Глава 3
Вопрос поставлен некорректно
Вмешательство Межзвездного Департамента в историю с Луммоксом отнюдь не было результатом слухов; оно, скорее, усилило их. Гринберг позвонил окружному судье, попросил его разрешения использовать зал судебных заседаний и предупредил, чтобы все свидетели и участники были на месте завтра к десяти часам утра. Включая, конечно, и внеземное существо — причину всей суматохи. Судья О’Фаррел переспросил:
— И существо… оно вам тоже необходимо?
Гринберг уточнил, что именно оно и нужно ему больше всего, так как участие этого внеземного существа и явилось причиной его, Гринберга, прибытия.
— Судья, мы в Межзвездном не любим совать нос в ваши дела. После того, как я взгляну на это создание и задам пару дюжин вопросов, я, скорее всего, поспешу откланяться… что устроит нас обоих. Это злосчастное существо — единственная причина моего появления. Итак, я могу надеяться, что он будет на месте?
— Э-э-э… видите ли, он слишком велик, чтобы его можно было доставить в суд. Я не видел его пару лет и предполагаю, что с тех пор он несколько подрос… хотя и в то время он был непомерно велик. Не могли бы вы ознакомиться с ним в том месте, где он пребывает?
— Не исключено, хотя должен признаться, у меня есть предубеждение против всего, что запутывает дело. А где он находится?
— Там, где обычно, у своего владельца. У них небольшой домик за городом, в нескольких милях.
Гринберг задумался. Он был вполне современным человеком, который не придает значения тому, где ест и спит, когда находится при исполнении служебных обязанностей, но он предпочитал, чтобы все остальные исправно выполняли свой долг, иначе бесконечная чехарда дел в Межзвездном Департаменте никогда не кончится.
— Я предпочел, бы избежать поездки за город, так как намерен, если возможно, завтра к полудню вернуться в столицу. Дело безотлагательное… связанное с марсианской нотой. — Когда Гринберг хотел поторопить кого-то, он всегда прибегал к этому приему.
Судья О’Фаррел сказал, что примет это к сведению, и добавил:
— Мы постараемся возвести временную постройку на лужайке у суда.
Два дня назад, когда Луммокс отправился на злополучную прогулку, судья был на рыбалке. К его возвращению суматоха уже улеглась, и он, придерживаясь принципа, избегал слухов, газетных статей и пустой болтовни, связанной с делом, которое ему предстояло рассматривать. Позвонив Дрейзеру, О’Фаррел не предполагал, что с доставкой Луммокса возникнут какие-то трудности.
Шериф встретил О’Фаррела, высунувшись из оконца на крыше.
— Судья, вы в своем уме?
— А? Что с вами?
Дрейзер попытался объяснить; судья отверг его объяснения. В конце концов они оба позвонили мэру. Но мэр тоже был с судьей на рыбалке, поэтому он положил свой голос на чашу весов О’Фаррела.
— Вы меня удивляете, — сказал он Дрейзеру. — Мы не можем позволить, чтобы важное официальное лицо думало о нашем городе, как о каких-то задворках, где не могут сделать такое простое дело.
Дрейзер застонал и отправился связываться со Стальной и Сварной Компанией.
Шериф Дрейзер принял решение переселить Луммокса еще до рассвета, когда улицы относительно пустынны, но никто не позаботился ознакомить с этим замыслом Джона Томаса; он проснулся в четыре утра в холодном поту, прервав бредовые видения, в которых с Луммоксом случилось что-то ужасное.
Пока мир вокруг не прояснился, Джон Томас был мрачен и неразговорчив; он был типичной «совой» — одним из тех, у кого по утрам низкое содержание сахара в крови и которые ни на что не годны, пока не позавтракают, — на этой процедуре он и настаивал.
Шериф Дрейзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт использовала выражение «мама-знает-лучше» и сказала: «Дорогой мой, не думаешь ли ты, что было бы лучше…»
— Я хочу позавтракать. И Луммокс тоже.
— Молодой человек, — сказал Дрейзер, — вы неправильно ведете себя. Прежде всего вы должны понять, что вас могут ожидать большие неприятности. Так что шевелитесь. Вы можете позавтракать в городе.
Но Джон Томас уперся.
— Джон Томас! — воскликнула мать. — Ты слышал, что тебе сказали?! Ты становишься таким же трудным, как твой отец.
Такое сравнение с отцом поразило сына.
— Почему ты не защищаешь меня, мама? — резко спросил он. — В школе меня учили, что человека не могут забрать из своего дома без предъявления ордера. Похоже, что ты стараешься помочь им, а не мне. На чьей ты стороне?
Столкнувшись с таким упрямым неповиновением, мать изумленно посмотрела на сына.
— Джон Томас! Ты не имеешь права так разговаривать со своей матерью!
— Это верно, — согласился Дрейзер. — Будь вежлив с матерью, а то я влеплю тебе затрещину — неофициально, конечно. Если тут есть что-то неправомерное, так это мальчик, который грубит старшим. — Он расстегнул мундир и вынул сложенную бумагу. — Сержант Мендоза доложил, как ты пытался уклониться от ответственности… так что я подготовился. Вот ордер. Теперь ты пойдешь? Или мне придется тащить тебя?
— Это предписание из суда, — вздохнул Джон Томас, — здесь сказано, что я должен явиться и доставить Луммокса.
— Так оно и есть.
— Но к десяти часам! Здесь не сказано, что я не могу сначала позавтракать… и что я должен что-то делать до десяти часов.
Шериф раздулся и издал глухой стон. Его обычно розовое лицо побагровело, но он промолчал.
— Мама! — сказал Джон Томас. — Я хотел бы поесть! А вы не присядете с нами?
Мать посмотрела на Дрейзера, потом перевела взгляд на сына и закусила губу.
— Не волнуйся, — наконец сказала она. — Сейчас я приготовлю завтрак. Мистер Дрейзер, не хотите ли кофе?
— А? Очень любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я с самого утра на ногах.
Джон Томас посмотрел на них.
— Я сбегаю посмотреть на Луммокса. — Помедлив, он добавил: — Я сожалею, что был груб с тобой, мама.
— Не будем говорить об этом, — холодно ответила миссис Стюарт.
Джон Томас хотел добавить еще кое-что в свое оправдание, но благоразумно сдержался и вышел. Луммокс мирно посапывал, наполовину вывалившись из своего укрытия. Его центральный глаз, как обычно во время сна, был обращен к шее; когда Джон Томас подошел, глаз повернулся в орбите: та часть Луммокса, которая бодрствовала, узнала мальчика, но звездное создание не проснулось. Удовлетворенный, Джон Томас вернулся домой.
Во время завтрака атмосфера смягчилась. Когда Джон Томас умял две порции омлета, до крошки подобрал гренки и влил в себя пинту какао, он уже был готов признать, что шериф Дрейзер всего лишь выполняет свои обязанности, что он не из тех, кто ради собственного удовольствия пнет собаку. Что же касается шерифа, то и он, размягченный завтраком, решил, что с мальчиком не произойдет ничего страшного, если он время от времени будет чувствовать твердую руку… ведь его бедная мать вынуждена одна воспитывать сына; а она, похоже, достойная женщина. Он аккуратно кусочком хлеба подобрал с тарелки остатки омлета и сказал:
— Честное слово, миссис Стюарт, я чувствую себя куда бодрее. Одинокой женщине нелегко торчать у плиты… а мои ребята обойдутся.
Миссис Стюарт приложила ладонь ко рту.
— О, я забыла о них! Сейчас я быстренько сварю еще кофе, — засуетилась она. — Сколько их?
— Пятеро. Но не стоит беспокоиться, мадам, они позавтракают после дежурства. — Он повернулся к Джону Томасу. — Вы готовы, молодой, человек?
— Мхм… — Джон Томас повернулся к матери. — А почему бы не покормить их, мама? Мне все равно еще рано будить Луммокса и кормить его.
К тому времени как Луммокс проснулся и поел, а пятеро полисменов наслаждались второй чашкой кофе после куска горячего мяса, Джон Томас уже воспринимал все случившееся не как арест, а как приключение. И когда процессия наконец двинулась в путь, давно уже минуло семь.
Луммокса удалось доставить во временное убежище позади здания суда лишь после девяти. Луммокс с наслаждением вдохнул запах стали и тут же выразил желание попробовать. Джон Томас был вынужден проявить твердость. Он вошел в клетку вместе с Луммоксом, лаская его и уговаривая не волноваться, и оставался вместе с ним, пока накрепко не приварили дверь. Он не на шутку встревожился, увидев, сколько стали пошло на клетку, у него не было возможности объяснить шерифу Дрейзеру, что для Луммокса нет ничего более лакомого, чем сталь.
Теперь говорить об этом было поздно, тем более что шериф прямо раздувался от гордости, глядя на клетку. Времени для рытья фундамента не было, поэтому помещение для Луммокса представляло собой ящик, все стенки которого, а также потолок состояли из стальных брусьев.
Ладно, подумал Джон Томас, черт с ними. Умники! Не сочли нужным даже обратиться ко мне… Придется сказать Луммоксу, чтобы не пытался под страхом наказания полакомиться своей тюрьмой. Будем надеяться на лучшее.
Луммокс попытался уклониться от спора. С его точки зрения, это было так же глупо, как попытка заключить голодного мальчишку в тюрьму из шоколада и бисквитных пирожных. Один из рабочих прислушался и сказал:
— Похоже, гора заговорила?
— Он таков и есть, — коротко ответил Джон Томас.
— Ага, — человек посмотрел на Луммокса и вернулся к работе. Человеческая речь, которую можно услышать от внеземных существ, не в новинку, особенно в стереопрограммах, и человек, похоже, воспринял ее как должное. Но вскоре он снова остановился.
— Вообще-то, это никуда не годится, чтобы животное говорило.
Джон Томас промолчал; это были не те слова, на которые стоило отвечать.
Наконец у него появилось время тщательнее поинтересоваться тем, что его беспокоило. Впервые он заметил это после злосчастной прогулки Луммокса: две припухлости в районе плеч. Со вчерашнего дня они увеличились, и это встревожило Джона Томаса, так как сначала он думал, что это простые синяки, хотя поставить синяк Луммоксу было не так-то просто.
Выстрел из базуки мистера Ито не причинил ему никакого вреда, в том месте, куда ударил заряд, была лишь небольшая, чуть припудренная ссадина; взрыв, который мог бы уничтожить танк, был для Луммокса не больше, чем легкий пинок копытом… он удивил, но не принес вреда.
Луммокс мог пораниться, прорываясь сквозь садовый домик, но это выглядело неправдоподобно. Скорее всего, он пострадал, когда обвалился виадук. Такая масса могла убить и слона. Конечно, Луммокс был далеко не таким хрупким, как слон… и все же он мог пострадать при обвале.
Черт возьми! Припухлости стали больше, настоящие опухоли, и поверхность их мягче и тоньше, она уже не напоминала броню, в которую Луммокс был закован с головы до ног. Насколько Джон Томас помнил, Луммокс никогда не болел; отец тоже никогда не упоминал, чтобы с Луммоксом что-то было не в порядке. Он не менялся ни сегодня, ни вчера, ни позавчера — исключая то, что все рос и рос.
Сегодня вечером надо посмотреть дневник дедушки и записки прадедушки. Может быть, он в чем-то ошибается…
Джон Томас попытался вдавить палец внутрь одной из опухолей; Луммокс слегка дернулся. Джон Томас остановился и обеспокоенно спросил:
— Болит?
— Нет, — ответил детский голосок. — Щекотно.
Ответ ничего не дал. Джон Томас знал, что Луммокс боится щекотки, но обычно для этого требовалось нечто вроде лома или мотыги. Значит, опухоль очень чувствительна. Он уже хотел продолжить дальнейшее исследование, как его остановил голос из-за спины.
— Джон! Джонни!
Он повернулся. С другой стороны клетки на него смотрела Бетти Соренсен.
— Здорово, Червячок. Получила мое послание?
— Да, но только после восьми. Ты же знаешь, какие у нас в общежитии правила. Привет, Луммокс! Как ты себя чувствуешь, малыш?
— Отлично, — сказал Луммокс.
— Вот почему и я здесь, — сказал Джон Томас. — Идиоты вытряхнули меня из постели еще до рассвета. Чушь какая-то.
— Наконец-то тебе повезло увидеть рассвет. Но из-за чего вся суматоха? Я думала, что слушание будет только на будущей неделе.
— Так оно и должно было быть. Но явился какой-то столичный сундук из Межзвездного Департамента. Он и потребовал…
— Что?
— А в чем дело?
— В чем? Да во всем! Я не знаю этого человека из столицы. Я думала, что придется иметь дело с судьей О’Фаррелом… и я знаю, как его пронять. А этот новый судья… ну, тут я не знаю. А во-вторых, у меня появились кое-какие идеи, над которыми надо еще подумать. — Она нахмурилась. — Мы должны добиться отсрочки.
— Чего ради? — спросил Джон Томас. — Почему бы нам не пойти в суд и не рассказать всю правду?
— Джонни! Ты безнадежен! Будь все так просто, не нужно было бы никакого суда.
— Может, это было бы и к лучшему.
— Но… Слушай, Упрямец, перестань распускать сопли. И если нам нужно там быть меньше, чем через час… — Она взглянула на башенные часы на старинном здании суда. — Хорошенькие дела. Нам нужно двигаться побыстрее. Первым делом надо зарегистрировать Луммокса как движимое имущество.
— Глупо. Я тебе говорю, что это ни к чему. Мы не можем считать его имуществом. Он не кусок земли.
— Человек может зарегистрировать в этом качестве корову, лошадей, дюжину свиней. Плотник — свои инструменты. А актриса может объявить своим имуществом гардероб.
— Но это не значит, что можно зарегистрировать в этом качестве Луммокса. Я прослушал тот же курс коммерческого права, что и ты. Они поднимут нас на смех.
— Перестань увиливать. Я говорю о втором разделе этого курса. Если бы ты представил Лумми на выставку, он был бы «орудием твоего труда», не так ли? И пусть они доказывают, что это не так. Наше дело — успеть зарегистрировать Луммокса как имущество, на которое невозможно наложить арест, до того как дело решится не в твою пользу.
— Если они что-то затевают против меня, им придется иметь дело с моей матерью.
— Нет, это не так. Я уже узнавала. После того как твой отец составил завещание, она не имеет права тронуть ни одного цента.
— Неужели? — с сомнением спросил он.
— Ох, да поторопись же! Если мы сумеем убедить суд, закон будет на нашей стороне.
— Ну, ты и проныра, Бетти. — Джон Томас проскользнул сквозь загородку, обернулся и сказал: — Лумми, я буду через минуту. Ты оставайся здесь.
— Почему? — спросил Луммокс.
— Не спрашивай «почему?». Просто жди меня здесь.
— Хорошо.
На лужайке перед зданием суда уже собралась толпа: люди глазели на Луммокса в его новых владениях. Шериф Дрейзер отдал приказ обнести этот участок канатами, а двое его сотрудников следили за порядком. Молодые люди нырнули за ограждение, и пробились сквозь толпу к ступенькам суда. Нотариальная контора находилась на втором этаже; там они и обнаружили заведующую, сухопарую старую деву.
Мисс Шрейбер выразила ту точку зрения на факт регистрации Луммокса, какую и ожидал Джон Томас. Но Бетти возразила, что в функции провинциального чиновника не входит решать, что человеку определять как свое движимое имущество, и тут же привела совершенно фантастическую историю, как один человек потребовал зарегистрировать свое эхо. Мисс Шрейбер неохотно заполнила соответствующие бумаги, получила причитающийся налог и вручила им заверенную копию.
Было уже почти десять часов. Джон Томас выскочил и торопливо побежал вниз, но остановился, увидев, что Бетти встала на площадку напольных весов.
— Поторопись, Бетти, — попросил он. — У нас для этого нет времени.
— Я уже давно не взвешивалась, — сказала Бетти, разглядывая себя в зеркале. — И, кроме того, мне надо привести себя в порядок. Я должна выглядеть как можно лучше.
— Ты и так прекрасно выглядишь.
— О Джонни, никак это комплимент?
— Это не комплимент. Поторопись. Я еще должен кое-что сказать Луммоксу.
— Спусти пары. Ты должен выглядеть не меньше чем на десять тысяч. — Она разгладила брови, потом придала им окраску по модели «мадам Сатана», решив, что это делает ее старше. Потом она решила нарумянить щеки, но отказалась от своего намерения, видя, что Джонни закипает. Они выскочили из здания суда.
Несколько минут было потрачено на то, чтобы убедить полисмена, что у них есть право оказаться по ту сторону загородки. Джонни увидел, что у клетки Луммокса стоят двое мужчин. Он прибавил шагу.
— Эй! Вы, двое! Уходите отсюда!
Судья О’Фаррел обернулся и моргнул.
— Почему вы так взволнованы, молодой человек?
Его спутник тоже повернулся, но промолчал.
— Я? Во-первых, я его хозяин. Во-вторых, он не любит, когда на него глазеют посторонние. Поэтому идите за канаты. — Он повернулся к Луммоксу. — Все в порядке, малыш, Джонни с тобой.
— Привет, Джонни.
— Как поживаете, судья?
— Добрый день, Бетти. — Судья посмотрел на Бетти, пытаясь понять, что в ней изменилось, затем повернулся к Джону Томасу: — А ты, должно быть, из дома Стюартов. Я — судья О’Фаррел.
— Ох, простите меня, господин судья, — краснея, сказал Джон Томас. — Я думал, вы просто зевака.
— Естественно. Мистер Гринберг, этот мальчик Стюарт… Джон Томас Стюарт. Молодой человек, это досточтимый Сергей Гринберг из Межзвездного Департамента. — О’Фаррел обернулся: — Ах, да… Это мисс Бетти Соренсен… Что ты сделала со своим лицом?
Бетти с достоинством проигнорировала это замечание.
— Имею честь приветствовать вас, господин Посланник.
— Прошу вас — просто «мистер Гринберг», мисс Соренсен. — Гринберг повернулся к Джонни. — Вы имеете какое-то отношение к тому Джону Томасу Стюарту?
— Я Джон Томас Стюарт Одиннадцатый, — спокойно ответил Джонни. — Наверное, вы имеете в виду моего прапрапрапрадедушку.
— Скорее всего, так оно и есть. Сам-то я родился на Марсе, довольно далеко… Я не знал, что ваша семья имеет отношение к этому делу. Может быть, как-нибудь попозже мы поболтаем об истории Марса.
— Я никогда не был на Марсе, — признался Джонни.
— Да? Удивительно. Хотя вы еще так молоды.
Бетти слушала их разговор, навострив уши, и пришла к выводу, что этот судья, если это именно он, должен быть мягче и покладистее, чем О’Фаррел. Ведь припомнить, что с фамилией Джонни что-то связано… это нельзя скидывать со счета.
— Вы заставляете меня проиграть два пари, мистер Стюарт, — продолжал Гринберг.
— Простите, сэр…
— Относительно этого создания. Я думал, вряд ли удастся доказать, что он из «Вне». Я ошибался: эта громадина, конечно, не с Земли. Но в любом случае, окажись оно внеземного происхождения, я был уверен, что ранее сталкивался с подобным существом, по крайней мере, видел в каталогах. Но сейчас я просто ошеломлен. Кто он и откуда явился?
— Это всего лишь Луммокс. Так мы его зовем. Мой прапрадедушка привез его на «Летающем Лезвии»… это был его второй рейс.
— Так давно? Ну что ж, это кое-что проясняет во всей этой таинственной истории; полет состоялся еще до того, как наш Департамент стал вести свои записи… точнее, еще до того, как появился сам Департамент. Но я все еще не могу понять, как это милое создание могло исчезнуть, не оставив и следа в исторических книгах. Я читал о рейсе «Летающего Лезвия» и помню, что они привезли много экзотики. Но такого не припоминаю… кроме того, все внеземные существа в те дни были большой диковинкой.
— Видите ли… Словом, капитан не знал, что Луммокс на борту. Прапрадедушка пронес его на корабль в своей сумке и так же вынес.
— В сумке? — Гринберг не мог оторвать глаз от необъятной фигуры Луммокса.
— Да, сэр. Конечно, Луммокс был тогда куда меньше.
— В таком случае я вынужден поверить.
— У меня есть снимки. Он был ростом со щенка колли.
— Мда… Он напоминает скорее трицератопса, чем колли. Не слишком ли дорого вам обходится его кормежка?
— О нет. Лумми ест все. Ну, почти все, — торопливо поправился Джон Томас, бросив опасливый взгляд на стальные брусья. — И вообще может долго обходиться без еды. Да, Лумми?
Луммокс лежал, вытянув все свои ноги и демонстрируя бесконечное терпение, что он мог делать, когда это было необходимо. Поглядывая на Бетти и на судью, он слушал болтовню своего друга и мистера Гринберга. Услышав вопрос, он открыл огромную пасть:
— Да, только мне это не нравится.
Мистер Гринберг поднял брови.
— Я не знал, что он говорящий.
— Что? О, конечно. Лумми болтал, еще когда мой папа был мальчиком… Да, надо же вас познакомить. Эй, Лумми… Я хочу представить тебе мистера Гринберга.
Луммокс посмотрел на Гринберга без всякого интереса и сказал:
— Как поживаете, господин Посланник Гринберг?
«Как поживаете» он выговорил достаточно ясно, а титул и имя пробормотал.
— Здравствуйте, Луммокс. — Гринберг рассматривал Луммокса, пока часы на башне не пробили десять. О’Фаррел повернулся к нему:
— Десять часов, господин Посланник. Я думаю, нам пора начинать.
— Не спешите, — рассеянно сказал Гринберг, — без нас слушание все равно не начнется. В этом расследовании меня интересует один аспект. Мистер Стюарт, каков ОКИ, относительный коэффициент интеллектуальности у Луммокса в сравнении с человеческой шкалой?
— Что? Ах, это… Я не знаю, сэр.
— Господи, неужели никто не пытался его установить?
— В общем-то нет, сэр… То есть я имею в виду «да, сэр». Кто-то пытался предлагать ему какие-то тесты во времена моего дедушки, но дедушке так не понравилось, как они обращались с Луммоксом, что он прогнал всех. С тех пор мы стараемся, чтобы посторонние не общались с Луммоксом. Но он очень сообразительный. Можете сами убедиться.
— Это животное, — прошептал судья О’Фаррел на ухо Гринбергу, — не более сообразительное, чем такса, оно всего лишь может, как попугай, подражать человеческой речи. Я знаю.
— Я все слышал, судья, — возмущенно сказал Джон Томас. — Вы просто предубеждены!
Судья собрался было ответить, но Бетти опередила его:
— Джонни! Помни, что я тебе говорила… все разговоры буду вести я.
Гринберг не обратил на нее внимания.
— Были ли какие-нибудь попытки изучить его язык?
— Сэр?
— Мда… скорее всего, нет. И он мог попасть сюда в таком юном возрасте, что просто еще не умел разговаривать… на своем собственном языке, я имею в виду. Но какой-то центр речи должен быть: все ксенологи в один голос утверждают, что центр управления речью имеется только у тех существ, которые могут его использовать. Иными словами, он никогда бы не смог освоить даже зачатки человеческой речи, если бы его соплеменники не использовали вербальную форму общения. А писать он умеет?
— Каким образом, сэр? У него же нет рук.
— Мда… верно. Ну, что ж, отвлекаясь от теории, могу ручаться, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи считают, что высокоразвитые виды, которые можно сравнивать с хомо сапиенс, всегда характеризуются тремя параметрами: центром речи, способностью к манипулированию предметами и, как следствие первых двух, определенным уровнем письменности. Мы должны признать, что Луммокс обладает только первым. Вы изучали ксенологию?
— Немного, сэр, — смутившись, признался Джон Томас, — те несколько книг, которые я мог найти в библиотеке.
— Для вас неплохо. Здесь широкое поле для исследований. Вы были бы удивлены, узнав, как трудно найти толковых ксенологов даже для работы у нас. Но я не случайно задал этот вопрос: как вы знаете, наш департамент оказался вынужденным вмешаться в это дело. Из-за него, — Гринберг показал на Луммокса. — Не исключено, что ваш воспитанник принадлежит к расе, которая связана с нами договором о взаимных обязательствах. Несколько раз, как это ни странно, посетителей с других планет принимали за диких животных, и результаты таких заблуждений были, как бы это поточнее выразиться, довольно печальны. — Гринберг невольно нахмурился, припомнив тщательно скрываемый факт, что член семьи посла с Аладора был найден обычным чучелом в лавке древностей на Виргинских островах. — Но здесь такой опасности нет.
— Конечно, сэр, Луммокс… ну, он просто как член нашей семьи.
— Отлично. — Посланник вернулся к судье О’Фаррелу. — Могу я посоветоваться с вами, судья? С глазу на глаз, всего на одну минуту.
— Да, сэр.
Мужчины отошли в сторону, а Бетти поспешила к Джону Томасу.
— Дело в шляпе, — прошептала она, — если, конечно, ты будешь держать себя в руках и не наделаешь глупостей.
— А я что делаю? — возмутился Джон Томас. — Но с чего ты взяла, что все в порядке?
— Это очевидно. Ему нравишься ты, ему нравится Луммокс.
— Одно с другим не связано.
— Постарайся, чтобы твой пульс был в норме, и следуй за мной. Мы еще с них взыщем, вот увидишь.
Поодаль Гринберг беседовал с судьей О’Фаррелом.
— После того, что я тут услышал и увидел, мне кажется, судья, что Межзвездный Департамент должен отказаться от участия в этом деле.
— Что? Не понимаю вас, сэр.
— Позвольте, я объясню. Все, что я хотел бы сделать, — это отложить слушание на двадцать четыре часа, за это время я успел бы связаться с Департаментом и изложить свои соображения. Затем я мог бы откланяться, оставив дело на усмотрение местных властей. Я имею в виду вас, естественно.
Судья облизал губы.
— Мне не нравятся отсрочки в последний момент, господин Посланник. Мне никогда не доставляло удовольствия собирать занятых людей, отрывая их отдела, от семьи, а затем объявлять, что им нужно прийти на следующий день. Это не служит вящей славе суда.
Гринберг нахмурился.
— Действительно. Давайте подумаем, как поступить иначе. Исходя из того, что рассказал мне молодой Стюарт, я уверен, что в данном случае нет никакого нарушения ксенополитики Федерации, хотя здесь и замешано внеземное существо и, таким образом, есть формальный повод для вмешательства. Департамент обладает достаточными возможностями, однако они используются лишь в том случае, когда надо избежать осложнений в отношениях с другими планетами. На Земле находится более тридцати тысяч негуманоидных инопланетян, не говоря уже о резидентах и посетителях, имеющих легальный статус «человека», хотя совершенно ясно, что они не имеют ничего общего с этим понятием. Ксенофобия, неприязнь к инопланетянам, в сущности, позорное пятно на нашей культуре… нет, нет, я не имею в виду Вествилл. Люди часто рассматривают всех этих инопланетян как потенциальную опасность в отношениях с государственными образованиями.
Простите, что вынужден говорить то, что вы, без сомнения, и так отлично знаете. Департамент не может заниматься тем, чтобы вытирать носы нашим инопланетным посетителям, если у них вообще есть носы. У нас нет для этого ни желания, ни работников. Если кто-то из них попадает в неприятную историю, достаточно посоветовать местным властям свериться с договором, который мы заключили с родной планетой несчастного. Департамент вмешивается лишь в редких случаях. Здесь, мне кажется, не тот случай. Вероятнее всего, наш друг Луммокс попадает под определение «животное» и…
— Можно ли в этом сомневаться? — в изумлении спросил судья.
— Да. Именно поэтому я здесь. Несмотря на ограниченные способности к вербальному общению, остальные достоинства Луммокса позволяют предположить, что его раса в состоянии достичь уровня, при котором мы сочтем ее достаточно цивилизованной; тем не менее он животное. Таким образом, у него есть обычные права животных, находящихся под защитой человеческих законов. А следовательно, Департамент не видит необходимости вмешиваться…
— Я понимаю. Ну что же, никто не собирается поступать с ним жестоко, включая и состав суда.
— Без сомнения. Но есть еще одна веская причина, по которой Департамент не хотел бы участвовать в процессе. Давайте предположим, что это создание является «человеком» в том смысле, который законы, обычаи и договоры вкладывают в это понятие с тех пор, как мы впервые вступили в контакт с Великой Марсианской Расой. Просто предположим.
— Условно, — согласился судья.
— Однако и в этом случае он не может представлять интереса для Департамента, потому что… Судья, вы знаете историю «Летающего Лезвия»?
— Смутно, еще со школьных времен. Я не занимаюсь историей космических исследований. У нас и на Земле хватает хлопот.
— Вот как? «Летающее Лезвие» совершило три межзвездных перелета в те времена, когда для этого требовалось столько же отваги, как в дни Колумба. Они не знали, куда летят, и имели очень смутное представление, как вернуться обратно… во всяком случае, «Летающее Лезвие» так и не вернулось из своего третьего полета.
— Да, да, я припоминаю.
— Молодой Стюарт рассказал мне, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой — память о втором полете «Летающего Лезвия». Это все, что мне необходимо было знать. У нас нет никаких договоров ни с одной из планет, которые посетил корабль. Официально они для нас не существуют. И единственные законы, которые имеют отношение к Луммоксу, — это наши доморощенные правила. Поэтому, если Департамент вмешается, он будет вынужден руководствоваться законами Земли. А вы это сделаете лучше, чем я.
Судья О’Фаррел кивнул.
— Иными словами, я могу приступать к делу.
— Минутку. Я попросил об отсрочке, чтобы удостовериться, что мои предположения верны и я не упустил из виду какой-нибудь существенный прецедент или статью закона. Но я готов сразу же отказаться от участия, если смогу получить от вас заверения относительно одного аспекта. Это существо… может оно причинить неприятности, быть опасным?
О’Фаррел кивнул.
— Так я его воспринимаю… неофициально, конечно.
— Скажите, были ли какие-нибудь предложения относительно… его уничтожения?
— Ну, — медленно ответил судья, — говорю опять-таки неофициально. Я знаю, что такие предложения поступят. До меня дошли сведения, что шеф полиции собирается обратиться в суд с просьбой считать решение об уничтожении этого зверя мерой общественной безопасности. Но я не люблю получать информацию из неофициальных источников.
Гринберг не мог скрыть волнения.
— Дела так плохи? Скажите, судья, а вы что думаете об этом? Склонны ли вы к уничтожению животного?
Судья О’Фаррел возмутился.
— Сэр, этот вопрос некорректен.
Гринберг покраснел.
— Прошу прощения. Но мне нужно разобраться. Вы понимаете, что это существо уникально? Несмотря на то что Луммокс может быть опасным (хотя могу поклясться, что это не так), интересы науки требуют, чтобы он остался в живых. Можете ли вы заверить меня, что его не уничтожат?
— Молодой человек, вы принуждаете меня заранее вынести решение! Ваше поведение выходит за рамки, оно совершенно недопустимо!
Шериф Дрейзер выбрал далеко не самое лучшее время, чтобы вмешаться в разговор.
— Судья, я вас обыскался. Начнется, наконец, слушание? Я привел семь человек, которые…
О’Фаррел прервал его.
— Шериф, это мистер Гринберг. Господин Посланник, наш шеф полиции.
— Рад познакомиться с вами, шериф.
— Добрый день, мистер Гринберг! Я хотел бы знать…
— Шериф, — резко прервал его судья, — передайте моему бейлифу, чтобы он подготовился. А теперь, будьте любезны, оставьте нас.
Судья повернулся, оставив шерифа в некоторой растерянности.
У Посланника было время прийти в себя и понять, что эмоциям здесь не место.
— Я снимаю свой вопрос, судья, — вежливо сказал он. — Я не собирался посягать на прерогативы суда. — Он улыбнулся. — При других обстоятельствах меня, пожалуй, обвинили бы в неуважении к суду.
О’Фаррел улыбнулся в ответ.
— Возможно.
— Тюрьма у вас хорошая? Я с удовольствием провел бы в ней месяцев семь, только бы меня никто не беспокоил.
— Не изматывайте себя работой, молодой человек. Я лично всегда нахожу время порыбачить, независимо от того, сколько дел лежит у меня на столе. Время, проведенное за удочкой, Аллах не засчитывает в отпущенное время жизни.
— Приятное времяпровождение. Но мне необходимо решить одну проблему. Вы понимаете, я должен настаивать на отсрочке, пока не проконсультируюсь с Департаментом.
— Конечно. Но ничто не повлияет на мою точку зрения.
— Ни в коем случае. Я согласен с вами, отсрочка в последнюю минуту досадна. — Он подумал о том, что будет, когда он свяжется с Департаментом… представил раздражение и ехидные замечания мистера Кику об «инициативе», «ответственности» и «бога ради, неужели никто в этом сумасшедшем доме не может принять самое простое решение?!». Гринберг приуныл. — Впрочем, я думаю, Департамент предпочтет продолжить начатое. Во всяком случае, не будет возражать против предварительного слушания.
О’Фаррел широко улыбнулся.
— Я так и думал, что вы согласитесь. Я понимаю, что вы в Департаменте иногда имеете дело с самыми неожиданными поворотами.
— В самом деле? Надеюсь, нас минет чаша сия. Хотелось, чтобы мне хватило знаний выпускника юридического колледжа Гарварда.
— Гарварда? Да ведь и я оттуда! Вы так же ругались с Рейнхартом?
— Во всяком случае, когда я там учился, так оно и было.
— Ну и тесен же мир! Жаль, что случай свел меня с однокашником именно на таком деле; боюсь, оно будет горячим, как картофель на жаровне.
— Разве у вас есть другие дела? Ладно, давайте разжигать костер. Почему бы нам не сесть рядком? Так и так придется кончать с этим делом.
Они направились к зданию суда. Шериф Дрейзер, который подпрыгивал от нетерпения поодаль, понял, что судья забыл о нем; он кинулся было за ним, но вдруг заметил, что мальчишка Стюарт и Бетти Соренсен все еще находятся в клетке Луммокса. Они стояли, тесно прижавшись, и, казалось, не заметили ухода двух важных лиц. Дрейзер двинулся к ним.
— Эй! Эй вы, там, внутри! Джонни Стюарт! Вам надо было быть в суде уже двадцать минут назад.
Джон Томас изумился.
— А я думал… — начал он и вдруг увидел, что судьи и мистера Гринберга уже нет рядом с ними. — Ох! Подождите минуточку… Я должен кое-что сказать Луммоксу.
— Ты ему уже больше ничего не скажешь. Давай, двигай.
— Но, шериф…
Мистер Дрейзер схватил его за руку и потянул за собой. Поскольку он весил больше мальчика примерно на сотню фунтов, Джон Томас не стал сопротивляться.
— Декан Дрейзер! — вмешалась Бетти. — Что за манеры!
— Я сыт вами по горло, леди, — ответил Дрейзер. Он направился к суду, волоча на буксире Джона Томаса. Бетти не оставалось ничего другого, как замолчать и последовать за ними. По пути она было решила еще раз сцепиться с шефом полиции, но, подумав, отказалась от этой мысли.
Джон Томас подчинился неизбежному. Он хотел сказать Луммоксу, что тот должен вести себя тихо, оставаться на месте и не есть стальные брусья, но мистер Дрейзер не дал ему такой возможности. Джон Томас пришел к выводу, что большинство пожилых людей в мире заняты лишь тем, что никого не слушают.
Луммокс не сразу заметил его исчезновение. Лишь немного погодя он встал, заполнив собой все отведенное ему пространство, и посмотрел вслед уходящему Томасу. Брусья крякнули, когда он облокотился на них. Бетти оглянулась и крикнула:
— Луммокс! Жди нас! Мы скоро вернемся!
Луммокс остался стоять, размышляя над сказанным. Указание Бетти вообще-то не было приказом. Или было? В прошлом уже бывали случаи, подобные тому, который он сейчас должен обдумать.
А пока он снова улегся.
