Глава 20
Луиза де Лавальер: прекрасная хромоножка

Луиза де Лавальер родилась 6 августа 1644 года в Турени, в небогатой многодетной семье. С раннего детства она обожала лошадей. Луиза великолепно держалась в седле, ежедневно, в любую погоду, совершала многочасовые конные прогулки и даже умела объезжать молодых непокорных животных. И это пристрастие привело к несчастью: в возрасте одиннадцати лег Луиза упала с коня, сломала ногу и повредила позвоночник. Нога срослась не совсем правильно, и до конца жизни у Луизы сохранялась довольно заметная хромота. Что, впрочем, никак не повлияло на любовь Луизы к лошадям, потому что объезжать молодняк девушка научилась уже после того рокового падения. Правда, травма повлияла на ее характер: застенчивая от природы, девочка очень стыдилась своего физического недостатка, и в отрочестве, когда к ее сестрам начали ездить молодые люди, Луиза полюбила уединение, сделалась молчалива, старалась держаться незаметно, и даже одевалась со всей возможной скромностью — всегда в белое и серое, не признавая живых ярких красок.

Уже тогда она начала подумывать об уходе в монастырь, считая, что никогда не будет любима и никогда не выйдет замуж. Будучи истово-религиозной, Луиза выбрала для себя женский орден с самым строгом уставом: орден босоногих кармелиток.

Но судьба распорядилась иначе: именно религиозность и скромное, сдержанное поведение девушки привлекло к ней внимание герцогини де Сен-Реми. Луиза приходилась ей дальней родственницей, и герцогиня, желая облагодетельствовать застенчивую малышку, рекомендовала ее королеве-матери Анне Австрийской в качестве фрейлины для ее невестки, молодой королевы Марии-Терезии, славившейся своею набожностью. Королева-мать ответила благосклонно, и герцогиня де Сен-Реми пригласила Луизу в свой дом, чтобы обучить светским манерам и поведению, принятому при дворе. Луиза оказалась плохой ученицей: она была слишком простодушна и искренна, чтобы научиться той утонченной хитрости, которая была необходима, чтобы выжить при дворе и выслужиться перед сильными мира сего.

Зато в доме герцогини де Сен-Реми Луиза обрела первую в своей жизни подругу: она познакомилась с Орой де Монтале, другой бедной родственницей герцогини, тоже ожидавшей места фрейлины — правда, в свите «младшей» невестки королевы-матери: в свите Генриетты Английской. Луиза и Ора были различны между собой в той же мере, в какой различались между собой принцессы, в чьих свитах им предстояло служить. Застенчивая белокурая Луиза была как лед, веселая черноволосая Ора — как пламень, но, говорят, противоположности притягиваются, к тому же они были почти одного возраста, а в доме герцогини де Сен-Реми других молодых женщин не было. Луиза привязалась к Оре со всей искренностью, на которую способно было ее любящее сердце: сестры никогда не обращали на Луизу ни малейшего внимания, а эта девушка готова была беседовать с ней часами.

И здесь же, в доме герцогини де Сен-Реми, Луиза пережила первый в своей жизни коротенький роман: в нее влюбился сын одного из соседей и даже предложил ей руку и сердце, чего Луиза никогда не ожидала. Молодые люди обменялись несколькими письмами, Луиза уже готова была принять предложение юноши… Но потом — отказала. Из любви к подруге и из благодарности к своей покровительнице. Ведь если бы она вышла замуж, ей пришлось бы расстаться с Орой де Монтале. И это разочаровало бы герцогиню де Сен-Реми, желавшую иметь «своего человека» в свите молодой королевы и даже заказавшую для Луизы новый гардероб.

Впоследствии эта история легла в основу романа Александра Дюма «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя». Правда, в романе герцогиня де Сен-Реми приходится Луизе матерью. А несчастный молодой человек — Рауль, сын Атоса — любит Луизу всей душой и не мыслит себе жизни без нее. В реальности все было куда банальнее — и гораздо печальнее.

В семнадцать лет Луиза оказалась при дворе.

Правда, место фрейлины в свите молодой королевы было уже занято, поэтому обе девушки — и Ора де Монтале, и Луиза де Лавальер — поступили на службу к Генриетте Английской.

Можно ли сказать, что им повезло? Оре де Монтале — безусловно. А вот Луиза, возможно, была бы при дворе королевы более счастлива. Образ жизни Марии-Терезии больше соответствовал ее темпераменту.

Молодая королева была уныла и религиозна, а единственными развлечениями, которые она признавала, были игры карликов, приехавших вместе с ней из Испании.

Воспитанная в строгости мадридского двора, Мария-Терезия никак не могла привыкнуть к французской свободе нравов и чувствовала себя чужой. К тому же она все еще плохо говорила на французском языке. «Спокойная и добродетельная, но в то же время немного скаредная и ворчливая, большую часть своего времени Мария-Терезия проводит в своих покоях в окружении испанских фрейлин, горничных и мопсов, — пишет Ж.-К. Птифис, — без сомнения, королева глубоко набожна. Она навещает бедняков и больных, покровительствует множеству монастырей и снабжает их деньгами».

При дворе герцогини Орлеанской было гораздо веселее. Генриетта окружала себя самыми элегантными кавалерами и самыми красивыми девушками, приближала к себе поэтов и драматургов, и в ее свите жизнь буквально кипела: с утра до вечера — купания, охоты, ловля бабочек, танцы, любительские спектакли.

Неизвестно, любила ли Луиза де Лавальер короля до того, как Генриетта выбрала ее на роль «ширмы».

Существует легенда, якобы королю удалось подслушать разговор между мадемуазель де Лавальер и ее подругой, в котором Луиза признавалась в своей любви к нему, будто с этого момента и начал король по-настоящему ею интересоваться. Об этом писала мадам де Жанлис. Александр Дюма также использует эту легенду в своем романе.

— Какой же идеал?

— Значит, он все-таки есть?

— Право, — воскликнула выведенная из терпения Лавальер, — я решительно не понимаю вас. Ведь и у вас есть сердце, как у меня, и есть глаза, и вдруг вы говорите о господине де Гише, о господине де Сент-Эньяне, еще о ком-то, когда на балу был король.

— Король! — вскричали в один голос Монтале и Атенаис.

— Да, да! Король! — прошептала она. — Разве, по-вашему, кто-нибудь может сравниться с королем!

— Пожалуй, вы были правы, мадемуазель, когда сказали, что у вас превосходное зрение; вы видите далеко, даже слишком далеко. Только, увы, король не из тех людей, на которых могут останавливаться наши жалкие взоры.

— Вы правы, вы правы! — вскричала Луиза. — Не все глаза могут безопасно смотреть на солнце; но я все-таки взгляну на него, хотя бы оно и ослепило меня».

Любила ли Луиза на самом деле Людовика прежде, чем он начал за ней ухаживать, — неизвестно.

Скорее всего, если исходить из логики характера Луизы де Лавальер, можно предположить, что она не дерзнула бы даже мечтать о короле, не помыслила бы о том, чтобы влюбиться в него. Но, заметив внимание самого могущественного человека Франции к своей скромной персоне, ответила на его интерес — самой горячей любовью, какую только можно себе представить. Только благодарности в ее любви было больше, чем страсти…

Луиза долго не соглашалась принять короля в своей комнате. Любовь боролась с целомудрием, и первое время побеждало целомудрие, хотя король, все более распаляясь из-за неприступности своей избранницы, проявлял чудеса изобретательности — и один раз даже влез в открытое на ночь окно. Но Луиза продолжала сопротивляться, хотя уже тогда при виде короля заливалась краской и не могла оторвать от него наивно-восторженного взгляда. Подарков от короля она не принимала — только цветы и нежные записки, которые бережно сохраняла между страницами молитвенника. Король умилился до глубины души, узнав от Оры де Монтале, где именно храпит Луиза его письма.

Как-то раз, во время прогулки, группу придворных во главе с королем застиг ливень. И тогда король снял свою роскошную широкополую шляпу и держал ее над головой Луизы, словно зонт. Придворные и сама Луиза были просто потрясены подобной жертвенностью со стороны короля. Людовик действительно промок при этом до нитки, но был вознагражден: под шум низвергающейся с небес воды Луиза отдалась ему в искусственном гроте, где они вдвоем укрылись от дождя.

Луиза де Лавальер не была красавицей и не могла сравниться с Генриеттой Английской остроумием и грациозностью, но мало кто из современников не упоминал в своих мемуарах о ее необыкновенном очаровании.

Госпожа де Келюс писала, что «голос ее проникал в самое сердце».

Принцесса Палатинская утверждала, что «словами невозможно передать волшебство ее взгляда».

Кроме того, в семнадцатом веке еще ценились красота души и целомудрие, а посему у Луизы де Лавальер были некоторые преимущества перед другими дамами.

Людовик XIV умел любить сильно и даже самоотверженно — настолько, насколько вообще король может быть самоотверженным. И теперь «король-солнце» влюбился в невзрачную фрейлину, назначенную его прекрасной и царственной любовницей в качестве «ширмы» для их романа. И не преминул сообщить об этом самой Генриетте, заявив, что «они рискнули сделать ставку в опасной игре — и проиграли».

Генриетта была глубоко огорчена.

Принцесса считала, что в этой игре проиграла только она.

Впрочем, не она одна: вторым рискнувшим — и проигравшим — стал суперинтендант финансов, богатейший человек Франции, вице-король двух Америк Николя Фуке.

Неизвестно, действительно ли он воспылал страстью к Луизе или просто пытался установить с нею дружеские отношения, чтобы через нее оказывать влияние на короля.

Как-то раз он предложил Луизе двадцать пять тысяч пистолей «в подарок» — но Луиза подарка не приняла, заявив, что «даже за двести пятьдесят тысяч ливров она не сделает неверного шага».

Другой раз, пригласив короля с придворными в свой великолепный дворец в Воле-Виконт, Фуке принялся ухаживать за Луизой, нашептывая ей комплименты и уверяя в своей безграничной преданности.

И первое, и второе было ошибкой.

Луиза рассказала королю о деньгах, а ухаживания Фуке король лицезрел лично, что вызвало у него глубочайшее недовольство.

Кроме того, король злился на то, как щедро черпает Николя Фукс из вверенной ему казны деньги для того, чтобы покупать себе земли, дворцы, произведения искусства, любовниц и сподвижников… Дворец в Во-ле-Виконт, где суперинтендант принимал короля, и роскошное празднество, устроенное в его честь, были лишним подтверждением подозрению в казнокрадстве. Король уже давно подумывал избавиться от Фуке, тем более, что незадолго перед смертью, это советовал ему сделать Мазарини. И вот — ухаживания за Луизой стали последней каплей. Фукс оказался в тюрьме.

Луиза, по наивности своей не видевшая других причин для ареста Фуке, кроме королевской ревности, молила за «несчастного». Но в первый раз за время их с королем романа просьбы Луизы остались без внимания. Король конфисковал дворцы и земли Фуке. И посему ни в коем случае не желал помиловать бывшего суперинтенданта.

Фуке был арестован в Нанте 5 сентября 1661 года Шарлем де Бац-Кастельмором, — знаменитым героем романа Александра Дюма, младшим лейтенантом первой роты королевских мушкетеров. Фуке обвинили в растрате, а также в оскорблении его величества — за строительство укреплений Бель-Иль без королевского разрешения. Людовик так сильно ненавидел Фуке, что дал понять судейским, что желал бы смертной казни для бывшего генерального контролера финансов, но у тех не поднялась рука принять такое жестокое решение. Фуке был приговорен к вечному изгнанию. Однако Людовик все же вмешался и ужесточил приговор, — заменив его на пожизненное заключение. Фуке был заключен в тюрьму Пиньероль, где содержался последние 15 лет своей жизни в довольно суровых условиях. Ему не разрешали писать, ему было запрещено видеться с семьей. Только под конец его жизни, король немного смягчился, и в 1679 году Фуке было позволено свидание с женой и дочерью.

Несмотря на всю свою любовь к королю, Луиза де Лавальер мучительно переживала свое грехопадение.

Для угрызений совести ей хватило бы уже самого факта утери непорочности и внебрачной связи. А тут еще откровенное недоброжелательство, высказываемое герцогиней Орлеанской, у которой Луиза по-прежнему служила. Принцесса не могла простить своей фрейлине «предательства» и беспрестанно шпыняла ее при всяком удобном случае. Это отношение переняли и фрейлины принцессы, так что жизнь Луизы при дворе была бы совершенно невыносимой, если бы не любовь короля, которая сама но себе казалась молодой женщине наградой за любые страдания.

Луиза старалась встречаться с королем тайком и не в своих покоях, а ночью на аллее Фонтенбло или в покоях его друга, графа де Сент-Эньяна. Но все равно весь двор знал об их связи.

Переживания добродетельной фаворитки были столь сильны, что в объятиях Людовика она частенько плакала от стыда или принималась молиться. Что также стало известно всем придворным, — благодаря излишней откровенности ее подруги, Оры де Монтале, не раз стоявшей «на страже» во время свиданий Луизы с королем.

Луиза считала, что день ото дня губит свою бессмертную душу и во время торжественных молебнов в роскошной часовне в Фонтенбло не могла сдержать слез. Чему свидетелем был опять же весь королевский двор.

Мадам де Моттевиль писала о Луизе, что «при виде королевы она бледнела и начинала дрожать».

Луиза даже умоляла своего царственного любовника сохранять верность супруге до рождения младенца. Но Людовик XIV, разумеется, не согласился. Тем более, что теперь он считал своим долгом печься о здоровье будущего наследника в большей мере, чем о счастье его матери, и вообще перестал посещать покои Марии-Терезии.

1 ноября 1661 года королева родила сына.

Все время пока длились роды, король находился рядом с ней и очень трогательно о ней заботился. Но внимание его к супруге не продлилось долго. И, хотя роды прошли легко, несколько месяцев после король отказывался от визитов на супружеское ложе из фальшивой заботы о здоровье Марии-Терезии, которой следовало оправиться после перенесенных страданий.

За время беременности королевы и в последующие месяцы Людовик и Луиза еще больше привязались друг к другу. Они жили почти как супруги, и Луиза решилась наконец принимать короля в своей комнате. Король и фаворитка были привязаны друг к другу настолько, что даже условились, что при любой размолвке они не лягут спать прежде, чем объяснятся друг с другом. И они соблюдали это условие до того дня, когда ко двору прибыл тот самый единственный в жизни Луизы мужчина, который ухаживал за ней когда-то и изъявлял желание на ней жениться.

Предприимчивый провинциал сразу смекнул, какие выгода может сулить знакомство с королевской фавориткой, и поспешил напомнить о себе через Ору де Монтале.

Но Луиза предпочла сразу же отказать молодому человеку в своей дружбе и покровительстве. Она даже передала Оре все те письма, которые он когда-то написал, и попросила вернуть свои.

Ора забрала у провинциала письма Луизы, но ее письма отдавать ему и не думала: повинуясь каким-то своим, не слишком благородным расчетам, она отнесла всю пачку королю. Неизвестно, что именно наговорила мадмуазель де Монтале, но ревнивый Людовик был взбешен. Он буквально швырнул в лицо Луизе все эти письма… А вечером не пришел в ее комнату. Напрасно Луиза прождала его до утра.

На рассвете, решив, что король разлюбил ее и покинул, в совершеннейшем отчаянии, Луиза накинула на себя самый скромный плащ, прикрыла лицо капюшоном, вышла из дворца Тюильри и пешком пошла в монастырь Шайо.

Настоятельница была потрясена, когда увидела перед собой придворную даму в изысканном платье под старым плащом, заплаканную, растрепанную после бессонной ночи. Она не знала, как ей поступить, но разрешила Луизе помолиться в часовне монастыря. Отчаяние молодой женщины было так велико, что она ничком легла на холодные каменные плиты перед статуей мадонны и так пролежала много часов, молясь и плача.

Тем утром Людовик, ничего не подозревая, принимал в Лувре посла Испании дона Кристобаля де Гавериа. Зал был полон придворных, которые тихо переговаривались между собой, стараясь не мешать беседе короля с послом. И вдруг граф де Сент-Эньян — некогда предоставлявший свою комнату в Тюильри для свиданий короля с Луизой — громко воскликнул: «Как?! Лавальер решила постричься в монахини?!» По свидетельству присутствовавшего там господина де Бюсси-Эньяна, король побледнел, прервал беседу с послом и попросил графа де Сент-Эньяна повторить сказанное. Затем потребовал заложить карету… Не дождался, вскочил на чью-то уже оседланную лошадь и во весь опор поскакал в Шайо.

Прибытие короля переполошило весь монастырь. Людовик буквально ворвался в часовню — и увидел Луизу, лежавшую на полу с раскинутыми крестом руками. У нее даже не было сил подняться на ноги. Король поднял ее, но она продолжала рыдать и умоляла его величество оставить ее здесь, говорила о мучавшем ее стыде, о дурном отношении со стороны герцогини Орлеанской и остальных фрейлин. Король тоже растрогался, на глазах у него появились слезы. И он буквально силой, подняв на руки, унес Луизу из монастыря.

Они вернулись в Тюильри вместе, в карете короля.

Выйдя из кареты, король поцеловал Луизу и направился к Генриетте. Впервые он говорил так сурово со своей бывшей любовницей… Он приказал ей впредь относиться к Луизе со всей возможной заботой и любовью и заявил даже, что от отношения Генриетты к Лавальер зависит его, короля, отношение к самой Генриетте.

Принцессе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

Весной 1663 года Луиза де Лавальер почувствовала себя беременной. Это открытие потрясло бедняжку: если прежде она хотя бы внешне соблюдала приличие, то теперь ее позор будет очевиден.

Король, напротив, несказанно обрадовался этой новости. Он мог бы выдать фаворитку замуж, чтобы «прикрыть грех», но Людовик был слишком сильно влюблен и не желал ни с кем делить Луизу.

Оставаться при дворе она больше не могла, и по ее просьбе король купил ей маленький одноэтажный особнячок рядом с Пале-Роялем. Людовик хотел бы приобрести для возлюбленной целый дворец, но Луиза сама просила его о соблюдении скромности и тайны.

В ту пору король воевал с герцогом Лотарингским и не мог находиться рядом с Луизой в последние месяцы беременности и во время родов. Заботы о ней он поручил своему министру Кольберу, и тот выполнил указания короля безупречно — с точки зрения сохранения тайны, но слишком жестоко по отношению к Луизе и ее ребенку. В три часа утра 19 декабря Луиза де Лавальер родила королю сына, нареченного Шарлем, а уже в шесть часов утра того же дня по приказу Кольбера ребенка отняли у матери и препоручили доверенным людям — торговцу Бошаму и его жене, которые и были вписаны в церковную книгу как его родители.

Луиза после родов чувствовала себя очень плохо, к тому же у нее «перегорело в груди молоко» и поднялась температура. Но, узнав от горничной, что по Парижу ходят слухи, что у короля родился внебрачный сын, Луиза решила, что должна опровергнуть все подозрения относительно себя, и 24 декабря, слабая, мучимая болью и жаром, едва держась на ногах, она отстояла рождественскую мессу в часовне Кенз-Вен. Только вот обмануть придворных ей не удалось: скорее, ее нынешнее состояние было лишним доказательством их подозрений. Дамы и господа переглядывались и ухмылялись, и под конец службы окончательно измученная Луиза не могла сдержать слез.

Впрочем, она пролила уже много слез из-за своей любви к королю, и еще больше ей суждено было их пролить.

Зиму Луиза провела в своем маленьком особнячке, а весной вернулся король и ей пришлось подчиниться его воле: Людовик требовал, чтобы Луиза переехала в Версаль, в специально отведенные для нее покои. Теперь она была «официальной фавориткой», король не желал скрывать свои отношения с ней и устраивал один за другим праздники, балы и спектакли, чтобы развлечь Луизу. Правда, развлекали эти праздники кого угодно, кроме той, ради которой устраивались. Луиза по-прежнему терзалась стыдом. К тому же она снова была беременна.

Ее второй сын, Филипп, родился в том же маленьком особнячке, с соблюдением всех предосторожностей для сохранения тайны, и был передан на воспитание горожанину Франсуа Дерси и его супруге, доверенным людям министра Кольбера. Но во время рождения этого ребенка она была уже не одинока: Людовик находился рядом с Луизой — в той же комнате, пытаясь поддержать ее и утешить.

Роды были тяжелые, Луиза страдала невыносимо, и в какой-то момент потеряла сознание.

Госпожа де Шуази, принимавшая роды, в испуге воскликнула: «Она умерла!»

А король разрыдался и, целуя бесчувственную Луизу, сказал: «Возьмите все, что у меня есть, только верните мне ее…»

Еще через год Луиза родила королю еще одного ребенка — дочь Мари-Анн.

А в 1665 году ее звезда начала клониться к закату, потому что у короля появилась еще одна любовница — Атенаис де Монтеспан.

Король продолжал любить Луизу, но, видимо, ему уже прискучила ее слезливая добродетель. Госпожа де Монтеспан никогда не отличалась целомудрием и чистотой помыслов. Она была ослепительно красива, остроумна и очень искусна в любви, в чем успели убедиться многие придворные, прежде чем на нее обратил внимание король.

Но, надо сказать, это произошло не вдруг. Атенаис давно мечтала о том, чтобы стать фавориткой короля и добивалась внимания Людовика всеми возможными и невозможными способами. И весной 1665 года еще было не совсем понятно, кого же он выберет… Вместо того чтобы оставить Лавальер и обратить все свои помыслы к Монтеспан, его величество даровал Луизе титул герцогини, подарил ей несколько поместий, а главное — признал Мари-Анн своей дочерью. Оба мальчика к тому времени умерли.

Впрочем, Атенаис недолго тревожилась.

Началась Война за испанское наследство, которую Людовик XIV вел от имени своей жены Марии-Терезии. Молодой король представлял себе войну увеселительной прогулкой и отбыл к месту сражений в сопровождении не только придворных, но даже дам, музыкантов и актеров.

Атенаис де Монтеспан поехала с ними.

Луиза де Лавальер, снова беременная, осталась в Версале.

Начало войны действительно напоминало игру. Король с войсками находился на границе, но иногда наезжал в Компьен, где остались дамы во главе с королевой Марией-Терезией и мадам де Монтеспан. Мария-Терезия еще не догадывалась о связи короля с Монтеспан и радовалась тому, что здесь нет Луизы.

А Луиза опять страдала — теперь не из-за стыда, а из страха за жизнь короля и за свое будущее.

В какой-то момент ее беспокойство достигло критической точки и она решилась ехать в расположение войск, чтобы увидеть короля, пусть даже это вызовет его гнев.

И она поехала.

Ее появление в Компьене вызвало ярость королевы. Мария-Терезия была так сердита, что даже потеряла контроль над собой и не смогла соблюсти хотя бы внешние приличия: она демонстративно отворачивалась, когда видела Луизу, и приказала своему дворецкому не подавать Луизе еды за общим обедом. Впрочем, дворецкий ослушался приказа королевы, боясь гнева короля.

Людовик с войском находился в Авене и оттуда написал жене, что она с дамами может прибыть, потому что непосредственной угрозы со стороны противника здесь нет, а природа — великолепна. И королева отправилась в путь, а следом за ней — и Луиза.

И вот в Авене, на склоне холма, развиралась сцена, долгое время занимавшая почетное место в сборниках исторических анекдотов и отраженная во многих романах.

При виде короля, скачущего верхом в сопровождении придворных, и Мария-Терезия, и Луиза де Лавальер приказали кучерам гнать кареты во весь опор. Каждая хотела первой поприветствовать короля. Причем королева, увидев, что карета фаворитки вырвалась вперед, кричала солдатам: «Остановите ее! Остановите!»

Надо ли говорить, как недоволен был этой сценой король?

С этого дня началось охлаждение его чувств к Луизе.

Людовик всегда с почтением относился к матери и старался не особенно ее огорчать. Пока Анна Австрийская была жива, при дворе еще сохранялась хотя бы какая-то видимость соблюдения приличий. Но как только ее не стало, король почувствовал себя совершенно свободным и не оглядывался уже ни на кого. Он мог теперь не скрывать своих отношений с фаворитками и не задумываться над тем, как огорчает пренебрежением свою жену.

В день смерти Мазарини Анна Австрийская надела траур — черное саржевое платье, заменила все свои украшения одними простыми четками, и начался последний — молитвенный — период ее жизни. Она не скрывала своей скорби по возлюбленному и не снимала траур до самой смерти. Она бесконечно молилась и заставляла молиться своих фрейлин, она принялась поститься, читала нотации Людовику и Филиппу, сетуя на их безнравственность…

В 1664 году у Анны Австрийской открылся рак груди.

Лечил ее знаменитый тогда врач Жандрон, лечил неудачно — да, впрочем, рак и по сей день не умеют лечить, что же говорить о XVII столетии? Болезнь расползалась, разрушая некогда прекрасное тело. Анне сделали операцию — очень неудачно, на прооперированном участке осталась незаживающая рана, беспрестанно истекавшая гноем и источавшая зловоние. Анна Австрийская, так ценившая красоту своего тела, обожавшая изысканные ароматы, страдала под конец жизни не только физически, но и морально: она видела, что приближенные брезгуют ею. День и ночь сжигались в ее опочивальне драгоценные курения из ее коллекции — но ничто не могло заглушить запах гниющей заживо плоти. Но королева принимала страдания со смирением, подобающим истинной христианке: она считала, что таково наказание Божие за то, что она так холила свое тело…

20 января 1666 года королева Франции Анна Австрийская скончалась. Согласно ее завещанию, похороны были монашески скромными, что возмутило послов европейских держав, присутствовавших при погребении.

3 октября 1667 года Луиза де Лавальер родила королю еще одного сына, впоследствии известного под именем графа де Вермандуа. Этого ребенка также забрали и пристроили верным людям. Преданная любовница, в целом набожная и добродетельная женщина, Луиза де Лавальер была удивительно безразлична к своим детям. Впрочем, каждый рожденный ею от короля ребенок казался ей не плодом любви, а живым свидетельством ее падения.

Король же в то время все ночи проводил у мадам де Монтеспан.

Луиза не пыталась бороться за свое счастье — она просто не умела бороться.

Она готова была стерпеть от короля все, что угодно. Стерпела даже то, что он поселил ее и Атенаис в смежных покоях в замке Сен-Жермен, с целью «сохранения чести мадам де Монтеспан и тайны их отношений». Атенаис была замужем за маркизом де Монтеспан, и король предпочитал, чтобы придворные думали, что он идет к Луизе, о чести которой он уже вовсе не заботился, когда он поднимался к дамам на второй этаж. Король требовал, чтобы Луиза и Атенаис сохраняли видимость добрых отношений, и изо дня в день они втроем прогуливались по парку, играли в карты, ужинали, болтали о пустяках… А на ночь король шел к Атенаис. Сердце Луизы обливалось кровью, но она терпела, потому что так хотел король. Атенаис низвела ее до положения своей горничной — Луиза стерпела и это.

Отношения Луизы с королем начались тогда, когда она играла роль «ширмы» во время его романа с Генриеттой Английской. Теперь ей снова пришлось играть роль «ширмы». Луиза считала, что это — Божья кара, и принимала все испытания со смирением, приличествующим доброй христианке.

И, разумеется, весь этот наивный маскарад, придуманный королем, никого не обманул: придворные все знали. Хотя бы потому, что Монтеспан и не думала что-либо скрывать. Она гордилась своей связью с королем.

В конце марта 1669 года мадам де Монтеспан родила прелестную девочку, которую отдали на воспитание почтенной вдове-аристократке — Франсуазе де Ментенон. Тогда король и предположить не мог, что скромная и набожная мадам де Ментенон станет его последней любовью и его тайной женой. Она проявила столько заботы о дочери короля, что в конце февраля 1671 года ей доверили еще одного ребенка — теперь уже сына.

Весной 1673 года терпение Луизы де Лавальер иссякло, и она тихо, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, отбыла в женский монастырь в Шайо — в тот самый, из часовни которого ее когда-то вынес на руках влюбленный Людовик.

Король узнал эту новость в тот миг, когда садился в карету с мадам де Монтеспан и мадам де Монпансье, чтобы ехать на бал в Тюильри. Король был искрение огорчен. Ему не хотелось отпускать от себя Луизу. Он попросил Кольбера вернуть ее. А сам отправился на бал. Когда он вернулся, Луиза уже ждала его в своих покоях.

Но надежд на возвращение любви короля не оставалось. Это видели все — и даже королева Мария-Терезия, прежде пылко ненавидевшая Луизу де Лавальер, начала приглашать ее к себе, чтобы побеседовать о религии и вместе поплакать из-за неверности короля. Да, они плакали о нем вдвоем и вдвоем за него молились.

18 декабря 1673 Атенаис родила королю еще одну дочь, и король приказал Луизе присутствовать на крещении в качестве крестной матери. Это было последней каплей, и Луиза решила проявить неповиновение и любой ценой избежать участия в церемонии.

На следующий же день, 19 декабря, она снова отправилась в монастырь — только теперь не в Шайо, где ее легко отыскали бы, а в монастырь босоногих кармелиток в предместье Сен-Жак. Настоятельница выслушала ее… И прогнала, заявив, что кармелиткой может стать только девушка с незапятнанной репутацией.

Опозоренная, Луиза вернулась в Сен-Жермен, но с того дня каждый день она ездила к монастырю кармелиток и часами стояла на коленях перед порогом. Ей все-таки пришлось быть крестной матерью дочери короля и Монтеспан, но Луизу это уже не волновало. У нее появилась новая, благая цель.

Через два месяца настоятельница, потрясенная таким упорным раскаянием, согласилась в качестве исключения принять Луизу де Лавальер в число своих сестер во Христе. И Луиза, надев власяницу под придворное платье, принялась улаживать свои земные дела. Она написала завещание, раздала бедным часть своего имущества, попрощалась с королевой — ей одной Луиза рассказала о принятом решении.

19 апреля 1675 года, в последний раз отстояв рядом с королем мессу, Лавальер уехала в монастырь.

Тем же вечером она впервые надела на себя грубые одеяния монахини и босиком вошла в холодную келью, где ей предстояло прожить остаток жизни и умереть.

Луиза прошла послушание в монастыре, вставая в пять утра и ложась в одиннадцать вечера, поднимаясь на полуночную молитву, не отказываясь ни от какой работы. Она поражала монахинь своей выносливостью, набожностью и самоотречением. Обычно послушание длилось несколько лет, но настоятельница, почувствовав в Луизе «подлинную святость», сократила срок.

Луиза де Лавальер приняла пострижение 2 июня 1675 года под именем сестры Луизы.

Она прожила в монастыре тридцать шесть лет, ежедневно молясь о том, чтобы Господь отпустил все грехи королю, и если кара за эти грехи неизбежна, то пусть она падет не на самого Людовика, а на нее, Луизу, его преданную рабу… Когда король совершал какое-либо прегрешение, весть о котором доходила до монастыря, Луиза выдерживала многодневный «сухой пост», отказываясь от еды и воды ради искупления его греха.

Она становилась все набожнее с каждым годом и все больше раскаивалась в грехах юности. Когда в 1683 году погиб на дуэли ее младший сын, граф де Вермандуа, Луиза сказала епископу: «Столько слез по поводу смерти сына, рождение которого я еще недостаточно оплакала!»

В монастыре Луиза написала книгу «Размышления о милосердии Божьем», которая пользовалась популярностью среди религиозных людей еще два века спустя.

Сестры-монахини считали Луизу святой и говорили, что, когда она умерла в 1710 году, тело ее источало благоухание и было окружено сияющим ореолом…

Королева Мария-Терезия посетила Луизу в монастыре один раз — в 1676 году.

Король не посетил ее ни разу.