10
Спустилась ночь, я больше не должен был держаться вдоль берега и направил каноэ на середину реки, где течение быстро понесло меня. Ниже по реке на другой стороне находились два города, и я видел их огни над широкими полосами тумана, протянувшимися над водным зеркалом.
Я беспокоился о Кэти. Я не имел права просить ее помощи и чувствовал себя подлецом из-за того, что позволил ей вмешаться в это дело. Но она пришла предупредить меня и стала моим союзником. Она единственная, кому я мог верить. Я говорил себе, что она успешно справится с заданием, что конверт не попадет в руки тем, кто может опубликовать его содержимое.
Как можно быстрее нужно связываться с Филиппом и сообщить ему обо всем. Вдвоем мы могли бы решить, что лучше предпринять. Нужно уплыть как можно дальше от Лоцман Кноба и найти телефон — достаточно далеко, чтобы мой звонок не вызывал подозрений. Я увеличивал расстояние между собой и Лоцман Кнобом — течение было быстрым, а я еще помогал ему, работая веслом.
Гребя, я продолжал размышлять о прошлой ночи и убийстве Джастина Болларда. И чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что Джастин Боллард не мертв. Мне казалось несомненным, что трое, напавшие на меня ночью, были те же, что и стояли у стены. Она хвастали, что побили меня, а потом исчезли. Но как и куда они исчезли? Как бы то ни было, пока их нет, мне лучше не связываться с законом — могут, чего доброго, и линчевать. И если права Кэти Адамс, то именно это намеревалась сделать толпа, пока ее не остановил Джордж Дункан. Если какое-то вещество или энергия могли стать домом, повозкой, ужином на столе, кувшином пшеничного виски, то они могли, следовательно, стать чем угодно. Стать мертвым окоченевшим телом — сущий пустяк. И к тому же эта энергия может проявить свою способность и спрятать всех троих, пока это необходимо. Конечно, это сложный и безумный путь, но не более сложный и безумный, чем тот, каким жертву направили в змеиное логово…
Я надеялся вскоре добраться до города, где смогу найти телефон-автомат и позвонить. Слух об убийстве мог уже распространиться и в приречные города, хотя шерифу вряд ли придет в голову мысль, что я буду спускаться вниз по течению. Конечно, если не задержали Кэти. Я старался отделаться от этой мысли, но она все время возвращалась ко мне.
И все же, даже если в городах меня ждут, я сумею позвонить. А что потом? Сдаться полиции. Это можно решить позже. Я подумал, что все же можно сначала прийти в участок, а потом уже позвонить Филиппу, но в этом случае разговор услышат полицейские, и все станет известно.
Я не был удовлетворен тем, как разворачивались события, и испытывал чувство вины, но не видел другой альтернативы.
Наступила ночь, но на реке было чуть светлее. С берега доносились слабые звуки: мычание коров, лай собак. Вокруг меня вода продолжала свой вечный разговор, временами выпрыгивала рыба, оставляя после себя расходившиеся круги. Я, казалось, двигался по большой равнине: темные, поросшие деревьями берега и отдаленные холмы были только тенями, лежавшими на краю этой равнины. Это королевство воды и теней — глубоко мирное место. Странно, но на реке я чувствовал себя в безопасности. Обособленность — вот наиболее подходящее слово для моего состояния. Я был один в центре крошечной Вселенной: журчание воды и мычание коров, лай собак — все эти слабые звуки скорее подчеркивали, чем разрушали, чувство обособленности.
Вдруг эта обособленность кончилась. Неожиданно вода передо мной поднялась горбом, и я начал яростно грести, чтобы обойти его. Из глубины начала подниматься чернота — ярды и ярды черноты.
Масса черноты поднялась в воздух — большая, длинная, мускулистая шея с кошмарной головой. Грациозной аркой она изогнулась во тьме так, что голова повисла надо мной. Я как заколдованный смотрел в красные глаза, отражавшие слабый свет, шедший от поверхности воды. Раздвоенный язык качнулся в воздухе, раскрылась пасть, и я увидел клыки.
Я погрузил весло в воду и отчаянным усилием погнал каноэ. На своей шее я ощущал горячее дыхание. Нацелившаяся на меня голова промахнулась всего на несколько дюймов.
Оглянувшись через плечо, я увидел, что голова вновь охотится за мной и готова к удару. Я знал, что на этот раз мне почти невозможно будет увернуться. Один раз я обманул это существо. Сомнительно, чтобы это удалось мне вторично. Берег слишком далеко, и мне оставалось только уворачиваться и бежать. Лишь мгновение я колебался, собираясь остановить каноэ и спасаться вплавь. Но я не очень хороший пловец и понял, что водяное чудовище легко поймает меня.
Я резко повернул каноэ. На этот раз чудовище не промахнется. Ему не нужно спешить. Оно знало, что я не уйду. Вода бурлила, и ужасная шея двигалась за мной.
Я резко повернул в надежде сбить чудище с толку и заставить готовиться к новой попытке.
При резком повороте что-то покатилось по дну каноэ. Услышав этот звук, я понял, что мне нужно делать. Конечно, это было нелогично, чистейшая глупость, но я — в безвыходном положении, и выбора у меня нет. У меня не осталось надежды, что я сумею сделать то, что собирался. Это был не план, а скорее рефлексорная попытка, и я не знал, что буду делать после этого. Но должен был это сделать. Это — единственное, что я смог придумать.
Ударом весла я повернул каноэ так, чтобы оказаться лицом к существу. Схватив удочку, я встал. В каноэ не очень удобно стоять, но мое оказалось удивительно устойчивым, да и сегодня днем я достаточно попрактиковался в управлении им.
У меня оказалась специальная снасть для рыбной ловли, вероятно, слишком тяжелая, с тремя рядами крючков.
Голова чудовища была теперь совсем рядом, пасть по-прежнему широко раскрыта. Я размахнулся, прицелился и бросил снасть.
Словно зачарованный, я смотрел, как сверкнул металл. Я попал в раскрытую пасть чудовища, подождал долю секунды и дернул удочку изо всех сил, продолжая тянуть назад, чтобы крючки впились в пасть. Я чувствовал, как они ушли глубоко в тело. Я поймал его на крючок.
Я не размышлял, что будет дальше, не рассчитывал, что буду делать после того, как поймаю чудовище. Видимо, потому что не надеялся на удачу.
Я снова дернул удочку, чтобы крючки вошли еще глубже, и неожиданно передо мной поднялась большая волна. Могучее тело вытянулось из воды и продолжало вытягиваться, а мне казалось, что ему никогда не будет конца. Голова на долговязой шее дергалась взад и вперед, удочка дрожала в моих руках, я повис на ней, не отдавая себе в этом отчета. Я лишь твердо знал, что мне не нужна рыба, которую я выловил…
Каноэ прыгало на волнах, поднятых движением чудовища, и я скорчился в нем, упираясь локтями, стараясь удержать центр тяжести как можно ниже, чтобы не дать лодке перевернуться. И вот каноэ начало двигаться все быстрее и быстрее вниз по реке: его тащило за собой бегущее существо.
Я продолжал висеть на удочке. Я мог бы выпустить ее и позволить чудовищу убежать, но я держался за нее и кричал, опьяненный своей удачей. Это существо охотилось за мной, но я сам его поймал, и вот оно бежит в боли и панике.
Существо продолжало нестись вниз по реке, натянутая леска удерживала каноэ, которое дергалось, как ковбой на спине брыкающейся лошади. На мгновение я забыл, что происходит. Эта дикая погоня через ночь по речному миру! Передо мной мчалось и изгибалось существо, иногда из воды поднималась зубчатая гряда плавников на горбатой спине.
Неожиданно леска ослабла, существо исчезло. Я был один на реке, скорчившись в каноэ, которое плясало на волнах, поднятых огромным телом. Когда вода успокоилась, я сел и принялся сматывать леску. Мне пришлось поработать, и, наконец, через борт перевалились крючки. Я очень удивился, увидев их. Я думал, что леска порвалась, и поэтому чудовище сбежало. Но теперь стало ясно, что существо просто исчезло. Крючки глубоко впились в его тело и освободиться сами по себе они не могли.
Каноэ теперь спокойно плыло по реке. Я нагнулся и подобрал весло. Взошла луна, и река засверкала, как дорога из струящегося серебра. Я сидел с веслом в руках и думал, что же теперь делать. Инстинкт требовал, чтобы я ушел с реки, прежде чем из-под воды появится новое чудовище. Но я почему-то был уверен, что второго такого не будет — его появление было одним из запасов всей этой череды малопонятных событий, связанных со змеиным логовом и смертью Джастина Болларда. Другой мир, открытый моим старым другом, испробовал новый ход, а я был уверен, что он не станет повторять неудавшуюся комбинацию. Если это так, то сейчас река для меня самое безопасное место.
Резкий пронзительный писк нарушил ход моих мыслей, и, повернув голову, чтобы определить, откуда он исходит, я заметил маленькое страшилище, которое сидело скорчившись на корме недалеко от меня. Это была пародия на человека, существо было покрыто густыми волосами и цеплялось за каноэ парой лап, напоминавших совиные. Голова у него была заострена вверх, волосы росли из этого острия и падали во все стороны, образуя нечто вроде шляпы, которые носят туземцы в некоторых азиатских странах. По обе стороны от головы торчали кувшинообразные уши. Из-под нависших волос красным светом горели глаза.
Писк его начал приобретать некоторый смысл.
— Три — волшебное число, — пролепетало оно весело своим высоким голосом. — Три — волшебное число! Три — волшебное число!
Комок застрял у меня в горле, я взмахнул веслом. Весло плашмя ударило маленькое чудовище, подбросило его высоко в воздух, и оно полетело, как будто его ударили бейсбольной битой. Писк перешел в слабый визг, и я с каким-то очарованием глядел, как оно пролетело над водой и устремилось вниз. На полпути к воде существо мигнуло, как взорвавшийся мыльный пузырь, и исчезло.
Я снова взялся за весло. Больше невозможно обманывать себя. Чем скорее я доберусь до телефона и позвоню Филиппу, тем лучше. Мой старый друг мог быть и не совсем прав, но все происходящее было чертовски непонятным…
11
Городок оказался маленьким, и я не смог найти телефонную будку. Я вообще не был уверен, что это город, хотя, если память мне не изменяла, это Вудмен. Я старался представить себе карту местности, но и город, и вся округа являлись для меня далеким прошлым, и я не мог быть ни в чем уверен. Но как называется этот городок — неважно, — говорил я себе, — важно найти телефон и позвонить. Филипп в Вашингтоне, и он решит, что делать. Даже если он не знает, как поступить, все же он должен быть в курсе всего… Я в долгу у него за то, что он прислал мне копию записок дяди. Хотя, если бы он их не прислал, то я, вероятно, не попал бы в эту историю.
Во всем деловом районе оказался лишь один открытый бар. Теплый тусклый свет пробивался сквозь его грязные окна. Легкий ветерок со скрипом раскачивал вывеску с нарисованной на ней кружкой пива. Вывеска была укреплена на железном кронштейне.
Я стоял на улице, стараясь набраться храбрости, чтобы войти. Конечно, нет никакой гарантии, что там есть телефон. Я знал, что, переступая порог бара, я подвергаю себя определенному риску. Может, шериф уже поднял тревогу и меня разыскивают. Хотя, может, вести еще не дошли до этого места.
Каноэ находилось на реке, привязанное к столбу, и я мог в любой момент сесть в него и оттолкнуться от берега. Ничего не было бы разумнее этого, потому что меня никто пока не видел. За исключением этого бара через улицу, весь город вымер.
Но я должен позвонить. Нужно предупредить Филиппа, если уже не поздно. Только тогда он сможет что-либо предпринять. Теперь мне ясно, что тот, кто прочтет записки моего друга, окажется перед опасностью, описанной в них.
Я стоял в нерешительности и, наконец, едва сознавая, что делаю, пошел через улицу. Дойдя до тротуара, я взглянул на скрипящую вывеску, и скрип ее словно разбудил меня.
Поднявшись по ступеням, я распахнул дверь. В дальнем конце комнаты, у прилавка, скорчился человек. Бармен облокотился о стойку, глядя на дверь и как бы ожидая ночных посетителей. В помещении больше никого не было, и все стулья были прислонены к столам.
Бармен не двигался. Он как будто не видел меня. Я закрыл за собой дверь и подошел к стойке.
— Что желаете, мистер? — спросил бармен.
— Бурбон, — ответил я. Я не спросил льда: похоже, в этом заведении не полагается просить лед. — И мелочи… если у вас есть телефон.
Бармен ткнул пальцем в угол комнаты:
— Там.
Я взглянул: в углу стояла телефонная будка.
— Ну и глаз у вас! — заметил он.
— Да уж.
Он поставил стакан на стойку и начал наливать.
— Поздно путешествуете, — пробурчал он.
— Вроде бы.
Взглянув на наручные часы, я увидел, что уже половина двенадцатого.
— Не слышал вашей машины…
— Я оставил ее дальше по улице. Решил, что в городе все закрыто. Потом увидел у вас свет…
Не очень-то правдоподобная история, но он более не расспрашивал. Ему все равно. Он просто разговаривал.
— Я тоже закрываю, — сказал он. — Закрою в полночь. Вечером никого нет, кроме старого Джо. Он всегда здесь. Каждый вечер до самого закрытия, пока я его не выставлю. Совсем как кошка.
Напиток был не очень хорош, но я чертовски нуждался в нем. Стало теплее внутри, и страх несколько отступил. Я протянул ему банкноту.
— Хотите мелочь на всю сдачу?
— Если можно.
— Пожалуйста. Куда вы хотите звонить?
— В Вашингтон.
Я не видел причины, почему бы не ответить ему.
Он дал мне мелочь, я пошел к телефону и сделал заказ. Я не знал номера Филиппа, и выполнение заказа заняло какое-то время. Потом кто-то ответил.
— Мистера Филиппа Фримена, пожалуйста, — сказала телефонистка. — Междугородный разговор.
Послышался короткий вздох на другом конце провода, потом молчание. Наконец ответили:
— Его нет.
— Вы не знаете, где он? — спросила телефонистка.
— Его вообще нет, — ответил голос. — Это что, шутка? Филипп Фримен мертв…
— Заказ не может быть выполнен, — сказали в трубку. — Мне сообщили…
— Неважно, — буркнул я. — Я буду говорить с тем, кто на линии.
— Пожалуйста, добавьте полтора доллара.
Я порылся в кармане и извлек пригоршню мелочи. Опуская монеты в щель, часть я уронил на пол. Рука моя так дрожала, что я не мог попасть монетой в щель автомата.
Филипп Фримен мертв!..
Наконец-то мне удалось справиться с монетами.
— Говорите, — сказала телефонистка.
— Вы все еще там? — спросил я.
— Да, — ответил призрачный, дрожащий голос.
— Простите, я ничего не знал. Я Хортон Смит, старый друг Филиппа.
— Я слышала о вас, он часто вас вспоминал. Я его сестра.
— Маржи?
— Да, Маржи.
— Когда это случилось?
— Сегодня вечером. Филис должна была прийти к нему. Он стоял на тротуаре, ожидая ее, и вдруг упал.
— Сердечный приступ?
Наступило долгое молчание, потом Маржи сказала:
— Мы так думаем. Так думает Филис, но…
— Как Филис?
— Спит. Доктор дал ей что-то.
— Не могу выразить, как мне жаль. Вы говорите, сегодня вечером?
— Всего несколько часов назад. И, мистер Смит, я не знаю… может, мне не следует говорить этого. Но вы были другом Филиппа…
— Много лет, — подтвердил я.
— Здесь что-то странное. Те, кто видел, как он упал, говорят, что он был застрелен стрелой — стрелой в сердце. Но никакой стрелы не оказалось. Некоторые свидетели рассказали в полиции…
Голос ее прервался, послышались всхлипывания. Потом она продолжала:
— Вы знали Филиппа и знали дядю.
— Да, обоих.
— Это кажется невозможным. Оба так быстро…
— Да, кажется невозможным.
— Вы спрашивали Филиппа, что-нибудь еще нужно?
— Уже ничего. Я возвращаюсь в Вашингтон.
— Похороны в пятницу.
— Спасибо. Простите, что я так ворвался…
— Вы же не знали. И я скажу Филис, что вы звонили.
— Если хотите. Никакой разницы. Она меня не помнит. Я лишь один или два раза видел жену Филиппа.
Мы попрощались, и я сидел, ошеломленный, в будке. Филипп мертв. Застрелен стрелой. Стрелы не используют в наши дни, чтобы избавиться от человека. Так же, впрочем, как и змеи.
Я наклонился и принялся разыскивать упавшие монеты.
Кто-то постучал в дверь кабинки, и я выглянул. Бармен смотрел на меня. Он прекратил стучать и махнул мне рукой. Я выпрямился и открыл дверь.
— Что с вами? — спросил он. — Заболели?
— Нет. Уронил несколько монет.
— Если хотите еще выпить, заказывайте. Я закрываю.
— Мне нужно еще позвонить.
— Тогда побыстрее.
На полке у телефона я нашел справочник.
— Где индекс Лоцман Кноба?
— В справочнике. Раздел «Лоцман Кноб — Вудмен».
— Это Вудмен?
— Это Вудмен, конечно, — сказал он, недоверчиво посмотрев на меня. — Вы пропустили надпись у въезда?
— Наверное…
Я закрыл дверь и отыскал в справочнике нужную строку. Вот она — миссис Джанет Форсайт. В книге оказалась только одна фамилия Форсайт. Иначе я не знал бы, куда звонить. Я никогда не знал или забыл имя жены старого дока Форсайта.
Я снял трубку и заколебался. Я зашел слишком далеко. Нужно ли использовать еще одну возможность? Но вряд ли кто-нибудь засечет мой звонок.
Я опустил монету и набрал номер. Подождал немного. Наконец кто-то ответил мне. Мне показалось, что я узнал голос, но не был в этом уверен.
— Мисс Адамс?
— Да. Миссис Форсайт спит и…
— Кэти.
— Кто это?
— Хортон Смит.
— Ох! — проговорила она и больше ничего не добавила.
— Кэти…
— Я рада, что вы позвонили. Это все было ошибкой. Парни Болларда вернулись. Все трое. Теперь все в порядке…
— Подождите минуточку, пожалуйста. Если парень Болларда вернулся, что же случилось с телом?
— С телом? О, вы имеете в виду…
— Да, тело Джастина Болларда.
— Хортон, это самое удивительное. Тело исчезло.
— Как исчезло?
— Я думаю, что знаю, в чем дело, но хотел быть абсолютно уверен.
— Его нашли на краю леса к западу от города и оставили сторожить двух человек — один из них был Том Уильямс. Не знаю, кто был второй. Эти двое отвернулись на минуту, а когда вновь посмотрели на тело, его уже не было. Никто не мог украсть его. Оно попросту исчезло. Весь город в смятении…
— А вы? Вы взяли конверт?
— Да. И едва успела добраться до дома, как узнала, что тело исчезло.
— Значит, теперь все в порядке?
— Конечно. Вы можете вернуться.
— Скажите мне, Кэти, вы заглядывали в конверт? Она начала говорить, но заколебалась.
— Кэти, это очень важно. Вы заглядывали в конверт?
— Только взглянула и…
— Черт возьми! Перестаньте уклоняться от ответа. Вы читали?
— Да. Думаю, что человек, написавший его…
— Оставьте этого человека! Сколько вы прочли? Все?
— Первые несколько страниц, до неразборчивых надписей. Хортон, вы хотите поговорить со мной об этом? Но это глупость. Конечно, этого не может быть. Я ничего не знаю об эволюции, но даже я вижу тут много слабых мест.
— Что заставило вас прочесть?
— Ну, думаю, потому что вы не велели… Когда вы еще предупредили меня, я не смогла удержаться. Это ваша вина. А что тут плохого?
Конечно, она говорила правду, хотя я не подумал об этом вовремя. Я предупредил ее потому, что не желал, чтобы она ввязывалась в это дело. И хуже всего то, что ей нельзя было ввязываться. Тело Джастина Болларда исчезло, и я после этого исчезновения вне подозрений. Если бы этого не случилось, шериф обыскал бы мою комнату, нашел конверт, и тут начался бы ад.
— Вы в опасности, — сказал я. — Вы…
— Хортон Смит! — выпалила она. — Не угрожайте мне!
— Я не угрожаю. Мне жаль…
— Жаль чего?
— Кэти, — попросил я, — выслушайте меня и не спорьте. Вы можете выехать немедленно? Вы ведь хотели вернуться в Пенсильванию? Сейчас вы готовы уехать?
— Да, у меня все упаковано, но при чем тут это?
— Кэти… — начал я и остановился. Это ее испугает, а я не хотел стращать ее. Но иного пути я не видел. — Человек, написавший это, убит. Кэти, человек, приславший мне этот пакет, убит несколько часов назад… Она сглотнула:
— Вы думаете, что…
— Не изображайте дурочку. Всякий, прочитавший записки в конверте, находится в опасности.
— И вы? Это дело с телом Джастина Болларда…
— Да.
— Но что это? — Она не испугалась, скорее не поверила.
— Вы можете сесть в машину и подобрать меня на шоссе. Возьмите с собой конверт, чтобы никто не заглядывал в него.
— Подобрать вас? А потом?
— А потом мы уедем в Вашингтон. Там разберутся.
— Кто разберется? Может, ФБР?
— Нет! — крикнул я. — Никто не поверит. У них бывает много звонков от сумасшедших.
— И вы думаете, что сможете убедить их?
— Может, и нет. Очевидно, я вас не убедил?
— Не знаю. Я должна подумать.
— Думать некогда, — предупредил я. — Либо вы едете, либо нет. Может, вдвоем путешествовать будет безопаснее, хотя никакой гарантии нет. Вы ведь в любом случае собирались ехать на восток и…
— Где вы теперь?
— В Вудмене. Город, ниже по реке.
— Знаю. Забрать ваши вещи из мотеля? Будем вести машину по очереди. Останавливаться только для заправки и еды. Где я вас найду?
— Поезжайте медленно по главной дороге, она здесь единственная. На центральной улице я буду ждать вас. Тут не должно быть ночью других машин.
— Я чувствую себя глупой, это так…
— Мелодраматично, — предположил я.
— Вероятно, можно сказать и так. Но вы правы, я и так собиралась ехать на восток.
— Я жду вас.
— Буду через полчаса. Или, может быть, немного позже.
Выходя из будки, я обнаружил, что у меня затекли мышцы ног от того, что я долго сидел скорчившись.
— Вы задержались, — сердито произнес бармен. — Я уже проводил Джо. Вот ваше питье, не медлите.
Я взял стакан и попросил:
— Я был бы рад, если бы вы присоединились ко мне. Как? Он покачал головой:
— Вы хотите, чтобы я выпил с вами? Я кивнул. Он покачал головой:
— Я не пью.
Я выпил, заплатил за виски и вышел. Огни позади меня погасли, а спустя мгновение вышел бармен и закрыл дверь заведения. Ступив на тротуар, он споткнулся обо что-то, нагнулся и поднял бейсбольную биту.
— Проклятые мальчишки играют здесь все время. Кто-то из них и забыл это. — Раздраженный, он бросил биту на скамью, стоявшую у двери. — Я не вижу вашего автомобиля.
— У меня нет автомобиля.
— Но вы сказали…
— Помню. Если бы я сказал вам, что у меня нет машины, потребовалось бы долгое объяснение, а мне необходимо было позвонить.
Он поглядел на меня, качая головой: на человека, возникшего ниоткуда и не имевшего машины.
— Я приплыл на каноэ, — оправдывался я. — Привязал его к причалу.
— И что же вы собираетесь теперь делать?
— Оставаться здесь. Я жду друга.
— Вы ему звонили?
— Да.
— Ну, доброй ночи. Надеюсь, вам не придется ждать слишком долго. Он пошел по улице, направляясь домой, но несколько раз замедлил шаг, оглядываясь на меня…
12
Где-то в лесу у реки ворчливо бормотала сова. Ночной ветер обжигал лицо, и я поднял воротник, чтобы сохранить немного тепла. Бродячая кошка брела по улице. Увидев меня, она остановилась, затем перешла на противоположную сторону и исчезла в темноте между двумя зданиями.
С исчезновением бармена Вудмен приобрел вид покинутого поселка. Раньше я не успел разглядеть его, но теперь делать мне было нечего, и я осмотрелся вокруг. Стало ясно, что поселок запущен, что он один из городов, обреченных на забвение. Тротуары расколоты, в щелях росла трава. Дома, давно не крашенные, нуждались в ремонте. Их фасады несли на себе отпечаток времени, а архитектура зданий, если только к ним можно было применить этот термин, была столетней давности. Когда-то город был молод и полон сил. Вероятно, существовала какая-то ясная причина для его возникновения, расцвета. Я знал эту причину: река когда-то еще служила торговой артерией и продукция ферм и фабрик этого поселка отвозилась на пристани и грузилась на пароходы. Те же пароходы привозили сюда все необходимое. Но река давно утратила свое значение, и город стал захолустным. Железные дороги и скоростные магистрали, летавшие в воздухе самолеты, отобрали у реки ее значимость. Она выполняла теперь только те функции, которыми наградила ее природа.
И теперь Вудмен стал настоящей провинцией, как и множество других подобных городков в стороне от биения жизни. Когда-то многообещающий, а может быть, и важный, когда-то процветающий, но теперь нищий город упорно цеплялся за точку на карте (хотя и не на каждой карте), как поселок людей, не имеющих никакого соприкосновения с внешним миром. Мир продолжал идти вперед, но маленькие умирающие городки, как этот, не шли с ним в ногу. Они спали и не заботились ни о своем внешнем виде, ни о своих людях. Они создавали свой мир, который принадлежал им, как они принадлежали ему.
Здесь, в таких маленьких городках, люди по-прежнему слышат вой собак-оборотней, тогда как весь мир прислушивается к другому, более отвратительному звуку, который может предвещать атомную смерть. И мне показалось, что слушать лай оборотней гораздо опасней, ибо, если провинциализм таких маленьких городков был безумием, то это было мягкое, даже приятное безумие, в то время как безумие внешнего мира жестоко.
Скоро приедет Кэти — я надеялся, что она приедет. Если она не появится, это будет вполне объяснимо. Она сказала, что приедет, но, возможно, она решит, что поступит как-то иначе. Я сам очень сомневался в том, что написал мой друг, хотя у меня было гораздо больше оснований верить ему, чем у Кэти.
Если она не появится, что мне делать? Вернуться в Лоцман Кноб? Собрать все вещи и направиться в Вашингтон? Хотя я не знал, куда мне обратиться, в ФБР, а может, в ЦРУ? Кто выслушает меня? Кто обратит на мой рассказ внимание и не подумает, что это бред безумца.
Я стоял, прислонившись к зданию, в котором помещался бар, глядя на улицу и надеясь, что скоро появится Кэти. Вдруг я заметил на улице волка. Существует в человеке какой-то инстинкт: глубокий, пришедший из далекого прошлого, который заставляет его при виде волка испытывать смертельный ужас. Волк — это неумолимый враг, убийца, такой же ужасный и безжалостный, как сам человек. В этом убийце нет ничего благородного. Он хитер, коварен, неумолим. Между ним и человеком не может быть компромиссов.
Глядя на появившегося из тьмы волка, я почувствовал, как у меня встают дыбом волосы.
Волк двигался самоуверенно, по походке не чувствовалось скрытности или осторожности. Он шел по делу и не терпел глупостей. Волк был большой и черный, или он по крайней мере выглядел черным. В то же время он был очень истощен и голоден.
Я сделал шаг от здания и краем глаза уловил предмет, который мог помочь мне обороняться. На скамье лежала бейсбольная бита, брошенная барменом. Я нагнулся и поднял ее. Она оказалась довольно тяжелой.
Когда я снова взглянул на улицу, там был уже не один волк, а три. Все они двигались с раздражающей самоуверенностью.
Я стоял на тротуаре, сжимая в руке биту. Вот первый волк поравнялся со мной и повернул ко мне морду.
Вероятно, я мог бы позвать на помощь. Но мысль закричать даже не пришла мне в голову. Это дело касалось только меня и этих троих волков. Нет, не троих, из тьмы на улицу появлялись все новые и новые…
Я знал, что это не волки, не настоящие волки, не честные волки, родившиеся и выросшие на этой честной Земле. Они были не более реальными, чем морской змей. Это были те самые оборотни, о которых мне говорила Линда Бейли, может, те самые, вой которых я слышал ночью. Линда Бейли рассказывала о собаках, но это были не собаки. Это — тот самый первобытный страх, проложивший себе дорогу через бесчисленные столетия и ставший материальным.
Как хорошо обученные солдаты, волки совершили сложный маневр: они поравнялись с первым, повернулись ко мне мордой и сели. И вот они, равняя ряд в строгом порядке, сидят прямо и уверенно. Языки свисали из их пастей, они негромко дышали. Все они смотрели только на меня.
Я насчитал двенадцать волков.
Я схватил биту поудобнее, но знал, что у меня никакой надежды на спасение нет. Если они нападут на меня, то уже все сразу. Бейсбольная бита, если она точно нацелена, — смертоносное оружие, но я знал, что смогу прикончить только нескольких, но не всех. Может, подскочить и уцепиться за кронштейн, на котором болтается вывеска? Но я сомневался, что она выдержит мой вес. Кронштейн и так накренился, и, вероятно, удерживающие его болты вылетят от моей тяжести из гнилого дерева.
Остается только одно — стоять на месте.
Я только отвел глаза, чтобы взглянуть на кронштейн, а когда снова посмотрел на волков, то обнаружил перед собой еще и маленькое чудовище с заостренной головой.
— Мне следовало бы напустить их на вас, — запищал он. — Там, на реке, вы не должны были ударять меня веслом.
— Если только попробуешь, я ударю тебя этой битой. Он в гневе подпрыгнул.
— Какая неблагодарность! — пропищал он. — Это вы, люди, установили, что…
И тут до меня дошло!
— Ты имеешь в виду, что ТРИ — волшебное число?
— К несчастью, — проскрипел он, — это так.
— Если ваши шуты три раза потерпят неудачу, значит, я сорвался с крючка?
— Да.
Я посмотрел на волков. Они сидели, свесив языки, и улыбались мне. Я чувствовал, что им все равно — броситься на меня или бежать дальше по улице.
— Но есть кое-что еще, — проговорило существо с заостренной головой.
— Что именно?
— Ну, это дело честных рыцарей.
Я удивился: причем тут рыцари? И не стал спорить. Я знал, что он все равно не скажет. Он помнил удар веслом и хотел подразнить меня.
Существо смотрело на меня из-под копны волос и ждало. Волки сидели и улыбались.
Наконец, он не выдержал:
— Вы выдержали три раза. Но есть еще кое-кто, неиспытанный. Он поймал меня и знал это, и его счастье, что он находился вне пределов досягаемости биты.
— Вы имеете в виду мисс Адамс? — спросил я как можно спокойнее.
— Быстро соображаете. Возьмете ли вы, как истинный рыцарь, опасность на себя? Если бы не вы, она не участвовала бы в этом. Я думаю, что вы у нее в долгу.
— Согласен.
— Вы согласны? — радостно воскликнул он.
— Да.
— Вы принимаете на себя… Я прервал его:
— Кончайте болтать. Я сказал: «да».
Может, я должен был тянуть время, но в таком случае мое достоинство упало бы в его глазах, а я чувствовал, что в подобном случае это недопустимо.
Волки встали, задышали чаще и больше не смеялись.
Мозг мой лихорадочно искал выхода, но я ничего не мог придумать.
Волки медленно двинулись вперед, целеустремленно и деловито. Им предстояла работа, и они хотели побыстрее сделать ее. Я попятился, прижавшись спиной к зданию. Так я могу лучше обороняться. Я взмахнул битой. Они на мгновение остановились, но затем снова двинулись вперед. Почувствовав спиной стену, я остановился.
На противоположную сторону улицы на одно из зданий упал луч света и начал двигаться по улице, приближаясь к нам. Дома, освещенные лучом, выступали из тьмы. Взвыл мотор, протестуя против резкого торможения, послышался громкий скрип покрышек.
Волки, пойманные лучом света, повернулись и бросились бежать, но некоторые оказались слишком медлительными. Послышался звук ударяющихся друг о друга тел, и волки исчезли, как и существо с заостренной головой.
Машина остановилась, и я как можно скорее побежал к ней. Опасности больше не было, но я знал, что почувствую себя спокойно только внутри автомобиля.
Я открыл дверцу, сел и захлопнул ее за собой.
— Долой один — остается два, — сказал я. Голос Кэти дрожал.
— Долой один? — спросила она. — Что это значит? — Она старалась говорить небрежно, но это ей не удавалось.
Я прижал ее к себе, она ухватилась за меня, все вокруг нас было окутано тьмой и древним страхом.
— Что это было? — спросила она дрожащим голосом. — Они прижали вас к стене. Похожи на волков…
— Они и есть. Только особые волки.
— Особые?
— Оборотни. По крайней мере, я так считаю.
— Но, Хортон…
— Вы прочли записки. А не должны были. Теперь вы знаете… Она отодвинулась от меня.
— Но этого не может быть, — сказала она сухим тоном учительницы. — Никаких оборотней, гоблинов и всего такого не может быть.
Я рассмеялся. Не то чтобы мне было весело, просто меня позабавил ее яростный протест.
— Их и не было, — сказал я, — пока не появился маленький примат и не выдумал их.
Она сидела, глядя на меня.
— Но они были здесь, — сказала она. Я кивнул:
— Они покончили бы со мной, если бы не вы.
— Я ехала слишком быстро. Слишком быстро для такой дороги. Бранила себя за то, но продолжала гнать. Теперь я рада этому.
— И я тоже.
— Что же нам теперь делать?
— Поедем. Не будем терять ни минуты, не будем останавливаться.
— В Геттисберг?
— Ведь вы хотели ехать туда?
— Да, конечно, но вы говорили о Вашингтоне.
— Мне нужно в Вашингтон. И побыстрее. И было бы, возможно, лучше…
— Если бы я поехала с вами в Вашингтон?
— Если хотите, так будет безопаснее.
Я сам удивился своим словам. Как я мог гарантировать ей безопасность?
— Может, поедем сразу? Путь далекий. Вы поведете машину.
— Конечно, — сказал я, открывая дверцу.
— Не нужно, не выходите.
— Я обойду.
— Поменяемся сиденьями не выходя.
Я засмеялся. Я чувствовал себя ужасно храбрым.
— Я в безопасности с этой бейсбольной битой. К тому же, уже никого нет.
Но я ошибся. Кое-что карабкалось на машину, и когда я вышел, уже взобралось наверх, повернулось и посмотрело на меня, гневно подпрыгивая. Его заостренная голова дрожала, уши хлопали, а копна волос поднималась и опускалась.
— Я — Судья, — кричало существо. — Вы очень хитры. Я опротестую вашу победу.
Я обеими руками взмахнул битой. Для одной ночи с меня было достаточно.
Существо не стало ждать. Знало, что его ожидает. Сверкнуло и исчезло, прежде чем бита со свистом разрезала воздух…
13
Я откинулся на сиденье и попытался уснуть, но не смог. Тело мое требовало сна, но мозг сопротивлялся. Я скользил по краю сна, но не способен был окунуться в него. Через мой разум без конца проходила вереница видений. Это не было настоящим видением или мышлением, я слишком устал, чтобы думать. Слишком долго сидел я за рулем — всю ночь, пока утром мы не остановились для заправки возле Чикаго. И затем я вел машину при восходящем солнце, пока Кэти не отняла у меня руль. Тогда я немного уснул, но совсем не отдохнул. И теперь опять никак не мог уснуть.
Снова в моем мозгу появились волки столь же страшные, какими они были на улице. Они окружили меня, я пятился к зданию, и, хотя все время ждал, Кэти не появлялась. Они окружили меня, и я сражался с ними, а Судья сидел на кронштейне и объявлял своим писклявым голосом, что он опротестовывает результат. Ноги и руки у меня отяжелели, я с трудом двигал ими, все тело болело, я вспотел от отчаянных усилий заставить мои конечности двигаться. Я наносил слабые удары, хотя вкладывал в них всю свою силу, и никак не мог понять, почему это происходит, потом понял, что вместо бейсбольной биты держу в руках гремучую змею.
Сразу после этого волки и Вудмен исчезли, я снова разговаривал со своим старым другом, сидевшим в кресле. Он указал на дверь, выходившую во двор, и я увидел там прекрасный ландшафт со старым изогнутым дубом, замок, поднимающий свои белоснежные башенки и шпили высоко в воздух, а по извивающейся дороге к замку двигалась пестрая толпа рыцарей и чудовищ. Я вспомнил, что говорил мой друг о призраках, и в этот момент стрела со свистом пролетела мимо меня и вонзилась в его грудь. Из-за кулис, как будто я находился на сцене, чей-то красивый голос начал декламировать: «Кто застрелил пастуха Робина?..» Я ответил: «Воробей». И, посмотрев внимательно, я убедился, что мой друг превратился в воробья. Я удивился, кто же его застрелил? Другой воробей? И я сказал маленькому чудовищу с заостренной головой, сидевшему на камине, что он Судья и должен опротестовывать это, потому что моего друга нельзя убивать. Хотя я не был уверен, что он убит, потому что друг по-прежнему сидел, погрузившись в кресло, улыбался, и в том месте, откуда торчала стрела, не было крови.
Затем, как и волки в Вудмене, мой старый друг и его кабинет исчезли, и на мгновение доска моего мозга снова стала чистой. Я обрадовался, но почти сразу же выяснилось, что я бегу по улице и перед собой вижу здание. Я его узнал. Я изо всех сил старался добежать до него, потому что это было очень важно. И наконец добежал. За дверью у стола сидел один из агентов ФБР. Я знал, что это агент, так как у него были квадратные плечи, прямоугольный подбородок, а на голове — мягкая черная шляпа. Я начал шептать ему на ухо ужасную тайну, которую никому нельзя рассказывать, потому что все, кто узнает ее, должны умереть. Он слушал меня, не меняя выражения лица, а когда я кончил, он начал звонить.
— Вы член шайки, — сказал он мне, — я узнаю их повсюду.
И тогда я увидел, что ошибся: он не агент ФБР, а сверхчеловек. Его место было немедленно занято другим человеком в другом месте — высоким человеком, стоявшим напряженно и как-то отчужденно, с тщательно причесанными светлыми волосами, подстриженными щетинистым ежиком. Я немедленно узнал в нем агента ЦРУ и, поднявшись на цыпочки, зашептал ему на ухо, стараясь говорить как можно понятнее. Я рассказал ему то, что говорил ранее агенту ФБР. Высокий человек, стоя, выслушал меня и взялся за телефон.
— Вы шпион, — сказал я, — я всюду узнаю их…
Я понял, что выдумал все это — и ФБР, и ЦРУ — и никакого здания нет, а я нахожусь на серой темной равнине, которая тянется во всех направлениях до самого горизонта, тоже серого, так что мне трудно было определить, где кончается равнина и начинается небо.
— Вы должны постараться уснуть, — сказала Кэти. — Хотите таблетку?
— Не нужно, — пробормотал я. — У меня не болит голова.
То, что у меня было, гораздо хуже головной боли. Это не сон — я наполовину бодрствовал. Я все время знал, что эти видения существуют лишь в моем мозгу, знал, что нахожусь в машине и машина движется. Я отдавал себе отчет во всем: видел пейзаж, бегущий мимо, замечал деревья и холмы, поля и далекие деревни, встречные машины на дороге, звуки мотора и трения покрышек об асфальт. Но это было тусклое и смутное сознание: два ряда образов — реальных и воображаемых — не соприкасались.
Я снова был на равнине и увидел, что это лишенное всяких отличительных черт, одинокое и вечное место, что ровная поверхность не нарушалась ни холмом, ни деревом, ни оврагом. И эта равнина уходила в своем однообразии в бесконечность, а небо, подобно равнине, тоже было лишено всяких отличительных черт, без облаков, солнца и звезд. И трудно было сказать, что сейчас — день или вечер: для дня было слишком темно, а для ночи — слишком светло. Нависли густые сумерки, и я думал, везде ли царят эти сумерки, никогда не переходящие в ночь. Находясь на равнине, я услышал лай. То был тот самый звук, который я слышал ночью, когда вышел подышать перед сном: крик волчьей стаи в Одинокой Долине. Испугавшись этого звука, я немедленно повернулся, стараясь определить направление, откуда приходит этот звук, и я увидел, что на горизонте возник силуэт существа. Он резко выделялся на фоне серого неба. Я безошибочно узнал эту длинную мускулистую шею, кончавшуюся отвратительной, ищущей головой, и зубчатые плавники на спине.
Я побежал, хотя бежать было некуда и негде было спрятаться. И я узнал, что это место существовало всегда и всегда будет существовать, что здесь ничего не может случиться и не случается. Послышался другой звук, который можно было услышать в перерывах между воем волков: шуршание, временами переходящее в резкое гудение. Ко мне направлялось множество гремучих змей. Я повернулся и побежал, хотя знал, что бежать не нужно. Ведь здесь ничего не может случиться, это самое безопасное место в мире. Я знал, что бегу только от своего страха. Я слышал волчий вой, но не приближался и не удалялся, и шорох тоже оставался постоянным.
Силы мои подошли к концу, я упал, потом встал и снова побежал, и снова упал. Я упал и больше не вставал, не заботясь о том, что может случиться, хотя ничего и не случится. Я не пытался встать. Я просто лежал, и позволил безнадежности, тщетности и черноте сомкнуться надо мной.
Но неожиданно я почувствовал, что что-то неправильно. Не слышалось гула мотора, не шуршала резина об асфальт, не чувствовалось движение. Наоборот, доносился шум ветра и запах множества цветов.
— Проснитесь, Хортон, — испуганно проговорила Кэти. — Что-то случилось, очень и очень странное.
Я открыл глаза и тут же сел. Обоими кулаками я стал тереть глаза.
Машина стояла, и не было больше никакой магистрали. Мы находились на проселочной дороге со следами колес, эта дорога извивалась по холму, огибая валуны, деревья и ярко цветущие кусты. Между колесами росла трава, и над всем висело чувство дикости и молчания.
Казалось, мы находимся на вершине горы или хребта. Нижние склоны заросли глухим лесом, но здесь, на вершине, деревья росли реже, хотя они и были очень большими. По большей части это были дубы с широко раскинувшимися переплетенными ветвями. Стволы их поросли густым слоем мха.
— Я ехала не очень быстро, — объяснила Кэти, — не больше пятидесяти миль в час. И вдруг оказалась здесь. И хотя я не тормозила, машина стояла, она просто стояла, а мотор не работал. Это невозможно. Этого просто не может быть.
Я все еще не проснулся по-настоящему. Я снова потер глаза, не потому, что хотел отогнать сон — что-то в этом месте было неправильно.
— Никакого торможения не было, — снова сказала Кэти. — Никакого толчка. И куда делась дорога?
Я где-то уже видел эти дубы и старался вспомнить, где я их мог видеть, не те же самые, конечно, но такие же.
— Кэти, где мы?
— Должны находиться на вершине Южной горы. Только что проехали Чемберсберг.
— Да, — сказал я, вспомнив, что скоро Геттисберг. Хотя я думал совсем не об этом.
— Вы не понимаете, что случилось, Хортон? Мы оба должны быть убиты?
Я покачал головой:
— Нет, не здесь.
— Что вы имеете в виду? — раздраженно спросила она.
— Эти дубы. Где вы раньше видели эти дубы?
— Я никогда не видела…
— Видели. Должны были видеть. Когда были ребенком. В книге о короле Артуре или, может быть, о Робин Гуде.
Она схватила меня за руку.
— Это старые романтические пасторальные рисунки.
— Верно, — согласился я. — Все дубы здесь, на этой земле, точно такие же, как в сказке. Все тополя высоки и стройны, а сосны трехгранны, как на картинке или книге.
Она крепче сжала мою руку.
— Это другая земля. Место, о котором ваш друг…
— Возможно. Возможно…
И хотя я знал, что иначе не может быть, что, если бы это было реально, мы были бы мертвы, понять все это было трудно.
— Но я думала, что этот мир полон духов, гоблинов и других ужасных привидений.
— Да, — подтвердил я, — и, думаю, что вы найдете их здесь. Но, вероятно, здесь есть и добрые духи тоже.
Если это то самое место, которое гипотетически построил мой друг, то оно должно заключать в себе все легенды и мифы, все волшебные сказки, которые придумали люди.
Я открыл дверцу машины и вышел.
Небо стало синим — может быть, чересчур синим и в то же время мягким и голубым. Трава была зеленее, чем обычно, и все же в этой чрезвычайной зелени сквозила какая-то радость. Вероятно, ее так воспринимают восьмилетние мальчишки, бегущие босиком.
Я стоял и смотрел вокруг. Все было так, как на картинке в книге. Это была не Земля, это место было слишком совершенно для того, чтобы быть частью нашей доброй и старой планеты. Все это походило на цветную иллюстрацию в книге.
Кэти обошла машину и остановилась рядом со мной:
— Здесь так мирно. Невозможно поверить…
По холму к нам приближался пес. Он не бежал рысцой, как обычные собаки, а просто шел. Пес этот выглядел необычно. Уши у него были длинные, и он старался держать их прямо, но они складывались посредине, а верхние кончики их загибались. Пес был большой и неуклюжий, а хвост его, похожий на хлыст, торчал, как автомобильная антенна. У него оказалась гладкая шкура, большие лапы, но он был невероятно тощ. Прямоугольная голова пса была высоко поднята, и он улыбался, обнажая клыки. Самое удивительное заключалось в том, что зубы у него были человеческие, а не собачьи.
Он приблизился к нам и, вытянув передние лапы, положил морду на одну из них. Зад он слегка приподнял, а хвост его совершал круговые движения. Он был очень рад нам.
Внизу кто-то резко и торопливо свистнул. Пес вскочил и повернулся в том направлении, откуда доносился свист. Свист повторился. Виновато оглянувшись на нас, эта карикатура на собаку побежала вниз по холму. Пес бежал неуклюже, здание лапы его опережали передние, а хвост, поднятый под углом в сорок пять градусов, яростно крутился.
— Я где-то видел этого пса, — сказал я. — Я знаю, что видел его где-то.
Кэти удивилась тому, что я не узнал его.
— Ведь это же Плуто, пес Микки Мауса.
Я рассердился на себя за свою глупость. Я должен был немедленно узнать этого пса. Но, когда ожидаешь увидеть гоблина или фею, не сразу узнаешь героя детской книжки.
Все эти герои должны были быть здесь: Док Ян, Гарольд Тим, Дэгауд и вся армия фантастических героев Диснея.
Плуто выбежал нам навстречу. Микки Маус своим свистом позвал его. А мы восприняли все это, как обычный факт. Если же обычный человек посмотрит на эту историю со стороны, посмотрит логическим человеческим глазом, он никогда не примет этот мир.
— Хортон, что нам делать? Сможет ли машина двигаться на этой дороге?
— Попробуем потихоньку…
Она снова села за руль, взялась за ключ зажигания и повернула его. Абсолютно ничего не случилось. Она снова повернула ключ — не было слышно ни звука, не было даже щелчка упрямого стартера.
Я поднял капот. Не знаю, зачем я это сделал, я не механик. Если что-то вышло из строя, я все равно ничего не смог бы починить. Я перегнулся через радиатор и осмотрел мотор. Мне показалось, что он в порядке. Впрочем, половина могла исчезнуть, и я все равно решил бы, что все в порядке.
Кто-то справа толкнул меня, и я ударился головой об капот.
— Хортон! — воскликнула Кэти.
Она сидела рядом с дорогой. Лицо ее было искажено от боли.
— Моя нога, — сказала она.
Я увидел, что ее нога попала в узкую колею.
— Я вышла из машины, — объяснила она, — и ступила, не глядя. Я наклонился и как можно осторожнее освободил ее ногу, оставив туфлю в колее. Лодыжка покраснела и опухла.
— Какая глупость, — вздохнула она.
— Больно?
— Очень. Наверное, растянула связки.
Что же делать с такой лодыжкой, в этом месте? Конечно, здесь нет никаких докторов. Я помнил, что при растяжении нужно делать эластичную повязку, но из чего?
— Снимите чулок, — приказал я. — Нога начинает опухать…
Она расстегнула чулок, я помог ей осторожно снять его, и теперь уже не осталось сомнений, что лодыжка у нее в плохом состоянии. Она пухла и краснела прямо на глазах.
— Кэти, не знаю, что делать. Если у вас есть идея…
— С ногой, вероятно, не так уж плохо, хотя мне и больно. Через день или два станет лучше. У нас есть убежище в машине. Если даже будет опасно двигаться, мы сможем в ней отсидеться.
— Кто-нибудь тут должен нам помочь. Не знаю, что делать. Если бы у нас была повязка… Я могу разорвать пиджак, но повязка должна быть эластичной.
— Помочь? В таком месте?
— Нужно попытаться. Не все же здесь привидения и гоблины. Их не так уж и много. Они ведь не современны. Должны быть и другие…
Она кивнула:
— Может, вы и правы. Машина, как убежище, ничего не даст. Нам нужна еда, да и вода тоже. Может, мы слишком рано испугались. Может, я смогу идти.
— Кто испугался?
— Не старайтесь обмануть меня, — проговорила она резко. — Мы знаем, что в трудном положении. Мы ничего не знаем об этом месте. Мы чужаки здесь. У нас нет права находиться тут.
— Мы не просились сюда.
— Никакой разницы, Хортон.
Она права. Кто-то, очевидно, хотел, чтобы мы оказались здесь. Кто-то перенес нас сюда.
Думая об этом, я похолодел. Но боялся я, во всяком случае, не за себя. Я думал не о себе. Черт возьми, я могу взглянуть в лицо кому угодно. После гремучих змей, морского чудовища и оборотней ничто не могло меня напугать. Но вот Кэти не стоило ввязываться…
— Послушайте, — сказал я, — если вы сядете в машину и закроетесь, я смогу пройти немного вперед и осмотреться.
Она кивнула:
— Если поможете.
Я помог ей. Я просто взял ее на руки и отнес в машину. Посадил на сиденье и захлопнул дверцу.
— Поднимите стекло, — сказал я ей, — и закройте дверь на замок. Крикнете, если кто-нибудь покажется, я не уйду далеко.
Она начала поднимать стекло, потом снова опустила его, нагнулась и протянула мне через окно биту.
— Возьмите, — подсказала она.
Я чувствовал себя глупо, идя по тропе с битой в руке. Но все же она придавала мне уверенности.
Там, где тропа огибала большой дуб, я остановился. Кэти посмотрела на меня через ветровое стекло. Я помахал ей рукой и пошел дальше, спускаясь с холма.
Вокруг меня сомкнулся густой и влажный лес. Не было ни ветерка и деревья стояли неподвижно, зеленые листья сверкали в лучах послеполуденного солнца.
Я продолжал спуск, там, где тропа огибала еще одно дерево, обнаружил указатель. Он был старый, потрескавшийся от непогоды, но надпись была еще четкой. «К ГОСТИНИЦЕ» — было написано на указателе, а внизу нарисована стрела.
Я вернулся к машине и сказал Кэти:
— Не знаю, что это за гостиница, но это все же лучше, чем просто сидеть здесь. Мы хотим узнать и узнаем, что происходит и чего нам ожидать.
Мысль о гостинице понравилась ей не больше, чем мне. Мы не могли сидеть просто на колее и ждать, чем все это кончится. Поэтому я вынес ее и посадил на капот машины, потом закрыл машину и положил ключ в карман. Взяв ее на руки, я пошел вниз по холму.
— Вы забыли биту, — сказала она.
— Я не могу нести ее.
— Понесу я.
— Вероятнее всего, она нам не понадобится, — поразмыслил я и пошел дальше, выбирая путь как можно тщательнее, чтобы не споткнуться.
Как раз за указателем дорога снова поворачивала, и тут же на отдаленном холме мы увидели замок. Я замер, потрясенный неожиданностью этого зрелища.
Вспомните все прекрасное, фантастическое и романтические цветные рисунки замков, которые вы когда-нибудь видели. Смешайте их в своем мозгу и выберите лучший. Забудьте все, что вы читали о замках, как о грязных и вонючих, антисанитарных, тесных жилищах, и поставьте на их место замок из волшебной сказки Уолта Диснея. Сделайте все это, и вы получите хоть какое-то представление о том, на что был похож этот замок.
Он был из сна, этот старый романтический и рыцарский замок, прошедший через годы. Он стоял на отдельной вершине холма в сверкающей белизне, и многоцветные вымпелы, развевающиеся на его шпилях и башнях, расцвечивали небо. Это было такое совершенство, что инстинктивно я начал чувствовать: другого такого не может быть.
— Хортон, — проговорила Кэти, — отпустите меня. Я хочу посидеть и просто посмотреть на него. Вы все время знали, что он здесь, и не сказали мне ни слова…
— Я не знал. Я вернулся, увидев указатель.
— Может, нам пойти в замок? Не в гостиницу.
— Попробуем. Должна быть дорога. Я посадил ее и сел рядом с ней.
— Кажется, лодыжке лучше, — заметила она. — Может, я даже смогла бы идти.
Я посмотрел на ее ногу и покачал головой. Лодыжка оставалась все такой же красной и заметно припухла.
— Когда я была маленькой девочкой, я думала, что замки — это сверкающие романтические постройки. Потом я изучила курс средневековой истории и узнала правду о них. И вот он — сверкающий замок с развевающимися вымпелами…
— Это именно такой замок, каким вы его себе представляли, его создали миллионы романтически настроенных маленьких девочек.
И не только замок, напомнил я себе. В этой земле царили все те фантазии, которые создавались человеком на протяжении столетий. Где-то здесь плывет на плоту, по нескончаемой реке, Гекльберри Финн. Где-то в этом мире пробирается по лесной просеке Красная Шапочка. Где-то мистер Магу продолжает серию своих невероятных приключений.
Какова же цель всего этого, если она вообще есть? Эволюция действует слепо: и сначала кажется, что у нее нет никакой цели. И люди, видимо, вообще не могут понять эту цель: они слишком человечны, чтобы понять существование, совсем не похожее на их собственное. Точно так же динозавры не смогли бы воспринять идею человеческого интеллекта, который придет им на смену.
Но ведь этот мир, говорил себе я, часть человеческого разума. Все предметы, все существа, все идеи этого мира или этого измерения являются продуктом человеческого разума. Это место, где человеческие мысли приобрели реальность, где они используются как сырой материал, из которого создается новый мир и новый эволюционный процесс.
— Я могла бы сидеть здесь целый день, — сказала Кэти, — и смотреть на замок. Но, наверное, нужно идти, если мы хотим туда добраться. Вы можете меня нести?
— Однажды в Корее, во время отступления, моего оператора ранило в ногу, и я нес его. Мы слишком отстали, и…
Она засмеялась.
— Он был гораздо тяжелее, — пояснил я, — и не такой красивый. Он был грязен и все время сквернословил. И он не выказывал никакой благодарности…
— Обещаю вам свою благодарность. Это так удивительно.
— Удивительно? С больной ногой и в таком месте…
— Но замок! Никогда не думала, что увижу такой замок.
— Еще одно. Скажу сейчас и больше не буду. Мне жаль, Кэти.
— Жаль? Моей лодыжки?
— Нет, мне жаль, что мы вообще оказались вместе. Я не должен был впутывать вас в это дело. Не нужно было просить вас взять конверт. Не нужно было звонить вам из этого маленького городка — из Вудмена.
Она сморщила лицо:
— Но вам ничего не оставалось делать. К тому времени, как вы позвонили, я уже взяла конверт и прочла записки. Поэтому вы и позвонили.
— Они могли бы и не тронуть вас, а теперь, когда вы оказались на дороге в Вашингтон…
— Хортон, поднимите меня. Пойдемте. Если мы поздно подойдем к замку, нас могут не впустить.
— Хорошо. В замок.
Я встал и наклонился, чтобы поднять ее, но в это время что-то зашуршало и на дорогу вышел медведь. Он шел на задних лапах, на нем были красные шорты в белый горошек, поддерживаемые подтяжкой через плечо. На другом плече он нес дубинку и обаятельно улыбался, глядя на нас.
Кэти прижалась ко мне, но не закричала, хотя имела на это право. Потому что медведь, несмотря на свою улыбку, выглядел весьма зловеще.
За медведем из зарослей вышел волк, у него не было дубинки, и он тоже старался нам улыбаться. Его улыбка была менее обаятельная и более зловещая. За волком шел лис. Все трое выстроились в ряд, улыбались и как будто радовались встрече.
— Мистер Медведь, — сказал я, — мистер Волк и братец Лис, как поживаете?
Я старался говорить непринужденно и весело, но мало преуспел в этом, потому что эти трое мне не понравились. Теперь я жалел, что не захватил биту.
Мистер Медведь слегка поклонился:
— Мы благодарим, что вы нас узнали. Это очень счастливая встреча. Мне кажется, что вы двое здесь недавно.
— Только что прибыли, — ответила Кэти.
— Ну тогда тем более хорошо, что мы встретились, — проговорил мистер Медведь. — Мы ищем напарников для доброго дела.
— Тут неподалеку курятник, — сказал братец Лис деловито, — и мы хотим заглянуть в него.
— Мне очень жаль, — ответил я, — может быть, позже. Мисс Адамс повредила лодыжку, и я должен доставить ее туда, где ей окажут помощь.
— Как неудачно, — вымолвил Медведь, стараясь выглядеть любезным. — Это, должно быть, очень больно. И особенно для миледи, которая так прекрасна.
— А как же курятник? — спросил братец Лис. — Когда придет вечер… Мистер Медведь заревел на него:
— Братец Лис, у тебя нет души. У тебя только вечно пустой желудок. Курятник, видите ли, — сказал он, обращаясь ко мне, — примыкает к замку, и нам троим нечего и думать забраться туда. Какой позор! Ведь куры так растолстели и стали так приятны на вкус. И мы подумали, что если привлечь человека, то мы сможем выработать план, гарантирующий успех. Мы уже обращались ко многим, но все они оказались трусами. Гарольд Тин, Дэгвуд и множество других, все они не помощники. У нас роскошная берлога недалеко отсюда, мы могли бы поговорить там. Есть у нас и удобный соломенный тюфяк для миледи, а кто-нибудь из нас сходит за старой Маг и ее лекарствами.
— Нет, спасибо, — сказала Кэти, — мы идем в замок.
— Вы можете опоздать, — заметил братец Лис. — Они очень щепетильны и запирают двери очень аккуратно.
— Тогда нам нужно торопиться, — сказала Кэти.
Я наклонился, чтобы поднять ее, но мистер Медведь протянул лапу и остановил меня.
— Но ведь вы не откажетесь так просто от мысли о курах? — спросил он. — Вы ведь любите курятину?
— Конечно, — проговорил до сих пор молчащий братец Волк. — Человек, такой же хищник, как и любой из нас.
— Но разборчивый, — добавил братец Лис.
— Разборчивый! — оскорбленно воскликнул мистер Медведь. — Это лучшие из виденных мною кур! Пальчики оближешь! Никто не может пройти мимо равнодушно.
— В другой раз, — предложил я. — Я выслушал ваше предложение с захватывающим интересом, но в данный момент мы вынуждены отказаться.
— В другой раз… — уныло повторил мистер Медведь.
— Да, в другой раз, — повторил я. — Пожалуйста, разыщите меня.
— Когда вы проголодаетесь? — предположил братец Волк.
Я согласился, что это верно, поднял Кэти на руки и пошел. Я был не уверен, что они пропустят нас, но они расступились, и я начал спускаться по тропе.
Кэти вздрогнула.
— Какие ужасные существа, — сказала она. — Стоят и улыбаются нам. Думают, что мы с ними пойдем воровать кур.
Мне хотелось обернуться, чтобы быть уверенным, что они стоят на месте, а не крадутся за нами. Но я не осмелился: они могли подумать, что я их боюсь. Я их действительно боялся, но нельзя было показывать это.
Кэти схватила меня руками за шею и положила голову на плечо. Гораздо приятнее, сказал я себе, нести ее, чем этого невежественного сквернослова-оператора. К тому же она сама была гораздо лучше.
Тропа теперь шла густым лесом, и лишь изредка между деревьями виднелся замок. Солнце опустилось к западному краю горизонта, и глубина леса наполнилась туманными сумерками. Мне показалось, что в тени что-то шевелится.
Тропа раздвоилась. Указатель с двумя стрелками указывал направление к замку и к гостинице. Через несколько ярдов тропа, ведущая к замку, упиралась в массивные железные ворота. По обе стороны от ворот тянулась высокая изгородь из прочной металлической сетки с колючей проволокой наверху. Пестрая полосатая будочка стояла у ворот за изгородью. К ней прислонился человек в латах, небрежно держащий алебарду.
Я подошел к воротам и пнул их, чтобы привлечь внимание охранника.
— Опоздали, — проворчал тот. — Ворота закрываются на закате солнца, и драконы свободно бродят по лесу. Эта прогулка может стоить вам жизни.
Он подошел к воротам и принялся рассматривать нас.
— С вами дама? Что с ней?
— Не может идти, — ответил я, — подвернула лодыжку. Он хихикнул:
— Следовало бы выделить охрану для дамы.
— Для нас обоих, — резко сказала Кэти. Он насмешливо покачал головой:
— Я уж позабочусь о ней. Но только о ней одной.
— Когда-нибудь мы с тобой еще встретимся… — пообещал я.
— Убирайтесь! — гневно закричал он. — Убирайся и уводи свою девку! Можете идти в гостиницу, там колдунья пробормочет свои заклинания над ее лодыжкой.
— Пойдем отсюда, — испуганно предложила Кэти.
— Все-таки, друг мой, — обратился я к стражнику, — когда я буду посвободнее, мы еще поговорим.
— Пожалуйста, — просила Кэти, — ну пожалуйста, уйдемте отсюда. Я повернулся и пошел. За нами стражник выкрикивал угрозы и стучал по ограде алебардой. Я брел по тропе, ведущей к гостинице. На одном из изгибов тропы снова показался замок. Я опустил Кэти на траву и сам сел рядом.
Она заплакала, и мне показалось, что она плачет от гнева, а не от страха.
— Никто и никогда не называл меня девкой!
Я не сказал ей, что такие манеры и такой язык неразрывно связаны со средневековьем.
Она повернула ко мне лицо:
— Если бы не я, вы бы избили его.
— Это все разговоры, ведь между нами были ворота.
— Он уверен, что в гостинице есть колдунья. Я поцеловал ее в щеку.
— Вы хотите, чтобы я не думала о колдунье?
— Почему же? Она может помочь.
— А эта ограда? Проволочное заграждение. Кто слышал о проволочном заграждении вокруг замка? Ведь тогда не была даже изобретена проволока.
— Темнеет. Нам лучше идти к гостинице.
— Но колдунья!
Я рассмеялся, хотя мне было совсем не весело.
— Большинство колдуний — просто старые эксцентричные женщины, которых никто не понимает.
— Может, вы и правы.
Я встал и взял ее на руки.
Она подняла лицо, и я поцеловал ее в губы. Она крепко обхватила меня за шею, а я прижал ее к себе, чувствуя тепло и слабость ее тела. И долго в пустой Вселенной не было никого, кроме нас двоих. Но постепенно я снова стал осознавать темнеющий вокруг лес и шевелящиеся в нем тени.
Пройдя немного по дороге, я увидел слабый прямоугольник света — гостиницу.
— Мы уже почти на месте, — объяснил я.
— Я не буду больше бояться, Хортон, — пообещала Кэти. — Что бы ни случилось, я не заплачу.
— Конечно, — успокоил я ее. — Мы оба выберемся отсюда. Не знаю точно как, но выберемся.
Гостиница, едва видимая в сумерках, оказалась древним покосившимся строением, вокруг которого росли старые изогнутые дубы. Из трубы в центре крыши поднимался дым, а через окна пробивался слабый свет. Двор гостиницы оказался пуст, и вокруг, казалось, никого не было. И это очень хорошо, сказал я себе.
Я уже почти подошел к двери, когда в ней показалась согнутая фигура — черное, лишенное заметных особенностей тело, контуры которого вырисовывались при слабом свете, идущем из здания.
— Входи, дорогой, — зашептало это изогнутое существо. — Не стой разинув рот. Здесь тебе никто не причинит вреда. Да и миледи тоже.
— Миледи подвернула лодыжку, — сказал я в ответ. — Мы надеялись…
— Конечно. Вы пришли в самое подходящее место. Старая Маг сейчас размешает варево и вылечит миледи.
Теперь я увидел ее яснее, и у меня не осталось сомнений, что это и есть та самая колдунья, о которой говорил стражник. Ее волосы тонкими неровными прядями свисали вокруг ее лица. Нос у нее был длинный и тонкий, и почти касался подбородка. Она тяжело опиралась на деревянный посох.
Старуха отступила назад, и я вошел в дверь. В очаге дымно горел огонь, слегка разгоняя тьму помещения. Запах древесного дыма смешивался с другими неопределенными запахами.
— Сюда, — сказала колдунья Маг, тыча своей палкой. — На скамью у огня. Она сделана из доброго дерева и очень удобна. И миледи там будет очень хорошо.
Я усадил Кэти.
— Хорошо? — спросил я.
Она посмотрела на меня, глаза ее мягко светились в темноте.
— Хорошо, — ответила она, и голос у нее казался счастливым.
— Мы на полпути домой, — объяснил я.
Колдунья пробрела мимо нас, стуча палкой по полу и что-то бормоча себе под нос. Скорчившись у огня, она начала мешать дымящуюся жидкость в котле, стоящем на углях. Огонь освещал ее безобразие: невероятно длинный нос, огромную бородавку на одной щеке, из которой, как паучьи лапы, торчали волосы.
Теперь, когда глаза мои привыкли к полутьме, я разглядел отдельные детали внутреннего убранства комнаты. Три грубых дощатых стола стояли вдоль передней стены, и незажженные светильники, стоявшие на них, были похожи на бледных подвыпивших привидений. В одном углу большого шкафа слабо отражали свет огня кружки и бутылки.
— Теперь, — сказал колдунья, — немного размельченной жабы, щепотка кладбищенской земли, и варево будет готово. А вылечив лодыжку миледи, мы поедим. Да, поедим.
Она хрипло засмеялась, как будто сказала что-то веселое.
Откуда-то издалека послышались голоса. Другие путники, бредущие к гостинице?
Голоса становились все громче, и я вышел из двери, чтобы посмотреть, кто это. Вверх по тропе, идущей на холм, поднималась толпа, у некоторых были в руках факелы. За толпой, верхом на лошадях, ехали два человека, и спустя какое-то время я понял, что второй из них, едущий немного сзади, сидит не на лошади, а на осле, а ноги почти цепляются за землю. Но все мое внимание приковывал человек, едущий впереди. Он был очень высок, худ и одет в латы. На одной его руке висел щит, в другой он держал длинное копье. Лошадь его была так же худа, как и сам всадник. Когда процессия приблизилась, я в свете факелов увидел, что лошадь похожа на мешок с костями.
Процессия остановилась, толпа расступилась. И высокое пугало в латах проехало вперед. Отделившись от толпы, оно остановилось и сидело, понурив голову. И я не удивился бы, если бы оно в любой момент упало бы.
Всадник сидел неподвижно. Толпа выжидающе смотрела на него, а я глядел и гадал, что все это может значить. В таком месте, как это, все может кончиться чем угодно. И меня нисколько не утешала мысль, что это все основано на обычаях и верованиях прошлого, а моя оценка, человека двадцатого века, здесь не имеет силы.
Лошадь медленно подняла голову. Толпа зашевелилась, факелы трещали. Рыцарь с видимым усилием выпрямился в седле и опустил копье. Я стоял во дворе, как любопытный зритель, и не подозревал, чем все это кончится.
Неожиданно рыцарь крикнул что-то, и, хотя голос его прозвучал в ночной тишине громко и ясно, потребовалось некоторое время, чтобы я понял смысл сказанного. Копье уперлось в бедро рыцаря, выровнялось. Лошадь поскакала галопом, прежде чем смысл сказанного дошел до меня.
— Колдун! — закричал он. — Грязный язычник, защищайся!
Я понял, что он имеет в виду меня. Его лошадь скакала прямо на меня, а у меня, видит бог, не было охоты защищаться.
Если бы у меня было время, я бы убежал. Но у меня его не оказалось. Более того, я застыл на месте, пораженный безумием происходящего.
В течение нескольких секунд, показавшихся мне часами, я стоял как зачарованный, смотрел, как ко мне приближается блестящее острое копье. Лошадь больше не шаталась, она скакала с неожиданной скоростью, а рыцарь скрежетал своими латами, словно локомотив.
Копье было в нескольких футах от меня, и я наконец обрел способность двигаться. Я отпрыгнул в сторону. Копье пролетело мимо. Вероятно, рыцарь утратил контроль над ним или лошадь споткнулась, но, во всяком случае, копье подлетело ко мне, а я резко оттолкнул его в сторону.
Острие воткнулось в землю. А рыцарь неожиданно упал с седла, зацепившись о рукоять копья. Лошадь резко остановилась, а копье, распрямившись, подбросило беспомощного рыцаря. Он описал в воздухе дугу и грохнулся вниз лицом в дальнем углу двора. Послышался гулкий железный лязг.
Толпа корчилась от хохота. Некоторые согнулись пополам, прижав руки к животу, другие катались по земле, обессилев от смеха.
А по тропе тащился вислоухий осел, на котором сидел оборванный человек, чьи ноги едва доставали до земли — бедный терпеливый Санчо Панса снова спешил выручить своего хозяина Дон Кихота Ламанчского.
А те, кто продолжал веселиться, я знал это, пришли, чтобы поиздеваться, полюбоваться на это пугало, хорошо зная, что его бесконечные приключения дадут им прекрасную возможность позабавиться.
Я обернулся к гостинице: никакой гостиницы не было.
— Кэти! — закричал я. — Кэти!
Ответа не было. На дороге веселящаяся компания все еще каталась от хохота. В дальнем углу бывшего двора гостиницы Санчо Панса слез с осла и мужественно, хотя и безуспешно, пытался перевернуть Дон Кихота на спину.
Гостиница исчезла, не было следа ни Кэти, ни гостиницы.
Откуда-то из леса, ниже по склону холма, послышался резкий смех колдуньи. Я подождал, хихиканье повторилось. На этот раз я определил направление и побежал по склону. Пробежав несколько ярдов по расчищенному пространству, которое служило двором гостиницы, я очутился в лесу. Корни цеплялись мне за ноги, ветви царапали лицо. Но я продолжал бежать, вытянув руки, чтобы раздвинуть ветви в сторону. Передо мной продолжало раздаваться хихиканье.
Если только я поймаю ее, обещал я себе, я сверну ее тонкую шею, или она скажет мне, где Кэти. Но в то же время я знал, что у меня мало шансов догнать ее. Я споткнулся о булыжник, упал, вскочил и продолжал бежать. А передо мной, не приближаясь и не удаляясь, звучало хихиканье колдуньи. Я налетел на дерево: вытянутые руки спасли меня.
Я мог бы разбить себе череп, но почувствовал, что ушиб руки.
Наконец зацепившись за какой-то корень, я полетел по воздуху, но приземлился мягко на краю мелкого болота. Я упал на спину, с головой погрузился в тину, сел, откашлялся, отплевываясь, потому что нашатался гнилой болотной воды.
Я сидел не двигаясь, зная, что потерпел поражение. Я мог бы гнаться за этим хихиканьем по лесу миллионы лет и все же не догнал бы колдунью. Ибо мир этот таков, с ним не может совладать ни один человек. Здесь человек общается с миром фантазий, и никакая логика ему не поможет.
Я сидел по пояс в грязи и воде. Над головой у меня раскачивался рогоз, слева раздался какой-то шум… Мне показалось, что это лягушка прошлепала по тине. Потом я разглядел слева от меня, меж деревьев, свет и медленно встал. Грязь стекала у меня с брюк и гулко шлепалась в воду. Даже стоя, я не мог ясно разглядеть свет, так как стоял по колено в грязи, а рогоз был выше моей головы.
С некоторым трудом я направился в сторону света. Идти оказалось нелегко, грязь была глубокой и вязкой, а стебли рогоза и других болотных растений еще больше замедляли мое продвижение. Я медленно брел вперед, с трудом прокладывая путь среди густой растительности.
Грязь и вода стали мельче, стебли рогоза тоньше. Я увидел, что свет идет откуда-то сверху. Я попытался вскарабкаться на берег, но он оказался очень скользким. Чуть-чуть приподнявшись, я стал скользить назад, и в этот момент как бы ниоткуда появилась большая коричневая рука. Я ухватился за нее и осознал, что пальцы ее крепко сжали мое запястье.
Посмотрев вверх, я увидел того, кому принадлежала эта рука. Рога были на месте и торчали изо лба. Тяжелое, грубое лицо хранило хитрое выражение. Белые зубы сверкали в улыбке, и в первый раз я понял, что испугался.
И это еще не все. Рядом, на кромке берега, сидело остроголовое существо. Увидев меня, оно в гневе начало подпрыгивать и заверещало:
— Нет! Нет! Не два! Только один! Дон Кихот не в счет!
Дьявол рывком вытащил меня на землю и поставил на ноги. Я увидел на земле лампу, и при ее свете мне удалось разглядеть, что Дьявол коренаст, чуть ниже меня, но широк и несколько толстоват. На нем не было никакой одежды, кроме грязной набедренной повязки, над которой нависал толстый живот.
Судья продолжал визжать:
— Неправильно! Этот Дон Кихот глупец! Он никогда и ничего не делает правильно. Сражение с Дон Кихотом — это не настоящая опасность…
Дьявол повернулся и взмахнул ногой. Раздвоенное копыто сверкнуло в блеске лампы. Пинок прервал Судью в середине фразы и отбросил его в сторону. Его вопль закончился громким всплеском.
— Теперь у нас есть немного свободного времени, — сказал Дьявол, обращаясь ко мне, — хотя это паразит очень навязчив и, конечно, скоро снова будет тут. Мне кажется, — добавил он, быстро переключаясь на другую тему, — что вы немного испугались.
— Я окаменел, — признался я.
— Довольно сложная проблема, — объяснил Дьявол, размахивая хвостом с кисточкой, чтобы подчеркнуть свое затруднение, — в каком виде появляться, когда имеешь дело с человеком. Вы, люди, придали мне столько обликов, что никто теперь не может сказать, какой из них наиболее эффективен. Я могу принять любой вид из приписываемых мне, если вы предпочитаете что-нибудь другое. Хотя должен признать, что облик, в котором вы меня сейчас видите, наиболее мне удобен.
— Мне все равно, — проговорил я. — Поступайте так, как вам угодно и удобно.
Я немного осмелел. Хотя по-прежнему чувствовал себя потрясенным. Не каждый день приходится разговаривать с Дьяволом…
— Вы хотели сказать, что не очень думали обо мне?
— Верно.
— Так я и знал, — меланхолически заявил он. — Таковы потери, понесенные мною за последние десятилетия. Люди почти не думают обо мне, а когда думают, то не боятся. Чувствуют некоторую неуверенность, может быть, но не боятся. Это трудно перенести. Совсем недавно весь христианский мир боялся меня.
— Еще и сейчас некоторые боятся, — заметил я, стараясь его утешить. — Где-нибудь в захолустье…
Я тут же пожалел о сказанном, потому что увидел, что это не только не обрадовало его, а еще больше огорчило.
Судья выбрался на берег. Он был весь в грязи, с его волос текла вода, но, едва добравшись до нас, он исполнил воинственный танец, свидетельствующий о его гневе.
— Я не допущу этого, — закричал он на Дьявола, — неважно, что вы скажете. Он должен выдержать еще два раза. Оборотней нельзя отрицать, но Дон Кихот — это не настоящий противник. Говорю вам: правило превратится в ничто…
Дьявол покорно вздохнул и взял меня за руку:
— Пойдемте куда-нибудь в другое место, где мы сможем посидеть и потолковать.
Вспышка, раскат грома, запах серы в воздухе, и мы тут же оказались на холме над долиной. Рядом росли деревья, а поблизости громоздились камни. Из долины снизу доносилось счастливое весеннее квакание лягушек, и слабый ветерок шелестел листвой. Конечно, это было более приятное место, чем берег болота.
Колени подогнулись подо мной, но Дьявол поддержал меня и отвел к камням, на один из которых усадил меня. Потом сел рядом со мной, скрестив ноги и обернув их хвостом.
— Теперь, — сказал он, — мы можем поговорить без помех. Судья, конечно, выследит нас, но ему на это потребуется какое-то время. Я горжусь своим умением переноситься куда угодно.
— Прежде чем мы начнем беседу, — откликнулся я, — хочу кое-что спросить. Со мной была женщина. Она исчезла. Она была в гостинице, и…
— Знаю, — с усмешкой ответил Дьявол, — ее зовут Кэти Адамс. Не волнуйтесь, она вернулась на человеческую Землю. И это хорошо, потому что она не нужна нам. Нам пришлось взять ее, так как она была с вами.
— Не нужна?
— Конечно. Нам нужны только вы.
— Послушайте… — начал я.
Но он прервал меня взмахом своей маленькой руки:
— Вы нам нужны, как посредник. Мы искали кого-нибудь, кто мог бы стать наши агентом, а тут появились вы…
— Если вы этого хотели, то своего добились довольно странным путем. Ваша банда сделала все, чтобы убить меня, и только удача…
Он с хихиканьем прервал меня:
— Не удача. Обостренный инстинкт самосохранения, подобного которому я не видел уже много лет. А что касается этих попыток, то могу заверить вас, что кое-кто уже поплатился за свою неповоротливость. У них слишком много воображения, и в то же время не хватает гибкости, чтобы повернуть вовремя. Я был слишком долго занят другими делами, как вы можете себе представить, и вначале даже не знал, что происходит.
— Вы хотите сказать, что правило о трех попытках может… Он печально покачал головой:
— Нет, к сожалению, этого я никак не могу изменить. Закон есть закон, вы сами знаете. И в конце концов, именно вы, люди, придумали его вместе с сотней других правил.
— Но ведь это в сущности не законы.
— Я знаю. Но поскольку люди в них верят, мы связаны ими.
— Значит, мне предстоит еще одно испытание? Или вы согласны с Судьей, что Дон Кихот…
— Нет, не согласен, — проворчал он. — Дон Кихот считается. Я согласен с Судьей, что человек, старше пяти лет, легко справится с этими испытаниями. Но я хочу, чтобы вы поскорее выбрались. И не понимаю, что за рыцарство заставило вас вступить во второй раунд. Избавившись от морского змея, вы уже были в безопасности, но тут вы позволили этому Судье втянуть вас снова…
— Я задолжал Кэти, заманил ее в эту историю.
— Знаю, — согласился он. — Знаю, но все равно я не понимаю вас, людей. Большую часть времени вы стремитесь перегрызть друг другу глотки или воткнуть нож в спину товарищу, стараетесь взобраться по телам других, а потом вдруг становитесь такими благородными, жалостливыми, что можно заболеть.
— Но, если я вам нужен, зачем пытаться убить меня? Почему бы просто не взять и не поговорить со мной?
Он вздохнул при виде моего невежества:
— Мы должны стараться убить вас. Это тоже закон. К чему все эти хитрости, трюки? Вместо того, чтобы просто убить, такие сложности! Это, конечно, ваша вина — вина людей. Вы, люди, поступаете так же… Ваши писатели, артисты, ваши сценаристы, все, кто выдумывает эти невозможные ситуации и безумные характеры. А мы связаны с вами. Кстати, вот мы и подошли к предложению, которое я хочу вам сделать.
— Давайте. У меня был трудный день, и я уже двадцать часов не спал. Можно ли здесь где-нибудь поспать?
— Вон там, между камнями, толстый слой листьев. Лежат там с прошлогодней осени. Можете вздремнуть.
— И проснуться со змеями?
— За кого вы меня принимаете? — гневно спросил Дьявол. — Думаете, у меня нет чести? Клянусь, ничто не повредит вам, пока вы не проснетесь.
— А после этого?
— После этого придется вам пройти еще одно испытание, чтобы выполнить правило ТРЕХ. Можете отдыхать спокойно, и знайте, что я болею за вас всей душой.
— Хорошо, — согласился я. — Поскольку я уже никак не могу избавиться от этого, вы, может быть, замолвите словечко за меня? Я очень устал. Не думаю, что сейчас я смог бы справиться с морским змеем.
— Могу пообещать вам, что это будет не змей. А теперь перейдем к делу.
— Ладно. Что там у вас?
— Дело в тех давних фантазиях, которыми вы питаете нас, — сказал раздраженно Дьявол. — Можно ли ожидать какой-нибудь стабильной жизни при всем этом вздоре, неясности? Как можем мы добиться постоянства, спрашиваю я вас? Сначала вы дали нам прочное и солидное обоснование, покоящееся на непоколебимой вере и уверенности. Но сейчас все это разбилось. Вы создаете образы, а они очень слабы. И это заставляет нас удваивать наши усилия.
— Вы хотите сказать, что для вас было бы полезно, если бы мы продолжали верить в Дьявола, привидений, гоблинов и тому подобное?
— Очень полезно, если только вера будет искренней. Теперь же вы сделали из нас шутов…
— Не шутов. Вы должны понимать, что человечество и не подозревает о том, что вы — реальные существа. И откуда ему знать, если вы убиваете тех, кто начинает подозревать о существовании вашего мира:
— Именно это вы и называете прогрессом, — горько сказал Дьявол. — Вы можете делать все, что хотите, а хотите вы все больше и больше. И в то же время наполняете себе головы безрассудными ожиданиями, а не полезными размышлениями. Например, о собственной кратковременности. В вас нет страха и нет понимания.
— Есть и страх, и достаточно понимания. Разница в том, чего мы боимся.
— Вы правы! Атомные бомбы и НЛО. Есть чего бояться — безумные летающие тарелки!
— Все же они лучше, чем Дьявол, — напомнил я ему. — И с НЛО у человека есть возможность взаимопонимания, а с Дьяволом — никогда. Вы слишком коварны.
— Таков признак времени, — пожаловался он. — Механика вместо метафизики. Можете мне поверить, в нашем мире встречается множество НЛО, куча отвратительных приспособлений, населенных ужасными чужаками. Но в них нет того честного страха, который, например, есть во мне. Хитрые существа, но без всякого смысла.
— Наверное, это для вас плохо, — согласился я, — и я могу понять вашу точку зрения. Но не знаю, что тут можно сделать. За исключением жителей многочисленных захолустий, теперь встречается мало людей, которые искренне верят в вас. О, конечно, о вас иногда говорят. Ну, например: «Дьявольская работа» или «К черту!». Но при этом о вас даже не думают. Вы превратились в бранное слово. В нем нет веры. Не думаю, чтобы можно было изменить это отношение. Вы не сумеете остановить прогресс человечества. Вам просто придется ждать. Может, в будущем что-нибудь и поможет вам.
— Думаю, мы можем кое-что сделать, — не согласился Дьявол, — и мы не собираемся ждать. Мы слишком долго ждали.
— Не могу себе представить, что вы сделаете. Вы не сумеете…
— Не собираюсь открывать вам свои планы. Вы слишком хитры и проницательны. Говорю вам все это только для того, чтобы вы впоследствии поняли. Только вы должны проявить желание сотрудничать с нами.
Сказав это, он исчез в облаке серного дыма, а я остался один на вершине холма. И этот дым плыл на запад по ветру. Я вздрогнул, хотя на самом деле холодно не было. Холод проистекал от только что исчезнувшего собеседника.
Земля была пуста. Она слабо освещалась луной — голая, молчаливая и зловещая.
Дьявол сказал, что между камнями есть подстилка из листьев. Я поискал и нашел ее. Внимательно осмотревшись, я не обнаружил поблизости змей. Я не думал, что найду их. Дьявол не был похож на дешевого обманщика. Я заполз в убежище и как можно удобнее улегся на листьях.
Лежа во тьме и слушая стон ветра, я с благодарностью думал о том, что Кэти находится дома и в безопасности. Хотя и безо всяких усилий с моей стороны, но это конечно же не имело значения. Это было дело рук Дьявола, и, хотя им двигало не сочувствие, я думал о нем с некоторой благодарностью.
Я видел лицо Кэти, обращенное ко мне, и старался представить себе счастливое выражение этого лица. И, пытаясь сделать это, я уснул.
И проснулся в Геттисберге…
14
Что-то толкнуло меня, я проснулся и так резко сел, что ударился о камень. Сквозь искры, вспыхнувшие в глазах, я увидел согнувшегося человека, который старался разглядеть меня. В руках у него было ружье, направленное в мою сторону. Мне показалось, что на самом деле он не целится в меня. Вероятно, он использовал его как палку, чтобы разбудить меня.
У человека на голове была фуражка, сидевшая криво. И человек этот давно не стригся. На синем мундире блестели медные пуговицы.
— Завидую тем, кто может спать где угодно, — дружелюбно сказал он. Повернув голову, он выплюнул разжеванный табак на камень.
— Как дела? — спросил я.
— Мятежники подвезли пушки. Все утро занимались этим. Должно быть, целую тысячу привезли. Поставили их ствол к стволу.
Я покачал головой:
— Не тысячу. Скорее — двести.
— Может, вы и правы, — согласился он. — У мятежников не может быть тысячи пушек.
— Это, должно быть, Геттисберг?
— Конечно, Геттисберг, — с отвращением согласился он. — Не говорите мне, что вы не знаете. Вы не можете находиться здесь и «не знать этого. Дело скоро начнется, и я не ошибусь, если скажу, что мы, северяне, скоро окажемся в аду.
— Конечно, это был Геттисберг. Я понял, потому что местность сразу показалась мне знакомой, когда это произошло еще прошлым вечером — действительно ли это было прошлым вечером, или за сто лет до этого? В этом мире время также не имело смысла, как и все остальное.
Я постарался собраться с мыслями. Прошлым вечером — роща и груда камней, а утром — Геттисберг?
Нагнув голову, я выполз из-под камней и уселся на корточках. Человек передвинул табачную жвачку из одного угла рта в другой и осмотрел меня внимательней.
— Что это у вас за мундир? — подозрительно спросил он. — Не могу его припомнить…
Если бы я был настороже, возможно, я сумел бы найти ответ, но мозг был еще затуманен сном, а голова болела от удара о камень. Я знал, что должен ответить, но ответа у меня не было, поэтому я просто покачал головой.
На вершине холма выстроились пушки. Рядом с ними в напряжении стояли артиллеристы, глядя на раскинувшуюся перед ними долину. Полевой офицер неподвижно сидел на лошади, нервно переступавшей с ноги на ногу. Впереди пушек длинной неровной линией лежали пехотинцы. Некоторые из них прятались в укрытиях, другие просто лежали на земле. И все смотрели на долину.
— Мне это не нравится, — сказал нашедший меня солдат. — Если вы из города, у вас тут не должно быть дел…
Издалека донесся протяжный, хриплый, но не очень громкий гул. Услышав его, я поднялся и посмотрел на долину. Я увидел только облако дыма, поднимающееся с противоположного холма. Вдалеке возле деревьев блеснула вспышка, будто кто-то открыл дверцу горящей печи и немедленно закрыл ее.
— Ложись! — крикнул солдат. — Ложись, придурок! Остальные его слова были заглушены близким грохотом и скрежетом. Я увидел, что он лежит на земле, как и все остальные, и упал тоже.
Снова послышался еще один удар, и, приподняв голову, я увидел множество открывающихся печных дверей на противоположном холме. Над головой послышался шум и свист от каких-то быстро летящих предметов. Затем весь мир взлетел на воздух.
И продолжал взлетать…
Земля дрожала от канонады. Гром стал оглушительным, его невозможно было выдержать. Дым плыл над землей, а к тяжелому грохоту добавился скрежет обломков и осколков. Неожиданно ясно осознал, что вокруг меня повсюду лежат обломки металла. Чувство страха, испытываемого мною, достигло пика.
Прижавшись к земле, я чуть-чуть повернул голову и увидел вершину холма. К моему удивлению, смотреть особенно было не на что. Толстый слой пыли и дыма закрывал всю вершину, поднимаясь более чем на три фута над землей. В этом трехфутовом пространстве виднелись ноги артиллеристов, словно наполовину усеченные люди стреляли из наполовину обрубленных пушек: виднелась только нижняя часть лафетов, все остальное скрывал слоистый дым. Из дыма, как ни странно, вылетал огонь, когда скрытые завесой пыли орудия вели ответную стрельбу по долине. При каждом залпе я чувствовал толчок горячею воздуха. Но звук выстрелов из стоящих рядом орудий доносился до меня как бы издалека.
В дымном воздухе пахло порохом. В облаке дыма рвались снаряды. Но разрывы, скрываемые дымом, казались не быстрыми, яркими вспышками света, как можно было ожидать, а мигающими красно-оранжевыми огоньками, которые пробегали по вершине холма, как неоновая реклама. Вдруг сильный взрыв блеснул сквозь дым, поднялся мощный столб черного дыма. Вероятно, снаряд попал в зарядный ящик.
Я теснее прижался к земле, стараясь зарыться в нее. Я вспомнил, что нахожусь в одном из самых безопасных мест на этом кладбищенском холме, потому что в этот день, свыше ста лет назад, артиллеристы конфедератов стреляли выше, чем требовалось, и в результате основной удар пришелся не на вершину, а на противоположный склон холма.
Снова повернув голову, я поглядел на долину над Семинарским холмом и увидел другое облако дыма, кипящее над вершинами деревьев. Крошечные огоньки мелькали у основания холма, выдавая нахождение орудий конфедератов. Солдату, разбудившему меня, я сказал, что у них две сотни пушек. А теперь вспомнил, что у них было сто восемьдесят. И на вершине же надо мной находилось восемьдесят пушек. Я подсчитал, что сейчас, вероятно, около часа дня, потому что канонада началась в это время и продолжалась без малого два часа.
Где-то там сидел на Путнике генерал Ли и смотрел на поле битвы. Где-то там, за грубой изгородью, угрюмо сидел Лонгстрит, обдумывая заявление о том, что его атака необходима.
«Нет, — сказал я себе, — здесь нет ни Ли, ни Лонгстрита. Битва на этой земле происходила более ста лет назад и не может повториться. А это шутовское сражение отнюдь не точная копия происходившего здесь когда-то, а то, что мы представляем об этом, опираясь на традицию и на позднейшие сведения».
Кусок металла вонзился в землю рядом со мной, разрывая дерн. Я осторожно протянул руку, но тут же отдернул ее: металл оказался горячим. Я был уверен, что, если бы этот осколок попал в меня, я был бы наверняка убит, как и в настоящей битве.
Справа от меня находилась роща. Там атака конфедератов достигла наивысшего накала, но потом откатилась назад, вниз по склону, к закрытым пушечным дымом большим кладбищенским воротам. Я был уверен, что местность выглядит так же, как и сто лет назад, и что представление будет идти по точному расписанию, включая передвижение отдельных воинских частей и отрядов, хотя, конечно, многие детали утратились в позднейшее время, и следующие поколения о них не знали.
Здесь Гражданская война будет такой, какой ее представляют люди, беседующие о ней за обедом сто лет спустя, а не такой, какой она была на самом деле.
Кромешный ад продолжался: грохот, рев, звон, пыль и пламя. Я продолжал прижиматься к земле, которая, казалось, нагрелась подо мной. Я ничего не слышал, и мне начинало казаться, что я оглох навсегда, что вообще нет такой вещи, как слух, не было никогда, что я просто выдумал его…
С обеих сторон передо мной одетые в голубые мундиры люди тоже прижимались к земле, прячась за камнями, втискиваясь в мелкие ямы, опустив головы и сжимая ружья, нацеленные в сторону долины. Они ждали, когда кончится канонада и на холме появится длинная линия марширующих, словно на параде, войск.
Сколько это будет еще продолжаться?
Я поднес руку к лицу. Было 11.30. Конечно, это не верно: ведь канонада началась в час дня или, скорее, несколькими минутами раньше. В первый раз, оказавшись в таком нелепом мире, я догадался взглянуть на часы, и теперь у меня не было возможности сравнить теперешнее время, если, конечно, в таком месте вообще существует время, со временем на Земле.
Я решил, что прошло не более 15–20 минут с начала канонады. Впрочем, если это и так, то мне они показались часами, что вполне естественно. Во всяком случае, я был уверен, что просто ждать прекращения огня — нудное занятие. Поэтому я еще больше сжался, чтобы представлять собой как можно меньшую цель. Поступив так, я начал думать, что же я буду делать, когда линия конфедератов начнет подниматься по холму, красные флаги повстанцев заалеют на ветру, а солнце засверкает на штыках и стволах ружей. Что я буду делать, когда придется бежать, если здесь есть куда бежать. Конечно, тут объявится немало бегущих, но на той стороне холма стоят солдаты и офицеры в голубых мундирах, и бегущих с поля битвы они встретят не очень радостно. Возможности защищаться у меня нет. Даже если бы в мои руки попало это неуклюжее ружье, то я не знаю, как с ним обращаться. Похоже, что все вооружены гладкоствольными ружьями, а я о них ничего не знал.
Дым битвы становился гуще и закрывал солнце. По всей долине низко плыли клубы дыма, почти над головами людей, скорчившихся на склоне перед батареей северян.
Внизу, на склоне, что-то шевельнулось. Не человек, а нечто меньшее, чем человек. Собака, подумал я, оказавшаяся между сражающимися войсками. Но слишком уж это существо, коричневое, пушистое, не похожее на собаку. Куропатка? И я подумал про себя: «Куропатка, на твоем месте - я забрался бы в нору и сидел там…» Куропатка продолжала шевелиться, потом двинулась ко мне по траве.
Облако дыма закрыло ее от меня, потом батарея продолжила обстрел. Время от времени рядом со мной, как капли тяжелого дождя, падали осколки. Дым рассеялся. «Куропатка» была сейчас гораздо ближе ко мне, и я увидел, что это совсем не куропатка.
Как я мог сразу не узнать эту заостренную голову с копной волос, кувшинообразные уши! Теперь я понял, что это не куропатка и не собака, а Судья…
Он смотрел прямо на меня, бросая мне вызов, как воинственный петух. Осознав, что я смотрю на него, он поднял руку, приложил большой палец своей плоской руки к носу, а остальные растопырил и пошевелил ими в воздухе. Он «натянул мне нос»!
Не раздумывая, я побежал к нему. Я сделал лишь один шаг, как что-то ударило меня. Дальше я мало что помнил: горячее прикосновение к голове, неожиданное головокружение, ощущение падения — больше я ничего не чувствовал…
