У самого дома Миллера мы разминулись с отъезжавшей «Скорой». Суеты и сирен не было, и мы поняли – слишком поздно. Мы долго сидели, глядя на белый дом с черными ставнями. Джеймс не держал меня за руку, а я не тянулась к нему. Мы просто сидели молча.

Солнце село, в гостиной включился свет. Через большое окно цельного стекла мы увидели мать Миллера, съежившуюся на диване. Другая женщина говорила с ней, расхаживая по комнате. Мы с Джеймсом уже бывали в домах, которые посетила смерть. Это тяжело. Особенно когда мы и так скомпрометированы по уши.

– Через три месяца Миллеру исполнилось бы восемнадцать, – хрипло сказал Джеймс, не заботясь о том, чтобы прочистить горло. – Он бы уже не боялся Программы и не сделал этого.

Мы часто задавались вопросом, стали бы мы совершать самоубийства в отсутствие Программы. Может, это она нас провоцирует?

– Наверное, теперь это уже не имеет значения, – сказала я, с дрожью глядя на дом Миллера. Моего Миллера, моего приятеля. Мы познакомились, когда он играл с бунзеновской горелкой и нечаянно поджег мою домашнюю работу. Вместо того чтобы закричать и уронить горелку, он схватил мою колу и залил пламя. После чего оглянулся и спросил разрешения купить мне другую банку.

Он ездил с нами на реку, прогуливал школу, он нас любил. Он был такой хороший парень и классный друг, что я просто не могла… не могла…

– Слоун, – сказал Джеймс, дернув меня за руку. Я раскачивалась, ударяясь лбом в стекло, не в силах справиться с воспоминаниями, сожалением, болью. Я была бы рада перестать стонать – не отдавая себе отчета в том, что говорю, но не могла справиться с собой. Я ни с чем не могла справиться.

И тогда Джеймс дал мне пощечину. С размаху. Я задохнулась и разом очнулась от истерики. Щеку жгло. Обычно Джеймс говорил со мной, прижимая к себе. Сейчас его глаза опухли и покраснели от слез, щеки были мокрыми и в пятнах. Я никогда не видела его таким и ошеломленно коснулась горящей щеки.

От судорожных вздохов Джеймс дергался всем телом. Я перестала плакать, только голова болела там, где я билась лбом о стекло. Джеймс молчал, не отрывая взгляда от крыльца, где зажегся свет. Вдруг он длинно всхлипнул. Я потянулась к нему, но Джеймс отпрянул к дверце.

Он медленно нашарил ручку и открыл дверь, выпав спиной на дорогу.

– Что с тобой? – выговорила я. Джеймс кое-как поднялся, с ужасом глядя на дом, повернулся и побежал, звонко стуча подошвами по тротуару. Я распахнула дверцу и закричала ему вслед: – Джеймс!

Однако он свернул за угол и пропал из виду.

Сперва я не могла двинуться с места, очень хорошо сознавая все, что происходит вокруг. Оранжевая дымка в закатном небе. Деревья, покачивающиеся от ветра. Я даже подумала зайти в дом к Миллеру и попроситься в последний раз полежать на его кровати, на минуту став к нему ближе… Нет, за это точно заберут в Программу.

Миллер. Я уже никогда не пойду с ним на реку. Мы никогда не пойдем в столовую на ленч. Ему никогда не исполнится восемнадцать. О господи… Миллер.

Я заморгала, но слез не было. Глаза пересохли и чесались. Я коснулась щеки, которую все еще жгло. Странно, что Джеймс ничего не сказал – например, что у меня истерика. Он не обнял меня и не предложил выплакаться, не сказал, что все наладится.

Он ничего не сказал.

Вдруг сердце взорвалось волнением. Я закричала и не умолкала все время, пока обегала машину и садилась за руль. Машина резко рванула с места. Надо найти Джеймса. Я схватила телефон с центральной консоли и набрала номер, едва попадая по кнопкам дрожащими пальцами.

Долго шли гудки, потом включился автоответчик: «Это Джеймс. Поговори со мной, детка». Я сбросила звонок и набрала снова, сворачивая на ту улицу, по которой убежал Джеймс. Улица пуста. Начали зажигаться уличные фонари. Где же он? С ним обязательно должно быть все в порядке. Он должен мне сказать, что с ним все в порядке.

Я нажимала на педаль акселератора, бешено вертя головой. Джеймс живет всего в нескольких кварталах, может, он дома? Я его найду, обниму и не отпущу.

Задев колесом бордюр – машину тряхнуло, – я затормозила у его дома и бросилась к крыльцу, даже не захлопнув дверцу. Ворвавшись в дом, я закричала, зовя Джеймса, но никто не ответил. Его отца дома нет. Я соображала, какой сегодня день и не на свидании ли он.

– Джеймс! – кричала я. – Джеймс!

Тишина. Я побежала по лестнице, подвернув ногу и сильно ударившись голенью о ступеньку. Чертыхнувшись, кое-как полезла вверх. Я должна его найти.

Ворвавшись в его комнату, я замерла на месте.

Мой Джеймс сидел на полу у окна без рубашки, в одних джинсах. Он поднял на меня красные, опухшие глаза. Рот был вялый, безвольно приоткрытый. Его трудно было узнать. Я судорожно втянула воздух, когда он опустил карманный нож. Кровь обильно текла по руке, пропитывая джинсы на коленях.

– Нужно было добавить его имя, – через силу выговорил он. – Некогда было возиться с тушью.

Я опустилась на колени и поползла к нему, шокированная, перепуганная, безутешная. Имя Миллера было неровно вырезано на предплечье. Кровь была повсюду.

Джеймс выпустил нож, который со стуком упал на ковер, и заморгал, будто только что меня заметив.

– Слоун, – сказал он мягко. – Что ты здесь делаешь, малышка?

Я обняла его, прижав его голову к своей груди. По моей руке струйками текла теплая кровь. Джеймс сидел безучастно, словно в глубокой апатии… или как мертвец. Нет, сегодня я не буду больше плакать.

Грозящая всем зараза проникла и в Джеймса.

– Все будет хорошо, – ровно произнесла я, отводя со лба его светлые, слипшиеся от пота волосы. В моем голосе слышалась ложь. – Все будет хорошо, Джеймс.

К счастью, порезы были неглубокие. Я помогла промыть руку и скрыть повязку под рубашкой с длинным рукавом. В лекарствах его отца я нашла какое-то успокоительное, а комнату привела в относительный порядок. Долго пыталась оттереть ковер, но в конце концов просто передвинула кресло, закрыв пятно. Нож я выбросила в мусорное ведро. Надо бы спрятать все ножи в доме, но тогда его отец заподозрит неладное.

Джеймс смотрел в потолок, дрожа даже под одеялом. Я легла рядом. Взглянув на часы, я увидела, что скоро вернется его отец. Я крепко обнимала Джеймса, пока не подействовали таблетки, а когда он заснул, тихо поднялась с кровати. Хоть бы его отец еще не слышал о Миллере. Надеюсь, он вернется со свидания и сразу пойдет спать, а утром уйдет на работу до того, как Джеймс проснется.

Тогда зайду я и помогу Джеймсу собраться в школу. Ему нужно время, нужна я, чтобы не сорваться, но потом с ним все будет хорошо. Через пять месяцев ему исполнится восемнадцать, его уже не заберут в Программу.

Я буду беречь его, как он берег меня после смерти Брэйди, потому что в тот день на реке, когда мой брат покончил с собой, я едва не отправилась следом.