Черный камень
Книга первая
Земля состарилась. Странной и необычной стала ее форма, на ней лежала печать времени. Ее путь стал причудлив и неисповедим как жизнь человеческая в его последние, предсмертные дни.
Из истории «Рунного Посоха»
Глава 1
Граф Брасс
Граф Брасс, Лорд-Хранитель Камарга, скакал ранним утром на своей прекрасной рогатой лошади, осматривая владения. Без остановки доехал он до небольшого холма, на вершине которого находились развалины тысячелетней древности. Это были развалины готической церкви, и ее толстые каменные стены стали гладкими от дождей и ветров. Стены покрывал цветущий плющ, который расцвел необычайно пышно, отовсюду, даже из глазниц темных окон виднелись пурпурные и янтарные цветы, искусно заменяя цветные стекла, смотревшие когда-то на мир.
Во время своих прогулок граф Брасс всегда приезжал к этим развалинам. Он испытывал к ним странную тягу, потому что они, как и он, были стары; как и он, пережили очень много и, казалось, как и он, скорее закалились под действием неумолимого времени, а не ослабели. Холм, на котором стояли развалины, был похож на волнующее море травы, колышущейся под ветром. Холм был окружен огромными, казалось, непрерывными болотами Камарга — унылый пейзаж, на котором иногда можно было разглядеть диких белых быков, табуны рогатых лошадей и гигантских красных фламинго, таких больших, что они с легкостью могли поднять человека.
Небо было покрыто серыми облаками, предвещавшими дождь, но пока что с него падал бледно-золотой солнечный свет, играя на медных доспехах графа, заставляя их сверкать словно пламя. К бедру графа был пристегнут широкий меч, а на голове был простой шлем из меди. Все его тело было заковано в тяжелую медь, даже перчатки и ботинки состояли из медных колечек, нашитых на кожу. Граф был широкоплеч и высок, с большой красивой головой, лицо его было загорелое, почти медного цвета. С лица на мир спокойно глядели золотисто-коричневые глаза. У него были рыжие, с красным оттенком усы и того же цвета волосы. В Камарге, как и за его пределами, можно было услышать легенду о том, что граф не настоящий человек, а живая статуя из меди. Гигант, неуязвимый, неразрушимый, бессмертный.
Но те, кто хорошо знаком был с графом Брассом, знали, что он был настоящим мужчиной в полном смысле этого слова: преданный друг, страшный враг, любящий от души посмеяться, но когда надо выказывающий свой гнев; человек остроумный, великолепный фехтовальщик и наездник, могущий выпить сколько угодно вина и не опьянеть, искусный во всех видах вооружения, образованный, разбирающийся в людях и знающий историю, любовник нежный и страстный. Граф Брасс с его мягким, зычным голосом, с огромной жизненной силой не мог не быть легендарной личностью, потому что каков человек, таковы и его поступки.
* * *
Граф Брасс потрепал лошадь рукой, одетой в перчатку, по голове между острыми, закругляющимися вверх рогами, одновременно глядя на юг, где далеко на горизонте море сливалось с небом. Лошадь чутко заржала от удовольствия, и граф Брасс улыбнулся, откинулся в седле поудобнее и чуть тронул поводья, направляя лошадь с холма к тайной тропинке через болото, которая вела к северным башням Замка.
Когда он доехал до первой башни, небо уж потемнело и на фоне темного неба четко выделялся силуэт часового в доспехах, стоящего на страже. Хотя на Камарг не было произведено ни одного нападения с тех пор, как граф Брасс сменил продажного Лорда-Хранителя, была небольшая вероятность того, что кочующие армии солдат, оставшиеся после того, как Темная Империя победила Запад, могут прорваться сюда в поисках городов и деревень, которые можно было бы ограбить. Часовой, как и его товарищи, был вооружен огненным копьем, шпагой длиной в четыре фута; рядом с ним, на зубчатой стене, был привязан фламинго и стоял гелиограф — аппарат, с помощью которого можно было передать информацию на другие башни. В башнях было и другое оружие, которое изобрел и сделал сам граф Брасс, но часовые знали только как им пользоваться — они никогда еще не видели его в действии. Граф Брасс уверил их, что это оружие мощнее того, которым владели силы Темной Империи Гранбретани, и они ему верили, хотя побаивались незнакомых механизмов.
Когда граф Брасс приблизился к башне, часовой повернулся. Лица его почти не было видно из-за черного шлема, который облегал вокруг его щек и носа. Сверху на нем был надет тяжелый кожаный плащ. Он отсалютовал, высоко подняв руку.
Граф Брасс поднял руку в ответ.
— Все спокойно, часовой.
— Все спокойно, милорд.
Часовой покрепче обхватил огненное копье и поднял на шлем капюшон, потому что начали падать первые капли дождя.
— Кроме погоды.
Граф Брасс рассмеялся.
— Дождись мистраля, а уж потом жалуйся.
Он сжал ногами бока лошади, направляя ее к следующей башне.
Мистраль — это холодный, свирепый ветер, который дул в Камарге многие месяцы до самой весны, не затихая ни на мгновение. Граф Брасс любил ездить на коне в самый разгул мистраля, любил подставлять лицо его свирепым ударам, любил, когда его золотисто-коричневый загар превращался в красный.
Дождь пошел сильней, стуча по доспехам, и граф протянул руку за седло, где лежал его плащ, накинул плащ ка плечи и поднял капюшон. Тростник склонялся от ударов дождя, принесенного ветром, и слышались ритмичные звуки ударов воды по воде, когда тяжелые капли с плеском падали в лагуны, рассыпая вокруг осколки брызг. Наверху на небе облака еще больше почернели, угрожая разразиться ливнем, и граф Брасс решил отложить свой обход до следующего дня, и вернуться в башню, в свой Замок в Эйги-Морт, который находился примерно часах в четырех быстрой езды по извилистым тропинкам через болота.
Он повернул лошадь и пришпорил ее, зная, что умное животное само найдет дорогу. На скаку он почувствовал, что дождь усилился: плащ его намок и сделался тяжелым. Быстро спускалась ночь. Скоро он уже ничего не мог видеть, кроме черной стены тростника, его окружающей, по которой беспрерывно стекали струйки дождя. Лошадь стала двигаться медленнее, но не останавливалась. Граф Брасс ощущал запах пота, исходящий от нее, и про себя пообещал ей особый уход: когда они достигнут Эйги-Морта, он отведет ее на конюшню. Рукой в перчатке он стряхнул воду с гривы животного и попытался вглядеться вперед, но не увидел ничего, кроме тростника, не услышал ничего, кроме маниакального кряканья малларда, животного, служащего пищей болотным лисам и бобрам. Иногда ему казалось, что он ощущал взмах крыльев пролетевшего фламинго, спешащего в свое общее гнездо; иногда слышался крик мургена, ведущего битву за собственную жизнь с совой. Один раз мимо него в темноте молнией пронеслось нечто белое, и он долго вслушивался в топот копыт стада белых быков, приглушенный болотом, думая при этом, что животные наверняка стараются выбраться на более твердую землю. Чуть позже он услышал тяжелое дыхание болотного медведя, который, преследуя стадо, шел очень осторожно и старался ступать как можно более неслышно по тряской болотной почве. Все эти звуки были привычны для уха графа Брасса, и он почти не реагировал на них.
Даже когда он услышал высокое ржание напуганных лошадей и на расстоянии услышал стук их копыт, он не особенно встревожился и продолжал думать о чем-то своем, пока его собственная лошадь не остановилась и не начала нерешительно переминаться с ноги на ногу. Прямо на них по узкой тропинке в полной панике несся табун лошадей. Теперь граф Брасс мог видеть вожака-иноходца с налитыми от страха кровью глазами, с пеной на губах, хрипящего, с вырывающимся из ноздрей паром.
Граф Брасс закричал и замахал руками, надеясь, что вожак свернет в сторону, но тот был слишком напуган, чтобы обращать внимание на жесты и крики. Больше ничего делать не оставалось, и граф Брасс дернул за поводья свою лошадь и свернул в болото, надеясь, что земля в этом месте не очень топкая и что он сможет продержаться по крайней мере до тех пор, пока не пронесется мимо табун. Лошадь спотыкалась о тростник, пытаясь стать потверже, а затем очутилась в воде и граф Брасс неожиданно увидел рядом с собой водяного паука, волна ударила ему в лицо, и в следующую секунду лошадь плыла через лагуну, отважно неся на своих плечах тяжелого всадника в доспехах.
Табун промчался мимо. Граф Брасс удивленно раздумывал, что такое могло напугать их, потому что диких лошадей Камарга вспугнуть не так-то просто. Затем, когда он направил лошадь обратно на тропинку, он услышал звук, который немедленно объяснил ему в чем дело. Он тут же положил руку на рукоятку меча. Это был омерзительный воющий звук — голос барагуна, ужаса болот. Сейчас в живых оставалось несколько этих чудовищ. Это были создания бывшего Лорда-Хранителя, который использовал их, чтобы запугивать жителей Камарга. Граф и его люди почти уничтожили эти создания, но те немногие, что остались, приспособились охотиться по ночам и избегать отрядов людей.
Когда-то барагуны были обычными людьми, пока их не захватили в плен и как рабов отправили в волшебные лаборатории бывшего Лорда-Хранителя. Это были чудовища восьми футов ростом и в ширину до пяти футов, с кожей цвета разлитой желчи, ползающие по болотам на животах и поднимающиеся только для того, чтобы прыгнуть на свою жертву, которую они разрывали твердыми, как сталь, когтями. Когда им, по какой-нибудь случайности удавалось повстречаться с человеком один на один, они наслаждались местью, пожирая его член за членом прямо у него на глазах.
Когда его лошадь выбралась на тропинку, граф Брасс увидел барагуна прямо перед собой, ощутил его мерзкий запах и закашлялся от нестерпимой вони. Свой широкий меч он держал в руке.
Барагун услышал его и остановился.
Граф Брасс спешился и встал между конем и чудовищем. Он крепко обхватил меч обеими руками и пошел навстречу барагуну, тяжело ступая в медных доспехах.
В ту же секунду барагун начал подвывать неприятным голосом, чуть приподнявшись и роя землю стальными когтями, пытаясь напугать графа. Но графу Брассу было не привыкать к чудовищам: в свое время он видел и пострашнее. Однако он прекрасно понимал, что шансов у него на победу немного, потому что барагун отлично видел в темноте и болото для него было все равно что дом родной. Граф Брасс призвал на помощь всю свою смекалку.
— Ну, вонючая мерзость, — начал он, — я — граф Брасс, враг всех твоих сородичей. Это я всех вас уничтожил и это благодаря мне у тебя сейчас так мало сестер и братьев. Тебе без них не скучно?
Ответный вой ярости барагуна был очень громким, в нем не было и тени нерешительности. Он заерзал, но не сделал попытки сдвинуться или приблизиться к графу.
Граф Брасс рассмеялся:
— Так что же, трусливое создание волшебства, что же ты мне не отвечаешь?
Чудовище открыло рот и попыталось произнести несколько слов толстыми губами, но если это и была человеческая речь, что маловероятно, то понять ее было практически невозможно. Глаза его не хотели встречаться с глазами графа Брасса.
С полной непринужденностью граф Брасс воткнул свой меч в землю и положил одетые в перчатки руки на крестообразную рукоятку.
— Я вижу, ты раскаиваешься, что напугал лошадей, которых я защищаю, и сегодня у меня хорошее настроение, так что я тебя пожалею. Иди, я разрешаю тебе жить еще несколько дней. Если останешься — умрешь сейчас.
Он говорил с такой уверенностью, что зверь вновь опустился на землю, хотя и не отступил. Граф поднял меч как бы в нетерпении и пошел вперед намеренно твердым шагом. Он снова поморщился, когда запах чудовища ударил ему в нос, остановился и махнул барагуну.
— Прочь, в болото, в грязь, которой ты принадлежишь. Сегодня я решил пощадить тебя.
Мокрый рот барагуна оскалился, он все еще пребывал в нерешительности.
Граф Брасс нахмурился, обдумывая свой следующий шаг, потому что он понимал, что барагун так легко не отступит. Он поднял меч.
— Значит, ты хочешь иной судьбы?
Барагун начал приподниматься на задних лапах, ко граф Брасс рассчитал время до долей секунды. Его тяжелый меч уже опускался на шею чудовища.
Барагун ударил сразу двумя руками, выпустив когти, с криком, в котором одновременно слышались и ненависть и страх. Раздался скрежет металла, когда его когти прошли по доспехам графа, оставив на них глубокие борозды. Граф едва удержался на ногах, попятившись назад. Пасть чудовища раскрылась и закрылась всего лишь в дюйме от лица графа, огромные черные глаза барагуна, казалось, пожирали его, пылая яростью. Граф Брасс отступил, не выпуская меча. Он дернул за рукоятку и меч высвободился. Тогда он покрепче оперся о землю и нанес второй удар.
Черная кровь хлынула из раны, обливая графа. Из груди зверя вырвался жгучий вопль, и он руками ухватился за голову, отчаянно пытаясь удержать ее на месте. Затем голова барагуна скатилась с плеч, вновь хлынула кровь, и тело рухнуло на землю.
Граф Брасс стоял недвижимо, тяжело дыша, но на лице его было выражение хмурого удовлетворения. Он тщательно вытер кровь чудовища со своего лица, тыльной стороной ладони разгладив усы и поздравил себя с тем, что вроде бы не растерял еще своего мастерства. Он заранее спланировал каждый ход этого поединка, решив с самого начала, что убьет чудовище. В том, что он обманул это создание, он не видел ничего плохого. Если бы он дрался с барагуном по всем рыцарским правилам, скорее всего он сам, а не барагун, валялся бы сейчас в болоте без головы.
Граф Брасс глубоко вздохнул, набрав полную грудь воздуха, и двинулся вперед. С большим усилием удалось ему столкнуть с тропинки мертвого барагуна сапогом, и тело звучно соскользнуло в болото.
Граф Брасс вновь сел на своего рогатого коня и поскакал в Эйги-Морт, куда и добрался без особых приключений.
Глава 2
Ийссельда и Боджентль
Граф Брасс был участником всех великих сражений своего времени, он был силой, стоящей за тронами половины правителей Европы, он свергал одних королей, помогая другим добиться престола. Он был непревзойденным мастером интриг, человеком, совета которого добивались в любом важном деле, касающемся политических неурядиц. По чести и по совести его можно было назвать наемником, но он был наемником с идеалами, а идеалы эти заключались в том, что он хотел видеть Европу объединенной и мирной. Поэтому, по собственному выбору и желанию, он предлагал свои услуги той армии, которую считал способной внести лепту в дело мира. Много раз отказывался он от предложения править империей, зная, что наступил такой век, когда любой мог сколотить себе империю лет за пять и потерять ее за полгода, потому что времена наступили тяжелые и вряд ли они могли радикально измениться за время жизни графа. Он хотел лишь немного направлять историю по тому руслу, который считал наилучшим.
Устав от войн, от интриг и даже в какой-то степени от своих идеалов, старый герой принял, в конце концов, предложение народа Камарга стать их Лордом-Хранителем.
Древняя земля болот и лагун находилась недалеко от Средиземного моря. Когда-то она была частью государства, которое называлось Францией, но Франция была сейчас разбита на две дюжины герцогств с пышными названиями. Камарг, над которым небеса всегда переливались оранжевыми, желтыми, красными и пурпурными, с его реликвиями древнего прошлого, с почти неизменными обычаями и ритуалами, понравился старому графу, и он поставил себе задачу обеспечить безопасность этой земли.
Во время своих путешествий по королевским дворам Европы он познал много тайн и секретов, и в результате огромные, мрачно глядевшие башни, кольцом опоясывавшие границы Камарга, защищали эту территорию верным и почти никому не известным оружием, куда более надежным, чем мечи и огненные копья.
На южных границах Камарга болота постепенно переходили в море и иногда в его небольшие порты заходили корабли, хотя путешественники редко сходили на берег — опасались и не доверяли природе Камарга. Дикие пейзажи могли оказаться предательскими для того, кто не знал местности, а тропинки через болото обнаружить было трудно. К тому же эту землю с трех сторон окаймляли горные кряжи. Человек, который хотел попасть вглубь страны, высаживался на берег дальше к востоку и садился в лодку и плыл по Рейну. Поэтому новости из внешнего мира редко, с запозданием достигали Камарга.
Это было одной из причин, по которой граф здесь поселился. Он наслаждался полной изоляцией, слишком долго он был поглощен делами, решая множество мировых проблем, так что сейчас ни одна новость не могла показаться ему сенсационной. В молодости он командовал в Европе целыми армиями, участвовал в войнах, которые постоянно будоражили континент. Сейчас, однако, он устал от конфликтов и отказывал во всех просьбах совета или помощи независимо от того, какая награда ему за это предлагалась.
На западе от Камарга лежала островная империя Гранбретань, принадлежащая единственной нации, в которой наблюдалась политическая стабильность, с ее полубезумной наукой и тщеславной жаждой завоеваний. Построив высокий дугообразный Серебряный мост длиной в тридцать миль над морем, империя продолжала увеличивать свои территории, используя свои темные силы и военные машины, такие, как орнитоптеры, способные летать более чем на сто миль. Но даже вторжение Темной Империи на континент не особенно беспокоило графа Брасса: он верил, что такие явления должны происходить по законам истории, и видел ту неизмеримую пользу, которую может принести сила, даже если она и жестока, объединив воюющие государства в одну нацию.
Философия графа Брасса была философией его собственного опыта, философия человека мирного, и он не видел причины, по которой мог оказаться неправ, тем более что Камарг, за который он единолично отвечал, был достаточно силен, чтобы выстоять даже против Гранбретани.
Обеспечив собственную безопасность и ничуть не страшась Гранбретани, граф даже с некоторым восхищением следил за тем, как с быстротой, жестокостью и знанием дела распространяла свою власть Темная Империя все дальше и дальше по всей Европе, завоевывая с каждым годом все новые и новые земли.
Эта власть уже покорила Скандию и все северные государства вдоль линии, отмеченной знаменитым кругом городов: Париа, Мунхайм, Виена, Краков, Кернинсбург (преддверие в загадочную страну Мусковию). Огромный полукруг охватывал основные земли континента, полукруг, который с каждым днем становился все шире и шире и должен был вскоре дойти до самых северных графств: Италии, Мадьярии и Славии. Брасс понимал, что могущество Темной Империи распространится скоро от Норвежского до Северного морей и что только Камарг не подпадет под сферу его влияния и не будет завоеван. Отчасти из-за этого он согласился стать Лордом-Хранителем Камарга, когда его предшественник, жадный и продажный волшебник из земель Булгарии, был разорван на куски своими подчиненными.
Граф Брасс обезопасил Камарг от нападения извне и от беспорядков внутри. Барагунов теперь здесь оставалось совсем немного, и, в основном, они нападали лишь на небольшие деревеньки. Других же чудовищ и вовсе не было.
И сейчас граф жил в своем удобном Замке Эйги-Морт, получая удовольствия от самых простых вещей, те удовольствия, что могла предоставить ему эта земля, этот народ, впервые за долгое время почувствовавший себя в безопасности.
Замок, известный всем как Замок Брасса, был выстроен несколько столетий назад в виде пирамиды, которая тогда возвышалась над центром города. Сейчас эта пирамида была покрыта землей, на которой была посеяна трава, посажены сады цветов, виноградных лоз и овощей, росших в ряде тянувшихся террас. Здесь были красивые лужайки, которые поддерживались в прекрасном состоянии, где могли играть дети из Замка и прогуливаться взрослые; здесь росли виноградные лозы, что давали лучшее в Камарге вино, а чуть дальше, ряд за рядом, шли посадки свеклы, поля картофеля, цветной капусты, моркови, салата и множества других самых обычных овощей, наряду с экзотическими, например, гигантскими клюкво-помидорами, зерновыми деревьями и сладкими амбригенами. Росли здесь также и фруктовые деревья и кусты, которые почти круглый год снабжали столы замка.
Замок был построен из того же белого камня, что и остальные дома в городе. Окна в нем были из толстого стекла (многие причудливо раскрашены), а зубчатые башни и стены отделаны изящно и с любовью. С самых высоких его башен можно было видеть почти всю территорию, которую охранял граф, и Замок был сконструирован таким образом, что, когда дул мистраль, можно было так расположить вентиляторы, трубы и маленькие дверки, что Замок начинал петь, и музыка эта, напоминавшая звучанием орган, ветром разносилась на далекие расстояния.
Замок возвышался над красными крышами города, за которым находилась арена для боя быков, выстроенная, как говорили, чуть ли не тысячелетия назад римлянами.
Граф Брасс доскакал на своей измученной лошади до извилистой дороги, что вела в замок, и крикнул часовым, чтобы они открыли ворота. Дождь затихал, но ночь была холодной, и графу хотелось как можно быстрее попасть к огню. Он проехал через большие железные ворота во внутренний двор, где грум принял у него уздечку. Затем граф пошел по ступеням к дверям Замка, прошел коротким коридором и оказался в главном зале.
В камине пылал жаркий огонь, а подле камина в глубоких креслах сидели его дочь Ийссельда и старый друг Боджентль. Когда он вошел, они поднялись с кресел и Ийссельда поцеловала отца в щеку, приподнявшись на цыпочки, а Боджентль смотрел на нее с улыбкой.
— Я полагаю, надо первым делом съесть что-нибудь горячее и переодеться во что-нибудь более теплое, чем эти доспехи, — произнес Боджентль, дергая за веревку звонка. — Я прослежу, чтобы все было сделано.
Граф Брасс благодарно кивнул и подошел поближе к огню, стягивая с головы шлем и пристраивая его на доске камина. Ийссельда опустилась на колени подле его ног, дергая за шнуровку сапог. Это была красивая девушка девятнадцати лет с мягкой, розовато-золотистой кожей и светлыми волосами — прекрасного золотистого оттенка. Она была одета в пышное ярко-оранжевое платье, и ее можно было сравнить с духом огня, когда она быстро и грациозно подошла к слуге, который уже стоял наготове со сменой одежды для графа.
Еще один слуга помог графу избавиться от нагрудной пластины доспехов и быстро освободил его от остального. Вскоре граф был одет в мягкие свободные брюки и белую шерстяную рубашку, поверх которых накинул льняной халат.
Небольшой столик, заставленный бифштексами, картофелем, салатами и изумительным густым соусом, был пододвинут к огню вместе с флягой мускатного вина. Граф Брасс со вздохом сел и принялся за еду.
Боджентль стоял у огня, наблюдая за ним, в то время как Ийссельда свернулась клубочком в кресле напротив и ждала, когда отец утолит голод.
— Итак, милорд, — произнесла она с улыбкой, — как прошел день? Все ли наши пребывают в безопасности?
Граф Брасс кивнул и ответил в том же шутливом тоне:
— Похоже, что так, миледи, хотя мне и не удалось проверить все северные башни, кроме одной. Пошел дождь, и я решил вернуться домой.
Он рассказал им о встрече с барагуном. Ийссельда слушала его с широко распахнутыми глазами, а Боджентль постоянно хмурился, и губы на его аскетическом лице были поджаты. Знаменитый поэт-философ не всегда одобрительно относился к эскападам своего друга и считал, что граф Брасс сам виноват во всех приключениях, которые с ним происходят.
— Разве вы не помните, — сказал Боджентль, когда граф закончил свой рассказ, — что еще утром я советовал вам взять с собой фон Вилака и еще несколько человек?
Фон Вилак был первым лейтенантом графа, преданным старым солдатом, принимавшим участие почти во всех сражениях.
Граф Брасс рассмеялся, глядя в озабоченное лицо друга.
— Фон Вилака? Он стар и медлителен и если бы я взял его с собой в такую погоду, то это никак нельзя было бы назвать добрым поступком с моей стороны!
Боджентль улыбнулся.
— Он всего лишь на год или два моложе вас, граф…
— Вполне возможно, но разве он смог бы справиться с барагуном один на один?
— Дело совсем не в этом, — возразил Боджентль, — если бы с вами был он и отряд вооруженных солдат, вам вовсе не пришлось бы сражаться с барагуном.
Граф Брасс взмахнул рукой, желая оставить эту тему разговора.
— Мне следует поддерживать форму, иначе у меня есть шанс стать таким же увальнем, как фон Вилак.
— Но на тебе лежит ответственность за весь здешний народ, отец, — вмешалась Ийссельда. — Если бы ты был убит…
— Я не буду убит! — Граф улыбнулся, как будто смерть была чем-то таким, от чего страдали или могли пострадать лишь другие. В свете камина его голова напоминала боевую маску древнего племени варваров, отлитую из металла, маску, которую действительно нельзя было уничтожить.
Ийссельда пожала плечами. Она унаследовала от отца почти все черты его характера и была твердо убеждена, что спорить с таким упрямцем, как граф, бесполезно. В одной из своих поэм Боджентль так когда-то написал о ней: «Она, как шелк, сильна, мягка», и, глядя сейчас на них обоих, он с тихим удовлетворением отметил, как выражение лица одного находит свое отражение на другом.
Боджентль сменил тему разговора:
— Сегодня я слышал, что Гранбретань заняла провинцию Кельн не далее как шесть месяцев назад, их завоевания распространяются словно чума…
— Оздоровительная чума, — отозвался граф Брасс, откидываясь на спинку кресла. — По крайней мере они всюду водворяют порядок.
— Политический порядок, возможно, — сказал Боджентль с некоторым жаром, — но уж никак не духовный и не моральный. Их жестокость неслыханна и не имеет границ. Они безумны, сошли с ума. У них больные души, которые любят лишь зло и ненавидят все, что благородно.
Граф Брасс пригладил усы.
— Все эти злодеяния существовали и раньше. Да и незачем далеко ходить. Булгарский волшебник, который был здесь Лордом-Хранителем до меня, отличался точно такой же любовью ко злу.
— Булгарский волшебник был так же маркиз Пешт, Рольдар Николаев — единичное явление. Они были исключение и почти в каждом случае люди, которых они вели за собой, восставали против них и уничтожали их. Но Темная Империя — нация таких индивидуумов, и поступки, которые они совершают, считаются естественными. В Кельне они развлекались тем, что распинали маленьких девочек, превратили в евнухов мальчиков, а взрослых заставляли заниматься любовью прямо на улицах. Это нельзя назвать естественной жестокостью. Граф, и это еще самое мягкое из всего, что они обычно вытворяют. Они поставили своей целью уничтожить человечество.
— Все эти истории сильно преувеличены, друг мой. Вы и сами должны это понимать. Да что там говорить, меня самого сколько раз обвиняли в…
— Из всего, что я слышал, — перебил его Боджентль, — эти слухи как раз не преувеличение истины, а, скорее наоборот, ее упрощение. Если они позволяют столь ужасно вести себя на людях, то хотел бы я знать, до чего они доходят в своих личных забавах?
Ийссельда задрожала.
— Мне даже подумать страшно…
— Вот именно, — произнес Боджентль, поворачивая голову в ее сторону. — И мало кто в состоянии рассказать о том, свидетелями чего они стали. Порядок, который они насаждают, искусственный, а хаос, что они с собой несут, убивает человеческую душу.
Граф Брасс пожал плечами.
— Что бы они там ни вытворяли, все это временно. Но то единение, которое они несут своей силой в мир, постоянно. Запомните мои слова.
Боджентль сложил на груди руки.
— Слишком велика цена, граф Брасс.
— Нет цены, которая была бы слишком велика для такой цели! А вы чего же хотите? Чтобы герцогства и графства в Европе разбивались на все меньшие и меньшие земли и чтобы война была постоянным фактором в жизни людей? Пока что человек со дня рождения и до самой смерти не знает покоя. Все время происходят перемены. По крайней мере Гранбретань предлагает постоянство!
— И страх? Нет, друг мой, я не могу с вами согласиться.
Граф Брасс налил себе кубок вина, неторопливо выпил его и слегка зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Вы слишком близко к сердцу принимаете все события, Боджентль. Нельзя так серьезно к этому относиться. Если бы вы обладали моим опытом, вы бы поняли, что такое зло преходяще: либо оно надоедает тем, кто его совершает, либо его уничтожает кто-то еще. Пройдет сто лет, Гранбретань превратится в самое порядочное и высокоморальное государство на Земле.
Граф Брасс подмигнул своей дочери, но на этот раз она не ответила ему улыбкой, скорее соглашаясь с Боджентлем.
— Их болезнь слишком тяжела для того, чтобы они смогли излечиться от нее всего за сто лет. Это заметно даже по их внешнему виду. Звериные маски, усыпанные драгоценными камнями, которые они никогда не снимают. Гротескные одежды, которые они носят даже в самом жарком климате. Их позы, походка — все указывает на то, что они представляют собой на самом деле. У них наследственное безумие и это же безумие перейдет к их детям. — Боджентль ударил себя по коленке. — А наша пассивность лишь поощряет их действовать в том же духе. Мы должны…
Граф Брасс поднялся с кресла.
— Пора спать. Завтра мы обязательно должны появиться на арене для боя быков, ведь завтра — открытие нашего фестиваля.
Он кивнул Боджентлю, легко поцеловал дочь в лоб и вышел из зала.
Глава 3
Барон Мелиандус
Это было время, когда народ Камарга по окончании полевых работ начинал свой фестиваль. Все дома были украшены цветами, люди были одеты в яркие шелка и льняные ткани. Молодежь веселилась на улицах, а солдаты охраны маршировали при полном параде. Днем назначались бои быков, происходившие в старинном каменном амфитеатре на окраине города.
Сиденья амфитеатра были сделаны из гранита и располагались ярусами. Совсем близко к арене на южной стороне было сооружено небольшое помещение, красная крыша которого покоилась на высоких изогнутых колоннах. Пространство между колоннами было занавешено тяжелыми темно-коричневыми и красными портьерами. Здесь за боем быков наблюдали граф Брасс, его дочь Ийссельда, Боджентль и старый фон Вилак.
Из своей ложи граф Брасс и все, кто сидел с ним, могли видеть почти весь амфитеатр, который постепенно стал заполняться людьми. Были слышны возбужденные голоса и хрипенье быков за оградой.
Зазвучали фанфары. Эту обязанность исполнили шесть солдат охраны в шлемах с плюмажами и плащах небесно-голубого цвета, стоявшие в дальнем конце амфитеатра. Бронзовые трубы перекрыли и хрипенье быков, и веселый шум народа. Граф Брасс выступил вперед.
При его появлении приветственные крики усилились, он улыбнулся толпе и поднял вверх скрещенные руки. Когда толпа успокоилась, он приступил к традиционной речи, которой всегда открывался фестиваль.
— Древний народ Камарга, которого судьба охранила от страшных последствий Трагического Тысячелетия: вы, которым дана была жизнь, празднуйте эту жизнь сегодня. Вы, чьи предки были спасены свирепым мистралем, очистившим небеса от отравы, которая остальным принесла смерть и болезни, восхвалите этим фестивалем приход Ветра Жизни!
Вновь зазвучали приветственные крики, и во второй раз прозвучали фанфары. Затем на арену выбежали двенадцать огромных быков. Они бежали, высоко задрав хвосты, со сверкающими рогами, из их ноздрей шел пар, красные глаза свирепо горели. Это были самые лучшие боевые быки Камарга, которых год готовили для предстоящего сегодня праздника, когда безоружным людям, что попытаются сорвать с их шей и рогов гирлянды цветов, придется сражаться с быками.
Следом на арену выехали солдаты охраны на рогатых лошадях, они приветственно помахали толпе и погнали быков в загон под амфитеатром.
Когда с большим трудом солдатам, наконец, удалось загнать быков в загон, на арену выехал церемониймейстер, одетый в радужный плащ, широкополую светло-голубую шляпу, держа в руке золотой рупор, через который он и объявил первый поединок.
Усиленный рупором и отраженный каменными стенами амфитеатра, голос человека почти напоминал рев разъяренного быка. Он назвал кличку первого быка — Корнеруж из Эйги-Морта, владелец Попе Яхар, знаменитый укротитель, а затем имя главного тореадора — Махтан Джастил из Арля. Церемониймейстер развернул коня и ускакал с арены. Почти сразу же из-под амфитеатра выбежал Корнеруж, мотая головой с огромными рогами, на которых висели красные ленты, развевающиеся на ветру.
Корнеруж был огромный бык, футов пяти в холке. Он бил хвостом по своим бокам как лев, красные глаза сверкали, толпа встретила его появление громкими криками. На арену полетели цветы, падая на его широкую спину. Он быстро развернулся, роя песок арены копытами и топча цветы.
Внезапно, с непринужденной легкостью, появился тореадор в черном плаще с красной шелковой отделкой, в обтягивающем черном кожаном жакете и брюках, отделанных золотом, в высоких черных кожаных сапогах с серебряными шпорами. У него было молодое, подвижное, настороженное лицо. Он кинул в публику свою широкополую шляпу и повернулся к быку. Хотя ему едва и сравнялось двадцать лет, Махтан Джастил сумел отличиться на трех предыдущих фестивалях. Теперь ему кидали цветы женщины, и он галантно поднимал их, посылая воздушные поцелуи, но не забывая при этом приближаться к быку. Он изящным движением сбросил с плеч свой плащ, одновременно показывая быку красный цвет подкладки. Корнеруж сделал несколько танцующих шагов вперед, вновь захрипел и опустил рога.
Потом он напал.
Махтан Джастил чуть отступил в сторону и рука его метнулась вперед, срывая одну из лент с рогов быка. Толпа зашумела, восторженно затопала ногами. Бык мгновенно развернулся и снова напал. И вновь Джастил отступил в сторону в самый последний момент и вновь сорвал одну из лент. Он взял оба трофея в белые зубы и широко улыбнулся сначала толпе, потом быку.
Первые две ленты, завязанные на бычьих рогах высоко, были легкой добычей, и Джастил снял их почти без труда. Сейчас надо было снять с рогов ленты, завязанные ниже, а это было опасно.
Граф Брасс наклонился из своей ложи далеко вперед, восхищенно глядя на тореадора. Ийссельда улыбнулась.
— Разве он не великолепен, отец? Совсем как танцор!
— Да, танцор со смертью, — сказал Боджентль с шутливой серьезностью.
Старый фон Вилак откинулся в своем кресле, испытывая скуку от этого зрелища. А может, зрение у него ослабело, а он просто не хотел в этом признаваться.
Тем временем бык на арене мчался прямо на Махтана Джастила, который стоял на его пути, положив руки на бедра, бросив плащ на песок у своих ног. Когда казалось, что бык сомнет человеческую фигуру и отступить невозможно, Джастил прыгнул высоко вверх, чуть не задев телом рога, и перелетел через Корнеружа, который уперся копытами в песок и удивленно захрипел, пока не повернул голову, услышав за своей спиной окрик Джастила.
Но раньше, чем бык успел развернуться, Джастил прыгнул еще раз, но на этот раз на спину животного, и несмотря на то, что бык начал отчаянно вскидывать задние ноги, изо всех сил уцепился за один из рогов, одновременно снимая с другого ленты. Очень скоро бык сбросил его, но в руках у Джастила была еще одна лента, которой он помахал в воздухе, потом перекатился с боку на бок и только успел подняться на ноги, как Корнеруж напал на него в очередной раз.
Толпа ревела, хлопая в ладоши, крича изо всех сил, топая ногами и бросая на арену море цветов. Вокруг арены бежал Джастил, преследуемый быком.
Потом он несколько театрально остановился и повернулся, как бы недоумевая, что бык все еще здесь и преследует его.
Джастил снова прыгнул, но на этот раз острый рог задел его куртку, разорвал ее, и тореадор потерял равновесие. Он соскользнул со спины быка и упал на землю, но неудачно, перекатываясь с боку на бок, а бык продолжал лететь на него.
Джастил откатился в сторону, все еще контролируя свои движения, но не в силах подняться. Голова быка опустилась, рог ударил по телу. В солнечном свете сверкнули капли крови, и, как один человек, застонала публика, испытывая смешанные чувства жалости и жажды крови.
— Отец! — Рука Ийссельды сжала плечо графа Брасса. — Он погибнет! Помоги ему!
Граф Брасс покачал головой, хотя он и сделал непроизвольное движение в направлении арены.
— Это его личное дело. Он прекрасно знал, на что шел.
Бык подкинул тело Джастила высоко в воздухе. Его руки и ноги болтались, словно у тряпичной куклы. На арену выехало несколько солдат охраны с длинными копьями, чтобы отогнать быка.
Но, бросив тело Джастила на песок, бык не желал уходить, стоя над телом своей жертвы.
Граф Брасс перепрыгнул через высокий борт арены раньше, чем осознал, что он делает. Словно металлический гигант, закованный в медные доспехи, он побежал вперед, прямо на быка.
Всадники расступились перед стремительностью его бега, а граф Брасс бросился к голове быка и схватил его за рога. Когда он начал наклонять голову быка, вены на его висках набухли и налились кровью.
Потом голова дернулась, и ноги графа чуть не оторвались от земли. Но руки не ослабили хватки, он лишь переместил вес своего тела в сторону, направляя голову быка так, что стало казаться, что он склоняет ее.
Наступила мертвая тишина. В своей ложе Ийссельда, Боджентль и фон Вилак подались вперед, лица их были бледны, как бумага. Амфитеатр, затаив дыхание, глядел, как граф Брасс усиливает нажим.
Ноги Корнеружа задрожали. Он захрипел, и его тело задергалось. Но граф Брасс не покачнулся. Напряглись, казалось, даже его усы и волосы, шея вздулась и покраснела, но постепенно бык начал ослабевать и затем медленно упал на колени.
Подбежали солдаты, оттащили раненого Джастила и унесли его с арены.
Затем рывком граф Брасс бросил быка на бок.
Корнеруж лежал абсолютно спокойно, признавая себя полностью побежденным.
Граф Брасс выпрямился и сделал шаг назад, но бык так и остался лежать, глядя на него помутневшими удивленными глазами, чуть ударяя хвостом по песку. Его огромная грудь тяжело вздымалась и опускалась.
Тогда раздались приветственные возгласы. Они ширились и усиливались.
Толпа, как один человек, встала, приветствуя Лорда-Хранителя, а Махтан Джастил с трудом появился на арене, прошел ее, зажимая рукой рану, и в знак признательности пожал руку графа Брасса.
В ложе Ийссельда плакала слезами облегчения и гордости, и Боджентль, не стыдясь, отирал слезы. Лишь фон Вилак не поддался общему взрыву сентиментальности, только кивнув головой в знак одобрения действий своего старого господина.
Граф Брасс пошел к ложе, улыбаясь дочери и друзьям. Он вновь перепрыгнул через каменное ограждение ложи и очутился на своем месте. Он смеялся, наслаждаясь жизнью, подняв руки и приветствуя толпу, которая кричала ему громкое «Ура!».
Он стоял с поднятыми руками, пока не затихли приветственные возгласы. После этого он обратился к людям с речью:
— Не надо устраивать оваций мне — лучше устройте их Махтану Джастилу. Он выиграл трофеи. Смотрите…
Тут он разжал руки и вытянул их ладонями вперед.
— У меня ничего нет! — В ответ раздался смех. — Пусть фестиваль продолжается.
С этими словами граф Брасс опустился в кресло.
К этому моменту Боджентль вполне овладел собой и наклонился к графу Брассу.
— Итак, друг мой, вы все еще продолжаете утверждать, что не вмешиваетесь в чужие драки?
Граф улыбнулся:
— Вы неисправимы, Боджентль. Ведь это всего лишь частный случай, разве не так?
— Если вы все еще сохраняете свои мечты об объединенном континенте, то дела Европы тоже частный случай. — Боджентль дотронулся до подбородка. — Или вы не согласны?
На мгновение выражение лица графа Брасса стало серьезным.
— Возможно… — начал он, но затем покачал головой и засмеялся: — О, хитроумный Боджентль, вам все еще удается иногда смутить меня.
Но позже, когда они ушли из амфитеатра и вернулись в Замок, лицо графа Брасса было нахмурено.
* * *
Когда граф Брасс и его свита въехали во двор Замка, один из солдат выбежал им навстречу, указывая рукой в направлении изящного экипажа и нескольких вороных скакунов под седлами незнакомой работы, которых распрягали грумы.
— Сир, — задыхаясь выговорил солдат, — пока вы были в амфитеатре, в наш Замок прибыли посетители. Дворяне, насколько я могу судить, хотя и не знаю, захотите ли вы их принять.
Граф Брасс тяжелым взглядом окинул экипаж. Весь он был металлический, из темного золота, стали и оникса. Форма его напоминала тело гротескного зверя с лапами, переходящими в когти, которые зажимали оси колес. Крыша была в форме головы рептилии с рубиновыми глазами, с опускающимся вниз удобным сиденьем для кучера. Дверцы были разрисованы изображениями оружия, звериными мордами и символами, довольно странными. Граф узнал конструкцию экипажа и оружие, изображенное на дверцах. Экипаж был изготовлен сумасшедшими кузнецами Гранбретани, а оружие было гербом одного из самых знаменитых и могущественных дворянских родов этого государства.
— Это барон Мелиадус из Кройдена, — произнес граф Брасс, спешиваясь. — Что за дело могло привести столь могущественного дворянина в нашу крохотную захолустную провинцию?
Он произнес все это с заметной иронией, но было видно, что он встревожен. Когда поэт-философ подошел и встал рядом с графом, тот бросил на него тревожный взгляд.
— Мы будем любезны с ним, Боджентль, — предупредил граф. — Мы окажем ему все гостеприимство Замка Брасс. Мы не воюем с Гранбретанью, и ссор у нас с ними не было.
— Сейчас — нет, — явно неодобрительно проговорил Боджентль.
Граф Брасс и Боджентль пошли вперед. Ийссельда и фон Вилак — следом. Все поднялись по ступеням и вошли в зал, где в одиночестве их ждал барон Мелиадус.
Барон был почти такого же роста, что и граф Брасс. Он был одет в сверкающие черные и темно-голубые одежды. Даже его усыпанная драгоценными камнями и, словно шлем, закрывавшая голову звериная маска была сделана из странного металла черного цвета. Маска изображала оскаленную пасть волка с острыми клыками в открытых челюстях, вместо глаз были использованы синие сапфиры. Стоя в тени, в черном плаще, прикрывавшем почти целиком его черные доспехи, барон Мелиадус походил на одного из тех мифических богов-зверей, которым все еще поклонялись в землях за Средним Морем. Когда хозяева вошли в зал, он поднял руку в черных боевых перчатках и снял маску, обнажив белое лицо с крупными чертами, с аккуратно подстриженной бородкой и усами. Волосы у него тоже были черными и густыми, глаза же были странного бледно-голубого оттенка. Барон был, по всей видимости, безоружен, как бы показывая, что пришел с миром. Он низко поклонился и заговорил низким, музыкальным голосом:
— Приветствую знаменитого графа Брасса и прошу простить меня за это неожиданное вторжение. Я отправил впереди себя посланцев, но они прибыли слишком поздно и не застали вас в Замке. Я — барон Мелиадус из Кройдена, Гранд Констебль Ордена Волка, Первый Генерал армии нашего великого Короля-Императора Гуона…
Граф Брасс наклонил голову:
— Мне известны ваши великие деяния, барон Мелиадус, и я узнал герб на дверцах кареты. Приветствую вас. Замок Брасс принадлежит вам на столько времени, на сколько вы пожелаете здесь остаться. Наша жизнь, боюсь, слишком проста в сравнении с той роскошью, которой, как я слышал, пользуется даже самый бедный гражданин могущественной Империи Гранбретань, но все, что здесь понравится, тоже принадлежит вам.
Барон Мелиадус улыбнулся.
— Перед вашим благородством и гостеприимством меркнет все, что есть в Гранбретани, о знаменитый герой. Благодарю вас.
Граф Брасс представил свою дочь, и барон, приблизившись к ней с низким поклоном, поцеловал ей руку. Ее красота произвела на него впечатление. С Боджентлем он был вежлив, показывая знакомство с трудами поэта-философа. Когда Боджентль отвечал ему, то голос его дрожал от напряжения, чтобы остаться в рамках вежливости. С фон Вилаком барон обменялся несколькими словами о знаменитых сражениях, в которых отличился некогда ветеран, и фон Вилак был явно польщен.
Несмотря на прекрасные манеры и взаимную изысканную вежливость, в атмосфере ощущалась напряженность. Боджентль принес извинения и удалился, вскоре после него тактично ушли Ийссельда и фон Вилак, оставив барона и графа обсудить дело, которое привело барона в Замок Брасс. Глаза барона секундой дольше, чем это позволяли приличия, задержались на девушке, когда она выходила из зала.
Было подано вино и сладости. Двое мужчин удобно расположились в мягких креслах.
Барон Мелиадус посмотрел на графа Брасса поверх своего кубка.
— Вы — человек опытный, милорд, — произнес он. — Человек, хорошо знающий жизнь. Поэтому вы наверняка поняли, что мой визит к вам вызван не только желанием насладиться прекрасными видами вашей провинции.
Граф Брасс слегка улыбнулся, поскольку ему понравилась прямота барона.
— Верно, — согласился он, — хотя для меня большая честь принять столь знаменитого дворянина Короля Гуона.
— Это чувство и я разделяю по отношению к вам, — ответил барон Мелиадус. — Без сомнения, вы самый известный герой в Европе, возможно, самый знаменитый за всю ее историю. Мне почти страшно видеть вас во плоти, а не отлитым из металла.
Он засмеялся, и граф Брасс вслед за ним.
— Я был удачлив, — ответил граф, — и судьба была ко мне благосклонна, всегда оказываясь на стороне моих суждений. Кто может сказать, хорош ли этот век, в котором мы живем, для меня или это я хорош для этого века?
— Вы почти также сильны в философии, как и ваш друг Боджентль, и это подтверждает все, что я слышал о вашей мудрости. Мы в Гранбретани гордимся своим умением в этой области, но мне кажется, нам многому можно было бы поучиться у вас.
— Я знаю лишь детали, а у вас есть предвидение целого.
Граф попытался по лицу барона определить, к чему тот клонит, но выражение лица барона оставалось бесстрастным.
— Но нам нужны именно детали, — продолжал барон Мелиадус, — чтобы наши самые великие чаяния осуществились как можно скорее в ближайшем будущем.
Теперь граф Брасс понял, зачем барон приехал сюда, но он ничем не показал этого, наоборот, на лице графа появилось несколько удивленное выражение и он вежливо подлил гостю вина.
— Наша судьба в том, чтобы править всей Европой, — сообщил барон.
— Кажется, это действительно ваша судьба, — согласился граф Брасс. — И в принципе я такое стремление поддерживаю.
— Я рад, граф Брасс. Нас часто неправильно понимают. У нас множество врагов, распространяющих о нас клевету по всему миру.
— Меня не интересуют правдивость или ложность подобных слухов, — ответил граф Брасс. — Лично я верю в вашу цель.
— Значит, противодействовать расширению Империи вы не будете? — Барон Мелиадус испытующе посмотрел на него.
Граф Брасс улыбнулся:
— Исключая лишь один случай. Я говорю сейчас о земле, защитником которой являюсь, Камарге.
— Значит, вы не откажетесь ради безопасности заключить между нами мирный договор?
— Не вижу в нем необходимости. Нашу безопасность обеспечивают мои башни.
— Гммм… — Барон Мелиадус посмотрел на пол.
— Скажите, милорд, ивы приехали сюда лишь из-за этого? Предложить мне мирный договор? Может быть, даже союз?
— Определенного рода, — кивнул барок. — Союз определенного рода.
— Я не буду воевать против вас, но не окажу и своей поддержки, — сказал граф. — Я буду противодействовать вам лишь в том случае, если вы нападете на мои земли. Я поддержу вас только мысленно, поскольку считаю, что Европа должна быть объединена.
Прежде чем заговорить, барон Мелиадус раздумывал какое-то время.
— А если такому объединению будут угрожать настолько, что оно не сможет произойти? — в конце концов спросил он.
— Я не верю в то, что такое возможно, — засмеялся граф. — Сейчас в мире не осталось сил, способных противостоять могуществу Империи Гранбретань.
— В этом вы, безусловно, правы, — поджал губы барон. — Наши бесконечные победы стали нам приедаться. Но чем больше земель мы завоевываем, тем больше распыляем свои силы. Если бы мы знали королевские дворы Европы так же хорошо, как, скажем, знаете их вы, мы бы лучше понимали, кому можно доверять, а кому — нет. Следовательно, больше своих усилий смогли бы сконцентрировать на собственных слабостях. Вот, к примеру, Великий Герцог Зимион — наш губернатор в Нормандии. — Барон Мелиадус осторожно взглянул на графа Брасса. — Как вы считаете, мудро мы поступили, выбрав именно его? Он боролся за трон Нормандии еще тогда, когда его занимал его двоюродный брат Джуэляр. Останется ли он честным и не изменит ли нам, приняв наши условия и получив трон?
— Зимион, вот как? — Граф Брасс улыбнулся. — Я помог разбить его войска под Роуэном.
— Знаю. Но какого вы о нем мнения?
Улыбка графа Брасса становится все шире по мере того, как выражение лица барона становилось все напряженнее. Теперь граф совершенно точно знал, что от него хочет Гранбретань.
— Он великолепный наездник и имеет слабость к женскому полу, — сказал граф.
— Это не подскажет нам, до какой степени мы можем ему доверять. — Едва сдерживая нетерпение, барон поставил свой кубок с вином на стол.
— Верно, — не стал спорить граф.
Он взглянул на большие настенные часы, висевшие над камином. Их золотые стрелки показывали одиннадцать часов вечера. Огромный маятник качался влево-вправо, отбрасывая на стену мелькающую тень. Часы начали бить.
— Мы рано ложимся спать в Замке Брасс, — почти небрежно заметил граф. — Боюсь, мы все здесь живем простой крестьянской жизнью. — Он поднялся со своего кресла. — Я прикажу слуге проводить вас в вашу комнату. Ваших людей можно будет разместить в соседних помещениях.
Легкое облачко набежало на чело барона Мелиадуса.
— Граф Брасс, мы прекрасно осведомлены о вашем искусстве в политических вопросах, о вашей мудрости, о вашем полном всеведении слабых и сильных сторон королевских дворов Европы. Мы хотим использовать ваши знания. Взамен мы предлагаем вам богатство, власть, безопасность…
— Мне вполне достаточно того, что я имею из первых двух предложений, а третье мне обеспечено, — как можно мягче проговорил граф Брасс, дергая за шнурок колокольчика. — Простите меня, но сегодня я очень устал и хочу отдохнуть. У меня был весьма тяжелый день.
— Выслушайте мое разумное предложение, милорд, умоляю вас. — Барон Мелиадус с трудом сдерживался, стараясь казаться в хорошем настроении.
— Надеюсь, вы пробудете с нами некоторое время, барон, и сможете рассказать нам все новости. — В зал вошел слуга. — Проводите, пожалуйста, нашего гостя в отведенные для него покои, — приказал граф Брасс.
Он поклонился барону.
— Спокойной ночи, барок Мелиадус. Надеюсь увидеть вас за завтраком в восемь часов утра.
Когда барон вышел из зала вслед за слугой, на лице графа Брасса появилось слегка удивленное выражение. Ему приятно было узнать, что Гранбретань ищет его помощи, ко оказывать ее вовсе не входило в его намерения.
Он надеялся, что ему удастся достаточно вежливо уклониться от тех вопросов, которые стал бы задавать ему барон, поскольку у него не было ни малейшего желания портить отношения с Темной Империей. Кроме того, ему просто понравился барон Мелиадус. Казалось, у них много общего.
Глава 4
Битва замка Брасс
Барон Мелиадус оставался в Замке Брасс неделю. После первой ночи он снова обрел свое достоинство и ни разу не выказывал признаков нетерпения, когда граф Брасс отказывался выслушивать его излияния о чаяниях и желаниях Гранбретани.
Возможно, не одно лишь порученное ему дело удерживало барона в Замке Брасс, так как было очевидно, что он весьма много внимания уделяет Ийссельде. Когда он был рядом с ней, то выглядел особенно покладистым и вежливым, причем до такой степени, что было ясно, что Ийссельда, неискушенная в придворных интригах, очень ему нравилась.
Казалось, граф Брасс ничего не замечал. Однажды утром, когда они прогуливались по верхним террасам замка, Боджентль сказал своему другу:
— Барон Мелиадус, кажется, не только заинтересован в том, чтобы соблазнить вас делами Гранбретани. Если не ошибаюсь, в голове у него есть и другие соблазны.
— А? — Граф Брасс оторвался от своих размышлений по поводу виноградных лоз на нижней террасе. — Что ему еще надо?
— Вашу дочь, — мягко сообщил Боджентль.
— Ох, Боджентль, бросьте! — рассмеялся граф. — Вы видите угрозу и злые намерения этого человека в каждом его поступке. Он порядочный дворянин. И кроме того, ему кое-что от меня нужно. Он никогда не позволит себе заменить тщеславные мечты пустым флиртом. Я думаю, вы несправедливы к барону Мелиадусу. Лично мне он день ото дня нравится все больше.
— Значит, для вас опять настало время заняться политикой, милорд, — с некоторым жаром, ко все еще мягко заметил Боджентль, — потому что наши суждения перестали быть такими верными, как бывали раньше.
Граф Брасс пожал плечами.
— Как бы там ни было, думаю, вы уподобились нервной старушке, друг мой. С момента прибытия барон Мелиадус вел себя вполне достойно, и мне не в чем упрекнуть его. Не хочу скрывать, я лично считаю, что он просто теряет время, пытаясь меня уговорить, и лично я предпочел бы, чтобы он уехал как можно скорее, но если у него есть какие-либо намерения в отношении моей дочери, я не замечал ничего подозрительного. Конечно, у него могла возникнуть мысль о женитьбе, но Ийссельда никогда на это не согласится же так, как и я.
— А что, если Ийссельда любит барона Мелиадуса, а он просто пылает к ней страстью?
— Как она может любить барона Мелиадуса?
— Вряд ли ей часто удается встречать в Камарге людей столь же красивых и умных.
— Гммм, — пробурчал граф Брасс не совсем уверенно. — Если бы она полюбила барона, она ведь сказала бы мне об этом, верно? Я поверю вашим сказкам, когда услышу их подтверждение из уст Ийссельды!
Боджентль задумался, не является ли отказ графа Брасса видеть то, что происходит буквально под его носом, тайным желанием вообще ничего не знать о характере тех, кто правит Гранбретанью; или это обычная отцовская слепота по отношению к собственному дитяти, не давшая ему знать то, что было для любого другого очевидно. Ничего не говоря, Боджентль решил, что будущем не спустит глаз с барона Мелиадуса и с Ийссельды. Он был убежден, что мнение графа об этом человеке не было правильным. О человеке, который устроил бойню в Льеже, отдал приказ уничтожить Сабрук и чьи извращенные вкусы шепотом обсуждались от Северного Мыса до Туниса, вызывая у обсуждающих чувство ужаса. Как он однажды заметил, граф слишком долго прожил в провинции, наслаждаясь ее целительным воздухом. Теперь он уже не мог распознавать запах коррупции, даже если пахло достаточно сильно.
Хотя граф Брасс был весьма осторожен в беседах с бароном Мелиадусом, гранбретанец старался ничего не скрывать от него, скорее наоборот, рассказывал как можно больше. Казалось, даже там, где Гранбретань не правила, всегда находились и отдельные дворяне и простой люд, которые желали заключить с агентами Темной Империи секретные соглашения, рассчитывая на обещание власти от Короля-Императора, если они помогут уничтожить тех, кто будет противиться Гранбретани, А тщеславные притязания Гранбретани не имели предела не только в Европе, но и простирались на Азию. Восхищение графа Брасса тактическим искусством Империи росло день ото дня.
— Через двадцать лет, — вещал барон Мелиадус, — вся Европа будет нашей. Через тридцать — вся Аравия и примыкающие к ней страны. А через пятьдесят у нас накопится достаточно сил, чтобы напасть на ту загадочную страну, что обозначена на наших картах как Азиакоммуниста.
— Древнее и романтическое название, — улыбнулся граф Брасс, — как говорят, название необычайной силы. Не там ли, по слухам, находится Рунный Посох?
— Да, говорят, что он стоит на самой высокой вершине мира, где лежат вечные снега и не прекращаясь дуют ветры, что охраняют его волосатые люди десяти футов ростом, необыкновенно мудрые, с лицами обезьян и настолько древнего возраста, что потерян счет столетиям. — Барон Мелиадус улыбнулся. — Но про Рунный Посох вообще очень много говорят, как и о месте, где он находится. Кое-кто утверждает, что он в Амареке.
— Ах, Амарек, — кивнул граф Брасс, — и эту землю включаете вы в свои мечты об Империи?
Амарек была огромным континентом, лежащим через океан на запад. На этом континенте, по слухам, правили существа, обладающие почти божественным могуществом. Говорили, что они ведут жизнь простую, спокойную, замкнутую в себе. Их цивилизация, о чем ходили упорные слухи, не пострадала от последствий Трагического Тысячелетия, в то время как остальной мир рухнул. Граф Брасс просто пошутил, когда спросил об Амареке, но барон Мелиадус искоса взглянул на него, и в его бледных глазах появился странный блеск.
— Почему бы и нет? — ответил он. — Я буду штурмовать дворцы самого неба, если только мне удастся найти их.
Вскоре граф Брасс, испытывая смятенные чувства, оставил барона, впервые задумавшись, было ли его решение оставаться нейтральным правильным.
* * *
У Ийссельды, которая не уступала в уме отцу, не было, однако, ни его опыта, ни его способности разбираться в людях. Даже не совсем чистую репутацию барона она считала достаточно привлекательной и в то же время не могла поверить, что все рассказанное о нем правда. Потому что, когда он разговаривал с ней своим мягким, чарующим голосом, расточая комплименты ее уму и красоте, ей казалось, что перед ней человек, обладающий мягким характером, вынужденный выглядеть хмурым и беспощадным из-за занимаемой им должности и своей роли в истории мира.
И вот в третий раз со времени его прибытия в Замок, она выскользнула ночью из своей спальни, чтобы пойти к нему на свидание в западную башню, в которую никто не ходил со времени кровавой гибели в ней прежнего Лорда-Хранителя.
Их свидания носили вполне невинный характер: пожатия рук, легкий поцелуй, слова любви, произносимые шепотом, разговоры о женитьбе. Не совсем уверенная в правильности поступков, если примет предложение барона (потому что она любила своего отца и инстинктивно чувствовала, что доставит ему большое горе, если выйдет замуж за барона Мелиадуса), она, тем не менее, не могла сопротивляться тому вниманию, которое барон ей оказывал. Если даже у нее и не было убежденности в его любви, ей просто была приятна сама мысль о таком, столь необычном приключении, и она испытывала непонятное ей самой волнение, когда встречалась с ним.
В эту ночь, когда она легкой поступью бежала по темным коридорам, она не знала, что за ней следят. За нею так же бесшумно скользила фигура в черном плаще с кинжалом, вложенным в ножны и зажатым в правой руке.
Ийссельда взбежала на витую лестницу башни, ведшую в небольшую комнату, где ее ждал барон. Сердце ее билось, алые губы были приоткрыты в полуулыбке.
Барон низко поклонился, затем схватил ее в объятия, гладя ее нежное тело, такое податливое, через тонкий шелк ночной рубашки. Поцелуй его на этот раз был крепче, почти свирепым, и она глубоко задышала, отвечая ему на поцелуй, обхватив руками его широкую спину, затянутую в тугую кожу. Теперь его рука скользнула к ее талии, а затем к бедру, и на мгновение она сильней прижалась к нему, а потом попыталась освободиться, ощутив возрастающий и необъяснимый страх.
Тяжело дыша, он не отпускал ее. Лунный свет проник в узкое темное оконце и высветил его лицо, нахмуренные брови и глаза, пылающие страстью.
— Ийссельда, ты должна выйти за меня. Сегодня ночью мы покинем Замок Брасса, а завтра будем за пределами башен. Твой отец не осмелится преследовать нас в Гранбретани.
— Мой отец осмелится на все, — убежденно произнесла она, — но я чувствую, милорд, что не хочу, чтобы у него возникла в этом необходимость.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что никогда не выйду за вас без его согласия.
— А он согласится?
— Думаю, что нет.
— Но тогда…
Она попыталась высвободиться из его рук, но сильные руки сжали ее плечи. Теперь она удивлялась, как ее недавняя страсть смогла столь быстро превратиться в страх.
— Сейчас я должна уйти.
— Нет! Ийссельда, я не привык, чтобы противоречили моей воле. Сначала твой отец-упрямец отказывает мне в моей просьбе, а теперь — ты! Я скорее убью тебя, чем позволю уйти отсюда, пока ты не пообещаешь уехать со мной в Гранбретань!
Он грубо привлек ее к себе и насильно поцеловал. Пытаясь сопротивляться, она застонала.
И тут черная, закутанная в плащ фигура появилась в комнате, вынимая кинжал из ножен. В лунном свете сверкнула сталь. Барон Мелиадус взглянул на вошедшего, но девушку не отпустил.
— Отпусти ее, — произнесла фигура в плаще, — потому что, если ты этого не сделаешь, я убью тебя!
— Боджентль! — зарыдала Ийссельда. — Беги за моим отцом — ты недостаточно силен, чтобы сражаться с ним!
Барон Мелиадус расхохотался и отшвырнул девушку в угол.
— Биться? С тобой, философ, это будет не битва, а бойня. Отойди в сторону, и я уйду, но девушку заберу с собой.
— Уходи один, — ответил Боджентль. — Уходи, потому что мне не хотелось бы иметь твою смерть на своей совести. Но Ийссельда останется здесь.
— Она уйдет со мной сегодня ночью, хочет она этого или нет!
Барон Мелиадус откинул свой плащ и стала видна короткая шпага, висевшая на его поясе.
— Прочь, сэр Боджентль, в противном случае ты не напишешь больше ни одного сонета!
Боджентль остался стоять на месте, держа кинжал все так же направленным в грудь барона Мелиадуса.
Рука барона ухватилась за рукоять шпаги и выхватила ее из ножен одним движением, настолько быстрым, что практически было невозможно различить эти два действия.
— Твой последний шанс, философ!
Боджентль не ответил. Его полузакрытые глаза не мигнули. Лишь рука, державшая кинжал, слегка дрожала.
Ийссельда закричала. Это был высокий, пронзительный женский крик, разнесшийся по всему Замку.
Боджентль бросился вперед, неуклюже нанося удар кинжалом, просто отскочившим от тугой кожи, в которую был затянут барон.
С презрительным смехом Мелиадус повернулся, и шпага его дважды мелькнула в воздухе, опустившись один раз на голову, а второй раз — на плечи. И поэт-философ упал как подкошенный, и из его ран полилась кровь. И снова громко закричала Ийссельда, теперь же от жалости к другу своего отца. Барон Мелиадус наклонился, схватил сопротивляющуюся девушку за руку и перекинул ее через плечо. Он выбежал из комнаты и быстро начал спускаться по витой лестнице.
Чтобы попасть в свои апартаменты, ему пришлось пересечь зал, но не успел он туда войти, как с противоположной стороны раздался чуть ли не рев. В свете угасающего в камине огня барон увидел графа Брасса, одетого лишь в свободный халат, но держащего в руке большой меч. Граф стоял в дверях, через которые собирался пройти барон Мелиадус.
— Отец! — закричала Ийссельда, и гранбретанцу пришлось отбросить ее в сторону и выхватить свою шпагу, чтобы иметь хоть какую-то возможность защититься от меча графа.
— Значит, Боджентль был прав, — прорычал граф. — Вы нарушили законы гостеприимства, барон.
— Мне нужна ваша дочь. Она меня любит.
— Похоже на то. — Граф Брасс бросил взгляд на Ийссельду, которая, рыдая, поднялась на ноги. — Защищайтесь, барон.
Барон Мелиадус нахмурился:
— У вас в руках меч — моя же шпага чуть длиннее обычного кинжала. Кроме того, у меня нет желания биться с человеком, настолько старше меня возрастом. Мы, без сомнения, могли бы заключить мир…
— Отец, он убил Боджентля!
Услышав эти слова, граф Брасс затрясся от ярости.
Он подошел к ближайшей стене, где висело разнообразное холодное оружие, взял самый большой и великолепно сбалансированный меч и швырнул его барону Мелиадусу. Меч со звоном покатился по каменному полу. Мелиадус бросил свою короткую шпагу и подхватил меч. Теперь он имел преимущество перед графом Брассом, потому что он был одет в тугие кожаные куртку и брюки, а граф всего лишь в льняной халат.
Граф двинулся вперед, высоко подняв меч в воздух, затем с плеча ударил по барону, который отразил удар скользящим движением клинка. Словно дровосеки, рубящие неподатливое дерево, размахивали они своими тяжелыми мечами. Во всем зале стоял звон, на шум сбежались слуги и телохранители барона. Все, и слуги графа и телохранители барона, отошли в нерешительности, не зная, что делать. К этому времени прибыл фон Вилак и его солдаты, и гранбретанцы, увидев, что их значительно превосходят в численности, решили не вмешиваться.
Искры летели в темноту зала во время поединка этих двух больших мужчин, мечи поднимались и опускались, и каждый удар парировался с великим искусством. Крупные капли пота стекали по их лицам, груди тяжело вздымались от неслыханного напряжения и нехватки воздуха, но все так же неумолимо продолжали подниматься мечи, все так же неустанно кружили бойцы по залу.
Барону Мелиадусу удалось задеть плечо графа Брасса, но тот успешно отразил удар и отделался лишь царапиной. Потом меч графа ударил барона в бок, но тугая кожа куртки отразила удар. Произошел быстрый обмен ударами, выпадами и финтами, после которых они, казалось, оба должны были быть разрезаны на мелкие кусочки. Но когда противники разошлись на исходные позиции, у графа Брасса оказалась всего лишь царапина на лбу и разорванный халат, а у барона Мелиадуса была разорвана кожаная куртка спереди, и один рукав ее висел лохмотьями.
Их тяжелое дыхание и шорох сапог по каменному полу заглушались звоном мечей, когда они нападали друг на друга вновь и вновь.
Граф Брасс споткнулся о небольшой столик и упал на спину, раскидывая ноги и теряя захват меча. Барон Мелиадус взвыл и высоко поднял свой меч. Граф Брасс перекатился на другой бок и схватил барона за ногу, тот грохнулся на пол рядом с графом.
Забыв на мгновение об оружии, они боролись, катаясь по каменным плитам пола, нанося друг другу сильные удары кулаками, рыча, но не отпуская мечей, прикрепленных к их кистям веревочной петлей.
Затем барон Мелиадус откинулся назад и вскочил на ноги, но он не смог опередить графа Брасса, тот нанес внезапный удар и выбил меч из рук барона. Удар был такой силы, что меч пролетел почти через весь зал и вонзился в одну из деревянных колонн, зазвенев при этом как натянутая струна.
В глазах графа Брасса не было жалости. В них сверкало одно желание: убить барона Мелиадуса.
— Ты убил моего дорогого и преданного друга, — прорычал граф, поднимая свой меч для решительного удара.
Неожиданно барон Мелиадус скрестил на груди руки и ожидал удара, опустив вниз глаза. На лице его было почти скучающее выражение.
— Ты убил Боджентля и потому я убиваю тебя!
— Граф Брасс, — это был голос его друга Боджентля, — он не убил меня. Шпага его упала на мою голову плашмя и только оглушила меня, а небольшую рану в груди никак нельзя назвать смертельной.
Боджентль вышел вперед, пробравшись через толпу. Он зажимал рукой рану на груди, на лбу зиял огромный кровоподтек.
Граф не нанес удар, меч так и остался высоко поднятым.
— Благодарю за это судьбу, Боджентль. И тем не менее… — Он повернулся к барону Мелиадусу. — Этот негодяй нарушил законы гостеприимства, оскорбил мою дочь, ранил моего друга…
Барон Мелиадус поднял глаза и посмотрел прямо в глаза графа.
— Страсть пожирала меня, туманила мой мозг, овладела моей душой, словно демон, при виде прекрасной Ийссельды. Я не просил пощады, когда вы угрожали моей жизни, но сейчас я прошу вас понять, что только честные человеческие чувства двигали мною.
— Я не могу простить вас, барон, — покачал головой граф. — Я не желаю больше выслушивать ваши наглые оправдания. Через час вы должны покинуть Замок Брасс и не позднее завтрашнего утра — мои владения. Или же вы и ваши слуги будете уничтожены.
— Вы рискуете нанести оскорбление Гранбретани!
— Я ничем не оскорбил Темную Империю, — пожал плечами граф Брасс. — Если они услышат хоть что-то похожее на правду о событиях сегодняшней ночи, они накажут вас за ваши ошибки, а не пойдут на меня войной, чтобы восстановить справедливость. Ваша миссия не удалась — это тоже не говорит в вашу пользу. Это вы оскорбили м е н я, а не я — Гранбретань.
В ответ барон Мелиадус не произнес ни слова, весь кипя от ярости, он ушел готовиться к отъезду. Обесчещенный, он собрался весьма быстро и уселся в свою причудливую карету, которая выкатилась за ворота Замка, едва прошло полчаса после его разговора с графом. Барон ни с кем не попрощался.
Граф Брасс, Ийссельда, Боджентль и фон Вилак стояли во дворе, наблюдая за отъездом барона.
— Вы были правы, Боджентль, — пробормотал граф. — Оба мы, и я, и Ийссельда, были обмануты этим человеком. Я больше не разрешу ни одному эмиссару Гранбретани посетить Замок Брасс.
— Вы, конечно, поняли, что необходимо бороться с Темной Империей, нужно уничтожить ее? — с надеждой в голосе поинтересовался Боджентль.
— Этого я не говорил. Пусть делают все, что им угодно, но у нас больше не будет неприятностей ни с Гранбретанью, ни с бароном Мелиадусом.
— Вы ошибаетесь, — с глубоким убеждением ответил Боджентль.
* * *
В это время, трясясь в своей темной карете по ночным дорогам, ведущим к северным границам Камарга, барон Мелиадус громко разговаривал сам с собой и клялся самой страшной клятвой, самым загадочным и священным предметом, какой только знал. Он поклялся Рунным Посохом (этим утерянным артефактом, который, по слухам, содержал в себе тайну судьбы каждого человека в отдельности и всего человечества в целом), что он подчинит себе графа Брасса любыми способами, что будет обладать Ийссельдой и что Камарг станет пылающим горном, в котором сгорят все его обитатели.
Так он поклялся Рунным Посохом и так была безвозвратно предопределена судьба барона Мелиадуса, графа Брасса, Ийссельды и Темной Империи.
Пьеса была поставлена, и над первой ее сценой поднимался занавес.
Теперь актерам оставалось лишь разыграть предназначенные для них роли.
