Книга: Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красная игра.Бегство из сумерек
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

Прочитав отчет в компьютер, Райан идет к пульту под экраном и открывает выдвижной ящик, где лежит красный бортжурнал, готовый принять его заметки. Он садится за свой стол и, мурлыча песенку, выполняет кое-какие расчеты. Работает механически, но быстро. Наконец, удовлетворенный, завершает работу.
Теперь у него есть пятнадцать свободных минут. Он опять извлекает из ящика красный бортжурнал, проводит черту под своим официальным рапортом и пишет:
«Один в корабле, я испытываю взлеты и падения эмоций, не закаленных необходимостью менее механической работы, чем та, которую я выполняю, не отвлекаемый присутствием остальных».
Он перечитывает написанное, хмурится, пожимает плечами, продолжает:
«Это причиняет глубокую боль и делает меня добычей собственных чувств. Это также доставляет и большую радость. Час назад я вглядывался через иллюминатор в бесконечные пространства и припомнил, что я, что все мы, как группа, сделали для своего спасения. Мой ум возвращается назад, туда, — чем мы были в прошлом и чем будем в будущем».
Перо Райана повисает над страницей. Он делает пишущие движения над журналом, но не в состоянии облечь мысли в слова.
Наконец сдается, проводит еще одну черту под записью, захлопывает журнал и убирает его в ящик.
Потом передумывает, достает обратно и продолжает торопливо писать:
«Мир болен и даже наша компания была затронута недугом. Мы не остались незапятнанными. Мы продали некоторые наши идеалы. Но, может быть, разница была в том, что мы сознавали, что продаемся. Мы понимали, что делаем, и потому оставались разумными, когда почти все остальные впали в безумство.
Правда также, что мы стали в какой-то мере равнодушны к ужасам вокруг нас, отгородились от них — даже оправдывали какие-то из них, — даже смешивались со всем стадом время от времени. Но у нас была цель — наше ощущение предназначения. Это поддерживало нас. Я, однако, не отрицаю, что иногда поддавался и совершал поступки, о которых сейчас склонен сожалеть. Но, может, это и стоило того. В конце концов, мы уцелели!
Может быть, других оправданий и не нужно.
Мы сохранили наши головы и сейчас летим колонизовать новую планету. Дать начало новому обществу с более чистыми, достойными, разумными принципами.
Пусть циники думают, что это недостижимый идеал. Со временем все станет так же плохо, скажут они. Что ж, может быть, и не станет. Может быть, на этот раз мы на самом деле сумеем построить разумное общество!
Ни один из нас не безупречен. Особенно эта компания! Все мы ссоримся, у всех есть качества, которые другие находят раздражающими. Но суть в том, что мы — семья. Будучи семьей, мы можем спорить, в чем-то сильно расходиться — даже в какой-то степени ненавидеть друг друга — и все-таки выжить.
В этом наша сила».
Райан зевает и смотрит на часы. У него есть еще несколько свободных минут. Он смотрит на бумагу и опять начинает писать:
«Когда я оглядываюсь на нашу земную жизнь, особенно к концу, я осознаю, в каком же мы были напряжении. Рутина корабля успокоила меня, позволила понять, во что же я превратился. Мне не нравится то, чем я стал. Наверное, надо стать волком, чтобы драться с волками. Этого никогда больше не случится. Были времена, не могу отрицать, когда я потерял веру в свои идеалы — и даже в свои чувства. Некоторые события словно в тумане — некоторые почти совсем забылись (хотя, не сомневаюсь, кто-то из моих родственников или друзей сумеет мне напомнить). Слабо верится, что обществу понадобилось так мало времени, чтобы потерпеть крах.
Что, несомненно, вызвало травму — внезапность. Очевидно, признаки надвигающихся кризисов существовали, и, наверное, мне следовало бы обратить внимание на них — но внезапно весь этот хаос обрушился на весь мир! То, на что мы ворчали на манер стариков, недовольных меняющимися временами, оказалось, я понимаю теперь, гораздо более серьезными показателями социальных потрясений. Стремительный рост населения, уменьшение производства продуктов — это были старые проблемы, о которых говорил еще Иеремия, — но они навалились на нас неожиданно. Возможно, мы намеренно отказывались признать эту проблему точно так же, как люди отказывались признать возможность войны с Германией в конце тридцатых. У нас, хомо сапиенс, есть замечательная способность прятать головы в песок, притворяясь, что ничего не боимся».
Райан мрачно улыбается. Это так, думает он. Люди в стрессовой ситуации начинают обычно заниматься десятком надуманных проблем, оставляя реальность совершенно нетронутой, потому что с ней слишком трудно справиться. Как тот человек, что потерял в доме шестипенсовик, но решил поискать его на улице, потому что там светлее и он сэкономил бы на свечах.
Он добавляет в журнал:
«И всегда находится какой-нибудь чертов мессия, отвечающий их потребностям, — кто-то, за кем они слепо пойдут, потому что слишком боятся положиться на свой здравый смысл. Вроде Дон Кихота, возглавляющего гадаренских свиней!»
Райан вслух смеется.
«Вожди, фюреры, дуче, пророки, провидцы, гуру… Сотню лет миром правили плохие поэты. Хороший политик лишь в небольшой степени провидец — в сущности он должен быть человеком, видящим практические, сиюминутные нужды людей и пытающимся что-то делать с этим. Провидцы хороши, чтобы воодушевлять людей, — но это худший тип лидеров: они пытаются навязать свои довольно простые предвидения чрезвычайно сложному миру! Почему политика и искусство так перемешались за последнюю сотню лет? Почему плохим художникам достались народы в качестве холстов для писания своего обрывочного, поверхностного вздора? Возможно, потому, что политика, как до нее религия, перестала быть эффективной силой и нужно было найти что-то новое. И явилось искусство — до тех пор, пока в свою очередь его что-то не заменит. Подвернется ли это что-то? Трудно сказать. На Мюнхене 15040 мы, вероятно, никогда не узнаем, уцелеет мир или нет.
Слава Богу, что мы вовремя проявили инициативу и отправили этот корабль к звездам!»
Времени писать больше нет. Райан торопливо откладывает бортжурнал и приступает к регулярной проверке двигателя корабля, прогоняя тест практически для каждого отдельного узла.
Он никогда не готовился на астронавта и сам обучился процедуре управления кораблем. Никто не планировал, что именно Райан будет стоять в данный момент в рубке управления.
Вообще-то говоря, он был простым преуспевающим бизнесменом.
Пока выполняется рутинная проверка, он предается воспоминаниям о временах, когда ему даже мысль о космическом путешествии не приходила в голову.
Он видит себя — крепко сложенного сорокалетнего мужчину — стоящим спиной к огромному зеркальному окну просторного офиса, с шикарным ковром на полу. У него крупное лицо с упрямым взглядом, широкая спина, ладони с короткими пальцами сцеплены за спиной.
До того как Райан безраздельно посвятил себя кораблю и своим погруженным в сон спутникам, уподобившись средневековому монаху, призванному хранить знания и жизни, содержащиеся в этом движущемся монастыре, — он был человеком, находящимся почти постоянно в состоянии боя.
…Лет десять тысяч назад он был бы во главе стаи волосатых сородичей, с бивнем в руке…
А в наше время он занимался игрушками.
Нет, он не строгал по-крестьянски кукол-марионеток в уютном маленьком домике. Райан владел фирмой, дававшей в год в среднем миллион фунтов прибыли, производившей игрушечные видеофоны, пластмассовые молотки, чудесные миниатюрные фейерверки, говорящих кукол в натуральную величину, машины по колено высотой с автоматической сменой передач, крохотные электрические кухонные автоматы, по-настоящему блеющих овец, всякие штучки, которые прыгали, ездили, шумели, ломались, когда кончалось их расчетное время жизни, и тайком выбрасывались родителями в городские узлы быстрого удаления отходов.
Райан нажал на кнопку.
На экране появился его управляющий Оуэн Пауэлл. Он стоял на четвереньках на полу офиса, наблюдая за двумя крохотными куклами, шагающими по ковру.
Когда он произнес: «Хэлло, Райан!», — кукла немедленно отозвалась прекрасно модулированным голосом: «Хэлло, Оуэн!»
— Это та самая говорящая кукла, про которую ты мне рассказывал? — спросил Райан.
— Она самая. — Пауэлл выпрямился. — Я знал, что они смогут, если постараются. Прелесть, правда? Ребенок «впечатывает» в нее свой голос в магазине, скажем, в свой день рождения. После этого она может давать до двадцати пяти ответов на его вопросы, но только этому ребенку. Представь — кукла, которая умеет говорить, вполне разумно, но только с тобой. Детишки с ума будут сходить.
— Если цена будет разумной, — добавил Райан.
Пауэлл был энтузиастом, вот кто и в самом деле был бы счастлив, вырезая игрушки в старой крестьянской хижине. Если бы не получал у Райана двадцать тысяч фунтов в год. Он явно был смущен замечанием Райана.
— Ну, может быть, можно снизить розничную цену до двадцати фунтов. Что скажете на это?
— Неплохо. — Райан нарочно не поощрял Пауэлла. Тот стал бы разбиваться в лепешку за улыбку — и все в ущерб работе. Следовательно, лучше быть с ним посдержаннее.
— Брось это все сейчас. — Райан потер брови. — У нас еще уйма времени правильно определить цену до Рождества, когда мы попробуем выставить несколько штук, посмотрим, как они пойдут, и выпустим к весне большую партию для следующего Рождества.
— Согласен, — кивнул Пауэлл.
— А теперь, — сказал Райан, — я хочу, чтобы ты сделал для меня пару вещей. Первое — свяжись с фабрикой и скажи Эймсу, чтобы использовал брошку марки IV для Королевы кукол. Второе — позвони Дэвису и сообщи ему, что мы прекращаем все поставки, пока он не заплатит.
— Он и август не протянет, если мы это сделаем, — возразил Пауэлл. — Если мы прекратим поставки, ему придется закрываться, шеф. Мы получим только часть того, что он нам должен!
— Мне наплевать, — отмахнулся Райан — Я не позволю Дэвису удрать с товаром еще на десять тысяч фунтов, с тем чтобы он заплатил нам потом, если нам повезет. На таких условиях я бизнес вести не буду. Это окончательно.
— Ну ладно, — пожал плечами Пауэлл. — Это вполне разумно.
— Я думаю.
Райан выключил связь.
Он запустил руку в стол и вытащил флакончик с зелеными таблетками, налил в стакан воды из старомодного графина, стоящего на всегда безупречно чистом столе и, проглотив таблетки, поставил стакан. Затем принял обычную позу, слегка подав голову вперед и заложив руки за спину. Ему нужно было принять решение.
Пауэлл был хорошим управляющим.
Иногда чуть-чуть небрежным. Забывчивым. Но в целом эффективным. Он не был сварливым, как честолюбивый Копрой, или надменным, как его последний управляющий, Эверс.
То, что Райан ошибочно принял сначала за скромность, уважение к уединению другого человека, у Эверса переходило все разумные границы.
Когда управляющий отказывается разговаривать по внутренней связи с исполнительным директором фирмы, упрямо выключая ее, — бизнес становится невозможным.
Райан, конечно, мог бы уважать его чувства, сочувствовать им, если уж на то пошло, как и любой воспитанный человек. Но факты есть факты: нельзя заниматься бизнесом, не разговаривая с другими людьми. Пусть они тебе не знакомы, пусть не очень приятны, по если ты не можешь вести короткий разговор по селектору, то ты бесполезен для фирмы.
Райану самому не всегда приятно общаться со многими из своих ключевых работников, но если надо либо смириться, либо разориться, он выбирает первое.
Пауэлл определенно был хорошим управляющим — умным и изобретательным.
Однако, подумал Райан, я почти ненавижу этого инфантильного беби. Это щенячье выражение лица — вот-вот подпрыгнет и оближет тебе физиономию. Тошно становится, как представишь. В нем и намека не было хоть на какую-то осторожность, или элементарную сдержанность…
Конечно, если посмотреть в лицо фактам, все это оттого, что Пауэлл — валлиец. Открытый и дружелюбный, когда разговаривает с тобой, а за твоей спиной защищает только интересы клана.
Кстати, валлийские банды были самые опасные в городе. Райан пожалел, что еще не купил себе автомат и не научил жену и старшего сына пользоваться им.
Райан вспомнил, что старый Сондерс из «Веселого голоса» недавно здорово озадачил его своими рассуждениями насчет Пауэлла.
— Было бы лучше, — сказал он, — если бы этот твой управляющий, Пауэлл, сменил фамилию. Ты не станешь отрицать, что она звучит по-валлийски, а с этими валлийскими националистами недавно, была куча хлопот. Достаточно одного только намека со стороны твоих конкурентов — скажем, компании «Лунный свет» — через своего представителя по связям с общественностью, и тебя заклеймят в печати как нанимателя валлийских рабочих. А уж это вряд ли пойдет на пользу торговле. Как раз в тот критический момент, когда они выбирают между одним из твоих товаров и товаром другой фирмы — они вспомнят. И просто не купят игрушку от Райана. Улавливаешь, к чему я клоню? Одно твое слово старине Пауэллу, и он сменит фамилию на «Смит».
Райан изобразил на лице улыбку и попрощался. Он выключил связь и погрузился в неприятные размышления.
Во-первых, понятно, что Пауэлл сначала придет в замешательство, а потом, естественно, заупрямится.
Во-вторых, хуже того, Сондерс ни секунды не думал, что Пауэлл валлиец. Он только считал, что у того неподходящая фамилия.
Райан понимал, что находится в серьезной опасности. В то время, как его конкуренты отказывались брать работников с подозрительными фамилиями, каким бы безупречным ни было их происхождение, у Райана работал настоящий, живой валлиец, который запросто мог оказаться националистом, работающим на «Валлийское дело». Чертовски нелепо. Как он мог быть таким беспечным? Почему бы не подумать об этом раньше?..
Он нахмурился: как глупо. Пауэлл слишком поглощен своей работой, чтобы интересоваться политикой. Он был бы последним, кого можно было бы заподозрить в чем-либо подобном.
И все же в этом кое-что есть. Националисты последнее время причиняли массу хлопот, и, с убийством короля, дела на самом деле пошли плохо. Валлийские националисты заявили, что это их рук дело. Правда, и другие группы экстремистов выдали такие же заявления.
Во всяком случае, Пауэлл представляет собой затруднение. Тут нет вопроса. Однако не может же он уволить человека только по подозрению.
Лицо Райана покраснело, а толстые пальцы сильнее переплелись за спиной.
Я тут здорово влип, подумал он, пощипывая себя за нос. Затем вызвал управляющего по кадрам.
Фредерик Мастерсон сидел за столом, трудясь над каким-то графиком. Высокий, худой и бледный Мастерсон был полной противоположностью коренастому и румяному Райану. Когда в его кабинете прозвучал звонок, Фредерик испуганно выронил карандаш из руки и посмотрел на экран. При виде Райана на его губах появилась слабая улыбка.
— А, это ты, — сказал он.
— Фред, мне нужны подробные сведения обо всех наших сотрудниках с иностранными или необычными фамилиями — или любого иностранного происхождения. Я не планирую никаких чисток — просто чтобы подстраховаться.
Он коротко рассмеялся.
— Вот-вот, — усмехнулся Мастерсон. — Ведь твоя фамилия ирландская, не так ли?
— Перестань, Фред. Я не больше ирландец, чем ты. Ни единый мой родственник или предок за последние сто лет даже не видели Ирландии, не то чтобы приехать оттуда.
— Понятно, понятно. «Только назови меня ирландцем — и я тресну тебя по башке дубинкой». — Фред произнес это с нарочитым ирландским акцентом.
— Брось потешаться, Фред, — коротко сказал Райан. — На карту поставлена судьба фирмы. Ты ведь знаешь, сколько на свете идиотов. И чем дальше, тем, по-видимому, хуже. Я просто не хочу зависеть от случайностей. Хочу, чтобы ты разобрался. Если нужно, поставь весь отдел просматривать личные дела на предмет малейшего намека на что-нибудь необычное. Исследуй браки, происхождение семьи, обучение в школе, прежние места работы. И никаких дальнейших действий. Я не собираюсь никем жертвовать.
— Разумеется, — иронически заметил Мастерсон.
— Да перестань же, Фред. Я просто хочу подготовиться. На тот случай, если какие-нибудь конкуренты начнут нас доставать. Естественно, я буду защищать своих сотрудников до конца. Это один из путей убедиться, что я могу защитить их — для начала от каких-либо сплетен.
Мастерсон вздохнул.
— А что с теми, у кого негритянская кровь? Из Вест-Индии? Их порядочно понаехало, прежде чем стали всех отсылать обратно.
— Ладно. Не думаю, что в данный момент кто-либо имеет что-то против черных, не так ли?
— В данный момент нет.
— Отлично.
— Но разве знаешь…
— Да.
— Я хочу защитить их, Фред.
— Разумеется…
Райан отключил связь и вздохнул.
Он вдруг вспомнил сон, виденный им прошлой ночью. Странно, как неожиданно вспоминаются сны спустя долгое время после того, как они снились.
Сон был про кошку и старый дом, где он жил с родителями. Там, позади дома, был большой заросший сад, в котором обитало несколько кошек. Во сне было пневматическое ружье, которое у него тогда было, и бело-рыжая кошка — чужая, — пробравшаяся в сад. Кто-то — не он сам — выстрелил в нее. Он сам не хотел стрелять, но сопровождал этого другого человека. В кошку уже стреляли однажды, и ее подлечили соседи. На левом боку у нее красовался кусок лейкопластыря. Его попутчик выстрелил из ружья и тяжело ранил кошку, но та словно и не заметила этого и продолжала, задрав хвост и мурлыча, идти вдоль стены. Бок ее был разворочен пулей, но кошка не замечала этого.
Она вошла в дом, пробралась на кухню, не переставая мурлыкать, и уткнулась в миску одной из местных кошек.
Райан был в замешательстве: убить ее, чтобы избавить от страданий, или оставить в живых. Похоже, никаких страданий она не испытывала…
Райан встряхнул головой: какой мерзкий сон. К чему бы это?
Впрочем, у него никогда не было бело-рыжей кошки.
Райан пожал плечами. Боже ты мой, сейчас не время размышлять о глупых снах. Ему предстоит кое-что тщательно обдумать. Сугубо реалистично. Он гордился тем, что был прагматиком и хорошо известен своими незаурядными предпринимательскими качествами. Он владел лучшими кадрами в индустрии игрушек. Люди просто рвались работать в «Игрушках Райана»: платили больше, да и условия были лучше. Райана уважали конкуренты и даже профсоюзы. В «Игрушках Райана» никогда не существовало никаких проблем.
Ему необходимо обдумать свои дела. И, конечно, прежде всего в своей стране, так как экспорт «Райана» держится на высоком уровне.
Точнее, держался, подумал Райан, пока мощная волна национализма не захлестнула мир и не заморозила внешнюю торговлю.
Ну, это все-таки пройдет. Небольшая встряска, она всем пойдет на пользу. Заставит людей почувствовать землю. Нужно научиться справляться с этими странными патриотическими кризисами, которые приходят и уходят. Он сам не увлекался политикой. Либерал «с маленькой буквы», как он любил себя называть. У него была превосходная система распределения прибыли на фабрике, множество надбавок, соглашение с профсоюзами, что по его смерти управление фабрикой перейдет к рабочим с выплатой определенного процента его семье. Он был двумя руками за социализм, если он вводится безболезненно. Твердо отказался иметь личного врача и, наравне со всеми, пользовался национальной медицинской службой. Не будучи фамильярным со своими рабочими, он был с ними в хороших отношениях, и его любили.
Эта глупая расистская чепуха придет и уйдет. Есть шанс, что она вовсе не затронет его фабрику.
Райан глубоко вздохнул. Он становится слишком мнительным, вот в чем беда. Может, из-за того, что его грызет этот чертов баланс с Дэвисом. Все равно с Дэвисом надо держать жесткую линию, пусть даже это означает потерю нескольких тысяч. Лучше распроститься с деньгами, лишь бы избавиться от связанных с ними хлопот.
Он еще раз позвонил Пауэллу.
Тот опять ползал на четвереньках, забавляясь с куклой.
— Ой, — сказал он, выпрямляясь.
— Ты выполнил то, о чем я тебя просил, Пауэлл?
— Да. Я поговорил с Эймсом и позвонил Дэвису. Он сказал, что постарается.
— Молодец, — похвалил Райан и торопливо отключился, увидев довольную улыбку на лице Пауэлла.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8