17

Если новые власти порта Полдри думали, что как следует проучили местных, то в расчет следовало принять лишь незначительное их меньшинство. Борцовская школа не прошла для Джека Трембата даром. Былое умение положить на лопатки соперника из Бретани не поможет тягаться с коммандос, но помогает быстро соображать и организованно действовать. Запрет на частные автомобили вступал в силу с завтрашнего дня, со среды, а во вторник днем, пока Джо и Терри пробивались к колодцу в погребе Треванала, Джек обзвонил всех соседей-фермеров и созвал их на экстренное совещание вечером. Около двадцати пяти из тридцати согласились и приехали, трое хотели, но были заняты и взамен прислали сыновей, а остальные двое, чего-то опасаясь, отказались, говоря, что не хотят вмешиваться.

Еще до этого на ферму ушел Джо – узнать, все ли в порядке с водой, а Мад, Эмма и Терри сидели в библиотеке перед телевизором, надеясь, что ситуация прояснится. Почти ничего нового не сообщали, а об ужесточении порядков в крохотной части Корнуолль-ского побережья даже и не упоминалось.

– Вся страна оживленно готовится к празднованию Дня благодарения, – говорил диктор. – Как и везде, в Девоне и Корнуолле будет разнообразно отмечаться новый союз. Офицеры объединенного флота приглашены адмиралом Джолифом на обед в здание адмиралтейства в Плимуте. В Труро в здании управы нашего графства пройдет торжественный прием, на котором будут присутствовать депутаты парламента от Корнуолла. Среди других празднований назовем торжественный обед, который дадут офицеры части морской пехоты, расположенной в Полдри. Почетным гостем обеда, который пройдет в «Приюте моряка», станет миссис Хаббард, региональный представитель движения «Культурное сотрудничество народов». Эмма выключила телевизор.

– Не могу поверить… – начала она, но в этот момент вошел Джо – по лицу его можно было понять, что он несет какие-то новости.

– Вместо миссис Морхаус в парламенте должен сидеть Джек Трембат, – сказал Джо. – Вы такого не видывали, это было просто замечательно. Как они только поместились все в дом, не знаю. Половина гостей стояла вдоль стен, часть сидела на полу, часть на ступеньках. Как мне показалось, большинство приехало, в первую очередь, чтобы посмеяться, но, когда заговорил мистер Трембат, они поняли, что к чему. «Мы корнуолльцы или сосунки несмышленые?» – спросил он, и все заорали: «Корнуолльцы!», даже бедный мистер Свиггс, глухой как пень. Так или иначе, после двадцатиминутной пламенной речи мистера Трембата они все согласились с тем, что он предложил. Не сдавать молоко на завод, не продавать ничего в супермаркет, а тем более в лагерь военных; имеющие собственный транспорт будут развозить продукты по соседям и получать деньги на месте. Конечно, это принесет чертовские убытки, но им наплевать. Молоко будут продавать только в те семьи, которые согласны протестовать против ограничений.

Джо, улыбаясь, обвел глазами слушателей. Эмма никогда не видела его таким уверенным в себе – уж кто-кто, а Джо был всегда застенчив и молчалив, даже среди ровесников.

– C'est magnifique, mais ce n'est pas la guerre., – прошептала Мад. – Так, так. Сомневаюсь, что они чего-нибудь добьются, а вот себе навредят.

– Не надо охлаждать пыл! – воскликнул Терри. – Клянусь, больше всего на свете я хотел бы быть с ними. Неужели не понятно, что если молоко будут продавать только людям, которые согласны протестовать, то мы сможем отделить тех, кто борется, от тех, кто присосался. И об этом начнутся разговоры.

– А вода? – спросила Мад. – Как фермеры справятся без водопровода?

– У большинства, как и у нас, есть колодцы. Ну а если у кого-то не будет воды, поможет ближайший сосед. Договорились, что животные не должны страдать от жажды. Любые излишки воды будут отдаваться животным.

Мад откинулась на спинку кресла и потянулась, у ног ее притулилась Фолли.

– У морской пехоты запасы сухого молока, тысячи и тысячи банок. Этим им не навредишь.

– Не скажи, – ответил Джо. – Фермеры говорят, что в военном лагере пьют молоко галлонами. Ходят как детишки, засунув в бутылку соломинку, и все время сосут.

Терри вскочил и принялся качаться вперед-назад на костылях, как птица в клетке.

– Придумать бы что-то, что их проучит как следует. Взорвать к чертям собачьим этот корабль.

– Терри, миленький, – Мад рукой придержала костыль, ударивший ее по щиколотке, – еще до твоего появления на свет японцы пробовали нечто подобное в Перл-Харборе – посмотри, что они получили взамен через четыре года. Взрывы, какими они ни были бы, нам не помогут. Начнем войну на истощение и увидим, кто дрогнет первым. Фермеры уже разъехались по домам? – Она повернулась к Джо.

– Кое-кто ушел вместе со мной, но большинство веселилось и горланило песни. Похоже, они спохватятся в последний момент и проскочат за несколько минут до полуночи, до того, как запрет вступит в силу.

– Хм, – задумчиво произнесла Мад, затем, поднявшись с кресла, добавила: – Хочу поговорить с Джеком Трембатом до того, как он простится с друзьями. По части протеста его старые знакомцы из Бретани могут подбросить ему пару советов.

Она вышла из библиотеки, направляясь к телефону.

Терри плюхнулся в освободившееся кресло по соседству с дремлющей Фолли.

– Что может сделать она или кучка фермеров? – пробормотал он. – Гелигнит нужен, да побольше. Предлагая взорвать Порт, Энди в чем-то прав.

– А люди, которые живут рядом? – спросил Джо. – Пойми, что если порт взлетит на воздух, то и они тоже.

– Не Дотти ли бросила фразу: «Не разбив яйца, омлет не сделаешь»? – сказал Терри.

– Нет, – вмешалась Эмма, – это сказал один генерал времен первой мировой, и с тех пор, судя по всему, его совет принят на вооружение. И похоже, что ни вы двое, ни Мад не понимаете, что большинство людей здесь, да и во всей стране, хотят, чтобы СШСК были, и, независимо от нашего желания, нам этот союз уже навязали.

И Терри, и Джо уставились на нее.

– А ты-то не за это, случайно? – спросил Терри.

– Конечно, нет. – Теперь уже Эмма вскочила с дивана и принялась мерить комнату шагами. – Мне так же ненавистно это дело, как и вам. Но ведь горстка людей так бессильна, в одиночку ничего не добиться. Нужна поддержка мощной организации, история каждый раз доказывает, что это так.

– Я в этом не уверен, – задумался Джо. – По-моему, если люди объединяются в маленькие группы и всего лишь помогают друг другу, то они станут независимы от соседей, смогут прожить, не обращая никакого внимания на окружающий мир. Будем сами выращивать хлеб, жечь свои дрова, прясть шерсть из своих овец…

– Ну и чушь, – засмеялся Терри. – Заболеть от грязи своей бубонной чумой и вонять. Черт возьми, на дворе последняя четверть двадцатого столетия.

Они продолжали яростно спорить, когда вернулась, поговорив по телефону, Мад.

– Хорошо, что я с ним поговорила, – сказала она. – С полуночи наши разговоры будут прослушиваться и записываться, это точно. Джек Трембат узнал это от одного из фермеров, дочь которого работает на телефонной станции. Так что… гайки закручиваются, или как там принято выражаться. Заметьте, только в районе Полдри. Нам приготовлена роль козлов отпущения, и они, «они» – это морская пехота, думают, что кто-нибудь из местных не выдержит и донесет об обстоятельствах гибели капрала. Виновного поймают и будут судить, доносчику заплатят, а козлы отпущения вернутся в нормальное русло жизни, то есть нормальное, насколько это возможно в СШСК.

И все это, подумала Эмма, из-за одной стрелы. Все это потому, что воображение мальчишки заставило его превратиться в убийцу.

– Им придется чертовски долго ждать, – сказал Джо, – если они хотят добиться именно этого.

Мад улыбнулась.

– Я тоже так думаю. А пока можно немного развлечься за счет коменданта и морской пехоты. Я Джеку кое-что предложила, и он узнает мнение фермеров, которые еще у него сидят. Если мое предложение пройдет, а, надеюсь, так оно и будет, он мне скоро перезвонит.

Что теперь, размышляла Эмма. А Папа в это время в Нью-Йорке – или в Рио? – после перелета принял ванну, выпил чего-нибудь перед походом в шикарный ресторан с друзьями-магнатами; наверное, усмехаясь, говорит им: «Моя старенькая мамаша совсем тронулась. Дочке приходится запирать ее на ключ». Дело может дойти и до этого, Мад ни за что нельзя доверять.

– А что ты предложила? – спросил Терри.

– Не твое дело, – ответила Мад.

Зазвонил телефон, и Джо опередил Эмму в забеге до прихожей. Джек Трембат был краток. Эмма увидела, как Джо кивнул, сказал пару раз: «Да» и повесил трубку, после чего повернулся к ней и с удивленным выражением на лице пожал плечами.

– Ну? – спросила она.

– Мистер Трембат сказал что-то непонятное. Велел передать Мадам, что операция «дерьмовозка» идет полным ходом и все, кто хочет прокатиться с ветерком, могут принять участие. Время «Ч» – как и договорились.

«Пусть Мад сама распутывает загадочные коды, скрытые в шифрованном послании Джека, – решила Эмма. – Еще успею узнать, что значит это таинственное время „Ч»». Сейчас ей хочется только одного – подняться к себе в комнату, лечь в кровать и, если повезет, уснуть спокойным сном. Зря Папа не остался с ними. Финансовые проблемы решились бы и сами по себе, вместо себя за Атлантику можно было послать кого-нибудь другого – заниматься финансовым кризисом страны и англоязычных народов, а он бросил в беде собственную семью. На дочь легла слишком большая ответственность, ей одной не справиться, и даже непоколебимый и верный Джо, казалось, вот-вот попадет под влияние мятежных порывов. «Если я не могу справиться с ней, – решила Эмма, – устало падая в постель (с „ней» – это с бабушкой, конечно), то остается только найти Бевила Саммерса и попросить утихомирить ее уколом». Страшная мысль, но образ Мад, мирно спящей рядышком с верной Дотти, облегчил Эмме уход в забытье, оказавшись куда более эффективным, чем традиционный подсчет баранов.

Холода, которых, из-за оставленного без отопления парника, так боялся Джо, не наступили, и рассвет в саду принес, как и многие из его ноябрьских предшественников, небольшое потепление, смену ветра, моросящий дождь и туман на возвышенностях. Туман на возвышенностях означал, что Треванал на весь день погрузится в белую дымку, постоянную, как низкие облака над горизонтом.

– Отлично, – сказал после завтрака Терри, когда мальчишки уже были отправлены в школу, – прекрасная погода для нашего дела, только бы продержалось так до завтрашнего утра. – Он подмигнул Джо.

– Что? – спросила Эмма.

– Это тебя не касается, – ответил Терри. – После того как ты ушла вчера спать, Мадам, я и Джо решили, что тебя мы в курс дела не посвятим.

Эмма почувствовала прилив гнева.

– Это несправедливо! Мад не ваша бабушка, а моя, и Папа велел мне присматривать за ней. И любой безумный план, который рождается у нее в голове, касается меня куда больше, чем вас!

– Эмма, послушай, – сказал Джо. – Я не позволю Мадам подвергать себя опасности. Ты это знаешь. Мистер Трембат тоже не разрешит ей рисковать. Так что не надо демонстрировать свое классовое самосознание.

Эмма ошеломленно уставилась на него:

– Классовое самосознание? Что ты такое несешь?

– Что слышала. Да, ты ее внучка, а она очень известная персона, или была таковой. Мы не родственники ни тебе, ни ей, однако она – все, что у нас есть, и мы, смею сказать, отдадим за нее жизни скорее, чем ты. Это о любви. Ты же думаешь, что родственная связь делает тебя важнее Терри, или меня, или малышей. Это не так.

– Ура! – закричал Терри. – Да здравствуют темные лошадки! Старик, никогда б не подумал, что ты такой искусный оратор. Самое время поставить Эмму на место.

Эмма, чуть не расплакавшись, вышла из комнаты. От Терри можно всего ожидать, но вот Джо… Классовое самосознание… Боже! Какое оскорбление. Никогда она не смотрела на мальчишек с такой позиции, ни на одну секунду не считала себя важнее их. Конечно, к ней особое отношение, она же внучка Мад, но этого и следует ожидать, это естественно; но то, что Джо обвиняет ее в снобизме по отношению к нему, к Терри, к остальным, – это неслыханно. Джо – вот кто настоящий сноб. Джо, с его комплексом неполноценности, оттого что не умеет читать и писать, чувствует остаточную ревность из-за этого придурка Уолли Шермена, который, бедолага, всего лишь навсего пытался быть дружелюбным, приходя к ним в дом, пытался смягчить нелегкую истину оккупации…

– Что с тобой, родная?

Выскочив из кухни, Эмма с размаху налетела на бабушку.

– Это мальчишки, – выпалила Эмма. – Иногда они просто выводят меня из себя. Я, видите ли, тебе родственница, а они нет, поэтому они меня обвинили в том, что я считаю себя главнее их, называют снобом, а это не так.

Перед тем как отправиться с Беном в очередной поход за шишками, Мад сидела и примеряла шляпы. Отказавшись от трех шляп подряд, она наконец надела задом наперед клеенчатую зюйдвестку, превратившую ее в китайского кули.

– Все мы снобы, – спокойно произнесла она, – и все мы любим считать себя главнее других. Не будь этого, мы все остались бы обезьянами. – Она позвала своего юного товарища, который лакомился у буфета в столовой мятными карамельками. – Мы с Беном наберем мешок, а потом я хочу прогуляться с ним до Таффи. Хочешь пойти с нами?

Мысль о мистере Уиллисе, засевшем в одиночестве в своем логове над спрятанным под половицей гелигнитом, и о мешках, в которые когда-то был завернут труп капрала Вэгга, так и лежащих обугленными и мокрыми на куче компоста, оказалась последней соломинкой.

– Нет, – сказала Эмма. – Что-то не хочется. И если быть до конца откровенной, тебе тоже лучше не ходить. Он слишком много знает. Может быть опасен.

– Вот потому я и хочу его повидать, – ответила Мад. – Чем больше он знает, тем больше ему льстит пребывание в наших рядах. Я знаю, как обращаться с Таффи.

Она устремилась навстречу дождю, и Эмма подождала, пока и она, и Бен, бежавший за ней по пятам, не скрылись за деревьями. Потом она прокралась наверх, следя, чтобы Дотти или старшие ребята ничего не заметили, и вошла в бабушкину спальню, намереваясь позвонить доктору Саммерсу. После того как она набрала номер, она вспомнила, что телефон теперь прослушивается. Ничего страшного. Нужно всего лишь подбирать выражения.

– Да? – дежурная хирургического отделения сразу же соединила ее с доктором, и Эмма по тону его голоса догадалась, что его ждет для осмотра следующий пациент; на разговор не более двух минут.

– Это Эмма. Похоже, что у нас неприятности.

– С ногой Терри или с бабушкиным сердцем?

– И то и другое.

– Что ж, тебе лучше привезти их обоих в больницу, и я погляжу, в чем дело.

– Не могу. Может, вы еще не слышали, что с сегодняшнего дня в районе Полдри запрещено пользоваться частными машинами. И воду нам отключили. А этот разговор прослушивается.

Услышав собственные слова, Эмма с трудом узнала свой голос. Такая смелость удивила ее. Я веду себя в точности как Мад, подумала она, я вовсе не собиралась говорить ничего подобного.

– Подожди минутку, – сказал доктор Саммерс, и интонация его голоса изменилась. Она услышала, как он положил трубку на стол и, видимо, ушел переговорить с дежурной, – прошло порядочно времени, прежде чем она вновь услышала в трубке его голос.

– Я просто проверил, Эмма. Завтра неделя с тех пор, как Терри наложен гипс. Пора его снимать и подкладывать под пятку специальную стельку. Я организую его доставку в больницу, это займет не более получаса. Если бабушкино сердце потерпит, я смогу ей заодно выписать рецепт.

– В том-то все и дело. Боюсь, это нельзя отложить до завтра, она может себе навредить.

– Понятно.

Конечно, он не понял, что происходит, но до него дошел намек, что Мад выходит из-под контроля.

– Твой отец уже уехал домой в Лондон?

– Хуже того. Он либо в Нью-Йорке, либо в Бразилии.

– Очень кстати. Ладно, Эмма. Я заеду сегодня, не знаю только когда.

Он повесил трубку. За это время, подумала Эмма, он выяснит, что творится у нас в районе, и использует все свое влияние, чтобы попытаться помочь. Вряд ли он добьется немедленных результатов, завтра ведь праздничный день; тем не менее из одного района в другой поползут слухи, и тот факт, что маленькое сообщество наказано за смерть одного военного, смерть, причины которой не доказаны, со временем подтолкнет кого-нибудь к действиям. И все же, все же… Сказать доктору Саммерсу правду, если он приедет? Не примет ли он сторону тех, кто считает наказание заслуженным? Она отвернулась от телефона, внезапно охваченная унынием. В конце концов, позвонив в больницу, она, вероятно, поступила неверно.

Выглянув в окно спальни Мад, Эмма увидела, что на поле около садовой ограды стоит «лендровер» мистера Трембата, за рулем сидит сам фермер, а из кустов появились Джо и Терри на своих костылях и направились к грузовику. Эмма распахнула окно.

– Куда вы? – крикнула она.

– На ферму, – крикнул, оборачиваясь, Джо. – Мадам знает, мы договорились вчера вечером. Поможем мистеру Трембату – нас не будет целый день.

Они заулыбались, Терри помахал костылями, и они двинулись к машине.

«Я теперь не одна из них, – подумала Эмма, – я отрезанный ломоть, мне приказано не лезть в их дела, я лелею классовое самосознание, я чужая». Она оказалась на ничейной земле между сверстниками и пожилыми; между Джо и Терри, и Дотти, и Мад.

Она еще заметнее почувствовала эту изоляцию, когда через некоторое время увидела, что шишечная экспедиция возвращается из леса не вдвоем, а втроем. Мистер Уиллис, закинув за спину большой мешок, шагал рядом с Мад и неустанно болтал. Естественно, никто и не подумал поблагодарить его, забрать мешок и распрощаться у калитки; Мад проводила помощника до крыльца, велела бросить мешок и позвала Эмму.

– Скажи Дотти, что Таффи останется на обед. Он ест все, кроме мяса убитых животных.

Мистер Уиллис, как обычно, церемонно поклонился Эмме.

– Послушаешь, так можно подумать, что я считаю вас всех живодерами, – улыбнулся он. – Хотя, по правде говоря, вид людей, жующих мясо, может оскорбить вегетарианца вроде меня.

– Думаю, вам не следует беспокоиться, – ответила Эмма, – ожидается свекольный суп и вареная капуста.

– Масса витаминов, – сказала Мад. – Проходите, выпейте чего-нибудь. Надеюсь, вы не откажетесь от такого предложения?

– И правда, не откажусь. – Мистер Уиллис снял ботинки, явив миру желтые носки. – Приемлите немного вина для пользы желудка – рекомендовал еще апостол Павел. Но от виски и даже бренди я тоже не откажусь.

– Если хотите, я принесу все три, – сказала ему Мад.

Эмма скрылась на кухне, спеша предупредить Дотти.

– Боюсь, сегодня мы засидимся надолго, – вздохнула Эмма. – Бей скорей в гонг, а не то возлияния продлятся весь обед.

– И зачем Мад понадобилось его приглашать? – ответила Дотти. – От такого, как он, чего угодно можно ожидать, – чай, живет-то в лачуге, в лесу.

Когда Эмма вернулась в столовую, мистер Уиллис уже стоял у буфета и, под руководством Мад, извлекал пробку из бутылки шамбертена. Затем он наполнил бокал до краев.

– Вам столько же, леди? – спросил он у Мад и Эммы.

– Нет, нет, совсем немножко, только выпить за ваше здоровье, – сказала Мад. – Мы с Эммой днем и не притрагиваемся к вину.

– Это уж как человека воспитать, правда? – заметил мистер Уиллис. – Я родился и вырос в семье трезвенников и до двадцати лет в рот не брал спиртное. Скажу вам, что потом я увлекся этим делом, но нынче не часто представляется случай залить за воротник. – Он поднял бокал, повернувшись сначала к хозяйке, затем к Эмме, чуть пригубил его содержимое, будто в ресторане, и удовлетворенно кивнул. – Превосходное вино! Как сказали бы эксперты, полный букет. Не пробовал ничего похожего с тех пор, как по пути домой из Южной Африки работал стюардом в ресторане первого класса. Мне нравится фруктовый аромат. Если все время пить такое вино два раза в день, то никакой врач не понадобится.

Прогремел гонг, и в столовую вошла Дотти, неся супницу со свекольником.

– Я должен выпить за здоровье и этой леди, – отметил мистер Уиллис. – Не имел чести быть представленным.

– Миссис Дотрелл, мистер Уиллис, – сказала Мад, указывая на них обоих. – Миссис Дотрелл много лет работала вместе со мной в театре.

– На самом деле? Тоже актриса? Для меня большая честь оказаться в окружении звезд. Театральная профессия – лучшая в мире, я всегда так считал. Миссис Дотрелл, вы актриса комическая или трагическая?

Дотти опустила поднос на буфет. Губы ее были плотно сжаты.

– Ни то ни другое, хотя из-за кулис я видела достаточно. Сорок лет я была у Мадам костюмершей. Обед подан.

Дотти прошествовала из столовой, высоко подняв голову. Мистер Уиллис повернулся к хозяйке дома, держа в руке бокал.

– Вот профессия, с которой мне не приходилось встречаться, – сказал он ей, – и очень жаль. Всегда мечтал заниматься костюмами.

– Таффи, твоя мечта вполне может осуществиться, – сказала Мад, – особенно если до нас дойдет движение «Культурное сотрудничество народов». Мы увидим вас в чулках и камзоле, наливающим вино американским туристам.

– Сперва я увижу их в геенне огненной, – ответил он, – если, конечно, не представится шанс подмешать что-нибудь в вино. Хотя на это рассчитывать, вероятно, не приходится? Хотя, если б бутылки открывал я, это можно бы было устроить.

Они уселись за трапезу из свеклы и капусты, которые, по словам их гостя, были бы гораздо вкуснее, если бы их смешать вместе.

– Хорошо бы еще и ложечку хереса, – добавил он, бросив взгляд на буфет. – Тогда получится воистину королевское блюдо. На самом деле в эти минуты я и чувствую себя королем, сидя за столом с вами, – лучшей компании и не пожелаешь.

Все это очень хорошо, размышляла Эмма, но с каждым глотком шамбертена мистер Уиллис заметно хмелел, а что касается свекольного супа, обильно сдобренного хересом, то Эмма не могла не опасаться, что его желудок, не вкушавший подобных смесей со времен пребывания на борту теплохода, возвращавшегося из Кейптауна, может в скором времени ощутить некоторые неудобства. И она оказалась права. Не успела Дотти, со своей еще более, чем обычно, осуждающей миной, внести яблочный пирог, – для сытности более уместным был бы молочный пудинг, – как мистер Уиллис несколько неуверенно поднялся на ноги.

– Убежден, что уважаемые леди меня извинят, —сказал он, – но груз прожитых лет сказывается не только в ухудшении зрения и образовании серы в ушах, но и в позыве чаще сливать жидкость, да простится мне подобное вульгарное выражение.

– Увы, я знаю об этом тоже не понаслышке, – ответила Мад. – Эмма, проводи мистера. Уиллиса.

Внучка выполнила требуемое, и гость, неверной походкой пройдя через холл, скрылся из виду.

– Милый Таффи, – сказала Мад, во время его довольно длительного отсутствия вновь наполнившая его бокал. – Как бы он понравился твоему дедушке.

Интересно, он только поет или и на фортепиано играет.

Можно уговорить его выступить. Беда только, что пианино расстроено, к нему так давно никто не притрагивался, а Дотти как-то говорила мне, что мыши уже до молоточков добрались.

Мистер Уиллис явно задерживался.

– Милая, – сказала Мад, – по-моему, тебе лучше пойти и посмотреть, чем он там занят.

– Ну уж нет, – воскликнула Эмма. – На самом деле, Мад, правильно говорит Дотти, нельзя его было приглашать к обеду. Что, если он там свалился?

– Тогда придется вызвать Бевила, – ответила бабушка.

Эмма замолчала. Она не собиралась сообщать, что доктор Саммерс и так появится. Лучше это будет сюрпризом, хотя доктор, может, и не слишком обрадуется, когда узнает, что ему придется заниматься сельским бродяжкой. Наконец в дверях столовой показалась Дотти.

– Мадам, джентльмен, который ваш друг, лежит в прихожей на полу, – сказала она абсолютно бесстрастным голосом.

Эмма с бабушкой отправились проинспектировать это зрелище. Худшего не произошло, а если и произошло, то результаты благополучно исчезли в должном месте, и даже на спуск гость сумел нажать, но приложенные усилия окончательно подкосили его и он лежал на полу, растянувшись во весь рост, – так что Дотти сказала сущую правду; он громко храпел, открыв рот, а очки его криво сидели на носу. Мад нагнулась к нему, расстегнула воротник и пощупала пульс.

– Он в полном порядке, – сказала она. – Положим ему под голову какое-нибудь пальто, и пусть проспится. Хотя обидно. Я так хотела послушать его пение.

Фолли, вслед за Мад притащившаяся в прихожую, обнюхала распростертую на полу фигуру и отступила, ощетинившись.

– Не глупи, Фолли, – сказала Мад. – Бедняжка Таффи всего лишь немного перебрал.

– А когда он проснется, – спросила Эмма, – он сможет дойти до своей хижины?

– А ему и не надо туда идти, – ответила Мад. – Чуть попозже за мной заедет Джек Трембат на «лендровере», и можно взять Таффи с собой, посмотреть на веселье. Я и позвала его обедать, чтобы пригласить. После доброго сна зрелище ему еще и больше понравится.

Весь день непрерывно шел дождь, туман сгустился. Мистер Уиллис все спал на полу в прихожей. Доктор Саммерс не появлялся. Эмма пробовала звонить в больницу, но номер был постоянно занят. Из школы вернулись младшие, принесли очередную связку флагов CLUCK; они громко обсуждали завтрашний праздничный день. Эмма побежала к их комнатам, стремясь не пустить их к Мад, – обычно они направлялись именно к ней. Собравшись с силами, Эмма стала выслушивать, как все трое шумно возмущаются.

– У нас была сплошная история, – жаловался Энди. – Христофор Колумб, отцы-пилигримы, Георг IV, Джордж Вашингтон, Бостонское чаепитие – одно за другим, но что за праздник завтра, я так и не узнал.

– А я знаю, – сказал Сэм. – По поводу союза.

Когда-то давно они не хотели быть с нами, а теперь захотели. А мы должны радоваться. А к нам опять приходила эта Марта Хаббард и рассказывала, что в Америке в День благодарения всегда едят индейку, а я ответил, что у нас индейка – только на Рождество.

– Спорю, завтра ей не видать индейки, – сказал Энди, – их разве что в лагерь пришлют самолетом из Америки. Морская пехота дает большой обед в «Приюте моряка», и миссис Хаббард там будет, она сама сказала. А еще я слышал, как она говорила, что они не смогли пригласить Мадам, потому что у нее болит сердце. Знаю я, как у нее сердце болит! Ха, видели бы они мешки с шишками, которые она вчера принесла. А где Терри?

– Он на ферме, и Джо там же, – ответила Эмма.

Она поискала глазами Колина. Опять исчез. Инстинкт привел ее в прихожую. Колин, а рядом с ним Бен, – прильнули к замочной скважине. Когда Эмма попыталась оттащить его, Колин оглянулся.

– Там на полу лежит человек, – восхищенно произнес он. – Его, наверное, кто-то убил?

– Тише, – шепнула Эмма, – он плохо себя чувствует. Бен, стой!

Однако было уже поздно. Бен распахнул дверь в прихожую, и шум мгновенно разбудил гостя, подскочившего как кукла-неваляшка и принявшегося дико оглядываться по сторонам.

– Это бродяжка, – закричал изумленный Колин. – Мадам взяла его в плен, но забыла запереть на замок. Здрассте… – обратился он к проснувшемуся гостю, – вам уже лучше? Хотите посмотреть на Сэмову белку?

Мистер Уиллис нащупал очки и поправил их, пригладил пятерней свою седую шевелюру и медленно поднялся на ноги.

– Чувствую себя Рипом Ван Винклем, – сказал он. – Сколько лет он пролежал в горах, что, когда спустился вниз, застал весь мир изменившимся? Этих мальчишек не было за обеденным пиршеством.

– Да, – пробормотала Эмма, – они только что вернулись из школы. Уже почти пять часов.

Мистер Уиллис ошеломленно покачал головой:

– Я шел по нужному делу, отклонился чуть в сторону и, судя по всему, оступился и упал. Вот ведь беда-то какая.

Мальчишки зачарованно уставились на него. Колин еще не слыхал валлийского певучего акцента, и по его внимательному лицу Эмма поняла, что он напряженно старается запомнить манеру речи Таффи.

– А вы часто спите днем? – спросил Колин. Мистер Уиллис улыбнулся:

– Шестьдесят лет не спал днем, с тех пор как перестал ходить по воскресеньям в церковь, где бубнящий голос священника уносил меня в страну снов.

– Бегите отсюда, – твердо сказала Эмма малышам. – Мистеру Уиллису нужно привести себя в порядок и идти домой. – Она повернулась, подталкивая мальчишек к кухне. – Идите есть и сюда пока не заходите.

Они не послушались. Побежали в игровую комнату, чтобы поведать Энди и Сэму о странных событиях в прихожей. Эмма вернулась в холл и обнаружила, что мистер Уиллис на крыльце надевает ботинки. Дверь в музыкальную комнату была закрыта. Он приложил палец к губам.

– Леди, наверное, отдыхает, – прошептал он. – Ни за что не хочу ее тревожить. Передайте, что малейшее ее желание – для меня закон. Жажду услужить.

– Да, – сказала Эмма. – Да, конечно.

– Вот эти еловые шишки пойдут на растопку, мешок мой, но я завещаю его леди в качестве напоминания о столь значительном визите, который я мечтаю повторить когда-нибудь в будущем. Обед был великолепен. – Ни слова извинений о провале в середине. – Ваша бабушка упоминала о предстоящей встрече на ферме, – добавил мистер Уиллис, перед тем как спуститься по ступеням, – цель которой не была объяснена. Я приду.

Он поклонился, повернулся и, тяжело ступая, направился к воротам.

В музыкальной комнате было тихо. Может, Мад тоже заснула? Обычно она оставляла дверь открытой для того, чтобы Фолли могла беспрепятственно входить и выходить. Эмма решила подождать, пока мистер Уиллис удалится на достаточное расстояние, чтобы его нельзя было окликнуть, а затем приготовить чай, разбудить бабушку и между делом объявить, что визитер по собственному желанию удалился, передав хозяйке слова благодарности.

Мад не спала. Когда Эмма принесла чай, она увидела бабушку сидящей на диване, причем кругом были разложены пять или шесть открытых томов Шекспира.

– Родная, – спросила Мад, – никак не могу найти. В какой это пьесе герой говорит: «Я духов вызывать могу из бездны»?

Эмма вздохнула и поставила поднос.

– Ты имеешь в виду Оуэна Глендаура?

– Да, да. Не могла вспомнить имя. Отличная роль для Таффи. Пусть почитает, когда проснется. Это одна из пьес про Генриха?

– «Генрих IV», часть первая, – ответила Эмма; какая все-таки Мад невежественная.

– А… – Мад перелистывала страницы, – подожди минутку, вот оно… «Когда рождался я, чело небес пылающие знаки бороздили и факелы; в час моего рожденья земля до основанья содрогалась, как жалкий трус…» – Она прекрасно копировала голос Таффи. – Эм, подойди, посмотри, может, он проснулся, он уже как минимум часа два пролежал.

– Ах да, он уже проснулся. Более того, он ушел.

– Ушел? – Мад разочарованно посмотрела на внучку.

– Не хотел тебя беспокоить. Благодарил за обед. Мад с треском захлопнула том Шекспира.

– Очень плохо. Я так хотела устроить приятные литературные чтения перед операцией «дерьмовозка». А как Таффи, он пришел в себя?

– Абсолютно. И даже не извинился.

– А почему он должен извиняться? Он не мог с собой совладать.

Сложив руки на груди, Эмма стояла перед бабушкой.

– Мне кажется, что пора сообщить тебе, что операция «дерьмовозка», какая б она ни была, не состоится. Для тебя, во всяком случае. Утром я звонила Бевилу Саммерсу, и он приедет навестить тебя. Вот-вот должен прибыть.

Мад застыла, прекратив наливать чай.

– Бевил меня не остановит.

– О нет, остановит.

Внезапно они поменялись ролями. Эмма отдавала распоряжения. Она будет обращаться с бабушкой так же, как с Колином, когда тот проявляет признаки непослушания. Мад молчала. Она продолжала наливать чай, но возник беззвучный зловещий свист на ее губах. Эмма налила чай себе, тоже не говоря ни слова.

Вдруг Мад пожала плечами.

– Что ж, – вздохнула она, – возможно, ты права. Я могу только помешать, и, в конце концов, я не прочь поговорить с Бевилом. Дело в том, что вчера я, похоже, перенапряглась, таская мешки с шишками. Появилась какая-то странная боль в боку.

– О, Мад… – Эмма мгновенно встревожилась. – Где? Как болит?

– Здесь, – нахмурилась Мад, – в низу живота. – Она показала, и, когда Эмма дотронулась до этого места, Мад поморщилась.

– Что же ты раньше об этом не сказала? – воскликнула Эмма.

– Не хотела подымать переполох.

– Может, сказать Дотти?

– Нет, не надо. Чем она может помочь? Вот что. Будь умницей, после чая пойди к мальчишкам и займи их чем-нибудь. Я спокойно полежу здесь и дождусь приезда Бевила. Не волнуйся, боль несильная, так, немного странная, ноющая.

Эмма глотала чай, время от времени поглядывая на бабушку. Воображение рисовало ей мрачные картины. Врачебное обследование, рентген, больница, срочная операция… Ноющие боли – угрожающий признак, особенно у пожилых людей. Жил-был здоровый человек, вроде ни на что не жаловался, и вот – уже поздно, ничего не сделать…

Мад подложила под голову подушку и потянулась за «Генрихом IV». Эмма отнесла поднос на кухню. До приезда доктора не стоит рассказывать об этом Дотти. Доктор объяснит, что делать. Как только мальчишки поели, Эмма отвела их в библиотеку и предусмотрительно закрыла дверь, чтобы телевизор не мешал Мад. Она включила телевизор и устроилась в бабушкином кресле. Началась передача о Бостонском чаепитии. Для Бена она оказалась чем-то вроде проверки на усидчивость – он предпочел вскарабкаться на подоконник и раскачивать ставни.

– Тише, – тоном усталого выпускника перед сдачей диплома сказал, зевая, Колин. – Мне никак не сосредоточиться.

Бен прекратил свое занятие, но через некоторое время вновь застучал ставнями.

– Чего ему надо? – спросила Эмма, нервы которой были напряжены.

– По-моему, он что-то хочет сказать про Мадам, – ответил Колин, не сводя глаз с экрана.

Эмма вскочила на ноги, схватила Бена с подоконника и утащила, как ни странно, без протестов в холл. К ее удивлению, он устремился на крыльцо и принялся сражаться со щеколдой.

– Гопа… – сказал он, – гопа, жовно, – и показал во двор.

– Хватит, Бен, – крикнула Эмма. – Мадам отдыхает в музыкальной комнате.

Бен затряс головой и затопал ногами, и в этот момент Эмма увидела фары машины доктора Саммерса, въехавшей по подъездной аллее и остановившейся у ворот. Бен, должно быть, услышал приближающийся автомобиль и пытался об этом сообщить.

Она подождала на крыльце, пока доктор появится из тумана и моросящего дождя.

– Прости, не мог приехать раньше, – сказал он, когда она открыла дверь. – Чертовски трудный день. Здравствуй, мавр.

– О, я так рада, что вы приехали. На этот раз это действительно срочно, хотя, когда я звонила, я еще не знала об этом. Она жалуется на боль в паху. Мне это очень не нравится. Бен, не трогай дверь на улицу! – Бен продолжал указывать рукой на сад, складывая губы, чтобы опять произнести какое-то ругательство. – Не обращайте на него внимания, он любит покрасоваться. – Она открыла дверь в музыкальную комнату. Над диваном по-прежнему горел свет, но среди подушек спала только свернувшаяся клубком Фолли.

– Она, должно быть, поднялась к себе, – сказала Эмма. – Похоже, что ей плохо. Неважно, что она пытается это скрыть. Я вас позову.

Перепрыгивая через две ступеньки, она взбежала наверх и зашла в спальню бабушки. Свет не горел, постель не была расстелена. Неужели она ушла в игровую комнату или к Дотти? Эмма спустилась в холл. Бен вновь пытался открыть дверь на улицу, жестикулируя и шевеля губами. И тут Эмма заподозрила неладное. То же самое мальчишка делал и на подоконнике в библиотеке. Окно выходило на смотровую площадку и вспаханное поле за каменной оградой. Эмма вошла в прихожую и включила свет. Домашние туфли Мад аккуратно стояли у стены. Сапоги, непромокаемый плащ и кепка исчезли. О, нет… Эмма вернулась в холл и в бессилии развела руками.

– Бесполезно, – сказала она. – Она нас обманула. Вся эта история с болью в паху – чудовищная ложь, чтобы сбить меня со следа. Что же нам теперь делать, Господи Боже мой?

Бевил Саммерс поднял брови:

– Не будем вмешивать Господа, хорошо? Попробуй объяснить толком, в чем дело.

Эмма продолжала, как не слыша:

– Когда я ее коснулась, она даже поморщилась, сказала, что хочет отдохнуть, попросила присмотреть за детьми. – Эмма остановилась на середине фразы. – Правда, она довольно неожиданно сказала, что у нее болит…

– Конечно, – сказал доктор. – Ты уже должна достаточно хорошо изучить свою бабушку, чтобы разобраться, когда она что-нибудь затевает. Я-то ее знаю. – Он вздохнул. У него был трудный день, и это было заметно. – Так или иначе, ты хочешь сказать, что ее нет дома? Она ушла в такую погоду на улицу?

– Боюсь, что да. Нету сапог и плаща. Конечно, она нарочно подстроила, чтобы вы не смогли ее удержать.

– А почему я должен ее удерживать? Прогулка по саду ей не повредит.

Эмма удивленно посмотрела на него. Ну конечно, он не понимает. Она же ему не рассказывала.

– Мад ушла не на прогулку по саду. Она и еще примерно тридцать фермеров задумали нечто ужасное. Называется операция «дерьмовозка». Я не могла говорить об этом по телефону.

Настала очередь Бевилу Саммерсу удивленно смотреть на нее. Потом он пожал плечами и протянул руку за плащом, который он только что снял.

– В таком случае, – сказал он, – нам лучше ее разыскать. Надень пальто и иди в машину. Если в окрестностях много патрулей коммандос, нас ждут серьезные неприятности.