Глава 45

Послышались звуки поцелуев, предварительные стоны, умеренное рычание, и на саркофаги начали порывисто падать детали одежды… Потом в одну секунду всё стихло, и едва различимый писк влюблённого Абу-Хассана оповестил:

— Там шаги… И голоса! Твой муж нашёл нас?!!

— Ик! Ик! ИК! — от ужаса не находя слов, девица резко разыкалась и в шесть десятых секунды оделась так, словно бы и не раздевалась вовсе. Её храбрый возлюбленный тоже проявил завидную скорость, схватив одежду и в полуголом виде спрятавшись за прислонённую к стене резную надгробную плиту.

В «комнату свиданий» ворвались новые действующие лица — громкий муж и три тихих, поддакивающих свидетеля. То есть ситуация из мистически-туманной скатывалась в предельно незавуалированную бытовуху! Лев и Ходжа облегчённо выдохнули, автономно решив, что есть их сегодня всё-таки не будут…

Начал муж. Видимо, в молодости этот рогоносец получил некое начальное образование, потому что в обвинения ударился хорошим литературным стилем:

— Клянусь Аллахом, друзья мои, на этот раз мы застали мою неверную жену прямо в момент её коварной измены! Воистину эта порочная женщина, которую я постоянно берёг и лелеял, оказалась бесстыжей змеёй, пригретой на моей почтенной груди. Она смеётся над законами шариата, прилюдно обижает единственного мужа и в лицо лжёт вам, дорогим соседям, что немыслимо для поведения добродетельной мусульманки… Надилля, зачем ты продала свою душу шайтану? Зачем так опозорила мой дом?! Бейте её, правоверные, я закончил…

— Эй, что ты несёшь, мой возлюбленный муж?! — совершенно невинным голоском запела та, кого называли Надилля. — Нечистый помрачил твой разум, обманул взор, искривил благородство поступков. Разве не могу я ночью пойти подышать свежим воздухом, а?

— В мастерской каменотёсов?! Вай дод, она опять издевается над нами, побьём же камнями неверную блудницу…

— Я — неверна?! Но тогда где же мой любовник, быть может, в этом гробу. — Девица, хохоча, пошла ва-банк, пристукнув кулачком по саркофагу Ходжи. В ответ раздался столь глухой звук, что все присутствующие разом поняли — внутри кто-то лежит…

— Уй! Ты сама себя выдала, он — там! — радостно возопил требующий мести муж. — Сила Аллаха всегда посрамляет козни позорного шайтана, а ну, вылезай из гроба, бесчувственный обольститель чужих жён! Мы тебя тоже побьём камнями, и больно…

Бывший визирь с усилием сдвинул крышку и с наслаждением потянулся:

— Вай мэ, я уже почти задремал… Зачем вы разбудили меня, о почтеннейшие? И кто эта шумная женщина?

— Э… разве ты не её любовник?!

— Я — бывший евнух из гарема кокандского султана… так что любовник из меня, сами понимаете… У нас там капитальный ремонт, вот я и устроился в Самарканд подработать сторожем в мастерской очень дальних родственников. Сотворив вечернюю молитву, лёг в гроб спать, а тут зачем-то вы…

— Ты лжёшь!

— Ага, — охотно согласился Насреддин. — Я вообще известный лжец, потому что… — Он выдержал театральную паузу, встал в полный рост и, сделав страшные глаза, взревел совершенно сумасшедшим голосом: — Потому что я — шайтан! Бойтесь меня, неверные…

— Мы верные, — сипло выдавил кто-то, но в целом все, включая и сурового мужа, вжались спинами в стену. Просто так, на всякий случай, одержимые бывают разные…

— Ха, правоверные мусульмане знают: чтобы побить грешницу камнями, необходимо поймать её за ногу прямо во время самого прелюбодеяния, но для этого требуются минимум четыре свидетеля, а тут их всего трое. Муж — лицо пристрастное, а в меня вселился нечистый (я уже знаю, как это изобразить), и значит, моё свидетельство не имеет веса, так как наполнено лживостью величайшего врага человеческого!

— Вай дод, а чем докажешь? — на всякий случай уточнил кто-то из особо отважных.

Доказательство у домулло было, оно терзалось недостатком кислорода в соседнем саркофаге, и Ходжа не преминул им воспользоваться:

— По воле моей восстань из гроба страшный мертвец — высокий, как минарет, сильный, как зыбучий песок, голубоглазый, как вода, и белокурый, как падшая румийская женщина… Служи мне и мощи моей! Восстань! Восстань! Эй, Лёва-джан, у тебя проблемы, восстань, я кому говорю?!

В общем, герою народных анекдотов пришлось самому стаскивать каменную крышку с гроба и нахлёстывать по щекам почти задохнувшегося соучастника проекта. Выглядело это зрелищно — на глазах у заинтересованных самаркандцев ещё никто не оживлял «мертвеца» хлестаньем по щекам и активным взбалтыванием под мышки. Зато, когда Оболенский пришёл в норму, он показал себя во всей красе…

— Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца… Я встал, о мой кощунственный повелитель! Что мне сделать для тебя сегодня — залить этот склеп кровью неверных мужчин или сделать пальцами страшную козу этой симпатичной мусульманке? Цыпа, цыпа, цыпа…

— А… наоборот нельзя, почтеннейший? — нервно вскрикнул кто-то.

Окончательно обалдевшая Надилля бросилась под крыло законного мужа, но он сам спрятался за её узкую спину. Абсурдности ситуации недоставало лишь завершающего мазка, но кто кроме Ходжи смог бы нанести его более профессионально и красиво?

— Я вижу тень сомнения в ваших глазах, ибо думаете вы, что один воскресший мертвец выглядит слишком безобидно для доказательства моей истинной мощи?! Ныне же я спущу на вас страшное дитя порока! Он юн, он гол и возбуждён, как индийский слон при виде храмовой танцовщицы. Да будет он пошл и ужасен в бесстыдстве своём! И я сотворю возрождение этого грешника прямо из могильной плиты. Лёва-джан, прикрой подтанцовкой на две секунды…

Оболенский согласно кивнул, исполнив перед законсервированными зрителями восточный вариант «пляски робота», чем заслужил восторженное «вай дод!» и даже сорвал пару-тройку случайных аплодисментов.

Ходжа втихую подхватил один из тлеющих светильников, слил на ладонь горячее масло и, не слушая протестующего повизгивания, сунул руку за плиту, пачкая юноше лицо.

— Вот так, вполне, вполне… Снова все смотрим на меня! Властью своей вызываю голого мертвеца из надгробия! Выйди по слову моему, ибо я — шайтан!

Пугливый восточный любовник, храбрый лишь на поле постели, никуда не вылез. Насреддин повторил погромче, уже с завываниями — результат тот же. В публике зашевелились нездоровые подозрения в том, что её дурачат, и тут произошло чудо!

— Это я… э-э… шайтан! А ты — самозванец. — Кипящий от ревности нечистый с возбуждённо задранным хвостом появился на саркофаге.

Вот теперь уже поверили все…

— Смотри, как надо. — Козлоногий сунул рогатую мордочку прямо сквозь мраморную плиту. — А ну, вылезай, ты… э-э… сладострастно не одетый мертвец!

— Ва-а-ай! — взлетело под потолок, когда из-за плиты сбрендившим тушканчиком вылетел голый молодой человек, с причудливо перепачканным лицом.

— Ва-а-ай! — дружно поддержали почти все участники этой мелодрамы, толпой ринувшись на выход. Столько приключений за одну ночь не выдержит ни одно здоровое сердце правоверного мусульманина… Спустя четверть минуты в старой мастерской остались лишь Лев, Ходжа да шайтан.

— На этот раз… э-э… я сам вас насрамил! Вы… э-э… проиграли, да?

— Мы проиграли, Лёва-джан? — безмятежно улыбнулся домулло.

— Мы спасли от развала брак, напугали мужа-агрессора, зацикленного на побиваниях, дали урок его соседям — не лезть в семейные дела, напомнили грешнице о том, что шайтан всё-таки есть, а у её любовника надолго отбили охоту чмокать чужих жён. Думаю, скорее это хорошие поступки, Аллах будет нами доволен. Ну и тебе спасибо, так сказать, поспособствовал!

Нечистый затравленно переводил взгляд с одной довольной рожи на другую, потом, поняв детали, плюнул: «так… э-э… нечестно!» и исчез, провалившись сквозь утрамбованный земляной пол…

— Мы так ни у кого и не спросили, где караван-сарай?

— Прости, почтеннейший, найдём сами, а теперь давай выбираться отсюда… Вай мэ, какая поучительная история получилась, а?!

— А знаешь, я тут нашёл кошелёк мужа этой Надилли…

— Где нашёл?

— У него за пазухой.

— Ты неисправим, друг мой, но в караван-сарае за всё надо платить…

— И я о том же…