Глава 3
Почти каждый день Стюарт Макконти обедал в кафе Фреда, расположенном на той же улице, что и «Модерн ТВ». Сегодня, войдя в кафе, он, к своему негодованию, увидел, что коляска Хоппи Харрингтона стоит в глубине зала и Хоппи спокойно ест — так непринужденно, как будто он здесь завсегдатай. Черт побери, подумал Стюарт. Куда ни сунься — всюду фоки! Я ведь даже не заметил, как он исчез из магазина.
Все-таки Стюарт уселся за столик и взял меню. Фоку не удастся испортить мне обед, сказал он себе, просматривая меню, чтобы увидеть, — нет ли сегодня чего-нибудь особенного и подешевле. Приближался конец месяца, деньги у Стюарта кончались, и он с нетерпением ждал очередной выплаты; чек должен был вручить ему лично Фергюссон в конце недели.
Когда Стюарт приступил к супу, до него донесся пронзительный голос фока. Хоппи рассказывал какой-то анекдот, но кому? Конни, официантке? Стюарт повернул голову и увидел, что, действительно, и официантка, и Тони-бармен стоят возле коляски, слушают, и никто из них не проявляет к фоку ни малейшего отвращения.
Тут Хоппи заметил Стюарта.
— Привет, — сказал он.
Стюарт кивнул и отвернулся, сосредоточившись на супе.
Фок разглагольствовал о своем изобретении, о каком-то электронном приспособлении, которое он то ли построил, то ли собирался строить — Стюарт не мог сказать точно и, признаться, не заботился об этом. Не его дело, что там Хоппи строит, какие сумасбродные идеи выдает мозг этого человечка. Без сомнения, что-нибудь извращенное, сказал себе Стюарт. Какая-нибудь причудливая штука вроде вечного двигателя… может быть, вечнодвижущаяся коляска для самого Хоппи. Стюарт рассмеялся про себя, идея ему понравилась. Я должен рассказать это Лайтейзеру, решил он. Вечное движение Хоппи — и затем он подумал: фокомобиль. Тут он рассмеялся громко.
Хоппи услышал смех и, без сомнения, решил, что Стюарт смеется над его рассказом.
— Эй, — позвал он, — перебирайся сюда, я угощу тебя пивом.
Придурок, подумал Стюарт. Разве он не знает, что Фергюссон запрещает нам пить пиво в обед? Это закон. Только глотни пива — и можешь не возвращаться в магазин, а окончательный расчет получишь по почте.
— Послушай, — сказал он фоку, повернувшись к нему вместе со стулом. — Когда ты поработаешь на Фергюссона подольше, ты крепко подумаешь, прежде чем выдавать такую чушь.
Покраснев, фок пролепетал:
— Что ты имеешь в виду?
Тони сказал:
— Фергюссон не позволяет своим служащим выпивать. Это против его религии, да, Стюарт?
— Точно, — ответил Стюарт. — И лучше не забывать об этом.
— Меня никто не предупреждал, — сказал фок, — и, кроме того, я не собирался пить пиво сам. Но я не вижу, по какому праву наниматель диктует своим работникам, чем они могут заниматься в свободное время. Это их законный обед, и они, если хотят, могут выпить пива.
Голос его стал резким и полным непримиримого негодования. Сейчас Хоппи уже не смеялся.
Стюарт сказал:
— Фергюссон не хочет, чтобы от его продавцов несло, как от пивоваренного завода. Так можно отпугнуть какую-нибудь пожилую леди-покупательницу.
— Может быть, это и правильно для тебя, — сказал Хоппи, — но я-то не продавец… Я — телемастер, и я буду пить пиво, если хочу…
Бармен Тони выглядел смущенным:
— Послушай, Хоппи… — начал он.
— Молод ты заказывать пиво, — сказал Стюарт. Сейчас все окружающие смотрели на них и прислушивались к разговору.
Фок стал совершенно пунцовым.
— Я совершеннолетний, — сказал он тихо, но упрямо.
— Не давай ему пива, — сказала Конни бармену, — он всего лишь ребенок.
Запустив экстензор в карман, Хоппи вынул паспорт и, открыв его, положил на прилавок.
— Мне двадцать один год, — сказал он.
Стюарт рассмеялся:
— Чушь! — Должно быть, фок предъявил какую-нибудь подделку. Хитрюга сделал ее сам или спер у кого-нибудь. У него навязчивая идея: он должен быть, как все.
Внимательно рассмотрев паспорт, бармен сказал:
— Да, там написано, что он — совершеннолетний… Но, Хоппи, помнишь, как в прошлый раз я налил тебе пива, и помнишь…
— Ты обязан обслужить меня, — сказал фок.
Хмыкнув, бармен вышел и принес бутылку пива, которую поставил перед Хоппи, не открывая.
— Открывашку, — потребовал фок.
Бармен снова вышел и принес консервный нож. Он бросил его на стойку, и Хоппи открыл бутылку.
Фок сделал глубокий выдох и залпом выпил пиво.
Что будет? — удивился Стюарт, заметив, как странно смотрят на Хоппи Тони, Конни и даже пара завсегдатаев. Он что, потеряет сознание или еще хуже? Может быть, станет берсерком? Стюарт чувствовал отвращение и неловкость одновременно. Я бы хотел просто сидеть и есть, думал он. Я бы хотел очутиться подальше отсюда. Что бы ни служилось, я не хочу это видеть. Я пойду обратно в магазин, решил он, и буду смотреть репортаж с космодрома. Я хочу наблюдать за полетом Дангерфильда, за важным для Америки событием, а не за этим уродом. У меня нет на него времени.
Но он оставался на месте, потому что с Хоппи Харрингтоном творилось что-то непонятное, и Стюарт, как ни пытался, не мог оторвать от него глаз.
Фокомелус развалился в коляске, словно собираясь заснуть. Он сполз вниз, голова его лежала на рычаге управления, глаза почти закрылись, взгляд остекленел.
— Господи, — сказал бармен, — он снова проделал это.
Тони обращался к окружающим, как будто просил их придумать что-нибудь, но никто не шевельнулся; все замерли на своих местах.
— Я знала, что так будет, — сказала Конни. В голосе ее слышались упрек и горечь.
Губы фока шевельнулись, и он пробормотал:
— Спросите меня… Кто-нибудь, сейчас, спросите меня…
— О чем тебя спрашивать? — сердито сказал Тони. Он повернулся и с негодующим видом направился к своей стойке с грилем.
— Спросите меня, — опять повторил Хоппи бесцветным, потусторонним голосом, как будто в обмороке. Наблюдая за ним, Стюарт понял, что это и был обморок, род эпилепсии. Он жаждал очутиться подальше от фока, но все еще не мог двинуться; он должен был наблюдать вместе с остальными.
Конни сказала Стюарту:
— Ты не отвез бы его обратно в магазин? Ну-ка, подтолкни коляску… — Она сердито смотрела на него, но он ничего не мог поделать; он отпрянул и жестом выразил свою беспомощность.
Фок дергался в коляске и что-то бормотал, его металлические и пластмассовые экстензоры изгибались.
— Спрашивайте меня, — повторял он, — спрашивайте, пока не поздно. Я могу рассказать вам сейчас… я вижу…
Тони сказал из-за стойки:
— Задали бы вы ему какой-нибудь вопрос, ребята. Пришли бы вы в себя. Я знаю, что кто-нибудь соберется и спросит его, а если не вы, то я — у меня есть к нему парочка вопросов.
Он отложил лопатку и подошел к фоку.
— Хоппи, — громко сказал он, — прошлый раз ты говорил, что там сплошная тьма. Это действительно так? Там вовсе нет света?
Губы фока дрогнули:
— Света мало… Он тусклый… Желтый… Как будто догорающий…
За спиной Стюарта появился пожилой ювелир из лавки через улицу.
— Я был здесь прошлый раз, — шепнул он Стюарту. — Хочешь знать, что он видит? Могу сказать тебе, Стю, — он видит ТО, ЧТО ПОСЛЕ.
— После чего? — спросил Стюарт, став так, чтобы лучше видеть и слышать. Сейчас все придвинулись ближе, боясь пропустить что-нибудь.
— Ты знаешь, — сказал мистер Кроди, — то, что за могилой. После смерти. Ты можешь смеяться, Стюарт, но это правда: когда он выпьет пива, он впадает в транс, вот как сейчас, и начинает видеть потусторонний мир или что-то вроде этого. Спроси Тони, Конни или кого-нибудь из посетителей — тех, кто был в прошлый раз.
Сейчас над сползшей скрюченной фигурой в центре коляски склонилась Конни.
— Хоппи, откуда исходит свет? От Бога? — Она нервно рассмеялась. — Ты знаешь, как в Библии? Я хочу сказать — это правда?
Хоппи бормотал:
— Серая тьма… Как пепел… Там громадная равнина. Ничего, кроме пожаров, свет исходит от них… Они горят всюду… Ничего живого…
— А ты где? — спросила Конни.
— Я плыву, — ответил Хоппи, — плыву над землей… нет, сейчас я очень высоко. Я невесом. У меня больше нет тела, поэтому я плыву высоко, так высоко, как хочу. Если мне захочется, я могу остановиться и зависнуть, и мне не надо спускаться вниз. Мне здесь нравится, я могу облететь Землю… Она подо мной, и я могу летать вокруг, сколько хочу.
Нависая над коляской, мистер Кроди, ювелир, сказал:
— Хм, Хоппи, а нет ли там еще кого-нибудь? Или каждый из нас приговорен к изоляции?
Хоппи пробормотал:
— Сейчас я… вижу других. Я спустился вниз и приземлился в сумерках. Я иду.
Он идет, думал Стюарт. На чем? Ноги без тела? Так это выглядит после смерти? Он рассмеялся про себя. Что за представление? — думал он. Ну и осадочек после пива! Но все-таки он подошел к коляске поближе и протиснулся вперед, чтобы лучше видеть.
— Значит ли это, что ты возродишься в другой жизни, как учат на Востоке? — спросила пожилая дама-посетительница в пальто из искусственной кожи.
— Да, — удивленно сказал Хоппи, — новая жизнь. У меня другое тело. Я могу делать все, что угодно.
— Ходить, — сказал Стюарт.
— Да, — пробормотал Хоппи, — и ходить… Я — как все. Нет, лучше всех! Я могу делать все то же, что они, и гораздо больше. Я могу идти куда хочу, а они — нет. Они не могут двигаться.
— Почему они не могут двигаться? — требовательно спросил бармен.
— Просто не могут, — ответил Хоппи. — Они не могут перемещаться по воздуху, по дорогам или на кораблях. Они просто застыли. Здесь все другое. Я могу видеть их, как будто они мертвы, как будто они приколоты булавками и мертвы. Как трупы.
— Они могут говорить? — спросила Конни.
— Да, — сказал фок, — они могут разговаривать друг с другом. Но они должны… — Он помолчал, и затем его тонкое лицо исказилось торжествующей улыбкой. — Они могут говорить только через меня.
Интересно, что бы это значило, думал Стюарт. Звучит как мегало-маниакальные мечтания, в которых Хоппи правит миром. Компенсация за то, что он на самом деле ущербен… чего еще ждать от фока.
Сейчас, когда Стюарт все понял, происходящее уже не казалось ему таким интересным, и он вернулся к своему столику.
Бармен продолжал спрашивать:
— Это хороший мир? Скажи мне, он лучше нашего или хуже?
— Хуже, — сказал Хоппи. И затем добавил: — Хуже для тебя. Это то, что заслужил каждый. Это справедливость.
— Тогда для тебя — лучше? — спросила Конни.
— Да, — ответил фок.
— Послушай, — крикнул официантке со своего места Стюарт, — разве ты не понимаешь, что это психологическая компенсация за его уродство? Таким способом он защищается. Как ты можешь относиться к этому серьезно?
— Я и не отношусь серьезно, — сказала Конни. — Но это интересно. Я читала о медиумах, так они, кажется, называются. Они впадают в транс и могут сообщаться с потусторонним миром, совсем как он. Разве ты не слышал? Вроде бы и наука это подтверждает… Так, Тони?
Она повернулась к бармену за поддержкой..
— Не знаю, — угрюмо сказал Тони, возвращаясь к своему грилю и поднимая лопатку.
Сейчас фок, казалось, еще глубже впал в послепивной транс; казалось, он заснул, ничего не видя. По крайней мере, он никак не реагировал на попытки окружающих увидеть потусторонний мир — или что это там было — его глазами. Сеанс окончился.
Да уж, сказал себе Стюарт. Интересно, как бы отнесся к этому Фергюссон, интересно: нанял бы он на работу не просто калеку, но калеку, подверженного эпилептическим припадкам или чему-то вроде этого. Интересно также, стоит ли мне рассказывать ему что-нибудь, когда я вернусь в магазин? Если Фергюссон узнает, может быть, он сразу вышвырнет Хоппи за порог. И я бы не винил Фергюссона за это. Пожалуй, мне лучше ничего не говорить ему, решил он.
Фок открыл глаза и позвал слабым голосом:
— Стюарт…
— Чего тебе?
— Я… — Голос фока звучал слабо, почти болезненно, как будто попытка говорить была слишком тяжела для его немощного тела. — Послушай, ты не можешь… — Он остановился, затем медленно подъехал к столику Стюарта. — Ты не можешь отвезти меня назад в магазин? Не сейчас, когда поешь. Я был бы тебе очень благодарен.
— С чего это? — спросил Стюарт. — Ты что, сам не можешь?
— Мне плохо, — сказал фок.
Стюарт согласился:
— Ладно. Когда поем.
— Спасибо, — сказал фок.
Полностью игнорируя его, Стюарт продолжал есть. Лучше бы фок не показывал так явно, что мы знакомы, думал он. Лучше бы фок выкатился отсюда и ждал где-нибудь в другом месте. Но Хоппи сидел, потирая лоб левым экстензором, и выглядел слишком измученным, чтобы двигаться снова, даже по кафе.
Позднее, когда Стюарт вез коляску с фоком по тротуару обратно в «Модерн ТВ», тот сказал тихим, слабым голосом:
— Это большая ответственность — видеть то, что после…
— Да, — буркнул Стюарт, оберегая свою независимость, выполняя свой долг, не более того: он толкал коляску — и все. Если я тебя везу, думал он, это не значит, что я должен разговаривать с тобой.
— Первый раз, когда это случилось… — начал фок, но Стюарт резко оборвал его:
— Меня это не интересует. — И добавил: — Я хочу одного: скорее вернуться назад и увидеть, стартовала ли ракета. Может быть, она уже на орбите.
— Думаю, что так, — сказал фок.
Они стояли на перекрестке, ожидая, когда изменится сигнал светофора.
— Первый раз, когда это случилось, — сказал фок, — я очень испугался…
Он продолжал говорить, пока Стюарт перевозил коляску через улицу.
— Я сразу узнал, что это… то, что я видел. Дым и пожары… все полностью черное, грязное… Как шахта или место, куда сваливают шлак. Ужасно, — он задрожал, — но так ли ужасно по сравнению с нынешним положением? Для меня — нет.
— Меня устраивает, — коротко сказал Стюарт.
— Конечно, — сказал фок, — ты ведь не отклонение от биологической нормы.
Стюарт хмыкнул.
— Знаешь, какое мое первое воспоминание детства? — спросил фок тихо. — Меня принесли в церковь, завернутым в одеяло. Положили на церковную скамью, как… — его голос прервался, — принесли и унесли в одеяле, завернутым, чтобы никто не заметил. Это придумала мать. Она не могла видеть, как отец несет меня на спине и все смотрят…
Стюарт опять хмыкнул.
— Это ужасный мир, — сказал фок. — Некогда и вы, негры, должны были страдать. Если бы ты жил на юге, ты бы и сейчас страдал. Ты об этом забыл, потому что тебе позволили забыть, но мне… мне не дают забыть. Кроме того, лично я — не хочу забывать. В том, другом мире все будет иначе. Ты узнаешь это, ты тоже будешь, там.
— Нет, — сказал Стюарт, — когда я умру, я — умру. У меня нет души.
— Ты тоже, — продолжал фок, — один раз я видел тебя там.
Испуганный, несмотря ни на что, Стюарт сказал:
— Пошел ты…
— Один раз, — настаивал фок, — я видел тебя, это был ты, сомнений нет. Хочешь знать, чем ты занимался?
— Нет.
— Ты ел дохлую сырую крысу.
Стюарт ничего не сказал, он только быстрее и быстрее толкал коляску по тротуару к магазину, так быстро, как мог.
Когда они вернулись назад в магазин, они увидели, что толпа все еще стояла перед телевизором. Ракета взлетела; она только что оставила Землю, и еще не было известно, вовремя ли отделились ступени.
Хоппи спустился вниз, а Стюарт остался наверху перед телевизором. Но слова фока так расстроили его, что он не мог сосредоточиться на экране. Он бесцельно бродил из угла в угол, затем, увидев наверху, в офисе, Фергюссона, поднялся туда.
Фергюссон сидел за столом, изучая кипу контрактов и счетов. Стюарт подошел к нему.
— Послушайте, этот чертов Хоппи…
Фергюссон оторвался от счетов.
— Да нет, ничего… сказал Стюарт, чувствуя, что смелость покидает его.
— Я видел, как он работает, — сказал Фергюссон, — я спускался вниз и наблюдал за ним, когда он не подозревал о моем присутствии. Согласен, в нем есть что-то неприятное. Но он умеет работать. Я наблюдал за тем, что он делает, и это было сделано грамотно — вот и все, на что стоит обращать внимание.
Он строго посмотрел на Стюарта.
— Я же сказал: ничего… — буркнул Стюарт.
— Ракета взлетела?
— Только что.
— Из-за этого цирка мы не продали сегодня ни одного наименования, — сказал Фергюссон.
— Цирк! — Стюарт сел на стул напротив Фергюссона, так, чтобы время от времени поглядывать в зал. — Это же история!
— Это, парни, ваш способ делать историю: стоять вокруг и глазеть.
Фергюссон снова начал разбирать счета.
— Послушайте, — наклонился к нему Стюарт, — я расскажу вам, что натворил Хоппи. В кафе Фреда.
Фергюссон прервал работу и посмотрел на него.
— С ним случился припадок, — сказал Стюарт. — Он спятил.
— Только без вранья. — Фергюссон выглядел недовольным.
— Он спятил, потому что… он выпил пива. И он видит то, что случится после смерти. Он видел, как я ел дохлую крысу. Сырую. Так он сказал.
Фергюссон рассмеялся.
— В этом нет ничего смешного.
— Как раз, есть. Он отплатил тебе за то, что ты его дразнил, а ты настолько глуп, что поверил.
— Он действительно видел это, — стоял на своем Стюарт.
— А меня он видел?
— Он не сказал. Он поступает так все время: они дают ему пива, он впадает в транс, и они задают ему вопросы. О том, на что это похоже. Я случайно был там, обедал. Я даже не видел, как он оставил магазин. Я не знал, что он будет там.
Мгновение Фергюссон сидел, хмурясь и размышляя, затем нажал кнопку внутренней связи, которая соединяла офис и ремонтную мастерскую.
— Хоппи, поднимись в офис. Я хочу поговорить с тобой.
— Я не хотел причинять ему неприятности, — сказал Стюарт.
— А я уверен, что хотел, — возразил Фергюссон, — но я должен убедиться; я имею право знать, что делают мои служащие, находясь в общественном месте, не совершают ли действий, которые могут дискредитировать фирму.
Они подождали и через некоторое время услышали приглушенный звук коляски, поднимающейся по ступенькам в офис.
Едва успев появиться, Хоппи сказал:
— Чем я занимаюсь в обеденное время — это мое дело, мистер Фергюссон. Я так считаю.
— И ты не прав, — сказал Фергюссон, — это и мое дело тоже. Ты видел меня после смерти, как Стюарта? Что я делал? Я хочу знать, и тебе лучше рассказать мне правду, или ты вылетишь отсюда сегодня же — в первый день работы.
Фок тихим твердым голосом ответил:
— Я не видел вас, мистер Фергюссон, потому что ваша душа погибнет и не возродится.
Некоторое время Фергюссон изучал фока.
— Почему так? — спросил он наконец.
— Это ваша судьба, — сказал Хоппи.
— Я не совершил ничего преступного или аморального.
Фок сказал:
— Это космический процесс, мистер Фергюссон. Не вините меня.
Затем он замолчал.
Повернувшись к Стюарту, Фергюссон сказал:
— Да уж! Дурацкий вопрос — дурацкий ответ.
Снова повернувшись к фоку, он спросил:
— Видел ли ты еще кого-нибудь из тех, кого я знаю, мою жену например? Хотя, нет — ты ведь никогда не встречал ее. А Лайтейзер? Что случится с ним?
— Я не видел его, — сказал фок.
Фергюссон спросил:
— Как ты починил проигрыватель? Как ты НА САМОМ ДЕЛЕ починил его? Такое впечатление, что ты исцелил его, сделал сломанную пружину снова целой. Как тебе это удалось? С помощью какой-нибудь экстрасенсорной силы или чего-то подобного?
— Я починил его, — сказал фок металлическим голосом.
Фергюссон повернулся к Стюарту.
— Он не признается. Но я наблюдал за ним. Он сосредоточился на пружине каким-то особенным образом. Может быть, ты и прав, Макконти, может, и не стоило нанимать его, Но, в конце концов, важен результат… Слушай, Хоппи, сейчас ты работаешь на меня, и я не хочу, чтобы ты бездельничал и будоражил нашу улицу своими трансами. Ты мог заниматься этим прежде, но сейчас — прекрати. Впадай в транс дома, ясно?
Он снова принялся за счета.
— На этом все. Идите вниз, парни, и работайте, вместо того чтобы стоять здесь.
Фок сразу же развернул коляску и начал спускаться по лестнице. Стюарт, держа руки в карманах, медленно последовал за ним.
Когда Стюарт спустился и вернулся к телевизору, он услышал, как комментатор взволнованно сказал, что первые три ступени ракеты, кажется, отошли нормально.
Хорошие новости, думал Стюарт. Яркая глава вписана в историю человеческой расы. Сейчас он чувствовал себя немного лучше и пристроился у прилавка, откуда мог хорошо видеть экран.
С чего это я должен есть дохлую крысу? — спросил он себя. Наверное, следующее воплощение ужасно, если придется так жить. Даже не приготовить крысу, но только схватить и жадно съесть. Всю целиком, со шкурой. Шкурой и хвостом. Он вздрогнул.
Как я могу наблюдать за тем, как делается история? — сердито думал он, если я должен думать о дохлых крысах? Я хочу полностью погрузиться в великий спектакль, разворачивающийся перед моими глазами, а вместо этого — такой мусор в мозгу из-за этого садиста, этого радиационного выродка, которого Фергюссону приспичило взять на работу. Свинство!
Затем он подумал о Хоппи, не связанном больше со своей электронной коляской. Не о безруком и безногом инвалиде, а — как говорил сам Хоппи — парящем властелине мира. Эта мысль была даже противнее мысли о крысе.
Держу пари, он там кое-что видел, сказал себе Стюарт. То, о чем не собирается рассказывать и неспроста хранит при себе. Он сообщает нам ровно столько, чтобы смутить нас, а потом замолкает. Если он может впадать в транс и видеть следующее воплощение, тогда он может видеть все, потому что — куда уж дальше. Не верю я во все эти восточные штучки, сказал он себе. То есть не по-христиански это.
Но он верил во все, что говорил Хоппи, потому что верил своим глазам. Это действительно был транс. Все — правда.
Хоппи видел ЧТО-ТО. И это «что-то», без сомнения, было ужасающим.
Что еще он видит? — думал Стюарт. Хотел бы я заставить маленького ублюдка рассказать: что еще знает его злой извращенный мозг обо мне и об остальных, обо всех нас?.
Хотел бы я, думал Стюарт, видеть так же, как он. И это казалось ему настолько важным, что он больше не смотрел на телевизионный экран. Он забыл об Уолтере и Лидии Дангерфильдах и об истории, творящейся на его глазах; он думал только о Хоппи и происшествии в кафе. Он хотел бы перестать, но не мог.
Он думал и думал.
