2
— Знаешь, мама, — сказал я, — я должен тебе сообщить кое-что важное.
Мама важно закивала головой.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказала она. — Я знала, что ты соберешься с духом и во всем признаешься родной матери. Давай, сынок, облегчи душу, тебе сразу станет легче.
— Хорошо, мама.
Я обрел нематериальность и прошел сквозь кухонный стол. Потом я прошел сквозь маму и уселся на табуретку напротив нее.
— Что скажешь? — спросил я.
— Больше не ходи сквозь меня, ты же знаешь, у меня больное сердце.
— Больше не буду.
— Как ты это делаешь?
— Ты веришь в волшебство?
— Издеваешься?
— Нет.
— Это волшебство?
— Оно самое.
— Что ты еще умеешь?
— Становиться невидимым.
— И все?
— Еще кое-какие мелочи.
— Например?
— Ускорять время.
— Как ты все это делаешь?
— Это волшебство.
— Я поняла, что это волшебство. Ты незаметно говоришь какие-то заклинания?
— Нет, говорить вслух не обязательно. Говорят, это помогает, но я еще не умею пользоваться этой технологией.
— Кто тебя всему этому научил?
— Зина.
— Она волшебница?
— Да.
— А Дмитрий Иванович и Татьяна Пафнутиевна?
— Тоже.
— Где они?
— Погибли.
— Погибли?! Как?!
— По глупости. Нарвались на ментовский патруль, обычная проверка документов, Дмитрий начал колдовать, менты занервничали. Начали стрелять.
— А ты?
— Остался жив.
— Вижу. Господи!
Мама залезла в шкафчик и вытащила бутылку армянского коньяка, которая стояла там с незапамятных времен в ожидании важного повода, который все никак не представлялся.
— Открой, пожалуйста, — сказала она, — здесь пробка очень тугая. Не могу поверить… ты не ранен?
— Нет. Я сразу стал нематериальным и пули прошли сквозь меня.
— Они стреляли в тебя?!
— Да.
— А Зина? Она не ранена? Она так плохо выглядит!
— Она умеет регенерировать. С ней уже почти все в порядке, завтра она будет совершенно здорова.
— Ее ранили? Ну что мне с тобой делать, Сережка, ты постоянно вляпываешься в неприятности! Теперь тебя будут искать еще и эти менты!
— Не будут.
— Почему? Они что… вы их убили?
— Они сами убили друг друга. Очень простое заклинание.
— Еще лучше! Теперь ты еще и убийца! Пособник террористов, колдун, убийца… загубил ты свою грешную душу!
— Это спорный вопрос.
— Ну да, конечно, ты же у нас в бога не веришь…
— Я верю. Я теперь самый настоящий монах и зовут меня теперь брат Алексей.
— Не богохульствуй!
— Я не богохульствую. Я действительно монах, постриг был проведен по всем правилам, проводил его, кстати, владыка Дмитрий.
— Владыка? У вас там что, какое-то святое братство, как в фильмах?
— Можно и так сказать, — я криво ухмыльнулся. — Да, пожалуй, самое настоящее святое братство. И не как в фильмах, а гораздо круче.
— Не богохульствуй!
— Да не богохульствую я! Ты никогда мне не веришь! Ты всегда считала меня ребенком, не способным ничего сделать самостоятельно! И сейчас…
— Подожди, Алексей, — на кухню вошла Зина. Она выглядела бледно и передвигалась немного неуверенно, но ей явно становится лучше. — Не спеши обвинять, не забывай, что говорил Христос по этому поводу.
— Не судите и не судимы будете, — проговорила мама с важным лицом.
— Вот именно. А еще Христос говорил "почитай отца своего и мать свою".
— Насчет отца он погорячился, — пробормотал я.
Я никогда не видел своего отца, он бросил маму, едва узнав о моем существовании. У нас дома даже нет ни одной его фотографии.
— Не понимай эти слова буквально, — уточнила Зина. — Не следует считать святое писание готовой программой на все случаи жизни, оно только указывает общее направление. Христос говорил "не убий", но не запрещал убивать для самообороны.
— А вы правда волшебница? — мама сменила тему разговора.
— Правда, — ответила Зина, — только боюсь, что сейчас я не смогу показать никаких фокусов.
— Ну да, вы же ранены… может, вам скорую вызвать?
— Нет необходимости, — Зина загадочно улыбнулась, — я умею восстанавливаться. К завтрашнему утру я полностью верну силы.
— Хорошо вам… а других лечить вы умеете?
Моя мама — очень хорошая женщина, но иногда она ведет себя слишком эгоистично.
— Завтра я вас осмотрю, — пообещала Зина, — в крайнем случае, послезавтра.
— Ой, как здорово! — обрадовалась мама. — А то у меня почки больные, а лекарства только на четыре дня осталось. А лекарства нынче такие дорогие! А у вас исцеления хорошо получаются?
— Пока никто не жаловался, — улыбнулась Зина.
— Тогда я в аптеку не пойду, — решила мама, — куплю лучше конфеток каких-нибудь, чайком побаловаться.
— Зина! — вспомнил я. — Деньги остались у Дмитрия?
— У него, — Зина помрачнела. — Завтра придется опять идти… может, ты что-нибудь другое придумаешь?
— Так это вы супермаркет ограбили? — заинтересовалась мама. — Людка с девятого этажа говорила, что там то ли инопланетяне были, то ли вурдалаки какие-то, прости господи, — она перекрестилась. — Так это, значит, вы были?
— Ну да, — призналась Зина, — только мы на самом деле не такие злые, как там показали, это просто маскировка была.
— Это правильно, — неожиданно легко согласилась мама, — в таких делах главное — страху побольше нагнать. Вы бы лучше вампиров изобразили, вот третьего дня по телевизору про них фильм показывали, такая жуть!
— Как раз их мы и изображали, — сказала Зина. — А вы не знаете, где еще можно взять много денег? А то снова в тот же супермаркет идти как-то не хочется.
— Как же не знать? Конечно, знаю! Вот на шестом этаже у нас живет один азер, так он в соседнем доме продуктовый магазин держит, цены у него, кстати, непомерные, как у всех у них, у нехристей нерусских. И отдела для ветеранов у него нет, и без очереди пенсионерам не отпускает ничего. А машина у него, что твой автобус!
— Где точно он живет? — спросила Зина.
— Ты что! — вскинулся я. — Тебе нельзя, ты еще не восстановилась!
— Уже можно, — отмахнулась Зина, — для этого дела много сил не понадобится. Принять невидимость да пройти сквозь стену, вот и все.
Мама подробно и многословно объяснила расположение квартиры несчастного азербайджанца, а когда объяснения стали повторяться, Зина сказала "спасибо" и растворилась в воздухе.
— Послушай, мама, — сказал я, — а тебя не смущает, что мы с Зиной теперь преступники?
— Вы с Зиной теперь волшебники, — заявила мама, — а значит, законы вам не писаны. Ты теперь не простой человек, ты теперь слуга божий. А бог велел делиться. Знаешь, что он говорил про тех, кто стяжает и не делится? Стяжать и не делиться плохо, и потому забрать деньги у богатого — не преступление, а богоугодное дело. А раз богоугодное, значит, хорошее.
— Эдак можно под все подряд базу подвести. Бог велел не поклоняться другим богам, значит, я должен пойти на рынок и всех хачей перебить?
— Не всех, а только тех, кто другим богам молится. Армяне, например, тоже православные.
— А мусульман убивать — богоугодное дело?
— Зачем сразу убивать? Пусть уезжают в свою Мусульманию и живут там, как хотят, а нам не мешают. Ты сам посуди — на рынке одни черные, ни одного русского лица за прилавком!
— А украинцы?
— Хохлы тоже как черные, только лицом на нас похожи, а на деле такие же мерзавцы. Ты новости по телевизору давно смотрел?
— Давно. А что они сделали?
— Да они постоянно все русское притесняют! То одно запретят, то другое… вот на днях во Львове памятник Степану Бандере поставили, вот ты скажи, ну разве ж это дело?
— Это не дело.
— То-то же!
— Мама, так ты серьезно считаешь, что для меня сейчас главное — очистить Москву от приезжих?
— Это не главное. Главное для тебя… да я не знаю, ты же волшебник, значит, умный! Так подумай своей умной головой, что вокруг исправить надо. Пенсии поднять или чтобы лекарства подешевле стали…
— Все лекарства или только те, которые тебе нужны?
— Если получится, то все, нечего жидиться, надо и о других думать, тогда и они о тебе подумают. Это евреи только о себе думают, мы, русские, должны быть щедрыми.
— А если не получится, чтобы для всех, тогда только для себя?
— И для близких, о близких тоже забывать нельзя.
— Близкие — это ты?
— А кто же еще? Или для тебя Зина ближе родной матери стала? Так она и сама о себе позаботится, она волшебница не чета тебе. Ты ей не изменяй, пока она тебя всему не научит, она хоть и страшная, да с лица воду не пить. О других бабах даже не думай! А то обидится, да и превратит тебя в лягушку какую-нибудь, тогда вспомнишь, что мама говорила.
— Вы преувеличиваете, Марина Федоровна, — сообщила Зина, материализовавшись посреди кухни, — я совсем не ревнива. Между прочим, я умею менять облик. Сергей, хочешь, чтобы я стала красавицей?
Я пожал плечами.
— Да какая разница? Ты мне нравишься не потому что ты красивая.
— Это правильно, — закивала мама, — главное, чтобы человек был хороший. Деньги-то нашла, дочка?
— Я вам не дочка, — отрезала Зина, — у меня своя мама есть. Точнее, была. А деньги я нашла, только какие-то они непонятные.
С этими словами Зина вытащила на свет божий толстую пачку долларов, на первый взгляд, в ней было тысяч пять.
— Это доллары, — пояснил я, — американские деньги. Их можно обменять на наши в любом… короче, это нормальные деньги.
— Тут много? На сколько хватит?
— Если много не тратить, то на год.
— Здорово. Сергей, ты чай не поставишь?
— Я сама поставлю, — засуетилась мама, — сейчас вареньица достану, сама делала в позатом году. Кушай, Зиночка, для тебя ничего не жалко.
