Глава 4
На мужчинах природа не то отдыхает, не то издевается…Л.
С женщинами как с минами — чуть ошибся, и сразу взрываются!С.
Не знаю, во сколько лег Саня (и ложился ли вообще), но, когда я проснулась и спустилась на первый, хозяйственный, этаж, за запертой дверью ванной уже шумела вода. Пришлось умываться и чистить зубы над кухонной раковиной.
Следы мужского присутствия виднелись буквально повсюду. В пепельнице скопилось столько окурков, словно мужчина забавы ради поджигал сигареты и укладывал их тлеть на край стола; простой курильщик от такого количества откинул бы копыта на пару с пресловутой лошадью. На табуретке, в тусклой россыпи металлической пыли, лежала гнутая ножовка — так вот что за мерзкие звуки полночи не давали мне заснуть! — а под ней, в куче уже деревянных опилок, валялся обрезок какой-то стальной трубки. На подоконнике стояла пустая бутылка из-под «Nestle», увенчанная грязным носком. Его собрата я аккуратно, ногтем мизинца спихнула с края раковины.
Господи, чем же он тут занимался?!
Мне тоже не удалось толком отдохнуть: в доме было полно мышей, которые хоть и не пытались заживо меня обглодать, но устроили психическую атаку, скребясь и пища во всех щелях. Настоящий кот быстро навел бы тут порядок, но Федька относился к своим запечным соседям более трепетно. Он, правда, поймал пару штук и выпустил в окошко, однако они тут же вернулись с подкреплением, и я цыкнула на домового, чтобы перестал хлопать форточкой.
К тому же я долго не могла решить, что делать с дверью. Запереть? А вдруг в окно влезет убийца и Саня не сможет прийти ко мне на помощь?! Оставить открытой? А кто тогда спасет меня от Сани?! В итоге я все-таки предпочла позор смерти, но душевного равновесия это не прибавило.
Плюс ко всему (и минус к настроению), в дачном домишке было сыро и холодно, найденных пледов еле-еле хватило продержаться до восхода солнца.
Я проверила плиту — газ есть, шипит. Значит, можно выпить чего-нибудь горячего, на худой конец просто кипяточка.
Порывшись в шкафчиках, я отыскала банку с молотым кофе — подвыдохшимся, но вполне приличным. На той же полке стояли мятая турка и жестяная коробка с кусковым сахаром. Ну хоть в чем-то повезло…
Я уже переливала напиток в кружку, когда мое блаженное одиночество закончилось.
Трезвый, гладко выбритый и расчесанный Саня так резко отличался от предыдущего варианта, что я вздрогнула от неожиданности — на кухню как будто вошел незнакомый мужик. Да какой там мужик! До меня внезапно дошло, что если Саню выгнали с третьего курса, плюс два года службы, то сейчас ему всего двадцать один — двадцать два. Причем выглядел он еще моложе.
— А мне что-нибудь осталось? — Голос был тот же, низкий и хрипловатый, как у сорокалетнего. И взгляд: постоянно сосредоточенный и настороженный, словно в ожидании подвоха от любого из окружающих предметов.
— Бери, я еще сделаю, — широким жестом предложила я, тщетно пытаясь понять, что за резкий химический запах сопровождает каждое Санино движение. Не то бензин, не то ацетон, мерзость редкостная.
— Угу, — парень сцапал кружку за ручку и с ходу отхлебнул. — Спасибо.
— Не за что, — покривила душой я. Кофе был моим единственным кулинарным талантом — Федька презирал «эту заморскую бурду» и принципиально не касался турки.
Лохматый кот, незаметно образовавшийся на верху шкафчика, неодобрительно чихнул.
— А тебе никто и не предлагает. — Я снова подожгла газ. — И вообще, мог бы нормальный завтрак приготовить.
— К твоему сведению, — Федька сердито вильнул хвостом, — я домовой, а не домработница.
— То есть ты еще дуешься?
Кот демонстративно задрал заднюю лапу и начал вылизываться. Я в несколько натянутом молчании доварила кофе и уселась напротив Сани. Тот как раз прикуривал очередную сигарету и, спохватившись, вопросительно глянул на меня из-за прикрывающей огонек ладони:
— Не возражаешь?
Я пожала плечами. Как будто, если я возражу, он ее потушит!
Саня откинулся на спинку стула, с удовольствием затянулся и пыхнул дымом.
— Ну что, теперь-то с тобой можно нормально поговорить?
— Попробуй, — осторожно предложила я, утыкаясь в кружку.
— Лен, ты мне доверяешь?
Вопрос бы сложный, кофе горячий. В чем-то я Сане, конечно, доверяла. Например, если бы мне понадобилось довести до ручки какого-нибудь врага, то у меня не возникло бы и тени сомнений, с кем его познакомить. С другой стороны, при всей своей… контузии на кровожадного маньяка Топляков не похож. Так, обычный психопат — но под эту марку треть Минска пересажать можно. Если не половину.
— Пожалуй, — наконец сказала я, справедливо полагая, что полностью знакомить Саню с ходом моих мыслей не стоит.
— Давай тогда прикинем, чем нам сейчас заняться.
Я поперхнулась и бухнула кружку на стол.
— В смысле?!
Парень недоуменно посмотрел на меня и пояснил:
— Ну мы же хотим найти настоящего убийцу, верно?
— Погоди-погоди. — Я протестующе выставила вперед ладони. — Лично я ничего подобного не хочу! Мы от него и так еле удрали. И вообще — пусть его милиция ищет!
— Она и ищет. Нас. Ты что, до конца жизни на этой «фазенде» жить собралась? — Саня глянул в окно на поросшую бурьяном картофельную гряду и с сарказмом добавил: — На натуральном хозяйстве.
Федька как бы между прочим мурлыкнул:
— А в подвале двадцать шесть трехлитровых банок с маринованными огурцами стоит…
Перспектива просидеть взаперти с Саней до весны на диете из огурцов показалась мне немногим лучше вражеской пули.
— И как ты его, спрашивается, будешь искать? Объявление в газету дашь?
— Проведем собственное расследование, — воодушевленно сообщил тот. Я подумала, что если бы убийца увидел нездоровый блеск Саниных глаз, то немедля сдался бы сам, а то и убился с разбегу о стену. — С чего там его в детективах начинают?
— С осмотра места преступления, — на свою беду ляпнула я.
— Отлично! — Саня затушил сигарету и поднялся. — Поехали на Минское.
— Ни за что! — отчеканила я.
— Тогда давай ключи от машины, — не стал спорить парень.
Я потянулась к карману — но тут меня осенило, что в этом случае я останусь на даче одна. Федька не в счет, домовой никогда не поднимет руку на человека — только голову морочить и может.
Да и Саня в одиночку такого наворотит, что если с утра нам грозила тюремная камера, то к вечеру уголовных статей наберется на электрический стул с последующим четвертованием. К тому же на водохранилище сейчас относительно безопасно — милиция уже уехала, а убийц тянет на место преступления только в бульварных детективах.
— Хорошо-хорошо, поеду! Дай только кофе допить.
Саня удивленно хмыкнул и наконец-то оставил меня в покое. Натянул носки, наполнил освободившуюся бутыль водой из-под крана и отошел к двери, застыв у косяка с таким видом, словно не меня ждал, а в засаде сидел.
Ничего не попишешь, пришлось в темпе опустошать кружку и собираться. Очень надеюсь, что милиция все-таки разрабатывает и другие версии, потому что Санино предложение поиграть в доктора Ватсона (с напарником Мориарти вместо Холмса) по-прежнему казалась мне чистой воды безумием.
Дачный сезон подходил к концу, и разноцветные зады «отдыхающих» уже не оживляли грядочный пейзаж. Правда, вдали виднелся дымок и пахло горящим мусором, но ни звуков, ни голосов оттуда не доносилось.
— Погоди-ка. — Саня, оставляя за собой почти тракторную колею, протопал по бурьяну к середине огорода, установил там бутылку и вернулся к крыльцу.
— Что ты делаешь?
— Сейчас мы кое-что испытаем… — Санина ухмылка мне совершенно не понравилась — и не зря. Продолжая довольно скалиться, он нырнул в сарайчик и почти сразу же вышел обратно, держа в левой руке несколько разноцветных цилиндриков, а в правой — жутковатого вида…
— Это что, ружье?!
— Было ружье. — Парень с громким щелчком преломил убийственный агрегат и принялся запихивать в него патрон. — Стало — обрез. Вернее, щас мы проверим, чего с ним стало!
— Только без ме… — поспешно начала я, пятясь обратно к дому.
— Уши заткни! — перебил меня Саня, вскидывая обрез. — Грохоту будет…
Грохоту — было! Но меня куда больше потряс извергнутый обрезом факел — добрых полметра пламени, ясно различимых даже при свете дня. Несчастная бутылка буквально взорвалась, разлетевшись облаком брызг, а на огороде позади нее легла полоса скошенного бурьяна.
— Здорово, а?!
Я с трудом расслышала обращенные ко мне слова — в ушах гремел колокольный звон, которому аккомпанировали все собаки округи.
— Надеюсь, ты эту штуку с собой не потащишь?!
— А зачем я тогда, по-твоему, три часа вкалывал, как ежик? — удивленно глянул на меня Саня, вытаскивая дымящуюся гильзу и вгоняя на ее место новый патрон. — Давай, заводи свой драндулет!
Выдирать у психа заряженный обрез меня совершенно не тянуло. Я повернулась к сарайчику… и поняла, чем Саня занимался вторую половину ночи.
Он красил мою машину.
— Что, нравится? — гордо поинтересовался парень.
Ну если сдавленный хрип может служить утвердительным ответом…
Моя машина!!! Мой элегантный сочно-вишневый «фольксваген» превратился в нечто болотно-серое, тусклое и как будто понурившееся от стыда! Опознала я его только по «елочке»-дезодоранту за стеклом, буйно зазеленевшей на новом фоне.
— Ты что наделал, придурок?! — Я кинулась к машине. О, боже… Нет — О, БОЖЕ!!! Из автосервиса Саню вышибли бы еще быстрей, чем из нежохраны: по краям стекла виднелись следы от скотча, на крыше — от малярной кисти, на дверце проступал сквозь краску попавший под раздачу березовый листик… — Она же пять тысяч стоит, я только в прошлом месяце по кредиту рассчиталась!
— Ну вот убьют тебя, и наследникам радость будет, — тоже обиделся-обозлился парень. — Кто ж в засвеченной тачке по городу раскатывает?
— Но красить-то ее зачем было?! Все равно первый же гаишник по номе… — Я осеклась, ибо о номерах Саня тоже позаботился. Судя по пятнам ржавчины — снял с «Москвича».
В машину мы забрались мрачные, как черти в Рождество, и тут же демонстративно отвернулись в разные стороны. Сане-то ничего, а мне пришлось выруливать с участка наполовину вслепую, смяв правым бортом куст смородины и свернув прислоненную к воротам жердь. В салоне невыносимо воняло краской — той самой, бензиново-ацетоновой, причем с открытым окном еще сильнее.
Оголодавших за выходные гаишников на кольцевой было натыкано немерено, но перекрашенный фольксваген выглядел до того убого, что ни у одного милиционера на него палка не поднялась. Хотя у них и повода не было: так аккуратно я не водила машину даже на экзамене в ГАИ. За что была вознаграждена матерным бибиканьем обгоняющих нас машин. Когда водители замечали за рулем блондинку, раздражение на их лицах сменялось неподдельным сочувствием — причем в адрес Сани.
Прекрасно. Просто превосходно! Сначала без работы осталась, потом из собственной квартиры выгнали, а теперь еще и машину хоть на помойку выбрось!
Я угрюмо шмыгнула носом. Нет, плакать я не буду. Я вообще никогда не плачу — этим все равно ничего не изменишь, так какой тогда смысл? Тем более перед Саней: чхал он небось на женские слезы. Ишь, сидит с таким видом, словно его гордость за проделанную работу распирает!
Странное дело: хотя для сна мне удалось выкроить неполных два часа, никаких позывов к «подавить подушку» дальше я не чувствовал. Скорее наоборот, ощущал себя бодрым и свежим. Уж не знаю, была ли в этом заслуга Леночкиного кофе, утреннего душа — бр-р, холодного! — или запаха краски, пропитавшего меня, казалось, до костного мозга… Впрочем, от краски я бы наверняка маялся очугунением башки. А так даже подумать получалось. Почти без помех, Лена явно настроилась оплакивать судьбу — нет, не свою, а бе-едного, несчастного перекрашенного «гольфика». Вот ведь… блондинка. Тут в ней самой вовсю пытаются дырок понавертеть в несовместимых с жизнью количествах, а она из-за всякой фигни мается. Ай-ай-ай, мой любимый цвет… прокисшего бабушкиного варенья, он так подходил к маникюру!
Оставалось лишь надеяться, что за время пути дурная обида из Ленкиной башки хотя бы частично выветрится — на месте преступления инспектор по нежохране Коробкова требовалась мне в рабочем состоянии.
Пока же я ду-у-умал, вернее, додумывал вчерашние мысли: тупая монотонная работа вроде отпиливания ствола у «тулки» или покраски авто хороша, по крайней мере тем, что оставляет голову свободной. Можно поразмыслить, если есть над чем. А мне — есть.
До вчерашнего Леночкиного звонка я был процентов на девяносто уверен, что меня ловко подставили в обычную «бытовуху». Кто-то — возможно, не в одиночку — давно и конкретно точил зуб на гнома от науки. И когда вдруг этот «кто-то» узрел возможность не просто угрохать недруга, но еще и свалить все на встречного психа, — он использовал шанс на все сто. Расклад почти беспроигрышный: свидетелей нет, отпечатков на орудии преступления тоже, по всей видимости, — иначе бы не гулять мне в главных подозреваемых — ну, а мотивы… Да какие, спрашивается, нужны мотивы контуженному? Мне ж, типа, человека убить — это как сто грамм залпом.
Только вот пальба в гипермаркете в данную схему не лезла категорически. Пистолет с глушаком, пусть даже ПМ или ТТ с какой-нибудь самопальной насадкой, это уже не бытовуха. Это серьезно и по российским понятиям, а уж по меркам почти советской Беларуси, где КГБ по-прежнему стережет покой и все остальное…
И — «хвост». Хоть и доморощенный — нормальную ментовскую облаву я черта с два бы стряхнул. Да что там: нормальную слежку с десятком сменных машин я б, во-первых, вряд ли заметил, ну, а во-вторых, десяток машин мог бы нас и перехватить.
Стрельба и слежка на «бытовуху» походили мало. Разве что на очень крутую «бытовуху» — но крутым все же легче и привычней тупо пригласить специалиста, чем самолично устраивать нанайские пляски. Вдобавок ни в одну из выстраиваемых мной схем не ложился факт, что стреляли в Леночку. Следить — понятно, но убивать, да еще столь провоцирующим интерес органов способом… что-то тут не складывается.
— Лен, а у тебя злейшие враги есть?
Ответа я дождался минут через пять, как раз когда уже почти потерял надежду его получить, а заодно и найти в опустевшей пачке сигарету.
— Да! — процедила блондинка, одарив меня при этом взглядом, весьма далеким от сестринской любви. — Есть… один.
Более детально я уточнять не стал — мы как раз подъезжали к давешней поляне.
Сейчас, при свете дня, масштабы учиненной мной диверсии были видны куда лучше, чем ночью да еще сквозь дым. Зрелище, которое лично у меня вызывало двойственное, вернее, тройственное чувство. На первом плане была, разумеется, Гордость: «Ох, ни фига ж себе я учинил! Да тут небось небу жарко стало!» Следом, отставая на шаг, маршировал Стыд под кумачовым транспарантом: «Ну и наломал же я дров… дровей и прочего валежника!» Третьим осторожно, бочком, подходило Благоразумие с заготовленной укоризненной нотацией: «Опять… опять едва башки не лишился, и, заметь, снова по совершеннейшей глупости!»
Пожалуй, только прошедший накануне дождь уберег окрестности от хорошего лесного пожара: судя по дырам в кронах деревьев, они приняли на себя изрядную часть ракет. Да уж… понятно, с чего ролевики в ужасе разбежались по всему лесу. Когда в паре метров над твоей башкой раздается «большой бабах», а затем сверху обрушиваются листья, кора, ветки, ну и целый вагон искр — в такой вот обстановке ноги зачастую начинают принимать решение сами, не тратя время на консультации с головой.
Я неторопливо прошелся по поляне, то и дело подергивая плечом — висящий под камуфляжкой обрез с непривычки давил на лопатку… Ага, вот и мое любимое бревно.
Размеры воронки, что выкопала под ним шальная ракета, впечатляли — непонятно, куда только Минторг смотрит, позволяя свободно торговать этим китайским барахлом?
Интереса ради я попробовал найти хоть один отпечаток собственных ботинок. И нашел — у самого берега. В прочих местах пасшееся стадо мамонтов перепахало своими копытами все и вся вдоль и поперек.
Леночка тенью волочилась за мной.
— Са-а-ань, — неуверенно протянула она. — А ты и в самом деле разбираешься во всех этих следопытских делах?
— Есть немного.
Ротный учил нас, что называется, «туго», а наглядные примеры нам почти каждую ночь в изобилии поставляла вольная Ичкерия, с наступлением рассвета снова перекрашивающаяся в почти мирную Чечню. Первые разы, конечно, я не замечал практически ничего, но потихоньку-полегоньку… действительно начал даже при случайно брошенном взгляде фиксировать в памяти детали, причем детали нужные. К примеру, обрывки бинтов: там, в «зеленке», они означали хорошее попадание, после которого у перестреливающихся с нами духов появлялся еще один раненый, что по части хлопот порой хуже убитого. Ну и, соответственно: куча гильз винтовочного калибра — это позиция пулеметчика. Вот ведь надоеда! Третий раз его прищучить пытаемся и — как вода сквозь пальцы…
Там, в «зеленке», следов было не так уж и много. Здесь же… грех жаловаться. Укатано как после финального матча Бразилия-Франция, только заасфальтировать осталось.
Обойдя лагерь по периметру, я сунулся по самой широкой из свежепротоптанных дорожек, но, ступив пару шагов, почувствовал запах и понял. Блин, нет, чтобы прикопать… удобрения.
Зато вторая тропа вела куда-то в глубь леса, и, судя по ширине образовавшейся просеки, это были как раз последствия паломничества к телу.
Тут даже не требовалось особо проявлять «следопытские способности» — по такому следу и ребенок мог бы пройти. Я вглядывался в землю скорее по привычке — пока моя спутница не выдержала:
— Сань, что ты там высматриваешь?
— Растяжки, — рассеянно ответил я. — Ну мины противопехотные…
— Сань, это пригородный лес! Откуда тут взяться минам?! Ай! — Лена споткнулась о сосновый корень и попыталась упасть в заросли волчьих ягод.
— Здесь, — я помог ей удержаться на ногах, — уже взялся труп.
«Народная тропа» обрывалась на очередной поляне — здесь следы широким веером расходились в стороны. Занятно — насколько я помнил телепередачу, где заочно поучаствовал, тело нашли на достаточно густо заросшем участке. Что же тогда они забыли на этой опушке? Пастбище очередное нашли, что ли?
Позади все еще продолжали обиженно сопеть. Блин, занять бы ее чем-нибудь полезным… или хотя бы просто занять.
— Лен, для ускорения процесса, — не оборачиваясь, попросил я, — пройдись по дальнему краю поляны и глянь, нет ли там вытоптанного шоссе, вроде того, по которому мы сюда пришли.
— Ага, как мне, так сразу дальний, — привычно заворчала Леночка.
Ох уж эти женщины…
— Хорошо-хорошо, тебе — ближний.
Впрочем, я даже не успел дойти до «своего» края — навстречу мне из-за деревьев выплыл дедок, что называется, типично деревенского облика: донельзя расхоженные кирзачи, брезентовый плащ, когда-то зеленый, а сейчас просто цвета потертости, седая клочковатая бороденка. Довершала облик фетровая охотничья шляпа с лихо воткнутым сорочьим пером и прыгающая вокруг хозяина черная собачонка «дворянской» породы.
— Ищешь чего, милок? — ласково поинтересовался он.
— Ищу, — не стал отрицать я. — Тут у вас, говорят, убили кой-кого…
— Вовсе не кой-кого! — живо возразил дед. — А етого… Толкина минского. Тут, недалеча…
— Место показать можете?
— А зачем тебе? — с подозрением уставился на меня дед.
Вот ведь… тоже мне, народный дружинник.
— Мы с коллегой, — я махнул рукой в сторону Леночки, — журналисты из «Вечернего Минска». Репортаж хотим сделать, а для этого снимки места преступления нужны. Если захотите, — добавил я, — можем заодно и у вас интервью взять.
— С фотографией? — требовательно осведомился дедок.
— Во всю полосу, — пообещал я, прикидывая, не удастся ли выдать мобилку за фотокамеру последней модели.
— Ох, так чего ж мы, мил-человек, стоим-то, — засуетился дедок. — Пойдем, пойдем, я ж говорю, тут эта, недалеча совсем…
Я дернулся было позвать Лену, но дедок уже почти скрылся в лесу. Я припустил за ним, на ходу решив, что девушку можно будет выкричать и потом, раз уж нужное место рядом с полян…
— Сань, стреляй в него!!!
Это был даже не рефлекс. Обрез словно бы сам по себе прыгнул мне в руку, оглушительно рявкнул, бешеным конем лягнулся в плечо — и в брезентовом пальто появилась кучная россыпь дырок.
Картинка странным образом сместилась: мне казалось, что до кривой березы на том конце прогалины осталось шагов двадцать, и вдруг она скакнула мне навстречу, как в компьютерной игре на «тормозящем» компе.
Собачонка поперхнулась последним тявком и превратилась в рыжего облезлого зайца, смущенно чихнувшего и припавшего к земле. Травяной ковер, только что путавшийся в ногах, осел и раскололся тропинками. На обнажившейся кочке подпирали друг друга шляпками два здоровенных боровика, а перед моей левой ногой скалил в листве зубы волчий капкан.
— Хулиганы!!! — удивительно бодро для решета завопил дедок. — Нежохраны на вас нету!
В первый момент я решил, что он просто-напросто нацепил невесть откуда добытый броник. Принялся лихорадочно заталкивать в обрез новые патроны… и замер, осознав, что, будь у деда под плащом даже линкорная бронеплита, — дуплет 20-го калибра в любом случае должен был сбить его с ног. А он — стоял!
— Есть! — Запыхавшаяся Леночка подбежала к нам и сунула дедку «корку». — И-и-инспектор Коробкова… уф!
— Ой, а я думал — охотник, — в свою очередь смутился тот. — Идет, понимаешь, под ноги таращится, обрез за спиной… я и решил — имущество свое высматривает. Дай, думаю, подсоблю малек… Ты рот-то закрой, мужик, — желудок застудишь!
Судя по тому, как деловито Саня приступил к осмотру местности, я заключила, что в следах он разбирается, и немножко успокоилась. Может, чего и найдет. На меня-то — я сразу предупредила! — полагаться бесполезно.
Для виду поворошив траву кроссовкой, я бросила это гиблое дело и повернулась к водохранилищу. Ветра почти не было, но вода шла сплошной темной рябью, скрывающей бурлившие на глубине страсти. Интересно, сколько сейчас времени?
Я вытащила из кармана мобилку, но от нажатия на кнопку экран не засветился. Ах да, Саня же еще в гипермаркете приказал мне его выключить… Параноик несчастный! Теперь придется ждать, пока телефон прожует пин-код и подгрузит базу данных.
В камышах бурно заплескалось, брызги взлетели выше макушек. Вот бы поглядеть, что там, под рябью…
Оживший мобильник жуком загудел и заворочался в руке. Я рассеянно, продолжая смотреть на воду, поднесла его к уху.
— Да? Алё-о?
Из трубки доносились только треск и далекие подвывания, словно я держала в руке морскую ракушку. Что за ерунда? Я, нахмурившись, отодвинула телефон и посмотрела на экран. «Невозможно определить номер».
Мне стало жутковато, и я поскорее дала отбой.
— Саня… Ах ты зараза!!!
Местный леший давно стоял у нас на учете как злостный хулиган. Только по прошлому году за ним числилось семь переломов ног споткнувшихся прохожих, пять уводов сельскохозяйственных животных, четырнадцать упадов в овраг, три украда охотничьих ружей, сто пятнадцать заблудов, а также семнадцать отравлений поганками, подсунутыми доверчивым грибникам. Из-за него тут все лето бригада экологов работала, пытаясь выяснить, что за странные мутации произошли с прежде безвредными сыроежками.
Так что, когда я увидела его рядом с завороженно переставляющим ноги Саней, мне стало дурно.
— Стой, гад! — что есть мочи заорала я, кидаясь вдогонку. И, поскольку никакого эффекта это не произвело, с отчаяния ляпнула: — Саня, стреляй в него!
Докричаться до парня я не надеялась: замороченный лешим человек может часами кружить вокруг одной елки и орать до хрипоты — ни он, ни его не услышат даже в пяти метрах. Но пакостная нежить хотя бы поймет, что я ее раскусила, и шутки кончились!
Обрез бухнул, как царь-пушка.
На один жуткий миг мне показалось, что я обозналась, спутав с лешим случайного грибника, чьи внутренности сейчас красиво развесятся по елкам… но дробь прошила его как трухлявый пенек, даже не заставив пошатнуться.
Когда я, не чуя под собой ног, подбежала к Сане, там уже вовсю кипели страсти.
— Стрелок, ептыть! Да в меня со времен Великой Отечественной, когда я немцев по оврагам водил… — продолжал разоряться леший, ощупывая дырки в пальто.
— А поляков ты по болотам не водил? — мрачно осведомился Саня, забрасывая обрез за спину.
Леший польщенно захихикал.
— Сань, ну действительно: зачем ты в него пальнул?! — С одной стороны, так ему и надо, давно руки чесались, с другой — обрезы не входят в перечень «средств налаживания дружеских, доверительных отношений с нежобъектами» из должностной инструкции…
— Ты ж сама приказала! — изумленно уставился на меня парень.
— Я просто его напугать хотела! Это было… образное выражение!
— Слышь, ты, литераторша! — взбеленился Саня. — Когда мне говорят «стреляй», я стреляю, а не в образах твоих дебильных разбираюсь! Усекла?!
— Усекла! Псих!
— Дура!
— Так я пошел? — с надеждой уточнил леший, уже навострившись шмыгнуть в кусты.
— Стоять! — хором рявкнули мы, разворачиваясь к нему.
— Я тебе сейчас штраф выпишу, — с чувством пообещала я. — За покушение на инспектора при исполнении!
— А я контрольный в башку добавлю! — добавил Саня и пнул капкан носком ботинка. Стальные челюсти с лязганьем сомкнулись, железяка подскочила чуть ли не на полметра, звякнув привязанной к дереву цепью.
— Моя территория, — изобразил оскорбленную невинность леший, — что хочу, то и ворочу. В рамках конвенции, между прочим!
— А трактор где?
— Какой трактор? — неубедительно удивился «нежобъект».
— МТЗ82МК! Который в среду с опушки у горохового поля пропал! Тебя с президентским указом о саботажниках уборочного процесса ознакомили?!
— Да мне ваш трактор даром не нужен, чтоб ему сквозь землю провалиться! — скороговоркой отперся леший, из чего я заключила, что искать технику следует где-нибудь в болоте.
— Хорош мухоморы на уши вешать! — перебил Саня, демонстративно поправляя ремень обреза. — Обещал место убийства показать? Ну так веди, и без фокусов! А то у меня разговор простой: шаг вправо, шаг влево — побег, прыжок на месте… Давай, шагай!
Леший смерил его оценивающим, загадочным взглядом, от которого лично у меня вспотели ладони, кивнул, свистом подозвал зайца и углубился в лес. Саня двинулся за ним, уже куда осторожней и чуть ссутулившись. Без автомата, камуфляжки и соответствующей росписи на лице ему было явно неуютно.
Я вздохнула, покачала головой и, стянув куртку, демонстративно вывернула ее наизнанку и снова надела.
— Не доверяешь, девица? — обиженно спросил леший.
— Действую по инструкции, — отрезала я. — Ничего личного.
— Э-э-э… Лен…
— Иди давай, — сердито велела я. Надо бы все-таки завести лапти, их удобнее с ноги на ногу переодевать. Хотя теоретически и куртки должно хватить.
Топать пришлось минут десять — то ли мы так медленно шли, то ли ролевик быстро бежал. Леший не подвел: эту прибрежную полянку я уже видела по телевизору, к тому же ее ограждала полосатая лента, натянутая между деревьями на высоте примерно метра.
Увы, перед испещрявшими землю следами спасовала бы даже розыскная собака. Поляну вытоптали подчистую — сначала нашедшие тело ролевики, потом милиция, а там и зеваки из соседних деревень подтянулись. Причем один из них привел с собой стадо коз (овец?), чьи отпечатки копыт были единственно четкими и пригодными для дактилоскопии.
— Что же здесь произошло-то, а? — вслух подумал Саня.
— Что, что… Убил он его! — ворчливо откликнулся леший. — Ох, жуть была… Тот как заорет, а этот как кинется, да по уху, да ногами, да сверху…
— Ты это видел?! — От потрясения мы с Саней снова спелись.
— А как же, — охотно сообщил леший. — С начала до конца! И как сук выламывал, и куда потом драпал…
— Кто?! — Парень сцапал болтливую нежить за грудки.
— Да из этих же, ряженых. — «Дедок» беззаботно поболтал в воздухе ногами, и стало видно, что стопы у него вывернуты пятками вперед и оторочены клочьями моха.
— Как он выглядел?!
Леший торжественно поднял вверх сучковатый палец и с чувством проскрипел:
— Каковому подойдет, тот и виновен!
После чего исчез в вихре листьев и мелкой черной пыли.
Прочихался и проморгался Саня только минут через пять. Проматюгался — через десять, причем почти без повторов. Простой землей тут вряд ли ограничилось, шкодливый хозяин леса наверняка подмешал к ней едкой пыльцы или грибных спор.
— Что, получил? — ядовито осведомилась я. — Я же тебе говорила: силой от нежити ничего не добьешься, только разозлишь. Слыхал пословицу «не буди лихо, пока оно тихо»? Она на подписании первого союзного договора родилась. Лихо, кстати, в этом лесу тоже водится, так что громко орать не советую.
На стажеров эта невинная фраза обычно действовала угнетающе, но в данном случае я скорее чувствовала себя обязанной предупредить лихо, что по округе бродит Саня.
— Прапорщика Усачева бы с этим дедком познакомить. — Парень помотал головой, вытряхивая из волос остатки сора. — Тогда я бы посмотрел, чего можно добиться, а чего нельзя. Ладно, леший с ним… с лешим. Главное, менты теперь от меня отцепятся.
— Ссылаться следователю на нежить?! — фыркнула я. — Ты в своем… ну хоть каком-нибудь уме?
— Здрасьте! — возмутился Саня. — Охранять лешего, значит, надо, а в его существование верить — не обязательно?
— Не в этом дело. Нежить обожает врать — не со зла, просто ей так интереснее. Поэтому ее показания могут использоваться только в качестве косвенных улик. Да и как ты лешего в суд затащишь?
Парень приуныл и чихнул еще раз.
— А что это он ляпнул напоследок?
— Понятия не имею. — Я огляделась, но с исчезновением лешего поляна ничуть не изменилась. Странно, я могла поклясться, что он задумал какую-нибудь пакость вроде второго капкана… — Ой, Сань, смотри!
На земле между нами лежал сапог. Высокий, почти до колена, с острым загнутым вверх носом и гладкой кожаной подошвой, подшитой суровой ниткой.
Парень наклонился и осторожно поднял его за краешек голенища. С сапога закапало, отчетливо запахло тиной и соляркой.
— Может, леший его имел в виду?
— Думаешь, это сапог убийцы? — отшатнулась я.
— Похоже на то. Леший говорил, что убитого пинали ногами, — значит, на обуви убийцы должна была остаться кровь. — Саня повертел сапог перед глазами, однако едкая болотная вода напрочь смыла с кожи все следы злодеяния. — Вот он поскорей от них и избавился.
— А от меня-то ему зачем избавляться? — нервно поинтересовалась я.
— Хороший вопрос, — фыркнул парень. — Что ж ты у старичка-то не спросила? Он бы нам еще каких обносков подкинул.
— Я не спрашиваю, а посоветоваться хочу!
Сане это польстило, и он перестал ерничать.
— Может, во время разговора с ролевиками ты увидела что-нибудь лишнее? — предположил парень. — И он решил убрать свидетеля.
В таком случае убийца был еще более контуженным, чем Саня, а такое я представляла с трудом.
— Что, например? Я даже лицо мастера, с которым пять минут ругалась, толком не запомнила — темновато уже было. К тому же на поляне человек двадцать стояло — ему теперь что, всех по списку убивать?
— Может, он кустами крался, а ты в ту сторону смотрела?
— Сань, мало ли кто там куда крался! Вдруг у него просто от эльфийского супа-концентрата живот прихватило?!
— И ты никого из них не узнала? — продолжал упрямо гнуть свою линию парень.
— Говорю же тебе — нет!
— Блин, ты бы хоть попыталась вспомнить! Он-то тебя… — Саня заметил телефон, который я все это время продолжала машинально сжимать в руке. — Ты что, кому-то звонила?!
— Не твое дело, — огрызнулась я, задетая его агрессивным тоном. — Мой телефон, кому хочу, тому и звоню!
— Дай сюда!
Ничего я давать, разумеется, не собиралась, но Саня был сильнее. Через две секунды моя рука оказалась заломленной за спину, а мобилка закувыркалась в воздухе и почти без плеска канула в воду метрах в двадцати от берега.
— Нет у тебя больше телефона! — откомментировал парень ее полет и, чуть ослабив захват, скомандовал: — К машине, живо!
На водительское место меня пихнули так, что я чуть не вылетела с противоположной стороны «гольфика».
— Ты что себе…
Мокрый сапог шлепнулся на заднее сиденье, прямо на велюровую обивку.
— Заткнись и рули!
Глаза и голос у Сани были такие бешеные, что возмущаться я не посмела. Пока современной женщине не доведется столкнуться с разъяренным мужчиной, она даже не представляет, насколько он сильнее нее. А еще говорят: феминизм, эмансипация…
Парня отпустило, только когда мы выехали на шоссе: он откинулся на спинку кресла и разжал побелевшие кулаки.
Но теперь уже трясло меня.
Мобилка стала последней каплей, переполнившей ночной горшок наших с Саней отношений. Ну кому надо отслеживать мой телефон?! Я ж не подозреваемая, в худшем случае — свидетельница. Да и то: ролевики подтвердят, что я удрала из лагеря даже раньше них. Правда, Вадим видел нас с Саней в гипермаркете, но у моего бывшего неважная память на лица, тем более на фотографии в каких-то там новостях. Нет, решено: надо как-нибудь избавиться от Сани. Не с помощью сука, конечно, — возьму машину, когда параноик заснет, и рвану в город, в родную милицию. Пусть она меня бережет, как обещала. Теперь, когда я знала, что убийца — обычный ролевик, страх перед ним почти пропал. Позвоню Серафиму, доложу о разговоре с лешим, пусть копнет по своим каналам… а я пока дома под охраной посижу, могу даже в участке у дяди Пети…
Меня охватил такой столбняк, что если бы дорога внезапно вильнула, то я спрямила бы ее сквозь дерево. К счастью, шоссе было прямым, как стрела, и по нему навстречу нам летел черный бумер с тонированными стеклами. Лобовое блестело на солнце, как облитое маслом.
Я не запомнила его номера ночью и не стала глядеть теперь, но у меня не возникло и тени сомнений, кто сидит за рулем. Только и оставалось беспомощно наблюдать за его приближением, ожидая чего угодно — от выстрела в упор, из базуки в том числе, до лобового столкновения.
Машины со свистом разминулись. Не столь впечатлительный Саня тут же обернулся и проследил за удаляющимся «бумером».
— К озеру завернул, — злорадно сообщил он. — Мобильник твой ловить.
Черный гроб давно скрылся из виду, а моя душа продолжала сидеть между педалями газа и тормоза, чтобы хотя бы в ней не наделали дырок.
Откуда у «обычного ролевика» такие связи?! Сомневаюсь, что в центральный офис сотовой службы можно запросто зайти с улицы и, подкупив операторшу шоколадкой, упросить ее отследить телефончик «гулящей жены» или «любимой девушки, которой хочется сделать сюрприз».
И откуда у простого оперативника такая машина? Теща на Новый год подарила?! Тут уже спецслужбами пахнет, а то и… профессиональным киллером. Если бы Саня не перекрасил машину…
Вся моя бравада испарилась, как тот леший. От убийцы такого уровня меня не спасет даже камера одиночного заключения! А единственное мужское плечо, которое могло защитить меня от вражьей пули, в данный момент находилось на расстоянии тридцати сантиметров, но ни малейшего желания служить бруствером не изъявляло. Саня небось сейчас тоже прикидывал, как бы от меня избавиться… и правильно делал!
— Сань, я не звонила, — дрогнувшим голосом призналась я. — Он сам, я решила — не туда попали… и номер не определился…
— Зато ты определилась, — уже спокойно (по крайней мере, очень стараясь) сказал парень. — Вообще нельзя было включать.
— Но я же только на минутку, время посмотреть! Мог бы просто выключить, выкидывать-то зачем…
— А ты выеживайся побольше, — с досадой проворчал Саня, — еще и тебя выкину, как Стенька Разин ту княжну… тоже небось достала его по самый… челн расписной. Надо будет и мне свой поменять, — озабоченно добавил он.
— Челн?! — О господи, только смены пола нам в качестве маскировки не хватало! Я сейчас была в таком взвинченном состоянии, что ожидала от Сани чего угодно — даже просьбы поассистировать ему в этой операции.
— Тьфу на тебя! Мобильник. Вроде у аппаратов тоже свой номер есть, — пояснил Саня. — Может, и врут… но лучше подстраховаться. Слушай, — вспомнив, оживился он. — А зачем ты переодевалась?
Я спохватилась, что до их пор сижу в вывернутой куртке.
— Подстраховалась от лешачьих штучек.
Саня недоверчиво оглядел мой нелепый наряд.
— А это помогает?
— Еще как. Слабое место нежити — подверженность безусловным рефлексам, сформировавшимся еще на заре человечества. А поскольку физического тела у нее нет, эти процессы протекают на психическом уровне. — Я покосилась на парня: не слишком ли заумно излагаю, но, кажется, Серафим Петрович не соврал про вуз. Вообще-то просвещать Саню должны были на трехмесячных курсах по подготовке инспекторов, однако импровизированная лекция на хорошо знакомую тему помогала мне успокоиться. — Оттуда и пошли все эти заговоры-наговоры-ритуалы, заставляющие нежить поступать определенным образом. Ни один упырь не перешагнет начерченный вокруг костра круг, ни один леший не сможет запутать в лесу человека в вывернутой одежде или ступающего задом наперед. Нам этого не понять, а для них — норма нежизни. Уж на что мой Федька образованный, и то ничего с собой поделать не может. Это как молоточком по колену тюкнуть: как ни крепись, а нога дернется.
— И много ты таких фишек знаешь?
— По паре на каждый вид нежити. Договор договором, но проверить инспектора на вшивость она любит. Как, впрочем, и уличная шпана — участкового. Тут главное — не нервничать и не дать себя спровоцировать.
Саня озадаченно примолк — видно, не ожидал, что работа в нашей конторе потребует от него таких титанических усилий.
А мне внезапно подумалось, что неспроста он услышал мой крик на поляне.
Нежконтроль — не то место, куда любящие папеньки протаскивают великовозрастных оболтусов, с которыми потом мучается весь коллектив: делать они ничего не умеют и не хотят, а за зарплатой первыми прибегают. Отбор в инспекторы был очень строгий и с протекцией никоим образом не связанный.
Во-первых, кандидат должен был обладать легкими медиумическими способностями, «чувством подвоха», как шутил шеф. Их не купишь и не подделаешь, хотя вообще-то они есть у доброй половины женщин и трети мужчин.
Ну и, во-вторых, получить одобрение нежити, что наглухо закрывало дверь «блатным». По какому принципу нас отбирали, непонятно, но с неугодным ей инспектором нежить наотрез отказывалась общаться, так что Серафиму Петровичу приходилось из кожи вон лезть, чтобы обеспечить контору кадрами. Ко мне он вообще подошел на рынке и, оторвав от жизненно важного выбора между синим и черным свитером, поинтересовался, не нужна ли мне интересная работа. На что получил мое честное мнение о вконец обнаглевших маньяках и пожелание дальней извилистой дороги.
Маньяк оказался настойчив, вручил мне визитную карточку и предложил зайти в четверг для собеседования. Я рассмотрела ее уже дома, вытряхивая карманы над мусоркой. Белорусский герб в углу картонки и приставка «Гос-» так меня изумили, что я рискнула отправиться по указанному адресу, прихватив зачетку (я тогда еще училась), паспорт и — на всякий случай — газовый баллончик. Беседа получилась короткая и дурацкая: какие у меня цели в жизни, люблю ли я фантастику, как отношусь к президенту… Через пять минут со мной вежливо попрощались, пообещали перезвонить и выставили под дождь.
«Ну и ладно, — думала я, злобно тюкая каблучками по стремительно углубляющимся лужам. — Все равно я до четвертого курса не собиралась на заочное отделение уходить, чисто из любопытства съездила…»
Туфли промокли насквозь, утром у меня прорезался зверский насморк, поэтому к работе я смогла приступить только через неделю. Как раз успела перевод с дневного оформить.
Так что, если бы у Сани не было нужных задатков, Серафим Петрович просто позвонил бы знакомому прорабу и попросил устроить племянника в строительную бригаду каким-нибудь цементомешателем или кирпичеукладчиком. Но шеф, видно, надеялся, что способный племянничек со временем пообвыкнет, пообтешется… лет эдак через двадцать, с весенне-осенними обострениями!
— Сань, а куда мы едем-то? — Я сбросила скорость у развилки.
Парень осмотрелся и неуверенно ткнул пальцем влево.
— Назад, на дачу. Надо все хорошенько обмозговать.
Я вздохнула и свернула вправо. С заблудами Саня и без лешего прекрасно справлялся.
