Глава VIII
Вечерело. Безоблачное небо постепенно становилось из ярко-синего густо-фиолетовым, с огненными и лимонными всполохами там, где недавно село солнце, – а село оно, с точки зрения старины Бейли, в четырех милях к западу от Паддингтона.
«Небо, – с наслаждением подумал старина Бейли, – никогда не повторяется: каждый день, каждую ночь оно разное». Старина Бейли считал себя знатоком по части неба и как знаток мог бы подтвердить, что в тот вечер небо было исключительное. Он разбил палатку на крыше высокого здания напротив cобора Святого Павла, в самом сердце Сити.
Старина Бейли любил этот собор хотя бы за то, что он почти не изменился за последние триста лет. Белый портлендский камень, из которого он построен, почернел от лондонского смога раньше, чем закончилось строительство. Правда, в 1970-е собор почистили, вернув ему изначальную белизну. Но, белый или черный, – это был все тот же собор Святого Павла. Он не менялся. «Чего не скажешь об остальном Лондоне», – подумал старина Бейли, оторвавшись от своего ненаглядного неба и переводя взгляд на освещенные фонарями улицы внизу. Он заметил несколько камер, прикрепленных к стенам, пару машин. Какой-то человек, задержавшийся на работе, запер дверь своего офиса и поспешил к метро. При одной мысли о метро старину Бейли передернуло. Его мир – мир крыш, и он этим гордится. Он очень давно перестал иметь дело с тем, что находилось на земле…
Старина Бейли помнил время, когда в Сити жили, а не только работали. Жили, смеялись и любили в ветхих домишках, лепившихся один к другому и наполненных шумом людских голосов. Вон тот переулок (некогда известный, по крайней мере в народе, как Сраная аллейка) славился своим шумом, кутерьмой, вонью, песнями… Но теперь в Сити никто не живет. Бездушные офисы, куда люди приезжают днем только для того, чтобы вечером спешить домой, сделали его холодным и неприютным. Никто больше не назовет Сити своим домом. А старина Бейли скучал даже по стоявшей здесь когда-то вони.
Последние огненные всполохи пропали, уступив место послезакатной синеве. Старик накрыл тряпками клетки. Птицы сначала повозмущались, а потом заснули. Старина Бейли почесал нос, зашел в палатку, взял почерневший котелок, воду, морковку, картошку, соль и пару ощипанных скворцов. Развел крошечный костерок в закопченной жестяной банке из-под кофе, пристроил котелок над огнем и тут заметил, что кто-то наблюдает за ним, прячась в тени дымохода.
Он схватил вилку на длинной ручке, угрожающе взмахнул ею и крикнул:
– Кто там?
Маркиз Карабас небрежно кивнул и ослепительно улыбнулся.
– А, это ты, – буркнул старина Бейли, опуская вилку. – Чего явился? За птицей? Или за информацией?
Маркиз подошел к старику, выловил из котелка кусочек сырой морковки, сунул в рот и ответил:
– Честно говоря, хочу кое-что узнать.
Старина Бейли ухмыльнулся.
– То-то! Пора мне писать учебник по торговле, как считаешь? – и прошептал, склонившись к маркизу: – Что я с этого буду иметь?
– А что ты хочешь?
– Может, мне стоит последовать твоему примеру? – с широкой улыбкой спросил старик. – Сделать тебя моим должником. Кто знает, вдруг когда-нибудь пригодится?
– Иногда обходится себе дороже, – серьезно ответил маркиз.
Старина Бейли кивнул. Солнце окончательно село, и с каждой минутой становилось все холоднее.
– Тогда мне нужны ботинки. И вязаная шапка, такая, чтобы шею и плечи закрывала. – Он поглядел на свои руки в рваных перчатках без пальцев. – И новые перчатки. Зима-то будет холодной.
– Договорились, – сказал маркиз и достал из внутреннего кармана статуэтку, которую украл в кабинете Портико, с таким видом, с каким фокусник вытаскивает из пустой шляпы розу. – Что скажешь об этой штуковине?
Старина Бейли нацепил очки и, взяв статуэтку – она оказалась прохладной на ощупь, – уселся на вентиляционную трубу. Некоторое время он вертел ее в руках, а потом проговорил:
– Лондонский Зверь…
Маркиз молчал, нетерпеливо поглядывая то на старика, то на статуэтку. Заметив, что тот чуть не подпрыгивает на месте, старина Бейли не спеша продолжил:
– Говорят, еще до Великой чумы и Великого пожара, во времена короля Карла I – того болвана, которому отрубили голову, – жил у вонючей реки Флит мясник. Он откармливал к Рождеству какую-то животину… Кто-то говорит, поросенка, другие уверяют, что нет. Лично я отношусь к тем, кто считает, что трудно сказать наверняка, что это было за животное. Но как бы то ни было, однажды декабрьской ночью этот зверь сбежал в канализацию. Он питался отбросами и рос. Становился все больше, все агрессивнее, все страшнее. Время от времени на Зверя организовывали охоту…
Маркиз поморщился.
– Он должен был сдохнуть лет триста назад.
Старина Бейли покачал головой.
– Такие существа сами собой не умирают. Слишком они древние, слишком огромные и ужасные.
– Я думал, это легенда, – со вздохом проговорил маркиз. – Как про крокодилов в нью-йоркской канализации.
– А! Такие здоровенные альбиносы? Они там действительно есть, – сообщил старик, важно кивая. – Одному моему приятелю они откусили башку. – Старик умолк, отдал маркизу статуэтку и защелкал пальцами у него перед носом, изображая крокодилью пасть. – Хорошо, что она у него была не единственная! – объявил старина Бейли, широко улыбаясь.
Маркиз не понял, шутит старик или нет, неопределенно фыркнул и бережно спрятал статуэтку в карман.
– Погоди, – бросил старина Бейли, нырнул в палатку и вернулся с серебряной шкатулкой, которую ему вручил маркиз в прошлый раз. – Не заберешь? – спросил он. – Мурашки бегут при одной мысли, что она тут, у меня.
Маркиз подошел к краю крыши и перепрыгнул на соседнее здание.
– Заберу, когда все закончится! – крикнул он. – Будем надеяться, что тебе не придется ее открывать.
Старик перегнулся через край крыши.
– А как я узнаю, что ее нужно открыть?
– Не бойся, узнаешь. А крысы расскажут, что нужно сделать.
С этими словами маркиз стал спускаться вниз по стене, сползая по водосточным трубам и цепляясь за подоконники.
– Надеюсь, я этого никогда не узнаю, – проворчал старик себе под нос. И вдруг закричал вниз, в темноту ночных улиц: – Эй! Не забудь про перчатки и башмаки!
* * *
На стенах висела реклама: освежающие и полезные для здоровья солодовые напитки, туры к морю по два шиллинга в день, копченая сельдь, бриолин, вакса. Ричард с удивлением разглядывал эти пожелтевшие от времени плакаты, оставшиеся на заброшенной и забытой станции, должно быть, с 1920-х—1930-х годов.
– В самом деле, станция «Британский музей», – прошептал он. – Но ведь… такой станции никогда не было. Что за бред?
– Ее закрыли в 1933 году, – сообщила Дверь.
– Невероятно! – проговорил Ричард. Неужели он перенесся в прошлое? Он слышал грохот поездов в соседних туннелях, чувствовал потоки горячего воздуха. – И много таких станций?
– Около пятидесяти, – ответила Охотница. – Но даже мы не на все можем попасть.
Что-то мелькнуло у края платформы.
– Здравствуйте, – сказала Дверь и присела на корточки. К ней подбежала бурая крыса и деловито обнюхала ее руку. – Спасибо-спасибо, – весело продолжала девушка. – Я тоже рада, что вы живы.
Ричард подошел ближе.
– Э-э, ты не могла бы ей кое-что передать? – попросил он Дверь.
Крыса повернулась к нему.
– Мисс Шерстинка говорит, что ты можешь сам сказать ей все, что хочешь, – объяснила Дверь.
– Мисс Шерстинка?
Дверь пожала плечами.
– Это буквальный перевод. По-крысиному звучит гораздо лучше.
Ричард охотно ей поверил.
– Э-э… Здравствуйте… мисс Шерстинка… Была одна крыситка… девушка по имени Анестезия. Она вела меня на рынок и… пропала на мосту.
Крыса громко запищала. Дверь торопливо принялась переводить:
– Она говорит, что… крысы не винят тебя в том, что с ней случилось… Мост взял свою дань.
– Но…
Крыса снова запищала.
– Иногда пропавшие там возвращаются… – перевела Дверь. – Мисс Шерстинка признательна тебе за то, что ты беспокоишься о судьбе девушки. – Крыса кивнула Ричарду, моргнула, а потом спрыгнула на пол и исчезла в темноте. – Милая крыса, – сказала Дверь. Ричард отметил, что она заметно повеселела, с тех пор как получила свиток. – Нам туда, – скомандовала она, указав на железную дверь.
Ричард навалился на дверь, но она не подалась.
– Заперто, – сказал он. – Без инструментов не обойтись.
Дверь лучезарно улыбнулась, и ее лицо на секунду стало поистине прекрасным.
– Ричард, в нашей семье все умеют открывать двери. Это наш дар. Гляди… – Она коснулась грязной ладошкой двери. Некоторое время ничего не происходило, а потом что-то лязгнуло на той стороне, словно открылся засов. Девушка толкнула дверь, и та с громким скрипом отворилась. Потом Дверь подняла воротник и сунула руки в карманы. Охотница посветила фонариком – за дверью были каменные ступени, уходившие наверх, в темноту.
– Я пойду первой, – сказала Дверь. – Ты, Охотница, позади, а Ричард между нами. – И она пошла вверх по лестнице.
Охотница не двинулась с места.
– Ты идешь в Верхний Лондон?
– Да. Нам нужно попасть в Британский музей.
Охотница закусила губу и покачала головой.
– Я должна оставаться в Нижнем Лондоне, – промолвила она. Ее голос дрожал. И Ричард вдруг понял, что в первый раз за все время Охотница занервничала. Она всегда была такой сдержанной, спокойной, слегка насмешливой.
– Ты же мой телохранитель! – воскликнула Дверь.
– Я охраняю тебя только в Нижнем Лондоне, – смущенно ответила Охотница. – И не могу пойти за тобой наверх.
– Но ведь ты обязана меня охранять!
– Я не могу. Надеюсь, ты меня поймешь. Маркиз знает.
Здесь, в Нижнем Лондоне, тебя всегда защитит Охотница, вспомнил Ричард. Все верно.
– Нет, я не понимаю, – сказала Дверь, прищурившись и вскинув голову. – В чем дело? – высокомерно спросила она. – На тебе лежит проклятье? – Охотница облизнула губы и кивнула. Казалось, ей было стыдно в этом признаться, словно речь шла о какой-то неприличной болезни.
– Слушай, что за глупости? – неожиданно для самого себя сказал Ричард.
На секунду ему показалось, что Охотница его ударит или – что еще хуже – заплачет. Но та только глубоко вздохнула, повернулась к Двери и спокойно сказала:
– Я последую за тобой по всему Нижнему Лондону. Буду охранять тебя от всех и вся. Но не проси меня подниматься в Верхний Лондон. Туда я пойти не могу. – Она скрестила руки на груди и сделалась похожа на бронзовую статую. Было ясно, что она не двинется с места.
– Ладно, – сказала Дверь. – Ричард, идем! – и пошла вверх по лестнице.
– Слушай, а может, не стоит? – попытался остановить ее Ричард. – Найдем маркиза, а потом все вместе…
Но Дверь уже скрылась в темноте. Охотница застыла у первой ступеньки.
– Я буду ждать ее здесь, – объявила она. – А ты решай сам, идти или остаться.
Ричард бросился вверх по лестнице, и вскоре впереди мелькнул свет фонарика Двери.
– Постой! – пропыхтел он. – Подожди меня!
Она остановилась. Он нагнал ее, шагнул на крошечную площадку и тоже остановился, тяжело дыша.
– Нельзя вот так убегать, – проговорил он. Дверь ничего не ответила, только поджала губы и вскинула голову. – Она ведь твой телохранитель.
Дверь пошла вверх, и Ричард поплелся за ней.
– Мы скоро вернемся, и тогда она снова сможет меня охранять.
Здесь было душно и влажно. Интересно, как без канарейки определить, есть ли в воздухе ядовитый газ? – невольно подумал Ричард и предпочел убедить себя, что все в порядке и никакого газа тут нет.
– Выходит, маркиз знал про ее проклятье или что там у нее, – сказал он.
– Выходит, что да.
– Маркиз… – начал Ричард. – Знаешь, честно говоря, он мне кажется довольно скользким типом.
Лестница закончилась кирпичной стеной, и Дверь остановилась.
– Мм… Он и есть скользкий, как угорь.
– Тогда почему ты обратилась к нему? Почему не попросила помочь кого-нибудь другого?
– Давай поговорим об этом в другой раз. – Девушка развернула свиток, исписанный причудливым почерком с завитушками, с минуту изучала его, а затем свернула и объявила: – Все будет в порядке. Он здесь. Надо только пробраться в Британский музей. Найдем Angelus’а – и выйдем к Ислингтону. Проще простого. Бояться нечего. Закрой глаза.
Ричард послушно закрыл глаза и заметил:
– «Нечего бояться»? Когда так говорят в фильмах, это значит, что вот-вот случится что-то ужасное.
Ветер коснулся его лица. Глаза у него были закрыты, но он почувствовал, что в окружающей их темноте что-то почти неуловимо изменилось.
– Ну и что ты предлагаешь? – спросила Дверь. Голос ее теперь тоже звучал иначе. Судя по всему, они оказались в каком-то большом помещении. – Можешь открыть глаза.
Ричард так и сделал. Они были по другую сторону стены, в зале, забитом какой-то рухлядью. Только это была не простая рухлядь, а редкая, ценная, безусловно дорогая и наверняка исторически значимая. Такая рухлядь может быть только…
– Мы в Британском музее? – догадался Ричард.
Дверь нахмурилась. Она как будто к чему-то прислушивалась.
– Не совсем. Но музей уже близко. А это, должно быть, запасник или хранилище, что-то вроде того.
Она погладила старинный костюм, надетый на восковую фигуру.
– Лучше бы мы остались с Охотницей, – пробормотал Ричард. – С ней безопаснее.
Дверь склонила голову на бок и серьезно на него поглядела.
– А чего тебе бояться, Ричард Мэхью?
– Да в общем-то нечего… – признал он, и тут они свернули за угол. – Хотя… может быть, их? – сказал он, и Дверь в ту же секунду воскликнула: «Черт!».
Дверь воскликнула: «Черт!», а Ричард спросил: «Может быть их?», потому что, устроившись на каменных выступах по краям коридора, их поджидали Круп и Вандемар.
Ричарду вспомнилась выставка современного искусства, на которую его притащила Джессика… Юный художник представил миру то, что, по его мнению, нарушало все каноны. Он раскопал несколько десятков могил и выставил свои лучшие находки (тридцать штук) в стеклянных витринах. Выставку закрыли, когда он продал какому-то рекламному агентству «Украденный труп № 25» – за шестизначную сумму, а родственники покойника увидели фотографию в «Сан» и подали на художника в суд. В результате суд обязал его разделить с родственниками усопшего вырученные деньги, а также переименовать экспонат. Отныне он должен был называться: «Эдгар Фосприн, 1919–1987, любящий муж, заботливый отец и дядя. Папа, покойся с миром». Ричард тогда в ужасе смотрел на трупы в изъеденных плесенью костюмах и полуистлевших платьях. Он презирал себя за это любопытство, но отвернуться не мог.
Мистер Круп широко улыбнулся, как змея, у которой в пасти застрял полумесяц, и стал еще больше похож на украденные трупы №№ 1—30.
– Так, так, так, – сладко пропел он. – Что-то я не вижу тут мудрого всезнайку маркиза. И, кстати, где же Охотница? «Ой, простите, мне наверх нельзя!» – Он выдержал многозначительную паузу, а потом продолжил мерзким тоном – таким же мерзким, как протухшая ветчина: – Можете считать меня волком, если передо мной не два совершенно беззащитных ягненочка, заблудившихся в темноте.
– Меня тоже можете считать волком, – подхватил мистер Вандемар.
Мистер Круп спрыгнул на землю.
– Позвольте прошептать вам кое-что в ваши нежные шерстистые ушки…
Ричард огляделся по сторонам. Не может быть, чтобы некуда было бежать. Он схватил Дверь за руку, не переставая лихорадочно оглядываться.
– Не надо дергаться, – проговорил мистер Круп. – Стойте смирно. Мы не хотим делать вам больно.
– Хотим, – возразил мистер Вандемар.
– Гм… Знаете, мистер Вандемар, вы, пожалуй, правы. Конечно, мы с удовольствием сделаем вам больно. Очень больно. Но позже. А пока мы хотели бы немного усложнить игру. Видите ли, когда нам становится скучно, мы с мистером Вандемаром начинаем беспокоиться и, как ни трудно в это поверить, даже утрачиваем наш жизнерадостный, цветущий вид.
Мистер Вандемар обнажил зубы, демонстрируя «цветущий вид». Ничего страшнее Ричард в жизни не видел.
– Оставьте нас в покое! – громко и уверенно сказала Дверь. Ричард сжал ее руку. Раз она может быть смелой, он тоже может.
– Я не позволю вам и пальцем ее тронуть! – заявил он. – Только через мой труп!
Мистер Вандемар расплылся в счастливой улыбке.
– Отлично. Договорились.
– Впрочем, мы сделаем все возможное, чтобы твоя смерть тоже не была легкой, – добавил мистер Круп.
– Но это потом, – сказал мистер Вандемар.
– Дело в том, что мы встретились с вами только чтобы попугать, – объяснил мистер Круп. Голос его был противнее, чем протухшее масло.
– Заставить вас страдать, – прошептал мистер Вандемар. Его голос был похож на ветер, проносящийся над усыпанной костями пустыней. – Испортить вам настроение.
Мистер Круп присел у ног мистера Вандемара.
– Вы сегодня были у графа, – небрежно заметил он светским тоном. По крайней мере ему казалось, что это светский тон, догадался Ричард.
– Ну и что? – проговорила Дверь, медленно отступая.
Мистер Круп ухмыльнулся.
– Тебе, наверное, любопытно, откуда мы это знаем? И как мы вообще вас нашли?
– И всегда сможем найти, – прошипел Вандемар.
– Тебя предали, крошка, – сказал мистер Круп Двери, только ей одной, вдруг сообразил Ричард. – Тебе в гнездо подбросили кукушонка.
– Бежим, – сказала она и побежала.
Ричард помчался за ней через забитый хламом зал. Они добрались до двери, девушка коснулась ее, и дверь открылась.
– Давайте попрощаемся с ними, мистер Вандемар, – послышался сзади голос мистера Крупа.
– Пока-пока, – сказал Вандемар.
– Нет, не так, – поправил его мистер Круп. – Au revoir.
И он принялся куковать: «Ку-ку, ку-ку, ку-ку» – как огромная кукушка пяти с половиной футов ростом, решившая принять человеческий облик. Тем временем мистер Вандемар, верный своей волчьей натуре, запрокинул голову и завыл диким, протяжным воем.
* * *
Наверху была ночь. Они неслись по Рассел-стрит в Блумсбери, и Ричарду казалось, что сердце вот-вот выскочит у него из груди. Мимо проехала огромная черная машина. По ту сторону черной ограды высился Британский музей – белоснежное здание викторианской эпохи. Невидимые прожекторы освещали колонны и парадную лестницу этого хранилища сокровищ со всего мира – найденных, украденных, подаренных, чудом уцелевших за сотни лет.
Они добежали до калитки в ограде. Дверь схватилась двумя руками за прутья, дернула, но калитка не подалась.
– Не можешь открыть? – спросил Ричард.
– Пытаюсь! – неожиданно резко ответила она.
В сотне футов от них, у центральных ворот, останавливались роскошные автомобили. Из них выбирались женщины в вечерних платьях и мужчины в смокингах, которые вели своих спутниц ко входу в музей.
– Туда! – воскликнул Ричард. – К центральным воротам!
Дверь кивнула.
– Кажется, эти двое от нас отстали, – заметила она, оглянувшись.
Дверь и Ричард поспешили к центральным воротам.
– Ты как? – спросил Ричард. – Что с тобой?
Она плотнее запахнула кожаную куртку. Ее лицо стало еще бледнее, чем обычно, – если такое вообще возможно, а под глазами залегли черные круги.
– Я устала, – просто ответила она. – Я открыла сегодня слишком много дверей. На это уходит много сил. Мне надо отдохнуть, что-нибудь поесть, и я быстро приду в себя.
Тщательно выбритые мужчины и сильно надушенные женщины протягивали охраннику тисненые пригласительные билеты, тот внимательно их изучал, отыскивал фамилию каждого прибывшего в своем списке, ставил галочку и только потом пропускал за ворота. Рядом с ним стоял суровый полицейский и подозрительно оглядывал всех, кто приближался к зданию. Однако когда Ричард и Дверь прошли в ворота, никто на них даже не посмотрел. На каменных ступенях у входа в музей собралась очередь. Ричард и Дверь остановились. Сразу за ними, почти вплотную, встали седовласый мужчина и женщина, рискнувшая надеть норковую шубу.
– Они что, нас не видят? – догадался Ричард.
Дверь повернулась к седовласому типу, уставилась прямо на него и крикнула:
– Здрасте!
Тот принялся с озадаченным видом оглядываться, словно ему что-то послышалось. Наконец он заметил Дверь прямо у себя перед носом.
– Здравствуйте… – неуверенно пробормотал он.
– Я Дверь, а это Ричард.
– А-а… – протянул седовласый, достал из внутреннего кармана портсигар и мгновенно про них забыл.
– Видишь? – спросила Дверь.
– Ага.
Некоторое время они молчали. Очередь двигалась медленно. Один за другим люди исчезали за единственной открытой стеклянной дверью. Девушка снова развернула свиток, словно надеясь, что он придаст ей сил. Ричард сказал:
– Те двое что-то говорили про предателя…
– Не обращай внимания. Они просто хотели нас напугать.
– И у них это отлично получилось! – заметил он.
Они прошли через стеклянную дверь и оказались в Британском музее.
* * *
Мистер Вандемар проголодался, и они с мистером Крупом решили пойти через Трафальгарскую площадь.
– Запугать! – возмущенно бормотал себе под нос мистер Круп. – Запугать ее! Подумать только, до чего мы дошли!
Мистер Вандемар между тем вытащил из урны недоеденный сэндвич с салатом и креветками и начал крошить его на мостовую, привлекая прожорливых голубей, которые, как ни странно, еще не спали в этот поздний час.
– Надо было сделать как я говорил, – заметил мистер Вандемар. – Она бы испугалась гораздо больше, если бы я открутил ему башку, пока она не видит, просунул руку внутрь и пошевелил пальцами. – Он показал, как. – Они всегда орут, когда глаза вываливаются наружу, – доверительно сообщил он.
– К чему все эти глупости, когда уже столько сделано? – возразил мистер Круп.
– Вовсе это не глупости, – обиделся Вандемар. – Мне нравится, когда глаза вываливаются. Глаза-гляделки…
Вокруг него собралась уже целая стая голубей, которые с удовольствием клевали хлебные крошки и кусочки креветок, не трогая листья салата.
– Я не про тебя, – буркнул Круп. – Я про нашего босса. Вы должны ее убить, нет, похитить, ах нет, только напугать. Сам не знает, чего хочет!
Мистер Вандемар закончил крошить сэндвич и кинулся на голубей, которые с обиженным клекотом бросились врассыпную.
– Ловко вы его, мистер Вандемар, – похвалил мистер Круп. Вандемар зажал в лапах удивленного и расстроенного голубя, который недовольно ворчал, дергался и беспомощно клевал мистеру Вандемару пальцы.
Круп демонстративно вздохнул.
– Как бы то ни было, мы запустили кошку в голубятню, – с наслаждением проговорил он.
Мистер Вандемар поднес ко рту голубя, с хрустом откусил ему голову и стал ее тщательно пережевывать.
* * *
Охрана собирала посетителей в вестибюле и, кажется, дальше не пускала. Однако Дверь уверенно направилась в залы музея, и Ричард поспешил за ней. Они прошли египетский зал, поднялись по лестнице и оказались в зале раннеанглийского искусства.
– Тут написано, что Angelus должен быть в этом зале, – проговорила Дверь, в очередной раз заглянув в свиток. Она внимательно осмотрела зал, поморщилась, бросила: – Фью… – и побежала вниз по лестнице. Ричард ощутил острый приступ дежавю. Точно так же он бегал по музеям вслед за Джессикой. Правда, теперь те времена казались такими далекими, словно все это происходило не с ним.
– Там не было Angelus’а? – спросил он.
– Нет, – сердито ответила Дверь. Ричард подумал, что, пожалуй, слишком сердито – вопрос-то был безобидный.
– А-а… ну я просто спросил…
Они прошли в следующий зал, и тут Ричард решил, что у него начались слуховые галлюцинации – то ли от шоколадных батончиков графа, то ли от эмоционального перенапряжения.
– Вроде как музыка… – пробормотал он, явственно слыша звуки струнного квартета.
– Там какой-то прием.
Точно. Они же стояли на лестнице с нарядными дамами и мужчинами в смокингах. В этом зале Angelus’а тоже не оказалось. Дверь поспешила дальше, и Ричард поплелся за ней, досадуя, что ничем не может ей помочь.
– А какой он, этот Angelus? – спросил он осторожно, боясь, что она снова рассердится.
Но Дверь остановилась, потерла лоб и сказала:
– В свитке написано только, что там изображен ангел. И что найти его совсем не сложно. В конце концов, – с надеждой заключила она, – вряд ли здесь так уж много предметов с ангелами, правда?
