Порт Кеми лежал между двумя выходящими в море полосками суши. Конан обогнул южный мыс в такое время, когда стражники могли видеть лодку и рыбака, но хорошенько рассмотреть были уже не в состоянии из-за темноты. Незамеченным он проскользнул между черными боевыми галерами, стоявшими на рейде, и подплыл к массивным каменным ступеням. Лодку он привязал к железному кольцу, и она затерялась среди множества подобных суденышек. Ничего с ней не сделается, приглянуться она может только рыбаку же, а рыбаки не воруют друг у друга.

Когда он поднимался по длинной лестнице, обходя факелы, которые через каждые несколько шагов горели над плещущейся водой, на него бросили лишь несколько равнодушных взглядов. Рыбак вернулся с пустыми руками, обычное дело. Правда, держался он слишком прямо и уверенно для бедняка, но шел быстро, а народ в Стигии не склонен к излишней наблюдательности.

Сложением он не слишком отличался от стигийских воинов, его загорелая кожа была такой же темной, черные волосы, перехваченные обручем из меди, были так же подстрижены над самыми бровями. Отличала его только походка, чужеземные черты лица да голубые глаза.

Но игра была опасной, долго быть незамеченным ему не удастся. Кеми — это не гиборийский порт, где полным-полно людей из самых разных стран. Единственными чужеземцами здесь были негры да рабы из страны Шем, а киммериец походил на них еще меньше, чем сами стигийцы. Чужеземцы вообще не были желанными гостями в городах Стигии: здесь терпели только посланников и доверенных купцов — да и тем предписывалось покидать сушу до захода солнца. К тому же в это время в порту не было ни одного гиборийского корабля. Какая-то непонятная тревога охватила город, какое-то напряжение чувствовал Конан своим первобытным чутьем.

Печальная участь ждет его в случае разоблачения. Могут убить сразу, просто как чужака, но если кто-нибудь признает в нем Амру, опустошавшего огнем и мечом побережья… Холод пробежал по спине. Врагов в человеческом обличье он не боялся. Но сейчас он был в стране магов. Говорили, что Старый Змей, изгнанный из гиборийских земель, скрывается где-то здесь в потаенных храмах, где совершаются ужасные и загадочные обряды.

Город этот не походил на гиборийские города — здесь не горели фонари, не прогуливались люди с песнями и смехом, торговцы не зазывали прохожих в свои лавки и магазинчики.

Здесь лавки закрывались с наступлением сумерек, а единственным источником света были факелы, воткнутые в стены на большом расстоянии друг от друга. И прохожих было немного, и становилось их все меньше, и спешили они в молчании. Печальной и неестественной казалась Конану эта картина — молчаливые люди, их поспешный шаг, толстые стены по обеим сторонам улицы. Было в стигийской архитектуре что-то угнетающее.

Светильники горели только в верхних этажах домов. Конан знал, что большинство жителей предпочитает спать на плоских крышах, под открытым небом, среди пальм в искусственных садах. Откуда-то доносилась непривычная музыка. Время от времени проезжала по каменным плитам бронзовая колесница, и можно было увидеть вельможу с орлиным профилем в шелковом плаще и со знаком Змея на золотом обруче, охватывающем гриву волос, и обнаженного возницу, старающегося удержать диких стигийских жеребцов.

Пешком ходили только нищие, мелкие торговцы, шлюхи и ремесленники, но и этих было немного. Конан направлялся в сторону храма Сета. Он думал, что сумеет узнать Тутотмеса, хоть и видел его только в краткий миг в Мессантии. В том, что именно жрец убил Белосо, он не сомневался. Только знатоки самых высоких степеней Черного Кольца могли убивать одним прикосновением руки, и только они могли восстать против Тот-Амона, который для народов Запада был всего лишь страшной легендой.

Улица стала шире, и Конан понял, что входит в священный район города. Зловещие строения возносились к небу. И вдруг где-то впереди раздался пронзительный женский крик. Нагая куртизанка, в головном уборе из перьев, прижалась к стене и с ужасом глядела на что-то, чего Конан сразу и не рассмотрел. Услышав ее крик, несколько прохожих остановились и словно окаменели. И тут Конан увидел, что впереди что-то движется. Потом из-за угла дома показалась отвратительная треугольная голова, а за ней, виток за витком, гибкое, блестящее, темное тело.

Конан вздрогнул и вспомнил старую сказку о змеях, посвященных Сету — верховному божеству Стигии в обличье змеи. Этих чудовищ держали в храмах Сета и выпускали на улицы, чтобы они могли утолить свой голод, сожрав любого приглянувшегося им человека. Это считалось жертвой чешуйчатому богу. Стигийцы, мужчины и женщины, падали на колени, спокойно ожидая своей участи. Тот, которого выберет огромный змей, погибнет в смертельных объятиях и будет проглочен, как мышь. Остальные останутся жить — такова воля богов.

Но не воля Конана! Удав полз в его сторону — наверно, потому, что киммериец один из всех стоял прямо. Конан взялся за рукоять кинжала, хоть все еще надеялся, что тварь проползет мимо. Но змей остановился и начал свиваться в кольца, то показывая, то пряча раздвоенный язык. Глаза его холодно блестели. Змей приготовился к прыжку, но Конан выхватил кинжал и нанес смертельный удар. Широкое лезвие рассекло треугольную морду и вонзилось в шею.

Конан вытащил нож и отскочил в сторону, а гигантское тело забилось в агонии. Тишину нарушали только гулкие удары хвоста о каменные плиты.

А потом пораженные поклонники Сета заголосили:

— Святотатец! Ты убил священного сына Сета! Смерть ему! Смерть! Смерть!

В воздухе засвистели камни, и разъяренные стигийцы бросились на Конана. Люди выбегали из дверей, крик усилился. Конан свернул в какой-то проулок, он бежал почти на ощупь и слышал за спиной топот босых ног. Потом его левая рука нащупала проход в стене — он свернул и оказался в другой аллее. По обе ее стороны шли массивные каменные стены. Это были стены храмов. Он услышал, что голоса преследователей становятся все тише — они не разгадали его маневра и побежали в другую сторону. И он пошел вперед, хотя одна мысль о возможности встретиться с другими «детьми Сета» наполняла его ужасом.

Вдруг впереди он увидел огонек — словно светляк в темноте. Конан прижался к стене и приготовил кинжал: ведь впереди — человек с факелом. Человек был уже так близко, что Конан мог разглядеть руку, держащую факел, и неясный овал лица. Еще несколько шагов, и короля увидят. Он приготовился к убийственному прыжку, но тот, кто шел, остановился. Свет факела выхватил из темноты очертания двери, и человек принялся возиться с замком. Дверь отворилась, он вошел, и тьма вновь окружила Конана.

Ощупывая стену, он подобрался к двери. Если один человек прошел по этой улице, в любую минуту может появиться следующий. А если вернуться назад, не напорешься ли на толпу преследователей? Ведь они вполне могут изменить направление погони. Он чувствовал себя беспомощным перед этими голыми неприступными стенами и хотел скрыться отсюда — хоть бы и в этот неизвестный дом.

Тяжелая дверь из бронзы открылась свободно; он заглянул в образовавшуюся щель. Перед ним был большой квадратный зал со стенами из черного камня. В нише пылал факел. Зал был пуст. Конан переступил порог и закрыл за собой дверь.

Бесшумно ступая по мраморным плитам, он пересек зал и очутился возле дверей из тикового дерева. Держа кинжал наготове, он вошел в огромное мрачное помещение, потолок которого терялся где-то высоко в темноте. Причудливые бронзовые светильники освещали этот зал каким-то необычным светом. На другом конце зала начиналась широкая лестница без перил, тоже уходящая вверх, в темноту.

Конан вздрогнул: он понял, что оказался в храме некоего стигийского божества — или самого Сета, или, может быть, менее грозного. А вот и хозяин: в глубине зала поднимался жертвенник из необтесанного черного камня, а на нем в свете ламп переплетались кольца огромного змея. Змей не двигался, и Конан припомнил слухи, что жрецы обычно усыпляют своих подопечных. Киммериец неуверенно сделал несколько шагов, потом вдруг отступил и укрылся за шелковой шторой, закрывающей ближайшую нишу в стене: кто-то приближался.

В одном из проходов появилась высокая, крепко сбитая фигура человека в сандалиях, шелковой тунике и широком белом плаще. Голова и лицо его были закрыты пугающей маской, изображавшей полузверя, получеловека, украшенной страусиными перьями. Стигийские жрецы некоторые из своих обрядов проводили именно в таких масках.

Конан надеялся остаться незамеченным, но стигийцем словно руководил какой-то инстинкт: сначала он направился прямо к лестнице, потом неожиданно повернул и устремился к нише. Когда он отодвинул шелковую штору, из глубины метнулась могучая рука и, заглушая крик, втянула жреца туда, где ждал его кинжал.

Что делать дальше, Конан уже знал. Он снял с убитого кошмарную маску и надел на себя, а тело жреца оставил в нише и прикрыл рыбацкой накидкой. Белый плащ жреца он набросил на свои богатырские плечи. Сама судьба подготовила этот маскарад. Теперь пусть весь город Кеми ищет святотатца, который осмелился с оружием в руках защититься от священного змея, — никому и в голову не придет искать его под маской жреца.

Он смело выступил из ниши и направился в сторону выбранной наугад двери, но не успел пройти и нескольких шагов…

У подножия лестницы стояла толпа людей, одетых так же, как он. Король стоял неподвижно, надеясь на свою маскировку. Лоб его покрылся холодным потом. Никто не произносил ни слова. Подобно призракам, жрецы в масках обходили Конана и направлялись к черным дверям. Их предводитель держал в руках эбеновый посох, увенчанный человеческим черепом, и Конан понял, что перед ним один из таинственных и зловещих стигийских ритуалов. Последний в процессии обернулся в сторону Конана, как бы приглашая его присоединиться. Отказаться — значило возбудить подозрения.

Приспособив свой шаг к мерной поступи процессии, Конан стал замыкающим.

Они двигались длинными, мрачными сводчатыми коридорами, и по мере продвижения череп начал светиться фосфорическим блеском. Звериный страх охватил Конана: ему захотелось выхватить кинжал и, рассыпая удары, бежать куда глаза глядят из этого жуткого храма. Но, несмотря ни на что, он держал себя в руках и не смог скрыть вздоха облегчения только тогда, когда они, пройдя через высокие, в три человеческих роста, двери, оказались под открытым небом.

Конан раздумывал, не шмыгнуть ли в какую-нибудь темную аллею, но пока не решился и продолжал двигаться вместе с молчаливой процессией. Идущие навстречу прохожие отворачивались и убегали. Они шли посредине улицы, и его бегство не осталось бы незамеченным. Киммериец весь извелся, пока они дошли до невысоких ворот и вышли за городскую стену. Теперь вокруг были только низенькие мазанки с плоскими крышами и силуэты пальм. Конан подумал, что теперь самое время расстаться с этой неразговорчивой компанией.

Но за стенами города молчание прервалось и взволнованные жрецы начали о чем-то переговариваться между собой. Мерный ритуальный шаг нарушился, предводитель небрежно взял посох с черепом подмышку, и все в беспорядке пошли вперед. Поспешил и Конан, который в шепоте толпы уловил слово, заставившее его вздрогнуть. Слово это было: Тутотмес!