– Знаешь, никак не могу привыкнуть к виду Кремля. Вот чего угодно ожидал, но только не того, что он белый. То есть я, конечно, читал об этом… ну наверное, читал, – поправился я. – Или слышал. Москва белокаменная и все такое… Но – увидеть самому! Вот уж точно разрыв шаблона!

Мы шагали по Никольской в сторону Лубянки. Накрапывал противный стылый осенний дождик; Николка поднял воротник шинели и поглубже натянул на уши фуражку. Мне пришлось делать то же самое – и всю дорогу я с грустью вспоминал о такой удобной вещи, как капюшон, и все гадал: какому это мазохисту пришло в голову отрезать его от куртки, да еще и совместить с шарфом?

– А по-моему, красный, как у вас, – красивее, – не согласился Николка. – А то у нас побелка со стен все время облезает. И Кремль все время какой-то обшарпанный.

– Это да, – ответил я. – Вид у него не очень-то презентабельный. Нет, с той стороны, из-за реки – еще ничего, а вот со стороны Красной площади – брр…

– Да, – кивнул Николка. – У вас она совсем не такая. Столько простора, и торжественно так… и пирамида эта, у стены! Я как в первый раз увидел – меня прямо до костей пробрало! А я ведь тогда еще о вашей истории ничего не знал – ни о революции, ни о мировых войнах, ни о чем.

– Это все потому, что у вас столица в Питере, – назидательно заметил я. – Сам подумай: разве можно центральную площадь страны превращать в базарный майдан? Небось на Дворцовой никто не позволит возле Александровского столпа лавки раскидывать…

– Только, по-моему, зря они памятник Минину и Пожарскому передвинули, – добавил Николка. – На прежнем месте он лучше был.

– Так парады же! Ты бы видел, как по Красной площади войска идут! А когда колонны техники – так и вообще небо дрожит! Недаром все говорят: нигде таких парадов, как у нас на Красной площади, нету!

– Могу себе представить, – кивнул гимназист. Он уже успел увидеть грозные боевые машины будущего – правда, только в музее под открытым небом, на Поклонной горе, где они с Ваней как-то провели целый день, лазая по танкам и орудиям. Особенно сильное впечатление произвела на него грандиозная двенадцатидюймовая железнодорожная артустановка высотой с многоэтажный дом. – Могу себе представить, как эти танки идут по брусчатке.

– Ничего, еще увидишь, – великодушно пообещал я. – Дядя Макар обещал на майский парад Победы добыть несколько пропусков через Военно-историческое общество. Для тебя, барона и господина лейтенанта… Ну он же к тому времени поправится? А парад будет – закачаешься! Еще бы – семьдесят лет Победы!

– Скорее бы, – вздохнул Николка. – То есть не парад, а чтобы Сергей Алексеевич поправился. А то у нас такие дела, а он лежит в больнице и скучает…

– Это вряд ли. Папа говорит – дядя Макар его там за уши от ноутбука пытается оторвать, только без толку. Господин лейтенант с макушкой ушел во всякие там цусимские форумы, ну и книги по истории флота глотает одну за одной. Я и сам его в соцсети отыскал – представь, он в инете уже настолько освоился, что даже аккаунты стал заводить! Наверное, Ольга помогла…

– Что-то давно я ее не видел, – с беспокойством заметил Николка.

– Ну да, конечно. Она же из палаты Никонова, считай, и не выходит – все время рядом с ним! Папа говорит – как лейтенант выздоровеет, они непременно поженятся.

– Ну дай бог… – согласился Николка. – Зато Роман на нашей стороне все время проводит, у барона. Интересно, зачем мы им сегодня-то понадобились? Я Яшу пытался расспросить, но он, как всегда, ничего не сказал – передал приглашение от господина Корфа и умчался куда-то…

– Вот скоро и узнаем, – отозвался я. – Только к Биткову в оружейный магазин заглянем – папа просил ружейного масла купить – и сразу к барону, на Маросейку. Интересно, как там сейчас в школе Василия Петровича…

Фехтовальный и гимнастический клуб, который держал Евгений Петрович Корф, располагался на улице Маросейка, всего в паре кварталов от женской казенной гимназии, где служил дядя Николки, Василий Петрович. Там же учились Марина и Варенька Русакова. Мы на днях побывали в этой гимназии, на литературном вечере – и имели там несомненный успех. И на закуску получили приглашение на главное гимназическое событие года – бал в честь дня рождения гимназии. Ну у них там этот праздник как-то по-другому называют, не помню. Проводят его в конце ноября.

О новом визите в девичью гимназию думать было приятно. Вот Николка идет рядом и хитренько так щурится – небось понимает, почему я расспрашиваю. Да-да, дружище, конечно, все дело в Вареньке Русаковой – слепой бы и то заметил, какими глазами мы с ней весь вечер смотрели друг на друга…

– Я, кстати, обещал одноклассницам Маринки текст «Федота-стрельца», – вспомнил я. – Текст-то я им доставлю, не вопрос, раз уж обещал, – только я вот что подумал – а может, это неправильно? Ну вроде как воровство получается – Филатов-то эту сказку еще не написал. Да он и вообще не родился! А если она уже сейчас известна станет – то, может, он ее и вовсе не напишет – в вашем мире?

– Ну что-нибудь другое сочинит, – возразил Николка. – И вообще, помнишь, что Олег Иванович говорил? Чем больше мы сюда всего разного из вашего времени принесем – тем сильнее будет наша история отличаться от того, что у вас случилось. Вон господин лейтенант как флотом и кораблями занялся! Вот выйдет из больницы, вернется к нам – и сразу объяснит адмиралам в Петербурге, как правильно военный флот надо устроить! Тогда, может, и не будет ни поражения от японцев, ни революции этой ужасной. И вообще – все по-другому пойдет! А этот твой Филатов, может, и вовсе не родится, а если и родится, то будет не актером, а, например, звездным путешественником!

– Ну да, так они его и послушают, адмиралы ваши! – скептически хмыкнул я. – По-моему, господин лейтенант даже и не представляет себе, что его ждет. Знаешь, сколько у нас книжек на эту тему напридумано? В них, конечно, вот такой «попаданец» – у нас так называют человека, который оказывается в прошлом и начинает там сразу все менять: сразу все объясняет, внедряет новую технику, научный и промышленный скачок устраивает, войны выигрывает. Только, думается мне, не выйдет из этого ничего. Вот так, в лоб – «пришел, объяснил, внедрил» – точно не выйдет. Слишком уж много всего менять в России придется…

– А по-моему, он справится, – упрямо стоял на своем Николка. – Он ведь не просто лейтенант, а в Научном комитете служит! Как же его не послушают? Да вот я еще папе в Севастополь про него напишу…

– Только ты того… поосторожней, – посоветовал я не в меру разошедшемуся гимназисту. – А то прочтет отец: «Здравствуй, дорогой папочка, я тут сгонял на сто тридцать лет в будущее и выяснил, как сделать так, чтобы российский флот был самым могучим в мире и чтобы большевики династию Романовых не перестреляли», – да и примчится спасать любимого сыночка от буйного помешательства…

Вообще-то в «Аду» не было принято запирать двери. Это общежитие располагалось в полузаброшенном барском доме дворян Чебышевых в знаменитом на всю Москву студенческом квартале между Большой и Малой Бронными улицами. Когда-то там снимали комнаты многие известные народовольцы; однако же из соображений конспирации собираться они предпочитали не там, а в трактире «Крым», что на Трубной площади.

«Крым» слыл заведением разгульным – обычным местом отдыха шулеров, аферистов и всякого жулья, сохранявшим, впрочем, приличный вид. А вот уже глубоко под землей, подо всем домом раскинулся огромный подвальный этаж, сплошь занятый одним трактиром. Место это, безусловно самого разбойничьего пошиба, именовалось «Ад».

Соседствующее с «Адом» подземелье именовали «Треисподняя». Пускали туда не всякого – для того, чтобы удостоиться этой чести, надо было быть известным лично буфетчику или местным вышибалам. Зато и было в «Треисподней» тихо – тут серьезные воры проигрывали куш, делались дела: то «тырбанка сламу», то есть дележка и продажа воровской добычи, то тихо, незаметно и оттого аккуратно исполняли заказы по фальшивым паспортам. Косматые студенты с их неизменной «Дубинушкой» были здесь привычными гостями – полиция в «Треисподнюю» не совалась, облав никогда не было. Оттого это место и было выбрано давно еще Николаем Ишутиным и соратником его, печально известным Каракозовым, как место встречи их тайного революционного общества «Ад».

Собрания «Ада» происходили и здесь, и в самом трактире «Крым», а также в любимой московским студенчеством библиотеке-читальне Анатолия Черенина на Рождественке. И длилось бы это долго, весьма долго – уж что-что, а красиво поговорить под белое хлебное вино любят всякие студенты. И в этом смысле члены «Ада», с гордостью именовавшие себя «мортусами» («смертниками»), ничем не отличались от прочих. Неизвестно, как долго длилась бы их деятельность, но четвертого апреля одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года Каракозов был схвачен в Петербурге после покушения на царя: он пытался разрядить в самодержца револьвер, но во время стрельбы его руку оттолкнул случайно оказавшийся поблизости мастеровой с говорящей фамилией Комиссаров.

Последовал громкий процесс; большинство членов «Ада» угодило на каторгу или в крепость, а сам кружок заглох. Страсти вокруг трактира «Крым» улеглись, а место Ишутина в кругу тогдашних радикальных революционеров занял новый вожак Сергей Нечаев, еще больше подверженный уголовщине. Название же по наследству досталось дому Чебышевых, где снимал квартиру студент Ишутин. В той же комнате потом уже, в конце шестидесятых, собирались студенты-нечаевцы; это и было наследием «Ада», известным всей Москве.

Бог знает какими путями добился Владимир Лопаткин того, чтобы поселиться именно в той комнате, где, по всеобщему убеждению обитателей «Ада», жил когда-то сам Ишутин. Говорили, что и Нечаев тоже бывал в этой комнатенке, и даже планировал тут с остальными членами «Народной расправы» показательную казнь отступника, студента Иванова, – ту самую, что толкнула потом Достоевского к написанию «Бесов».

Но, так или иначе, сейчас дверь в «нехорошую» комнату была плотно прикрыта и – мало того – крепко заперта изнутри, что, безусловно, являлось вопиющим нарушением всех писаных и неписаных правил жизни этой вольной студенческой коммуны…

– Ну хорошо, дело вы сделали. Но и засветиться ухитрились! Я же предупреждал – если что, уходите сразу, и желательно без пальбы! А вы? Мало того что копа завалили, так еще и извозчика! Видали, какой вой в газетах? Теперь они скоро не уймутся…

Геннадий был очень недоволен. Нет, не так: ОЧЕНЬ недоволен. Тщательно разработанные планы летели псу под хвост. Ну, может, не совсем псу и не совсем летели – в конце концов, крупная, огромная даже, по меркам двадцать первого века, партия наркотиков, да еще и весьма высокой степени очистки, была успешно взята. И не только взята – еще и переправлена через подземный портал, и на нее, если верить Дрону, имеется уже покупатель…

А значит – при всей своей безбашенности Дрон все же справляется с делом. Плохо только, что слишком уж ему понравилось стрелять…

– Вот скажи, – продолжал «дожимать» провинившегося соратника Геннадий, – на фига же вам понадобилось городового валить? Неужели нельзя его… того… поделикатнее?

– Да сам не понимаю, вышло так, – уныло выдавил Дрон. – Эта падла как заскочил в дверь, так сразу за шашку! Ну я и подумал, что перцовая вонючка такого берсерка не остановит, – вот и пришлось валить по-взрослому…

Дрон уже притомился слушать нотации, но сдерживался, поскольку понимал – да, накосячил. Тем более что Геннадию он сейчас врал – никакой шашки пожилой полицейский и не думал вытаскивать – он даже в свисток засвистеть не успел. И как раз вот на такой случай были припасены и электрошокер, и другой, вполне надежный инструмент – пейнтбольный маркер, сделанный в виде обычного пистолета, но заряженный особыми, «перцовыми» шарами. Такое «нелетальное» средство не так давно вошло в моду у западных правоохранителей и очень неплохо себя показало.

Так нет же! Запаниковав, он забыл обо всем этом тщательно подготовленном арсенале и потащил из-за пазухи ТТ с навернутым глушителем. И прежде чем кто-нибудь успел понять, что происходит, продукт китайского оружейного контрафакта дважды дернулся в руке Дрона, отправляя городового на заслуженный вечный отдых. Ну а извозчик… с ним тоже пришлось не церемониться: одно дело мелкое в общем-то ограбление, и совсем другое – убийство стража порядка. Можно было не сомневаться, полиции его даже и искать не придется – сам побежит закладывать, как услышит, что в аптечном складе порешили городового. И страх не остановит: народ здесь… если не законопослушный, то уж точно богобоязненный, и такой грех таскать на душе не всякий хитровский уркаган захочет. А уж тем более – обычный извозчик.

– Короче – прости, вышло так, – в который раз уже сказал Дрон. – Не хотели. Постараемся больше без косяков.

– Да уж, пожалуйста… – ворчливо ответил Геннадий, и Дрон мысленно выдохнул – все, больше пилить не будет. Простил. – Что там у нас по подземной базе?

– Да по ней все ваще в шоколаде! – отозвался обрадованный переменой темы Дрон. – Витька, как обещал, навтыкал повсюду камер – и во дворах, и в подвалах, и в тоннеле. Раз в день снимаем данные, ночью смотрим – голяк, никого и ничего. Можем расслабиться.

– А вот расслабляться не надо, – сказал вожак. – С камерами молодцы, но прекращать наблюдение нельзя. Пока по-прежнему – не больше трех проходов в день, по два человека за раз, и не меньше шести часов – интервал. Усвоили?

Виктор с Дроном кивнули. Меры предосторожности вырабатывали вместе; после предательства Вероники и разрыва с группой Семенова – Корфа решено было прекратить пользоваться порталом на Гороховской. Сейчас Виктор разрабатывал операцию по установке там видеокамер слежения; что же касается той самой улицы, но уже в двадцать первом веке, то там дела обстояли похуже. Непонятно как, но «противникам» – Геннадий и остальные иначе уже не воспринимали недавних своих друзей – удалось добиться того, что камеры на улице Казакова в районе интересующего их дома отключили. Оставалось гадать, решилось дело взяткой или у кого-то из «конкурентов» нашлись нужные связи. Пока приходилось смириться с неизбежным – электронной слежки через наружные видеокамеры на стороне двадцать первого века не будет. Оставался вариант камер в прошлом. Тут нельзя было дать и малейшей осечки, так что Виктор не торопился: не готово – значит, надо работать. Геннадий и не подгонял, полагаясь на опыт соратника.

– Так, теперь по нашему новому другу, – продолжал вожак Бригады. – Как он себя показал? Твое мнение, Вить?

Дрон хотел было возразить – в конце концов, операцией руководил он! – но смолчал.

– Показушник. – поморщился Виктор. – Даже по местным понятиям – театрален до невозможности. Хотя черт их разберет, местные понятия… они тут все, похоже, помешаны на пафосе и внешних эффектах.

Собеседники закивали. Эту особенность своих новых знакомых отмечали уже все; особенно ярко проявлялась она у Володи Лопаткина, того самого студента, в чьей комнате они сейчас и беседовали. Сам хозяин жилплощади отсутствовал, так что говорить можно было вполне открыто.

– Ну вот, – продолжал меж тем Виктор. – Как Дрон городового вальнул, я хотел труп подальше оттащить, чтобы нашли не сразу. Так этот ваш Жоржик, не поверите – сначала хотел на трупе червового туза оставить, в качестве знака, а когда Дрон не позволил – целую речь закатил. Куда там Ленину в Октябре!

– Точно, – подтвердил Дрон. – Думаю, заранее готовился. Я бы так с ходу не смог…

«Да ты бы и подготовившись не смог, – усмехнулся про себя Геннадий. – Твоя сила, милый Дроша, не в словах, и не в мозгах даже». Хотя это он, пожалуй, зря – несмотря на некоторую горячность, с порученными делами старый школьный товарищ справляется весьма толково.

Вслух же он ответил:

– Ну ладно, что есть, то есть. Время у них здесь такое – без пафоса никак. Значит, по Крынникову все?

Виктор замялся, и на этот раз ответил Дрон:

– Да нет, не вполне. Понимаешь, Ген… не понравился он мне. Пафос пафосом, а на самом деле я вот его слушаю… и все не могу отделаться от мысли, что он нас держит за лохов. В чем дело – не скажу; но по тому, как смотрит, как говорит… либо с недоумками разговаривают, либо с детьми.

– Согласен, – кивнул Виктор. – Есть такой файл. То есть мне тоже так показалось.

– И потом, – продолжал Дрон, – он помнишь, что нам впаривал? Что-де ключи от сейфа точно у сторожа. А на деле – не было у него ключей! Я его сам обшмонал – не было, по-любасу. И пришлось нам этот сундук пилить; вот шум и подняли. А он вообще предлагал рвануть! Не поверишь – у него с собой динамит был и даже бикфордов шнур! Каков сюрпризец? Значит, подготовился, гад! Возникает вопрос – зачем?

– Резонно… – ответил Геннадий. – Запишем в загадки. Однако факт есть факт – хвоста за нами нет, этой конурой никто пока не интересуется. Значит, не сдал…

– Все равно, – упрямо продолжил Дрон. – Не верю я этому Жоржику. Вот увидите, от него точно какая-нибудь подстава будет…

– Ты, Дрон, просто завидуешь, – лениво заметил Виктор, отрываясь от экрана. И когда это он успел вытащить планшет и погрузиться в очередное мелькание символов? – Жорж у нас такой красавчег…

Когда Геннадий договаривался с Жоржем о том, как они будут поддерживать связь, тот объявил, что отзываться будет теперь только на псевдоним Красавчик. Дрон, услышав это, прыснул – в конце концов, в их времени подобное могло быть истолковано только одним-единственным способом. Жорж, как ни странно, понял – он скривился, слегка покраснел и, похоже, с этого момента зачислил насмешника в список своих недругов.

– Да пошел он! – немедленно взъярился Дрон. – Было бы чему завидовать… урод, чмо аптекарское! Да я его…

– Успеешь, – осадил соратника вождь. – Мне он и самому не особенно нравится… но на данный момент – юноша полезный. Ты им займись, Витя, ну понимаешь… думаю, труда это тебе не составит.

Виктор кивнул. Проверить нового соратника и в самом деле ничего не стоило – местная непуганая публика понятия не имела не то что о микрофоне в булавочной головке, но вообще о возможности электронной слежки.

Тем более что прояснить кое-что насчет Красавчика и правда стоило – бывший студент пошел на контакт с «бригадовцами» легко и пришелся им весьма кстати – оказалось, что Жорж недавно служил провизором на крупном аптекарском складе и не только хорошо знал условия хранения дорогих лекарств, к которым, безусловно, относился и кокаин, но еще и поддерживал интимную связь с барышней, служившей при складе кассиршей; она-то и сообщила Красавчику о том, что хозяин на днях получил крупную партию кокаина и морфия наивысшей очистки. Правда, приобрести их законным путем, как поначалу планировал Геннадий, не удалось – вещества брались под конкретные заказы и в свободную продажу не шли. Пришлось отказаться от прежних планов и соглашаться на милый сердцу Дрона вооруженный налет. Насторожило тогда Геннадия то, что Крынников охотно согласился именно на такой вариант…

– Так, Дрон, ты занимаешься стволами и дурью – как договорились. Ты, Олежек, пасешь Лопаткина…

Третий член Бригады прямого действия, студент-философ Олег, до сих пор не принимавший участия в беседе, кивнул.

– Кстати, Витя, звонил предкам Олега? Как он там?

– Да ничего вроде… – отозвался Виктор. – По-прежнему верят в поход на Алтай. Но неделя-другая – и это больше не будет прокатывать.

После нелепой гибели приятеля Олега – Валентина – молодому человеку пришлось скрыться в прошлом: мама погибшего Вали все не оставляла надежды разыскать сына и осаждала Олега расспросами, впрямую уже заговаривая о полиции. Пришлось выдумать турпоездку в Горный Алтай, где, разумеется, не действовала мобильная связь. В результате Олег уже три недели делил комнату с Лопаткиным, стремительно мимикрируя под обитателя «Ада». Парень оброс, от него уже попахивало – душа и прочих излишеств в «Аду» отродясь не имелось, а уговорить Олега на посещение общественных бань можно было разве что под дулом револьвера. Пока Геннадий терпел – в конце концов, у населявших «Ад» и «Чебыши» студиозусов были достаточно своеобразные представления о гигиене, и на их фоне Олег еще не слишком выделялся.

– Ладно, вот тогда и решим. А сейчас – вопросы есть? – Геннадий обвел соратников взглядом. Все молчали – всякий, как и полагается, знал свой маневр. – Ну что ж, тогда ближайшие две недели каждый занимается своим делом. Старший – Виктор.

– Все-таки решил ехать? – уныло спросил Дрон. Перспектива отлучки Геннадия его не радовала – в его присутствии штатный боец Бригады прямого действия чувствовал себя куда уверенней.

– А что делать, Дрога? – снисходительно усмехнулся вождь. – Нельзя упускать такого случая. Сам подумай – какие люди!

– Да… – согласился Виктор. – Это нам повезло. Кто бы мог подумать – сам Бронислав Пилсудский! А еще…

– …Братец Саша, – закончил за него Геннадий. – Спасибо пану Радзиевичу и его питерским знакомым.

Студент университета Янис Радзиевич, с которым (как, впрочем, и с испытанным уже в деле Жоржем-Красавчиком) «бригадовцев» познакомил все тот же Володя Лопаткин, оказался человеком на редкость осведомленным. Уже во время студенческой вечеринки, куда, к слову сказать, он же их и пригласил, Геннадий с Виктором разговорились с поляком. К концу мероприятия они уже вполне понимали друг друга: Радзиевич отпускал прозрачные намеки, Геннадий тонко улыбался и отмалчивался. Но и за намеками, и за молчанием этим стояло что-то такое, чего оба они смогли учуять друг в друге. На следующий день Геннадий встретился с Янисом в Александровском саду; о чем они там беседовали, он рассказывать соратникам не стал и лишь объявил, что срочно уезжает вместе с паном Радзиевичем в Санкт-Петербург, приказав Виктору сделать комплект документов на другое имя.

Больше недели Геннадий, подобно театральному интригану, держал друзей в напряжении, и вот вчера назвал наконец две фамилии. И если первая, «Пилсудский», лишь повергла соратников Геннадия в недоумение, то вторая, в сочетании с именем «Александр», произвела эффект разорвавшейся бомбы. Перед «бригадовцами» сразу же замаячили прожекторы Дворцовой площади, выстрел «Авроры» и известный по бесчисленным фильмам негромкий картавый выговор…

– И что, их будет семнадцать? – потерянно спросил Николка. – И все – офицеры?

– Вообще-то нет, – уточнил барон. – Офицеров – только дюжина. Остальные – унтеры, из той группы, что полковник обучает особо.

– Да как же мы с ними справимся, Евгений Петрович? Дюжина офицеров и пятеро унтеров, наверное, самые лучшие в батальоне, так? – Яша недоуменно поскреб в затылке. – Ну я еще понимаю, вы… Роман вот… Ваня тоже, наверное, умеет кое-что. Но я-то вообще стрелял раза три в жизни!

– Не беда, – я беззаботно махнул рукой, – они, считай, тоже ничего не умеют. Чему их учили? Строем ходить, «коротким коли»… и все! Нет, их, конечно, сейчас этот самый Нессельроде, наверное, натаскивает… но много они с двустволками навоюют?

– Согласен, – кивнул Ромка и демонстративно клацнул «помпой». – Да и вряд ли Нессельроде их чему-нибудь успеет научить. Ну видел он пару раз тренировки этих зуавов – так и что с того? Те и сами-то тогда все, наверное, на ходу придумывали…

– Так мы и этого не умеем! – в отчаянии крикнул Николка. – Вы вообще в своем уме? Кто мы, а кто они? Там же, наверное, половина офицеров еще с турками воевали…

– Пятеро, – уточнил Корф. – Это считая самого Фефелова. Нессельроде, как я понимаю, всю войну в конвое государя проболтался… как и я, – добавил он после некоторой заминки. – А Фефелов и еще один там, капитан – те да, они и Шипку прошли.

– Вот видите! – развел руками гимназист. – Они же нас одной левой…

– Ты, Никол, не кипятись, – отозвался я. – Ну сольем, так и что с того? Пули-то не свинцовые, невелика беда. Получим по паре синяков – так это и несмертельно. И стыда тут никакого нет – они, собственно, другого от нас и не ждут. Только вот незадача: мы им не сольем. Вот увидишь.

– Да с какой стати?! – В голос завопил мальчик; ему с полусекундной заминкой вторил Яша. – Вы что, втроем с семнадцатью справитесь?

– Ну втроем, предположим, не справимся, – согласился я. – Но нас-то…

– Ага! «А скажут – нас было четверо»! – Николка ехидно процитировал «Трех мушкетеров».

– Кстати, не припомните, молодой человек, чем там дело закончилось? – осведомился барон. – Рано вы себя списываете. Во-первых, у нас еще целых четыре дня и мы можем потренироваться…

– А они что, будут на месте сидеть, что ли? – влез Яша. – Наверняка их сейчас тоже гоняют в хвост и в гриву!

– Это уж будьте благонадежны, – кивнул Корф. – Зная моего друга полковника – нисколько не сомневаюсь. Но тут одна тонкость. Сержант, сколько у нас шаров?

– Две коробки по две тысячи штук, – тут уже ответил Ромка. – Если надо – еще сгоняю, в доме семь коробок лежит.

– Вот видите? – повернулся к мальчикам барон. – А у Нессельроде на каждое ружье хорошо если по сотне заготовок для красящих шаров. И на подготовку они смогут истратить самое большее половину; причем большая часть уйдет на то, чтобы научить господ офицеров и унтеров хотя бы обращаться с этим оружием. Тогда как у нас – свободно по паре тысяч выстрелов на ствол и никакой возни с освоением техники.

– Так уж и никакой? – Яков с сомнением покосился на дробовик в моих руках. – Вон он какой… хитрый.

Я удивился. Ну чего, скажите на милость, может быть такого хитрого в самом обычном «шортгане»?

– Вот, смотри, как надо…

Я в несколько движений раздвинул приклад, потом быстро набил шарами трубчатый подствольный магазин, лязгнул затвором и в несколько секунд расстрелял все шары по мишени – валявшейся в двух десятках шагов от них большой корзине. После каждого удара корзина отлетала на шаг-другой; Яков, видя такое дело, посетовал, что бьют эти шарики с краской, наверное, весьма чувствительно…

Выпустив последний заряд, я вновь набил магазин шарами и протянул маркер Яше:

– Ну-ка, попробуй!

Он неуверенно взял ружье в руки и попытался передернуть помпу; не вышло. Механизм оказался неожиданно тугим.

– Резче надо! Ты что, совсем без сил, что ли? Вот, погляди! – Ромка, отобрав у Яши маркер, еще раз демонстративно лязгнул «помпой» и пальнул в многострадальную корзину. – На, попробуй…

На этот раз получилось; Яша повеселел и тоже выпалил в корзину. К его удивлению, от мишени полетели брызги краски – попал!

Пока Яша входил во вкус, расстреливая один магазин за другим (всего в трубке под стволом помещалось два десятка шариков с краской), Роман сходил к экипажу и принес еще один сверток.

– Вот, смотрите! – На свет появились два необычной формы пистолета. – Семь шаров в магазине, питание – баллончик с газом в ручке. Пользоваться – проще простого…

Солнце уже клонилось к закату, а на поляне все раздавались хлопки – то редкие, одиночные, то заполошно-торопливые, чуть ли не сливающиеся в очередь. Несчастная корзина давно покрылась причудливым слоем разноцветных – зеленых, красных, желтых – пятен. Порой двое стрелков, стоя в разных углах поляны, ухитрялись выстрелами перекатывать многострадальную тару от одного к другому.

Мы с Ромкой разошлись не на шутку: оба по очереди демонстрировали то стрельбу с перекатом, то в кувырке вперед, то упражнялись из пистолетной пальбы сразу с двух рук. Я предложил даже принести маски и сей же час попробовать сыграть двое на трое; но Корф решительно пресек эту затею.

– Еще успеем, друзья. Сегодня наши рекруты, – и барон кивнул на вошедших уже во вкус пострелушек Николку и Яшу, – только осваивают основные приемы с оружием. А вот завтра, с утра…

– Не получится, – вздохнул Николка. – Завтра мне в гимназию. Да и тебе, Вань, тоже ведь учиться надо?

– Перебьюсь, – беззаботно махнул я рукой. – Вон, дяде Макару позвоню – он мне справку напишет про какое-нибудь ОРВИ. Как-нибудь переживет без меня школа два дня, а там и выходные. Вы ведь, кажется, учитесь по субботам?

Расстроенный Николка кивнул.

– Ну ладно, не беда, – утешил его барон. – Ты тогда сразу после занятий – хватай извозчика и дуй сюда. Порфирьич тебя покормит – он всегда с собой вдоволь снеди берет на десятерых, – потом переоденешься – и в бой. Пойдет?

– Пойдет, конечно, – согласился враз повеселевший гимназист. – А можно спросить, Евгений Петрович?

– Что за церемонии? – удивился барон. – Спрашивай, какие разговоры…

– А где вы эти ружья и пистолеты раздобыли, да еще и так быстро? – помявшись, задал вопрос Николка. – Они же из будущего, так? И, наверное, дорогие…

– А это, брат ты мой, и вовсе просто, – хохотнул барон. – Даже обращаться к нашему уважаемому доктору не пришлось. Ну и к твоему отцу, Иван, тоже. Мы с Романом позвонили господам реконструкторам и предложили им… как это у вас называется, сержант?

– Бартер, – ответил Ромка. – Господин барон пообещал реконструкторам два десятка старых капсюльных ружей времен еще Крымской войны, с полным фаршем – в обмен на маркеры, какие нам были нужны. Ну и весь остальной обвес – налокотники там, маски, шары, камуфляж. Гранаты пейнтбольные, кстати, тоже есть. Они как услышали – чуть не подавились от жадности. Еще бы: у кого из реконструкторов такое сокровище сыщешь?

– А где вы их сами взяли? – недоуменно спросил я. – Сколько уж лет прошло… те гладкостволы уже лет двадцать как с вооружения сняли!

– Тридцать, – уточнил барон. – Сняли – да не выкинули; в арсеналах по сей день и кремневые фузеи пылятся. Я специально отобрал не абы какие, а те, что черной краской крашенные.

– Черной? Это еще зачем? – удивился я. – Ни разу не слышал, чтобы ружья красили в черный цвет. То есть у вас, конечно. В наше-то время это дело обычное. Правда, не красят, а оксидируют…

– Обычное – потому что в Крыму-то это и придумали, – назидательно сказал Корф. – У англичан были особые стрелки вроде ваших снайперов, с винтовками Минье; такие били шагов на тысячу, не меньше. И взяли, мерзавцы эдакие, манеру – наших застрельщиков по кустам выбивать. А стреляли, паскудники, на блеск ружей! Вот и стали солдатики ружья черной краской красить – чтобы не блестели…

– А зачем эту рухлядь до сих пор хранят? – Я и в самом деле не понимал. – Это ж не музей, а армейский арсенал, там полно современных винтовок…

– Есть; только ведь не пропадать же добру! Кому надо – заходи, покупай, почти что по цене лома. Старые гладкоствольные курковые ружья у казны охотно берут сибиряки-охотники. Да и не только они: вот недавно один купец в Москве и в Туле закупил аж полтыщи старых мушкетов – для торговли с пуштунскими племенами в Туркестане. А чем плохо? Им такое старье – в самый раз; пули сами льют, порох, кремни тоже под рукой. А патроны к современным винтовкам – где их взять в такой глуши?

Короче – двух дней не прошло, как доставили нам господа реконструкторы все, что мы заказывали. Так что завтра с утра и приступим. Будет Роман делать из нас… как вы говорили, сержант?

– Разведывательно-диверсионную группу, – ответил Ромка. – Три автоматчика… стрелка то есть. С помповухами. В смысле – двое с помповухами, а у меня снайперка. Она, конечно, не настоящая снайперка, но метров на семьдесят лупит довольно точно. С оптикой – так просто загляденье. А если учесть, что эти двустволки шагов на тридцать дай бог в стену сарая попадают…

– А что ж электронные маркеры не взяли? – поинтересовался я. – Нет, конечно, в пейнтболе я не очень, но знаю: там сейчас любые модели есть – и под эмки штатовские, и под «калаши». В пять стволов очередями мы бы их…

– Нет, Иван, это, как у вас говорят… неспортивно, – покачал головой Корф. – Видишь ли, вот эти, как вы их называете, «помповые ружья», по сути, в плане скорострельности не особо-то отличаются от винтовок Генри. Ну и пистолеты – считай, те же револьверы, только патронов на один больше. Гранаты опять же еще в турецкую были – не совсем, правда, гранаты, так, динамитные бомбочки. Но ведь были же! А двустволки-краскострелы, что капитан Нессельроде привез, по скорострельности почти как берданки. Вот мы с Романом и решили – подбирать оружие так, чтобы оно более-менее соответствовало тому, что сейчас есть в реальности. Не обязательно чтобы было на вооружении, тем более в России – просто существует. Ну или может быть быстро изготовлено. Я же не просто победить хочу – мне нужно убедить господ офицеров, какая это полезная штука – такая вот военная игра с краскострелами. Ну а заодно и продемонстрировать кое-какие новинки тактического плана. А значит – надо, чтобы все было по-честному.

– Ну а мы с Николом как? – нетерпеливо спросил Яша. От прежней его нерешительности не осталось и следа; похоже было, что, расстреляв пару сотен шариков с краской, Яша избавился заодно и от неуверенности в себе. – Вы-то стрелки, это понятно. А мы кем будем?

– А для вас, – ухмыльнулся Роман, – у меня есть особая задача…