11
Несмотря на то, что сегодня среда, этот день выходной, день конституции, мать ее. Никогда не понимал, что в этом праздничного, и кто и зачем этот праздник справляет. Если уж на то пошло, давайте отмечать день уголовного кодекса, день правил дорожного движения, день указа об отмене налога на покупку валюты…
Тем не менее, этот день считается нерабочим, почти все магазины закрыты, и ни Зина, ни мама никуда не пошли. Они сидят на кухне и обсуждают планы на будущее.
Мама настойчиво агитирует Зину, чтобы та организовала ремонт в квартире, а Зина категорически отказывается, она говорит, что не собирается долго жить в этой квартире, потому что не хочет стеснять такую хорошую женщину, как Марина Федоровна. Мама говорит, что она ее не стесняет, а вообще, переехать куда-нибудь нам всем троим — это очень хорошая идея, и если Зина возьмется за ее реализацию, это будет просто прекрасно. Зина уточнила, что вместе мы никуда не переедем, что переедем только мы с ней, а насчет того, где и как будет жить уважаемая потенциальная свекровь, так это она пусть обсуждает с собственным сыном.
Меня немедленно призвали на кухню и спросили, с кем я собираюсь жить. Я сказал, что собираюсь жить с Зиной, и узнал, что я неблагодарная свинья, что растить меня было не просто трудно, а очень трудно, особенно если учесть отсутствие отца и мизерную зарплату, и что мама думала, что придет время, когда я буду ее поддерживать и подам стакан воды, когда она будет умирать, и вообще, хороший сын никогда не покинет маму, будь он хоть трижды волшебником. Я слушал ее минут пять, а потом мне надоело и я пошел в церковь. Пусть они с Зиной ругаются.
На этот раз в церкви был священник, совсем молодой парень, чуть-чуть постарше меня, хотя, возможно, так казалось из-за рыжеватой окладистой бороды, а на самом деле он даже моложе. Он ходил по церкви, останавливался перед каждой иконой, крестился, кланялся и что-то бормотал. Я положил по тысяче рублей в два ящика для пожертвований и проигнорировал третий ящик, тот, который на нужды бомжей. А потом я встал на колени посреди церкви и долго молился, примерно так же, как вчера, только сегодня это было проще, очевидно, начала вырабатываться привычка.
Помолившись, я встал, отряхнул колени, еще раз поклонился распятому Христу, перекрестился, направился к выходу и услышал совсем рядом тихое покашливание. Я обернулся и увидел, что священник оценивающе смотрит на меня, явно решая, заговорить со мной или нет. "А почему бы и нет", — подумал я, и подбодрил его легким кивком головы.
— Извините, если вмешиваюсь не в свое дело, — начал священник, — мне показалось, что вам нужна помощь…
— Допустим.
— Мне кажется, вас что-то гнетет. Не знаю, что именно, то ли с кем-то из ваших близких беда, то ли совесть у вас нечиста, честно говоря, это даже неважно, потому что я хотел бы попытаться вам помочь в любом случае. Это часть моей работы — помогать тем, кому тяжело.
— А кому сейчас легко? — усмехнулся я уголком рта.
Священник не улыбнулся в ответ, он оставался серьезным.
— Бог любит страждущих, — продолжал он, — бог любит всех, и каждый имеет шанс на прощение, что бы он ни совершил. Не забывайте, что даже Мария Магдалина попала в рай.
— И Сергий Радонежский, — добавил я, вспомнив подвиг означенного святого на альтернативном Куликовом поле.
— И Сергий Радонежский, — согласился священник, недоуменно похлопав глазами. — Давайте попьем чаю, я попробую помочь вашему горю.
— Вряд ли это в ваших силах.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся священник, — но кто говорит о моих силах? Я просто инструмент в руке господней, а вы ведь не будете отрицать, что он способен решить вашу проблему? Конечно, не будете, иначе не пришли бы в храм.
Мы вышли в неприметную дверь в дальней стене, немного поплутали в узких коридорчиках, густо захламленных всякой дрянью, и изрядно провонявших ладаном и еще чем-то подобным, и, наконец, оказались в маленькой комнатке, напомнившей мне армейскую каптерку. Обстановка этой комнатки включала в себя покосившийся кухонный стол, три рассохшиеся табуретки и множество разнообразных шкафчиков и комодов, напичканных разнообразным хламом. В центре стола стоял электросамовар, который священник немедленно включил и уселся на одну из табуреток, жестом указав мне на табуретку напротив. Я сел.
— Меня зовут отец Спиридон, — представился священник, — но вы можете опускать титул. Какой я вам отец, в самом деле?
— Сергей, — представился я и протянул руку. Спиридон пожал ее, ладонь священника оказалась неожиданно крепкой и мозолистой, она никак не сочеталась с худосочным телосложением и высоким, чуть-чуть женственным голосом.
— В чем ваша проблема, Сергей? — спросил Спиридон. — Постарайтесь охарактеризовать ее максимально коротко, не вдаваясь в ненужные подробности. Меня совершенно не интересует, как конкретно вы согрешили.
— Вы думаете, дело в том, что я согрешил?
— Мне так кажется. Я неправ?
— Вы правы. Скажем так, я нарушил одну из христовых заповедей.
— Вы раскаиваетесь?
— Не знаю. Честное слово, не знаю. Если бы я смог прожить этот момент еще раз, даже не знаю, как бы я поступил. Боюсь, что так же.
— Интересно. А с чем у вас ассоциируется эта проблема?
— Не понял.
— Какой-нибудь образ, желательно зрительный. Ну, там, камень на сердце, стадо лягушек на болоте…
— Хм… пожалуй, вампир.
— Вампир? Оригинально. Чем вам мешает этот вампир? Он сосет вашу кровь?
— Нет, он не сосет. Скорее, это я сосу.
— То есть, вы ассоциируете вампира не с внешней угрозой, а с самим собой?
— Вроде того.
— Это как бы ваша альтернативная сущность, которая вас пугает?
— Точно.
— Попробуйте с ней поговорить.
— С кем? С вампиром?
— Да.
— Эээ… святой отец, вы наркотики не употребляете?
— Не употребляю. Я согласен, мои слова могут показаться глупыми, но попробуйте преодолеть эту глупость, она только кажущаяся. Когда вы стоите на коленях перед распятием и молитесь, с точки зрения атеиста это выглядит не менее глупо. Я уж не говорю о ваших пожертвованиях. Кстати, почему вы ничего не жертвуете на приют для бездомных?
— Ненавижу бомжей.
— Почему?
— А за что их любить?
— Бог любит всех.
— Я не бог.
— Его часть незримо присутствует в каждом творении. Не забывайте, бог создал человека по своему образу и подобию.
— Тем не менее. По-моему, глупо давать деньги тому, кто их немедленно пропьет. Подкармливать бомжа — это как делать припарки мертвому или колоть морфий умирающему от рака. Никогда не понимал, почему усыпить животное гуманно, а продлевать страдания человека тоже гуманно.
— Вы читали евангелие?
— Читал.
— Помните, что говорил Христос о милосердии?
— Помню.
— Боюсь, вы не поняли самого главного. Но это не имеет отношения к нашему сегодняшнему разговору. Вам чай с сахаром?
— Лучше без. А какой чай, кстати?
— Тот самый.
— Какой тот самый? Со слоном, что ли?
— Ага.
— Тогда лучше с сахаром, и еще с лимоном, если можно.
— С лимоном не получится, уж извините.
— Ничего страшного. Так о чем мы?
— Все-таки попробуйте мысленно поговорить с вашим вампиром.
— О чем?
— Спросите его, зачем он вам мешает?
— А он мне мешает?
— А что, нет?
— Не знаю.
— Погодите! Вы только что сказали, что ваша проблема ассоциируется у вас с вампиром. Правильно?
— Ну… пожалуй, с вампиром ассоциируется только часть проблемы, притом не главная.
— Замечательно. А с чем ассоциируется главная часть?
— Даже не знаю. Я чувствую, что могу стать больше, чем есть, и в то же время не могу…
— Проблема связана с личностным ростом?
— Вроде того.
— И это гнетет вас?
— Не то чтобы гнетет… ну да, гнетет.
— Попробуйте представить себе визуально то, что мешает вам расти. Какой-нибудь потолок над головой или наручники…
— Это больше похоже на внутреннюю слабость.
— Какой-нибудь червь внутри?
— Вроде того.
— Спросите этого червя, что ему надо.
— Но… но это же идиотизм какой-то!
— Не говорите так! Да, это иррационально, но вера тоже иррациональна. Почувствовав душевное терзание, вы пришли не к психоаналитику, а в храм божий, знаете, что это означает?
— Что?
— Это означает, что вы склонны к иррациональным решениям. В этом нет ничего плохого, просто не позволяйте себе усомниться в самом себе, не бойтесь показаться глупым, постарайтесь поверить в себя. Что нужно червю?
Чувствуя себя полнейшим и неизлечимым идиотом, я представил себе червя, сидящего где-то в основании позвоночника, и спросил его:
Что тебе надо?
Естественно, червь не ответил.
— Он не отвечает, — сказал я.
— Почему?
— Откуда я знаю?
— Подумайте. Может, вы неправильно спрашиваете?
— Откуда я знаю, как спрашивать правильно, а как неправильно? И вообще, по-моему, этот червь не умеет разговаривать.
— Так научите его.
— Научить? Его?
— Да, научите его, пусть он научится разговаривать с вами. Помогите ему выразить свои чувства, поверьте, вам станет легче.
— Думаете, у меня получится?
— Получится. Я верю в вас и бог верит в вас, просто поверьте в себя и никогда не забывайте, что бог в вас верит. Кстати, почему вы не приходите на службы?
— Какие службы? А… вы имеете в виду молитвы… то есть, эти…
— Молебны?
— Да, молебны.
— Молебны бывают редко и только по особым поводам. А службы… позвольте я напишу вам расписание.
