Мы двинулись на запад. Усман объяснил, что старая Варшавская дорога проходит к западу от Симферопольского шоссе, и что она должна быть на месте, даже если мы угодили в прошлое лет на пятьсот. Я пропустил это объяснение мимо ушей, по-моему, для нас любое направление одинаково хорошо, запад так запад.

За весь день нам не встретился ни один человек, зато звериных следов попалось на глаза видимо-невидимо. И это в ноябре, когда снег лежит еще не сплошняком, и звери предпочитают обходить заснеженные участки, чтобы не оставлять следов. Да какие звери! Одних только медвежьих следов встретилось штук пять. Интересно, когда в Подмосковье вымерли медведи?

Никаких следов человека, ни белых хвостов самолетного выхлопа в синем небе, ни рева автомагистралей, слышного за километр, ни гудков электричек, слышных еще дальше. Ни одной бумажки на земле, ни одного бычка и ни одной пустой бутылки. За весь день! Неужели Подмосковье когда-то было таким?

Ночевать пришлось в лесу. Хорошо, что земля не промерзла, и землянку удалось отрыть без большого труда. То, что у нас получилось, нельзя назвать настоящей землянкой, и это неудивительно, ведь мы трудились над ней не больше часа. Это так, одноразовое убежище, а оно не должно быть очень хорошим, главное — не околеть от ночного мороза. Жалко, что в ящиках не нашлось спальных мешков, но ничего, мне не впервой проводить ночь в полудреме между жаром костра и пронизывающим холодом окружающей ночи, когда главное — не забыть вовремя перевернуться другим боком к огню, причем сделать это надлежит так, чтобы не вкатится в костер и не выкатиться за пределы обогреваемой территории. Хорошо, что снега немного и талая вода не стремится превратить кострище в гигантскую лужу.

Я думал, что мы будем спать бок о бок, но Усман настоял на том, чтобы спать по очереди. Я не стал возражать, тем более, что Усман выделил себе более тяжелую утреннюю стражу. Ровно до двух часов ночи я таращился то на огонь, то в непроглядную тьму, а потом я толкнул Усмана, он моментально проснулся, я рухнул на лежанку, еще хранившую его тепло, и погрузился в беспросветный сон без сновидений.