ПРОЛОГ
Я проводил летний сезон в Ницце, будучи достаточно счастливым, чтобы обладать небольшим личным доходом…
Это было замечательное лето 1964 года, и толпы были больше обычного — настолько больше, что я счел необходимым предпринимать продолжительные прогулки вдоль побережья и в глубь материка, поскольку желал немного побыть один.
Я теперь благодарен этим толпам — они вынудили меня удалиться от центра скопления народа, — иначе я никогда не повстречал бы Майкла Кейна, этого загадочного человека, в чью жизнь я вскоре был вовлечен.
Лемонтань расположен вдоль побережья примерно в двадцати милях от Ниццы. Маленькая картинная деревня на вершине взгорья. Единственной ее достопримечательностью было кафе с белыми стенами, где варили превосходный кофе. Не испорченный туристами, не затронутый ходом времени Лемонтань с его кафе–террасой стал для меня местом уединения.
Было, помнится, 15 июля — один из наилучших дней в году, теплый, солнечный. Я сидел за своим столиком, потягивая прохладное перно и глядя на голубое море, когда впервые заметил рослого человека. Он вошел и сел за свободный рядом с моим стол, заказав светлого пива; акцент выдал в нем американца.
Высокий, узкобедрый великан, бронзовый и красивый. С внешностью человека, выглядевшего в этом окружении словно молодой бог. И все же в глазах его сквозило выражение, которое бывает у человека, преследуемого неотвязной мыслью, оно, казалось, говорило о страшной трагедии.
Я занимаюсь литературой, нечто вроде писателя–любителя, написавшего один–два томика рассказов о путешествиях и реминисценций, и мои литературные инстинкты были немедленно разбужены. Мое любопытство пересилило обычные хорошие манеры, и я решил попробовать завязать с ним разговор.
— Приятный день, сэр, не правда ли? — обратился я к нему.
— Очень приятный. — Тон его был дружелюбный, но отдаленный, а улыбка — полуискренней.
— Вы, я полагаю, американец. Вы остановились в деревне?
Он рассеянно кивнул и отвернулся, уставившись на море. Но если бы я не навязался на разговор, то лишил бы себя невероятного опыта и упустил бы самую странную повесть из всех, что мне когда–либо рассказывали.
Когда официант подошел ко мне за заказом, я велел ему принести американцу еще пива. Когда заказ был выполнен, я взял рюмку, подошел к его столику и спросил, не могу ли присоединиться к нему.
— Извините меня, — сказал он, неожиданно поднимая взгляд и даря мне один из тех дружеских полупечальных улыбок, которые станут для меня скоро близкими, — я замечтался, присаживайтесь. Мне просто необходимо с кем–нибудь поговорить.
— Вы давно здесь? — спросил я.
— Где? На Земле?
Это был поразительный по своей странности вопрос. Я засмеялся.
— Нет, конечно. В деревне?
— Нет, — ответил он, — недавно. Хотя, — он глубоко вздохнул, — чересчур уж давно, к сожалению. Вы англичанин, не так ли?
— На самом деле я родился в Новой Англии, — ответил я, — но меня усыновил выходец из Англии. А вы сами из Америки?
— Да, из Америки. Первоначально из Огайо.
Я был сбит с толку его напряженными ответами и его отвлеченной манерой речи. Почему он интересовался, имею ли я в виду планету, когда я спросил его, как давно он находится в деревне? Этот ответ еще больше разжег мое любопытство.
— Вы работаете в Америке? — продолжал я нажимать на него.
— Раньше работал, да. — Он вдруг посмотрел прямо на меня, его алмазно–голубые глаза буквально сверлили меня. Я почувствовал себя как бы включенным в розетку электрической сети.
Он продолжил:
— Это, полагаю, и было началом всего. Я мог бы рассказать вам повесть, которая заставила бы вас бежать звонить в ближайший сумасшедший дом, чтобы меня туда отправить.
— Вы меня интригуете. Судя по вашему виду, это — трагедия. У вас была неудачная любовь, не так ли? — Тут же я подумал, насколько нахальным сделало меня мое любопытство. Но он, казалось, не обиделся.
— В некотором смысле, можно сказать и так. Меня зовут Майкл Кейн. Это для вас что–нибудь значит?
— Я что–то слышал, — соврал я.
— Профессор Майкл Кейн из Чикагского Института Специальных Исследований. — Он снова вздохнул. Он заговорил о своем прошлом. — Мы занимались секретными исследованиями по передаче материи на расстояние.
— Передаче материи?
— Мне в действительности не следовало бы вам этого говорить, но теперь это, кажется, неважно. Мы пытались построить машину на основе электроники и ядерной физики, которая смогла бы расщепить атомы объекта и преобразовать их в серию волн, передаваемых на расстояние, подобно радиоволнам. Был построен и приемник, который мог теоретически ретранслировать волны обратно в передатчик.
— Вы хотите сказать, что яблоко могло быть разложено на частицы, передано, как, скажем, радиоволны, и снова стать тем же самым яблоком на другом конце, в приемнике. Теперь, когда вы об этом поведали, мне вспоминается, что я где–то читал об этом. Но я думал, что такая машина существует только в теории.
— Так оно и было до сравнительно недавнего времени — в вашем недавнем прошлом.
— В моем прошлом? А разве оно, в сущности, не то же, что и ваше? — Я был удивлен.
— К этому я и подхожу, — сказал он. — Если ее усовершенствовать — такая машина могла принять даже человека, расщепить его на атомы, передать его на любое расстояние и в приемнике на другом конце снова собрать его.
— Поразительно! Как вы сделали такое открытие?
— Построить такую машину стало возможным после завершения некоторых исследований по лазерам и мазерам. Я не стану докучать вам серией непонятных уравнений, но наша работа по световым волнам и радиоволнам оказала в этом большую помощь. Я был физиком, возглавлявшим эту работу. Я помешался на этой идее… — Голос его прервался, и он задумчиво посмотрел на стол, крепко сжав пальцы.
— А что же случилось? — нетерпеливо спросил я.
— Мы добились того, что машина заработала. Мы пропустили сквозь нее несколько крыс и мышей — успешно. А потом нам надо было испытать ее на человеке. Это было опасно — мы не стали искать добровольца.
— Так, значит, вы решили сами испытать ее?
— Совершенно верно, — улыбнулся он. — Понимаете, мне не терпелось доказать, что действительно сработает, хотя я и так был в этом убежден. — Он помолчал, а затем добавил: — Но она не сработала.
— Вы, однако, выжили, — заметил я. — Если только я не разговариваю с призраком.
— Вы ближе к истине, чем думаете, друг мой. Куда, по–вашему, я отправился, вступив в передатчик материи?
— Ну, кажется естественным, что вы отправились в приемник и были снова собраны.
— Как, по–вашему, я нормален? — Снова этот странный человек отклонился от темы.
— Вполне нормален, — заверил я его.
— Вы бы не сказали, что у меня вид и манеры лгуна?
— Я далек от этого, — серьезно сказал я. — И к чему эти вопросы? К чему вы клоните?
— Поверьте мне, — сказал он. — Я ВООБЩЕ ПОКИНУЛ ЭТУ ПЛАНЕТУ.
Я разинул рот. На миг я подумал, что моя вера в его нормальность и в его слова была необоснованной. Но затем я увидел, что это не так. Все его рассуждения были здравыми.
— Вы отправились в пространство? — переспросил я.
— Я отправился через пространство и время тоже. Я отправился на Марс, друг мой.
— На Марс… — Теперь я был более недоверчив. — Но как же вы смогли выжить? Марс — безжизненная пустыня, покрытая слоем пыли и лишайниками.
— Это не тот Марс, друг мой!
— Так есть другой Марс? — поднял брови я.
— В некотором смысле — да. Планета, которую я посетил, была, по моему убеждению, тем Марсом, который можно наблюдать в телескоп. Но оказался более древним Марсом, на целые геологические эпохи в прошлом, тогда уже древним. По моей теории, наши предки — выходцы с той планеты и явились сюда, когда Марс умирал миллионы лет назад!
— Вы хотите сказать, что встречали на Красной планете людей?
— И людей очень похожих на нас. Более того, встретил странную романтическую цивилизацию, совершенно непохожую на существовавшую у нас, на Земле. Наверное, наши самые древние легенды, которые мы принесли с собой с Марса, когда наша раса бежала оттуда на Землю и выродилась в дикарей, прежде чем снова карабкаться вверх по лестнице цивилизации, намекают на нее. Ах, какое это было прекрасное романтическое место, где человек мог быть человеком, и выжить, и быть признанным за истинные качества своего характера и доблесть. И потом, там была Шизала…
На этот раз я понял выражение в его глазах.
— Так, значит, там была замешана женщина, — тихо произнес я.
— Да, там была женщина. Девушка — молодая, восхитительно привлекательная, высокая марсианская девушка, аристократка из рода, по сравнению с которым египетские династии показались бы незначительными. Она была принцессой Варналя, города Зеленых Туманов, с его колоннадами, куполами, его сильным стройным народом — лучшими бойцами во всем мире Марса в прямом и переносном смысле…
— Продолжайте, — выдохнул я, завороженный.
— Теперь это кажется похожим на великолепный сон, — печально улыбнулся он. — Сон, который я, может быть, еще смогу увидеть вновь. — Затем его губы сжались, а алмазно–голубые глаза сверкнули решительно: — Должен увидеть!
— А я должен услышать всю эту историю, — взволнованно заявил я. Хотя мой рассудок отвергал его фантастическую сказку, мои чувства приняли ее. Он говорил правду — я был почти уверен в этом.
— Не поедете ли вы со мной в отель? У меня там есть магнитофон. Я хотел бы услышать все, что вы можете рассказать, и записать это.
— Вы убеждены, что я не сумасшедший или лжец?
— Достаточно убежден, — сказал я. — Но не совсем уверен. Вы должны позволить мне судить об этом, когда я услышу все.
— Отлично. — Внезапно он встал.
Я не страдал низким ростом, но он оказался на целую голову и плечи выше меня.
— Я хотел бы, чтобы вы мне поверили, — сказал он. — Я… — Он оборвал себя, явно удерживаясь от того, чтобы сказать мне то, что он очень сильно хотел сказать.
— В чем дело? — спросил я его, когда мы заплатили по счету и пошли к ближайшей стоянке такси.
— Я не могу вернуться в свою лабораторию, как вы понимаете, — сказал он. — А построить другой передатчик будет дороговато. Так что мне нужна помощь.
— Я человек с приличными средствами, — заверил я его, — и могу каким–нибудь образом помочь.
— Вы, вероятно, мне не поверите, — произнес он со своей характерной полуулыбкой. — Но мне будет легче, если я, по крайней мере, найду сочувствующего слушателя.
Мы достигли моего отеля в Ницце — «Отель де ля Кер». Оказавшись в своем номере, я заказал обед. Как всегда, пища была отменной и оказала на нас размягчающее воздействие. Когда мы закончили есть, я включил магнитофон, и он принялся рассказывать.
Как я уже говорил, сначала было невозможно безоговорочно поверить в его странный рассказ. И все же по мере того, как он продолжал говорить, а магнитофон записывал, я становился все более убежденным в том, что он в своем уме. Он пережил все то, что рассказывал. Когда, наконец, он закончил, было далеко за полночь, я почувствовал, что тоже пережил дикие и замечательные приключения Майкла Кейна — американского физика и воина Марса.
То, что вам предстоит прочесть, — и есть, в сущности, рассказ. Немногочисленные пропуски и разъяснения сделаны мной по причинам читабельности и подгонки под американские и британские законы — законы, по большей части относящиеся к научным секретам.
Вы должны судить Майкла Кейна так, как судил его я. Какими бы ни были ваши чувства, не осуждайте его сразу как лжеца, потому что, если бы вы видели его таким, каким видел его я в номере отеля в Ницце, говорящего сдержанными фразами, с невидящим взглядом, уставившимся в потолок, словно на сам Марс, меняющимся вместе с настроением, испытываемым им, когда он вспоминал ту или иную сцену, вы бы поверили ему столь же безоговорочно, как и я.
Эдвард П. Бредбери.
Честер–сквер,
Лондон, C.B.I.
Апрель 1965 г.
