МИСТИКА ДРЕВНИХ КУРГАНОВ
(ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

Посещая одну законсервированную археологами гробницу в древнегреческой колонии Каллатис, я обратил внимание на надпись у входа: «Приходи в гости, здесь хорошо!» И действительно, глубоко под землей, разглядывая сочную и жизнерадостную настенную живопись, неожиданно испытал хорошее настроение при встрече с этим неизвестным греком, наверняка жизнелюбом и эпикурейцем, который радостно прожил жизнь и с юмором отнесся к смерти. Выйдя из склепа на солнечный свет, как бы заново ощутил красоту окружающего мира, получив заряд оптимизма на целый день.

Совершенно другое, тягостное чувство оставляет посещение современных городских кладбищ. Огромные поля без зелени, типовые надгробия, сиротливые ряды могильных холмиков и серые коробки крематориев вызывают у любого нормального человека чувство протеста и желание быстрее покинуть это место. Кроме того, над ними витает тяжелый дух обреченности и тоски, который можно объяснить лишь большим количеством преждевременно умерших и захороненных здесь людей. То ли дело старинные сельские погосты или городские некрополи прошлых веков! Здесь не только возникает чувство умиротворения и покоя, но и хорошо думается среди мраморных и гранитных надгробий и деревянных крестов. Увитые плющом старинные памятники пострадали от времени и часто от современных вандалов, но до сих пор повествуют о сроках жизни, содержат слова прощания и наставляют живущих, заставляя вспомнить об ушедших эпохах и невольно задуматься о собственной жизни.

Подобные чувства возникают и при встрече со степными курганами. «В южных степях каждый курган кажется молчаливым памятником какой нибудь поэтической были», — проникновенно написал в конце XIX века Иван Бунин. Загадочные степные исполины вызывали восхищение их неведомыми создателями и будили воображение людей. «Попадается на пути молчаливый старик курган или каменная баба, поставленная бог ведает кем и когда, бесшумно пролетит над землею ночная птица, и мало-помалу на память приходят степные легенды, рассказы встречных, сказки няньки-степнячки и все то, что сам успел увидеть и постичь душою, — писал А. П. Чехов в повести «Степь». — И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах… начинает чудиться торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни».

Впервые выехав в экспедицию еще школьником, я обратил внимание на ряды аккуратных насыпей, тянувшихся вдоль дороги посреди пустынного степного пейзажа. «Ничего интересного, — объяснили мне старшие товарищи, — под ними древние погребения, но почти нет находок: какие-то медные вещички, грубые горшочки, и все. Копать их неинтересно, то ли дело поселения!» Теперь я понимаю, насколько они были далеки от истины! Ведь значительная роль в сохранении наследия самых разных народов принадлежит именно курганам. А если говорить о культурах кочевников и скотоводов, то, как правило, только они и доносят до нас информацию об этих народах. Древние насыпи сумели противостоять времени и сберечь основную часть тех богатств, которые когда-то были оставлены под ними. Если бы не курганные древности, мы бы никогда не узнали о существовании десятков безымянных кочевых племен и даже крупных сообществ, считавших в различные эпохи нашу землю своей родиной. Ведь именно раскопки степных пирамид отразили целый спектр различных и ранее неизвестных археологических культур.

Только со временем начинаешь понимать, что же представляют собой рукотворные земляные холмы, пока еще в изобилии встречающиеся в наших степях. Вероятно, они хранят не только останки давно ушедших людей и следы их материальной культуры, но и что-то гораздо большее. В первую очередь они сохраняют дух этих народов, энергетику ушедших поколений, их биополе, которое мы пока не умеем понять, но можем реально почувствовать. Создается впечатление, что каждый подобный памятник имеет не только свою судьбу, но и свой характер. Иногда он подает сигналы в виде «горящего золота», уходящих под землю кладов, встающих из могил мертвецов и различных привидений. Нисколько не сомневаюсь, что появлению этих легенд и преданий предшествовали определенные реальные события. Иногда он наказывает своих расхитителей, оставляя некоторых из них навсегда в своих недрах. Иногда просто призывает взойти на свою вершину и задуматься.

Все же курганы — мистические сооружения древности! Нередко с курганными находками происходят поразительные вещи. Когда нашли золотую гривну, многие захотели сфотографироваться с ней на шее. С весельем делались фотографии, которые потом с гордостью показывались друзьям и знакомым. Но что интересно и, возможно, неслучайно: очень скоро все женщины, которые примеряли на себе это украшение, почти одновременно заметно постарели и потеряли свою привлекательность. Ведь не нормально, когда через несколько лет они выглядели на двадцать лет старше. Показателен пример двух сестер, работавших поварихами в экспедиции. Младшая покрасовалась в гривне и очень гордилась полученной фотографией. Старшая же в это время отсутствовала и очень горевала, что не увидела находку. Сегодня она еще крепкая, «кровь с молоком», женщина, а ее младшая сестра по виду годится ей в матери. Как это можно объяснить — я не знаю! И это при том, что с мужчинами не произошло никаких изменений…

Как, например, объяснить то странное чувство, которое возникло у меня однажды при находке впускного сарматского погребения. Оно находилось в насыпи одного из курганов, и стоило только приступить к расчистке, как я уже точно знал, что здесь лежит молодая и красивая женщина. Во время работы я почти воочию видел ее размытый облик и до сих пор помню необъяснимое ощущение ее присутствия. Не сомневаюсь, что это была миниатюрная, прекрасно сложенная девушка из зажиточного сарматского рода. Как бы в подтверждение этого, из-под кисточки постепенно появлялись бронзовое круглое зеркальце, богатое, со вкусом подобранное ожерелье из полудрагоценных камней, изящные сережки из бронзы и остатки бисера из расшитых ими мягких кожаных сапог. Самое поразительное, что антропологи точно подтвердили мои ощущения: женщине действительно было 18–20 лет, и ее рост не превышал 160 сантиметров. Но я знаю гораздо больше. Она была еще модницей и хохотушкой, любила украшения и красивую одежду, прекрасно ездила на коне. Откуда знаю? Не могу объяснить, но почему-то в этом твердо уверен! Ее лицо размыто, но длинные стройные ноги, ладная фигурка и красочная свободная одежда отчетливо проявились где-то в подкорке сознания. Подобные ощущения ни до, ни после этого случая со мной не повторялись, но об аналогичных ощущениях рассказывали мне некоторые коллеги.

Близким к ним могу назвать лишь свои «отношения» со скифским царем, пластическую реконструкцию которого выполнили в Полтаве. Почти у всех, кто видел его бюст, возникали различные, но сильные впечатления. Так, одна из журналисток газеты пожаловалась, что после написанного репортажа царь снился ей несколько ночей и ее еще долго мучили кошмары. У меня же его портрет вызывает неосознанную симпатию и стойкое впечатление, что она взаимна. В этом же мне признался и автор реконструкции.

Можно не обращать внимания на различные странности, происходящие при раскопках, но, когда начинаешь их анализировать, невольно задумываешься. Видимо, не случайно в последние два года активных исследований, которые еще по инерции продолжались после развала страны, в Молдавии были сделаны редчайшие открытия могильника медно-каменного века, киммерийского кургана и богатейшего аланского захоронения. Почему-то такого изобилия находок не наблюдалось за последние десятилетия.

Ошибался английский философ XVII века Томас Гоббс, когда описал первобытного человека как живущего без искусства, письма и общества, а его жизнь как «одинокую, нищую, ужасную, дикую и короткую». В его определении есть лишь одна истина: действительно, продолжительность жизни наших предков зачастую была значительно меньше современной. Но материалы курганов показывают, что наши предки жили полнокровной и по-своему прекрасной и чистой жизнью. В полном согласии с природой, в бесхитростном общении друг с другом и окружающим миром они жили сегодняшним днем, почти не задумываясь о будущем. При этом они не были лишены сильных чувств и страстей, добродетелей и пороков. Они унесли их с собой в вечность, сконцентрировав свою память в курганах и оставив ее для расшифровки последующим поколениям.

Не случайно один из первых русских археологов, далекий от сентиментальности киевский профессор Федор Иванович Кнауэр неожиданно в сугубо научной работе написал: «Курганы возвышаются как живые памятники давно минувших времен и исчезнувших поколений и как будто говорят: раскройте нас и вы найдете наше сердце!» Видимо, обаяние и скрытая энергетика этих памятников оставила след и в его душе. И это неудивительно! Очарование курганов испытали турецкий путешественник и венецианский дипломат, русский граф и отставной штабс-капитан, польский ученый в Москве и директор народных училищ в Кишиневе, херсонский землевладелец и бессарабский крестьянин… Подобные примеры можно перечислять бесконечно, не говоря уже о профессиональных археологах прошлого и настоящего.

Как-то незаметно курганы вошли в нашу жизнь и совсем ненавязчиво влияют на нее. Мы почти не обращаем на них внимания, но невольно отмечаем, что эти древние холмы оживляют степной пейзаж. Свой след они оставили и в топографии. Курганная батарея Раевского на Бородинском поле, город Курган в Сибири, село Курган в Одесской области, Курганные улицы и переулки в ряде южных городов неожиданно напоминают об этих памятниках. Курганы вошли в русскую и мировую поэзию, литературу и фольклор, нередко они изображены на картинах знаменитых и малоизвестных художников, встречаются на официально утвержденных гербах и отмечены на топографических картах. Только в русской литературе о них писали А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов, А. К. Толстой и Т. Г. Шевченко, П. А. Вяземский и И. А. Бунин, В. Брюсов и М. Волошин. В их названиях отразился огромный и практически не исследованный пласт народного творчества, связанный с историческими событиями, национальными поверьями, легендами и преданиями.

На курганах иногда возникает особое чувство, благодаря которому ты начинаешь понимать очарование дикой степи. Если отрешиться от современности, при желании можно услышать топот и ржание степных табунов, шуршание под ветром никогда не кошенной травы и гортанную песню далекого кочевника. Прекрасно о подобном чувстве, охватившем его на кургане, написал И. А. Бунин: «Курган был дикий, еще ни разу не тронутый плугом. Время его, думал я, навсегда проходит: в вековом забытье он только смутно вспоминает теперь далекое былое, прежние степи и прежних людей, души которых были роднее и ближе ему, лучше нас умели понимать его шепот, полный от века задумчивости пустыни, так много говорящей без слов о ничтожестве земного существования… Песни степей заунывны и тихи, потому что они родились в душе одинокого кочевника, когда лежал он на старом могильном кургане, видел молчаливое небо и тосковал невыразимой тоскою, чуял невнятный голос природы, говорящей нам, что не на земле наша родина.

Я все время думал о старине, о той чудной власти, которая дана прошлому. Откуда она и что значит? Не в ней ли заключаег-ся одна из величайших тайн жизни? И почему она управляет человеком с такой дивной силой?» Пожалуй, лучше не скажешь.