Глава 11
После смерти Миллера прошло две недели и два дня, а Джеймс по-прежнему был сам не свой. Я бодрилась из последних сил, притворяясь, что все в порядке. Я делала за Джеймса домашние задания, вырывала из тетрадей страницы с черными спиралями и вписывала математические логарифмы. Я водила Джеймса на его уроки, проверяла, не пытается ли он купить пузырек «Быстрой смерти», и тщательно следила, не заметил ли кто перемену.
Заметили, конечно. Другие ученики отводили глаза, когда мы шли мимо, не желая прослыть нашими друзьями и потенциально подвести себя под изоляцию. Я знала, что время истекает, и лезла из кожи вон. Поэтому стала громче смеяться, страстно целовать Джеймса в коридоре, хотя он и не отвечал. Я начала забывать, каким он был раньше. Начала забывать нас прежних.
Почти через месяц после смерти Миллера наше расписание изменилось до конца четверти, и Джеймс каким-то чудом – или оттого, что учеников, взглянем правде в лицо, становилось все меньше и меньше, – оказался в моей группе на математике. После Миллера покончили с собой еще двое. Хендлеров стало больше, а тот, кто следил за мной, просто прописался в нашей школе.
На уроке он зашел в класс с напарником и остановился, разглядывая нас. Рядом со мной неподвижно сидел Джеймс, глядя в стол. Он не достал тетрадь.
– Джеймс, – прошептала я, надеясь не привлекать к нам внимания. – Пожалуйста.
Он не реагировал.
Послышались шаги. Я поняла, что это значит, по приглушенным ахам в классе. Глаза щипало от слез, но я не плакала, лишь смотрела на моего бойфренда. Я знала, что сейчас будет.
– Я люблю тебя, – тихонько сказала я Джеймсу. – Ты вернешься ко мне.
Мои слова прозвучали не громче дыхания. Краем глаза я увидела, как люди в белых халатах окружили его и подняли со стула.
Меня чуть не вырвало, но я схватилась за парту и удержала слезы. Вокруг все сидели, опустив головы, не желая выдавать своих чувств. Мой Джеймс. Мой Джеймс.
Хендлеры повели его к дверям, но вдруг Джеймс обернулся, уставившись на меня расширенными голубыми глазами. Он начал вырываться, отбиваясь от хендлеров. Я изменилась в лице, готовая разрыдаться.
– Слоун! – закричал он, падая на колени. Его снова схватили. – Подождите! – яростно сказал он, но они не слушали. Его тащили спиной вперед, и темноволосый хендлер многозначительно посмотрел на меня, намекая не отвечать.
Я силилась улыбнуться и сделать хоть что-нибудь, чтобы Джеймс знал – он все вынесет, а когда вернется, я буду его ждать. Поцеловав кончики пальцев, я помахала ему рукой. Он замер, и хендлеры беспрепятственно подхватили его и поставили на ноги.
Джеймс закрыл глаза и уже не сопротивлялся, когда его вывели в коридор.
Кое-кто из одноклассников смотрел на меня. Учитель не сводил с меня взгляда. Все ждали моей реакции. Стану ли я следующей? Не вбегут ли сейчас обратно хендлеры? Но я ничего не сделала. Внутри я умирала, разрывалась на части и истекала кровью. Я зашла так далеко, что уже не надеялась вернуться, но все равно открыла тетрадь и занесла над ней карандаш, показывая, что готова записывать.
Я ждала, размеренно дыша. Помолчав, учитель снова начал объяснять математическую концепцию. Я слышала, как скрипнули стулья, когда все повернулись к доске и стали слушать.
Я не вытерла лицо, когда одна слеза, которую мне не удалось сдержать, с тихим щелчком упала на тетрадный лист. Я закрыла глаза.
Джеймсу совершенно не давалась математика. Брэйди его учил, но без успеха. Мой бойфренд был безнадежен.
Помню, однажды, пока они делали домашнее задание, Брэйди позвал меня в кухню. Они с Джеймсом сидели за столом, разложив перед собой книги. Прошел уже месяц после вылазки на природу, когда Джеймс заметил, что я на него засматриваюсь. С тех пор я его старательно избегала, притворяясь, что ничего не изменилось, хоть и ловила на себе странные взгляды. Джеймс словно решал, стоит со мной заговорить или нет, и всякий раз заговаривал. Я не отвечала. Я и так уже достаточно сглупила.
– Слоун, – позвал Брэйди. – Проверь.
Я вошла в кухню, покосившись на Джеймса, который пил свою газировку и меня в упор не видел.
– Что? – спросила я у брата, заметно нервничая.
Брэйди показал пальцем на задачу – математическая формула с примером.
– Какой ответ? – спросил брат, с улыбкой глядя на Джеймса, который по-прежнему старательно меня не замечал.
Я с трудом сглотнула и прищурилась, решая уравнение в уме.
– Икс равен восьми, – сказала я. – А что?
Брэйди засмеялся. Джеймс с улыбкой покачал головой, достал из кармана пятидолларовую купюру и шлепнул ее на открытую тетрадь моего брата.
Брэйди торжествующе взял деньги.
– Я говорил, что она умнее тебя!
– А я и не спорил, – отозвался Джеймс, бросив на меня взгляд. – Я знаю, что твоя сестра умнее. Она и красивее меня, хотя тут можно поспорить. Я просто хотел, чтобы ты ее сюда позвал, а она меня снова разглядывала. Каприз обошелся мне в пять баксов.
И не дав мне сообразить, что к чему, Джеймс уже листал учебник, чуть улыбаясь. Брэйди подал мне пять долларов.
– Заслужила, – сказал он. – За то, что терпишь его трепотню.
Брэйди говорил со смехом, будто Джеймс меня просто дразнил. Лицо у меня горело от смущения и унижения.
Я скомкала купюру и швырнула Джеймсу, попав в щеку. Он удивленно посмотрел на меня. Брэйди хохотнул.
– Мне не нужны твои деньги, – огрызнулась я, развернулась и пошла наверх, к себе в комнату.
– Тогда чего тебе нужно, Слоун? – со скрытым вызовом спросил Джеймс. Я на секунду остановилась на ступеньках, но не обернулась и ушла к себе в комнату.
Сейчас Джеймс не придет меня искать, чтобы извиниться, как в тот раз. Джеймс теперь в Программе. Джеймса, которого я знала, больше нет.
– Слоун, милая? – послышался голос матери за дверью моей комнаты. Неподвижно лежа на кровати, я ответила через силу:
– Да?
– Пора ужинать. Сойдешь к столу? Я тебя уже три раза звала.
Звала? Надо же.
– Да, конечно.
Я медленно встала и оглядела себя в поисках следов крови или слез на одежде, способных выдать мою боль. Но на розовой футболке и джинсах ничего такого не было. До тошноты обыкновенная одежда. Я пошла вниз.
Родители сидели за столом с приятными улыбками, словно приклеенными к губам. Я попыталась улыбнуться, но у меня не получилось. Папин лоб пошел морщинами.
– Сегодня твои любимые спагетти с тефтельками, – сказала мать.
Я знала, что домашний соус готовить полдня, поэтому поблагодарила и присела за стол, вспоминая, какое снотворное есть в нашей аптечке. Без снотворного мне сегодня не заснуть.
– Звонил отец Джеймса, – мягко сообщила мать. – Сказал, что его сегодня забрали в Программу.
Под ложечкой у меня свело, и я взяла стакан с водой. Кубики льда позвякивали, потому что у меня дрожала рука.
– Теперь его спасут, – говорила мать. – Слава богу, что есть Программа! А мы и не знали, что он болен.
Зато я знала, что он ушел, а по возвращении мне уже не быть частью его жизни. Память ему вычистят полностью.
– Слоун, – негромко сказал отец, – мама с тобой говорит.
Видимо, на моем лице проступило бешенство, потому что папа выпрямился на стуле.
– Что ты хочешь от меня услышать? – спросила я, едва контролируя собственный голос. – Неужели существует подходящий ответ?
– Можешь сказать, ты рада, что он поправится и не навредит себе.
– Его забрали, – взорвалась я. – Пришли в класс и выволокли его в коридор. Чему тут радоваться?
– Слоун, – ошеломленно начала мать, – значит, ты знала, что он болен? Ты же не пыталась это скрыть? Он же мог… – Она в ужасе замолчала.
Их упрямая слепота поражала – взрослые действительно предпочитают забывать о своих проблемах. Существует же поговорка, что неведение – благо. Программа крадет наши воспоминания, перезагружает личность, и мы выходим оттуда как новенькие, не зная обид и разочарований. Но кто мы без нашего прошлого?
– Джеймс скорее умер бы, чем согласился попасть в Программу, – выпалила я, взяв вилку. – И теперь я знаю почему.
Мать бросила салфетку на стол.
– Он получит помощь, Слоун, и это важнее всего. Будь у нас в свое время такая возможность, Брэйди…
– Ты что, совсем дура? – заорала я, не в силах сдерживаться. – Ты искренне веришь, что Брэйди согласился бы стереть свою память? Никому этого не надо. Никто не хочет быть бесчувственным! Они же убивают нас!
– Нет! – крикнула она в ответ. – Это вы себя убиваете, а они вас спасают!
– Отбирая все, ради чего стоит жить?
– Это ты из-за Джеймса? Деточка, но когда он вернется…
Я швырнула вилку через всю комнату, попав в стену.
– Не только из-за Джеймса! Они заберут часть меня, заберут Брэйди. Я не узнаю своих друзей, не буду помнить, почему любила ездить на реку. Между прочим, потому, что Джеймс меня там в первый раз поцеловал, ясно? Там признался мне в любви! А теперь у него все это заберут, и он меня не вспомнит. Он даже не будет знать, кто он!
– Если вам суждено быть вместе, значит, вы снова полюбите друг друга.
Я презрительно фыркнула.
– Ненавижу тебя, – сказала я, заплакав.
Я уже говорила это матери после смерти брата. Она пригрозила отправить меня в Программу, и я больше не решалась это повторять. Я смотрела на нее, чувствуя, как эмоции закручиваются в черную спираль.
– Хотя это я, пожалуй, беру назад, – печально улыбнулась я. – Себя я ненавижу больше.
На этом я побежала в гараж, брать мамину машину. Мне требовалось уехать подальше – от нее и от всего остального.
