Книга: Рождество и красный кардинал
На главную: Предисловие
Дальше: Алло, оператор!

ФЭННИ ФЛЭГГ
Рождество и красный кардинал

Посвящается Йони, Кейт и Рите

Город ветров

Было только шестое ноября, но в Чикаго вовсю свирепствовала метель, уже вторая за эту осень. Освальду Т. Кэмпбеллу всерьез казалось, что по дороге к врачу он не пропустил ни одной глубокой лужи, и каждая была до краев заполнена ледяной жижей. Когда он наконец прибыл на место, основательный запас бранных слов, которых он успел нахвататься за свою непродолжительную службу в армии, весь иссяк.
Регистраторша, поприветствовав его, протянула планшет с анкетой:
— Мистер Кэмпбелл, мы получили вашу медицинскую карту и данные по страховке, но доктор Обечек предпочитает, чтобы новые пациенты сообщали о себе краткие сведения. Будьте добры, заполните, пожалуйста.
Господи, неужели нельзя обойтись без этих вечных анкет, раздраженно подумал Освальд, однако послушно взял планшет и принялся за дело.
Имя: Освальд Т. Кэмпбелл
Адрес: меблированные комнаты «Де Сото», 1428, Леннон-авеню, Чикаго, штат Иллинойс
Пол: мужской
Возраст: 52
Волосы: там, где еще остались, рыжие
Глаза: синие
Рост: пять футов восемь дюймов
Вес: 161 фунт
Семейное положение: разведен
Дети: слава богу, нет
Ближайшие родственники: бывш. жена, миссис Хелен Гвинн, 1457, Хоуп-стрит, Лейк-Форест, штат Иллинойс
На что жалуетесь: команде «Юнцы» нужен новый игрок второй базы
Граф в анкете оставалась куча, но он не стал их заполнять, расписался и вернул планшетку девушке.

 

Когда осмотр закончился и Освальд, трясясь от холода в тонком сером халате на завязках с открытым тылом, присел в уголке, медсестра велела ему одеваться, сказав, что доктор ждет его в кабинете. Озябшее до костей тело ныло после прощупываний и простукиваний в самых разных местах, да тут еще носки, ледяные и мокрые, хоть выжимай. Он попытался отжать носки, и на пол закапала синяя жидкость. Ступни у него тоже были чудесного синего оттенка, точно в цвет носкам.
— Здорово-то как! — проворчал под нос Освальд.
Он выбросил носки в мусорную корзину и в хлюпающих ботинках на босу ногу прошлепал к двери кабинета.
Дожидаться доктора было неуютно и тоскливо — почитать нечего, да и курить нельзя, раз он сдуру наврал доктору, что бросил. Оглядывая комнату, Освальд шевелил пальцами ног, а то их уже начинало сводить. Куда ни глянь, все серое. Серое за окном, серое в кабинете. Придушить бы того, кто выбрал этот колер. Когда он в последний раз лежал в госпитале для ветеранов, к ним приходила лекторша и рассказывала, как цвета влияют на настроение. Какой придурок выбрал эту серятину? Шляться по докторам Освальд никогда не любил, но страховая компания требовала проходить ежегодный медосмотр. Ну и какой толк с того, что очередной эскулап просветит его в том, что ему и так известно? Этот-то хоть настроен дружелюбно и смеется шуткам, но мог бы и поторопиться. Обычно доктора были либо молокососы, которым морскую свинку доверить страшно, либо пенсионного возраста. Вот и этому, похоже, за семьдесят. Может, потому и копается? Серые стены, серый ковер, серый халат, даже волосы у доктора серо-стальные.
Наконец дверь открылась, вошел врач с результатами исследований.
— Ну как, док, смогу я в этом году опять пробежать Бостонский марафон? — осведомился Освальд.
На этот раз доктор оставил его попытку пошутить без внимания и с мрачным видом сел за стол.
— Мистер Кэмпбелл. Не испытываю никакой радости по поводу того, что мне придется вам сообщить. Обычно я предпочитаю, чтобы при разговоре присутствовал кто-то из близких. Из ближайших родственников вы упомянули только бывшую жену. Не могли бы вы ей позвонить и попросить приехать сюда?
У Освальда внезапно пропала всякая охота шевелить пальцами ног.
— Не вижу необходимости. А зачем?
— Дело серьезное. — Доктор открыл медицинскую карту. — Я проверил и перепроверил все клинические данные. Более того. Я позвонил своему коллеге пульмонологу — он принимает в этом же здании — и проконсультировался. К сожалению, он подтвердил мой диагноз. Мистер Кэмпбелл, скажу вам прямо. В вашем теперешнем состоянии вы вряд ли переживете следующую чикагскую зиму. Вам надо сменить климат, и немедленно. Иначе, откровенно говоря, вы и до Рождества вряд ли дотянете.
— Ух ты… — раздумчиво произнес Освальд. — Да неужто?
— Увы. Вынужден констатировать, что со времени последнего осмотра эмфизема у вас вошла в критическую стадию. Ваши легкие и без того в рубцах после перенесенного в детстве туберкулеза. Прибавьте долгие годы хронического бронхита, усугубленного курением. Вам будет достаточно хорошей простуды, которая неизбежно перейдет в воспаление легких.
— Да неужто? Ух ты, — повторил Освальд. — Печально.
Доктор захлопнул папку, подался к пациенту и заглянул в глаза.
— Вот именно. Печально. Положа руку на сердце, если принять во внимание тревожную быстроту, с которой развивается болезнь, даже если вы срочно переедете куда-нибудь на курорт, по самому оптимистическому прогнозу могу вам дать еще год… может быть, два.
— Вы шутите.
Врач покачал головой:
— Какие уж тут шутки. В данный момент эмфизема деформирует сердце и ряд других органов, не только легкие. Говорю это вам не для того, чтобы напугать. Вы должны быть в курсе, чтобы привести в порядок свои имущественные дела.
Несмотря на потрясение, Освальд чуть не рассмеялся. Какие там «имущественные дела»!
Да на его банковском счету сроду не было больше двухсот пятидесяти долларов.
— Поверьте, я бы порадовался вместе с вами, если бы диагноз был благоприятный.
Доктор говорил правду. Он не любил огорчать пациентов. Кэмпбелла он видел впервые в жизни, но уже проникся симпатией к обаятельному коротышке.
— Может, мне все-таки позвонить кому-нибудь из ваших родственников?
— Спасибо, не стоит.
— Что теперь будет с вашими планами на будущее?
Освальд глянул на врача:
— Полетят к черту, так ведь?
— Увы. Боюсь, будущее придется пересмотреть. — Доктор был полон сочувствия.
— Ничего особенного я в голове не держал и уж точно на тот свет не собирался.
— Нет, конечно нет.
— Здоровье у меня, чего греха таить, не ахти, но я не думал, что пора закругляться.
— Как я сказал, вам нужно поскорее уехать из Чикаго. Куда-нибудь, где воздух почище.
Вид у Освальда сделался озадаченный.
— Но Чикаго — мой дом. Ума не приложу, куда податься.
— У вас есть друзья где-нибудь во Флориде или Аризоне?
— Нет. Все, кого я знаю, — здесь.
— Что ж… И бюджет у вас, полагаю, довольно-таки ограничен?
— Верно. Только пенсия.
— Угу. Флорида в это время года вам будет не по карману.
— И сомнений нет, — согласился Освальд, никогда во Флориде не бывавший.
Доктор вздохнул, откинулся на спинку стула и погрузился в раздумья.
— Так-так, посмотрим… минутку… есть одно местечко, куда отец направлял своих легочных больных, и цены, помнится, там были вполне разумные. — Он смотрел на Освальда, как будто ожидая от него подсказки. — Как же оно называлось? Где-то неподалеку от Флориды…
Доктор внезапно вскочил, словно его осенило.
— Знаете что? В соседней комнате у меня хранятся старые истории болезни, оставшиеся после отца. Пороюсь-ка я в них — может, и найду что-нибудь для вас.
Освальд смотрел на серую стену. Уехать из Чикаго? Все равно что перебраться на другую планету.

 

Уже в сумерках Освальд вышел на улицу, где стоял все тот же леденящий холод. За углом Ригли-билдинга налетевший со стороны реки порыв ветра ударил прямо в лицо, сорвав с Освальда шляпу. Тот обернулся, глядя, как головной убор опускается в водосток и корабликом плывет вниз по улице. Ну и черт с ней, подумал он, но уже через несколько шагов морозный воздух пробрался сквозь остатки волос, уши заныли от холода, и Освальд решил догнать шляпу. Когда ему удалось наконец водворить ее обратно на голову, ботинки на босу ногу чавкали, за шиворот текло, а его автобус уехал. Следующего Освальд дожидался словно в столбняке — окоченевший от холода и потрясенный новостями. Оказавшись в автобусе, он сел, и взгляд его уткнулся в рекламу универмага «Маршалл Филдс». ОТПРАЗДНУЙ ЛУЧШЕЕ РОЖДЕСТВО В СВОЕЙ ЖИЗНИ — НАЧНИ РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПОКУПКИ В ЭТОМ ГОДУ ПОРАНЬШЕ. Да уж, лучше начать пораньше, подумал он. А то ведь так можно и не успеть. И здорово не успеть, если верить доктору. Замешкаться — и последнее Рождество станет на самом деле последним.
От одной мысли делалось не по себе, хотя Рождество и значило для Освальда немного. Пока он пытался представить мир без себя, автобус выбрался на Стейт-стрит и тотчас увяз в густом потоке автомобилей. Со всех сторон неслось сердитое бибиканье, мешаясь с яростным гомоном пассажиров, которые вваливались на остановках и явно пребывали не в духе. Какая-то женщина уставилась на Освальда и громко заявила своему спутнику:
— Джентльмены всегда уступают дамам место.
«Леди, если бы я мог, я бы встал», — подумал Освальд. И правда, закоченевшие ноги его совсем не слушались.
Минут через пять, когда руки немного согрелись, он вытащил из кармана брошюру, которую дал ему доктор. На обложке красовалась фотография гостиницы — насколько большой, было не разобрать. Страницы выцвели и как-то вспучились, словно брошюра побывала в воде, но буквы читались четко.
ОТЕЛЬ «НА ОПУШКЕ» НА СОЛНЕЧНОМ ЮГЕ ПОД НАЧАЛОМ НОВОГО УПРАВЛЯЮЩЕГО
Хораса П. Данлепа, ранее работавшего в «Гибсон-Хаус», Цинциннати, Огайо
В самой южной части Алабамы, на берегу томно вьющейся реки, лежит крошечный чудо-поселок Затерянный Ручей, где само время, кажется, замедляет свой бег.
МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ
Очаровательное курортное местечко уютно устроилось между бухтами Пердидо и Мобил в зоне субтропиков, где особенно хорошо зимой. К югу лежит Мексиканский залив, и постоянный теплый бриз значительно смягчает климат. Колоссальные объемы соленой воды, лежащие в непосредственной близости, насыщают воздух озоном, хлором и прочими животворными компонентами. Унылая бесплодность северной зимы сменяется теплым многоцветьем юга, хмурый пасмурный день здесь — редкость, а яркое солнце и голубое небо — правило. При испанцах эта часть страны именовалась «Пояс Очарования».
УСЛОВИЯ ДЛЯ ПОПРАВКИ ЗДОРОВЬЯ
Многие люди, страдающие от чахотки, ревматизма, нервных болезней и переутомления, обрели здоровье и вкус к жизни после нескольких месяцев, проведенных в этом регионе, теплый соленый бриз вернул им аппетит, на отсутствие которого они жаловались вот уже в течение нескольких лет. Это идеальное место для полного отдыха от городской суеты и суматохи. Ваша нервная система придет в равновесие, каким бы испытаниям она ранее ни подвергалась. Зимний отдых здесь такой, что лучшего и желать не приходится, а подобного изобилия родников с кристально чистой водой нигде не найти. По словам доктора Марка Обечека из Чикаго, «весь этот регион можно назвать истинным раем Америки».
Наверное, это отец давешнего доктора, подумал Освальд, перевернул страницу и продолжил чтение.
ОТЗЫВЫ ТЕХ, КТО ПОБЫВАЛ ЗДЕСЬ ЗИМОЙ
Уважаемый господин Данлеп!
Мы в восторге от рыбалки, и катания на лодке, и пеших прогулок в густых сосновых лесах, и от песен пересмешников, и от свежего благоуханного воздуха.
М. Симмс, Чикаго, Иллинойс
Еще одна выцветшая фотография: ВИД НА РЕКУ С БОЛЬШОЙ ВЕРАНДЫ.
Я прибыла с севера, где снег, мороз и метели,
А тут голубое небо и птичек звонкие трели.

(Стихи Дианы Беркли из Чикаго, которую вдохновила на творчество наша зима)
Еще фотография: Л. Дж. ГРОДЗИКИ СО СВОИМ УЛОВОМ.
РАЙ ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЕЙ РЫБАЛКИ
В наших южных водах настоящее изобилие рыбы. Вот далеко не полный перечень обитающих у нас видов: красная нерка, серебристый голец, американский голец, щука, камбала, горбыль, кефаль, окунь, сом, сарган и тарпон. Масса устриц, креветок и съедобных моллюсков.
Фото: ГРУППА ЧИКАГСКИХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ ЗАКУРИВАЕТ, ОТВЕДАВ УСТРИЦ.
Фотография на следующей странице поставила Освальда в тупик: РОЗОВЫЙ КУСТ, ПОД КОТОРЫМ МОГУТ СВОБОДНО РАЗМЕСТИТЬСЯ ТРИДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК!
Автобус подъехал к его остановке, и Освальд сунул брошюру в карман, недоумевая, за каким чертом кому-то может понадобиться лезть под розовый куст в компании еще двадцати девяти человек, даже если им там будет совсем не тесно?
В холле здания, приютившего меблированные комнаты для мужчин «Де Сото», где Освальд проживал последние восемь лет, компания мужиков смотрела телевизор. Они помахали ему.
— Как все прошло?
— Просто жуть, — ответил Освальд и высморкался. — Могу не дожить до Рождества.
Мужики рассмеялись — этот Освальд вечно шутит — и вернулись к теленовостям.
— Я серьезно, — обиделся Освальд. — Доктор сказал, я в ужасном состоянии.
Он подождал отклика, но на него уже никто не обращал внимания, а он слишком устал, чтобы упорствовать. Поднявшись к себе, Освальд принял ванну, влез в пижаму, уселся на стул, закурил и с тоской посмотрел в окно на неоновые буквы, горящие над входом в его любимый бар. «Пиво Пабст — синяя лента». Чертовщина, подумал он. В такой ситуации мужику грех не тяпнуть стаканчик. Но год назад другой доктор сообщил Освальду, что печень на последнем издыхании и лишний стаканчик его просто убьет. Ну и что теперь? Как выяснилось, ему все равно скоро на тот свет, так что упиться до смерти, пожалуй, было бы совсем недурно. Во всяком случае, кончина быстрая и веселая.
Ну что, одеться и перейти через улицу? Да нет, пожалуй. Он обещал Хелен, своей бывшей, что не будет пить, и не хотелось вновь обманывать ее надежды, потому оставалось сидеть на стуле и жалеть себя. Ему всю жизнь не везло. Туберкулез у него выявили, когда ему было всего восемь, как и у добрых семидесяти пяти процентов других мальчиков в приюте Святого Иосифа, и с тех пор он кочует по больницам — то с хроническим бронхитом, то с пневмонией. Подкидыш, он не знал о себе ничего, не ведал, кто его родители. Нашли его на ступенях церкви, всех пожитков при нем была только корзинка, в которой он лежал, да жестянка томатного супа фирмы «Кэмпбелл». В честь супа его и назвали, томатного, о чем свидетельствовала буква «Т.», а имя Освальд просто следовало по порядку в приютском списке имен после уже присвоенных другим мальчикам. Кто он по национальности, было покрыто мраком. Правда, в один прекрасный день (Освальду исполнилось двенадцать) священник долго смотрел на его довольно-таки крупный нос, рыжие волосы и голубые глаза, а потом рек:
— Если это не ирландская рожа, Кэмпбелл, я готов съесть свою шляпу.
Так Освальд стал ирландцем. Здесь ему тоже не повезло — в том, что касается пьянки, уж точно.
Да и не только пьянки. Все на свете давалось ему с трудом — учеба, спорт, девушки. Ни на одной работе он долго не задерживался, и даже из армии его скоро списали по состоянию здоровья. Освальду казалось, что все вокруг живут по четким правилам, только не он. Вечно у него было такое чувство, словно он пришел на светский раут в белых носках и кедах. Впрочем, в его жизни и не было светских раутов, а скоро и ей настанет конец.
Погоревав где-то с час, Освальд вдруг понял, что по-настоящему разжалобить себя так и не удалось. Странно. В его-то положении вроде только и осталось, что слезы проливать. А ему почти ничего не жаль, не за что зацепиться. Бейсбол вот разве. И Хелен. Да-да, именно в такой последовательности, что и стало причиной их развода.
По правде говоря, Хелен — единственный человек на этом свете, кто пожалеет о нем. Пусть она давно заново замужем и у нее двое детей, все равно ближе у него никого нет. Когда-то он даже заглядывал к ним на огонек, поужинать, но теперь это в прошлом. Новый муж — балбес балбесом, а из вредной малышни выросли противные подростки, от которых матери ждать нечего, кроме неприятностей. Так бы и задушил мерзавцев, хотя бы одного. Ему нечего сказать относительно воспитания чужих отпрысков, они и развелись-то отчасти потому, что она хотела детей, а он — нет. Если ты семнадцать лет своей жизни провел в одном помещении с пятью сотнями галдящих и визжащих детей, хочется в кои-то веки пожить спокойно. И все же, несмотря на отчаяние, апатию и полное неумение располагать к себе людей, он хотел поделиться хоть с кем-нибудь, рассказать о том прогнозе, что ему выдали. Он охотно поговорил бы с Хелен. Но нет, она из тех женщин, что навсегда остаются няньками. И, узнав о его болезни, наверняка будет настаивать, чтобы он перебрался жить к ним, под ее крылышко. Да и к чему расстраивать ее? Она этого не заслужила. У нее хватает своих забот. Она и так с ним натерпелась, а кроме того, там же эти ее жуткие подростки.
Нет, заключил он, лучше просто уехать подальше и не лезть в чужую жизнь. Да и если приспичит выпить, никто не станет зудеть про здоровье. Главное, найти такое местечко, где можно прожить на пенсию в шестьсот долларов.
Освальд достал из кармана брошюру, прославляющую отель «На опушке». На последней странице Хорас П. Данлеп вопрошал читателя:
ЗАЧЕМ ЕЗДИТЬ ВО ФЛОРИДУ?
На что вам Флорида с ее болотами и нехваткой питьевой воды? На что вам Нью-Мексико с его едкой пылью? На что вам Калифорния с ее холодными неудобными домами? Зачем тащиться за две-три тысячи миль, когда до округа Болдуин от Чикаго каких-то двадцать шесть часов? Оба берега реки густо поросли соснами. Кроме того, у нас произрастают такие виды, как магнолия, лавр, амбровое дерево, сосна карибская, ясень, клен, вечнозеленые растения, белый кипарисовик, разнообразные кустарники, а с дубов прядями свисает бородатый мох. В изобилии представлены орех пекан, кумкват, груша, смоковница и яблоня. Наши зимы напоминают северную весну или раннюю осень. Великолепные прогулки на свежем воздухе можно устраивать чуть ли не каждый день в году. На берегах реки обитают утки, гуси, дикие индейки, горлицы, перепела, еноты и белки. Изобилие источников, пресная вода на глубине 20–30 футов. В нашем мягком климате урожай фруктов и овощей можно собирать как минимум на две недели раньше, чем в других частях страны. Что это значит для желающих поправить здоровье? Это означает, что больные бронхитом, катаром, ревматизмом смогут поправить свое здоровье, это означает, что пневмония, грипп и простуды останутся в прошлом, это означает, что слабые здоровьем мальчики и девочки могут без боязни играть на свежем воздухе, а еще это означает румянец на щеках и возможность собирать цветы в Рождество.
СНИМИТЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНУЮ КОМНАТУ
ИЛИ
НЕБОЛЬШОЕ ЭЛЕГАНТНОЕ БУНГАЛО!
Мы сердечно приглашаем всех в наши пенаты. Ведь мы занимаем площадь не меньше Чикаго, только народу у нас поменьше. Приезжайте и убедитесь: мы ничего не преувеличили. Насладитесь солнцем, полюбуйтесь цветущими апельсинами в декабре!
На обороте была помещена песня со словами и нотами.
ЧУДО-АЛАБАМА
музыка и слова Хораса П. Данлепа
Вечер опускается
На южные леса,
Звезды появляются,
Молкнут голоса.

Чудо-Алабама, ты — предел мечтаний,
Я твой светлый образ в сердце сохраню.
Птичье щебетанье, трав благоуханье,
Чудо-Алабама, я так тебя люблю.

Сладко людям спится,
Всюду тишина,
Речка серебрится,
Светится луна.

Освальд отложил брошюру в сторонку. Наверняка скучнее места в Америке не найдешь, но почему бы не переговорить с Хорасом П. Данлепом лично? Человек из кожи вон лезет, пытаясь раскрутить свое дело. Пожалуй, надо завтра ему позвонить и разузнать, почем стоит снять замечательную комнату или небольшое элегантное бунгало. А заодно справиться, где там у них ближайший бар.
Дальше: Алло, оператор!