Лайтнинг швырнул на мой стол газету. Она была влажной от еще не просохшей типографской краски. Первую страницу начинал набранный жирным шрифтом заголовок моей статьи.

Я не взял ее в руки. Сидел, смотрел на нее, и только. Потом встал и, так и не притронувшись к газете, пошел к окну, чтобы выглянуть наружу. Там, к северу, освещенная батареями прожекторов, вздымалась гора, к этому моменту уже значительно поднявшаяся над линией горизонта и продолжавшая непрерывно расти. Прошли часы с тех пор, как распростились с надеждой спасти бригаду радиокорреспондентов, которые оказались в ловушке и были погребены на крыше «Мак Кендлесс билдинг». Сейчас люди могли лишь пассивно наблюдать за происходящим, не более. Гэвин подошел к окну и стал рядом со мной.

— Белый Дом считает, — сказал он, — что следует эвакуировать жителей и сбросить на эту гору водородную бомбу. Только что пришла телеграмма. Подождут, пока покажется, что она перестала расти, и пошлют сюда бомбардировщики.

— А какой в этом смысл? — спросил я. — Ведь они нам уже ничем не грозят. Они были опасны только тогда, когда мы о них ничего не знали.

Я отошел от окна и направился к своему столу. Я машинально взглянул на запястье, чтобы посмотреть, который час, забыв, что мои часы разбиты.

Я поднял взгляд на большие стенные часы. Было пять минут третьего.

Старик до этого стоял возле стола отдела городских новостей, но теперь он подошел ко мне и протянул руку. Я взял ее, и он крепко сжал мою руку своей огромной, вдвое больше моей, лапищей.

— Отличная работа, Паркер, — сказал он. — Ценю.

— Спасибо, босс, — поблагодарил я, вспомнив, что так и не сказал ему ни слова из той речи, которую собирался произнести. И, как ни странно, нисколько не пожалел о том, что этого не сделал.

— У меня в кабинете ждет бутылка.

Я покачал головой.

Он хлопнул меня по спине и выпустил мою руку. Я пошел по проходу и остановился у стола Джой.

— Пошли, красотка, — сказал я. — Нам нужно закончить одно дело.

Она поднялась и, стоя, ждала продолжения.

— Я намерен, — заявил я, — прежде чем ночь подойдет к концу, подгрести к тебе с нескромным предложением.

Я думал, что она обидится, но ничуть не бывало.

Она подняла руки и при всем честном народе обняла меня за шею.

Проживи вы хоть миллион лет, вам никогда не понять женщин.