Глава 19. МАТЬ ЗМЕЙ
Они шли в молчании. Рука Ригера обнимала Хаона за плечи. Вслед за своим главой впереди Ткачей шли с обнаженными мечами пять членов Братства. За Грейдоном шли индейцы. Когда бы он ни обернулся, он обнаруживал, что их глаза устремлены на него, как если бы теперь они считали его своим вождем.
Тот, который нес винтовку, явно сделался важной персоной. Почти наступая Грейдону на пятки, он гордо вышагивал впереди своих товарищей. Отряд дошел до конца прохода и без труда открыл дверь.
Они оказались в украшенном колоннами зале из грез Грейдона.
Словно копья, били вниз и переплетались лучи тусклого лазурного света из парившего высоко над головами сводчатого потолка. Туманно светившиеся, они занавесом скрывали высокий альков, высоко возносившийся над устланным опаловой мозаикой полом. За вуалью лучей Грейдон разглядел на основании из молочно–белого кристалла сапфировый трон. Рядом находились меньшие по размерам троны красного, золотого и черного цветов, кресла семи Повелителей.
Возле верхнего конца широкой, спускавшейся от алькова лестницы стояла девушка с тесно прижатыми к груди белыми руками, с приоткрытым в изумлении алым ртом, с нежными, недоверчиво глядевшими на Грейдона черными глазами.
— Грейдон! — крикнула она и быстро шагнула к нему.
— Суарра! — раздался голос.
В голосе звучало предупреждение. Голос был детским, чистым до звона в ушах, и в нем слышались птичьи трели. За спиной девушки разом вознеслась мерцающая перламутром колонна. Над плечом Суарры показалось лицо, имеющее форму сердца, над лицом — шапка вьющихся, отливающих серебром волос, фиолетовые глаза.
Мать Змей!
— Давай посмотрим, кто эти гости, пришедшие так бесцеремонно в свите твоего мужа, — детским голосом сказала она, — и путем, о котором, как я суверенностью полагала, никто в Ю–Атланчи не знает.
Она подняла маленькую руку. В зажатом в руке систруме петлял и танцевал, словно ртуть, сверкающий шарик.
Ригер задохнулся в крике и упал на колени. Остальные, за исключением молча наблюдавших человеко–пауков, поторопились последовать его примеру. Грейдон поколебался, потом тоже преклонил колени.
— А, так вы еще помните наши обычаи!
В звеневшем колокольчиками голосе слабо слышалась насмешка.
— Подойдите поближе. Клянусь моими предками, это Ригер и Хаон! С каких это пор ты носишь зеленый цвет Ластру, Ноталу? Прошло много времени с тех пор, как ты преклонял передо мной колени, Ригер.
— Это не моя вина, Мать, — негодующе начал Ригер. — Теперь это не просто…
Трель смеха заставила его замолчать.
— У тебя, как всегда, горячий нрав, Ригер. Ну, по крайней мере, какое–то время ты сможешь часто преклонять колени передо мной. И ты, Хаон, и остальные — тоже.
Грейдон услышал стон облегчения гиганта и увидел, как осветилось его покрытое шрамами лицо. Мычание Ригера прервало слова Матери:
— Почтите Адену! Теперь мы ее люди!
Он поклонился так, что его перевязанная голова коснулась пола.
— Да, — тихо сказала Мать. — Но сколько это продлится? Ах, этого даже я не могу сказать.
Она уронила руку, державшую трепетавший шарик, и дальше наклонилась над плечом Суарры, подзывая Грейдона.
— Подойди ко мне! А ты, Ригер, захлопни за собой ту дверь.
Грейдон подошел к алькову и поднялся по ступенькам. Его глаза зачарованно смотрели в фиолетовые глаза Матери, внимательно разглядывавшие его.
Когда он подошел ближе, Женщина–Змея выдвинулась из–за спины Суарры — между ним и девушкой выросла мерцающая, переходящая в девичье тело колонна.
Он снова ощутил странный, глубоко спрятанный в нем трепет любви к этому необычайному созданию, словно в его душе зазвучала струна, которую никто, кроме нее, не мог бы затронуть. Он снова встал на колени и поцеловал протянутую ему маленькую руку. Он всмотрелся в ее лицо. Оно было юным, вся многовековая скука ушла с него. Ее глаза были нежными. Он даже не вспомнил о тех сомнениях, которые возникли у него в Пещере Картин, настолько сильны были ее чары. Если это были чары.
— Ты хорошо воспитан, дитя мое! — прожурчала она.
Она озорно взглянула на Суарру.
— Нет, дочь моя, не беспокойся. Эта почтительность — лишь дань моему возрасту.
— Мать Адена… — с пылающим лицом начала Суарра.
— О, подойдите туда и поговорите, дети!
Алые, в форме сердца губы улыбались.
— Вам нужно многое сказать друг другу. Если хотите, садитесь на золотые троны. О чем ты думал тогда, муж Суарры? Что эти золотые троны означают конец твоих странствий? Наверняка ты так думал. Я не знаю, почему ты так думал, но это была твоя мысль. Ну так садитесь!
Грейдон, начинавший было подниматься, снова опустился на колени. Когда она сказала о золотых тронах, в его мозгу всплыли строки старого негритянского спиричуэла:
Когда закончится трудный путь,
Когда закончится он,
Я сяду, чтобы передохнуть,
На золотой я сяду трон.
Мать Змей рассмеялась, подозвала Суарру, взяла руку девушки и вложила ее в руку Грейдона. Она легко подтолкнула их в спины.
— Ригер, — позвала она, — подойди ко мне. Расскажи, что произошло.
Маршируя с самодовольным видом, покачивая своим острием, Ригер приблизился к Матери. Суарра увлекла Грейдона в уютный, образованный занавесями закоулок в дальнем конце алькова.
Грейдон увидел, как Ригер поднялся по ступеням и остановился рядом с Женщиной–Змеей. Он увидел, как она склонила голову, приготовившись слушать.
Затем он совершенно забыл о них, поглощенный Суаррой, которую переполняли забота о нем и любопытство.
— Что случилось, Грейдон?
Ее рука нежно обвилась вокруг его шеи.
— Я шла быстро и была уже возле водопада. Он очень шумел, но мне показалось, что я расслышала твое оружие. Я заколебалась и думала вернуться, но больше не было никакого звука, и я пошла дальше. А Ригер и другие — откуда у них эти раны?
— Убежище разграблено Ластру. Дорина предала Хаона. Ластру захватил Хаона и выпустил помериться силами с одним из своих проклятых Ксинли. Мы спасли его. Хаон убил Дорину, — отрывисто рассказывал ей Грейдон.
Ее глаза расширились.
— Дорина предала его? Он убил ее?
— Она была твоей тетей, что–то в этом роде, не так ли? — спросил он.
— Я полагаю, что в каком–то смысле да, давным–давно. Внезапно он решился задать мучивший его вопрос.
Он узнает то, что мучило его: является ли она одной из этих бессмертных, или она обычная девушка, какой ему кажется.
Если она такая же, как и все они, значит, ему придется примириться с тем, что он любит девушку, по возрасту, вероятно, годящуюся ему в прабабушки. Если нет, тогда все остальные головоломки для него не страшны.
— Послушай, Суарра, сколько тебе лет? — спросил он.
— Ну, Грейдон, мне двадцать, — ответила она удивленно.
— Я знаю, — сказал он, — но имеешь ли ты в виду, что тебе сейчас двадцать или что тебе было двадцать, когда — одна Мать знает, сколько лет назад! — ты закрыла перед собой эти чертовы Ворота, чем бы они там ни были?
— Но, любимый, почему ты так волнуешься? — спросила Суарра. — Я никогда не входила в Зал Ворот. Мне на самом деле двадцать. Я не имею в виду, что мне осталось двадцать, потому что с каждым годом я становлюсь старше.
— Благодарение богу! — горячо воскликнул с облегчением Грейдон.
Груз свалился с его души.
— А теперь после хорошей новости — плохая. В этот самый момент Ластру и, насколько я понимаю, большинство народа Ю–Атланчи охотятся за нами.
— О, это не имеет никакого значения, — сказала Суарра, — потому что сейчас к нам благосклонно относится Мать.
У Грейдона были сомнения насчет того, насколько все это верно, но он не стал тревожить ими Суарру. Он начал рассказ о своих приключениях. В середине первой же произнесенной им фразы он услышал, как вскрикнула Женщина–Змея и как прогрохотал Ригер:
— Это правда! Его видел там Кон.
Грейдон взглянул на них. Глаза Матери Змей были направлены на него.
Она позвала его. Когда он встал возле нее, она поднялась. Она тянулась, раскачиваясь, вперед, пока ее лицо почти не коснулось его лица.
— Тень, Грейдон. Расскажи мне о ней. С того момента, как ты увидел ее появление на черном троне. Нет, подожди, я хочу видеть, пока ты рассказываешь это. — Она приложила ладонь к его лбу. — Теперь говори.
Он повиновался. Шаг за шагом он рассказал о перенесенном им. Картины пережитого были так ярки, будто его мозг — серебряный экран, на котором демонстрировался фильм о его тяжких испытаниях.
Описывая Кадока, он почувствовал, что рука на его лбу дрогнула. Он рассказал о Коне, и ее рука упала вниз.
— Достаточно.
Она подалась назад и задумчиво рассматривала его. В ее пристальном взгляде было удивление и желание понять.
Грейдона поразила одна мысль, что во взгляде этом было что–то от душевных переживаний математика, который в наборе хорошо изученных им формул вдруг случайно натыкается на совершенно новое уравнение.
— Ты сильнее, чем я думала, Грейдон, — откликнулась она на это странное представление. — Хотела бы я знать… Те серые обезьяно–люди, которых ты встретил… Однако все, что я знаю о людях, живших здесь… Что еще ты не выяснил, ты, который вырос по ту сторону барьера? Хотела бы я знать…
Снова молчание. Она изучала его. Затем она произнесла:
— Ты думал, что Тень реальна. Я полагаю, что не тень, не призрак, не нематериальная…
— Достаточно материальная, достаточно вещественная, чтобы влиться в Кадока, — прервал ее Грейдон. — Достаточная, чтобы уничтожить его. Она высосала из него жизнь в течение десяти секунд. Мать, Тень была не Тенью. Если ты действительно читаешь в моем мозгу, ты знаешь, чье у нее было лицо.
— Читаю. — Она кивнула. — Но я все еще не могу поверить, когда не знаю…
Она остановилась. Казалось, она прислушивалась. Она поднялась над своими кольцами. Голова ее на добрый фут возвышалась над высоким Ригером.
Взгляд ее сделался пристальным, будто она видела что–то, происходившее за стенами этого огромного зала. Она откинулась, ее отливавшее перламутром тело медленно опускалось на кольца.
— Ко мне, Хаон! — позвала она. — Вместе с твоими людьми. Кон…
Указав на противоположную сторону алькова, она прощелкала какую–то команду.
Затем она снова прислушалась. Потом указала на девушку.
— Суарра, уйди в свою комнату.
Затем, пока Суарра колебалась, она сказала:
— Нет, останься возле меня, дочь моя. Если он посмеет, тебе лучше быть рядом со мной!
Снова Женщина–Змея замерла в молчании, не отводя пристального взгляда.
Хаон со своими людьми поднялся на ступеньки. Они выстроились там, где она приказала. Суарра подошла к Грейдону.
— Она очень рассержена, — прошептала Суарра. Они прошли за кольца Женщины–Змеи.
Теперь Грейдон сам услышал слабый, далекий шум, крики и лязганье металла по металлу. Шум приблизился.
В дальнем конце украшенного колоннами зала находился широкий вход, на который ниспадали похожие на паутину занавеси.
Внезапно занавеси оказались сорванными, и в открывшуюся дверь толпами ввалились одетые в голубое воины–эмеры.
Над их головами Грейдон увидел голову Ластру, а вокруг него и за ним сотню — а может быть, и больше — его приближенных.
Они ворвались в дверь. Эмеры сражались отчаянно, но под натиском длинных копий в руках атаковавших отступали шаг за шагом. Никто из индейцев не упал, и Грейдон понял, что нападавшие намеренно воздерживались от убийств, стараясь только пробить себе дорогу.
— Остановитесь!
В крике Матери Змей было что–то от волшебных труб летающих оперенных змей, ее крылатых Посланников. Крик остановил сражавшихся.
— Льюра!
Перед ней встал, отдавая честь, командир носящих голубое эмеров.
— Пусть войдут! Проводи их ко мне!
Охранники отодвинулись в стороны и выстроились двумя шеренгами. Между шеренгами к подножию лестницы прошли Ластру и его сподвижники. Ластру улыбнулся, завидев Грейдона. В его глазах блеснули огоньки, когда он перевел взгляд на Ригера, Хаона и его товарищей.
— Все здесь, Бураль! — сказал он державшемуся рядом с ним воину.
Лицо того было таким же красивым и жестоким, как и лицо Ластру.
— Я и не надеялся на такую удачу!
Он с иронией поклонился Женщине–Змее.
— Привет Матери!
Приветствие было невероятно наглым.
— Мы просим прощения за наше грубое вторжение, но твоя охрана, очевидно, забыла о правиле Старой расы свидетельствовать тебе свое уважение. Зная, что ты их накажешь за их забывчивость, мы им не причинили никакого вреда. Кажется, мы едва успели вовремя, чтобы спасти тебя, Мать, поскольку видим, что ты окружена опасными людьми, изгоями, которых мы ищем. Здесь также чужестранец, который должен поплатиться жизнью за то, что он проник в Ю–Атланчи. Они злодеи, Мать, но мы отведем от тебя их угрозу.
Он что–то шепнул Буралю и с чванливым видом шагнул к лестнице. Подняв копья, готовясь к броску, за ним шагнули воины. Грейдон вскинул к плечу винтовку, палец зудел на спусковом крючке. Под влиянием стресса он непроизвольно вернулся к родному английскому:
— Стой! Или я выбью из тебя твою гнилую душу! И прикажи им положить копья!
— Тихо!
Мать систрумом коснулась его руки. Рука мгновенно онемела, ружье вывалилось к ногам Грейдона.
— Он сказал, что вам было бы безопаснее остаться там, где вы стоите, Ластру! Еще безопаснее, если вы опустите копья. Он прав, Ластру! Я, Адена, говорю вам то же самое! — детским голоском сказала Мать Змей.
Она высоко подняла систрум. Ластру уставился на дрожащий шарик, на лице его появилась тень сомнения. Он остановился, что–то тихо сказал Буралю, и копья опустились.
На поднимавшейся из колец колонне легко и ритмично, туда и обратно покачивалась Женщина–Змея.
— По какому праву ты требуешь этих людей, Ластру?
— По какому праву?
Он злобно посмотрел на нее и притворился, что не может поверить услышанному.
— Мать Адена, ты состарилась или стала такой же забывчивой, как и твоя охрана? Мы требуем их потому, что они нарушили закон Ю–Атланчи, потому что они — изгои, потому что они — негодяи, которых следует вылавливать, где только возможно по праву старого закона. Еще действует договор, заключенный между твоими и моими предками, и ты его не можешь нарушить.
Или, если ты его нарушила, мы обязаны тебя же спасти, спасти твою честь и, невзирая ни на что, захватить их. Бураль, если чужеземец нагнется, чтобы поднять свое оружие, проткни его! Если кто–нибудь из изгоев сделает хоть малейшее движение в его направлении, забросайте их копьями! У тебя есть что ответить, Мать?
— Ты не получишь их, — безмятежно сказала Женщина–Змея.
Колонна ее раскачивающегося тела начала медленно изгибаться по широкой дуге, начала изгибаться шея, голова толчком подалась вперед. Так изготавливается для удара змея.
Из–за нее выскочила Суарра и схватила за руку Грейдона. Лицо Ластру потемнело.
— Так! — сказал он тихо. — Суарра вместе со своим любимым! Твой народ стонет из–за тебя, ты, потаскуха урдов! Хорошо, скоро урды получат тебя!
Красный свет вспыхнул перед глазами Грейдона, в ушах зазвенело. Горячая ненависть, нарастающая в нем с той поры, как Ластру издевался над ним в пещере Тени, охватила его. Прежде чем Женщина–Змея успела остановить его, он сбежал по ступенькам и изо всех сил ударил кулаком прямо в ухмыляющееся лицо.
Он ощутил, как хрустнул под ударом нос.
Шатаясь, Ластру отступил назад, но с кошачьей быстротой восстановил равновесие. Согнув готовые вцепиться в противника руки, он кинулся на Грейдона.
Грейдон нырнул под стремившиеся схватить его руки и нанес снизу вверх два удара в лицо Ластру, второй удар пришелся прямо в усмехающийся рот.
Он снова ощутил, как треснула под кулаком кость. Ластру отлетел в руки Бураля.
— Грейдон, подойди ко мне! — повелительно крикнула Мать Змей.
Ослушаться было невозможно.
Повернув голову в сторону наблюдавших за ним воинов, Грейдон медленно поднялся по ступеням обратно. Воины не сделали ни одного движения, чтобы остановить его. На полдороге он увидел, что Ластру открыл глаза, вырвался из объятий Бураля и непонимающе огляделся.
Грейдон остановился. Свирепая, бурная радость переполняла его. Снова, не сознавая этого, он заговорил на родном языке:
— Это несколько испортит твою красоту!
Ластру отсутствующим взглядом уставился на него, вытер рукой рот и с глупым видом воззрился на красную лужу.
— Он говорит, что после этого твои женщины обнаружат, что им трудно любоваться тобой, — прощебетала Женщина–Змея. — Он снова прав!
Грейдон посмотрел на нее. Маленькая рука стиснула систрум так крепко, что побелели суставы. Мелькал, облизывая губы, красный раздвоенный язык. Глаза сделались очень яркими. Он подумал, что, возможно, Мать рассердилась на него, но ей, похоже, доставило большое удовольствие зрелище разбитого лица Ластру. Поглаживая покрывавшиеся синяками суставы, он поднялся по лестнице и встал рядом с Матерью.
Ластру снова попытался вырваться из рук державших его людей. Пожалуй, в это мгновение Грейдон чуть ли не любовался им. Безусловно, у этой скотины была смелость.
— Ластру! — Мать Змей поднялась. Ее голова раскачивалась высоко вверху. Глаза были как холодные драгоценности. Лицо стало словно каменное. — Ластру, посмотри на меня!
Она подняла систрум. Шарик перестал дрожать и метаться, словно капля ртути.
Из него вылетел серебряный луч и вспыхнул на лбу Ластру. Тот мгновенно прекратил свою борьбу и застыл, подняв лицо, обращенное к Матери.
— Ластру! Падаль Нимира! Слушай меня! Ты осквернил Дворец. Лишь один из всей Старой Расы когда–то осмелился на это. Вы насильно вломились ко мне, Адене, существу более старой расы, напитавшей ваших предков плодами своей мудрости, превратившей вас в людей. Ты насмехался надо мной! Ты посмел поднять на меня оружие!
Сейчас я объявляю, что древний договор, заключенный между моим и вашим народами, разорван тобой, Ластру. Я, Адена, объявляю тебя изгоем, объявляю изгоями всех, кто пришел с тобой, и изгоями будут все те, ктЪ после этого свяжет свою судьбу с вашей. Я вышвыриваю вас! Идите к своей шепчущей Тени, расскажите ей, что произошло с вами!
Ступай к своему Повелителю Тьмы, Ластру, и попроси его, чтобы он вылечил тебя и вернул твою красоту. Он не сможет. Он, чье искусство сделалось таким слабым, что он даже не может отыскать себе тело! Пусть это служит тебе утешением. Он теперь не будет прятаться за вашими спинами, искушая, как только может. Скажи ему, что я, которая победила его много веков назад, которая заключила его в камне, бодрствую и стою на страже. Когда пробьет час, я снова встречусь с ним и снова уничтожу его! Я полностью уничтожу его! Ступай, животное, более низкое, чем урды! Ступай!
Она указала систрумом на изорванные занавеси. Ластру, голова которого раскачивалась, жутким образом копируя ее раскачивания, деревянно повернулся и пошел к двери. За ним, раскачивая головами, шагали его спутники. Подгоняемые одетыми в голубое воинами, они исчезли из виду.
Женщина–Змея прекратила раскачивания, вытянутое колонной тело упало и свернулось кольцами. Она оперлась твердым подбородком о плечо Суарры. Ее фиолетовые глаза, уже не холодные, не сверкающие, насмешливо рассматривали Грейдона.
— Словно драка зверей! — вслух размышляла она. — Полагаю, что во мне, должно быть, есть, в конце концов, что–то человеческое — получить такое наслаждение от того удара и от вида лица Ластру! Грейдон, впервые за многие столетия ты рассеял мою скуку.
Она сделал паузу и улыбнулась ему.
— Я могла бы убить его, — сказала она. — Это избавило бы от многих затруднений и, вероятно, спасло бы много жизней, но тогда бы у него не хватило времени ни погоревать над своей исчезнувшей красотой, ни посокрушаться, тщетно пытаясь восстановить ее. О нет, даже ценой многих жизней я не могла бы отказаться от этого. А–ах! — Она зевнула. — Впервые за много столетий я хочу спать.
Суарра наклонилась над краем алькова. Зазвенел золотой колокольчик.
Дверь открылась, и в нее вошли четыре миловидные индианки, несущие устланные подушками носилки. Они поставили носилки рядом с Женщиной–Змеей и застыли в ожидании. Руки их были скрещены на груди, головы склонены.
Женщина–Змея качнулась к ним и остановилась.
— Суарра, — сказала она, — проследи, чтобы Хаону, Ригеру и остальным были показаны их покои. Проследи, чтобы о них хорошо позаботились. Грейдон, останься здесь, со мной!
Хаон и его товарищи снова преклонили перед нею колени, затем, сопровождаемые Суаррой, вышли в открывшиеся двери.
Грейдон остался с Матерью. Она молчала, глубоко погруженная в размышления.
Наконец она взглянула на него.
— То, что я велела передать Нимиру, хвастовство, — сказала она. — Я не так уж уверена в результате, как кажется, мой Грейдон. Ты натолкнул меня на некоторые новые мысли. Однако у этого крадущегося Зла тоже появятся основания кое о чем поразмыслить, помимо его козней. Вероятно.
Она замолчала, и молчала до тех пор, пока не вернулась Суарра. Тогда она выскользнула из своего гнезда, резким толчком переместила на подушки свое тело, а потом медленно втянула на них мерцающие кольца. Мгновение она лежала там неподвижно, подперев подбородок крошечными руками и глядя на Суарру и Грейдона.
— Пожелай ему спокойной ночи и поцелуй его, дочь, — сказала она. — Он в безопасности и сможет хорошо отдохнуть.
Суарра запрокинула голову, подставив Грейдону свои губы.
— Подойди сюда, Грейдон.
Женщина–Змея рассмеялась и, когда он приблизился, взяла в ладони его щеки и тоже поцеловала его.
— Какая пропасть между нами! — Она покачала головой. — А мост через нее — три удара, нанесенные человеку, которого я ненавижу. Да, дочь, в конце концов — я женщина!
Женщины подняли носилки и направились к выходу в сопровождении Суарры. Из двери вышли два одетых в голубые юбки эмера. С низким поклоном они пригласили Грейдона следовать за ними.
Грейдон поднялся. Мать помахала ему рукой. Суарра послала ему воздушный поцелуй, и они скрылись.
Грейдон пошел вслед за индейцами.
Проходя мимо красного трона, он заметил на нем человека. Скорчившаяся фигура человека была укутана в украшенную кистями красно–желтую мантию.
Повелитель Глупости! Грейдон не видел, как он вошел. Сколько же он сидел там?
Грейдон остановился. Повелитель Глупости смотрел на него веселыми молодыми глазами. Он вытянул длинную белую руку и коснулся ею лба Грейдона. При этом прикосновении Грейдон почувствовал, что замешательство оставило его. Вместо замешательства появилось беззаботное и уютное ощущение, что, несмотря на то что в этом мире все обстоит, казалось бы, абсолютно неправильно, все полностью правильно и превосходно. Он расхохотался в эти веселые и озорные глаза.
— Добро пожаловать, сын!
Повелитель Глупости засмеялся.
Один из индейцев коснулся руки Грейдона. Когда он снова взглянул на красный трон, тот был пуст.
Сопровождаемый индейцами, Грейдон вышел в дверь. Они рровели его в тускло освещенную комнату. Стены комнаты были в паутиновых занавесях, в центре находилось широкое доже. На маленьком, слоновой кости столе были хлеб, фрукты и светлое вино.
После того как он поел, индейцы сняли с него кольчугу и раздели донага. Потом они принесли выточенный из кристалла таз и вымыли Грейдона. Они массировали его и растирали каким–то маслом, потом завернули в шелковую мантию и уложили в кровать.
— Добро пожаловать, сын! — пробормотал Грейдон, засыпая. — Сын? Что он хотел этим сказать?
По–прежнему не понимая, он захрапел.
