Глава 12
– Вижу, ты опять на папиной машине, – сказала я, когда мы уже ехали.
– Я ее угнал. Ему не нравится, когда я ее беру. Что-то мне подсказывает, что он и раньше этого не одобрял. Скрепя сердце задабривал меня после Программы.
Я сцепила руки на коленях, не зная, надо ли заводить разговор о нашем прошлом романе. Нитка от моей блузки так и осталась у Джеймса на мизинце.
– Куда едем?
– Есть одно место, вчера нашел. Оно… идеальное. Хотел кому-нибудь показать, но, черт, у меня же нет друзей.
– Может, благодаря твоему уникальному характеру?
Он засмеялся.
– Да ладно, Слоун, я вовсе не так уж плох!
– Ты ужасен.
Джеймс перестал улыбаться и вроде бы задумался. Мимо проносились поля и пастбища.
– Не люблю, когда меня обижают, – сказал он. – С детства со мной такое. Должно быть, это как-то связано с уходом моей матери – пусть даже я не знаю, как именно, – но мне проще держать людей на расстоянии, не давая себя задеть.
– Брэйди ты, однако, открылся, – тихо сказал я. Меня Джеймс тоже допустил к себе.
Он кивнул:
– А теперь той дружбы нет, и от этого больно. Знать, что у меня что-то было, а теперь нет, – как дыра в груди. Иногда кажется, эта боль способна меня убить.
Да, это беспричинная пустота, которую не заполнить. Я уже убедилась, что Релм прав: одно-два сохранившихся воспоминания могут довести до безумия.
Джеймс тяжело вздохнул и включил радио.
– Ты портишь все веселье, Слоун. Поездка задумывалась как развлекательная.
– Ты прав. – Я уселась поудобнее и некоторое время смотрела на Джеймса. Мне нравилось непринужденное, спокойное выражение его лица, особенно теперь, когда я знала, что в нем есть и мрачные стороны. Может, эту мрачность уравновешивает живущая в нем неистовая любовь?
Которую он когда-то питал ко мне.
Джеймс свернул на двухполосную дорогу. Я снова обратила внимание на шрамы у него на руке и рассеянно провела по ним указательным пальцем. Джеймс резко втянул воздух.
– Извини, – я убрала руку. – Я просто не понимаю, откуда они такие.
– Ничего, – сказал он. – По возвращении я спрашивал, а отец ответил – у меня там было уродливое тату, в Программе вывели. Скажи, странно? Зачем-то вывели рисунок тушью с моего тела. Знать бы заранее, так я бы для них на заднице нарочно послание наколол.
– Или графику.
Джеймс засмеялся, глядя на меня, будто старался что-то понять.
– Знаешь, а приятно, когда ты меня так трогаешь.
В животе стало щекотно, но Джеймс уже отвернулся к дороге. Слегка дрожащими пальцами я снова потянулась к шрамам и принялась легонько их обводить.
Его плечи расслабились, губы смягчились в улыбку. Кожа была горячей и гладкой, и я подумала – наверное, раньше мне нравилось к нему прикасаться. Я подалась к Джеймсу и нежно поцеловала туда, где шрамы, после чего выпрямилась и уставилась на дорогу, переполняемая желанием.
– Поцеловала, теперь все заживет.
Стояла тишина, пока Джеймс не ответил:
– Да, теперь все заживет.
Пульс у меня уже почти не частил, когда Джеймс остановил машину у травянистого холма. Он выключил мотор и потянулся на заднее сиденье за одеялом.
– Приехали, – сказал он довольным голосом. Я смотрела в окно, и сердце судорожно билось в горле. – Что случилось?
– Здесь же… – Я старалась отдышаться и отогнать печаль. – Здесь река.
– Ну, холодновато, конечно, зато какая красота, – сказал Джеймс, будто меня требовалось убеждать. И будто я впервые тут оказалась.
Я взглянула на Джеймса со слезами на глазах:
– Брэйди меня сюда постоянно возил.
У Джеймса вытянулось лицо. Он взглянул на полотенце в руке. Я видела, что он старается вспомнить, но ничего не выходит.
– Извини, – пробормотал он. – Нам тогда надо…
– Нет, – возразила я, – мне здесь нравится. – И я не кривила душой. Если где-нибудь я и могу почувствовать себя ближе к брату, так это здесь. Джеймса мой ответ, видимо, устроил. Выбравшись из машины, он подождал меня, и мы вместе зашагали по зеленой траве.
Река отсюда выглядела потрясающе: солнце превращало ее в расплавленное золото, валуны у берега щекотала мелкая рябь.
– Здесь даже красивее, чем я помню, – сказала я.
– Я знал, что тебе понравился.
Я искоса взглянула на него:
– Значит, ты обо мне думал?
Джеймс пожал плечами, и я поняла – ни за что не признается. Внизу лениво текла река, над головами щебетали птицы, деревья обступали лужайку со всех сторон, отчего становилось уютно, будто это место принадлежало только нам.
Мы ездили сюда несколько лет; Брэйди обожал прыгать здесь в реку. То, что Джеймс, ничего не подозревая, снова отыскал это место, лишь подтверждает факт – они с Брэйди тесно дружили и много времени проводили вместе.
Джеймс расстелил одеяло, и мы тихо сидели, уронив руки на колени и глядя на воду. Я чувствовала себя дома. Не там, где я живу, – тот дом душит меня ложью, а по-настоящему дома, у реки, с Джеймсом и с памятью о Брэйди. Мне захотелось положить голову Джеймсу на плечо, но я решила пока этого не делать.
Джеймс двинулся, нечаянно толкнув меня, отчего я повалилась на бок. Он пробормотал вялые извинения и улегся на спину, заложив руки за голову и глядя в облака.
Я прилегла рядом, оглядываясь вокруг. От прохладного ветерка кожа покрылась мурашками. Здесь было так мирно, что я никогда отсюда бы не ушла.
Некоторое время спустя Джеймс широко зевнул.
– Ну что, – сказал он, – пойдешь плавать?
Он глядел на меня, щуря от солнца голубые глаза.
– Ты что, холодно. Да я и не умею.
– Серьезно?
Я кивнула.
Джеймс сел, подогнув под себя ногу, и недоверчиво уставился на меня:
– Черт, Слоун, это уже не смешно. Тебе что, пять лет? Давай раздевайся, я тебя научу.
Я засмеялась.
– Во-первых, я боюсь воды. Во-вторых, почему это я опять должна раздеваться?
– Не бойся, – хитро улыбнулся Джеймс. – Со мной не утонешь.
Сердце у меня забилось при одной мысли лезть в воду, но Джеймс и не думал меня успокаивать.
– А раздеваться зачем? – спросила я.
– Исключительно хохмы ради. Надо же поржать, наконец!
Я фыркнула. Джеймс встал, возвышаясь надо мной, а я лежала на боку и смотрела на него.
– Будь смелее, – серьезно сказал он. – Пойдем со мной в воду. Я тоже разденусь.
– Что-то мне подсказывает, что ты просто хочешь увидеть меня голой.
– Ну, вдруг я потеряю голову?
– О боже. – У Джеймса талант заставить обо всем забыть, создав ощущение почти нормальной жизни. Наверняка именно за это я его и любила. По крайней мере, в том числе и за это.
Хотя было всего-то градусов пятнадцать, Джеймс стянул рубашку через голову, обнажив рельефные, сильные мускулы. Сбросив джинсовые шорты, он остался в одних трусах и принялся крутить руками, разминаясь. Он посмотрел на меня:
– Видишь? Ты тоже очарована.
Я улыбнулась:
– Ну, слегка.
– Тебе помочь снять блузочку?
– Нет, я в ней останусь. Повеселюсь, когда ты себе задницу отморозишь.
– Охмуряет как хочет, – сказал Джеймс через плечо и пошел к воде. Он поплыл к маленькой лодочной пристани на другом берегу и помахал, забравшись на мостки. Оттуда он сделал обратное сальто и с шумом упал в воду, подняв тучу брызг. Мне вспомнился Брэйди.
Сброшенная одежда Джеймса лежала на траве. Мне пришло в голову ее спрятать – пусть едет домой в мокрых трусах. Джеймс яростно плескался, дрожащим голосом выкрикивая, что вода совершенно не холодная. Я подняла его шорты и перекинула через руку, поглядывая на тропинку. Но не успела я сделать и нескольких шагов, как что-то выпало из кармана.
Сперва я испугалась, что выронила его ключи или еще что-нибудь важное, но вгляделась в маленький предмет, лежавший в нескольких футах, и по спине пробежал мороз. Я опустилась на колени и подобралась ближе. Бросив шорты, я подняла то, что чуть было не потеряла.
Кольцо с розовым пластмассовым сердечком. Такое же, как в моем матраце. Должно быть, Джеймс дал мне второе, и оно много для меня значило, если я его сохранила. На секунду в голове мелькнуло, как я засовываю кольцо в прорезь, но не смогла удержать воспоминание. Заплакав, я прижала кольцо к груди и повалилась на бок, чувствуя щекой мягкую траву.
Во мне столько пустот. Во мне не хватает огромной части сердца, воспоминаний о словах и поступках, и я не могу их вернуть. Я хочу мою память обратно. Снова хочу стать собой.
– Слоун? – В голосе Джеймса слышалась паника. Капли холодной воды долетели до меня раньше, чем он опустился рядом, коленями на траву, и обнял меня. Кожа по сравнению с моей казалась ледяной.
– Кольцо, – сказала я, тряся находку перед его носом. – Где ты его взял?
– После нашего вчерашнего обмена эсэмэс-любезностями я пошел дуться к «Денни» и увидел его в автомате со жвачкой. – Он властным жестом взял у меня кольцо. – Мне было неловко за то, что я тебе наговорил, и когда я увидел кольцо… Отчего-то не смог уйти, не купив его для тебя. – Джеймс вглядывался мне в лицо: – Скажешь, глупо?
Я покачала головой.
– Нет. Ты… По-моему, ты мне такое раньше дарил. Другого цвета, – улыбнулась я, вытирая щеки, – но такое же дешевое.
Брови Джеймса сошлись на переносице. Он напряженно думал о чем-то, держа кольцо, после чего взял меня за руку и надел кольцо на безымянный палец. Мы сидели и смотрели на розовое сердце, решая, подходит оно сюда или нет. Вновь посмотрев друг на друга, мы оба смутились, не в силах вспомнить, почему это колечко так важно для нас.
– Можно мне… одну вещь? – спросил Джеймс, не отпуская моей руки.
– Какую?
– Можно… – Он помолчал. – Слоун, можно тебя поцеловать?
Я не ожидала от него этих слов и не сразу ответила. Джеймс отпустил мою руку и перебрался по траве поближе. Наши лица оказались совсем рядом – он почти нависал надо мной. Сердце ускоренно забилось, когда я посмотрела ему в глаза. Как он красив…
– Пожалуйста, – прошептал он. – Я очень хочу.
Он испытующе смотрел на меня, читая, казалось, в самой глубине сердца.
– Не знаю, – сказала я.
Мне стало трудно дышать, когда я отдалась чувству, став беззащитной и слабой. Лицо Джеймса посерьезнело, будто он услышал отказ, но я коснулась его щеки рукой с розовым кольцом.
– Можно.
Джеймс расцвел в улыбке и припал к моим губам, бережно уложив меня спиной на траву. Поцелуй вышел страстным: я глубоко вонзила пальцы в гладкую кожу, отвечая горячим губам так, будто ждала поцелуя всю жизнь. Прикосновения Джеймса, его вкус – все было знакомым… и в то же время нет.
Солнце клонилось к закату. Становилось холоднее, но нас это не остановило. Каждый миг длился целую вечность и вместе с тем до обидного мало. Когда мы совсем обессилели, хотя даже не раздевались, Джеймс рухнул на траву, хохоча.
– Впервые за три месяца я что-то чувствую, – сказал он.
– Тебе было хорошо?
– Бесподобно!
Я шлепнула его по груди:
– Я про чувства! Тебе было хорошо?
Джеймс ловко перекатился по траве, и я оказалась под ним. Он отвел волосы с моего лица. Он нежен и беззащитен, открыт и обнажен. Он не заносчивый сухарь, как мне казалось, совсем нет. Передо мной был человек надломленный и непримиримый. Верный и закаленный. Тот, кто мог полностью принадлежать мне, а я ему.
Джеймс улыбнулся, обводя кончиком пальца мои губы.
– Кажется… – он заглянул мне в глаза, и я затихла под силой этого взгляда. – Кажется, я тебя люблю, – прошептал он. – Это безумие?
Слова проникли мне в сердце, и боль, которая так долго когтила грудь, вдруг исчезла. Я облизнула губы и улыбнулась:
– Полное безумие.
– Значит, я тебя безумно люблю, – и он снова поцеловал меня.
