В высокоморальном обществе 2114 года от Рождества Христова еженедельные собрания секций проводились в различные часы дня. Поэтому надзиратели ближайших жилищных секций участвовали в каждом из них, заседая в президиуме, а местный надзиратель выполнял роль председателя. Поскольку надзирательницей жилищной секции Перселла являлась миссис Бирмингэм, именно ей и был предоставлен этот высокий пост. Ее коллеги, одетые в цветастые шелковые платья, заняли стулья на трибуне по обе стороны от нее.

— Ненавижу это помещение — сказала Дженет, задержавшись у дверей.

Аллан и сам его ненавидел. Здесь, в большом зале цокольного этажа жилищной секции, заседали все местные лиги, комитеты, советы, клубы и ордены. В помещении стоял затхлый запах пыли и бесконечных наслоений документации, накопившейся за долгие годы. Отсюда исходило санкционированное законом выслеживание друг друга и копание в чужом белье. В этом зале личные дела человека становились всеобщим делом. Просуществовавшая много веков христианская исповедальня достигла кульминационной точки развития в виде секционных собраний, посвященных изучению души каждого из ее членов.

Как обычно, народу оказалось больше, чем мест, многим приходилось стоять, люди столпились в проходах и по углам. Кондиционеры стонали, перелопачивая клубы дыма. Этот дым всякий раз озадачивал Аллана, ведь вроде бы ни у кого нет сигарет, и курить запрещено. И тем не менее вот он, дым. Быть может, это наследие прошлого, своего рода напоминание об очистительном пламени.

Внимание привлекла стайка недомерков. Уже явились, похожие на уховерток ищейки. Каждый из недомерков достигал всего полутора футов в длину. Эти твари стремительно передвигались на волосок от земли — или от вертикальной поверхности, — развивая невероятную скорость, и ничто не ускользало от их взгляда. Сейчас недомерки в инертном состоянии. Открыв металлические корпуса, надзиратели достали из них пленки с донесениями. Недомерки проведут в бездействии время, которое займет собрание, а потом их запустят снова.

В этих металлических осведомителях было нечто зловещее, но кое-что все же ободряло. Недомерки никого не обвиняли, они лишь докладывали о том, что видели и слышали. Они не могли придать своим сообщениям какую-либо окраску и ничего не могли выдумать. Поскольку обвинение предъявляли машины, истерические слухи, злоба или паранойя не представляли угрозы для подсудимого. Вопрос о виновности не ставился, доказательства были уже налицо. Здесь обсуждали лишь степень тяжести моральных прегрешений. Подсудимый не мог заявить, что его обвиняют несправедливо, он мог лишь сослаться на невезение, на то, что так глупо попался.

Сидевшая на трибуне миссис Бирмингем сверилась с повесткой дня и посмотрела, все ли пришли. Отсутствие на собрании рассматривалось как проступок. Вероятно, Аллан и Дженет явились последними: миссис Бирмингем подала сигнал и собрание началось.

— Нам, по-видимому, не удастся посидеть, — прошептала Дженет, когда дверь за ними закрылась.

От тревоги у нее осунулось лицо: еженедельные секционные собрания были для нее катастрофой, источником безнадежности и отчаяния. Каждую неделю ей казалось, что обличение и крах неминуемы, но до сих пор все обходилось. Прошло много лет, но никто так и не зарегистрировал за ней ни единой оплошности. И поэтому она пришла к убеждению, что злой рок просто копит силы, чтобы однажды разгуляться вовсю.

— Когда меня вызовут, — тихонько проговорил Аллан, — не раскрывай рта. Не пытайся никого поддержать. Чем меньше будет сказано, тем больше у меня шансов.

Дженет бросила на мужа страдальчески-возмущенный взгляд.

— Они разорвут тебя на части. Ты только посмотри на них. — Она окинула взглядом зал. — Так и ждут случая на кого-нибудь наброситься.

— Большинству людей здесь скучно, им хотелось бы уйти. — Действительно, некоторые погрузились в чтение утренней газеты. — Так что не волнуйся. Если никто не кинется меня защищать, все потихоньку утрясется и, может, мне удастся отделаться устным порицанием. В том случае, разумеется, если не поступило донесений насчет статуи.

— В первую очередь мы рассмотрим дело мисс Дж. Э.

Подразумевалась Джулия Эбберли, знакомая всем присутствующим.

Время от времени Джулию разбирали на собраниях, однако каким-то образом ей все же удавалось сохранить право аренды, завещанное родственниками. Теперь эта длинноногая светловолосая девушка с интригующими очертаниями груди забралась на трибуну для подсудимых, а в ее широко раскрытых глазах застыл испуг. В этот день она надела скромное ситцевое платье, комнатные туфли на низком каблуке и собрала волосы в хвостик, как у девочки.

— Мисс Дж. Э., — объявила миссис Бирмингэм, — сознательно и по собственной воле занималась непотребным делом с мужчиной ночью 6 октября 2114 года.

В большинстве случаев «непотребным делом» оказывался секс. Аллан прикрыл глаза, готовясь перестрадать заседание. Негромкий шелест пронесся по залу, газеты отложили в сторону. Апатии как не бывало. Именно эта сторона дела казалась Аллану особенно отвратительной, похотливое стремление во всех деталях выслушать рассказ о чьей-то оплошности; потребность, которую выдавали за добродетель.

Тут же прозвучал первый вопрос:

— Мужчина был тот же, что и в прошлых случаях?

Мисс Дж. Э. покраснела.

— Д-да, — призналась она.

— Разве мы вас не предупреждали? Разве не говорилось вам здесь же, в этом зале, что надо возвращаться домой в нормальное время и вести себя, как положено порядочной девушке?

По всей вероятности, теперь говорил другой человек. Настенный динамик вещал этаким искусственным голосом. Чтобы не померк ореол правосудия, вопросы прокачивали через общий канал, где голос расчленялся на составные части, а потом восстанавливался, но уже без характерной окраски. В результате обвинитель становился безликим, а если вопросы задавал человек сочувствующий, он неожиданно превращался в защитника, что выглядело несколько странно.

— Хотелось бы узнать, что это за «непотребное дело», — подал голос Аллан, испытывая привычное отвращение из-за того, что его речь утратила характерные черты и звучит гулко и безжизненно. — Может, весь шум из-за ерунды.

Миссис Бирмингэм неприязненно оглядела зал с высоты трибуны, пытаясь определить, кто произнес эти слова. Затем она зачитала отрывок из сводки.

— «Мисс Дж. Э. сознательно и по собственной воле… совокуплялась… в ванне, расположенной в общественной ванной комнате своей жилищной секции».

— По-моему, это совсем не ерунда, — произнес голос, и тут словно собаки посрывались с цепи. Обвинения так и посыпались одно за другим, сливаясь в неясный похотливый гул.

Стоявшая рядом с Алланом Дженет съежилась и прижалась к мужу. Чувствуя, как ей жутко, он обнял ее за плечи. Еще немного, и тот же голос примется терзать его самого.

В девять пятнадцать фракция, склонная оправдать мисс Дж. Э., похоже, чего-то добилась. Совет секционных надзирателей обменялся мнениями и отпустил девушку, вынеся ей устное порицание; она радостно выскользнула из зала. Миссис Бирмингэм опять встала, держа в руках листок с повесткой дня.

Аллан почувствовал облегчение, услышав собственные инициалы. Он пошел вперед, слушая текст обвинения и радуясь, что скоро все останется позади. Недомерок, слава Богу, сообщил примерно то, что и предполагалось.

— Мистер А. П., — объявила миссис Бирмингэм, — 7 октября 2114 года явился домой в 11 часов 30 минут вечера в состоянии алкогольного опьянения, упал на лестнице при входе в данную жилищную секцию и при этом произнес слово, недопустимое с точки зрения морали.

Аллан взобрался на трибуну для подсудимого, и прения начались.

Опасность существовала всегда: в зале мог оказаться гражданин, питающий к нему глубоко затаенную идиосинкразию, который долго лелеял и копил в душе ненависть, ожидая именно такого случая. Вполне возможно, что за годы, прожитые в этой жилищной секции, Аллан задел какое-нибудь безымянное существо; неукротимая жажда мести могла вспыхнуть из-за того, что он прошел куда-то раньше очереди, позабыл поздороваться, наступил кому-нибудь на ногу и все такое прочее, — такова уж человеческая натура.

Но, оглядевшись по сторонам, он не заметил особенного оживления. Никто не бросал на него демонических, горящих злобой взглядов, и, похоже, никто не проявил ни малейшего интереса, кроме застывшей в ужасе жены.

Он смотрел на дело оптимистически, и не без причины, ведь предъявленное ему обвинение никак не назовешь тяжелым. В общем и целом не так уж все и плохо. Думая об этом и чувствуя прилив бодрости, Аллан предстал перед своим многоликим обвинителем.

— Мистер Перселл, — раздался голос, — мы очень давно не видели вас на этом месте. — Он поправился: — Я хотел сказать, мистер А.П.

— Несколько лет, — ответил Аллан.

— Сколько вы выпили?

— Три стакана вина.

— И от этого опьянели? — Голос тут же ответил на собственный вопрос: — Так записано в обвинении.

Затем отчетливо прозвучал следующий вопрос:

— Где вы пили?

Аллану не хотелось снабжать их новыми данными, и он ограничился кратким ответом:

— На Хоккайдо.

Миссис Бирмингэм знает, что он там побывал; похоже, это не имеет значения.

— Что вы там делали? — произнес голос, но его тут же перебили:

— Это несущественно. Не имеет отношения к делу. Придерживайтесь фактов. Не важно, чем он занимался до того, как напился.

Аллану показалось, что эти слова произнесла Дженет. Он не стал вмешиваться в прения.

— Разумеется, важно. Значительность действия определяется его мотивами. Собирался ли напиться? Никто никогда не собирается напиться. Откуда мне знать об этом.

Аллан сказал:

— Я вообще непривычен к любого рода спиртному и пил на пустой желудок.

— А как насчет слова, которое он произнес? Да, как насчет этого? Мы ведь даже не знаем, что это было за слово. Что, по-моему, и к лучшему. Как, неужели вы уверены, что он из числа людей, которые запросто употребляют «такие вот» слова? Я имел в виду лишь одно: если мы узнаем, что за слово он произнес, это все равно никак не повлияет на ход дела.

— К тому же я устал, — добавил Аллан. За годы работы в области средств массовой информации он изучил кратчайшие маршруты сознания МОРСа. — Я провел весь день на работе, хотя и было воскресенье. По-видимому, я проработал дольше, чем следовало бы по соображениям здоровья, но я люблю, когда к понедельнику на письменном столе ничего не остается.

— Скромный джентльмен честных правил, — произнес голое. И тут же отпарировал: — Которому хватает воспитания, чтобы не переходить на личности. Браво, — вещал голос, — вы ловко поставили его на место. А может, ее.

Затем среди хаотического сплетения мнений возникла и сформировалась отчетливая точка зрения. Насколько Аллан мог судить, говорил один человек.

— Попытки эти просто смехотворны. Мистер Перселл — один из наиболее уважаемых членов секции. Как известно почти каждому из нас, агентство, в котором работает мистер Перселл, поставляет множество материалов, которые использует Телеинформацион. Неужели кто-то ждет, что мы поверим, будто человек, который трудится на благо поддержания морального уровня общества, сам морально неустойчив? Как бы это характеризовало наше общество в целом? Просто парадокс, что да, то да. Ведь именно такие благородные люди, преданно служащие обществу, примером собственного поведения создают нам образец для подражания.

Не веря своим ушам, Аллан пристально поглядел через зал на жену. Вид у Дженет был ошеломленный. Да и слова подобраны в несвойственной для нее манере. Очевидно, говорил кто-то другой.

— Семья мистера Перселла арендует здесь квартиру на протяжении нескольких десятилетий, — продолжал голос. — Мистер Перселл родился здесь. Многие люди приходили и уходили за то время, которое он тут прожил. Лишь немногие из нас сумели сохранить право аренды так же долго, как и он. Сколько человек из присутствующих посещали этот зал до появления мистера Перселла? Поразмыслите над этим. Мы проводим собрания вовсе не затем, чтобы попирать достоинство человека. Мистер Перселл занял это место вовсе не для того, чтобы мы осыпали его издевками и насмешками. Похоже, кое-кто здесь полагает: чем респектабельнее человек, тем больше причин для нападок на него. Но, нападая на мистера Перселла, мы ставим под удар лучшее, что есть в нас самих. И никто от этого не выигрывает.

Аллану стало неловко.

— В основе деятельности подобных собраний, — продолжал голос, — лежит мысль о том, что человек несет моральную ответственность перед обществом, в котором живет. Мысль прекрасная. Но общество тоже несет моральную ответственность перед человеком. Если общество просит человека публично покаяться в грехах, оно обязано как-то откликнуться. Оно должно проявить уважение и оказать поддержку. Общество не может не понимать, что ему оказывают честь, если это место занимает такой гражданин, как мистер Перселл. Его жизнь посвящена заботе о нашем благополучии, усовершенствованию нашего общества. Если ему раз в жизни захотелось выпить три стакана вина и произнести одно слово, недопустимое с точки зрения морали, мне кажется, пусть он так и сделает. Мне это не мешает.

Наступила тишина. Все сидевшие в зале присмирели в приливе благоговения. Никто не смел заговорить.

Стоявшему на трибуне Аллану хотелось, чтобы кто-нибудь обрушился на него с нападками. Чувство неловкости переросло в стыд. Человек, который его расхваливал, ошибался, ведь он не знал о нем очень многого.

— Погодите минутку, — возразил Аллан. — Скажем без обиняков: я поступил плохо. Я не имею права напиваться и сквернословить, точно так же как и все другие.

Голос произнес:

— Перейдем к следующему делу. Похоже, ничего особенного тут нет.

Восседавшие на трибуне пожилые дамы посовещались и через некоторое время вынесли вердикт. Миссис Бирмингэм поднялась на ноги.

— Соседи мистера А. П. находят нужным воспользоваться данным случаем, чтобы осудить его поведение 7 октября ночью, но считают, что, в силу безупречности его характеристики в прошлом, необходимость в дисциплинарных взысканиях отсутствует. Мистер А. П., вы можете вернуться в зал.

Аллан спустился вниз и подошел к жене. Не помня себя от радости, Дженет изо всех сил прижалась к нему.

— Кто бы ни был этот человек, благослови его Бог.

— Я такого не заслужил, — обеспокоенно проговорил Аллан.

— Заслужил. Конечно, заслужил. — Безрассудный блеск в ее глазах. — Ты замечательный человек.

Невдалеке, у одного из столиков, спокойно стоял невысокий пожилой мужчина с седыми чуть поредевшими волосами и сдержанной улыбкой. Мистер Вейлс. Он взглянул на Аллана и тут же отвернулся.

— Вот этот человек, — решил Аллан. — Вейлс.

— Ты уверен?

На трибуну поднялся следующий подсудимый, и миссис Бирмингэм огласила обвинение:

— 9 октября 2114 года миссис P.M. всуе употребила имя Господне в присутствии мужчин и женщин, действуя сознательно и по собственной воле.

Голос произнес:

— Пустая трата времени.

И началась дискуссия.

Когда собрание закончилось, Аллан подошел к Вейлсу. Выйдя из зала, тот задержался, словно поджидал его. Аллан несколько раз встречался с ним в холле, но не мог припомнить, чтобы им доводилось о чем-нибудь разговаривать, они лишь обменивались пожеланиями доброго утра.

— Это были вы, — сказал Аллан.

Они пожали друг другу руки.

— Рад, что мне удалось вас выручить, мистер Перселл. — Голос Вейлса звучал бесцветно, ничем особенным он не отличался. — Я заметил, что вы вступились за девушку. Вы всегда помогаете людям, которых разбирают. И я дал себе обещание: если мистер Перселл когда-нибудь окажется на этом месте, я сделаю для него то же самое. Мы все уважаем вас, мистер Перселл, вы нам нравитесь.

— Спасибо, — смущенно улыбнулся Аллан.

Когда они с Дженет поднимались к себе в квартиру, она спросила:

— В чем дело? — Собрание осталось позади, поэтому она впала в состояние болезненного возбуждения. — Почему у тебя такой мрачный вид?

— У меня мрачное настроение, — ответил он.