Сознание Грейдона с трудом возвращалось. Гневно кричал прерывистый голос:

— На нем древний символ Матери! Он прошел ее охранников! Он обратил в бегство вонючих уродов — тех, кто служит Темному, будь проклято его имя! Снова говорю тебе, Хаон, это был человек, которого нужно было встретить вежливо. Человек, у которого было что сказать об очень важном деле… И не только вам, но и всему Братству! И вы, не выслушав его, швырнули его Кону! Что скажет Адена, когда узнает об этом? Клянусь каждой драгоценной чешуйкой ее колец, мы, так настойчиво стремящиеся добиться ее помощи, никогда не преодолеем ее безразличия! Этот человек мог заполучить ее для нас!

— Достаточно, Ригер, достаточно! — это был голос Хаона, подавленный голос.

— Достаточно? — бушевал гигант. — Может, вам приказал это сделать Темный? Клянусь Повелителем всех Повелителей, вас должно судить Братство!

— Ты, разумеется, прав, Ригер. Если ты думаешь, что так будет лучше, твой долг — созвать Братство. Я виноват, даже стыдно подумать. Когда чужестранец очнется от обморока, а я действительно убежден, что ничего плохого с ним не произошло, я извинюсь перед ним. И не я, а Братство решит, как поступить с ним.

— Все это, кажется, не льстит мне, — это сказала Дорина, сказала мягко и сладко. Слишком сладко. ~ Ты намекаешь, Ригер, что я — агент Темного? Поскольку это я, несомненно, вызвала ярость Хаона.

— Я ни на что не намекаю… — начал гигант, но его прервал Хаон:

— Дорина, отвечу я. И говорю тебе, что я сомневаюсь в тебе. Позаботься теперь о том, чтобы это сомнение не превратилось в уверенность. Поскольку тогда я убью тебя, Дорина, и ни в Ю–Атланчи, ни над ним, ни под ним нет силы, которая смогла бы спасти тебя.

Это было сказано достаточно спокойно, но с холодной неумолимостью.

— Ты посмел это сказать, Хаон…

Грейдон знал, что в уши, которые считают закрытыми, часто попадает больше правды, чем в те, о которых знают, что они открыты. Поэтому он так и лежал, слушал. И собирался с силами. Ссора этих троих не принесет ему пользы. Он застонал, открыл глаза и увидел над собой глаза Хаона. Его лицо не выражало ничего, кроме глубочайшего сочувствия. Увидел Дорину. Ее черные глаза метали молнии, белые руки были стиснуты у груди в усилии сдержать ярость.

Взгляд Грейдона упал на стоящую позади этих двоих алую фигуру. Это был Кон, человек–паук, и, глядя на него, Грейдон забыл, как тот опасен, и забыл обо всем остальном.

Кон — это нечто, что могло выйти из дюреровских кошмарных фантазий на тему шабаша ведьм. Украденное из картины и омытое адом, потом перенесенное в реальность. И, однако, в нем не было ничего демонического, ничего от Черного зла. На самом деле в нем был какой–то гротескный шарм, будто в создавшем его мастере был так силен дух красоты, что, даже творя чудовище, мастер не мог полностью утратить его.

Голова человека–паука раскачивалась в трех футах над головой Хаона. Тело его было шарообразное, величиной немного больше торса подростка. Оно опиралось на четыре тонкие, похожие на ходули ноги. Из середины тела протянулись две конечности, наполовину длиннее остальных, заканчивающиеся то ли руками, то ли лапами. Пальцы были тонкие и изящные.

Шеи у человека–паука не было. Там, где голова соединялась с телом, торчала пара маленьких рук, заканчивающихся маленькими ладошками. И над этими ручками — лицо, без ушей и без подбородка, обрамленное переплетением красных волос. Рот — человеческий, нос — узкий клюв. Не считая лица, рук и ног, которые были сланцево–серого цвета, человек–паук был покрыт алым пухом.

Но фосфоресцирующие золотом глаза, без век и без ресниц, были полностью человеческими. Выразительные, печальные, желающие понять. Извиняющиеся глаза — будто то, что чувствовал сейчас Хаон, отражалось в них. Такой был Хаон, высочайший среди своего народа Ю–Атланчи, которого Грейдону предстояло узнать более близко.

Грейдон встал, шатаясь. Рука Ригера поддержала его. Он посмотрел прямо на женщину.

— Я думал, — пробормотал он, — я думал… ты… Суарра!

Ярость схлынула с лица Дорины. Оно заострилось, будто от страха. Хаон стремительно выпрямился. Ригер заворчал.

— Суарра! — выдохнула женщина и уронила сплетенные руки.

Если имя Суарры испугало ее (и Грейдон ощутил мимолетное удивление, поняв это), то совсем другое впечатление оно произвело на Ригера.

— Я говорил тебе, Хаон, что это — не обычное дело! — ликующе закричал он. — И вот вам еще одно доказательство. Суарра, которую любит Мать, и он — друг Суарры. О!.. Здесь перед нами начинает открываться путь…

— Ты идешь по нему слишком быстро! — прервал Хаон. Но его голос звучал пылко, в нем явно слышалось подавленное волнение. Хаон заговорил с Грейдоном.

— Я сожалею о том, что случилось. Даже если ты враг, все равно сожалею. Мы никогда не встречали чужеземцев слишком сердечно, но этого не должно было случиться. Больше мне нечего сказать.

— И не нужно, — несколько мрачно ответил Грейдон. — Наша встреча была если не слишком сердечной, то, по меньшей мере, достаточно теплой. Все забыто.

— Хорошо! — в глазах Хаона вспыхнуло одобрение. — Кем бы ты ни был, — продолжал он, — знай, что мы преследуемые. Те, кто хочет уничтожить нас, сильны и хитры, и мы всегда должны быть настороже, опасаясь их ловушек. Если ты пришел от них, то вреда не будет, поскольку ты все равно уже все знаешь. Но если ты ищешь Мать Змей и… Суарру… и наша встреча произошла случайно, то тебе нужно знать, что мы — изгои Ю–Атланчи, хотя и не враги Матери и Суарре. Убеди нас в своей честности, и ты уйдешь от нас без всякого ущерба, следуя избранной тобой дороге. Или, если ты попросишь нашей помощи (помня, что мы — изгои), мы окажем тебе эту помощь по мере возможности. Но если ты окажешься не в состоянии убедить нас, ты умрешь, как умерли все, кто был подослан, чтобы заманить нас в ловушку. Это будет нелегкая смерть. Мы не получаем удовольствия от мучений, но здравый смысл требует отбить охоту у других следовать твоему примеру

— Хватит пугать меня, — сказал Грейдон

— Ты не принадлежишь к нашей расе, — сказал Хаон. — Возможно, ты пленник, посланный, чтобы предать нас. В вознаграждение тебе обещаны жизнь и свобода. Возможно, браслет, что ты носишь, тебе дали, чтобы обмануть нас. Мы не знаем, на самом ли деле ты прошел мимо Посланников. Возможно, тебя провели через логовище уродов и оставили там, где ты встретил людей, которые привели тебя сюда. То, что ты убил нескольких уродов, ничего не доказывает. Их много. И для Ластру и Темного, чьими руками они делаются, их жизнь значит меньше чем ничего. Я говорю тебе все это, чтобы ты знал, что в случае сомнения тебе придется расстаться с жизнью.

— Хватит пугать меня, — снова сказал Грейдон.

Хаон повернулся к женщине. Она с того мгновения, как Грейдон назвал имя Суарры, изучала его со всепоглощающим, настойчивым и изумленным волнением.

— Ты останешься с нами и поможешь нам судить? — спросил Хаон.

— Как будто, — протяжно сказала Дорина и вытянулась на ложе, — как будто, Хаон, у меня есть хоть малейшее намерение заняться чем–то другим!

Хаон переговорил с человеком–пауком. Красная рука вытянулась и поставила табурет возле ног Грейдона. Ригер опустился на другой табурет. Хаон сел в кресло. Взгляды этой странной четверки скрестились на Грейдоне. Грейдон начал свой рассказ.

Он немного рассказал о мире, из которого пришел, и о том месте, которое он там занимает. Так коротко, как только мог, рассказал о путешествии в Запретную Страну вместе с тремя авантюристами. О своей встрече с Суаррой.

Он услышал, как Ригер неодобрительно заворчал, когда он вкратце рассказал о драке со Старретом. Рассказал о возвращении Суарры на следующее утро. А когда он рассказывал о Повелителе Глупости, то увидел, что на их лицах начала появляться убежденность в том, что он говорит правду, и о том, как он увидел Ластру и его шипящую свору.

Но он был изумлен, увидев, как их доверие перешло в ужас, когда он довел свой рассказ до пещеры. Пещеры, где находился громадный каменный Лик.

Когда он описал этот Лик, рассказал о кажущемся превращении трех мужчин в золотые капли, Дорина закрыла лицо трясущимися руками, кровь отхлынула от лица Хаона, а Ригер что–то невнятно забормотал. Только Кон, человек–паук, стоял неподвижно, рассматривая Грейдона печальными, сияющими золотом глазами.

И это могло означать только то, что ни один из них никогда не видел Лика. И, следовательно, в Ю–Атланчи были тайны, скрытые даже от его обитателей.

Какой–то неясный импульс подсказал Грейдону быть осторожным. Так, он ничего не сказал о своем видении Дворца. Но рассказал о своем пробуждении, об индейце, которого обнаружил рядом с собой и который вел его, указывая путь… Он показал шрам, оставшийся на месте раны, полученной им в наказание.

— Что касается того, что призвало меня вернуться, — сказал Грейдон, — о нем я рассказать не могу… по крайней мере сейчас. Это был призыв, которому я не мог противиться.

«И это правда», — подумал он. Перед ним стояло лицо Суарры, и ее зов отдавался в его сердце.

— Это все, что я могу сказать, — повторил он. — И все, что я рассказал, — правда. Как призыв дошел до меня, я не знаю, но из–за него я здесь. Подождите… есть еще кое–что…

Он вынул из кармана сверток, в котором лежало данное Суаррой перо «караивенкос», развернул сверток и протянул перо своим судьям.

— Суарра! — вздохнула Дорина, а Хаон кивнул.

В том, что они поверили, никакого сомнения не было. Возможно, будет неплохо подстегнуть их эгоизм.

— И еще одно, — сказал Грейдон медленно. — Ригер говорил о некой цели. Возможно, об этой цели я знаю так же мало, как и о вас. Но вот что произошло…

Он рассказал им о волшебных трубах, которые вели его через равнину и привели наконец к ущелью.

Хаон глубоко вздохнул и встал, выпрямляясь. На лице его горела надежда. Ригер вскочил на ноги. Хаон сжал плечи Грейдона.

— Я верю! — сказал он дрогнувшим голосом. Потом повернулся к Дорине: — А ты?

— Разумеется, это правда, Хаон, — ответила она. Но щеки ее сузились, а лицо затуманилось. Она что–то быстро рассчитывала. И Грейдон понял, что какое–то мгновение она смотрела на него с угрозой.

— Ты — наш гость, — сказал Хаон. — Утром ты встретишься с Братством и повторишь им все то, что рассказал нам. А затем решишь, требуется ли тебе наша помощь или ты продолжишь свой путь в одиночку. Все, что ты ни попросишь у нас, — твое. И, Грейдон… — он заколебался, а затем с внезапной тоской горячо произнес: — Клянусь Матерью, я надеюсь, что ты свяжешь свою судьбу с нашей! Возьми свое оружие, Грейдон. — Он нагнулся и поднял винтовку. — Завтра ты покажешь нам, что это такое. Я отведу тебя в твое жилище. Подожди меня, Дорина.

Он взял Грейдона за руку и повел к стене, противоположной той, где была дверь, через которую Грейдон вошел в помещение.

— Пойдем, — сказал он, отодвигая паутину.

Идя вслед за ним, Грейдон обернулся. Дорина стояла и смотрела ему вслед. На ее лице вырисовывались раздумье и угроза.

Следуя за широкой спиной Хаона, Грейдон отодвинул паутину и вышел в коридор.