Огонь жизни
Кэр Ллур высился на фоне светлеющего неба, подобно исполину, вышедшему навстречу утру.
Он был огромным и отталкивающе чужим. Он казался бесформенным, будто некий титан строил себе жилище из массивных скал, нагромождая их небрежно друг на друга. И в то же время в этой необычной архитектонике угадывался точный расчет и искушенный вкус опытного зодчего.
Две колонны, каждая высотой в пятьдесят футов, стремились вверх подобно ногам Колосса, а между ними находился вход, никем не охраняемый. И только здесь во всем Кэре можно было любоваться странным светом.
Подобно вуали из тонких металлических нитей, переливалась всеми цветами радуги невесомая завеса. Она колебалась зримо и дрожала, как будто ветер играл легкими складками нежного шелка. Пятьдесят футов высоты и двадцать футов ширины — таковы были размеры переливающейся завесы, достигающей вершин колонн. А за нею и над ней нависал Кэр, словно стесанная гора, и не верилось, что это творение рук человеческих. Он казался еще мрачнее из-за рассвеченного зарей неба. От него веяло холодом и ужасом, даже у меня перехватило дыхание, а лесные жители дрожали, как листья под резкими порывами осеннего света.
— Никто из нас и наших предков не приближался так близко к стенам Кэр Ллура, — сказал вполголоса Ллорин. — Никто из повстанцев не последует за нами дальше. Эдвард, приказывать им бессмысленно. Они ослушаются меня, разве только ты сможешь уговорить их.
— И как далеко они готовы следовать за мною? — спросил я с неприкрытой иронией, и в это время один из воинов, сохранивших самообладание, крикнул предупреждающе. Приподнявшись на стременах, он вытянул правую руку в южном направлении. Там из-за холмов тянулось облачко пыли, в котором угадывались контуры торопящихся изо всех сил всадников, чьи доспехи сверкали в лучах красного солнца.
— Значит, я был прав, и кто-то из стражников смог прорваться сквозь наши ряды, — процедил я сквозь стиснутые зубы. Гнев душил меня. — Члены Совета предупреждены!
Ллорин ухмыльнулся легкомысленно и пожал плечами.
— Не так уж их и много, чтобы ударяться в панику!
— Достаточно, чтобы задержать нас. Ллорин, ты не должен пропустить их в Кэр Ллур, даже если среди них члены Совета. Уложи всех своих людей, погибни сам, но не пропусти их в Кэр Ллур до тех пор, пока…
— Пока?
— Я не могу тебе ничего объяснить толком, слишком много времени это потребует. Я должен проникнуть в Кэр Ллур один, и сколько мне придется там пробыть, не знаю. Я должен сразиться с Ллуром, а на это потребуется не одна минута.
— Разве это по силам одному человеку, — засомневался Ллорин. — Если б я был рядом с тобою…
— Я знаю, где хранится оружие против Ллура, и для того, чтобы воспользоваться им, мне нет нужды в помощниках. Ты должен во что бы то ни стало сдержать натиск стражников, а если с ними спешат сюда и члены Совета… Дай мне время, Ллорин!
— Не думаю, что это будет очень сложно! — Глаза Ллорина блестели отвагой, от его былой нерешительности не осталось и следа. — Гляди!
Огибая покатый склон холма, на дорогу вынеслись три пришпоривающих своих скакунов всадника в зеленых одеяниях, вслед за ними неслись не менее сотни стражников.
Огибая покатый склон холма, следом за стражниками на дорогу вырвалась группа всадников в зеленом одеянии. Это были жены, сестры и подруги тех, кто этой ночью штурмовал замок Совета. Лесные амазонки неслись во весь опор, размахивая мечами и ружьями. Вскоре с той стороны раздался треск частых выстрелов, и несколько всадников, упустив из рук поводья, упали по копыта лошадей.
Эдвард Бонд изготовил неплохие ружья, а лесные жители научились ими пользоваться!
Во главе преследовательниц я без труда различил две знакомые мне фигуры. Одна худенькая, с золотой гривой развевающихся волос, — Арле, возлюбленная Бонда. Рядом с нею на тонконогом белом скакуне седая женщина, чьи гигантские формы я не мог спутать ни с чьими другими даже на таком расстоянии. Подобно Валькирии неслась в битву Фрейдис!
— Наконец-то они попались нам в руки, Эдвард! — Голос Ллорина дрожал от возбуждения. — Наши сестры преследуют их по пятам, а мы ударим по ним с флангов и таким образом сотрем всех в порошок! О, боги, сделайте так, чтобы среди стражников оказался оборотень, дайте мне схлестнуться с ним в честном поединке!
— Так поспешай! — грубо сказал я. — Хватит болтовни! Скачи им навстречу и сокруши их! Хоть ляг костьми, но не пропусти в Кэр членов Совета!
Понукая лошадь ударами пяток, я устремился в сторону замка. Сознавал ли Ллорин, каким опасностям подвергнет он своих соплеменников, стараясь выполнить мое поручение? Вполне возможно, что им удастся сразить Матолча и Медею, но если рядом со стражниками скачет Эдейри, и если она хоть на одну секунду обнажит свое лицо, приподняв полу капюшона…
Тогда ни мечи, ни пули не спасут лесных жителей!
Пусть их, ведь чашу весов может перевесить всего лишь одна лишняя минута! И тем лучше для меня, если ряды лесных жителей поредеют, и при этом значительно. К чему щадить охваченных безумием свободолюбия? А что касается Эдейри, мы еще сочтемся с нею!
Впереди высились черные колонны, за спиною раздались крики и частая ружейная пальба, но я не стал оглядываться, догадываясь, что послужило причиной переполоха. Соскочив с лошади, я устремился к колоннам и встал между ними. Передо мною возвышался Кэр — чудовищный сгусток зла, распространяющийся по всему Темному Миру.
И он был обиталищем Ллура — моего врага.
Я все еще держал в руках меч, с которым вступил в схватку со стражниками, но вряд ли он мог пригодиться мне в пределах Кэра. И все-таки перед тем, как покинуть пространство между колоннами, я убедился, что меч надежно укреплен к моему поясу.
Завеса свисала передо мною и переливалась, как снежное молоко. Я ворвался в нее не задумываясь о последствиях. На протяжении двадцати шагов было темно как в подземелье, затем забрезжил мягкий свет, но это был свет, который можно наблюдать только высоко в горах, яркий и чарующий, способный ослепить человека. Я встал как вкопанный — весь ожидание. Свет становился все ярче и ярче.
Я погружался во влажно-душную атмосферу тропиков.
Сверкающие снежинки посыпались сверху. Они падали на мое лицо и руки. Они проникали сквозь одежду, впитывались разгоряченной кожей, не причиняя мне ни малейшего вреда. Наоборот, тело мое впитывало с жадность этот снежный шквал энергии, пополняя запас жизненных сил.
Я увидел впереди на белом фоне три серые тени. Две длинные и одну короткую, словно ее отбрасывал ребенок.
Я догадался, кому они принадлежат еще до того, как раздался голос Матолча.
— Убей его! Сейчас же! И ответ Медеи.
— Нет, ему не следует умирать. Он не должен!
— Он должен умереть! — проревел Матолч, и тут же визглявый голосок Эдейри присоединился к его реву.
— Он уже успел принести нам много неприятностей, Медея, и уже поэтому должен умереть. Его можно убить только на алтаре Ллура, поскольку он посвящен Ллуру. Не забывайте об этом!
— Не следует ему умирать, — упрямо твердила Медея. — Мы обезоружим, обезвредим его, и пусть живет себе под нашим неусыпным оком.
— Каким образом? — спросила Эдейри. Вместо ответа ведьма в алом сделала шаг вперед, выступила из слепящего молочного марева.
Уже не тень, не безликая серая маска, — Медея, ведьме Колхиса, предстала передо мною. Ее темные волосы ниспадали до колен, темные глаза смотрели на меня неотрывно. Она была само зло, изменчивая, как Лилит.
Я опустил руку на рукоять своего меча, готовый выхватить его из ножен.
Нет, я не сделал это!
Я и пальцем не мог пошевелить. Белые снежинки закружились вокруг меня в диком хороводе, облепляя с головы до ног и впитываясь в тело, чтобы оно предало меня в роковую минуту.
А я не мог шевельнуться!
Тени, большая и маленькая, зашевелились за спиною Медеи.
— Его поддерживает власть Ллура, — проворковала Эдейри, — вот в чем секрет необоримости Ганелона. Если он совладает с твоими чарами, мы все погибли!
— Но к этому времени у него не останется никакого оружия, — откликнулась Медея, ласково улыбаясь мне.
И только теперь я проникся всей той опасностью, которая грозила мне. С какой легкостью я мог перерезать своей шпагой горло Медеи и от всей души я жалел сейчас, что не сделал это своевременно. Какие жуткие и противоестественные силы заключены в ней! Она особое творение мутации, и из-за этой особенности обитатели замка Совета называли ее не иначе как вампиром.
Я вспомнил ее жертвы, тех, кого мне довелось видеть. Стражников с ничего не выражающими глазами, рабов замка, — манекены, а не люди. Оживленные мертвецы, утратившие душу и жизненные силы.
Руки Медеи обвились вокруг моей шеи, губы ее протянулись к моим.
Она держала в руке свой черный жезл. Она коснулась им моей головы, и мягкая вибрация отнюдь не неприятная, всколыхнула мою черепную коробку. Я знал, что в ее руках обычный проводник, и при виде этого пустячного оружия безумный смех овладел мною.
Нет, волшебство здесь было ни при чем. Все дело в науке, высокоразвитой точной науке, способной служить лишь тем, кто изучил ее основательно, как это сделали мутанты. Верно, Медея питалась чистой энергией, но не с помощью волшебства. Мне приходилось наблюдать, и неоднократно, какую роль играет при этом жезл, так что для меня в нем не было ничего сверхъестественного.
Мозг скомпонован из замкнутых сфер, при раскрытии их с помощью жезла освобождается значительная энергия. Вот и весь секрет.
Снежинки закружились в бешеном вихре, окутав нас сверкающей пеленой. Эдейри и Матолч, еще совсем недавно бывшие не более чем расплывчатыми тенями выплыли вперед. Карлица и стройный ухмыляющийся оборотень, они стояли рядом в разноцветных одеяниях и молча наблюдали за Медеей.
Сомнамбулическое оцепенение сковывало мои члены. Губы Медеи стали горячими, как уголь, а мои губы уподобились ледышкам. Отчаяние пронзило меня электрическим током, я попытался тронуться с места, дотянуться рукою до рукояти меча…
И не смог.
Яркая завеса принялась таять, становясь прозрачной. За спинами Матолча и Эдейри я увидел огромное пространство, такое огромное, что взгляд мой не смог достигнуть его фиолетовых глубин. Гигантская лестница вела наверх.
Наверху, высоко-высоко пылал золотистый огонь.
Левее Матолча и Эдейри возвышался пьедестал причудливой формы, передняя часть которого была изготовлена из цельной пластины прозрачного стекла. Пьедестал искрился огромным бриллиантом, испуская потоки холодного голубого света.
Гэст Райми упоминал об этой пластине. За нею покоился столь необходимый мне меч.
— Он слабее, и это то, что нужно! — Услышал я удовлетворенный возглас Матолча.
— Любовь моя, Ганелон, не сопротивляйся, — прошептала Медея, не отрывая своих губ от моих. — Я хочу и могу тебя спасти. Когда твой разум восстановится, мы вернемся в наш замок.
Конечно, ведь тогда я не буду представлять для вас угрозу! Матолч даже не станет затруднять себя, чтобы навредить мне. Без души и памяти, рабом Медеи, возвращусь я в замок.
Я, наследный лорд Совета, единственный из всех обитателей Темного Мира, посвященный Ллуру!
Золотистое сияние наверху стало ярче, словно вспыхнула Сверхновая. Быстрые молнии полоснули сверху и растаяли в фиолетовой мгле.
Мои глаза обратились к золотому свету, льющемуся из окна Ллура. Медленно я обратился к нему.
Пусть Медея была ведьмой, вампиром и даже колдуньей, но она не посвящалась Ллуру. Темные хищные силы не бились при каждом ударе сердца в ее ее крови, как они бились в моей. А между мною и Ллуром была незримая связь. Ллур имел надо мною власть, но и я мог воспользоваться его силой.
Так же, как я это сделаю сейчас!
Золотое Окно пылало невыносимо. Вновь яркие молнии вырвались из него и тут же пропали. Тяжелый, приглушенный расстоянием барабанный вой донесся до моего слуха.
То бьется сердце пробуждающегося ото сна Ллура.
Все мои члены пронзал мощный поток энергии, разбудив мой мозг, залив мышцы силой. Я впитывал в себя энергию Ллура, не задумываясь о последствиях. Лицо Матолча перекосилось от страха, а Эдейри резко махнула рукой.
— Медея! — позвала она.
Ее оклик был излишним — Медея раньше всех заметила мое изменение. Тело ее задрожало, как в припадке эпилепсии. С жадностью припала она к моим губам, стараясь перехватить и выпить всю энергию, возвращающую меня к жизни.
Но не ей вместить всю энергию, изливаемую Ллуром! Раскаты грома сотрясали древнее строение. Золотое Окно ослепляло, выбрасывая потоки света. Порхающие снежинки побледнели, сморщились и несколько мгновений спустя растаяли.
— Убейте его! — яростно заревел Матолч. — Он призвал Ллура!
И прыгнул вперед, как запущенный катапультой.
Путь ему преградила фигура в окровавленных, иссеченных доспехах. Я успел заметить, как перекосилось от изумления лицо Ллорина в тот миг, когда он бросил мимолетный взгляд в мою сторону.
Он увидел Эдварда Бонда и прильнувшую, обвившую его руками Медею!
Он увидел впервые в жизни Эдейри.
И наконец-то он повстречался с Матолчем!
Сдавленный крик, а скорее беззвучный хрип вырвался из гортани Ллорина. Он поднял высоко над головою свой окровавленный меч.
К тому времени, когда я вырвался из объятий Медеи, оттолкнув ведьму с такой силой, что она отлетела в сторону, Матолч успел поднять свой жезл. Я последовал его примеру и выхватил свой, но в нем уже не было нужды.
Клинок Ллорина со свистом рассек воздух и все еще сжимавшая жезл кисть Матолча была отсечена в одно мгновение. Кровь фонтаном хлынула из перерезанных вен.
Оборотень рухнул на землю, кривясь от боли. Затем он принялся менять обличья, одно неожиданнее другого. Было ли это гипнозом, мутацией или волшебством, — по этому поводу я не могу сказать ни слова. Но создание, рванувшееся к горлу Ллорина, не имело ничего общего с человеком.
Весело рассмеялся Ллорин, отбросив в сторону меч. Он встретил нападение оборотня, широко расставив мускулистые ноги, изловчившись схватить зверя за горло и переднюю лапу. Хищно лязгнули волчьи клыки.
Мускулы Ллорина, взметнувшего чудовище высоко над головой, напряглись от нечеловеческого напряжения. Это длилось не более секунды: Ллорин, стоявший как вкопанный, взметнувший высоко вверх своего врага, и лязгающие волчьи челюсти, стремящиеся добраться до незащищенного горла.
Затем удар о каменные плиты брошенного могучими руками тела!
Я услышал, как затрещали, подобно тонким веточкам, кости оборотня. Я услышал ужасный предсмертный вой, вырвавшийся из окровавленной пасти.
А в итоге Матолч в своем истинном облике, с переломанным позвоночником, валялся, как падаль, у наших ног.
Конец совета и Ллура
Слабость, охватившая меня в результате поцелуев Медеи, отступила. Силы Ллура бурлили во мне. Я выхватил из ножен меч и перешагнул через труп Матолча, не обращая внимание на Ллорина, застывшего в изнеможении. Я побежал к пьедесталу, светившемуся голубым светом.
Изо всех сил сжав клинок, я ударил рукояткой меча по хрустальной пластине. В ответ музыкальное пиццикато, тонкие голоса смеющихся эльфов. С жалобным стоном упали осколки к моим ногам.
На каменную плиту вывалился меч. Хрустальный меч пяти футов в длину, клинок и рукоятка которого были сделаны из горного хрусталя.
Он был неотъемлемой частью пластины, поскольку внутри пустого пьедестала вообще ничего не было. Тонкое лезвие испускало голубые лучи, а внутри рукояти пылал голубой огонь. Наклонившись, я поднял заветное оружие. Рукоятка меча была теплой и гладкой.
Меч Ллур в моей левой руке, обычный меч из кованой стали — в правой. Я выпрямился неимоверно гордый…
Холодом преисподней повеяло на меня.
Я узнал этот холод.
И поэтому не обернулся. Бросив стальной меч в ножны, выхватил из-за пазухи Хрустальную Маску, надел ее на лицо. Вынул из-за пояса Жезл Власти. И только тогда обернулся.
Странное сверкание и сияние достигло моих глаз даже сквозь маску, искажая то, что я видел. Маска необычным образом преломляла световые лучи и вообще потоки энергии, ибо для этого она и была предназначена. Она была фильтром.
Матолч давно уже лежал без движения. Неподалеку от него пыталась подняться на ноги Медея, — ее черные волосы развевались в беспорядке. Лицом ко мне стоял Ллорин, превратившись в гранитное изваяние — только глаза его оставались живыми под каменными веками.
Не способный отвернуться, смотрел он на Эдейри, чью изящную маленькую головку и я увидел впервые. Она стояла спиною ко мне, и капюшон ее был откинут на худенькие плечи.
Ллорин погибал на моих глазах, капля за каплей уходила из него жизнь. Он упал.
Отомстивший Матолчу был мертв.
Затем медленно повернулась в мою сторону Эдейри.
Она была крохотной, как недоразвитый подросток, даже лицо ее было детским, наивным и округлым. Но я не стал разглядывать ее черты, потому что даже сквозь хрустальную маску сжигал меня взгляд Горгоны.
Кровь леденела в моих жилах. Вздымающийся вал ледяной воды накатывался на меня, заставляя цепенеть мозг, сковывая мышцы.
Только в глазах Горгоны полыхал огонь.
Радиацию, излучаемую этими глазами, ученые Земли охарактеризовали бы не иначе, как смертельной. Только неимоверные мутации, сотворившие Эдейри, способны вызвать к жизни подобный кошмарный нонсенс.
Но я не упал, не испустил дух. Проходя через фильтр, радиация становилась безвредной, как излучение обычного костра. Уничтожаемая вибрационными биотоками маски, радиация могла разве что согреть меня.
Я поднял над головой Жезл Власти.
Он тотчас же вспыхнул, как иссушенная ветка. Ликующие алые языки потянулись к Эдейри. Они упали на нее гибкими кнутами, хлеща по горлу, выжигая черные пятна на холодно-наивном детском лице. Эдейри отшатнулась назад, все еще надеясь превратить меня в камень. Следом за нею кинулась Медея — к подножию гигантской лестницы, ведущей к Окну Ллура.
Но огненные языки настигли Эдейри, хлестнули по глазам.
И тут она не выдержала и повернулась ко мне спиной, побежала вверх по лестнице. Медея задержалась немного, с отчаянной мольбою взметнув вверх руки. Но выражение моего лица не сулило ей пощады.
И тогда она устремилась следом за обладательницей капюшона.
Я отбросил далеко в сторону бесполезный стальной меч. С Жезлом в левой руке, с мечом Ллура в правой последовал я за ними.
Когда моя нога вступила на первую ступеньку, фиолетовый воздух вокруг меня совершенно неожиданно задрожал. В ту секунду я искренне жалел, что прибег к помощи Ллура, будучи не в состоянии самостоятельно избавиться от смертельных объятий Медеи. Но в результате Ллур проснулся и теперь наблюдал на нами, и значит, МНЕ НЕ УДАСТСЯ ЗАСТАТЬ ЕГО ВРАСПЛОХ.
В огромном Кэре бился пульс Ллура. Вспышки молний освещали высоко наверху Золотое Окно. На короткое время два черных силуэта взбиравшихся все выше и выше, показались на фоне ослепляющего сияния. Я спешил следом, но каждый шаг давался мне все труднее и труднее. Казалось, я преодолеваю сопротивление сгущающегося прозрачного потока, напоминающего то ли порывы ураганного ветра, то ли струи ниспадающего сверху водопада, пытающегося скинуть меня со ступенек, вырвать из моих рук хрустальный меч.
Я поднимался все выше и выше. Контуры Окна, охваченного ослепительно желтым пламенем, исчезли. Беспрерывно сверкали молнии, раскаты грома гремели, не умолкая, порождая это под необозримыми сводами Кэра. Я шел вперед, я полз по ступенькам, ибо нельзя назвать иначе это восхождение.
И вдруг я почувствовал, что кто-то появился за моей спиной!
Я не обернулся. Мне не позволил сделать это древний инстинкт, подсказавший, что сделай я это, и прозрачный поток собьет меня с ног и сбросит вниз с головокружительной высоты на каменные плиты. Прислушиваясь к учащенному дыханию находившегося за моей спиною, я преодолел последние ступеньки и очутился на розовой площадке дискообразной формы. На ней стоял десятифутовый куб, три грани которого были чернее сажи, а обращенная в мою сторону ослепляла ярким светом. Это и было Окно Ллура!
Эдейри затаилась слева от него, Медея — справа. А в самом центре…
Извивались, клубились, уплотнялись, неслись, как при шторме, сверкающие золотые облака, и целые гроздья молний вспарывали их внутренности. Гром не умолкал теперь даже на мгновение. Но в этом грохоте угадывалась определенная закономерность — так прослушиваются удары пульса. Он то затихал, слегка удаляясь, то гремел совсем рядом. В унисон с пульсом самого Ллура.
Когда-то человек, а ныне трансформированное мутацией чудовище, Ллур за последние века стал еще могущественнее. Гэст Райми предупредил меня об этом.
Вся мощь Ллура изливалась на меня из золотых облаков!
Жезл Власти выпал из моей руки. Взметнув вверх хрустальный меч, я с трудом сделал еще один шаг вперед. И тут же неимоверный напор воздушных масс заставил меня остановиться. Гром гремел не умолкая, молнии озарили все небо.
Пристальный взгляд Эдейри леденил мою кровь. В лице Медеи не осталось ничего человеческого. Желтые облака кипели в Окне, покрывая Медею и Эдейри золотистым налетом.
Затем они вырвались из Окна и устремились ко мне.
Я попытался продвинуться вперед хотя бы на полшага, но меня влекло назад, к краю платформы. Еще немного, и…
Сильные руки уперлись в мою спину. Все, что я успел заметить, оглянувшись, это развевающиеся от ветра седые локоны. Титаническая сила Фрейдис послужила мне заслоном, помогла удержаться между Окном и краем платформы.
Я заметил также, что колдунья успела оторвать кусок своего плаща и прикрыть им глаза, чтобы защититься от смертельного взгляда Горгоны. Слепая, подталкиваемая непонятным мне инстинктом, несгибаемая Валькирия толкала меня к Окну. Вокруг нас клубились желтые облака, разрываемые ятаганами молний, вздрагивающие от раскатов грома. Я изогнулся как лук, борясь с потоком. Я уже мог двигаться вперед — Фрейдис направляла меня. Непоколебимой горой стояла она за моей спиной. Я слышал ее учащенное дыхание, хриплые вздохи, и мне показалось, что силы колдуньи на исходе.
Но я уже стоял перед Окном Ллура.
Рука моя поднялась без каких-либо усилий с моей стороны. Мне осталось только опустить меч на сияющую плоскость Окна.
Меч в моей руке сломался.
Звенящими осколками рассыпался он у моих ног, и тогда я запустил в Окно ненужной, обжигающей кисть рукоятью.
Массу облаков потянуло назад. Невероятная, неописуемая словами дрожь потрясла Кэр, и платформа закачалась, подобно соломенной крыше. Золотые облака исчезли за проемом Окна, а вместе с ними Медея и Эдейри. Я успел увидеть — в последний раз — красные пятна вместо глаз на лице-маске Эдейри, и искаженное отчаянием и неописуемым ужасом лицо Медеи, ее глаза, устремленные на меня с безмолвной мольбой.
Движимый любопытством, я заглянул в Окно. Я увидел нечто вне Пространства, Времени и Измерений, мерно колыхавшееся желе, пожиравшее Ллура, Эдейри и Медею.
А в итоге все поглотилось хаосом.
Затих гром.
Я стоял перед алтарем Ллура. Но в нем не было больше Окна. А его четыре стороны были из черного мертвого камня.
Поединок с самим собой
Черные грани были последними, что я увидел перед тем, как вокруг меня сомкнулась непроглядная ночь, как бы обернув аспидными иглами. И я упал без сил у алтаря, словно единственное, что удерживало меня до сих пор, было то самое отчаянное сопротивление Ллура во время моего восхождения и пребывания на платформе.
Не знаю, как долго пролежал я без сознания. Медленно, часть за частью, стал вырисовываться перед моим взором Кэр Ллур. Мне потребовались значительные усилия, чтобы сесть, упершись спиною о грань алтаря, которая еще совсем недавно была Окном. Все тело мое ныло, я чувствовал себя бесконечно усталым, как будто не спал вовсе, ибо усталость моя была результатом утомительной борьбы. Я поискал взглядом Фрейдис. Она лежала на ступеньках лестницы, и только седая голова покоилась на платформе. По всей видимости, она вознамерилась вернуться к своему народу перед тем, как пасть в изнеможении. Глаза ее все еще были завязаны, сильные руки раскинуты в разные стороны. Почему-то эта распластанная фигура напомнила мне фигуру другой могущественной женщины Земли в белых одеяниях, с завязанными глазами и поднятыми руками — слепую Богиню Правосудия с весами. Я криво усмехнулся от подобной ассоциации. В Темном Мире, моем мире (!), вершителем правосудия является Ганелон, и при этом отнюдь не слепой.
Фрейдис пошевелилась. Правая рука ее потянулась к повязке на глазах. Я не мешал ей прогнать остатки сна. Пока еще мы продолжали биться бок о бок — Правосудие и я. Но я не сомневался, кто в итоге окажется победителем.
Я поднялся, опершись на алтарь, и услышал серебряный звон — что-то упало с моего плеча. Маска, расколовшаяся пополам при моем падении. Ее хрустальные осколки ничем не отличались от осколков меча, с помощью которого я навсегда освободил Темный Мир от Ллура.
Он слишком далеко отошел от этого мира, чтобы вернуться в него обратно. Он приближался к нему, и то ненадолго, только на период церемонии жертвоприношения — человек, демон, бог, мутация — кем бы он ни был, у него осталось только одно связующее звено с породившим его Темным Миром. И этой связью было не что иное, как меч Ллур. Благодаря этому талисману он мог являться за жертвами на пышные церемонии посвящения, подобные той, которая сделала меня его частью, неотъемлемой половиной. Единственное звено…
Поэтому талисман, мостик, связующее звено — что бы это ни было, но оно должно было быть надежно упрятано. И он хранился в надежном месте! Кто, не обладающий знаниями Гэста Райми, мог найти его? Разве смог бы кто-нибудь, не наделенный силой мышц Ганелона, великого лорда, приблизиться достаточно близко к Окну (не следует забывать, что без помощи Фрэйдис даже я не смог бы сделать это!) чтобы превратить меч в осколки ударом об алтарь, об единственный предмет во всей Вселенной, при ударе о который рассыпался на осколки запрограммированный меч? Да, Ллур оградил свой меч достаточно надежно, поскольку сознавал, что окажется беззащитным перед тем, кто окажется в состоянии поднять меч.
И когда клинок разлетелся на куски, сломался мост между мирами, и Ллур провалился в бездну хаоса, откуда ему уже не будет возврата.
А вместе с ним и Медея, прекрасная ведьма, любовь-воспоминание, утерянная любовь, поющая жизнь… Она ушла туда, откуда ее не вызовет даже лира Орфея.
— Ты жив, Ганелон?
Я открыл глаза. Фрейдис стояла в двух шагах от меня, и выжидающее выражение застыло на ее лице. Я высокомерно вскинул голову, ликующий, торжествующий, гордясь одержанной победой. Мир, который я вернул к жизни несколько часов тому назад, был моим до мельчайшей пылинки, и ни эта женщина, и ни кто иной не смогли бы сбить меня с намеченной цели. Разве не я победил Ллура, уничтожил членов Совета? Разве не был я изощреннее в колдовстве любой женщины и любого мужчины в Темной Мире? Я рассмеялся, не в силах владеть своими чувствами.
— Отныне это место станет именоваться Кэр Ганелон! — заявил я уверенно и громко, прислушиваясь, как порожденное высокими стенами эхо многократно повторило мое имя. Это сам замок отвечал мне с покорностью: — Да, да, да!
— Ганелон! — Во мне все пело. — Кэр Ганелон!
И вновь я рассмеялся, возвысившийся над всеми, прислушиваясь, как необъемлимое пространство подобострастно повторяет мое имя.
— Да слышат все: у лесных жителей появился новый господин! И тебя, оказавшую мне помощь в трудную минуту, я награжу с щедростью, достойной владыки Темного Мира. Достойной лорда Ганелона!
И вновь стены на замедлили отозваться.
— Ганелон! Ганелон!
— Ты больно прыток, член Совета! — Прищуренные глаза Фрейдис метали молнии. — Неужели ты уверовал, что я доверилась тебе до конца?
— А что ты можешь изменить, старуха? — бросил я с пренебрежением. — Единственный, кто мог убить меня до сегодняшнего дня, это Ллур. Но его нет, его поглотил хаос, и поэтому Ганелон бессмертен! Кумир ниспровергнут, да здравствует новый кумир! Ты бессильна что-либо изменить, старуха.
Фрейдис гордо выпрямилась, глаза зажглись уверенностью, от которой мне стало слегка не по себе. И все же сказанное мною было чистой правдой: ни один человек в Темном Мире не в состоянии навредить мне. Так почему же ироническая улыбка не сходит с губ Фрейдис.
— Когда-то я отправила тебя на Землю, прорвав пространство потустороннего мира, — сказала она поучающим тоном. — Сможешь ли ты помешать мне, если я решусь вновь отправить тебя подальше отсюда?
На смену зарождавшейся было тревоге пришло облегчение. Смехотворная угроза Фрейдис не вызвала во мне даже раздражения.
— Завтра или послезавтра я сделаю это без особых усилий. Не уверен, что смогу сделать это сегодня. Но я, лорд Ганелон, уже побывал там и знаю, как выбраться оттуда. И даже сейчас меня, предупрежденного и настороженного, не так-то легко отправить на Землю лишенным собственной памяти и снабженным воспоминаниями другого человека. Я буду помнить все и с легкостью вернусь обратно. Ты только зря потратишь и свое, и мое время, Фрейдис. Если ты решилась на это, то не медли, но хочу предупредить тебя, что вернусь сюда еще до того, как ты прекратишь бормотать свои заклинания.
Она по-прежнему улыбалась, скрестив руки и спрятав кисти в широкие рукава своего длиннополого платья, способная смутить кого угодно своей уверенностью.
— Не думаешь ли ты, что уподобился богам, Ганелон? — Насмешка колдуньи была слишком явной. — И что никто из смертных не сможет противостоять тебе?! Об одном ты забыл! Точно так же, как был уязвим Ллур, как были уязвимы Эдейри, Медея и Матолч, точно так же уязвим и ты, член Совета. Ты прав, нет в этом мире человека, способного сразиться с тобою. Но ты забыл об Эдварде Бонде. Он ни в чем не уступает тебе, и я вызову его сюда для последней битвы за свободу Темного Мира. Ты падешь от руки Эдварда Бонда, Ганелон!
Меня обдало холодом, как от ледяного дыхания Эдейри. Я забыл! Никто в этом мире не может достигнуть полного могущества, и я действительно могу пасть от руки своего двойника!
— Глупая. — Я постарался, чтобы ни одни мускул не дрогнул на моем лице. — Тупица! Ты упустила одну деталь: мы с Бондом никогда не сможем оказаться в одной и той же точке пространства. Когда я вернулся сюда, он тотчас же отправился на Землю, точно так же, как должен исчезнуть я, если ты перенесешь его сюда. Каким образом могут оказаться рядом человек и его отображение? Как он может тронуть хотя бы волос на моей голове, старуха?
— Очень просто, — заверила меня Фрейдис, — без особых затруднений. Он не может сразиться с тобою ни здесь, ни на Земле, в этом ты прав. А как же с потусторонним миром, Ганелон? Или ты забыл о нем?
Резким движением она выбросила вперед свои руки, в каждой из них сверкнула на солнце серебряная трубка. Не в состоянии предпринять что-либо, я молча наблюдал, как она скрестила трубки. Тотчас же заключенная в них энергия вкупе с льющейся с полюсов мира принялась концентрироваться в перекрестье. Эту энергию можно было использовать всего лишь долю секунды, иначе планета разлетелась бы на куски.
Я почувствовал, как вокруг меня все поплыло. Я почувствовал, как раскрылись настежь врата ада.
Серое, серое и ничего, кроме серого, вокруг. Я попятился от неожиданности, шокированный и разгневанный, готовый разорвать Фрейдис на мелкие кусочки. Подобное было недопустимо: чтобы с лордом Темного Мира поступали как с незатейливой побрякушкой. Я выберусь отсюда, и то, как я поступлю с Фрейдис, станет наглядным уроком для всех, кто решится встать на ее сторону.
На сером фоне я разглядел тусклое зеркало и в нем свое лицо, удивленно растерянное, старавшееся заглянуть мне за спину. Удивительно, но судя по отображению, на мне были не голубые одежды для церемонии жертвоприношения, а легкая пижама из тех, в каких жители Земли направляются по утрам в ванную. Нет, это было не мое отображение! Это был…
— Эдвард Бонд! — произнесла за моей спиной Фрейдис. Невыразимое облегчение разгладило лицо моего отображения.
— Фрейдис! — вскричало оно моим собственным голосом. — Благодарение Богу, Фрейдис! Я так старался…
— Погоди! — Остановила его властным жестом колдунья. — Подумай, готов ли ты к последнему испытанию. Перед тобою Ганелон, возжелавший свести на нет все то, что ты успел сделать для лесных жителей. Он победил Ллура и членов Совета. Никто не сможет встать на его пути, если он вновь туда вернется. Эдвард Бонд, только ты сможешь остановить его. Только ты, сейчас и здесь!
Я не стал дожидаться, когда она добавит еще что-нибудь в этом роде к своим словам, я знал, что мне делать. Не успел Бонд ни ответить, ни пошевелиться, как я ринулся вперед и направил кулак в лицо, ничем не отличавшееся от моего. Мне не хотелось бить по этому лицу, мне было страшно бить по этому лицу. В последнее мгновение я чуть было не сдержал удар, не отвел его в сторону, но мускулы мои почти отказались повиноваться мне.
Бонд отпрянул назад, но и моя собственная голова также откинулась назад от отражения, так что мой первый удар потряс нас обоих.
Моему противнику удалось удержать равновесие, хоть он и пошатывался слегка, будто находился в гроге, глядя на меня с непередаваемым смущением. Затем гнев исказил хорошо знакомые мне черты, и я увидел, как потекла кровь из рассеченной губы. Я свирепо рассмеялся. Странно, но только при виде этой крови я окончательно убедился, что между нами не может быть примирения.
Бонд пригнулся и пошел на меня боком, прикрывая локтями туловище. Я страстно возжелал заполучить кинжал или пистолет, поскольку не любил драться на равных и никогда не смотрел на подобные схватки как на одну из разновидностей спортивного состязания. Ганелон всегда дрался, чтобы победить. Победить во что бы то ни стало. Но эта схватка отличалась от всех предыдущих — сошлись ужасно, невероятно равные противники.
… Бонд нырнул под мой удар правой, направив свой кулак в мою челюсть. Все поплыло передо мною, а Бонд уже отскочил назад, пританцовывая на носках вне пределов моей досягаемости.
Яростный крик вырвался из моего горла. Я не собирался боксировать, вести поединок по всем правилам кулачного боя. Ганелон вступил в схватку для того, чтобы победить! Я ревел в полную силу своих легких и, стремительно приблизившись, смял его в своих объятиях, упал вместе с ним на серую пружинистую поверхность: на то, что было почвой или полом ада. Пальцы правой руки потянулись алчно к его горлу, пальцами левой старался я выцарапать его глаза.
Он хрипел, продолжая сопротивляться, и полоснул внезапно ребрами своих ладоней по моим ребрам. Одно из них сломалось, и ослепительная вспышка боли застлала туманом мой мозг.
Бонд настолько был мной, а я им, что какое-то время я был не в состоянии разобраться, чье именно ребро сломано и от чьего удара. Я вздохнул как можно глубже и тут же едва не потерял сознание от пронзившей все мое тело боли, и только тогда понял, что сломано именно мое ребро.
И эта догадка едва не свела меня с ума.
Уже не обращая внимания на боль, отбросив всякую предосторожность, я слепо и яростно молотил по его телу, чувствуя, как трещат кости, как течет кровь по фалангам моих пальцев.
Единым целым катались мы по полу потустороннего мира, пребывая в кошмаре, не могущем быть действительностью, и только пронзающая при каждом вздохе боль была реальной.
Трудно сказать, сколько продолжалась наша схватка, но в конце ее осознал отчетливо, что хозяином положения являюсь я. И вот по какой причине. Бонд откатился в сторону, намереваясь нанести мне жестокий размашистый удар в лицо. Но прежде чем он задумал это, я начал действовать, я подготовился парировать его удар. Я знал. Он промахнулся, вновь вывернулся из-под меня, вновь вознамерился ударить, но за долю секунды до этого я откатился вбок. Я опять знал.
Ведь я когда-то был Эдвардом Бондом, точной копией его матрицы. Я жил в его мире и действовал сообразно его памяти. Я знал Эдварда Бонда лучше, чем знал самого себя. Инстинкт ли подсказывал мне или что-то еще, но я мог предугадать, как он поступит в том или ином случае. Он не в состоянии обмануть меня, а значит, не может надеяться на победу в этой схватке, потому что я предугадывал каждое его движение до того, как он задумал его.
И тогда я рассмеялся, не обращая внимания на боль в области поломанного ребра. Фрейдис, ты обманула саму себя! Отправив когда-то Ганелона на Землю, ты создала предпосылки для того, чтобы я победил его сегодня.
Он в моих руках, я могу прикончить его в любую секунду, и Темный Мир станет моим, лесные жители — моими рабами, и в том числе золотоволосая Арле.
Предвкушая упоение от скорой победы, нанес я три точных удара своему противнику и поверг его на землю. Всего три удара, и он лежит на моих коленях, беспомощный, как ягненок. Кровь моя капала ему на лицо и, стекая, падала на землю. Я заглянул в его помутневшие глаза, и внезапно на какое-то мгновение, возжелал, чтобы исход нашей схватки был совсем иным. В эти быстротечные мгновения я молился всем богам, чтобы Эдвард Бонд торжествовал победу, а Ганелон навсегда остался в преисподней.
Я встряхнул головою, повел вокруг налитыми кровью глазами, прислушался к острой боли в правом боку, вдохнул воздух всей грудью — этот вздох стал последним для Эдварда Бонда — и сломал его позвоночник о свое ребро.
Свобода
С неизбывной нежностью холодные ладони прикоснулись к моему лбу. Я взглянул наверх, и тотчас ладони прикрыли мои глаза. Слабость окутала меня невесомым одеялом. Я все еще стоял на коленях, чувствуя, как тело Эдварда Бонда (а может быть Ганелона?) скользит вниз.
Фрейдис толкнула меня, и я живой улегся рядом с ним, мертвым.
Колдунья приставила к моей голове все те же волшебные трубки, восстановив утерянную связь между Ганелоном и Эдвардом Бондом. Почему-то я вспомнил о жезле Медеи, с помощью которого извлекала она жизненную энергию из мозга своих жертв. Тупая немощь сковала мои члены. Нервы напряглись и лопнули, как истончившиеся струны, и я перестал двигаться.
Острая и непереносимая боль пронзила меня насквозь. Моя спина! Я попытался закричать, но пересохшее горло издало всего лишь навсего еле слышимый стон. Все ссадины и раны, какие я нанес Эдварду Бонду, я ощущал как собственные.
И в этот жуткий миг, когда мысль моя билась о стены еще не познанной человечеством науки, я догадался, чем занималась, что делала Фрейдис.
Она возвращала сознание, душу и неповторимое «я» Эдварда Бонда из царства мертвых. Мы лежали с ним рядом: плоть к плоти, и наши души витали над нами. Кромешная тьма застлала все вокруг, и в этой темноте две яркие искорки испускали холодные лучи.
Одна была огнем жизни Эдварда Бонда, другая — моей жизнью.
Два язычка пламени наклонились друг к другу!
И смешались, и слились — один в другом!
Душа, разум и жизненная энергия Эдварда Бонда слились с душой, разумом и жизненной энергией Ганелона. Из двух язычков пламени боролся с наступающей темнотой только один.
И самобытная личность Ганелона дрогнула, попятилась в вязкую темноту, растаяла серой тенью, а огонь жизни Эдварда Бонда вспыхнул ярче прежнего.
Мы стали одной сущностью. Мы стали…
Эдвардом Бондом! Ганелона как не бывало! Не стало повелителя Темного Мира, повелителя Кэра.
Волшебные чары Фрейдис исторгли душу Ганелона и вдохнули в его тело огонь жизни Эдварда Бонда!
И последнее, что мне довелось увидеть, это предсмертную агонию Ганелона!
Я воспрял, я открыл глаза и увидел себя перед алтарем Ллура. Вокруг невообразимое пространство Кэра, потустороннего мира как не бывало. Исчезло, словно испарилось, бездыханное тело на моем колене. Улыбающаяся Фрейдис помогла мне подняться на ноги.
— Приветствую тебя в Темном Мире, Эдвард Бонд!
… Да, все сказанное ею, было чистой правдой. Я знал это. Я знал, кто я такой, хоть сознание мое и находилось в теле другого человека. Все плыло предо мною, как в тумане, я тряхнул головой и поднялся на ноги. Боль с такой силой пронзила мой бок, что я вскрикнул от неожиданности, позволив Фрейдис подбежать ко мне и поддержать меня своей могучей рукой. Нет, не было больше Ганелона. Он исчез вместе с потусторонним миром, испарился, как дым костра.
Я вновь стал Эдвардом Бондом.
— Ты наверное догадываешься, почему Ганелон смог победить тебя, Эдвард? — ласково спросила Фрейдис. — Знаешь ли ты, почему тебе не удалось взять верх над ним? Вовсе не потому, как он сам думал об этом. Ганелон решил, будто способен читать твои мысли, поскольку долгое время был тобою, но не этим все объясняется. Когда человек борется с самим собою, сын мой, то он никогда не прикладывает максимум усилий для того, чтобы победить. На это способен только тот, кто возненавидел себя, кто решил покончить жизнь самоубийством. Глубоко в подсознании Ганелона таилось понимание того, что зло превалирует в нем, и поэтому возненавидел себя, хоть до конца и не отдавал себе в этом отчета. Именно поэтому он мог бить с ожесточением своего двойника, именно ненависть обострила его реакцию.
Ты же заслужил собственное уважение, поскольку никогда не совершал недостойных поступков. Ты не способен ударять с ненавистью и ожесточением, ведь зло не смогло прижиться в твоем сердце. Ганелон выиграл, но он и проиграл. В конце схватки он прекратил всякое сопротивление. Он готов был убить самого себя, а человек, решившийся на это, уже никогда ни на что не способен.
Голос ее упал до шепота. Улыбнувшись, она подтолкнула меня слегка в спину.
— А теперь ступай, Эдвард Бонд. Многое еще предстоит сделать в Темном Мире!
Опираясь на ее сильную руку, я спустился по высокой лестнице, по которой взбирался Ганелон. Я вышел навстречу сиянию дня, к шелесту листьев, к толпе ожидающих меня людей. Я помнил все, что совершал в своей жизни Ганелон, на мою память наложилась память Ганелона, и я знал, что только в таком качестве смогу управлять Темным Миром.
Два индивидуума, два антипода в одном теле, и контролирует поведение обоих Эдвард Бонд!
Мы миновали массивные колонны, и свет дня ослепил меня после кромешной тьмы. Затем я смог рассмотреть толпы лесных жителей, сгруппировавшихся вокруг Кэра, и в переднем ряду я увидел бледную девушку в зеленой одежде и с распущенными золотыми волосами. Она стремилась мне навстречу, и лицо ее сияло от счастья.
Боли в боку как не бывало.
Волосы Арле скрыли нас от взглядов окружающих, когда мы заключили друг друга в объятия. Радостные крики мужчин и женщин всколыхнули окрестности, заставили своды Кэра откликнуться многоголосым эхом.
Темный Мир дышал воздухом свободы, и он был наш, только наш.
Но Медея, неповторимая Медея, сладкая ведьма, как бы мы правили вместе!
