Яркие звезды марсианского неба сияющей крышей нависли над фантастически неожиданной, непредвиденной картиной. Существо, обладающее оптическим зрением, увидело бы землянина, одетого в самые обычные пиджак и брюки жителя двадцатого столетия; он стоял на валуне, торчащем фута на четыре из ржавого песка. Лицо его было худым и аскетичным; глаза в глубоких глазницах неистово сверкали. Время от времени его длинные волосы падали на глаза. Губы безостановочно двигались, обнажая большие желтоватые зубы, а перед ними висело облачко слюны — он произносил речь. На английском языке, между прочим. Он так сильно напоминал старинного уличного оратора, что безумно хотелось поискать глазами фонарный столб, тупые лица слушателей, столпившихся на обочине, и разгуливающего поблизости полицейского.

Удивительный, мягко сияющий ореол, окружающий мистера Уитлоу, отбрасывал блики на лаково-черные панцири и приделанные к ним ноги, слегка напоминающие муравьиные, но увеличенные во много раз. Каждое существо из собравшихся перед оратором состояло из мертвого овального туловища, у которого не было четко выделенной головы и никаких отверстий на сверкающей черной поверхности, если не считать маленького рта, функционировавшего как скользящая дверь и открывающегося и закрывающегося через разные промежутки времени. К этому туловищу прикреплялись восемь членистых ног, заканчивающихся искусно манипулирующими рабочими органами.

Эти существа собрались вокруг валуна мистера Уитлоу. Прямо перед ним, немного в стороне от остальных, пристроилось еще одно существо. По бокам от него расположились еще двое, чьи отливающие серебром скорлупы вызывали мысль о ветровой эрозии и, стало быть, о возрасте.

А вокруг всего этого сборища — черная пустыня до горизонта, очерченного лишь исчезновением звездного поля. Низко над горизонтом сверкала лазурная Земля — вечерняя звезда Марса, а рядом с ней — тонкий полумесяц Фобоса.

Марсианским жесткокрылым вся эта картина вырисовывалась совершенно в другом виде, поскольку их представления основывались на совершенно иных принципах восприятия, чем у человека, наделенного утонченными органами чувств. Их мозги, расположенные в глубине тел, непосредственно ощущали все находящееся в радиусе примерно пятидесяти метров. Для них голубое сияние Земли было всего лишь рассеянным фотонным облачком, чуть превосходящим порог восприятия, но в то же время слегка отличающимся от фотонных облачков света звезд и слабого лунного сияния. Марсианские жесткокрылые не могли не пользоваться линзами, чтобы создать такой образ внутри себя. Они представляли себе твердую поверхность под собой как песчаную полусферу, изрытую ходами различных ползучих и сороконожкообразных норокопателей. Марсиане ощущали бронированные тела и мысли друг друга. Но главным образом их внимание было сосредоточено на этой головоногой, незащищенной внешне, неэкономичной конструкции — беспорядочной куче, которая считала себя мистером Уитлоу, — удивительно мокрой, водолюбивой форме жизни, невесть откуда появившейся на сухом Марсе.

Физиология жесткокрылов была типичной для истощенной планеты. Скорлупы их были двойными: пространство между стенками ночью опустошалось, чтобы сохранить тепло, и наполнялось днем для его поглощения; легкие были настоящими аккумуляторами кислорода. Марсиане вдыхали разреженный воздух, рот, этот двойной клапан, позволял им создавать высокое внутреннее давление. Вдыхаемый кислород использовался стопроцентно, а выделялась чистая двуокись углерода, содержащая и другие респираторные выделения. Чрезвычайно бурное дыхание заставляло мистера Уитлоу морщить свой крупный нос.

А вот что позволяло мистеру Уитлоу существовать и даже произносить речь на холоде и при недостатке кислорода — факт совсем неясный. Это было так же любопытно, как и вопрос об источнике мягкого сияния, которое окружало землянина.

Обмен информацией между человеком и его аудиторией происходил с применением телепатии, мистер Уитлоу говорил вслух по просьбе жесткокрылов, поскольку у него, как и у большинства нетелепатов, мысли упорядочивались и прояснялись в процессе речи. Звуки его голоса быстро затухали — в разреженном воздухе они звучали словно из-под патефонной иглы без усилителя, что увеличивало жуткую нелепость его неистовых жестов и гримас.

— Итак, — заключил мистер Уитлоу хриплым голосом, отбрасывая длинные волосы со лба, — я возвращаюсь к своему первому предложению: не хотите ли вы напасть на Землю?

— А мы, мистер Уитлоу, — промямлил Главный Жесткокрыл, — возвращаемся к нашему первоначальному вопросу, на который вы так и не ответили: зачем нам это?

На лице мистера Уитлоу появилась гримаса, выражающая раздражение и нетерпеливость.

— Как я уже неоднократно говорил, я не могу все объяснить в полном объеме. Но я уверяю вас в своем чистосердечии. Я обещаю обеспечить транспортировку и всемерно облегчить вам выполнение задания. Видите ли, вторжение должно быть чисто символическим. Вскоре вы вернетесь на Марс со своими трофеями. Я уверен, вы не упустите такой шанс.

— Мистер Уитлоу, — ответил Главный Жесткокрыл с юмором, таким же ядовитым и сухим, как и сама его планета. — Я не могу прочесть ваши мысли, если вы не произносите их вслух. Они слишком запутанны, но я ощущай ваши предубеждения. Вы основываетесь на совершенно неправильном представлении о нашей психологии. Очевидно, для вашего мира является обычным представлять чуждые разумные существа злобными чудовищами, единственное стремление которых — разрушать, уничтожать, покорять, обрушивать невообразимые жестокости на существа, менее развитые, по их меркам, чем они сами. Мы — древняя и бесстрашная раса. Мы стоим выше таких пороков, как страсти, тщеславие, даже честолюбивые устремления юности. Мы не принимаем никаких планов, если они не соответствуют здравому смыслу и не вызваны важными мотивами.

— Но если причина только в этом, то вы, несомненно, должны видеть выгоду моего предложения: почти или совсем никакого риска, и вы получаете существенную добычу.

Главный Жесткокрыл прочнее устроился на своем валуне и начал передавать свои мысли:

— Мистер Уитлоу, позвольте напомнить вам, что нас всегда было трудно втянуть в войну. За всю нашу историю нашими единственными врагами считались моллюски из бескрайних океанов Венеры. В пору расцвета их культуры они прибыли в своих заполненных водой кораблях с целью покорить нас, вследствие чего произошло несколько длительных и ожесточенных войн. Но в конце концов и они обрели расовую зрелость и некоторую бесстрастную мудрость, хотя и не равную нашей. Было объявлено вечное перемирие на тех условиях, что каждая из сторон остается на своей планете и больше не предпринимает попыток набега. Веками мы оставались верными этому перемирию и жили в обоюдной изоляции. Сами видите, мистер Уитлоу, что нам невыгодно принимать ваше такое неожиданное и таинственное предложение.

— Вношу предложение, — вмешался Старший Жесткокрыл, сидевший справа от Главного. Мысли его молнией метнулись к Уитлоу. — Кажется, ты, землянин, обладаешь такой энергией, мощностью и силами, которые, возможно, даже превосходят наши. Твое появление на Марсе без всякого видимого транспортного средства и твоя способность переносить холод без особого прибора — вот достаточные доказательства этого. Насколько мы поняли, другие обитатели твоей планеты не обладают такими силами. Почему бы тебе самому не напасть на них, подобно бронированному ядовитому червяку-отшельнику?! Зачем тебе наша помощь?

— Друг мой, — веско сказал Уитлоу, наклоняясь вперед и вонзая взгляд в серебристую раковину старейшины, — я ненавижу войну как подлейшее занятие, и активное участие в ней считаю величайшим злодеянием. И тем не менее я принес бы себя в жертву, если бы мог добиться своей цели подобным образом. К сожалению, не могу. Не возникает чисто психологического эффекта, который мне нужен. Более того, — он помолчал в замешательстве, — я должен признаться, что еще не вполне управляю своими силами. Я их порой не понимаю. Волею непостижимого провидения в мои руки попало устройство, которое, вероятно, является творением существ неизмеримо более развитых, чем мы, что дает мне возможность путешествовать в пространстве и времени, защищает меня от опасностей, дает мне тепло и свет, контролирует марсианскую атмосферу вокруг меня и концентрирует ее так, что я могу нормально дышать. Что же касается более широкого использования моих возможностей, то я смертельно боюсь: вдруг устройство выйдет из-под контроля. Мой собственный небольшой эксперимент имел катастрофические последствия, повторить его я не осмеливаюсь.

Старший Жесткокрыл частным образом обменялся мыслями с Главным:

— Может быть, мне стоит попытаться загипнотизировать его помутившийся разум и отобрать у него это устройство?

— Давай.

— Только я допускаю, что оно защитит его разум так же успешно, как и тело.

— Мистер Уитлоу, — резко передал свои мысли Главный, — вернемся к доводам. С каждым произнесенным словом ваше предложение становится все более безрассудным, а ваши мотивы абсолютно неясными. Если вы хотите, чтобы мы проявили серьезный интерес, вы должны дать нам ответ на один вопрос: почему вы хотите, чтобы мы напали на Землю?

Уитлоу скривился.

— Именно на этот вопрос я не хотел бы отвечать.

— Хорошо, сформулируем по-другому, — настойчиво продолжал Главный. — Какую личную выгоду вы собираетесь извлечь из нашего нападения?

Уитлоу выпрямился как струна и поправил галстук.

— Никакой! Абсолютно никакой! Для себя я ничего не добиваюсь.

— Вы хотите править Землей? — настаивал Главный.

— Нет! Нет! Я ненавижу любую тиранию.

— Значит, месть? Земля обидела вас и вы пытаетесь отомстить?

— Нет! Я никогда не опущусь до такого варварского поведения. Я никого не обвиняю и ни к кому не питаю ненависти. Желание причинить кому-нибудь вред — далеко от моих мыслей.

— Ну, ну, мистер Уитлоу? Вы же только что пригласили нас напасть на Землю. Как же это согласуется с вашими чувствами?

Уитлоу разочарованно закусил губу.

Главный быстро спросил Старшего:

— Как успехи?

— Совершенно никаких. За его разум чрезвычайно трудно ухватиться. И, как я предвидел, он защищен.

Глаза Уитлоу остановились на очерченном звездами горизонте.

— Я и так сказал вам очень много, — произнес он. — Исключительно из-за того, что я сильно люблю Землю и человечество, я прошу вас напасть на нее.

— Вы выбрали странный способ выразить свою любовь, — заметил Главный.

— Да, — продолжал Уитлоу, и голос его слегка потеплел, но глаза сохраняли отсутствующее выражение. — Я хочу, чтобы ваше нападение предотвратило войну.

— Это становится все более и более загадочным. Развязать, войну, чтобы прекратить ее? Данный парадокс требует объяснения. Берегитесь, мистер Уитлоу, как бы я не впал в заблуждение и не начал считать чуждых существ слабоумными чудовищами.

Взгляд Уитлоу сконцентрировался и остановился на Главном. Он шумно вздохнул:

— Полагаю, мне придется объясниться, — пробормотал он. — Вероятно, в конце концов вы сами все выясните. Хотя проще было бы другим образом…

Он отбросил непослушные волосы и слегка утомленно помассировал лоб. Заговорив снова, он стал гораздо меньше походить на оратора.

— Я — пацифист. Жизнь моя посвящена благородной задаче предотвращения войн. Я люблю людей. Но они впали в заблуждение и грех, пали жертвой своих низменных страстей. Вместо того чтобы доверчиво шагать рука об руку к исполнению всех своих великолепных мечтаний, они постоянно впадают в конфликты, в гнусные войны.

— Возможно, на то есть причины, — мягко предположил Главный. — Какие-нибудь вопросы неравенства, нуждающиеся в урегулировании, или…

— Не надо, — осуждающе остановил его пацифист. — Войны становятся все более жестокими и ужасными, и я, и другие члены общества обращались к здравому смыслу большинства, но тщетно. Я ломал себе голову в поисках решения, рассматривал все имеющиеся средства. С тех пор, как мне в руки попало это… э… это устройство, я искал в космосе и даже во временных потоках секрет предотвращения войн. Безуспешна Те разумные расы, которые я обнаружил, либо сами воевали, либо никогда не знали войн. Последние, конечно, очень милые существа, но они не могли дать мне никакой полезной информации. Есть еще один вариант: когда войны перерастали в мучительные и ужасающие побоища, в результате которых не оставалось никого живого и ничего материального и физического.

«Как у нас», — подумал Главный про себя.

Пацифист протянул руки, обратив ладони к звездам.

— И поэтому я снова должен был обходиться собственными силами. Я всесторонне изучил человечество. Наконец, я понял: наиболее худшая его черта и одна из тех, что наиболее ответственна за войны, — это чрезвычайно преувеличенное самомнение. На моей планете человек — венец творения. Все другие живые существа мало чем отличаются друг от друга — ни один вид не превалирует. У хищников есть свои конкуренты. Каждое травоядное конкурирует с другими видами животных из-за растительности — травы, листьев. Даже рыбы в море и мириады паразитов, роящихся в крови, делятся на породы примерно равных возможностей и способностей. Такое верное и справедливое распределение способствует скромности и чувству реальности у всех видов. Никакие живые существа не склонны сражаться между собой, так как это расчищает дорогу к превосходству какого-либо вида животного. И лишь только у человека нет серьезных конкурентов. И в результате человек приобрел манию величия, а заодно и манию преследования и ненависти. В отсутствие ограничений, которые возникали бы при конкуренции, он заполнил свой дом, свою планету нескончаемыми войнами.

Некоторое время я обосновывал свою идею. Я с тоской думал о том, что развитие человечества могло идти совершенно иным путем, если бы человечеству пришлось делить планету с каким-то равным ему по разуму видом. Скажем, с каким-либо морским народом, способным создавать машины… Я вспомнил, как во время величайших природных катастроф, таких, как пожары, наводнения, землетрясения и чума, люди на время прекращали раздоры и работали рука об руку — бедные и богатые, враги и друзья. К несчастью, такое сотрудничество длится только до тех пор, пока люди еще раз не докажут свое превосходство над окружающей средой. Никогда не существует постоянно отрезвляющая угроза. И тогда… на меня снизошло откровение.

Взгляд мистера Уитлоу скользнул по черным раковинам — беспорядочной куче атласных серповидных световых пятен, собравшихся вокруг обхватывающей его светящейся сферы. И разум его скользнул по их скрытым бронированным мыслям.

— Я вспомнил случай из детства. Радиовещание — мы использовали вибрацию высокой частоты, чтобы передавать звук, — транслировало шуточный репортаж, фиктивный, но правдоподобный о вторжении на Землю жителей Марса, существ той злобной и разрушительной породы, которой, как говорилось выше, мы склонны наделять чужую жизнь. И многие поверили этому репортажу. Ненадолго вспыхнула паника. И мне представилось, как при первых же признаках настоящего вторжения воюющие народы забудут свои разногласия и встанут бок о бок, чтобы отразить напор захватчиков. Люди осознают: то, из-за чего они сражались, в действительности пустяки, фантомы, порожденные дурным настроением и страхами. Они поймут: наиважнейшим фактором является тот, что они люди, столкнувшиеся со всеобщим врагом и величественно принявшие вызов. Ах, друзья, когда перед моими глазами возникла эта картина, как воюющее человечество при первом ударе объединится навсегда, я задрожал… Я…

Даже на Марсе эмоции захлестнули его.

— Очень интересно, — вкрадчиво промолвил Старший Жесткокрыл, — но не будет ли предлагаемый вами метод противоречить той высочайшей морали, которую я ощущаю в ваших признаниях?

Пацифист склонил голову.

— Друг мой, вы совершенно правы — в глобальном и окончательном смысле. Но позвольте мне заверить вас, — живость снова вернулась к нему, — что в тот день, когда возникнет вопрос о межпланетных отношениях, я буду в авангарде защитников межзвездного равенства, буду добиваться полного равенства для жесткокрылов и людей. Но… — его глаза, лихорадочно блестевшие, снова смотрели из-под волос, упавших на лоб, — это дело будущего. Животрепещущий вопрос — как остановить войну на Земле? Как я уже говорил, ваше вторжение должно быть чисто символическим и как можно менее кровопролитным. Однако даже лишь видимость внешней угрозы — убедительное доказательство того, что человек имеет равных себе или даже превосходящих его соседей во Вселенной, и этот факт вернет человечеству естественную точку зрения, сплотит его во взаимооборонительное братство и установит вечный мир.

— Это неважно, — ответил Главный сухо, впервые высказывая некоторое высокомерие и расовую гордость, порожденную соответствующими традициями. — Как я уже говорил, моллюски, очевидно, низшая раса. Всего лишь существа, обитающие в воде. Мы их не видели уже много веков. Насколько мы знаем, они вымерли. И конечно, нас нисколько не сдерживала такая древняя и затасканная форма содружества, как соглашение с ними, если бы имелся хоть какой-то здравый и выгодный повод нарушить миролюбивое сосуществование. И нам нет смысла — и никогда не было — бояться их.

Мысли Уитлоу пришли в замешательство и смущение, его руки с плоскими пальцами бессознательно совершали какие-то жесты. Вынужденный вернуться к своему первоначальному аргументу, он неуверенно заговорил:

— Но ведь, конечно, должна быть какая-то добыча, которая будет иметь для вас ценность после вторжения на Землю. В конце концов, Земля — планета, богатая кислородом, водой, минералами и жизненными формами, в то время как Марс испытывает недостаток всех перечисленных выше элементов.

— Совершенно верно, — согласился Главный. — И мы выработали такой образ жизни, который точно соответствует данным условиям. Собирая межзвездную пыль по соседству с Марсом и разумно используя трансмутацию элементов и другую технологию, мы обеспечиваем себя достаточным количеством всего необходимого. Чрезмерное земное изобилие поставит нас в затруднительное положение, нарушит систему. Увеличение запаса кислорода заставит нас изучать новый тип дыхания, дабы избежать кислородного опьянения, что само по себе делает вторжение на Землю небезопасным. Подобные же опасности таит в себе и пересыщение другими элементами и соединениями. Теперь об отвратительных, кишащих повсюду жизненных формах — ни одна из них не может стать полезной нам на Марсе, — разве что, к несчастью, какая-то из них найдет пристанище в наших телах и вызовет эпидемию.

Уитлоу вздрогнул. Сознавал он это или нет, но его планетарное тщеславие было задето.

— Но все же вы упускаете нечто более важное, — убеждал он, — творения человеческой промышленности и мастерства. Человек измерил лик своей планеты гораздо более существенно, чем вы своей. Он покрыл ее дорогами. Он не толпится на открытой местности, как вы, а построил обширные города. Человек создал всевозможные транспортные средства. Без сомнения, среди таких ценных вещей вам многое придется по душе.

— Маловероятно, — возразил Главный. — Я не вижу в вашем мозгу никаких признаков того, что могло бы вызвать даже малейший наш интерес. Мы приспособились к окружающей среде. Мы не нуждаемся в одежде и домах, в прочих искусственных средствах выживания, которые требуются вам, плохо приспособленным к жизни земляшкам. Наше господство над собственной планетой превосходит ваше, но мы не рекламируем его столь назойливо. Из картины, нарисованной вами, я понял, что вы, земляне, страдаете гигантоманией и грубым, ничем не прикрытым эксгибиционизмом.

— Но ведь есть еще наши машины, — настаивал Уитлоу, кипя от гнева и дергая себя за воротник. — Ужасно сложные машины для различных целей. Они могут быть полезны другим существам так же, как и нам.

— Да, представляю себе, — ядовито заметил Главный, — огромная неуклюжая груда колес и рычагов, проволок и трубок. В любом случае, наши тела лучше.

Он быстро послал вопрос Старшему:

— Ну как, гнев не сделал его разум более уязвимым?

— Еще нет.

Уитлоу предпринял последнее усилие убедить оппонентов своей идеи, с огромным трудом сдержав свое негодование.

— Кроме всего прочего, есть и искусство. Культурные сокровища неизмеримой ценности. Деятельность существ, творчески одаренных гораздо больше, чем вы. Картины, музыка, живопись, скульптура, конечно…

— Мистер Уитлоу, не делайте из себя посмешище, — прервал выступление Главный. — Искусство становится бессмысленным вне его культурного окружения. Что интересного можно ожидать от неуклюжего самовыражения незрелой расы? Более того, ни один из тех видов искусства, что вы перечислили, не может быть приспособлен к нашему способу восприятия, исключая скульптуру, а в этой области наши достижения неизмеримо выше, поскольку мы непосредственно воспринимаем объем — всего лишь улавливанием теней, ограничиваясь неестественными двухмерными образами.

Уитлоу выпрямился, скрестив руки на груди.

— Отлично, — проскрежетал он зубами. — Вижу, что я не могу уговорить вас. Но… — он погрозил пальцем Главному, — позвольте мне кое-что добавить! Вы презираете людей, называете их грубыми и незрелыми. Вы обливаете грязью их индустрию, научную мысль и искусство, отказываетесь помочь им в беде. Вы думаете, что имеете возможность пренебречь ими. Отлично. Продолжаете в том же духе — посмотрим, что произойдет.

Мстительный огонь загорелся в его глазах.

— Я знаю своего соплеменника — человека. Войны сделали его деспотичным и предприимчивым. Он закабалил уже многих животных, ранее свободно обитавших в полях и лесах. Когда представляется случай, он порабощает и себе подобных, а когда не может этого сделать, то опутывает их незримыми цепями экономической зависимости и заставляет благоговеть перед его престижем. Он — тупоголовая марионетка своих низменных инстинктов, но в то же время он талантлив, чертовски упорен, влекомый своими безграничными амбициями! У него уже есть атомная энергия и ракеты. Через несколько тысячелетий у него появятся космические корабли и субатомное оружие. Продолжайте свое существование в том же духе и выжидайте! Постоянные войны побуждают человека совершенствовать оружие до невообразимого уровня. Дождетесь вы и этого! Дождетесь, когда человек появится на Марсе во всей своей мощи! Дожидайтесь с вашей бронированной приспособляемостью ко всем видам окружающей среды. Сидите и выжидайте, когда он добьется раздоров с вами, победит и поработит вас, погрузит на корабли, набив вами вонючие трюмы, чтобы вы работали в земных шахтах, на океанском дне, в стратосфере и на тех планетоидах, которые земляне захотят эксплуатировать. Да, продолжайте жить в том же духе и ждите!

Уитлоу прервал речь, грудь его высоко вздымалась. Какое-то время он сознавал лишь свое злобное удовлетворение, высказав накопившееся в нем недовольство этим противным жукоподобным созданиям.

Мистер Уитлоу огляделся, чтобы убедиться, какое он произвел впечатление своей речью.

Жесткокрылые приближались. Передние особи — паукообразные — ступали во всем своем отвратительном облике почти вторгаясь в его защитную сферу. Точно так же приближались и их мысли, образовав определенный заслон угрозы, гораздо чернее окружающей их марсианской ночи. Исчезло в них высокомерное веселье и хладнокровная отрешенность, так раздражавшие его. Он, еще не веря в это, осознал, что каким-то образом пробился сквозь их броню непроницаемости и попал в уязвимое место.

Уитлоу поймал быструю мысль от Старшего к Главному:

— Если и другие хоть в чем-то похожи на этого глупца, они поведут себя точь-в-точь, как он сказал. Это им же и подтверждено.

Уитлоу медленно огляделся вокруг, наклонил голову, пытаясь отыскать ответ на внезапное изменение позиции жесткокрылов. Его озадаченный взгляд остановился на Главном.

— Мы переменили мнение, мистер Уитлоу, — хмуро признался Главный. — Я говорил вам с самого начала, что мы не колеблемся, принимая решения, когда располагаем ясными и убедительными аргументами. Если ваши глупые доводы относительно гуманности и добычи были явно неудачными, то ваша последняя вспышка убедила нас. Все именно так оно и есть, как вы говорите. Тупоумные земляне в конце концов нападут на нас, причем даже надеясь на успех, если мы займем выжидательную позицию. Поэтому, по логике вещей, мы должны провести предупреждающую акцию, естественно, чем скорее, тем лучше. Мы проведем разведку, и если условия на Земле такие, как вы утверждаете, то мы нападем на вашу планету.

Из состояния смятения и уныния Уитлоу вдруг в один момент достиг пика радостного возбуждения. Его долговязое тело, казалось, вытянулось и стало еще длиннее. Все, наконец, встало на свои места.

— Изумительно! — фыркнул он, а затем взволнованно затрещал. — Конечно, я сделаю все, что в моих возможностях. Я обеспечу транспортировку!

— В этом нет нужды, — решительно заявил Главный. — Мы более не доверяем вашим огромным силам, как и вы сами. У нас есть свои космические корабли, полностью пригодные для подобного предприятия. Мы не выставляем их напоказ, как и не хвастаемся другими техническими достижениями нашей науки. Мы не используем свой военный потенциал как вы, земляшки, чтобы бесцельно носиться туда-сюда. Тем не менее космические корабли у нас есть, накоплены про запас на случай необходимости.

Но даже этот презрительный отказ в помощи не испортил ликования Уитлоу. Лицо его сияло. Навертывающиеся слезы заставляли моргать лихорадочно блестящие глаза. Его адамово яблоко дергалось от удушья.

— Ах, друзья мои… мои дорогие друзья! Если бы я только мог выразить вам, что означает этот момент для меня! Если бы я сумел рассказать вам, как я счастлив, представляя тот великий грядущий момент! Когда люди выглянут из своих траншей и окопов, из бомбардировщиков и истребителей, домов и фабрик, из наблюдательных постов и штабов, чтобы увидеть новую угрозу в небесах. Когда эти жалкие воззрения о миролюбии отпадут, как грязные и рваные одеяла. Когда земляне перережут опутывающую их колючую проволоку ненависти и соединятся рука об руку, как истинные братья, что встретят общего врага. Когда, выполнив общую задачу, они добьются истинного и прочного мира!

Уитлоу остановился, чтобы перевести дыхание. Его остекленевшие глаза любовно остановились на голубой звездочке Земли, едва возвышающейся над горизонтом.

— Да, — издалека дошла до него весьма простая мысль Главного. — Для обладающего твоим темпераментом это будет, вероятно, очень радостная и трогательная сцена. Но ненадолго…

Уитлоу тупо посмотрел вниз. Последняя мысль Главного будто слегка задела его, царапнув кожу, — легкий удар огромной ядовитой клешни. Он не понял, но ощутил неосознанный страх.

— Что… — запинаясь, проговорил он. — Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — заявил Главный, — что во время нашего вторжения на Землю нам не придется воспользоваться тактикой «разделяй и властвуй», которую обычно применяют в подобных случаях. Вы же знаете наверняка этот принцип: присоединиться к одной фракции, чтобы победить другую — ведь воюющие стороны не очень разборчивы в союзниках, — затем подстрекать к дальнейшему расколу и так далее. Нет, с нашим превосходством в вооружении мы, вероятно, проведем прямую акцию стирания и не станем связываться с утомительными махинациями. А поэтому вы, вероятно, увидите ту вспышку единения глупышек-землян, которому придаете большое значение.

Уитлоу уставился на Главного, лицо пацифиста моментально побелело от ужаса. Он облизал губы.

— Что вы подразумеваете под словами «ненадолго»? — прошептал сипло Уитлоу. — Что вы имеете в виду под понятием «вспышка»?

— Неужели вам все еще непонятно, Уитлоу? — откликнулся Главный с оскорбительным сарказмом. — Неужели вы могли хоть на минуту предположить, что мы совершим какое-то миниатюрное вторжение на Землю и, внушив землянам благоговейный страх, вернемся на Марс. Таким методом мы наверняка добьемся вторжения на Марс, что со временем и произойдет. Следуя вашему совету, мы только ускорили бы эту агрессию: ведь земляне тут же появились бы на Марсе с намерением предотвратить угрозу. Нет, мистер Уитлоу, мы нападем на вас только для того, чтобы защитить себя от потенциальной опасности. Нашей целью будет полное и тотальное уничтожение Земли, совершенно быстрое и эффективное. Наше сегодняшнее военное превосходство делает успех неизбежным.

Уитлоу, похожий на грязную и желтоватую статую самого себя, тупо уставился вытаращенными глазами на Главного. Он раскрыл рот, но не произнес ни слова.

— Вы ведь не могли и предполагать, мистер Уитлоу, не правда ли, — сердечно продолжал Главный, — что мы сделаем что-либо, пусть даже малость, для вашего блага? Или для блага любого, а не жесткокрылых?

Уитлоу не сводил глаз с ужасных черных восьминогих яиц, подкатившихся поближе, — живых воплощений ядовитой черноты древней планеты.

Он только смог мысленно пробормотать:

— Но. — я думал, вы сказали-, что нельзя думать о чуждых созданиях, как о злобных чудовищах, стремящихся только к уничтожению и разрушению…

— Возможно, — отрезал Главный.

И только тут мистер Уитлоу осознал, чем в действительности являются эти чуждые ему создания.

Будто в удушливом кошмаре он заметил, что жесткокрылые подобрались к нему еще ближе. Он услышал высокомерную нескрытую мысль, посланную Главным Старшему:

— Ты еще не добрался до его разума?

И ответ Старшего:

— Нет.

И быстрый приказ Главного.

Черные яйца ворвались в его световую сферу, грозные бронированные клешни потянулись к нему, и это было последним осознанным впечатлением мистера Уитлоу на Марсе.

Мгновением позже защитное устройство спасло его от гибели, переместив на огромное расстояние, — мистер Уитлоу пришел в себя внутри воздушного пузыря, который чудесным образом поддерживал нормальное атмосферное давление в глубинах бескрайних венерианских морей. Подобно рыбе в аквариуме, только с другой стороны, он рассматривал мягко колышущиеся люминесцирующие водоросли и наполовину покрытые ими или полупогруженные в них огромные здания. Вокруг носились сверкающие корабли и существа со щупальцами.

Главный Моллюск рассматривал существо, вторгшееся в его частный сад, с высокомерным неодобрением, которое даже удивление не могло поколебать.

— Кто вы? — холодно спросил он.

— Я… я прибыл, чтобы информировать вас о злобном нарушении правил перемирия. — Пять глаз на длинных стебельках рассматривали пацифиста с той же холодностью, что прозвучала повторно во фразе:

— Но кто вы?

Внезапный прилив горькой правдивости заставил мистера Уитлоу ответить:

— Наверное… меня можно назвать поджигателем войны.