31
— Паркер, — сказал сенатор, — хорошо, что ты позвонил.
— Так, может, ты теперь выслушаешь меня? — спросил я.
— Разумеется, — слащавым тоном промолвил сенатор, — если только ты не станешь опять нести околесицу о нашествии пришельцев.
— Но, сенатор…
— Могу поставить тебя в известность, — прервал меня сенатор, — что назревает большой скандал. Ты, конечно, понимаешь, что это не подлежит оглашению.
— Я так и предполагал, — сказал я. — Стоит тебе заговорить о каком-то событии, представляющем интерес, как всегда оказывается, что это не для оглашения.
— Так вот, скандал разразится в понедельник утром, когда откроется биржа. Мы не знаем, как это получилось, но в банках не хватает денег. И заметь, не в каком-нибудь одном банке, а почти во всех, черт их дери. Ни один из них не может свести баланс. Каждый банк собрал сегодня, в сверхурочное время, своих служащих, чтобы выяснить, куда делись все эти деньги. Но это еще не самое скверное.
— А что же тогда самое скверное?
— Это деньги, — сказал сенатор. — Вначале их было слишком много. Невероятно много. Если сложить все деньги, имевшиеся в банках в пятницу утром, то получится такая огромная сумма, которая вообще не имеет права на существование. Уверяю тебя, Паркер, что такого количества денег не наберется во всех Соединенных Штатах.
— Но их там больше нет.
— Верно, — согласился сенатор, — их там больше нет. Насколько нам известно, сумма оставшихся денег приблизилась к средней норме.
Я ждал продолжения и в наступившей на секунду тишине услышал глубокий вздох, словно он боролся с удушьем.
— И кое-что еще, — произнес он. — Слухи. Всевозможные слухи. Каждый час что-нибудь новое. А проверить их невозможно.
— Что за слухи?
Он заколебался, потом сказал:
— Помни, что это строго между нами.
— Можешь не сомневаться.
— Прошел слушок, что кто-то — никто толком не знает, кто именно, — захватил контроль над «Юнайтед стейтс стил» и несколькими другими корпорациями.
— Одни и те же лица?
— Ей-богу, не знаю, Паркер. Я вообще не представляю, есть ли в этих слухах хоть капля правды. Выслушаешь одно, а через минуту тебе преподносят что-нибудь другое.
Он помолчал и немного погодя спросил:
— Паркер, а ты-то что об этом знаешь?
Я мог бы ему кое-что рассказать из того, что я знал, но понимал, что этого делать нельзя. Он бы только обозлился и послал меня к черту — на этом бы все и кончилось.
— Я могу дать тебе один совет, — сказал я. — Могу посоветовать, что ты должен сделать.
— Надеюсь, это что-нибудь путное.
— Издай закон.
— Если б мы издавали каждый закон…
— Закон, — продолжал я, — против частной собственности. Любой частной собственности. Составь его так, чтобы ни один человек не имел права владеть ни футом земли, ни промышленным предприятием, ни граммом руды, ни домом…
— Ты что, спятил?! — взорвался сенатор. — Да разве можно издать подобный закон! Такого и в мыслях не должно быть.
— А пока ты будешь разрабатывать его, придумай какой-нибудь заменитель денег.
Сенатор что-то бессвязно пролепетал.
— Потому что, — добавил я, — существующие законы дают возможность пришельцам купить Землю. Если вы оставите все как есть, Земля перейдет в их полное владение.
Сенатор обрел дар речи.
— Паркер, — взвизгнул он, — ты свихнулся! Всякое мне случалось выслушивать, но подобную белиберду я слышу впервые в жизни.
— Если ты мне не веришь, пойди и спроси у Пса.
— Какого еще пса? При чем тут пес, дьявол тебя побери?
— Того, что сидит перед Белым Домом. И ждет, когда его пустят к президенту.
— Паркер, — рявкнул он, — не смей мне больше звонить. У меня и без твоих бредней голова раскалывается. Не знаю, что у тебя на уме, но больше мне не звони. Если это шутка…
— Это не шутка, — сказал я.
— До свидания, Паркер, — сказал сенатор.
— До свидания, господин сенатор, — отозвался я.
Я повесил трубку и, не выходя из будки, попытался собраться с мыслями.
Я понял, что надеяться больше не на что. С самого начала сенатор был моей единственной надеждой. Из всех знакомых мне государственных деятелей только он был наделен воображением, но, видно, недостаточным, чтобы прислушаться к моим словам.
Я сделал все, что в моих силах, подумал я, но ничего не добился. Быть может, если б я действовал по-другому, если б я прибегнул к какому-нибудь иному способу, мне повезло бы больше. Но человек может сказать такое о любом своем поступке. Наперед никогда не угадаешь. Дело сделано, и никто не может знать заранее, чем все обернется.
Теперь уже ничто не остановит машину, пущенную в ход пришельцами. И, видимо, все произойдет гораздо быстрее, чем я предполагал. Утро понедельника принесет с собой панику на Уолл-стрит, и вслед за этим начнет разваливаться экономика. Первую трещину в нашей финансовой системе даст торговля, а отсюда эта трещина быстро расползется в разные стороны, и за одну неделю мир будет ввергнут в хаос.
А ведь, скорей всего, пришельцы уже знают о моем звонке сенатору, подумал я, и мне обдало спину холодом. Быть не может, чтобы они тем или иным способом не контролировали системы связи. И несмотря на то, что я, по их расчетам, должен сейчас обдумывать их предложение, они все равно узнают, что я звонил сенатору.
Этого я не учел. Голова была забита другими мыслями. Впрочем, если бы я вспомнил об этом раньше, вероятно, я все равно позвонил бы ему.
А может, это вообще для них ничего не значит. Они наверняка предвидели, что до того, как я соглашусь на их предложение, я еще немного побарахтаюсь. И не исключено, что этот звонок, еще раз доказавший всю безнадежность моих попыток им помешать, по их понятиям, еще крепче меня с ними свяжет, окончательно убедив меня в том, что всякое сопротивление бесполезно.
Оставались ли еще какие-нибудь неиспользованные возможности? Какой-нибудь иной подход к формированию общественного мнения, который дал бы лучшие результаты? И вообще, способен ли был Человек сделать хоть что нибудь?
Я мог, скажем, позвонить президенту, вернее, мог попытаться позвонить ему. Но я не строил на этот счет иллюзий. Я понимал, как мало шансов на то, что мне удастся с ним переговорить. В особенности сейчас, когда на плечи президента легло тягчайшее бремя: за всю историю страны ни один государственный деятель не сталкивался с подобными трудностями.
Поговорите с Псом, сказал бы я ему, если б меня с ним соединили. Поговорите с Псом, который ждет вас на улице.
Но это не пройдет. Хоть бейся головой об стену.
Я сложил оружие. Мне не везло с самого начала. И не было на свете человека, которому бы в этом повезло.
Я достал монету и опустил ее в прорезь.
Набрал номер редакции и попросил к телефону Джой.
— Все в порядке? — спросила она.
— В полнейшем. Когда ты приедешь домой?
— Не знаю, — сердито ответила она. — Этот зараза Гэвин все время находит для меня работу.
— А ты возьми да уйди.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.
— Ну ладно. Где бы тебе хотелось сегодня поужинать? Можешь выбрать ресторан подороже. Я купаюсь в деньгах.
— Откуда у тебя деньги? Ведь твой чек у меня. Я его получила для тебя.
— Джой, поверь, у меня денег навалом. Где ты хочешь поужинать?
— Останемся лучше дома, — предложила она. — Приготовим себе что-нибудь поесть. В ресторанах сейчас такая давка.
— Бифштексы? А еще что? Я пока выйду и все куплю.
Она сказала.
И я отправился за покупками.
Я шел к машине, прижимая к себе огромный бумажный пакет с продуктами, которые я купил, выполняя заказ Джой.
Я оставил машину на другом конце стоянки при магазине самообслуживания. Пакет весил немало, да и продукты в нем были уложены кое-как, а две консервные банки — одна с кукурузой, другая с компотом из персиков — уже начали прорывать в дне дыру, норовя выскочить наружу. Я шел вдоль стоянки, стараясь шагать поосторожнее, чтобы уберечь пакет от лишних толчков, и, судорожно обхватив его обеими руками, честно пытался помешать ему развалиться окончательно.
До машины я добрался благополучно, хотя был уже на грани катастрофы. Проделав акробатический этюд из репертуара «человека-змеи», я открыл дверцу и швырнул мешок на сиденье. Тут он наконец разорвался, вывалив кучу всевозможных бакалейных товаров. Мне пришлось основательно поработать обеими руками, чтобы сдвинуть всю эту груду на другой конец сиденья и освободить себе место за рулем.
Если б не возня с разорванным пакетом, я, наверное, заметил бы это сразу, но я увидел это только тогда, когда уже сидел в машине и протянул руку, чтобы вставить ключ в замок зажигания.
И тут это бросилось мне в глаза — сложенный пополам в виде палатки листок бумаги, который стоял над приборным щитком, закрывая собой часть ветрового стекла. А на листке большими печатными буквами было написано одно-единственное слово: «ПОДЛЕЦ!»
Чтобы вставить ключ в замок, я подался вперед, да так и остался, уставившись на эту бумажку с ее лаконичным посланием.
Мне не нужно было ломать голову над тем, кто мог ее здесь оставить. У меня на этот счет не было никаких сомнений. Словно я это знал, словно я видел собственными глазами, как он клал ее сюда — некий псевдочеловек, некое скопление кегельных шаров, принявших человеческий облик и сообщавших мне, что они знали о моем звонке сенатору, знали, что я предам их при первом же удобном случае. Возможно, они не питали ко мне злобы и мой поступок не особенно их встревожил, но вполне вероятно, что они почувствовали ко мне неприязнь и перестали мне доверять. Короче, по какой-то причине они решили поставить меня в известность, что следят за мной, и давали понять, что мне не удастся обвести их вокруг пальца.
Я вставил ключ в замок и включил мотор. Потом протянул руку, взял эту бумажку, скомкал ее и выбросил в окошко. Если они следили за мной — а я полагал, что так оно и было, — этим жестом я дал им понять, что я о них думаю.
Ребячество? Конечно. Ну и что? Плевать я на это хотел. Сейчас мне было наплевать на все.
Проехав три квартала, я в зеркальце увидел, что за мной следует какая-то машина. Самая заурядная машина, черная, не из дорогих. Даже не знаю, почему я обратил на нее внимание. В ней не было ничего особенного. Машины такого цвета, модели и степени изношенности видишь по сто раз в день.
Быть может, я заметил ее потому, что заметил бы любую машину, которая, идя сзади, замедлила бы ход одновременно с моей. Я проехал еще два квартала, она шла за мной, как привязанная. Я сделал несколько поворотов, она не отставала.
Теперь уже было ясно, что это слежка, и довольно-таки грубая.
Я направил свою машину к окраине города, а та по-прежнему ехала за мной на дистанции в полквартала. Беззастенчиво, даже не пытаясь как-то скрыть, что она меня преследует. Быть может, умышленно действуя в открытую — только для того, чтобы держать меня в постоянном напряжении.
И продолжая путь, я спросил себя, стоит ли мне тратить усилия, чтобы отделаться от этого преследователя. Я не видел в этом особого смысла Что с того, если я даже избавлюсь от него? Ведь от этого я мало что выиграю. Они подслушали мой разговор с сенатором. Они наверняка знали, где находится моя, с позволения сказать, штаб-квартира. Для них несложно меня найти, если я им когда-нибудь понадоблюсь.
Но если б мне удалось внушить им, будто я ни о чем не догадываюсь, у меня, возможно, появилось бы некоторое преимущество. Незатейливый дешевый способ — на всякий случай прикинуться дурачком.
Я выехал за городскую черту, пустил машину по одному из ведущих на запад шоссе и слегка прибавил скорость. Я оторвался от своего преследователя, но не намного.
Впереди дорога, извиваясь, поднималась по склону холма и круто сворачивала на его вершине. Я вспомнил, что за поворотом вскоре начинался проселок. Движение там было небольшое и, если б повезло, я, может быть, успел бы юркнуть на боковую дорогу и скрыться из виду до того, как черная машина одолеет этот поворот.
Поднимаясь на холм, я снова выиграл какое-то расстояние и, когда та машина скрылась за поворотом, включил полную скорость. Впереди дорога была пуста, и, домчавшись до перекрестка, я с силой нажал на тормоз и резко крутанул руль. Машина прижалась к земле, как животное, готовящееся к прыжку. Задние колеса немного занесло, взвизгнули шины, через секунду я уже был на проселочной дороге, выровнял машину и дал газ.
Дорога шла по холмам, один крутой склон за другим, а между ними — лощины. И уже поднявшись на вершину третьего холма, я, взглянув на зеркальце, увидел на вершине второго черную машину.
Это было как гром с ясного неба. Не потому, что это имело какое-то существенное значение, просто я был настолько убежден, что отделался от нее, что это здорово ударило по моей самоуверенности.
И вывело меня из себя. Если эта ничтожная тварь…
Тут я заметил тропинку. Видно, то была старая, давно заброшенная колея, проходившая через рощицу и сплошь заросшая сорняками, и, охраняя ее, низко свисали ветви деревьев, словно эти ветви пытались скрыть от людского глаза едва заметные следы проходившей здесь некогда дороги.
Я резко повернул руль, и машина, содрогнувшись, перевалила через неглубокую канавку. Ветви тут же заслонили ветровое стекло и заскребли по металлической обшивке.
Я ехал вслепую, колеса то и дело подскакивали на старой, почти стершейся колее. Наконец я затормозил и вылез из машины. Позади ветви деревьев свисали почти до земли, и машина вряд ли была видна с дороги.
Я улыбнулся, поздравил себя с этой мизерной победой.
Я был уверен, что на этот раз оставил их с носом. Я ждал.
Черная машина взлетела на вершину холма и с ревом ринулась по дороге вниз. В послеполуденной тишине ее мотор тарахтел на всю округу. Еще немного, и не миновать ей капитального ремонта.
Она спустилась с холма, и раздался резкий скрип тормозов. Они все скрипели и скрипели, пока наконец машина не остановилась.
Меня опять уложили на обе лопатки, подумал я. Каким-то образом они узнали, что я здесь.
Видно, они решили отбросить церемонии. Что ж, как аукнется, так и откликнется.
Я открыл дверцу и достал с заднего сиденья винтовку. Взвесил на руке, и ее тяжесть вселила в меня уверенность. С секунду я соображал, насколько эффективна винтовка против подобных существ, потом вспомнил, как рассыпался Этвуд, когда я полез в карман за пистолетом, и как там, к северу от города, покатилась вниз по склону холма машина, стоило мне открыть по ней огонь.
Сжимая в руке винтовку, я крадучись пошел вдоль колеи. Если мой преследователь отправится меня искать — а он обязательно так и сделает, — ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он нашел меня в том месте, где, по его расчету, я должен находиться.
Я двигался в безмолвном мире, благоухавшем всеми ароматами осени. Над тропинкой переплелись унизанные багровыми листьями стебли ползучих растений, и нескончаемым дождем медленно и плавно падали расцвеченные холодом листья, струясь сквозь лабиринт ветвей. Я ступал почти бесшумно, образовавшийся за долгие годы многослойный ковер из опавших листьев и мха поглощал все звуки.
Я вышел из рощицы и прокрался вдоль опушки на вершину холма. Я нашел там пламенеющий куст сумаха и присел за ним на корточки. Куст еще не расстался со своими глянцевитыми красными листьями, и я оказался в идеальной засаде.
Склон подо мной спускался к крошечному ручейку — тоненькой струйке воды, которая бежала в ложбине между холмами. Роща, изогнувшись, отступала к дороге, и передо мной расстилалась бурая от засохшего сорняка поверхность склона с кое-где вкрапленными в нее пылающими факелами кустов сумаха.
Вдоль ручья шел какой-то мужчина, потом он повернул и стал взбираться по склону, направляясь прямо ко мне, как будто он знал, что я прячусь за кустом. Это был невзрачного вида сутуловатый субъект в низко надвинутой на лоб старой фетровой шляпе и черном костюме, который даже на расстоянии выглядел сильно поношенным.
Глядя себе под ноги, он шел прямо на меня. Словно хотел показать, что не видит меня, знать не знает, что я где-то поблизости. Не спеша он неуклюжей походкой ковылял вверх по склону, не отрывая глаз от земли.
Я поднял винтовку и просунул ствол сквозь занавес из алых листьев. Прижал приклад к плечу и взял на мушку опущенную голову взбиравшегося на холм человека.
Он остановился. Словно знал, что на него нацелена винтовка; остановился, вскинул голову и завертел ею по сторонам. Потом он выпрямился, подобрался и, изменив направление, пошел по склону к маленькому, заросшему травой болотцу.
Я опустил винтовку, и в этот миг моих ноздрей коснулась струя отвратительного зловония.
Я принюхался, чтобы определить, что это за запах, и сразу же все понял: где-то поблизости на склоне холма находился рассерженный скунс.
Я усмехнулся.
Так ему и надо, подумал я. Так ему и надо, этому проклятому кретину.
Теперь он уже двигался быстрее, пробираясь к болоту через островок высокой, по пояс, травы. И вдруг исчез.
Я протер глаза и снова взглянул в ту сторону — его не было.
Он мог споткнуться и упасть в траву, рассудил я, однако меня не оставляло ощущение, что я вижу такое не впервые. То же самое произошло на моих глазах в подвале усадьбы «Белмонт». Этвуд сидел тогда передо мной на стуле, и в мгновение ока стул опустел, а по полу покатились кегельные шары.
Я не заметил, как это произошло, хотя смотрел на него в упор. Я никак не мог пропустить это и тем не менее ничего не увидел. В какой-то миг Этвуд присутствовал, а в следующий — вместо него появились кегельные шары.
Именно это и произошло сейчас, при ярком свете послеполуденного осеннего солнца. Только что, по пояс в траве, шел человек, и вдруг его не стало. Он бесследно исчез.
Держа наготове винтовку, я осторожно встал во весь рост и окинул взглядом склон холма.
Смотреть там было не на что, если не считать колыхавшейся травы, и она колыхалась только в одном месте — там, где исчез этот человек. Вся остальная растительность на склоне была недвижима.
Запах скунса все настойчивее лез мне в ноздри, волной поднимаясь снизу по склону холма.
А там творилось нечто дьявольски странное.
Трава продолжала колыхаться, словно в том месте что-то бешено металось по земле, но не было слышно ни звука. Стояла мертвая тишина.
Я стал спускаться к подножию холма, по-прежнему держа наготове винтовку.
И внезапно у меня в кармане что-то закопошилось. Как будто туда раньше залезла мышь или крыса, а сейчас пытается выбраться наружу.
Я инстинктивно схватился за карман, но эта штуковина уже вылезла из него. Она оказалась маленьким черным шариком, вроде тех мягких резиновых мячиков, которые дают играть малышам.
Он высунулся из кармана, увильнул от моих пальцев, упал на землю и какими-то сумасшедшими зигзагами покатился к тому месту, где колыхалась трава.
Я стоял как вкопанный, глядя ему вслед и пытаясь сообразить, что это такое. И вдруг я понял. Это были деньги. Та их часть, что лежала у меня в кармане, — часть тех денег, которые я получил в усадьбе «Белмонт».
Теперь они вновь превратились в шар и мчались туда, где исчез тот, другой оборотень, на время принявший человеческий облик.
Я издал вопль и, забыв об осторожности, побежал к островку колыхавшейся травы.
По тому что там что-то происходило, и я должен был выяснить, что именно.
Скунсом воняло нестерпимо, и я невольно начал уклоняться в сторону, но тут краем глаза увидел, что там делается.
Я остановился и стал смотреть, ничего не понимая.
Там, в траве, как одержимые, в самозабвенном экстазе скакали кегельные шары. Они крутились волчком, катались взад и вперед, подпрыгивали в воздух.
И с этого травянистого островка поднимался тошнотворный, слезоточивый, сводящий скулы запах, оставленный растревоженным скунсом.
Я не выдержал. Давясь и отплевываясь, я пустился наутек.
И на пути к машине я подумал — без особого, правда, душевного подъема, — что наконец нашел трещину в, казалось бы, неуязвимой броне кегельных шаров.
