Глава 24
Гордость отечественного оружия

– Жарко! – пожаловался Максим, вытирая пот со лба.

Дети действительно были одеты не по погоде. Но предстоял неблизкий путь с неизбежными ночевками на природе, а взрослые и без того перегружены припасами и медикаментами, чтобы обременять себя еще и теплой детской одеждой.

– Терпи, ты же мужчина. Сейчас вон до той лодочки доберемся, сядем в нее и по речке поплывем, а на воде попрохладней будет. – Глеб внимательно рассматривал предстоящий путь к реке.

Им оставалось преодолеть самое опасное место. Вот она, Торопь, со множеством лодок там, что когда-то называлось «Водная станция», а теперь носило гордое имя «Яхт-клуб». Яхт как раз не было видно ни одной, ни парусных, ни парусно-моторных, никаких других. Но их устроила бы любая посудина, лишь бы в ней оказались весла и она обладала способностью вместить их всех.

– А вот мне нисколечко не жарко! Только страшно, – призналась Оля, самая старшая из обнаруженных ими детей.

Это именно она придумала вывесить простыню с надписью «SOS», где буквы «s» были перевернуты и походили на двойки.

– Я в одном кино видела, как люди попали в беду, так написали, и их спасли, – рассказывала она.

На странное написание букв обратили внимание еще тогда, когда впервые увидели висящую на лоджии простыню с посланием. Гуров высказал предположение, что написано-то правильно, просто повесили обратной стороной.

– По-хорошему – один бросок, – сказал Прокоп, лежавший рядом с Чужиновым на длинной крыше кооперативного гаража, где все они нашли себе временное убежище. – И просматривается вокруг все отлично.

– Это если по-хорошему. Не будь с нами детей, я бы даже не сомневался.

То, что вокруг просматривается все на большое расстояние, и хорошо, и плохо. Несущихся к ним тварей они увидят издалека, но и укрыться будет негде, а с детьми не убежишь. В стороне стояло небольшое административное здание, но приближаться к нему близко не стоило: сразу за ним начинался парк с многочисленными насаждениями, цветущими и нет, и черта с два сквозь них что увидишь.

Сюда они добирались долго, затратив добрые полдня на то, что в нормальных условиях можно было бы преодолеть прогулочным шагом за полчаса. И как будто причин особых не было – тварей в пределах видимости не попалось ни одной. И сам путь был не особо опасен – все по крышам да чердакам. Впрочем, причина была, и причина самая веская – дети. И вот теперь, когда до реки, до выбранного Чужиновым ялика оставался, как выразился Киреев, один бросок, Глеб все медлил. Он взглянул на часы. До наступления темноты еще достаточно времени, но хорошо бы, если она наступила бы уже в пути по воде, подальше от этого проклятого города.

Чужинов еще раз внимательно осмотрел все в округе, затем, пряча бинокль, решительно заявил:

– Все, спускаемся. Гуров, Варнаков, вы следуете с детьми впереди, мы с Киреевым прикрываем вас сзади.

Опасность могла объявиться только с тылу, из-за гаражей: впереди, до самой реки, никаких строений не было, и тварям попросту негде было бы притаиться, разве что вынырнуть из-под воды.

– Поторапливаемся, поторапливаемся, – нервно произнес он, хотя Олег с Лехой и без того спешили, один подавая детей с крыши гаража, другой принимая их на земле.

Наконец внизу оказался последний – белобрысый мальчонка лет шести-семи.

«Костя», – вспомнил Глеб его имя.

Когда они оказались в квартире, именно он выглядел самым заплаканным. В отличие от того же Максима, у которого даже оружие нашлось: криво привязанный к ручке от швабры кухонный нож. Да и потом Костя постоянно требовал немедленно отвести его к маме.

– Ох и намаялась я с ним! – жаловалась на него Оля, как будто ей самой приходилось сладко.

– Вперед! – подал команду Чужинов, лихорадочно вертя головой по сторонам.

Не нравилось ему все это, но что именно, он и сам понять не мог. Шли быстро, почти бежали, и берег становился все ближе.

– Шагай, Костик, шагай, не отставай от остальных, – подбодрил он мальчишку, идущего будто на деревянных ногах. – Не так много осталось, сейчас все в лодку усядемся.

– А они на нас не бросятся?

– Кто они? – И Глеб с тревогой в который уже раз завертел головой, пытаясь увидеть хоть что-то.

– Которые там прячутся.

– Где «там»? Нет там никого.

И тут случилось неожиданное: мальчишка метнулся в сторону, чтобы юркнуть под лежащую кверху дном лодку, а справа к ним ринулось несколько стремительных темных тел. Чужинов взвыл внутри себя: мальчишка не врал, не выдумывал – он видел то, что не мог рассмотреть с высоты своего роста сам Глеб. Ведь для этого ему необходимо было пригнуться.

– Справа! – заорал он, вскидывая автомат.

Открыл беглый огонь Чужинов, его поддержали Прокоп и Гуров, а Варнаков в это время, почти по пояс в воде, по-одному усаживал детей в ялик.

Видя, что с тварями покончено, Глеб одним движением перевернул лодку, подхватил Костю и помчался с ним к ялику, где его уже дожидались все остальные.

– Глеб! – Голос Прокопа был полон отчаяния, на его имени он даже сорвался.

Откуда-то из-за микроавтобуса вынырнули еще несколько тварей, спешащих к Чужинову наперерез.

«Успею! – лихорадочно думал Глеб. – Не добегая, брошу мальчишку в воду, его подберут. Если прыгну с ним сам, верная смерть нам обоим».

И он уже готовился к тому, чтобы перехватить Костю поудобнее, когда на причал выпрыгнул Варнаков. Леха начал стрелять сразу, первым же выстрелом сбив с ног несущуюся впереди всех тварь. Глеб передал, едва не кинул мальчишку в руки сидящим в ялике и бросился к нему на помощь. Поздно, тот успел расстрелять все патроны, и теперь его почти не было видно под грудой тел хищников. Чужинов шел по направлению к ним, стреляя от груди, не целясь, делая поправки по вонзавшимся в их туши пулям.

– Гады, гады, гады, – шептал он.

– Глеб, не дури, ему уже не помочь! – Прокоп, мечась по ялику, отчаянно матерился. – Глеб! В лодку! Это не последние, и их много!

Ялик несло течением. Все молчали, и только слышно было, как плещется за бортом вода да Прокоп набивает патронами опустошенный магазин «Вепря».

– Вот за это я помповики и недолюбливаю, – наконец сказал он. – Будь у Лехи на пару патронов больше, глядишь, он бы и успел.

Глеб, соглашаясь, кивнул: шесть зарядов – мизерно мало, когда на тебя несется целая свора.

– А они за нами в воду не полезут? Вон их сколько на берегу! – Оля и сейчас, после того, что случилось, выглядела бодрее остальных детей.

– Даже если и полезут, Оленька, они нам уже не страшны, – заверил ее Прокоп.

– Зимой и на воде от них не спасешься – замерзнет все, – мрачно пробурчал Гуров.

– Так до зимы еще далеко. Олег, давай-ка на весла – греби на середину реки и вниз по течению. Уходим. Устанешь – сменю. – И добавил с болью в голосе: – Леху жалко.

– Главное, детей спасли. – Прокоп погладил Костю здоровой рукой по голове. – Ну а Лехе, думаю, теперь вся его жизнь никчемная простится. И матушка его тоже простит.

– Стороной это место, как вы их называете, твари обходят, ни разу их здесь не побывало, уж не знаю почему. Парочку только и видел: течением их на берег выкинуло, дохлятину. Я все удивлялся, что за нечисть. А тут вон оно что. – И старик, кряхтя, поднялся из-за стола, чтобы снять кипящий чайник с печи.

«Как ты, дед, сам-то ею не стал? Сколько мы из твоего жилья предметов, так или иначе связанных с электричеством, в Торопь выкинули? Или это не только к детям, но и к старикам относится?» – подумал Глеб.

Увидев на берегу одинокий домик, а возле него самого обычного старика, они и пристали. Вечерело, темнота должна наступить в скором времени, и к чему искать более подходящее место для ночлега, когда вот оно. Подходы открытые, ставни на окнах носорога выдержат, да и встречал их живой человек, а не какая-нибудь тварь.

– Олег, правь к берегу, – недолго раздумывал Чужинов, внимательно осмотрев все при помощи бинокля.

Старик молча наблюдал за тем, как они выкидывают в воду многие из тех вещей, покупку которых ему, вероятней всего, второй раз уже и не потянуть, ни разу не возмутившись: что вы, мол, творите. Возможно, роль сыграло количество детей, прибывших в лодке, возможно, оружие на взрослых, которым те были увешаны, возможно, что-то еще.

Как выяснилось позже, было у деда и свое оружие – вертикалка двенадцатого калибра, но какая!

Глеб, увидев ее, поинтересовался:

– Это она?

На что тот кивнул с затаенной гордостью:

– Она самая – МЦ-8.

Не выдержав, Чужинов попросил:

– Можно посмотреть?

– Бери смотри, – кивнул Григорий Семеныч, а именно так его звали. – Коль сразу определил, что именно это за ружье, как я могу тебе отказать?

Не сказать, что Глеб брал в руки оружие с благоговением, и все же. Без всякого сомнения, самое знаменитое отечественное ружье от не менее знаменитого ЦКИБ. О надежности этой модели легенды слагают, полностью причем заслуженные. При настреле в пятьдесят-шестьдесят тысяч ружье считается практически новым. Да и что ему будет при таком мизере, смешно даже говорить, когда легкие шаты, которые, кстати, устранить – пустячное дело, появляются лишь к полумиллиону выстрелов? Когда ему и миллион не предел? А сколько им золотых олимпийских медалей выиграно! И едва ли не каждый стрелок мирового уровня считает себя обязанным иметь его в своей коллекции.

«А изящное-то какое! И как удобно в руки ложится! – восхищался Глеб, крутя-вертя ружье, прикладывая его к плечу. – Согласен, есть в нем что-то от «Меркеля», но это если сильно постараться найти в них общие черты».

– Сорок лет мне оно уже верой и правдой служит, – рассказывал меж тем Григорий Семеныч. – И ни разу не подвело!

«Интересно, откуда оно у него? – думал Глеб, возвращая оружие владельцу. – В те времена они не продавались в охотничьих магазинах, делались на заказ. Каждый ствол – штучная работа».

– Человек один хороший подарил, – предвосхитил его вопрос старик. – Я ведь всю жизнь на реке бакенщиком проработал. Под мою ответственность когда-то такой участок был – ого-го! Это сейчас все на фотоэлементах: чуть стемнеет – огни сами светиться начинают. Вот на реке я его и спас. Правда, не на Торопи, на Енисее работал. Летчиком-испытателем он был. Помню, как раз по реке шуга пошла…

– Отец, после поговорим, до утра времени много, – прервал его Прокоп, видя, что тот завелся надолго. – Видишь, дети у нас, ты даже не представляешь, из какой задницы мы их вытащили.

– Конечно, конечно, – засуетился тот. – Все честь по чести будет, и накормим, и спать уложим, места хватит.

Он заглянул в соседнюю комнату, куда и отвели детей.

– Э-э-э, да они спят уже. Намаялись, бедные. А я хотел их такой ухой накормить!

– Григорий Семеныч, мы бы от нее тоже не отказались. – Гуров намахался веслами так, что готов был съесть и сырую рыбу, лишь бы ее посолили.

– Далеко собрался, Глеб? – поинтересовался Прокоп.

– Вернуться мне нужно, я обещание дал, – признался Чужинов.

– Уж не собаке ли?

– Я быстро обернусь. Перед рассветом выйду, к обеду вернусь точно. Заодно и лодку пригоню, она нам еще понадобится.

Он думал о том, что, если Киреев сейчас скажет, что жизнь детей и жизнь какой-то собаки – вещи несоизмеримые, крыть ему будет нечем. И тогда придется остаться.

Но нет, услышал Чужинов другое:

– Гурова с собой возьми, одному не следует. Думаю, нам отсюда не стоит быстро уходить, пусть дети хоть немного в себя придут, отъедятся, иначе их всех нести придется – путь неблизкий. А где мы еще такое местечко найдем, куда твари даже не заглядывают?

– Олег, ты как? – Если Гуров откажется, он его уговаривать не будет. Хотя Прокоп прав: вдвоем, безусловно, предпочтительнее.

– А что, прогуляемся, – сразу же откликнулся тот. – Детей спасли, собаку вот спасем, а там глядишь, и за кошечек с аквариумными рыбками возьмемся. Святое дело.

– Что-то типа того, – только и сумел ответить Чужинов.

Он видел, что Олег шутит. И еще Глеб был ему благодарен, что тот согласился: Гуров уже далеко не тот, каким был раньше, при первой их встрече.

– Акбай, Акбай, – тихо, едва ли не шепотом звал он щенка.

Черт его знает, почему ему пришла в голову именно эта кличка. Наверно, по созвучию: Акбай – алабай.

С местом он точно не мог ошибиться: именно здесь они тогда и высадились на берег. Вон она лодка, и в ней хозяйничает Гуров, нетерпеливо на него поглядывая. Вот эти плиты, под одной из которых и прятался щенок. Но где же он сам?

«Сдох, наверное, от голода, – решил Чужинов. – Или твари сожрали. Дьявол, столько бить ноги, едва не нарваться на целую стаю, и тут на́ тебе, такой облом».

Чужинов уже окончательно плюнул на поиски, когда в стороне зашелестели кусты, на что Глеб автоматически вскинул оружие, и из них показался щенок. И снова тот застыл в нерешительности, готовый в любой момент юркнуть туда, откуда появился.

– Ко мне, Акбай, ко мне, – подал команду Чужинов. – Сюда иди, мяском угощу.

Мяса не было и на этот раз, снова тушенка. Щенок повел носом и не спеша потрусил к нему.

– Я же обещал, что вернусь, – чесал он его за ухом. – Давай заканчивай быстрей, пора уходить, нас ждут.

Почему-то Глеб считал, что увидит щенка окончательно исхудавшим, но нет. Пусть тот и не выглядел упитанным, но и умирать от истощения явно не собирался.

– Охотник, – снова почесал щенка за ухом Глеб, обнаружив в траве недалеко от его логова немало мелких костей.

– Глеб, – позвал его от лодки Гуров, – скоро вы там?

– Акбай, за мной! – И, убедившись, что тот действительно за ним следует, пошел к лодке.

В лодку щенок запрыгнул без всякого сомнения, его даже уговаривать не пришлось или переносить на руках.

– Благо что на самой окраине мы его нашли, – сказал Гуров, уступая Глебу место за веслами. – Во второй раз у меня бы уже наверняка не хватило решимости туда сунуться.

– Слышишь?

– Слышу, Олежа, слышу. – И Чужинов мощным гребком развернул лодку по направлению к берегу.

До домика старого бакенщика оставалось не так много, следующий поворот реки, и он должен был показаться, когда где-то в той стороне раздались выстрелы.

– Сглазил старик – твари и туда добрались. – Гуров, держа автомат наготове, всматривался в сторону приближающегося берега. – Глеб, может, со стороны реки к ним подойти безопасней будет? В лодку мы можем и не успеть вернуться.

– Олег, там не твари. Вернее, твари, но на двух ногах. На воде мы как на ладони будем, поверь мне, нам лучше пешком, по бережку, в обход. – Чужинов лихорадочно работал веслами.

Не доверять ему у Гурова не было совершенно никаких причин: тот еще ни разу его не обманул, но на этот раз он все же засомневался.

– Почему ты так решил? – И тут же, услышав приглушенную расстоянием короткую автоматную очередь, добавил: – Не объясняй, я все понял сам.

Не было у Прокопа, ни тем более у старика Семеныча автоматического оружия, и это означало, что Чужинов в очередной раз оказался прав.

И снова очередь, на этот раз длиннее, чуть ли не на полрожка, вслед за ней частые выстрелы из «Вепря» Киреева, бахнуло дуплетом ружье явно не двенадцатого калибра, а именно такое было у бакенщика. Следом прозвучал пистолет.

«ПМ, – машинально определил Чужинов. – А вот это совершенно непонятно что. Похоже на винтовку или карабин».

Лодка к тому времени ткнулась надувным носом в берег. Глеб выскочил из нее, хватаясь за веревку и вытаскивая ее подальше на берег, чтобы течением не унесло. Рывок получился резким, Гуров едва устоял на ногах.

– За мной, – бросил Чужинов. – И не отставай.

Щенок увязался за ними, поначалу принимая их действия за какую-то игру, пытаясь на ходу шутливо укусить кого-нибудь за ноги. Затем, вероятно унюхав исходящий от них обоих адреналин, понял, что-то не так, и теперь просто бежал рядом.

– Стороной обойдем – там место открытое, а чуть дальше ложбинка, по ней на пригорок, нам туда, – не сбавляя хода, объяснил Глеб Гурову, хотя тот ничего не сказал, что бегут они не напрямую к дому.

И снова выстрелы, теперь уже значительно ближе.

«Да что и у них там за война?» – Чужинов оглянулся на приотставшего Гурова и увидел, что тот бежит с трудом, прижимая правый локоть к ребрам.

Олег на его взгляд ответил виноватой улыбкой.

– В печенке закололо, мочи нет. Как не вовремя! – начал объяснять Гуров, как будто Чужинов пытался в чем-то его обвинить.

Чего удивительного: под нагрузкой организм иногда такие чудеса выкидывает, так что колотье в боку – детские шалости с его стороны. А нагрузка у них была еще та. Печень бы глюкозой подкормить: вовремя не перекусили, решили не задерживаться, и кто же мог знать, что все так обернется, а теперь уже и времени нет.

– Выдыхай на шаг левой ногой, только левой, сразу пройдет. Осталось немного.

Когда он оглянулся в следующий раз, то увидел, что Гуров бежит намного резвей, а еще у него пропал мученический взгляд.

Перестрелка не утихала, и из всего этого было понятно только то, что Прокоп не экономит патроны. Вот, даже парочка выстрелов из «Глока» прозвучала, а уж как он его бережет!

Щенок держался рядом и, что особенно радовало, не лез под ноги, когда все внимание уделено окружающей обстановке. Снова бахнуло что-то непонятное, и тут же раздался вскрик, а затем и ругань.

«Это точно не Прокоп и уж тем более не дед, у того голос старческий, как и положено по возрасту, а тут матерого такого мужика».

Щенок неожиданно тявкнул куда-то в сторону, затем остановился, принюхиваясь и рыча.

– Ложись! – не таясь, в полный голос крикнул Чужинов, падая на землю сам.

Из кустов наверху стукнула короткая очередь, щелкнули пули по стволу дерева, вслед за автоматом грохнула чья-то двустволка, но не дуплетом: выстрелы последовали один за другим, как будто стрелок сделал поправку после первого выстрела.

Уже с земли Глеб ответил парой одиночных, перекатился в сторону, добавил еще два, снова перекатился, чтобы оказаться под защитой ствола невысокой раскидистой сосенки, и только тогда оглянулся: как там Гуров. Слышно было, как тот рухнул, после чего раздался стон.

– Олег, что с тобой?

Тот молчал.

– Гуров!

– Да живой я, живой. – Из-за куста показалась голова Гурова с окровавленным лицом. – Мордой в корень въехал, когда падал. Половина зубов шатается.

Он действительно говорил не очень внятно.

– Пригнись!

Мог бы и просто голос подать. Зубы у него шатаются! Эти люди всерьез намерены убить, а мертвым зубы ни к чему. Впрочем, как и все остальное.

– Не высовывайся. – Оглянувшись, Глеб увидел, что тот снова скрылся за кустом.

До неведомых стрелков дистанция метров пятьдесят, не больше. Будь на их месте он сам, валялись бы они уже с Гуровым с простреленными головами. И все равно повезло, что Акбай зарычал. Кстати, где он? Глеб покрутил головой по сторонам – пусто.

«Наверное, выстрелов испугался, – решил он. – Но жизнью я ему обязан, факт».

– Олег!

На этот раз Гуров откликнулся сразу же:

– Слушаю тебя, Глеб.

– Справа от тебя дерево на земле лежит. Видишь? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Доберись до него и вдоль ствола до вывороченной березы, вот под ее корнями и затаись. Но только ползком, ползком. И задницу вверх не оттопыривай – болезнь всех, кому ползать приходится от случая к случаю.

Разговаривая, Чужинов продолжал наблюдать за склоном, откуда пришли нежданные выстрелы. Заросли там значительно реже, так, одиночные кустики да несколько деревьев. Правда, на самом верху трава высокая, спрятаться в ней можно, да только любое движение она сразу выдаст.

– Понял, Глеб. А потом?

– Суп с котом, – пробормотал Чужинов, вслух же сказал: – Повторяю, затаись. Лежи тихо, больше слушай, чем смотри. Я сам все сделаю.

С этими, наверху, необходимо кончать как можно скорее. Перестрелка у домика бакенщика хоть и поутихла, но не закончилась. Прокоп бьет все реже, и черт его знает, какой это знак – хороший или плохой. Да и выстрелов самого хозяина не слышно.

– На месте, – через некоторое время сообщил ему Гуров.

«А то я не слышу, – усмехнулся Глеб. – Шум стоял такой, как будто кого-то насильно по земле волокли, а тот еще и упирался, цепляясь за землю обеими пятернями».

– Теперь жди. Олег, повторяю – жди! – повысил он голос на грани того, что его услышат засевшие где-то наверху.

Нет, он не считал себя суперменом, в одиночку справляющимся с полчищами врагов, и будь Гуров чуть более подготовленным к тому, что сейчас предстоит… Иначе напрасная жертва.

И все же Глеб едва преодолел соблазн попросить Олега выстрелить, не важно куда, в надежде на то, что их враги хоть как-нибудь себя проявят.

– Да понятно все, Глеб, – ответил тот. – Притаюсь, как мышка.

Гурову и самому до жути не хотелось лезть вперед. Ладно, твари – молниеносные, не ведающие страха и полные ярости. И все же, как бы там ни было, ты имеешь перед ними преимущество: у тебя есть возможность поразить их на расстоянии, а им, для того чтобы вцепиться в глотку, необходимо приблизиться вплотную. Теперь ситуация другая: смерть может прилететь издалека, ты даже не успеешь понять, с какой именно стороны, и только почувствуешь жуткую боль и увидишь, как меркнет свет в глазах. Если успеешь почувствовать и увидеть. Нет, конечно же, если бы Глеб позвал его с собой, он бы ни мгновения не сомневался, но тот ясно дал понять, что сейчас Гуров будет только обузой.

Ну а Чужинов жалел о том, что на нем не комок, любой, пусть даже самый простенький, а обычные джинсы и футболка. И не очень удобный для таких случаев охотничий разгрузочный жилет.

«Потом, потом обо всем жалеть будешь, – прикрикнул он на себя, настраиваясь на то, что замыслил сделать. – Время, Глеб, время! Пора!»

И в тот самый миг, когда он собрался метнуться влево от себя и вправо от затаившихся на вершине холма людей – «правило правой руки» отлично сработает и здесь, – из-за дерева на самом верху склона показалась голова. Глеб даже вздрогнул от неожиданности вместо того, чтобы выстрелить сразу, – такая удача больше походила на уловку. Но нет: пятьдесят метров не то расстояние, чтобы не понять – это именно голова. Правки не потребовалось: человек, роняя автомат, нелепо взмахнув руками, завалился лицом вниз и сполз по склону, упершись в молодую березку. Оставался еще один, с ружьем.

«Если, конечно, их не три человека», – успел подумать Чужинов, когда объявился и другой.

Мелькнула его фигура со вжатой в плечи головой и высоко поднятыми чуть ли не к самым ушам плечами, – так делают, когда боятся получить пулю в спину, – и тут же исчезла. И Чужинов, плюнув на всякую осторожность, скачками понесся вверх по склону.

«Их не может быть трое, – твердил он про себя. – Для уловки слишком сложно».

Глеб не ошибся. Когда он вбежал наверх, там никого не было. Кроме единственного трупа, одетого в полевую форму российской армии. Солдат лежал неподвижно, и по его неестественной позе нетрудно было определить, что он мертв, мертвее некуда. Даже если не обращать внимания на снесенную пулей верхушку черепа.

«Глеб, какой же ты дебил! – ругал себя Чужинов. – А что если и все остальные такие же? Несколько молодых пацанов-срочников, которым повезло не стать хищниками и которые всего лишь пытаются выжить. Перестрелка? Да она абсолютно ничего не значит. Мало, что ли, случаев на войне, когда свои часами воюют со своими же, пока наконец не разберутся, в чем дело. А я даже не попробовал с ними поговорить, сразу определив их в бандиты. Идиот!»

Поднявшись чуть выше и взглянув на открывшуюся перед ним картину с рекой Торопью, домиком бакенщика, сушившейся на берегу сетью, зеленеющими грядками и уже убранным огородом с картошкой, он понял, что все не совсем так, как он только что себе представил.

Среди тех людей, что он увидел, солдат больше не было. Да, часть из них была обряжена в камуфляж, но ведь и время такое, когда именно он наиболее удобен. Кроме того, возрастом к солдатам-срочникам не подходил никто. Даже беглого взгляда хватило понять: к армии эти люди не имеют никакого отношения. Он взглянул на них уже как на будущих жертв. Четыре обычных мужика, вооружены чем попало и ведут себя соответственно. Трое заняли позиции вокруг дома бакенщика, а четвертый, часто оглядываясь на ходу, несся вниз по склону, забирая далеко вправо, вероятно, чтобы не попасть под огонь из окон.

Видел Глеб и еще двоих. Один лежал неподвижно едва ли не у самого порога, и он точно не мог быть ни Прокопом, ни бакенщиком, ни тем более одним из спасенных детей. И второй, в отдалении, распростершийся на земле, с нелепо подвернутой ногой, оба мертвые.

Вот один из тех троих, что окружили дом, приложил к плечу карабин, и Глеб признал в нем кавалерийскую модель трехлинейной винтовки Мосина. Вот он пальнул и тут же укрылся за угол сарая. С него Чужинов и начал, оставив беглеца на потом. Тот почему-то молчал, не желая предупредить об опасности с той стороны, откуда бежал он сам.

– Олег! Поднимайся сюда, уже все, – позвал Гурова Чужинов, сам же склонился над телом человека, одетого в солдатскую форму, извлекая из нагрудного кармана его куртки автоматный магазин. Затем поднял сам автомат, оказавшийся АК-74 со складным прикладом, отсоединил рожок, клацнул затвором, внимательно осмотрел оружие. – Держи, – протянул он Гурову оба магазина, когда тот оказался рядом. – И пошли.

– Прокоп! Не стреляйте! Это мы! – издали закричал Гуров.

Чужинов усмехнулся, но промолчал. Как будто Киреев по звукам выстрелов ничего понять не смог. Или сам не увидит двух спокойно идущих к дому человек, чьи силуэты ему давно и хорошо знакомы.

– Дети целы?

– Целы. В погребе у Семеныча отсиживались, а он у него знатный. Вовремя вы, – сказал Прокоп, на что Глеб кивнул: «Это точно». – Они хотели дом поджечь и послали двоих в обход, чтобы те, значит, к глухой стенке добрались. Я к одному окну, к другому – мертвая зона, – рассказывал Прокоп. – Знаю, что они задумали, а сделать ничего не могу. И тут вы.

– А кто они вообще?

– Черти, реальные черти. И еще, сдается мне, – все они родственнички, они одного все батей да дядькой окликали. В город идти боятся и теперь крохоборничают, где только могут, козлы. Глеб, я поначалу им пытался объяснить: детей в доме полно, поделимся всем, чем только можем.

– А они?

– А они отвечают: зачем делиться, когда сами все, что нужно, возьмем. Выходите, мол, без оружия, пятясь раком, тогда еще подумаем, оставлять вас в живых, нет ли. Я уже действительно выходить собрался – черт бы со мной, – детей жалко, точно ведь подпалят, когда слышу – твой ствол. Все, думаю, пронесло: если Глеб за дело взялся, скоро останется только жмуров посчитать.

– Повезло мне с ним. – Чужинов погладил приклад автомата. – Бой у него – мечта!

– Случается. Поди, для спецуры делали, штучно, так что он в нужные руки попал. Кстати, собрался я свой «Вепрь» на что-нибудь более достойное поменять. – Прокоп взглянул на трофейный автомат, принесенный Чужиновым. – Против тварей карабин – лучше и не надо, но, оказывается, твари-то и двуногие попадаются. А тут еще и одна картечь у меня, далеко не пальнешь. Они, гады, сразу просекли что к чему, а будь у меня «калаш»!.. Благо что у волыны Семеныча приблуда имеется. Да и бьет он из нее лихо! Там, в огороде, дело его рук валяется. Один мой, один его, поровну у нас.

– Какая «приблуда»?

Бакенщик переломил ружье и продемонстрировал в стволах лейнеры – вкладыши с нарезами под девятимиллиметровый патрон.

«То-то я все не мог определить, из чего стреляют», – вспомнил Чужинов.

– Пограничник я. Был. Отечественную войну, конечно, не застал, аккурат в мае сорок пятого родился, но на Даманском лихо мы тогда китаезам всыпали! Слышали о таком острове?

А когда Глеб с Прокопом синхронно кивнули, глуховатым, но на удивление приятным голосом негромко пропел о клубящейся на острове Даманском пурге и о границе, которая всегда на страже.

Киреев к тому времени уже вертел в руках принесенный Чужиновым автомат.

– Не очень удачный экземпляр, – сообщил ему Глеб. – Канал ствола возле дульника посмотри – хорошей кучности от него уже не дождешься.

– Да уж, руки бы оторвать тем, кто его так чистил, – закончив осмотр, зло сказал Киреев. Он хотел добавить что-то еще, но, увидев вышедшую из дома Олю, умолк. Вместо этого сказал совсем другое: – Ничего, мы уж как-нибудь. Патроны к нему были?

– Полтора рожка. Гурову отдал. Вернется, скажи ему, пусть поделится всем, что у него есть.

– А собаку, кстати, нашли?

– Найти-то нашли, она вместе с нами сюда на лодке приплыла, но, когда пальба началась, куда-то исчезла. Хотя спасибо ей – она первой этих стрелков и обнаружила. Навыки, что ли, порастерял?

– Вся такая лохматая с коротким хвостом? – влезла во взрослый разговор Оля. – Так она в доме, ее Макс с Юлькой косточками кормят. Я думала, это дедушкина, гуляла где-то и теперь вернулась.

– Ну вот и нашлась твоя собака, – улыбнулся Прокоп.

– Семеныч, – обратился Чужинов к деду, – ты бы собирался. Нельзя тебе здесь оставаться. Да и зима скоро, тяжело одному будет.

– Старый я уже путешествовать, – ответил тот. – А до Вылкова далековато идти, боюсь, не дотопаю.

– Ладно тебе, дед, ты еще орел орлом, – подключился к разговору Киреев. – Быстро мы не пойдем – дети. А как доберемся, будет кому им сказки рассказывать. К тому же там и свои дети есть.

– Пойдем с нами, дедушка. – Оля потянула его за руку, как будто выходить предстояло немедленно. – Сказали, там тоже речка. Будешь на ней свои огонечки на букенах зажигать.

– Ну, если только есть где огонечки зажигать на букенах… – улыбнулся старик. – Тогда совсем другое дело.

– Тогда я пойду скажу, что дедушка с нами? – И девочка скрылась в доме.

Вернулся Гуров, злой, с распухшими губами, неся собранное оружие: охотничье двуствольное ружье, карабин Мосина, гладкоствольную «Сайгу», потертый наган с почти полностью облезшим воронением, обрез еще одной двустволки и пистолет Макарова. Он уселся рядом со всеми на лавку, с которой открывался отличный вид на реку. Без разрешения достал папиросу из пачки «Казбека», лежавшей рядом с бакенщиком, прикурил ее, разок затянулся и только лишь затем сказал:

– Там один в себя приходить начал. Ему, оказывается, пуля только по черепу скользнула. Контузия, по-моему, называется? – Прокоп кивнул. – Так вот, я ему нечаянно на горло наступил. – И Гуров посмотрел на всех испытующе.

Глеб промолчал. Прокоп только пожал плечами: а что, мол, его надо было выходить, дать оружие с припасами и отпустить? Дед сделал вид, что не услышал. А может, и действительно все так и было – возраст…