Глава 38

— Кара-Анчар! — быстрым шёпотом пронеслось по рядам стражей. Льву на мгновение показалось, что он уже где-то слышал это имя (кроме как в пушкинском стихотворении), и, может быть, лишь поэтому не испугался, как остальные. Ходжа тоже отказался бледнеть, а скорее удивился — он не всегда верил в страшные сказки… А вот опытные воины знали ужасную правду о Кара-Анчаре.

— Это чёрный конь самого шайтана! Мы не пройдём, не оставив ему в жертву человеческой крови…

Здесь нам, видимо, стоило бы задержаться с подробностями. О Кара-Анчаре знают не все, хотя серьёзным исследователям восточного фолк-хоррора вы этот вопрос тоже зададите зря — они в легенды не верят…

Что, может быть, и правильно — на сказках серьёзное имя не сделаешь ни в науке, ни в литературе (по себе знаю!). Но если вы поедете в пустыню, проведёте весь день бултыхаясь меж вонючих верблюжьих горбов, под немилосердным солнцем, а вечером сядете, скрючив одеревеневшие ноги, у скудного костерка из сухого саксаула и вслушаетесь в монотонную песню старого, как барханы, казаха-проводника, — вы узнаете правду! Но для этого сначала научитесь слушать…

Тогда он, глядя на огонь, расскажет, почему бедуины не ценят собственную жизнь, презирают смерть и закон мести для них более важен, чем закон продолжения рода. Это трудно понять европейцу, но не ему здесь жить…

Что сделал шайтан с детьми Адама и Евы, заманив их в пустыню, и как Аллах, всемилостивейший и всемогущий, разрушил его козни, сотворив для человека оазисы. Воистину, если бы каждый из нас оставил после себя хоть один оазис…

Почему конь воспитывался кочевником наравне с собственными детьми, какая магия скрыта в запахе пота чистокровного арабского скакуна и как одна его слеза, крупная и сияющая, подобно неграненому алмазу, способна, отражая, вместить целый мир! Известно, что лишь человек, сидящий на коне, вправе называть себя богом…

Когда завистливый шайтан, да будет его имя предано вечному забвению, увидел, сколь прекрасен мир, созданный Всевышним, он исполнился гордыни и возжелал сам слепить нечто превосходящее творения Аллаха. Для примера он взял благородного арабского жеребца, ибо в природе нет существа более прекрасного и возвышенного…

Но белая масть не устраивала шайтана — его конь стал чёрным, как проклятие! Мужество и красота не нравились ему — его скакун был жестоким и коварным! Чистота линий, грация и стать раздражали нечистого — его жеребец обладал короткой спиной, с огненным гребнем по хребту, длинными ногами, искривлёнными под неестественным углом, львиным хвостом и жёсткой гривой, торчащей, словно иглы дикобраза. Любовь и доверие к человеку претили ему — его творение имело длинные зубы из стальных игл и питалось человеческим мясом!

Вот примерно такая мутантоподобная тварь, последствие дебильных экспериментов сволочного врага людского рода, и стояла сейчас на ближнем бархане, не сводя пылающих очей с остановившегося отряда…

— Вот на что спорим, Ходжуля: если кого и решат принести в жертву, то это стопудово будет кто-нибудь из нас!

— Лёва-джан, во-первых, всё это бабушкины сказки; во-вторых, мне отсюда не видно; и, в-третьих, наилучшей жертвой из нас двоих, несомненно, будешь ты!

— Но ты толще, упитанней и аппетитней!

— Вай мэ, один старый жир?! А вот на тебе много хорошего, полезного мяса, с нежной грудинкой и отличными окороками…

— Ходжа, заткнись! На меня уже стражники облизываются…

От главы отряда сорвался всадник и, подскакав к спорщикам, взмахнул плетью:

— Наш отважный командир требует вас, живо!

Оболенский первым спрыгнул с кобылы, поймал сползающего товарища и величественно двинулся в указанном направлении. Если бы он хоть на миг обернулся, то наверняка увидел бы непредназначенный для перехода по пустыне боевой отряд из четырнадцати отчаянных котиков! Самый толстый, всё так же занимая руководящий пост, указал на Багдадского вора носом, придушенно мявкнул и упал — сил на полновесный кошачий вопль гнева и мести у него уже не было…

Аслан-бей ждал пленных авантюристов не сходя с седла. На вершине дальнего бархана уродливой карикатурой вырисовывался изломанный чёрный силуэт, чуть подрагивающий в полдневном мареве. Человек неопытный принял бы его за мираж, но стражники в этой ситуации предпочитали смотреть правде в глаза. Кара-Анчар никогда не нападал первым, он выжидал… Либо караван оставлял для него живую, трепещущую жертву, либо он нагонял убегающих и выбирал жертву сам, либо ему пытались оказывать сопротивление — и тогда участь героев была незавидной. Убить чёрного коня шайтана было невозможно, а сам он убивал с наслаждением!

— Видите его? — Начальник городской стражи не дерзнул указать на Кара-Анчара плетью. — Воистину я чем-то прогневил Аллаха… Возможно, кстати, тем, что оставил жизнь двум таким беспросветным грешникам, как вы! Поэтому, если ваш изворотливый ум не придумает способа избавиться от этого исчадия ада, то один из вас пойдёт кормить его собственной плотью! Итак, кто?

— Он! — дружно ткнули друг в друга пальцами Лев и Ходжа.

Аслан-бей, презрительно скривив губы, отвернулся от них, размышляя вслух:

— Если я сохраню жизнь Насреддину и отдам его в руки правосудия, то моё имя будет прославлено, а мои усилия вознаграждены. Возможно, вознаграждены… Ибо наш пресветлый султан, да хранят его небеса, вполне может ограничиться и устной благодарностью. А благодарность султанских уст, как известно, великая награда, но не звенит в кармане. Если же я оставлю жизнь Багдадскому вору, он, несомненно, украдёт для нашего господина прелестницу-жену и, возможно, кое-что для меня лично… То есть не возможно, а наверняка! Ибо тому, кому ты обязан свободой и жизнью, надлежит платить долго, весомо и с благодарностью в сердце. Решено: мы отпустим к Кара-Анчару бывшего визиря! Пусть его лживый язык сожрёт чёрный конь шайтана…

— Вай мэ… — ахнул сражённый в самую печень домулло. — Меня? Своего, местного, правоверного… А эта барыга вороватая останется жить?!

— Иди, — холодно кивнул начальник.

— Э-э… а как же… насчёт клада в десять тысяч…

— Иди.

— …в сорок тысяч, и не таньга, а золотом?!

— Иди! — В голосе Аслан-бея послышался отзвук извлекаемого из ножен ятагана. Ходжа понял, что дальнейшее продолжение спора чревато, его в любом случае свяжут и поднесут дьявольскому животному на блюде. А ведь ещё каких-то полчаса назад он абсолютно не верил в Кара-Анчара…

Да и как поверить в чудо тому, кто сам являлся легендарным образом, собранным из тысяч сказок и легенд тысячеустных народов; кто под разными, чуть изменёнными именами прошёлся дорогами Азии, Персии, Монголии, Болгарии, Греции и даже части нашей России! Если бы Ходжа хоть на мгновение предполагал, каким раритетом он является, то ни за что бы не повесил голову, развернувшись навстречу кошмарному коню-людоеду. Но об этой его ценности в общемировом контексте отлично знал Оболенский…

— Ладно уж, вернись к маме, — тяжёлая рука русского дворянина легла на плечо вздрогнувшего Насреддина. — Никто не будет против, если я попытаюсь его украсть?

— Кого? — не понял Аслан-бей. — Коня самого шайтана?!!

— Ну да… У меня с вашим шайтаном свои счёты.

— Лёва-джан, — опомнившийся домулло вцепился в рукав друга, — не ходи! Он же просто съест тебя, и я останусь без единственного друга (не считая Рабиновича, но он отдельная песня!). Ты сильный, ты благородный, но не ходи… Пускай я пойду! Меня не жалко!

— Да отцепись ты… Ведёшь себя как отвергнутая любовница! Люди смотрят…

— Пусть смотрят! Всё равно я тебя не пущу! Я… я виноват перед тобой, не удержал джинна, который мог бы вернуть тебя твоим близким. Я всё время думаю лишь о себе, и ты не видишь, как играешь в мою игру. Я — лжец, Лёвушка! Я обманывал тебя… Пусть это отродье смрадной бездны пожрёт меня, я заслужил!

— Мужики, — уже с изрядной долей раздражения в голосе взвыл Лев, — уберите от меня этого истеричного психопата! Заговаривается же на глазах, скоро пеной изойдёт… Подержите при себе, а в ближайшем райцентре суньте в психушку, я на обратном пути заберу!

Спешившиеся стражники, не дожидаясь приказа командира, быстренько сгребли кающегося Насреддина. Аслан-бей, обративший внимание на то, как без его соизволения была исполнена воля этого важного Багдадского вора, сделал отметочку в памяти, но вмешиваться не стал.

Но если кто из моих друзей и подходил под критерии «героя», то это именно Лев. И дело не столько в его физических параметрах, заметной внешности и недоразвитом инстинкте самосохранения. Любой мало-мальски поживший человек знает, как сложно формируются в современном мужчине понятия благородства, чести и великодушия. В крови Оболенских они были врождёнными…

Согласитесь, есть некая магия старинных фамилий, которые, пройдя тысячелетие, не исчезли, не растворились, не потерялись в безмерном море человеческих судеб, а донесли свой собственный генетический знак породы до наших дней.

И вот сейчас полновесный представитель этого почтенного семейства безмятежно шествовал по песку, зачерпывая его на ходу сползающими тапками без задников, навстречу оскалившейся железными зубами судьбе. Поэтому, разумеется, не только он, но и никто из отряда городской стражи не видел, как коты, сгрудившись мордочками и задрав хвосты, что-то быстро перетирали в своём слаженном коллективе…