Глава 12

– Какая тяжелая, невыносимая жалость, что агент Ноулз уехал, – выдавила я и уставилась в пол.

– Потеря, – поддакнул Гера.

– Молчите оба, – со злостью выплюнул Гамов.

Он стоял возле Арлиновой и, судя по выражению лица, пытался что-то в нас высмотреть.

– Нет уж, Максим, пускай наши подопечные расскажут, где провели два рабочих дня, а мы послушаем.

Я перенесла вес на правую ногу. Дело было дрянь, но остатки алкоголя в нервной системе пока что позволяли относительно свободно ориентироваться в происходящем.

– Мы к вам обращаемся! – почти взвизгнула Арлинова; звук осел где-то у меня в голове.

Я почувствовала, как воздух в комнате сделался твердым и почти зазвенел. Пришло время давать официальное заявление, но, черт возьми, как же мне надоело быть самой сильной, самой умной, самой понимающей и…

– А мы и отвечаем, что не успели с агентом Ноулзом попрощаться.

Я искоса глянула на светло-зеленого Геру, оценивая реплику на твердую единицу, но все же не удержалась, погладила его взглядом – как умела и могла. Из трех людей в этой комнате человеческим существом мне представлялся он один.

– В общем, Туров ни в чем не виноват, поэтому мы сейчас его отпустим, а с вами поговорим с глазу на глаз, – резко сказала я.

Сразу стало полегче.

Арлинова изумленно подняла свои тщательно нарисованные брови, Гамов, наоборот, нахмурился. Я пожала плечами в ответ. Неважно, чем все это закончится, важно – вытащить Геру из передряги.

– Как всегда, – внезапно выступил он. – Как всегда, Оливинская хочет захапать всю славу себе.

Гамов открыл рот, будто собирался что-то сказать, и покачал головой. Злился, значит, очень сильно. Пожалуй, недолго такими темпами и из отдела вылететь. Впрочем, что мне теперь здесь делать. Я вернулась к последней мысли, проанализировала ее и захотела врезаться с разбегу головой в стену. Отличное мышление, просто на высоте.

– Перестаньте тянуть кота за хвост! – крикнула Арлинова и изо всех сил хлопнула рукой по столу.

Я машинально отскочила в сторону, уволакивая за собой Турова, и лишь мгновение спустя поняла краешком едва мерцающего, издыхающего сознания, что это был не выстрел.

– Можно видеть, чем мы занимались эти два дня, – претенциозно проговорил Гера.

Мне оставалось только слушать и пытаться разобраться в себе.

– Вы издеваетесь, что ли? – Ноздри Гамова раздулись, и это было последнее предупреждение.

– Никак нет, – отрапортовал Гера, кладя руку мне на плечо. – Мы с госпожой Оливинской закрывали нео-нуар рукопись, предварительно пообщавшись с автором. Автор был мучим сомнениями, не удалить ли ее с «Самиздата», поэтому мы сначала с ним поговорили, а потом пошли закрывать, когда он отказался.

От такой бессовестной лжи у меня едва челюсть не отвисла. Впрочем, мышцы лица чувствовали себя очень странно, поэтому я осталась при прежней мине.

– Да-а-а-а, – протянул Гамов. – Я-то думал, мы взрослые люди. Сделали глупость – признаемся, получим выговор, а тут, похоже, увольнениями попахивает, а, Микаэла Витальевна?

Та сняла очки и положила их на стол, задумчиво глядя на меня.

– В самом деле! – негодующе воскликнул Туров – и был таков, вынесся из кабинета на всех парах.

Я поправила волосы и про себя решила, что лучше молчать. Гера что-то затевал, и мешать ему было бы совсем глупо и непорядочно.

– Закрывали, значит? – язвительно поинтересовался Гамов.

– Так точно, – бодро отозвалась я.

Гера пролетел мимо меня и бросил на стол Арлиновой толстенную пачку листов.

– «Король света», пожалуйста. По состоянию на вчерашний день – закрыт. Можете проверить по списку – я не повторный вам подсовываю.

Голова отказала мне совсем. Я покрутила варианты, пока Гамов и Арлинова вертели распечатку так и сяк и смотрели что-то в компьютере, и пришла к выводу, что Гера, видимо, бросил на растерзание собственный роман.

– Действительно нет и действительно закрыт. – Арлинова недовольно поджала губы. – Может, объяснитесь поподробнее, что случилось?

– И желательно Оливинская пусть рассказывает, Германа мы наслушались.

Чертов Гамов, на мякине не проведешь.

– А у вас тут планерка, я гляжу!

В комнате внезапно нарисовался светловолосый мужчина, и я отступила на пару шагов влево, поближе к Гере.

– Степан? Заходи, заходи, какими судьбами?

Арлинова мгновенно поменяла и выражение лица, и позу.

– Заскочил буквально на секунду, целую руки!

Тип подбежал к столу и на самом деле сделал то, о чем говорил. Потом резко развернулся, окинул меня оценивающим взглядом, хлопнул себя по лбу и подошел к Гамову для рукопожатия.

Я бросила взгляд на Геру. Того, судя по всему, трясло от злости, и я осторожно коснулась его запястья.

– Как я рад, как я несказанно рад! – Блондин обернулся кругом, и до меня наконец-то дошло.

– Степа, – сказала я, приподняв левую бровь.

– Госпожа Оливинская, ваша красота может сравниться только… Только… А, черт, хотел сказать с «проницательностью», но тут это не к месту. Да и «красота», впрочем, тоже.

– Пасть закрой, – тихо проговорил Гера, и я на мгновение изумилась тому, что еще неделю назад ненавидела его всеми фибрами своей души.

– Ну-ну. – Я успокаивающе погладила его по предплечью. – Ты на каждое уличное хамло злиться будешь?

– Зачем пожаловал? – Голос Гамова был словно из стали отлит.

– Вот, собственно, и за этим, Максим, вот, собственно, и за этим. Посмотреть на твою Оливинскую, себя показать.

Фигляр снова окинул меня взглядом.

– Как-то вы слабоваты для того, что мне описывал, захлебываясь в восторгах, Миша.

– Степан, выйди, пожалуйста, и закрой за собой дверь, – спокойно проговорила Арлинова.

– Хотел бы – да не могу, Микаэла Витальевна, не могу – и все тут. Официальное предписание.

С этими словами он вытащил из внутреннего кармана пальто конверт, кричавший о конфиденциальности и совершенной секретности, небрежно бросил его на стол перед Арлиновой и снова обернулся ко мне.

– Герман, и где та искра, о которой ты говорил? Где внимательность, наблюдательность, невероятность?

Я вдруг чихнула – и еле сумела удержать почти рычавшего Геру за рукав.

– Хамил бы ты где-нибудь в другом месте, Степа, – устало сказал Гамов.

– А раньше мы хамили вместе, так весело было, помнишь? – Блондин тряхнул хорошо уложенным каре.

– Выпрямленные, – констатировала я спокойно.

Что нервничать-то. Таких ребят на своем веку я повидала достаточно. Таких, как Гамов и Туров, – к сожалению, очень мало.

Степа напрягся – это было видно по неестественно прямой спине – и развернулся ко мне.

– Что?

– Волосы, говорю, выпрямленные. – Я села на подоконник, зорко поглядывая на Геру, чтобы глупостей не наделал. Тот, впрочем, замер на месте, словно догадался, куда я клоню.

– И? – Идиот Степа даже приосанился.

– Не знаю, – пожала плечами я.

– Ты продолжай, продолжай, зря мне тебя нахваливали, что ли?

– Погодите, – вмешалась Арлинова. – Степан, ты хочешь сказать, что к нам завтра новый работник выходит? Надзирателя приставить решили?

– Не надзирателя, а замечательную девочку Нину, она блогер, большущий молодец, вот в деконструкторы не годится, нервы сдают, не понимает, что где. А вы у нас отдельно живете, мало ли чем занимаетесь… – Степа довольно хохотнул.

– Ты понимаешь, конечно, что послезавтра она уже не выйдет? – Арлинова откинулась на спинку кресла.

– Если вы надеетесь договориться с Павлом Александровичем, то не надейтесь даже, он на пенсию вышел. Я теперь старший по закрытию реальностей.

Последние слова в корне меняли дело. Высказывать свое мнение стало небезопасно для других людей.

– Поздравляю, – спокойно сказала Арлинова.

Теперь бушевал и едва сдерживался уже Гамов. Старая, как мир, история. Она почему-то заставляла мое сердце болеть.

– А Нина не насовсем, не расстраивайтесь. Поработает пару месяцев, посмотрит, чем вы занимаетесь и не надо ли вас расформировать и присоединить к нам, проведет assessment, короче говоря.

Меня передернуло.

– Ты упал совсем, да? – нервно спросил Гера. – Нас – закрывать?

– Не закрывать, а расформировывать. – Степа поднял указательный палец.

Я сдулась окончательно. Пришел, наговорил гадостей, используя свое положение… Хорошенькие у Гамова знакомые.

– Так что теперь я ваш лучший друг, царь и бог. Засим откланиваюсь!

– Подожди, – обронила Арлинова. – Ты тут бегал, мельтешил, нашу лучшую сотрудницу в чем-то обвинял… А сам даже не дослушал.

Я резко замотала головой и сделала большие глаза. Степа обернулся ко мне и сладко проговорил:

– И в самом деле. Давай.

– Сказать даже нечего. – Я как можно тяжелее вздохнула.

Блондин манерно закатил глаза.

– Нет уж, Роза Константиновна, вперед. Проведите нам assessment Степана, если выражаться его словами. Он сам этого так хотел! – Арлинова выразительно посмотрела на меня.

Я кивнула, стараясь подавить смешок.

– Волосы, значит, выпрямленные.

– Это мы уже слышали. Что-нибудь новенькое можно придумать было?

Я вдохнула поглубже и передернула плечами:

– На руке «Ролекс», но самый простенький, стоит трешку здесь, в дьюти-фри можно купить за две с половиной. Джинсы «Версаче», триста баксов, рубашка за сотку, пуловер еще двести, ботинки двести, пальто, пожалуй, пятьсот. Дешевенький загар из солярия, пятый айфон… – С каждой произнесенной фразой Степа менялся в лице. – Ну что, крепкий средний класс, всеми силами рвущийся в высокий средний. Получается, прямо скажем, не очень. Значит, писатель опять же таки средней руки, подрабатывает везде, где только можно. Зациклен на собственной внешности и считает, что прямое каре зрительно уменьшает длину носа.

Гера расхохотался в голос, и я поняла, что моя миссия окончена.

Бледный до синевы Степа хотел что-то сказать, но вместо этого развернулся и вышел из комнаты.

После этого засмеялись все присутствующие.

– Первый человек на Луне, в смысле, поставивший Степу на место. – Туров никак не мог отдышаться.

– Как его фамилия-то? – раздраженно поинтересовалась я.

– Михайлов, – отозвалась Арлинова. – А ты не знала?

Образ сщелкнулся, и я чуть язык себе не откусила. Михайлов? Степан?

– Тот самый? – вытаращила глаза я.

– Представь себе, – сказал Герман.

– Так. – Арлинова поправила прическу. – Сегодня меня не интересует, почему вы никому не сказали, что идете на деконструкцию. В порядке исключения. Дети вы хорошие. Во-первых, чтобы больше такого не было. Во-вторых, с завтрашнего дня все на работе вовремя. Ясно?

Мы с Герой синхронно кивнули, переглянулись и пошли к двери.

– Спасибо, – сипло прошептала я, когда мы добрались до его кабинета.

– Ненавижу тебя! – экспрессивно воскликнул Гера и скрылся в его недрах.

Я хмыкнула и обернулась: так и есть, ко мне стремительно приближался Гамов. Повезло же, что я могу держать нейтральное выражение лица почти в любой ситуации.

– Что это за чушь про закрытие?

– Никакой чуши. – Я медленно двинулась по коридору, чувствуя, как с плеч падает гора, уступая место новой. – Закрыли нео-нуар, подумаешь. Сказать было надо, но мне так не хотелось облекать мысль в слова. – У тебя же праздник, Макс. Отвлекать не хотели.

– Два дня закрывали? – Гамов поймал меня за локоть и развернул к себе.

Будто душу за три струны наружу вырвал.

– Именно. Сначала к нему съездили, потом… Потом я читала роман. Потом закрыли с утра. И пили весь день.

Гамов помолчал. Через мгновение сказал задумчиво, глядя мне прямо в глаза:

– Я думал, у вас что-то с Германом было.

Я расхохоталась от души. Даже в том состоянии, в котором мы находились двое суток, подобные мысли нас не посещали.

– А пили-то почему?

– С Лешкой рассталась, вот и пили.

Я дернула руку на себя, впрочем, безуспешно.

– Пойдем работать, Макс.

– Ты рассталась с Лешкой? – Он будто и не слышал предыдущей фразы.

– Ага. А тебя надо поздравить, так что вечером нальешь мне. Заодно и опохмелюсь.

Я перешагнула порог кабинета и некстати подумала о том, что мы взаправду закрывали реальность. Ту, в которой жена Макса носила его ребенка, ту, в которой папа бросил нас с мамой… Самую отвратительную реальность из всех.

Гамов мешкал в коридоре, и мне было неинтересно почему.