.

Миротворец Сэмюэль де Ностри исчез, заключенный во временной капсуле пришельцев.

Шар оставался на месте ровно секунду — достаточно для того, чтобы эта сцена врезалась в память каждого. А потом легко, поскольку был теперь свободен от кольца, в которое его поместили до начала эксперимента, скатился с платформы, со звоном, похожим на колокольный, коснулся пола комплекса "Б" и покатился, словно мячик — самый большой мяч во Вселенной.

Все присутствующие на миг замерли, завороженные зрелищем бьющейся в судорогах человеческой фигуры и катящегося зеркального шара. Затем послышался раздраженный голос Хольцмана, срывающийся на крик:

— Где медботы? Я требую сию секунду доставить сюда эти гребаные медботы!

Джи'Суэй'Ободи'Седон боролся за свою жизнь. В первые секунды после прикосновения импульса китжана он понял, что погибнет без помощи товарищей. Сквозь пелену боли какая-то часть его мозга продолжала думать и делать все, чтобы отсрочить смерть. Он не осознавал, что вокруг него образовался временной шар, не чувствовал, как погрузился в темноту. В полном мраке он всеми силами старался установить хотя бы частичный контроль над собственной нервной системой, отчаянно пытался отдавать необходимые приказы, чтобы успокоить хотя бы частично огромную массу словно взбесившихся нейронов. Дважды ему удалось возобновить работу сердца после того, как оно останавливалось, и быстро заставить легкие снова дышать.

Седон не воспринимал отсутствия света, пока тот не появился вновь. Впервые после Посвящения кто-то посмел прикоснуться к нему без позволения, а потом причинить ему боль. Седон лишь смутно ощущал, как кто-то ломает ему кости правой руки, вырывая ключ от вневременного шара. Эта боль не шла ни в какое сравнение с муками, причиненными выстрелом из китжана, но даже сквозь их пульсирующую багровую пелену он сумел зафиксировать этот момент и поклялся отомстить.

Внезапно он почувствовал укол в шею — где-то в районе сонной артерии. Почти сразу вслед за уколом возникло ощущение легкости и полной опустошенности. Боль почти перестала беспокоить, равно как и все прочие внешние раздражители. Седон моментально зафиксировал, что в его кровеносной системе начинает циркулировать какое-то химическое соединение блокируя синапсы и снимая судороги мышц. Биение его сердца полностью прекратилось, а когда Седон попытался снова завести его, это ни к чему не привело. Полный контроль над нервной системой — главное, что делало его Танцором, — у него отобрали, причем сделали это сознательно и насильственным путем. Волна неудержимого гнева захлестнула его, переполняя мозг. Даже от Защитников он никак не ожидал подобного неуважения. Ни один из них не позволил бы себе так поступить, пусть даже с опальным и мятежным Танцором!

Когда его тело успокоилось и перестало бессмысленно биться, он почувствовал, что погружается в глубины настоящей смерти.

И тут его настиг удар тока.

— Тишина, пожалуйста! — Хольцман стоял в центре комнаты для совещаний. Он взглянул на сообщение на мониторе ручного компьютера и снова поднял глаза: — Все готовы?

Было чуть больше семи часов вечера.

Макги замер в дальнем углу и внимательно наблюдал за окружающими Хольцмана людьми, на чьих лицах отражался самый широкий спектр эмоций: от полного обалдения до кипящей ярости.

— Итак, — начал ученый, — позвольте мне проанализировать, что, на мой взгляд, случилось. Де Ностри внутри шара. Большинство из вас пропустило этот момент, но камеры запечатлели всю картинку. Сержант появился на экране за одну двенадцатую долю секунды до того, как вокруг него образовался шар. При замедленной демонстрации записи отчетливо видно, что он держит в руке некий предмет, возможно являющийся генератором поля. — Хольцман помолчал. — Если честно, то мне эта штука кажется чертовски маленькой, чтобы служить источником необходимой энергии — даже при условии использования аннигиляции, — но и отметать такую вероятность мы не имеем права. Не исключено, что внутри существует некий микрореактор, созданный на этой базе. В любом случае де Ностри ничто не угрожает. Как только мы сможем — полагаю, это произойдет уже завтра рано утром, — снова сгенерировать поле, мы вытащим его тем же способом, каким извлекли того, кто находился там раньше. Даже если не удастся выключить генератор. — Хольцман сделал паузу, потом принялся объяснять дальше: — Что касается нашего гостя, как мы его называем, могу констатировать, что он определенно принадлежит к человеческой расе. Можно также предположить, что он попал к нам из той же эпохи, что и шар. Его… одежда ясно на это указывает. Медботы обнаружили несколько странностей в его физиологии, но мы пока не представляем, насколько серьезны эти аномалии. — Хольцман снова взглянул на монитор. — Перед тем как я пришел к вам, он впал в состояние клинической смерти. Это уже в третий раз. До этого дважды останавливалось сердце, а сейчас отказали легкие. Медботы возвращают его к жизни, но он слабеет. Проблема в том, что они не знают, из-за чего это происходит. Первым делом они накачали его транквилизаторами, чтобы прекратить конвульсии, но, похоже, это было ошибкой: успокоительные отключили всю его нервную систему. В результате пришлось вот уже два раза запускать его сердце. Искусственный интеллект, управляющий медботами, предположил, что часть мозга, отвечающая за сердцебиение, находится у него под контролем сознания. Вколов ему успокоительное, мы тем самым отключили ее. Вся его нервная система воспалена как на нейронном, так и на общефизиологическом уровне. Медботы ввели ему нановирус, предназначенный для того, чтобы немного снизить внутричерепное давление, и это, кажется, помогло. В данных условиях медботы справляются настолько, насколько от них можно ожидать. Но нам все равно необходимо отправить нашего гостя в настоящую больницу, к врачам-людям, способным провести диагностику того, с чем мы не встречались раньше.

Хольцман внезапно умолк, словно у него сели батарейки и одновременно иссяк словарный запас. Он стоял почти неподвижно, слегка покачиваясь на носках и ожидая вопросов.

И последние не заставили себя долго ждать.

Макги ушел через пять минут — задолго до того, как дюжина представителей администрации Объединения исчерпала все интересующие их темы, — тем более что Хольцман все равно был не в состоянии прояснить большую их часть. Старик взял такси до космопорта, где сел на шатл до Капитолия.

В Оккупированной Америке его ожидало задание министерства — охота на очередного геника. Как намекнули в Отделе спецопераций, возможно, на кого-то из небезызвестных двойняшек Карла Кастанавераса. Макги вовсе не огорчил столь поспешный отъезд с места главных событий. Из нескольких доверенных источников ему уже стало известно, что дальнейшая разработка хронокапсулы пришельцев, какие бы научные перспективы она ни сулила, признана слишком опасной и пока преждевременной.

На борту Макги полчаса занимался обновлением записей в дневнике. Закончив, он закодировал доступ и переключил внимание на полученное им информационное сообщение, касающееся охоты на геника. Там было немного, но достаточно для того, чтобы начать.

Макги захлопнул крышечку монитора, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Телепат. Это должно быть интересно.

На секунду он ощутил дрожь предвкушения, а потом заснул.