Глава 9
ИЗГНАНИЕ ДУХОВ
360-й день 97 года летоисчисления колонии Меру, лагерь «Острова Блаженных»
Сегодня Флейшмана выпустили гулять перед ужином. Вообще расписание прогулок было довольно причудливым, и Исаак подозревал, что его составляют так, чтобы на улице одновременно находилось не больше одного пациента из каждого корпуса.
За проведенные тут дни он успел неплохо изучить территорию лагеря и поэтому двинулся на север. Там у самой ограды, росла группа невысоких, но очень толстых деревьев с кривыми ветвями.
Усеивающие их желтые, похожие на ладошки, цветы источали пряный аромат, а в тени царили прохлада и тишина. Флейшман откуда-то знал, что ему нравится там, хотя предыдущих визитов к этому месту вспомнить, как ни старался, не мог.
На тащившегося позади санитара Исаак привычно не обращал внимания.
В этой части лагеря не было протоптанных дорожек, так что идти приходилось, просто лавируя между деревьями. Флейшман обошел заросли невинно выглядящих, но на самом деле колючих кустарников, вышел на небольшую полянку — и нос к носу столкнулся еще с одним пациентом.
Тот был высок и мускулист, а на черном лице застыла открытая, детская улыбка.
Флейшман замер. Что-то странное происходило с ним, необъяснимая глухая тоска поднималась откуда-то из глубин души, а еще через пять минут он понял, что знает имя чернокожего — Фредерик Луа-Луа.
Желание гулять пропало. Развернувшись на месте, Исаак сделал шаг обратно к корпусу. Потом ему показалось, что наблюдающий за пациентом санитар держит в руке кнут, и тут же все исчезло.
Хуан Васкес обнаружил, что стоит посреди леса, и что сердце колотится как безумное.
«Опять это наваждение!» — с угрюмой злостью подумал он.
— С вами все в порядке? — поинтересовался санитар, подойдя ближе.
— Что-то мне хреново, — честно признался Васкес и позволил проводить себя до корпуса.
Внутри, в жилом блоке, его ждала встревоженная медсестра. В руке ее блестел полный инъектор. Васкес вздохнул и покорился неизбежному.
— Вот и отлично, — сказала медсестра, отводя инъектор от плеча Васкеса. — Вы сегодня вели себя хорошо!
— Я всегда веду себя хорошо, — пробурчал Васкес. Он смирился с тем, что болен какой-то гадостью, отравившей душу. Привык к ежедневным осмотрам, инъекциям и процедурам, сжился с провалами в памяти. Но с тем, что с ним обращаются как с идиотом, смириться не мог.
— Конечно-конечно, — тут же забормотала медсестра. — Я совсем не это имела в виду.
Васкес мрачно глянул на нее и отвернулся к окну, за которым потихоньку начинало темнеть.
Так и провалялся, пялясь в сгущающийся мрак, пока шорох открывшейся двери не известил о том, что привезли ужин. Без особой охоты поднялся, прошел в гостиную и изумленно замер, едва глянув на стол.
В самом его центре в ведерке со льдом красовалась бутылка шампанского. Из тех, что Хуан Себастьян Васкес, мусорщик из Мехико и раб с полей Альвхейма, видел только на картинках.
Вокруг расположились тарелки с разнообразной закуской, а на отдельном блюдце лежал кусок торта.
— Что это? — Слова пролезали через горло с ужасающим хрипом.
— Праздничный ужин, — сказала медсестра. — Сегодня же новогодний вечер! Я что, забыла вам сказать?
— Новый год? — Васкес невольно вспомнил, как проводил этот праздник на Земле, напиваясь до скотского состояния, как встречал Новый год под непрекращающимся дождем в джунглях Альвхейма.
Особой радости эти воспоминания не содержали. Васкесу нестерпимо захотелось напиться и подраться с кем-нибудь.
— Если хотите, я открою вам вино, — предложила медсестра.
— Спасибо, я сам, — отказался Васкес.
Когда она вышла, он подтянул к себе одну из тарелок и запустил в нее ложку. В сторону шампанского даже не глянул. Женщин и драки не предвиделось, а пить просто так, без цели уроженец Мехико не умел.
3-й день 98 года летоисчисления колонии Меру, лагерь «Острова Блаженных»
За ним пришли в неурочный час. В полдень, после процедур, когда пациентам обычно давали отдохнуть, дверь жилого блока открылась и внутрь шагнули двое незнакомых санитаров.
— Что такое? — удивленно спросил Камаль Ахмед. Он привык к распорядку, а это вторжение нарушало его довольно грубым образом.
— Пойдем, — сказал один из санитаров, тот, что повыше. — Тебя вызывают для особого собеседования!
Это кое-что объясняло, но не все: зачем присылать двоих санитаров не из его корпуса? Почему бы не провести собеседование вместе с остальными процедурами? Или прямо в жилом блоке?
Ответов на эти вопросы Камаль не знал и поэтому насторожился.
Его вывели из барака и повели к лагерной администрации. Камаль ни разу не был внутри, хотя во время прогулок несколько раз проходил мимо.
— А кто будет со мной беседовать? — поинтересовался он, но санитары лишь пожали плечами и ничего не ответили.
Внутри здания администрации, несмотря на царящую снаружи жару, оказалось прохладно. Камаль и сопровождающие прошли длинным коридором и свернули в заставленную стульями, просторную комнату.
Высокий санитар вытащил из кармана наручники.
— Это еще зачем? — удивился Камаль.
— Таков приказ, — вновь пожал плечами санитар. — Садись вот сюда…
Уроженца Селлаха усадили на стоящий у стены одинокий стул, ножки которого были привинчены к полу. Наручники сомкнулись на запястьях Камаля, а еще две пары понадобились, чтобы приковать лодыжки к ножкам стула.
— Сиди и не дергайся, — приказал высокий санитар и вслед за товарищем вышел в коридор.
Но в одиночестве Камаль находился недолго. Дверь открылась, и в комнату начали заходить люди. Бывший боец Армии Освобождения видел их в первый раз, а вот Виктор Зеленский знал биографию каждого наизусть: Петро Смолянич, психиатр-честолюбец; Марек Сагановски, «призрак», вот уже шесть лет находящийся в лагере; Лю Ван Тай, еще один оперативный агент Службы, сошедший с ума десять лет назад; Алина Джером, родившаяся где-то в дичайшей части Африки, дослужившаяся в СЭС до майора, а потом лишившаяся рассудка.
Последние трое, несмотря на то что официально числились в списках «сломанных», вовсе не выглядели безумными, да и одеты были не так, как пациенты, — в штаны и куртки из мягкой белой материи. Бывшие «призраки» щеголяли в полевой военной форме без знаков различия.
Последним в комнату ступил Джаспер Монро, ведя за руку еще одного человека.
В базе данных СЭС среди досье, помеченных «Лагерь», запись о нем располагалась в самом начале списка. Антон Михайлов являлся одним из первых обитателей «Островов Блаженных», и прибыл он на Меру чуть ли не сорок лет назад.
Ему должно было быть за семьдесят, но седые волосы оставались густыми, а тело — гибким и поджарым. Одежда старика не отличалась от одеяния Камаля, а на лице застыло выражение глуповатой растерянности.
Оставалось непонятным — зачем его сюда привели?
Этот вопрос, похоже, волновал не одного Виктора. Смолянич покосился на директора лагеря с нескрываемым изумлением и осведомился:
— А этого зачем притащили?
— Эх, доктор, — ответил Монро, посадив Михайлова на один из стульев. — Вы же знаете, что Антон — наш талисман и что без него мы не проводим ни одного серьезного дела.
— Ну как знаете. — Смолянич развел руками, всем видом показывая, что он к дурацким суевериям отношения не имеет.
На губах Сагановски появилась и в то же мгновение исчезла полная злого превосходства улыбка, а во взгляде Джером, обращенном на психиатра, промелькнула насмешка.
Ни то ни другое не заметил бы человек, не прошедший обучение «призрака».
— Ладно пикироваться, коллеги, нам нужно принять решение по важному вопросу, — сказал Монро, и Виктор ощутил, как в него, а точнее в Камаля уперлось пять внимательных взглядов.
Стулья были расставлены полукругом, так что сидящий у стены пациент был одинаково хорошо виден со всех сторон.
— Э… что вы от меня хотите? — спросил ощутивший неловкость Камаль. — В чем дело?
Ему никто не ответил. Монро открыл тонкую папку, что до сих пор держал в руке, вынул из нее листок и принялся читать:
— Виктор Зеленский, тридцать восемь лет. Уроженец Земли, по первой профессии — журналист, играл в любительском театре…
— Простите, а я тут при чем? — набравшись смелости, громко спросил Камаль.
— Помолчите, — с неудовольствием сказал Смолянич. — Сейчас решается ваша судьба!
Камаль сжался и испуганно притих. Он понимал, что находится среди врагов и что излишняя смелость, скорее всего, приведет к неприятным последствиям.
— Вербовщик Эрик Фишборн, — продолжил читать директор лагеря. — Выпуск школы на острове Грасьоса две тысячи двести девятнадцатого года, был лучшим на курсе. Работал под руководством Деметриоса Загоракиса, шесть успешных операций, пять лет назад получил капитана. И ни одного провала!
— Судя по всему, хороший агент, — медленно, растягивая слова, проговорил Сагановски.
Камаль вздрогнул, встретившись с его пристальным, изучающим взглядом. Первый раз на бывшего солдата Армии Освобождения Селлаха смотрели как на покупаемую на рынке вещь.
— Это понятно, — хмыкнул Смолянич. — Плохие обычно не доживают до того, чтобы попасть на Меру, они погибают во время проваленных операций!
Монро едва заметно сжал челюсти, в глазах зажглась и сразу же пропала ненависть.
— Коллега совершенно прав, — когда директор заговорил, голос его звучал спокойно, без каких-либо эмоций. — Не наше дело обсуждать качества кандидата. Мы должны решить, годен он или нет.
— Я — за, — неожиданно басом проговорила Алина Джером.
— И я, — кивнул Сагановски. — Планы у нас большие, людей понадобится много.
— А я — против. — Тихий, шипящий голос принадлежал Лю Ван Таю. — Подозрительно, что такой хороший агент «сломался» так быстро, после десяти лет работы. Да и Загоракис — та еще лиса…
— Вы думаете, этот парень — шпион? — Смолянич хмыкнул. — Он у нас больше месяца и все это время вел себя так, как положено «сломанным»! Кроме того, я же объяснял, что вероятность «слома» не зависит от того, насколько хорошо агент готов. Лишенная полноты воплощения через личность психика подсознательно стремится компенсировать свою ущербность, пытается воплотиться всеми доступными путями, а таковыми оказываются как раз «маски»! И хороший агент, чья психика подверглась максимальной деформации, а личность сведена к имени в документах, как раз…
— Остановитесь, коллега. — Монро чуть заметно поморщился. — Вы не на конференции, так что хватит потчевать нас своими теориями. Как я понимаю, вы — за?
— Да, — кивнул Смолянич. — Последнее слово за вами, босс.
Монро потер подбородок и зачем-то покосился в сторону сидящего в углу Михайлова. Тот монотонно раскачивался на стуле и что-то мычал себе под нос, тряся головой.
— Мы берем его, — сказал директор лагеря. — Верно подметил Марек, людей нам в ближайшее время понадобится много.
Камаль переводил взгляд с одного на другого, ему хотелось оказаться как можно дальше от этого места. Понятно было, что с ним что-то собираются сделать, возможно, куда-то завербовать…
Но куда и зачем — оставалось непонятным.
— Эй, Бират! — крикнул Монро так, чтобы услышали в коридоре. — Отведите его на место!
На зов тут же явились санитары. Они молча отстегнули наручники и вывели Камаля из комнаты. Последнее, что он слышал, была сказанная совсем не женским басом фраза:
— Ну что, мне опять в лес идти?
10-й день 98 года летоисчисления колонии Меру, лагерь «Острова Блаженных»
Сегодня доктор Кобиашвили выглядел не так, как всегда. На свирепом лице читалась растерянность.
— Что, док, проблемы? — поинтересовался Орлов после окончания осмотра.
— Некоторые, — отозвался психиатр. — Собирайтесь, Дмитрий, вам придется идти со мной.
— Это еще куда, брателло? — встревожился Орлов. Принять мысль, что он находится в клинике для душевнобольных, глава крупнейшей в Москве молодежной банды сумел, но истребить в себе агрессивную подозрительность к происходящему так и не смог.
— На обследование, — пояснил Кобиашвили. — Вы все еще думаете, что мы хотим причинить вам вред?
Орлов насупился и полез в шкаф за ботинками. Тот момент, когда Дмитрий осознал, что он на другой планете и что кореша далеко и никак не смогут ему помочь, стал для него откровением. С того дня он больше не буянил и не пытался драться с санитарами.
Несмотря на все самомнение, Орлов понимал, что сбежать отсюда ему не по силам, что джунгли, тянущиеся на сотни километров, станут непреодолимым препятствием.
Натянув ботинки, Дмитрий вслед за врачом вышел в коридор. Прошел мимо поста, подмигнув медсестре, а на улице едва не задохнулся от влажной духоты.
— Черт дери местный климат, — пробормотал он.
Кобиашвили повел Орлова к похожему на сказочный теремок зданию диагностической лаборатории.
— Опять мучить будете? — поинтересовался Дмитрий, проходя в просторный, блещущий белизной кабинет.
Врач в ответ только пожал плечами. Орлов послушно уселся в удобное кресло, ощутил, как фиксирующие ремни мягко обхватывают ему руки и ноги.
— Приступаем. — Смолянич проскользнул в дверь, мазнул по пациенту взглядом и проследовал к стоящему в углу пульту.
— Да, — кивнул Кобиашвили, опуская на голову Орлову металлический колпак. — Глаза закройте…
Дмитрий послушно смежил веки. Позади затылка что-то противно загудело, внутри черепа возникла и сбежала вниз по позвоночнику легкая щекотка.
— Начали сканирование, — донесся голос Смолянича, и Орлов ощутил, как теряет сознание.
Придя в себя, Рышард Крачковский осознал, что ничего не видит, сидит в кресле, что руки и ноги его что-то держит, а прямо над ухом кто-то бубнит:
— Нетипичный случай, алгоритмы искажений имеют совершенно необычайный вид, но думаю, что спецтерапию он выдержит…
— Коллега. — Другой голос, более мягкий, вызвал из памяти образ усатого человека в белом халате. — А вам не кажется странным, что проявляют активность вот эти области мозга, отвечающие за сознательную деятельность?
— Нет, мозг «призрака» функционирует вообще очень необычно. Так что забудем об этом!
Краем глаза Рышард ощутил движение, понял, что с его головы что-то снимают. Яркий свет заставил Крачковского зажмуриться, а когда он поднял веки, то обнаружил рядом двоих психиатров. Смолянич и Кобиашвили улыбались, глядя на пациента точно две цапли на змею.
— Сейчас мы вас освободим, — проговорил усатый доктор и потянулся к размещенному на задней части спинки сенсору.
Ремни с негромким лязгом убрались в пазы, и Рышард ощутил, как кровь прилила к освобожденным конечностям.
Все время, пока его вели до корпуса, Крачковский пытался вспомнить, как именно он попал в диагностическую лабораторию. Несмотря на все усилия, ничего не вышло.
15-й день 98 года летоисчисления колонии Меру, лагерь «Острова Блаженных»
Джафар привык, что чуть ли не каждый день его водят на процедуры и обследования, но в это утро его повели вовсе не в диагностическую лабораторию и не в процедурный корпус.
Доктор Кобиашвили уверенно шагал на северо-запад, в ту часть лагеря, где, по мнению Джафара, не было ничего, кроме деревьев. За спиной сопел и покашливал санитар.
Очень хотелось спросить, куда именно они идут, но Джафар сдерживался. Он понимал, что просто так таскать пациента по территории доктор не будет.
— Пришли, — сказал Кобиашвили, сворачивая на узкую тропинку, проложенную среди густого кустарника.
Тропинка вывела к довольно большому строению, похожему на гроб. Окон тут не имелось вовсе, а дверь была одна, почти незаметная на фоне гладких, отливающих металлом стен.
Она открылась, стоило Кобиашвили подойти вплотную. Скользнула вверх, обнажив ведущую вниз лестницу, низкий потолок. Изнутри тянуло сладковатым запахом.
Тут уж Джафар не сдержался:
— Что это? Куда вы меня привели? — спросил он.
— Это экспериментальный блок, — не оборачиваясь, бросил доктор. — Проведем с вами небольшой тест.
Вслед за Кобиашвили Джафар шагнул внутрь, и дверь тут же закрылась, оставив санитара снаружи. Они спустились по лестнице и оказались в длинном коридоре.
Прошли по нему десяток шагов, и доктор остановился около двери.
— Нам сюда, — сказал он.
За дверью обнаружился просторный зал. На одной из голых стен виднелась самая настоящая мишень, а у противоположной стояла низкая кушетка.
— И как вы меня собираетесь тестировать? — поинтересовался Джафар, оглядываясь. — Тут же ничего нет!
— О том, что приборы могут крыться в стенах, вы не подумали. — Кобиашвили улыбнулся. — Ложитесь и постарайтесь расслабиться. Закройте глаза и ни о чем не думайте.
Джафар не стал артачиться, улегся на кушетку. Слышал, как хлопнула дверь, выпуская доктора, а потом слух уловил чуть слышный шорох, похожий на шум работающего вентилятора.
Открыв глаза, Джафар обнаружил, что зал полон дыма, ноздри щекотал все усиливающийся сладкий аромат.
— Это… — Джафар хотел крикнуть, но сил едва хватило на слабый шепот. Веки опустились сами собой, а последнее, что он увидел, была струйка дыма, извергавшаяся из стены прямо над его головой.
Виктор обнаружил, что «маска» исчезла, растворилась. На мгновение он растерялся, попытался вызвать другую, сконцентрироваться на «маяке», но ничего не вышло.
Вообще мыслить связно получалось с огромным трудом. Он ощущал собственное тело, но сосредоточиться не мог, не говоря о том, чтобы создать необходимый для вызова «маски» образ.
Сладко пахнущий дым причудливым образом воздействовал на функционирование мозга.
«Что они, интересно, жгут?» — умудрился подумать Виктор, и на этом поток мыслей оборвался. Он прекрасно слышал, как загудело сразу несколько вентиляторов, видел, что дым начинает редеть, но подумать что-либо по этому поводу не мог.
В голове царила гулкая пустота.
Хлопнула дверь, в зал прошел Смолянич, за ним Кобиашвили и Сагановски.
— Ну что, он готов? — спросил бывший «призрак».
— Сейчас проверим. — Смолянич подошел ближе, заглянул Виктору в глаза, холодными пальцами ощупал плечо. — Готов, можно начинать.
— Отлично. — Сагановски шагнул вперед и замахнулся для удара.
Тело Виктора все сделало само, безо всякого участия рассудка: правая рука взметнулась, чтобы поставить блок, а мышцы торса сократились, уводя туловище от удара.
Виктор спрыгнул с койки и стал в боевую стойку. Психиатры спешно отступили к стене.
— Уже неплохо, — пробормотал Сагановски и вновь ринулся в атаку.
В том, что происходило дальше, Виктор участвовал только в роли стороннего наблюдателя. Он прыгал, уворачивался, наносил ответные удары, но эти движения были столь же бессознательны, как рефлекс у собаки Павлова.
— Опа! — пробормотал Сагановски, получив чувствительный удар по ребрам. — Пожалуй, хватит!
Он отскочил, разрывая дистанцию, и тело Виктора, перестав ощущать опасность, тут же расслабилось. Руки опустились, а согнутые для броска ноги распрямились.
— Впечатляет, — покачал головой Смолянич. — Теперь что? Пистолет?
— Он самый, — кивнул Сагановски, вытаскивая из кармана кобуру. — Только отдайте ему оружие вы, доктор, а то на меня он бросится.
Смолянич фыркнул, забрал у Сагановски небольшой, стреляющий резиновыми пулями «Вальтер-500», и подошел к Виктору.
— Держи, — сказал он, протягивая оружие. — На, стреляй вон туда! В мишень!
Рука Виктора поднялась сама, ухватилась за ребристую рукоятку. Он поднял пистолет и, почти не целясь, спустил курок, потом еще и еще. Пули с чмоканьем впивались в стену, кроша штукатурку.
Он перестал стрелять, только когда закончилась обойма. Опустил пистолет и замер неподвижно.
— Очень хорошо, все в десятку, — сказал Смолянич. — Так, дружище, давай-ка сюда оружие…
Пистолет у Виктора отобрали, после чего подвели к кушетке и посадили на нее. В стене над головой заработал проектор и на развернувшемся посреди зала экране замелькали голографии: лицо пожилого мужчины… колонна танков на марше… полутемный подвал, заваленный мешками… незнакомый горный пейзаж с тремя лунами над горизонтом…
Виктор смотрел, не отводя взгляда. После полусотни голографий проектор отключился.
— Количество деревьев на изображении двадцать пять? — резко спросил Кобиашвили.
— Три, — ответил Виктор не задумываясь.
— Цвет волос человека на изображении один?
— Русые.
Вопросы следовали один за другим, и, чтобы ответить на них, Виктору не приходилось напрягаться, шевелить мозгами. Ответы рождались сами собой, приходя непонятно откуда, а язык и губы двигались самостоятельно, складывая звуки в слова.
— Ни одной ошибки, — сказал Смолянич, когда Кобиашвили замолчал. — Что я могу сказать? Все очевидно.
— Он готов. — Сагановски кинул.
Слушая их разговор, Виктор ощущал, как способность думать потихоньку возвращается, как оттаивает «замороженный» сладко пахнущим дурманом мозг, как возникают первые мысли.
Едва почувствовав, что может связно соображать, он вернулся к прежней игре, вызвав из подсознания один из «маяков» — образ утыканной гвоздями «лежанки».
Бернард Шосс не заставил себя ждать.
— Что за шутки? — проворчал он, оглядываясь. — И почему у меня так болит голова?
— Вот вы и очнулись, — проговорил Кобиашвили, широко улыбаясь. — А за голову не беспокойтесь — это последствия обследования, которое мы с вами только что провели. Все скоро пройдет.
— Да ну? — хмыкнул Шосс.
Ему помогли встать, но к двери Бернард пошел сам.
21-й день 98 года летоисчисления колонии Меру, лагерь «Острова Блаженных»
Обед принесли в то же время, что обычно, но Васкес сильно удивился, обнаружив вместо привычного изобилия лишь стакан воды и несколько кусков поджаренного хлеба.
— Это еще почему? — спросил он у медсестры.
— Сегодня вам предстоит очень серьезная процедура, — ответила та. — Наедаться перед ней нельзя.
Васкес угрюмо нахмурил брови и заставил себя проглотить то, что принесли. Привыкший к более основательным трапезам желудок бурчал и жаловался на жизнь.
— Вот и хорошо, — сказала медсестра, забирая посуду. — А теперь вымойтесь, пожалуйста. В три часа за вами придут.
— Ладно, — ответил Васкес.
Мыться он не хотел, да и не ощущал себя особенно грязным, но несколько минут постоял под теплым душем. В три часа ровно дверь с шорохом распахнулась, пропуская в жилой блок доктора Кобиашвили.
— Вы готовы? — спросил тот. — Тогда идемте.
Васкес шел за доктором, не особенно глядя по сторонам. Бывшего мусорщика не заинтересовало, куда его вели, и внутрь мрачного здания без окон он ступил безо всякого трепета.
Кобиашвили привел подопечного в маленькую каморку, где попросил раздеться догола.
— Зачем? — спросил Васкес, глядя прямо в усатое лицо доктора, в его бегающие глаза.
— Предстоит обильное потоотделение, — сообщил Кобиашвили, — так что если одежду не снять, то все промокнет.
Васкес разделся и сложил одежду на один из двух стульев, после чего улегся на крошечную лежанку.
— Отлично, — сказал доктор и вышел.
Через пару минут лампа под потолком ослабила яркость до минимума. Дверь распахнулась, пропуская кого-то в комнату, но все, что смог разглядеть Васкес, — высокую фигуру с двумя странной формы продолговатыми предметами в руках.
В ноздрях защекотало от сладкого запаха.
— Кури, — сказал пришелец, протягивая Васкесу один из предметов. Схватив его, уроженец Мехико понял, что у него в руках длинная трубка.
— Это же не табак? — возмутился Васкес.
— Кури, — повторил вошедший в комнату человек, и его голосу, мягкому, как мурлыканье, почему-то невозможно было не подчиняться.
Васкес затянулся раз, другой, закашлялся. Когда кашель прошел и сладкий дым свободно потек в легкие, бывший мусорщик понял, что стал видеть происходящее вокруг, хотя света в комнате не прибавилось.
Он успел разглядеть, что сидящий напротив человек наряжен во что-то украшенное перьями и металлическими бляшками причудливой формы, что он тоже курит трубку.
А потом ночное зрение исчезло. Вместе с самим Васкесом.
Виктор понимал, что его подвергли воздействию того же вещества, что и шесть дней назад, но в гораздо большей концентрации. Вновь пришло расслабление, поток мыслей замедлился, а потом исчез вовсе, оставив приятный, прохладный вакуум.
Начали неметь руки и ноги, он ощущал, что не в силах прекратить курение. А потом трубка сама вывалилась из рук. Виктор почувствовал, что падает, летит куда-то с огромной скоростью.
Он увидел под собой море, седое, бушующее, холодное даже на вид. Оно тянуло к себе, но кто-то заботливо поддерживал Виктора, не давая сорваться, упасть в пучину.
— Ты сейчас что мертвый, — проговорил мягкий голос над самым ухом. — И тебе предстоит путешествие в поисках новой жизни…
— Ты… кто? — Выпихнуть из себя слова удалось с большим трудом.
— Твой дух-помощник, — был ответ. — Не трать силы на болтовню, тут она тебе не поможет. Лети!
Поддержка исчезла, и Виктор камнем рухнул в воду. Волны с плеском приняли его в ледяные объятия. Некоторое время он сдерживал дыхание, а потом вдохнул и понял, что может свободно дышать под водой.
Осознав это, позволил себе достичь дна — и тут вновь обрел возможность двигаться.
— Иди вперед, — шепнул на ухо дух-покровитель.
Виктор огляделся, но ничего не увидел. И тогда он пошел, раздвигая колышущиеся сине-зеленые водоросли. Вокруг него сновали стаи серебристых и золотистых рыб, один раз над головой проплыло нечто огромное.
Дно повышалось, и Виктор вскоре выбрался из воды, чтобы упереться в отвесный, поднимающийся к самым небесам косогор.
— Лезь вверх, — подсказал дух-покровитель.
— Но я не скалолаз! — возмутился Виктор.
— Словами ты ослабляешь себя! — В мягком голосе прозвучала укоризна. — Действуй, а не болтай!
Виктор шагнул вперед и поставил ногу на одну из выемок в крутом склоне. Ухватился руками за выступ и немного подтянулся. Повел глазами, выискивая опору для второй ноги.
Лезть оказалось куда легче, чем представлялось поначалу. Виктор карабкался и карабкался, пока не понял, что ползет на четвереньках. Тогда он распрямился и позволил себе оглядеться.
Впереди на фоне неба четко выделялся силуэт громадной березы, а позади, далеко внизу, виднелся тянущийся до самого горизонта океан.
— Ты в центре мира, — сообщил дух-покровитель. — Перед тобой Мировое Древо, дающее жизнь всему. Иди к нему…
Виктор послушался и шагнул вперед. Чем ближе к дереву он подходил, тем громаднее оно становилось, а когда сделались видны домики рядом с темным, покрытым трещинами стволом, стали ясны его истинные размеры.
Дерево было толщиной с гору.
В домах кто-то жил, над ними поднимались дымки, Виктор разглядел даже человеческие фигурки рядом со строениями. Потом его стремительно понесло вперед и странная немота вновь сковала члены.
Когда опять смог видеть, он лежал, прижатый к земле невидимой тяжестью, а вокруг танцевали голые люди с изрисованными желтой и алой краской телами.
— Это колдуны центра мира, — сказал дух-покровитель, — они сожрут твою безумную плоть. Но ты не бойся, лучше быть никем, чем таким, как ты.
В руке одного из разрисованных появился нож. Колдун что-то бормоча, бросился к Виктору, и тот ощутил, как лезвие вонзилось ему в руку, вспарывая кожу, проникая в плоть…
Он закричал, и этот крик точно сдернул с места остальных. Десятки ножей вонзились в тело лежащего на земле человека, разрывая его на куски, а колдуны пожирали мясо и пили кровь, жадно дергая кадыками.
Кто-то из них отрезал Виктору голову и держал так, что тот все видел.
Кричать он больше не мог, только смотрел, как из-под плоти обнажается скелет, белый-белый и блестящий, точно отполированный.
— Кость к кости, — проговорил дух-хранитель, и тут же что-то рвануло Виктора за волосы на затылке.
Он дернулся и понял, что лежит в полутьме, весь мокрый от пота, но совершенно целый. Ныла голова, а появляющиеся мысли тут же исчезали, не успев оформиться.
— Отдыхай, — сказал сидевший напротив человек, забрал обе трубки и вышел.
Вместо него зашли двое других, они подняли Виктора и куда-то понесли. Он соображал плохо, еще хуже воспринимал происходящее, но все же понял, что его моют, одевают в чистое и укладывают в кровать.
Сил едва хватило на то, чтобы опустить веки.
22-й день 98 года летоисчисления колонии Меру, лагерь «Острова Блаженных»
Проснувшись, Виктор понял, что по-прежнему не в силах естественным образом воспринимать и осознавать происходящее, не говоря о том, чтобы сделать что-нибудь. Попытка встать привела к чудовищному приступу слабости и головокружению, на лбу выступил холодный пот.
Немного отойдя, он понял, что рядом кто-то есть.
— Пей. — И у лица оказалась тонкая трубочка. Виктор ухватил ее и принялся жадно сосать. Вода тонкой струйкой побежала в иссохшее горло.
— Все, — сказали ему, когда она иссякла. — Есть не проси, желудок должен быть пуст до самого окончания обрядов.
«Обрядов?» — это слово, тяжелое, будто скала, и какое-то чужеродное, ворочалось в мозгу, и Виктор, беспомощный, как младенец, не мог уловить его смысла.
Затем последовал провал, и очухался Виктор все в той же темной комнате, где побывал вчера.
— Кури, — сказал человек с мягким голосом, точно сгустившись из мрака.
На то чтобы взять гладкий чубук и вставить его в рот, сил у Виктора хватило. Он вновь ощутил вкус сладкого дыма, меняющийся от слабого дынного до приторного.
На мгновение появилась способность видеть во мраке. В этот раз Виктор чуть лучше разглядел одежду находящегося с ним в одной комнате человека: орлиный клюв та деревянной маске, перья на рукавах, причудливая накидка со множеством ленточек и металлических фигурок — костей, животных, людей…
В одной из рук незнакомец держал трубку, а в другой — нечто круглое.
Рассмотреть этот предмет не удалось — что-то тяжелое ударило Виктора по затылку, и он зажмурился от хлынувшего в глаза света. Подняв веки, обнаружил, что стоит на гладкой равнине, рядом горит костер, а за ним виднеется заполненная тьмой яма.
— Сегодня нам предстоит изгнать из тебя духов, — сказал мурлыкающий голос у него за спиной. — Танцуй!
Тяжкий удар, донесшийся снизу, заставил землю содрогнуться. Ноги Виктора сами пришли в движение. Он подскочил, взмахнул руками и неожиданно понял, что не может остановиться.
Это мало напоминало танец. Движения были резкими, судорожными, от них тряслись внутренности, а в голове екало. Но Виктор ухитрялся попадать в такт доносящемуся из-под земли ритмичному гулу.
Льющаяся откуда-то сверху заунывная мелодия сопровождала пляску.
Когда она смолкла, исчез гул, Виктор рухнул на колени и ощутил, что его скручивает чудовищной силы рвотный спазм. Будучи не в силах противостоять, он распахнул рот.
Так Виктора не тошнило даже после случившегося в далеком детстве отравления, когда он переел зеленых слив. Через горло рвался поток обжигающей жидкости, что-то неприятно покалывало гортань, болезненно сокращались мышцы живота.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. Виктор закрыл рот, обтер мокрое от пота и слез лицо, после чего с изумлением уставился на восемь собственных копий, выстроившихся около костра.
— Вот они, те злые духи, что жили в тебе… — сказал дух-покровитель в самое ухо. — Теперь ты должен отказаться от них и низвергнуть каждого туда, откуда они пришли, — в Нижний мир!
Приглядевшись, Виктор понял, что восемь дублей выглядят по-разному. Разница крылась во взгляде, в выражении лица, в особенностях мимики, создающих неповторимый образ человека.
— Опиши каждого из них и изгони. — Голос духа-покровителя журчал, подобно ручью.
— Хуан Себастьян Васкес, — проговорил Виктор. — Ты родился в Мехико, твои родители…
Слова лились из горла сами, а факты биографии первой «маски» послушно всплывали из памяти.
— Я отказываюсь от тебя! — крикнул Виктор, закончив рассказ.
Первый из двойников, нахмуренный и угрюмый, со сжатыми в кулаки руками, покачнулся, как дерево под порывом ветра. Что-то подхватило его и поволокло сквозь взметнувшееся с ревом пламя костра.
То, что рухнуло в черную яму, мало походило на человеческое тело.
— Рышард Крачковский! — сказал Виктор, истово надеясь, что истошный, полный боли визг, прозвучавший на самом краю слышимости, ему почудился.
Он называл их одного за другим, рассказывал о них все, а потом отвергал.
— Бернард Шосс!
— Дмитрий Орлов!
— Авдей Борисов!
«Маски» уносились сквозь пламя, которое делало их похожими на обгорелые фигурки из дерева, и с воплями падали в полную мрака дыру, ведущую, похоже, в тот самый Нижний мир.
Виктор чувствовал, как слабеет, будто каждый из «злых духов» уносил с собой частичку его сил. Все труднее становилось говорить, язык едва ворочался, а мускулы ног и рук дрожали от усталости.
— Нужно держаться до конца, — подбадривал его дух-покровитель, и тогда Виктор вновь слышал ритмичный гул и нудную мелодию.
Когда последний из дублей канул во тьму, не оставив следа, Виктор просто упал на четвереньки. Земля под его руками поплыла, проскользнула, точно он попытался опереться о круглую льдину.
Сознание померкло, чтобы тут же вернуться. Органы чувств сообщили, что он лежит, голый и беспомощный, в темной комнате, а рядом с ним кто-то шевелится.
— Мы славно поработали сегодня, — сказал этот «кто-то» голосом духа-покровителя. — Завтра последний день. Самый важный!
Послышался шорох, дверь открылась, и в упавшем из нее свете Виктор разглядел, что его собеседник высок, а блеснувшие на затылке волосы были светлыми, почти белыми.
Зажглась лампа под потолком, заслезившиеся глаза пришлось закрыть.
Вновь зазвучали рядом чьи-то шаги. Виктор ощутил, как его осторожно поднимают и несут, попытался что-то сказать, но с ужасом обнаружил, что не помнит, как это делается.
Шок оказался так силен, что он потерял сознание.
