Глава 3
– Ну, ты упаковалась, – крикнул Джеймс, подплывая ко мне. Я сидела на траве. От ослепительной солнечной ряби на воде его глаза казались ярко-голубыми. Они-то и не дали мне ответить что-нибудь самоуверенное. Глаза у него изумительные, привлекающие внимание, и мне нравится, как он на меня смотрит.
Будто прочитав мои мысли, Джеймс встал из воды и встряхнул головой.
– Пойдем плавать, – сказал он мне. Догола раздеваться он все же не стал – остался в черных трусах, обтягивающих в паху. Я ухмыльнулась, глядя, как вода сбегает по нему струйками. Джеймс пошел ко мне.
– Чувак, ты бы прикрылся, – сказал Миллер, появляясь на берегу в плавках и с двумя полотенцами через плечо. Одно он кинул в Джеймса.
Джеймс подмигнул мне, будто я упускаю отличную возможность. Наверное, он прав, но я все равно бы не пошла в реку. Я, видите ли, не умею плавать.
Джеймс вытер волосы сине-белым полосатым полотенцем.
– Извини, если тебя смущают мои физические данные, – сказал он Миллеру. – Домой заехать не успел.
– Или не захотел, потому что увел машину у предка, – добавил Миллер.
Джеймс улыбнулся.
– Ну, или так.
– Поесть кто-нибудь захватил? – спросила я, приподнимаясь на локтях, и поглядела через плечо на Миллера, щурясь от солнца. Миллер был бледен. Значит, по-прежнему думает о Лейси. Раньше она ездила с нами на реку. Она была одной из нас.
– Энергетический батончик, – Миллер покопался в кармане и бросил мне. Разглядев обертку, я застонала:
– Ненавижу арахисовое масло!
Миллер покрутил головой:
– Не было времени готовить тебе лазанью, принцесса. В следующий раз буду внимательнее.
– Рада слышать.
Джеймс расстелил полотенце на траве и улегся на живот, глядя, как я разрываю обертку батончика.
– А я люблю арахисовое масло, – беспечно сообщил он. Я засмеялась и подала ему батончик. Прежде чем откусить, Джеймс сузил глаза и выставил подбородок.
– Что? – спросила я.
– Поцелуй меня, – прошептал он.
– Нет.
В нескольких футах Миллер стелил полотенце и разминался, готовясь идти плавать.
– Да, – одними губами сказал Джеймс.
Я покачала головой, не желая смущать Миллера. Раньше такой проблемы не возникало – они с Лейси половину вылазки на реку проводили на заднем сиденье джипа, но сейчас мне кажется бестактным целоваться в его присутствии. Все равно что сыпать соль на рану.
Брови Джеймса сошлись на переносице. Улегшись щекой на сложенные руки, он помрачнел. Я погладила его кончиками пальцев, обводя имена на предплечье: Брэйди, Ханна, Эндрю, Бетани, Триш.
И это только те, кто умер. В список не вошли те, кого забрали в Программу. Например, Лейси.
– Вода холодная? – спросил Миллер, глядя на реку.
– Еще какая, – отозвался Джеймс, не отводя от меня глаз. – Но зато бодрит.
Миллер кивнул и пошел к воде. Как только он отплыл, я прижалась щекой к плечу Джеймса, совсем близко к лицу. У меня было тяжело на сердце. Былая уверенность испарилась почти бесследно.
– Скажи мне, что все будет хорошо, – серьезно попросила я.
Джеймс не колеблясь заверил:
– Все будет хорошо, Слоун. Все будет прекрасно.
Он произнес это без искренности или горячности, но ему можно верить. Джеймс ни разу меня не подводил.
Я потянулась к нему и поцеловала.
От реки донесся громкий всплеск. Мы обернулись. Я затаила дыхание – река мгновенно сгладила всякий след своим медленным течением. Джеймс рядом тоже замер, глядя на воду. И только когда Миллер с воплем разбил водную гладь, возмущаясь, что вода ледяная, мы с Джеймсом снова улеглись, с облегчением выдохнув, что он все-таки всплыл сделать вдох.
Домой я ехала с Джеймсом, прижавшись виском к окну и глядя на дорогу. Он выбрал длинную дорогу, петлявшую между ферм и холмов. Вокруг так живописно, мирно. На минуту почти можно поверить, что мы живем в красивом, безмятежном мире.
– Как считаешь, Лейси когда-нибудь к нам вернется? – спросила я.
– Да, – Джеймс включил радио и менял каналы, пока не нашел какую-то отвратительную попсу с прилипчивым мотивом. – Хочешь куда-нибудь поехать на выходные? – спросил он как ни в чем не бывало. – Может, поставим палатку на берегу?
Я покосилась на него.
– Не надо так делать, – сказала я. – Не надо менять тему.
Джеймс не повернул головы, но подбородок у него напрягся.
– Приходится.
– Я хочу поговорить об этом.
Он помолчал и заговорил снова:
– Я одолжу палатку у Миллера, у него получше. Сам он с нами ехать не хочет. Ну, оно и к лучшему – у нас будет сплошная романтика. – Он силился улыбнуться, но избегал моего взгляда.
– Мне ее не хватает, – сказала я, заплакав. Лицо больно свело.
Джеймс быстро заморгал, будто удерживая слезы.
– Я даже куплю эти отвратительные сосиски, которые ты любишь. Как они называются?
– Килбаса.
– Фу. Пожарю эту килбасу на гриле, и зефир пожарим, а если будешь умницей, я захвачу шоколада и сладких крекеров.
– Не могу, – прошептала я, чувствуя себя разбитой на тысячу острых, зазубренных осколков. – Слишком больно. Не могу больше, Джеймс!
Он вздрогнул и нажал на тормоз, остановившись на обочине почти заброшенной дороги. Я уже тряслась, давясь рыданиями, когда он отстегнул ремень безопасности, сгреб меня в охапку и прижал к себе, гладя по волосам.
– Поплачь, – сказал он срывающимся голосом.
И я заплакала. Уткнувшись в его футболку, я проклинала Программу и весь мир. Я кричала на Брэйди и моих друзей, называя их трусами за то, что бросили нас. Я не понимаю, почему они разрушили нам жизнь, так ужасно распорядившись своей. Я кричала, пока слова не слились в неразборчивое бормотание, прерываемое вскриками. Словами не опишешь горечь утраты.
Минут через двадцать я тихо всхлипывала, обессилев и цепляясь за футболку Джеймса. Он ни разу не разжал объятий, ни разу не перебил. Когда я выплакалась, он поцеловал меня в макушку.
– Легче? – тихо спросил он.
Я кивнула и села прямо. Лицо опухло от слез. Джеймс стянул футболку, скомкал и принялся вытирать мне глаза и нос. Окинув меня взглядом, поправил волосы и подтер размазанную тушь. Привел меня в порядок, как всегда, а закончив, бросил футболку на заднее сиденье, уставился на руль и глубоко вздохнул. Я тоже вздохнула.
– Все будет хорошо, Слоун.
Я кивнула.
– Скажи это.
– Все будет хорошо, – повторила я, глядя на него. Джеймс улыбнулся, взял мою руку и поцеловал.
– Мы все переживем, – заверил он, глядя на дорогу. Будто убеждал не меня, а себя.
Когда машина тронулась, я со страхом взглянула в зеркало. Глаза покраснели, но не очень заметно. Нам придется поездить еще немного, пока это не пройдет. Нельзя, чтобы родители заметили, что я плакала.
– Джеймс Мерфи, – сказала я, глядя, как солнце садится за горизонт. – Я тебя безумно люблю.
– Знаю, – серьезно ответил он. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Есть только ты и я, Слоун. Только мы. И так будет всегда.
Мать стояла на крыльце, когда Джеймс остановил отцовскую машину у нашего дома. Она выдохнула, прижав ладонь к груди, будто уже считала меня мертвой, потому что я вернулась на два часа позже и не позвонила. Мне не хотелось выходить из машины и вообще разговаривать с матерью.
– Слушай, – легко начал Джеймс. – Скажи ей, что я пытался учить тебя плавать. Она оценит.
– Да? Может, лучше наплести, что ты пытался меня раздеть на заднем сиденье машины?
Он пожал плечами:
– Ну, если она настолько любопытна…
Я засмеялась и быстро поцеловала его в губы. Мне никогда не научиться плавать. Не только из-за животного страха, с которым я теперь живу, но еще и потому, что в детстве плавать учился мой брат, а я ходила на балет. И чем дальше, тем сильнее боюсь заходить в воду. Жаль, что я не училась вместе с Брэйди, – быть может, смогла бы его спасти.
Я отодвинулась от Джеймса и сразу погрустнела.
– Спокойной ночи, Слоун, – прошептал он.
Я кивнула, уже скучая по нему, и выбралась из машины.
– Почему это Джеймс без рубашки? – первым делом спросила мать. Я широко улыбнулась.
– Он меня плавать учил, – отозвалась я, поднимаясь на крыльцо и глядя себе под ноги.
– А, ну, это дело, – уступила мать. – Но вообще-то, дочка, я волнуюсь. Звонили из школы, сказали, что ты отпросилась на психотерапию, но когда ты не вернулась домой вовремя…
Мне хотелось, чтобы она от меня отстала – Программа с нас и так глаз не спускает. Меня подмывало крикнуть, что я не выдержу такого давления. Однако резкость только ухудшит дело, поэтому я весело улыбалась.
– Прости, что я не позвонила, – отозвалась я. – После терапии меня встретил Джеймс, и мы решили поехать на реку. Такой прекрасный денек!
Мать посмотрела в небо, будто проверяя погоду, и снисходительно потрепала меня по плечу.
– Ты права, – согласилась она. – Тебе надо развлекаться. Это очень хорошо – быть счастливой. – Она помрачнела. – Просто когда твой брат… Что, если ты… – Голос пресекся, и она не договорила.
– Все будет хорошо, – заученно сказала я. Столько раз я говорила матери эти слова – и столько раз слышала их от Джеймса… – Все будет просто замечательно.
На этом я открыла дверь и вошла в дом.
