На следующий день Лена впала в депрессию. Она не пила кагор, она просто сидела перед телевизором и сосредоточенно смотрела в экран, где спортивная блондинка в джинсовом костюме жаловалась пожилому лысому мужику в строгом костюме на тяготы и лишения полицейской службы в большом американском городе. Наверное, скоро начнется стрельба. Или секс.

Я присел на подлокотник кресла и легонько обнял Лену. Она вздрогнула. Я прикоснулся к ее душе и передал приглашение прочитать мои воспоминания о разговоре с Четырехглазым. Лена бросила беглый взгляд внутрь моей души и отвернулась.

— Я больше не могу молиться, — пожаловалась она, — у меня не осталось веры.

Я сочувственно вздохнул.

— Бог договорился с Сатаной, — продолжала вещать Лена. — Бог отказался от своих планов из-за каких-то побрякушек, наделенных силой, превосходящей господню. Мой мир рушится.

— А ты уверена, — вкрадчиво поинтересовался я, — что Бомж — это бог?

— А кто? — удивилась Лена.

— Загляни в мою душу.

Лена заглянула и немного успокоилась. Но ненадолго.

— Но все-таки, кто же он? — вопросила она.

— Может, тебе стоит обратиться к первоисточнику? — предложил я. — Поговори с ним, спроси у него, он, конечно, может не ответить или обмануть, но… по любому хуже не будет.

— Да уж, хуже уже не будет, — мрачно согласилась Лена.

Тот, кого Лена называла Богом, а Головастик называла Бомжом, не ответил. Может быть, он разочаровался в своей посланнице, а может, ушел творить новые миры, честно говоря, это меня не волнует. По мне, чем меньше с ним общаешься, тем лучше.

— Мой мир рухнул, — констатировала Лена. — Я не знаю, во что верить, я не понимаю, зачем жить. Не вижу никакого смысла.

— А он нужен, этот смысл?

— Если его нет, зачем жить?

— Затем, что это приятно. Гораздо приятнее быть живым мыслящим человеком, чем не быть никем вообще. Можешь мне поверить, я был в небытии, там стоит побывать, чтобы оценить, насколько хороша жизнь.

Лена мрачно вздохнула.

— Хотела бы я думать так же, как ты. Может, мне тоже стоит побывать в этом небытии?

— Не стоит. По крайней мере, до тех пор, пока не выйдешь из депрессии.

— Если я там не побываю, я из нее не выйду.

— Тебе придется. У тебя нет особого выбора.

— Выбор есть. Я могу совершить искупление.

— Не говори глупостей! — возмутился я. — Я вчера весь вечер читал библию. Не могу сказать, что все понял, но… разве ты можешь быть мессией?

— Конечно! Бог сам передал мне благую весть.

— Разве Бомж — это бог?

— Не называй его Бомжом! Кем же еще он может быть? Может, ты скажешь, что это был злокозненный узурпатор?

— В чем был смысл первого пришествия?

— Искупление грехов человеческих.

— А смысл второго?

— Страшный суд. Точнее, подготовка к нему.

— Зачем духу божьему вселяться в человеческую душу? Как это поможет готовить суд?

— Не кощунствуй! Пути господни неисповедимы.

Во мне вспыхнула ярость.

— Ты можешь хоть раз подумать собственной головой? — взорвался я. — Легко сказать, что пути господни неисповедимы, и больше не думать вообще ни о чем. Легко вызубрить десять заповедей и тысячу разъяснений к ним, гораздо труднее жить своим умом. Я однажды смотрел передачу по Би-би-си, там рассказывали про каких-то полярных чаек. Они гнездятся на скалах, их гнезда располагаются буквально в двух шагах друг от друга. Если яйцо укатывается из гнезда, родители никогда не возвращают его обратно. Знаешь, почему? Потому что они не замечают ничего за пределами гнезда. А знаешь, почему они не замечают ничего за пределами гнезда? Потому что, если бы они обращали на это внимание, их птичьи мозги свихнулись бы за пять минут. У них есть правило — мир кончается на границе гнезда и снова начинается там, где начинается море. Они не думают, что находится в промежутке. У них есть правило — не смотри на гнездо ближнего своего, у них есть правила на все случаи жизни, и поскольку у них есть правила, им не нужны мозги, они справляются и так. И они счастливы. Тебе нужно такое счастье?

— У меня нет даже такого счастья, — тихо ответила Лена, — и никогда больше не будет. Хочешь, я расскажу, как проходила моя прошлая жизнь?

— Догадываюсь, — буркнул я.

— Нет, ты послушай! Знаешь, сколько раз в жизни я смотрела телевизор? Сколько раз я разговаривала с парнями больше пяти минут подряд? Сколько раз я была в кино? Сколько книг я прочитала, если не считать того, что входит в школьную программу, и церковных изданий? Вся моя жизнь была посвящена богу, и я была счастлива. Может, это и птичье счастье, но это было счастье. Что там говорил твой новый учитель, истина в глазах смотрящего? Так вот, в моих глазах была истина. Моя собственная маленькая истина, мое собственное счастье. Да, ты думаешь, что оно маленькое и примитивное, но так думаешь ты, а чувствую его я. Улавливаешь разницу? Это моя жизнь! А ты ее сломал!

— Ее сломал не я.

— А кто же? Если бы ты не устроил то безобразие в церкви, ничего бы не изменилось. Я по-прежнему была бы счастлива. А то, что ты мне дал… это как наркотик. И сейчас начинается ломка.

— Ломка начинается тогда, когда ты прекращаешь принимать наркотик.

— Намекаешь, что вера была для меня наркотиком? Нет, Сергей, наркотик дал мне ты. Ты позволил мне поверить, что я могу быть кем-то большим…

— Ты действительно можешь быть кем-то большим!

— Наверное. Но хочу ли?

— Это твое право. Но разве твой бог не говорил, что не стоит зарывать таланты в землю?

Лена отчаянно затрясла головой.

— Отстать от меня! — крикнула она. — Хотя бы на время. Дай мне побыть одной, я должна так много обдумать. Оставь меня одну.