30. СЛАВЯНЕ СРЕДИ ДРЕВНИХ ИСТОРИЧЕСКИХ НАРОДОВ

Вопрос о месте и времени выделения славян из прочих индоевропейских народов всегда относился к идеологически заострённым вопросам. Вероятно, он таким останется ещё долго. Несмотря на неоспоримые доводы лингвистов, утверждающих, что формы, характерные для славянских языков, появляются не позднее II тысячелетия до н. э., по сей день во многих учебниках историю славян начинают только с первых веков н. э. А во многих учебных атласах территорию древних славян рисуют ограниченной узкими рамками Белорусского Полесья, Украинского Прикарпатья или долины Вислы в Польше.

Один немецкий учёный хорошо выразился о такой ситуации, что немцы, образно говоря, хотели бы утопить всех древних славян в болотах Полесья, а славяне всех германцев в устье Рейна. Однако это напрасный труд, поскольку ни те ни другие там не поместятся.

Многие учёные уже давно подчёркивали, что факт внезапного появления на обширном пространстве Восточной Европы в VI веке н. э. народа под именем славяне нельзя упрощённо понимать как взрывную этническую миграцию из небольшого ядра. В данном случае мы имеем дело не с миграцией, а с появлением на широкой территории общего этнического самосознания племён, доселе слабо осознававших своё родство. Этот феномен напрямую связал с процессом этногенеза на стадии разложения первобытнообщинного строя, развернувшимся тогда у славян, как он в разное время протекал у всех исторических народов. Этнические славяне, безусловно, жили на большей части той территории, где их впервые отмечают письменные свидетельства, и раньше. Но они были известны древним авторам под иными именами, а общего суперэтнического наименования у них ещё не было. До поры до времени, как подчёркивает Трубачёв, славяне (или, если угодно, праславяне) прекрасно без него обходились: «Этнонимия… представляет собой относительно самый молодой раздел ономастики». О том, что славяне в древности звались иначе, говорят и сами византийские и западноевропейские авторы VI века, упоминая имена венедов и антов. Эти этнонимы явно неславянского происхождения, и неизвестно, сами ли славяне так себя называли или же только их соседи. Были, вероятно, и другие праславянские этнонимы.

«Общеизвестный факт древнего наличия самоназвания slovĕne говорит о древнем наличии адекватного единого этнического самосознания… и представляется нам как замечательный исторический и культурный феномен», — пишет Трубачёв. О том, что древнее имя народа было именно словене, а не славяне, говорит сохранение этого имени в такой форме у двух современных славянских народов, а также у одного народа раннего Средневековья — у ильменских (новгородских) словен. «Славяне» как производное от «слава» — безусловно, позднейшая, чисто книжная этимология. Словене как говорящие словами, т. е. на понятном языке, противопоставлялись немцам — немым, не умеющим говорить понятно. Логика возникновения этнического самоназвания на основе такого противопоставления вполне соответствует первобытному сознанию с присущим ему разделением мира на «мы» и «они». Эта этимология настолько естественна и убедительна, что можно отбросить любые версии возможного происхождения самоназвания словепе из «послов венедов», как предлагал Б. А. Рыбаков, или из других сочетаний, использующих неславянские корни.

Не говорит против присутствия славян среди древних исторических народов и отсутствие у них типичных славянских личных имён. «У славян и антропонимия оказывается более молодой по составу и образованию на индоевропейском фоне, что вполне уживается с архаической характеристикой языка славян. Эту историческую особенность антропонимии упускают из виду… делая прямые заключения, скажем, на основе отсутствия славянских личных имён в античной северопонтийской эпиграфике об отсутствии в этих местах самих славян», — утверждает Трубачёв.

Поскольку однозначных письменных свидетельств о присутствии славян там или тут в древности мы не име-см, то древнейшая славянская история реконструируется на основе лингвистических следов контактов праславян с другими индоевропейскими народами. Эти реконструкции, надо сказать, далеко не бесспорны. Разные исследователи делают из них чуть ли не противоположные выводы.

Так, Б.В. Горнунг в работе «Из предыстории образования общеславянского языкового единства» (1963) утверждал, что «в славянских языках нет никаких древнейших черт, которые сближали бы их с древнейшими же чертами… италийских, кельтских, иллирийских, балтских языков и протогерманских диалектов». В то же время Трубачёв доказывает первичность центральноевропейских связей праславян, «преимущественно с древними италийцами», а также с иллирийцами и фракийцами. В дальнейшем на первое место выдвигаются связи древних славян с германцами, вместе с которыми (а также италийцами и венето-иллирийцами) они входят в обрисовываемый Трубачёвым на основе древнейших терминов ремесла «центральноевропейский культурный регион». Оба исследователя отвергают изначальную близость праславянского языка с балтским (тем более происхождение славянского и балтского из одного корня), доказывая позднее сближение этих языков (не ранее начала железного века). Балты в древности контактировали в основном с дако-фракийцами и анатолийцами, позже — с иранцами.

В гл. 5 мы отмечали, что имеются три основные концепции славянской прародины. Однако нет никаких причин противопоставлять их одна другой.

Трубачёв, в одной из своих ранних работ выделивший на Среднем Днепре район концентрации архаичных славянских гидронимов, первоначально настаивал на размещении здесь славянской прародины. Эту его версию использовал Б.А. Рыбаков даже после того, как сам Трубачёв от неё отказался. Согласно дальнейшему развитию концепции Трубачёва, скопление однородной топонимики отмечает район вторичной колонизации, а не «очаг возникновения, который по самой логике должен давать неяркую, смазанную картину, а не вспышку». Район среднего Днепра стал рассматриваться Трубачёвым как зона позднейшего расселения славян. Поиск славянской прародины он стал вести на Среднем Дунае.

О расселении славян с Дуная говорит древнерусская «Повесть временных лет» (ПВЛ). О Дунае поётся в народных песнях, в том числе восточных славян, в историческое время даже не живших на Дунае. Однако теория дунайской прародины славян долгое время не имела достаточного научного обоснования. В науке широкое распространение получила локализация славянской прародины к северу от Карпат, на территории современной Польши. Придерживавшийся её великий чешский славист конца XIX — начала XX века. Любор Нидерле вынужден был отметить наличие славянских топонимов, прослеживаемых по древнеримским источникам, к югу от Карпат, в Среднем Подунавье и на Балканах, в I–IV веках н. э. Но и он объяснял их появление инфильтрацией славян в эту историческую эпоху.

Трубачёв связал прародину славян с прародиной всех индоевропейцев, обосновав совпадение той и другой. Формирование праславянского этноса происходило на древней ИЕП, в пользу чего говорит позднее (сравнительно с другими индоевропейскими языками) выделение праславянского из общеиндоевропейского.

В IIІ-начале II тысячелетия до н. э. праславяне занимают бассейн Среднего Дуная к югу от Карпат и Судет. Во II тысячелетии до н. э. начинается их расселение к востоку от Карпат по нынешней Украине. В начале I тысячелетия до н. э. славяне расселяются к северу от Карпат и Судет по рекам Висле и Одеру.

ПВЛ упоминала о нашествии волохов на славян в глубокой древности. В науке это обычно трактовалось как свидетельство римского завоевания, которому подверглась часть славян (или как попытка летописца искусственно связать древнюю славянскую историю с историей античной цивилизации). Подтверждение находили и в обозначении Италии, итальянцев у современных западных славян как «Влохии, влохов», и в том, что волохами (влахами) на Балканах называют романизованных потомков не то иллирийцев, не то фракийцев (другое название этого народа — аромуны).

Однако было бы крайне странно, если бы летописец Нестор назвал римлян, или латинян, хорошо известных ему по истории, таким именем, как волохи. По мнению Труба-чёва, ПВЛ в данном случае свидетельствует об экспансии кельтов. Волохи — не кто иные как кельты, а сам этноним тождествен волькам, хорошо известным по античным источникам.

В VI–V веках до н. э. начинаются масштабные миграции кельтов из Западной Европы. На рубеже V–IV веков кельты (галлы) вторгаются в Среднюю Италию, временно захватывают Рим, обкладывают его данью. Волны кельтского нашествия в начале III века до н. э. докатываются до Малой Азии. Кельтская экспансия сдвинула с места многие народы. В конце II века до н. э. в пределы Римской державы вторглись племена тевтонов и кимвров. Традиция называет их германцами, однако учёные давно обратили внимание на явно негерманский характер этих этнонимов, а также на близость названия кимвров к киммерийцам, жившим в начале I тысячелетия до н. э. к северу от Чёрного и Азовского морей, и к кэмбриям в Британии.

С кельтами (галлами) связано появление одинаковых названий в разных регионах. В Малой Азии в начале III века до н. э. они основали государство Галатия, просуществовавшее больше двух веков, до римского завоевания. Западная Украина до сих пор сохранила название Галиция (возможно, опосредованно через древнерусский город Галич, названный так явно не без связи с древними обитателями этих мест), тождественное именованию Галисия на северо-западе Испании — древней Кельто-Иберии.

Этноним вольки Трубачёв связывает с древним общеиндоевропейским названием волка, звучавшим одинаково на разных языках (не того же ли корпя и название племени вольсков в Средней Италии, жившего по соседству с латинами?). Замена этого названия другими (например, в латинском на lupus) была связана с первобытным табу на «подлинное имя» зверя. Точно по той же причине в славянских языках первоначальное имя другого зверя, близкое к греческому arctos, сменилось эпитетом «ведающий про мёд». Волк был тотемным животным племени. С ним были связаны поверья об оборотнях и ежегодный ритуал, когда мужчины племени на несколько дней «обращались в волков».

Наличие такого ритуала у невров, отмеченное Геродотом, дало Трубачёву основание отнести этот парод также к кельтам. Невры, по Геродоту, жили к северу от скифов. Ряд эпитетов, указывающих на развитую у невров технику изготовления оружия и доспехов, по мнению Трубачсва, тоже говорит о принадлежности этого народа к кельтам с их высоким для своего времени оружейным ремеслом. Он считает, что этноним невры одного корня с нервиями — галльским племенем, жившим на территории нынешней Бельгии и Северной Франции.

Трубачёв полагает, что давление кельтов на славян вынудило последних в массе покинуть Подунавье и переселиться к северу от Карпат и Судет. Однако, на наш взгляд, нет оснований отрицать возможность славянского расселения к северу от Карпат и ранее. В частности, в связи с концепцией дунайской прародины славян не обязательно пересматривать установившуюся атрибуцию тшинецкой (XV–XII вв. до н. э.) и лужицкой (XII–IV вв. до н. э.) культур как праславянских. Обе точки зрения не исключают, а дополняют друг друга.

Вернёмся немного назад. Интересные параллели отмечаются Трубачёвым между балтскими языками и неиндоевропейскими (?) языками древней Италии. Упоминаемое Плинием Младшим «лигурийское» название реки По — Бодинкус — филолог трактует как балтское «без дна». По его мнению, это, как и заимствование в балтские языки из этрусского названия обезьяны, — свидетельство тесных контактов народов, находившихся на Янтарном пути. Этот путь играл в торговых и культурных связях древних народов Европы не меньшую роль, чем Великий шёлковый путь — в связях народов Евразии.

Ещё один интересный пример, связанный уже с праславянским влиянием, отмечен Трубачёвым в заимствованном греческом названии острова Лесбос. Альтернативные древние названия этого острова указывают на его лесистость. Лесбос — одного корня со славянским «лес», который, правда, как осторожно предполагает учёный, «пришёл» в Эгеиду через посредство дако-фракийцев.

Пойдём немного дальше академика, вынужденного делать постоянные оговорки, чтобы не быть заподозренными в «национализме». Миграция одного лишь названия без миграции носителей языка представляется столь же маловероятной, как самостоятельная миграция культурного растения через океан (этот пример нами ранее разбирался). Сам Трубачёв пишет о миграции венето-иллирийцев на Балканы сквозь праславянский этнический массив. В ту безгосударственную эпоху этнические границы были прозрачными и размытыми. Этнически однородная территория в древности — редчайшее исключение. Такие территории — «достояние» государств Новейшего времени с их политикой этнических чисток. Если в VI веке н. э. славяне, несмотря на государственные границы и военную мощь Византийской империи, достигни Греции и заселили ряд её областей, то почему мы должны априори отказывать в способности группы праславян совершить подобную миграцию из близкого Подунавья в ту эпоху, когда на Балканском полуострове ещё не было государств?!

Пример с «лигурийским» названием реки По показывает, что некоторые якобы неиндоевропейские названия на карте древней Европы могут относиться и к индоевропейским этносам, традиционно помещаемым далеко от региона, где отмечены такие названия. Здесь напрашивается аналогия с этрусками, проблему которых мы отчасти затрагивали в гл.

7. Разумеется, мы не настаиваем на узком отождествлении этрусков с праславянами. Тем более что попытки прочитать этрусские надписи по-славянски предпринимались неоднократно, но нельзя сказать, чтобы удачно. Однако в этом отношении славянский отнюдь не одинок. Все попытки сблизить этрусский с каким-то одним из известных языков остались пока безуспешными.

Видится вероятным, что в сложении этрусков приняли участие разные этносы. В результате их взаимодействия выработался своего рода lingua franca древних Апеннин, включавший элементы различного этнического происхождения. Представляется плодотворной идея поиска славянского элемента, как и элементов других индоевропейских ветвей, среди этрусков, заранее не абсолютизируя при этом роль ни одного из них. Если праславяне в самом деле жили сравнительно недалеко от Северной Италии — в Паннонии (нынешние Венгрия, Словения и Хорватия), то их участие в древней истории Италии, и в частности в истории этрусков, нельзя исключать априори.

Римляне, начавшие завоевание Паннонии в I веке до н. э., уже почти не застали тут славян, потеснённых ранее кельтами. Но об остатках славянского населения свидетельствуют древнеримские топонимы славянского происхождения, которые отметил Л. Нидерле. У славян (в отличие, например, от венгров, заселивших ту же Паннонию в IX веке н. э.), пет памяти о приходе на свою территорию издалека. Как подчёркивает Трубачёв, этот факт нужно правильно оценить и интерпретировать. О дунайской прародине славян говорит и нынешний ареал сохранения древнего этнонима (Slovenska, Slovenija). Ильменские словене сохраняли его благодаря длительному проживанию в виде этнического анклава за пределами преимущественно славянской территории (об их миграции см. т. 5). Миграцию славян на Дунай и Балканы в VI–VII веках н. э. Трубачёв склонен рассматривать «как некое подобие Реконкисты, “обратного завоевания”, побуждаемого памятью о реальном былом житье» на Дунае. Об одной детали этой исторической миграции мы и расскажем напоследок.