Глава 11
Я отправился прямо к ней. Мне и в голову не пришло зайти сперва домой, переодеться, почистить зубы или там собрать ей букет из маминых нарциссов. Я так и остался в голубой рубашке «Шопрайт», папашиной куртке и бейсболке «Реди-Микс».
Впрочем, я по-своему подготовился. Книга по искусству лежала у меня в машине, и прежде, чем тронуться с места, я просмотрел еще пару картин в свете фонарей, на стоянке. Голова у меня теперь была набита выражениями типа «страстный мазок», «смелая композиция» и «непринужденная живая линия с плавными переходами».
Она открыла дверь. Улыбка на лице, майка на лямках и приспущенные штаны, завязанные в поясе шнурком. Каталог женского белья обозвал бы этот наряд «комплектом для отдыха».
– Привет, Харли, – сказала она. – Заходи.
Пол в дверях был из точно таких же полированных камней, что и на кухне. Деревянные панели на стенах покрыты золотистым лаком. На вешалке висели ранец Эсме, зонтик с птичкой Твити, две маленькие курточки, дамская сумочка и мужская фланелевая рубашка.
– Не хочешь снять куртку?
– Нет, – сказал я. – Да.
Она повесила мою куртку рядом с мужской рубашкой. Бейсболку я тоже снял. Взъерошил волосы. Хорошо бы взглянуть на себя в зеркало. Впрочем, прическа ее, думаю, не волнует. Иначе дело у нас никогда не зашло бы так далеко.
Она повернулась, прошла в глубь дома. Спросила через плечо:
– Пиво будешь?
– Конечно.
Ее босые ноги шлепали по каменному полу. Я шел за ней, нервно озираясь, ожидая в любой момент подвоха. Вот сейчас из спальни выскочит муж с ружьем. Или я наткнусь на холодильник, полный расчлененных тел юношей, которых она СОВРАТИЛА и решила до поры до времени не выбрасывать. Если она только попробует опять засунуть руку мне в трусы, я с криком брошусь наутек.
Она нагнулась над открытым холодильником. Судя по тому, как штаны облегали ее тело, нижнего белья под ними не было.
Все во мне напряглось. Не только член. Если бы меня увидел Фрэнсис Бэкон, он бы намалевал меня с торчащей палкой и лиловой рожей и назвал бы картину «Изумленный мальчик с эрекцией».
– Вот.
Она протянула мне бутылку пива. Еще одну бутылку взяла себе. В ее дыхании я уловил и кое-что покрепче пива. То есть чтобы встретиться со мной еще раз, ей понадобился допинг. Тем лучше. Хотя кто знает.
Бутылка у меня никак не открывалась. Она хихикнула. Похоже, хорошо хлебнула. Протянула мне золотую открывашку в форме оленя. Отростки его рогов обхватывали пробку.
– Отличная штука, – похвалил я оленя и поежился от собственных слов.
– Спасибо. Это вещь моего деда.
Повезло. Думал, глупость сморозил, а оказалось, олень нравится ей самой.
– Ты так и не сказал мне, что такое с тобой стряслось в субботу ночью. – Она отхлебнула из бутылки. – Я за тебя беспокоилась. Ты был такой расстроенный, и губа разбита.
– Я упал.
– Упал?
– Ага.
– Значит, дома все хорошо?
– Ага.
Я сидел у нее в кухне за стойкой, смотрел на золотого оленя и думал о своем дедушке. И об отце. О том, как он профукал свою жизнь. Если бы он был искренним с самим собой, какой бы у него получился ИТОГ Что-то ведь ему удалось. А что-то – нет.
– Нет, – внезапно вырвалось у меня. Лицо налилось краской. – Дома все нехорошо. Неблагополучно дома.
В ее взгляде была жалость, любопытство, может быть, даже забота. Я не сразу понял, что еще. Никогда не приходилось сталкиваться с уважением.
– Я могу как-то помочь? – спросила она.
– Трахни меня еще раз.
Рыдания стиснули мне горло, слова давались с трудом. Ее силуэт расплылся передо мной за завесой из слез. Я вытер их тыльной стороной ладони. Она мягко взяла меня за руку и прижала ее к своей шее, будто хотела, чтобы я ее задушил.
Мой большой палец оказался на черной родинке в ямке шеи. Пальцы Келли скользнули мне под рубашку, губы слились с моими. Под тяжестью ее тела я выронил пиво.
Осколки бутылки разлетелись по всей кухне, пиво залило каменный пол. Я невольно отшатнулся и закрыл лицо руками. Сейчас меня побьют, а спрятаться негде. Да у меня никогда и духа-то не хватало встретить наказание по-мужски.
Мисти – другое дело. Она лишь закрывала глаза и вздергивала голову, будто ждала поцелуя. Меня восхищала ее отвага. Папаша уволакивал сестру в ее комнату и захлопывал за собой дверь. Ни плача, ни вскрика я не слышал никогда.
– Прошу прощения, – выдавил я.
– Ничего страшного, – выдохнула Келли.
И сделала шаг ко мне. Стекло захрустело у нее под ногами, но она не остановилась. Руки мои тряслись. Я рыдал, как ребенок. Мне хотелось домой.
Она поцеловала меня снова. Ее руки гладили мою шею, волосы, язык ласкал мой рот.
Я думал, сегодня все пойдет иначе. Ведь истерики у меня не было. Желание не затмевало разум. Но наше прошлое свидание повторилось до мелочей. Руки слепо блуждали по ее телу, пытаясь удержать ее, но она проскальзывала у меня между пальцев, словно кусок масла.
Я оказался не готов к мукам предвкушения. Войти в нее! – вот было мое единственное желание. Все остальное не имело значения. Войти в нее! – и все будет замечательно. Так я ей и сказал.
Неожиданно мы оказались у стеклянного стола. Она выдвинула стул, усадила меня и выскользнула из штанов. Я был прав. Под ними ничего не было. Как и под майкой.
Обнаженная, она опустилась на колени и расстегнула мне молнию. Подошвы ног у нее были в крови. Как у Джоди. Проклятый кусок трубы. Когда я его наконец выдерну?
Она владела мной. Она оседлала меня.
Неужели это происходит на самом деле?
Она направила меня в себя.
Ноги у Джоди нежные-нежные.
И на этот раз я бездействовал. Не совершил ничего из того, что обещал себе, если представится второй шанс. Я даже не смотрел на нее. Не обращал внимания. Меня не заботило, хорошо ли ей. Она ездила на мне, а я лишь держал ее за талию руками, и ярость и скорбь исторгались из меня с каждым движением ее бедер.
Она опустошила меня всего. Во мне не осталось ничего – ни хорошего, ни плохого.
Когда я открыл глаза, передо мной опять вертелись галактики. Но на этот раз Келли была рядом, как сидела на мне, так и осталась. Голова ее уткнулась мне в плечо, грудь упиралась в рубашку «Шопрайта».
Она поцеловала меня в шею, в губы. Привстала. Я выскользнул из нее. Она изучала меня, словно читала собственные записи, и они доставляли ей радость.
– Похоже, ты можешь спать сутками, – сказала она тихонько и поцеловала меня еще раз. – Даже на этом неудобном стуле.
Бедра ее по-прежнему сжимали мне ноги, руки лежали у меня на плечах. Я тупо смотрел на ее тело. Вот коснусь ее сейчас – и сойду с ума.
– Очнись, – сказала она.
Соскочила с меня и протянула мне руку. Я ухватился за нее и на секунду придержал.
Она на цыпочках вышла из кухни: поранила пятку об осколок бутылки. Я пошел вслед за ней и остановился у стеклянных полок, за которыми зеленели «джунгли». Она нагнулась и взбила подушки на диване:
– Ляг.
Я не двинулся с места. Она состроила вопросительную гримасу:
– Что-то не так?
Казалось, она не сознает, что голая, или не понимает, как прекрасна, или не догадывается, что при одном только взгляде на нее кружится голова.
– А?
– С тобой все хорошо? Иди сюда.
Она села на диван. Я плюхнулся рядом с ней. Она мягким движением положила меня на лопатки и взялась снимать с меня обувь. Хорошо, что я сегодня не надел ботинки-говнодавы – промочил тогда в лесу. Эмбер права: вид у них дурацкий.
– У тебя нога в крови, – сказал я.
– Я знаю. Надо обуться. Навести порядок в кухне.
Во мне зашевелился страх. Я попытался сесть.
– Прости меня.
– Все в порядке.
– Я помогу тебе прибраться.
– Нет.
Она толкнула меня обратно на спину и наклонилась, чтобы поцеловать. Я прижал ее к себе и поцеловал в плечо. Она выскользнула из моих объятий.
– Держи себя в руках.
– Прости. Я не мастер целоваться.
– Ничего подобного. Просто тебе надо отдохнуть. Переключиться.
Она взгромоздилась на меня, лежащего, встала на четвереньки, так что наши рты почти соприкасались, и принялась ласкать мне губы высунутым языком.
– А как насчет того, чтобы повторить? – Я судорожно сглотнул.
По-моему, именно такими глазами должна смотреть женщина на мужика, который хорошо справился с задачей.
– Тебе надо поспать, – шепнула она.
– Ты вернешься?
– Да.
Хромая, она вышла из гостиной. За ней тянулся след из ярко-красных капелек. Я хотел сказать ей об этом, только по-прежнему не знал, как к ней обратиться. Секунда – и я уснул.
Она разбудила меня утром. Светало. Я покрутил головой, пытаясь понять, где нахожусь. Большой камин из камня, зеленые заросли за стеклянными полками, чьи-то семейные портреты… Я спал так крепко, будто не спал вообще.
– Харли.
Она склонилась надо мной в самом чистом, самом пушистом купальном халате, какой только можно себе представить. Мне так и захотелось уткнуться в него лицом. Я потянулся к ней.
– Нет, Харли, – она оттолкнула меня, – нельзя. Надо было мне разбудить тебя раньше. Зак уже проснулся.
Я не слушался.
– Извини. – Она дернула меня за руку: – Тебе надо идти.
Я не узнавал ее вчерашнюю. Раздражительная такая, деловая. Перемены настроения были мне хорошо знакомы – как-никак вырос среди женщин, – но такого я от Келли не ожидал.
Она подтолкнула меня к выходу и сунула мне бейсболку, обувь и папашину куртку.
– Зак, скорее всего, ничего никому не скажет, но с трехлеткой никогда не знаешь наверняка.
– Это так.
– Извини. – Она вздохнула и погладила меня по голове. – Приходится тебя вот так выставлять. Будто ты преступник какой.
– Я не в обиде.
– Не знаю, когда снова смогу увидеть тебя. Тут и дети, и Брэд, и две твои работы.
– С одной я могу уволиться.
– Очень смешно, – нахмурилась она.
А что тут смешного?
В полумраке морщины у нее на лбу были хорошо заметны. Две складочки, начинающиеся нигде и уходящие в никуда. Одна нога у нее была как-то поджата. Мне бросился в глаза пластырь на пятке.
На прощание она пообещала мне позвонить. По дороге к своему пикапу я пережевывал ее слова, вертел в разные стороны, искал скрытый смысл. И пришел к выводу, что ей можно верить.
Домой я приехал рано. Часы у меня в машине не работали, но по моим прикидкам было около шести. Джоди и Мисти провели ночь без меня. Эмбер устранилась. Она права: у меня паранойя. Если Джоди и Мисти замечательно обходятся одни днем, значит, ничего с ними не сделается и ночью. И Бетти права: это просто предлог, чтобы не ездить к Скипу.
Может, я все-таки выберусь к Скипу, подумал я, шагая по двору. А может, удастся вытащить Келли из дома?
Мысль была блестящая. Настолько блестящая, что я даже остановился и присел на остов дивана, чтобы ее хорошенько обдумать.
Интересно, получится ли у нее пропасть из дома на всю ночь, как делает муженек? Можно сплести историю и встретиться у нее… да где угодно! И не обязательно вычеркивать из жизни целую ночь. Хватит и часа. Хватит и пятнадцати минут.
Лето на носу. Ночи станут теплыми. Вон с какой легкостью она выскользнула из дома в нашу первую ночь. Ни муж, ни дети не заметили, что ее нет. Можем встретиться в лесу. Можем встретиться на ее просеке.
В старой конторе шахты.
Дверь открылась, и во двор выбежал Элвис. Он не заметил меня, потрусил к лесу. На крыльце показалась Эмбер.
На этот раз на ней был короткий переливчатый красный халатик, а не бывшая моя тишотка. Под халатиком – черная кружевная ночнушка, что помнила нашу последнюю большую ссору. Мама – та тоже надевала облегающие наряды, когда ждала возвращения папаши из бара после крупного скандала. Но только если правота оказывалась на стороне папаши.
Суббота. Что-то рано Эмбер поднялась. Может, ее тоже всю ночь не было, только сейчас явилась домой? Она уже дважды такое устраивала. Оба раза я ей задал трепку. Но сейчас мне не хотелось ругаться и учинять допрос.
– Что ты вытворяешь? – крикнула она.
Я поудобнее устроился на обломках дивана.
– Где ты был?
Ее вопрос я оставил без ответа. Из головы у меня не шла контора шахты. Надо бы там прибраться. Привести все в божеский вид. Повесить занавески на окна.
Она встала передо мной и принялась щелкать пальцами у меня перед носом.
– Что с тобой такое? Ты пьян? – Она нагнулась и принюхалась. – Где ты пропадал всю ночь?
– Я опять заснул в лесу.
– В лесу. – Она ела меня глазами. – Богом клянусь, ты трахнутый на всю голову. Ты понимаешь, что за люди ночуют в лесу?
– Туристы?
– Маньяки!
Я поглядел на холмы. Восходящее солнце окрашивало вершины в золотисто-розовые тона.
– Пока ты стараешься слиться с природой, – гнула свое Эмбер, – у нас в семье кризис.
Я зашевелился.
– С Джоди все в порядке?
– Да.
– А с Мисти?
– С ними все отлично. Не о том думаешь.
– Ружье? Где ружье?
– Не знаю. Наверное, там, где ты его оставил. Харли, что с тобой творится?
Я оттолкнул ее руку и поднялся с дивана:
– Кто-нибудь звонил? Какой сегодня день? Были звонки насчет дома?
– Ты о чем?
– Ты сказала, у нас кризис. – Я схватил ее за плечи и потряс: – Что еще за гребаный кризис?
– Перестань, Харли.
– Ты сказала, у нас кризис. Ты хоть знаешь, что это такое?
– Ты не в себе. Ты меня пугаешь!
– Что такое «кризис»? Дай определение.
– Нечто плохое. – Она сморщилась, словно собираясь заплакать.
Я так сильно стиснул ей предплечья, что у самого пальцы побелели.
– Это словечко я слышал только от полицейского. Остановился у дома Скипа со всеми своими мигалками и как заорет: «Молодой человек, у вас дома кризис!» А ты какого хрена так выражаешься?
Тут она разревелась по-настоящему, как, бывало, с папашей. Вот еще не хватало. Чтобы я, да наводил такой же страх? Мне снились кошмары в этом роде. Пока что-то еще снилось вообще.
Эмбер вырвалась от меня и, растирая предплечья, заковыляла по двору.
– А что еще полицейский мог тебе сказать?
– Правду! – завопил я. – Почему никто не хочет говорить правду?
– Мол, твоя мама застрелила отца? Так было бы лучше?
– Сказал бы прямо: ты будешь не жить, а прозябать. Без единого просвета. Пока не помрешь.
Она плюхнулась на землю, поджала ноги и уткнулась лицом в коленки.
– Думаешь, ты один такой прозябающий? – Эмбер обращалась к пустому пространству перед собой. – Думаешь, ты вправе бить на жалость только потому, что работаешь?
– На двух работах.
– С ума сойти. Перетрудился. Я бы лучше пошла работать, чем таскаться впустую в школу и потом дома изображать из себя мамочку.
Во мне шевельнулся братнев долг. Я хотел сказать сестре: у тебя вся жизнь впереди. Только это было бы типа белого карандаша, который я вручил ей в детстве.
Эмбер вытянула ноги и вцепилась в траву.
– Что такое «кризис»? – не отставал я, хотя вся злость уже прошла.
Она набрала в грудь побольше воздуха и процедила сквозь зубы:
– Пожалуй, я неверно выразилась. – Откинулась назад, оперлась на локти и вперила в меня взгляд. – Хотя не понимаю, что это ты так взъелся на это слово. Оно такое же, как все остальные. Может, даже лучше.
– Да скажешь ты, наконец? – вышел из себя я.
– Вчера вечером я нашла у Мисти в комнате почти тысячу долларов.
– Чего?
– Это были мамины деньги. Ее заначка. По-моему, она их давно копила.
– Заначка на что?
– Мне кажется, она хотела уйти от папы. Круто, правда? Думать не думала, что между ними все так плохо. А ты что скажешь?
– А как деньги попали к Мисти?
– Она их нашла и сперла. Больше мне ничего не удалось от нее добиться. Молчит как рыба. Она это умеет.
Мысли мои разбегались. Все, что я когда-либо передумал о родителях, молнией пронеслось у меня в голове. И все, что я когда-либо передумал о Мисти, тоже. Но осознание того, что тысяча долларов лежала где-то в доме целых два года, мгновенно перекрыло остальное.
– И какова точная сумма?
– Девятьсот семьдесят три доллара и пятьдесят четыре цента.
Теперь я плюхнулся на землю.
– И где ты их обнаружила?
– Помнишь, ты спрашивал меня про майку с подсолнухом?
Майка с подсолнухом. Перемазанная в крови майка с подсолнухом. Она лежала в ящике моего комода рядом с письмом Скипа и каталогом женского белья.
Я кивнул. Меня затошнило. Когда я ел в последний раз?
– Я задумалась насчет этой майки. Она бы понравилась Джоди. Очень бы подошла к голубой юбке с прорезями. Сейчас Джоди таскает с ней розовую фуфайку Мисти с белым пушистым кроликом. Она ей жутко мала, на ней пятно от горчицы, а у кролика остался только один глаз. Вид как у деревенщины какой.
Я обхватил гудящую голову. Сейчас меня вырвет.
– Когда Мисти вырастает из какой-нибудь вещи, она сразу отдает ее Джоди. Но не всегда.
Какие-то шмотки складывает в особую коробку у себя в шкафу чтобы сохранить для детей, которые у нее родятся в будущем. Кое-что я видела. Ничего особенного. Не рождественские наряды. Типа ветровки шоу автокаскадеров, которая ей досталась на ярмарке, или полинявшей папиной футболки с надписью «Старые охотники не умирают, а всего лишь теряют задор». Короче, никому не нужные тряпки. Я думала, майка с подсолнухом тоже там.
– Так, значит, деньги были в этой коробке? – попытался прервать разговор о шмотках я.
– Нет. Когда я заглянула в ее шкаф, там оказалась моя печь «Изи-Бейк». Помнишь, сколько радости она нам доставила? Помнишь игру в даму и короля? Я была дама червей и пекла тебе розовые тортики.
– Помню.
Короче, ну?
– Я открыла печь. Просто так. И там оказался конверт с деньгами.
– Поверить не могу.
– Ты был Король Боли. Помнишь? Тебе очень нравилась одна песня. Ее все время крутили по радио, когда мы были маленькие. Типа хит. Как она называлась?
– Так и называлась, «Король Боли», – сказал я. – А Мисти-то где?
– Небось сидит у себя на кровати и сторожит деньги. Всю ночь так просидела. Джоди спала со мной.
Я медленно поднялся с земли. Головная боль, тошнота, страх и перебои с сердцем были ничто в сравнении с внезапно охватившим меня бешенством.
– Она считает, деньги останутся у нее? – Голос мой дрожал.
– Да, – подтвердила Эмбер. – Так и заявила.
Мисти и не думала спать. Скрестив ноги, она, как и сказала Эмбер, сидела на своей кровати в вареной ночнушке в сине-лиловых тонах. Коленки сжимали конверт, туго набитый деньгами.
Она улыбнулась мне странной, вымученной улыбкой.
Я сразу направился к ней. Больше всего на свете мне хотелось ударить ее. Один взгляд на конверт – и я чуть не грохнулся в обморок. Лицо у Мисти было смертельно спокойное – и надменное.
– Это мое, – произнесла Мисти. – Это я нашла.
– Где? – с трудом выдавил я.
– В мамином ящике с нижним бельем. Больше я тебе ничего не скажу.
Рука моя выбросилась вперед с такой скоростью, что не успел я опомниться, как она уже сжимала что-то мягкое и живое.
Голова Мисти с глухим стуком ударилась о стену. Голубые ногти впились в мою руку, схватившую ее за горло.
– Ты мне все расскажешь, – прорычал я.
– А то что? – Она закашлялась, пытаясь высвободиться.
Так же внезапно, как напал, я отпустил ее. Постарался отойти подальше. Руку я при этом держал на отлете, словно она могла наброситься на меня самого.
Мисти захрипела. Пальцы у меня затряслись. На правом предплечье виднелись глубокие красные отметины. Они уже саднили.
Я хотел извиниться – и не мог. Уставился на стену. Пора бы ее покрасить.
– Ты мне ничего не можешь сделать. – Взгляд Мисти сверлил мне затылок. – Не можешь побить меня. Не можешь выбросить вон. По закону ты – мой опекун и должен заботиться обо мне.
Я не смотрел на нее. Старался не приближаться. Я боялся самого себя.
– Я ничего тебе и не сделаю. Не хочешь рассказывать про деньги – не надо. – Я старался говорить спокойно. – И подробности про маму и отца меня тоже не интересуют. Совсем.
Я повернулся и увидел пустую кровать Джоди. Всех динозавров она забрала с собой. Это сколько же понадобилось времени, чтобы перетащить их в комнату Эмбер?
Мисти терла шею. Она сидела все в той же позе, вот разве конверт затолкала под себя поглубже. Чтобы вытащить его, мне пришлось бы залезть ей между ног.
– Я взяла деньги, чтобы остановить ее, – произнесла она. – Она хотела забрать нас от него. Понимаешь?
Глаза у нее чуть оживились, словно у оголодавшего перед трапезой.
– Меня это не интересует, – повторил я, потирая саднящую руку. – Отдай мне деньги, Мисти.
– Нет.
– Не понимаю. Даже если тебе наплевать на всех нас, потратила бы на себя. Чего ради держать их в кубышке?
– На колледж, – торжествующе заявила сестра.
Меня снова захлестнула ярость. С каким наслаждением я бы сейчас отшлепал Мисти!
СОВРАТИТЬ, – зажглись буквы у нее на груди, поверх пробивающихся под тканью юных бугорков. Я помотал головой, но слово не исчезло.
Из глаз у меня сами по себе хлынули слезы. Причем ничего такого особенного я не испытывал. Капли стекали по щекам, по подбородку, расплывались на рубашке «Шопрайт», оставляя темные пятна.
– Дай сюда, – прохрипел я.
– Они мои.
– Ничего подобного. Они мамины. Она и не знает, что деньги у тебя, ведь так?
Мисти молчала.
– Мы спросим маму, на что нам их потратить.
– Из-за твоих закидонов ее лишили свиданий.
– Но по телефону-то с ней можно поговорить?
Мисти вцепилась в конверт.
– Мисти, отдай, – уговаривал я. – Я все равно их у тебя заберу, ты же знаешь. Даже если придется тебя побить.
– Нет, не заберешь, – объявила вдруг Эмбер.
А я и забыл про нее. Молчала-молчала, и на тебе.
– Ты никого не побьешь, – пояснила Эмбер. – А я побью.
Она улучила момент и влепила Мисти пощечину. От удара та свалилась с кровати. И конверт тоже. Эмбер перешагнула через сестру, подняла конверт и, помахивая им, удалилась.
Мисти уставилась на меня. В ее ставших пустыми глазах блестели слезы.
– Она так из-за тебя, – всхлипнула она.
– Сама виновата.
– Нет. Я не об этом. Она бы так себя не вела, если бы ты позаботился о ней.
Я насторожился. Мне стало любопытно.
– Позаботься о ней, – повторила Мисти.
Ее глаза удерживали меня на месте, приковывали к себе, словно заброшенный колодец, который, кажется, так и велит: «А ну, брось в меня камень!»
– Ты будешь счастлив, и Эмбер будет счастлива, – продолжала Мисти. – А тогда и мы с Джоди будем счастливы. А то с вами так тяжело.
Одна щека у нее горела.
– Хочу, чтобы мы все были счастливы, – еще сказала Мисти, перед тем как замолчать. – Только и всего.
Это прозвучало как угроза.
– Не смотри на меня так, – сказала мне Эмбер, когда я вошел в кухню. – У тебя бы ничего не вышло. Всю оставшуюся жизнь мы бы разгребали документы, стараясь определить собственника.
Она поднесла ладонь ко рту и подула на нее:
– Больно.
Потрясенный, я сел. Конверт лежал в центре стола. В жизни не видел такой кучи денег.
– Пожалуй, отношения между папой и мамой были еще хуже, чем я думала, – произнесла Эмбер, – если она задумала бросить его.
Я глянул на нее. Она наливала воду в кофеварку. Хотя терпеть не могла кофе.
– Ты мне делаешь кофе? – спросил я.
Она обернулась, улыбнулась. Красный халатик, кружевная ночнушка, кофейник в руках. Ни дать ни взять новобрачная из рекламы кофе.
– Хочешь? – осведомилась она. Врубила кофеварку и села напротив меня. – Теперь понятно. То есть ясно, что произошло.
– Ничего не понятно, – возразил я. – Зачем стрелять в человека, которого хочешь бросить?
– Она не могла его бросить. Вспомни, деньги-то забрала Мисти.
Аромат кофе был изумителен. К этому бы кофе да сытный завтрак: бекон, блины, колбаски с подливой, домашнее жаркое. Под ложечкой у меня засосало, член встал. Келли Мерсер наверняка может приготовить из яиц не один десяток блюд.
– Так или иначе, – объявила Эмбер, – теперь я могу получить права.
– А?
– Ты же говорил, нужна штука баксов.
Я расхохотался:
– С ума сошла?
Моя рука оказалась быстрее. Конверт теперь был у меня.
– Отдай, – накинулась на меня Эмбер.
Я спрятал деньги в карман.
– Нам надо платить налог на недвижимость.
– Ты о чем?
– Тысяча сто долларов. Срок через две недели, и нет ни гроша.
– А кто в этом виноват?
– Пошла ты, Эмбер.
– Сам туда иди.
– Привет. – В кухне появилась Джоди, протирая заспанные глаза кулачком. – Опять ругаетесь?
– Вовсе нет. – Я закрыл глаза и откинулся на спинку стула.
– Не твое дело, – рявкнула Эмбер.
Джоди села к столу, выложила блокнот, Трехрогого Спаркла, Желтяка и розового пластмассового тираннозавра, которого выиграла в прошлом году на ярмарке.
– Ты просто не хочешь, чтобы я получила права, – возмутилась Эмбер.
Поняв, что я больше не желаю спорить, она перегнулась через стол и придвинулась ко мне. Опять, что ли, принюхивается? А вдруг обоняние ей подскажет, что я был с женщиной?
– С тобой что-то не так, – убежденно заявила Эмбер.
– Все со мной нормально. Просто устал.
И я положил голову на стол, словно вундеркинд, досрочно закончивший контрольную.
– Поиграешь со мной сегодня? – спросила Джоди.
Я слышал, как Эмбер отодвигает свой стул от стола и снова придвигает.
– Тебя спрашивают, – прошипела она.
– Конечно, – пробормотал я. – Подашь мне чашечку кофе?
Эмбер фыркнула и встала. Открылась дверца буфета. Чашка стукнула о стол. Щелкнул выключатель кофеварки. Послышалось бульканье.
Благоухание заставило меня поднять голову. Я обхватил чашку обеими руками. Блаженное тепло. Я подержал поцарапанную Мисти руку над паром. Напротив меня Джоди трудилась над списком дел:
ПАКАРМИТЬ ДЕНОЗАВРОВ
ПАЗАВТРАКАТЬ
ПАЧИСТИТЬ ЗУБЫ
Эмбер раскрыла коробку «Поп-Тартов».
– Я вот все думаю, – сказала она, разворачивая фольгу, – откуда Мисти узнала, что мама хочет уйти от папы? Ведь у мамы могли быть какие угодно причины, чтобы копить деньги.
– Она сама об этом сказала, а мы слышали, – отозвалась Джоди.
– Что? – поразилась Эмбер.
Я со стуком поставил чашку на стол.
– И ты знаешь про деньги? – медленно выговорила Эмбер.
– Мама копила деньги, чтобы уехать от папы. – Джоди не отрывалась от блокнота. – Она сказала, у нее их целый пук. Где-то в доме. Мисти сказала, поищет их. Но так и не нашла.
Мы с Эмбер уставились друг на друга.
– А с кем мама говорила насчет денег? – спросил я.
– С дядей Майком. Он собирался ей помочь, – продолжала Джоди, выводя свои каракули. – Сказал, Мисти надо забрать от папы, пока не поздно.
– Что значит «не поздно»? – У меня мурашки пошли по коже.
– Не знаю. – Джоди написала: ПАИГРАТЬ С ХАРЛИ – и подняла голову: – Мисти тоже не знает.
