ТОМАС КОХРЕЙН И ВОЙНА ПО-АНГЛИЙСКИ

Томас, лорд Кохрейн. Освободитель Южной Америки, чье имя стоит рядом с именами Симона Боливара, Бернардо О'Хиггинса, Хосе де Сан-Мартина. Гроза французов и испанцев, о подвигах которого было хорошо известно Наполеону. Радикальный политик, член парламента, видный технический изобретатель.

Долгое время он был в стороне от важнейших событий эпохи. Затем настал его звездный час, и он сыграл свою историческую роль. Он познал великую славу, пережил крайнее унижение и вновь поднялся на вершину. О нем написаны художественные произведения и сняты кинофильмы, но его жизнь ярче любого вымысла.

Томас Кохрейн родился 14 декабря 1775 года и провел детские годы в семейном поместье Кулросс Эбби Хауз, что в Шотландии. Оно расположено в живописнейшем месте, на берегу залива Фёрт-оф-Форт.

Отец Томаса — Арчибальд Кохрейн, 9-й граф Дандональд — служил в армии и во флоте, а затем стал техническим изобретателем. Мать умерла, когда сыну было неполных девять лет. Воспитанием Томаса занялась бабушка, добрая и энергичная женщина. Мальчик с умными, выразительными глазами, длинными и ниспадавшими на лоб красивыми волосами рыжего и песочного цвета любил игры и приключения. Он взбирался на деревья, спускался в заброшенную угольную шахту в поисках птичьих гнезд и плавал на лодке по водам залива, используя простыни, как паруса.

Отец тратил много денег на технические проекты, однако его предприятия не окупались. В то же время он пожалел средств на образование своих детей и не направил их учиться в Эдинбург. Бабушка пригласила местных педагогов, и таким образом Томас Кохрейн получил начальное образование.

В возрасте сорока лет отец женился во второй раз, а двух детей — Томаса и Басила — направил учиться в Лондон. Мальчики поступили в военную академию, расположенную в Кенсингтон Сквер. Томас невзлюбил военные упражнения и ненавидел форму, которую его заставили носить. Он хотел стать моряком, однако отец игнорировал настойчивые просьбы юноши и выбрал для него пехотный полк — будущее место службы. Томас вернулся домой и сказал отцу о своем желании отправиться в плавание вместе со своим дядей Александром Кохрейном. Отец заявил, что сын должен подчиниться его воле. Томас не пошел служить в полк и занялся домашним самообразованием, готовя себя к морскому поприщу.

Отец продолжал технические эксперименты и ради этого в течение ряда лет заимствовал денежные средства. Кредиторы потеряли терпение и потребовали возврата долгов. Граф Дандональд был вынужден выставить поместье Кулросс на продажу.

Томас решил стать самостоятельным человеком, и отец больше не возражал против морской карьеры сына. Летом 1793 года несостоявшийся солдат направился в Ширнесс, портовый город в графстве Кент, где бросил якорь корабль под командованием капитана Александра Кохрейна.

Революционная Франция объявила войну Англии 1 февраля 1793 года. В этот исторический момент во главе правительства Великобритании стоял тридцатитрехлетний Уильям Питт Младший — сын Уильяма Питта Старшего, первого графа Чатама, выдающегося политика своего времени, великого военного вождя и главного организатора победы англичан в Семилетней войне. Наследник дела отца стал членом палаты общин в возрасте двадцати одного года и главой правительства страны — в двадцать четыре.

Лорд Розбери, премьер-министр Великобритании в конце XIX века, писал о молодом Питте:

«Он вошел в палату общин, как наследник входит в свой дом; там он дышал воздухом, который был для него родным, и никаким другим ему дышать не приходилось; в детской комнате, в которой он готовил уроки, в школьном классе, в университете он жил в своей температуре; это было, так сказать, подогнано под него, оставлено в наследство неоспоримым главой семьи. Всю жизнь, от колыбели до могилы, он, можно сказать, не знал бытия более широкого. Предметы и развлечения, которые другие люди ищут тысячей способов, — все они были сконцентрированы для него здесь. Это была его любовница, его конюшня, его стаканчик, из которого бросают игральные кости, его охотничий заповедник; это был предмет его желаний, его библиотека, его символ веры. Для этого, и только для этого виртуозный Чатам обучал его с самого рождения. Молодой Ганнибал не был столь торжественно предан своей стране, как Питт парламенту.

Он был предназначен… к тому, чтобы занять превосходную, но изолированную позицию, для которой требуется в первую очередь самоконтроль; и, за надменной маской власти, он почти скрывал более мягкие ощущения своих ранних лет… С того времени, когда он пошел в Кембридж четырнадцатилетним мальчиком вместе с гувернером и няней, вплоть до последнего года жизни, когда судьба безжалостно давила умиравшего человека, он, за исключением одного короткого промежутка, казалось, оставил позади молодость и веселье».

Король Георг III — интеллигентный, энергичный и честный человек — доверил Пипу судьбу Великобритании, которая считала себя мировым лидером, и защищал своего премьер-министра от яростных атак оппозиции.

Граф Чатам был франкофобом, а сын считал, что мысль, будто какой-либо народ может быть естественным и вечным врагом другого народа, есть мысль совершенно ребяческая. Уильям Питт Младший не обращал внимания на обвинения в «измене делу отца» и последовательно проводил политику «новых тори». Ее сутью было всемерное поощрение развития промышленности и торговли. Опираясь на этот базис, Питт будет руководить кабинетом в течение семнадцати лет, без единого перерыва.

Премьер-министр в первую очередь заботился о внутренних делах и укреплял финансы империи, но ему удались и такие важные начинания, как установление контроля над управлением Индией и торговый договор с Францией, который в числе прочего предусматривал отмену паспортов при переезде из одной страны в другую. Это соглашение было подписано за два года до начала Французской революции. Однако и его инициативы порой терпели фиаско. Питт предлагал парламентскую реформу, свободную торговлю Великобритании с Ирландией, отмену работорговли, но не получил необходимой поддержки.

Политики на берегах Темзы по-разному реагировали на события во Франции, начавшиеся в 1789 году. Для либерала Чарльза Джеймса Фокса взятие Бастилии стало «величайшим из когда-либо происходивших в мире событий», и, безусловно, лучшим из них. Эдмунд Бёрк отнесся к революции крайне отрицательно и написал свои «Размышления».

Питт, узнав о взятии Бастилии, дал сдержанную и в целом позитивную оценку событий: «Эта сцена служит дополнением картины общей нужды и делает Францию объектом симпатии даже для врага».

Он не помог правительству Франции в критический момент. Неккер, в 1788 году поставленный Людовиком XVI во главе министерства и призванный исправить тяжелую ситуацию, грозившую социальным взрывом, обратился к Пипу с просьбой продать Франции 20 000 мешков зерна. Премьер-министр Великобритании отказал ему по чисто экономическим причинам: Питт опасался того, что крупные поставки зерна за рубеж отрицательно скажутся на внутреннем рынке Англии.

На самом деле Великобритания имела запасы зерна, и Питт мог оказать помощь. В течение ряда лет он говорил о развитии дружественных отношений между двумя странами, но когда эти заявления следовало подкрепить практическими действиями, Питт ничего не предпринял. У него был формальный повод для отказа: по закону экспорт пшеницы или муки был запрещен, если цена пшеницы достигала определенного этим законом уровня, а к тому времени она его превысила. Вместе с тем красноречие Питта, безусловно, помогло бы ему убедить членов парламента в политической необходимости помощи соседней стране. Премьер-министр поступил осторожно, думая в первую очередь о внутренней (лабильности и зная о том, что урожай 1788 года в Великобритании тоже был плохим.

Разовая поставка зерна вряд ли помогла бы Франции избежать ее бед, однако отказ Питта оказал неблагоприятное психологическое воздействие на французов и нанес большой ущерб его репутации: больше никогда его не будут рассматривать как друга.

Франция оказалась во власти насилия. Дворяне, священники, офицеры армии, флота и представители интеллигенции бежали из страны, находя убежище в странах континента и в Англии, но Питт считал все происходившее внутренним делом Франции. В октябре 1790 года он написал:

«Эта страна [Великобритания] стойко держится нейтралитета, который до сих пор добросовестно соблюдается с уважением к внутренним спорам, происходящим во Франции, и от которого она никогда не откажется, если поведение другой страны не вызовет необходимости совершения акта самозащиты… Мы искренне желаем сохранения мира, общего улучшения дружественных отношений и взаимопонимания между двумя народами».

Проходит еще три месяца, и настроение Питта по-прежнему удивительно безмятежное:

«Бесспорно, что в истории этой страны впервые наступило время, когда ситуация в Европе такова, что мы можем с уверенностью ожидать пятнадцати лет мира».

Это заявление — самое странное и самое близорукое из всех, когда-либо сделанных Питтом. К тому времени он находился в кресле премьер-министра уже семь лет и неуклонно вел страну по пути экономического процветания, избегая прямого участия Великобритании в войнах.

В 1792 году во Франции пала монархия и была провозглашена республика. Король и члены его семьи были брошены в тюрьму. Европейские державы вели войну против Франции.

Революционные события начали сказываться на положении внутри Англии. Появились признаки нестабильности, неурожай 1791 года вызвал народные волнения. Питт продолжал делать ставку на мир и процветание, считая эти факторы лучшими средствами сохранения покоя.

В ноябре 1792 года лорд Гренвилл, министр иностранных дел Великобритании и «правая рука» Питта, заявил:

«...Мы ничего не будем делать… Все мои амбиции связаны с тем, что некоторое время спустя… я буду чувствовать неописуемое удовлетворение оттого, что смогу… сказать себе: я внес вклад в то, что моя страна по меньшей мере немного дольше избегала всевозможных бед которые нас окружают. Я все более и более убеждаюсь в том, что это можно сделать, лишь оставаясь в стороне, — полностью и совершенно».

Через неделю после выступления Гренвилла Питт сказал:

«Возможно, нам представится удобный случай для того, чтобы внести свой вклад в прекращение войны между различными державами Европы, предоставляя Франции возможность управиться с ее внутренними делами так, как она сможет (что, я полагаю, самое лучшее)».

Питт хотел, чтобы Франция ограничилась своими внутренними делами, да только Франция этого не хотела! В ноябре и декабре 1792 года власти республики приняли декреты о содействии всем народам, которые поднимаются на борьбу со своими правительствами, и об увеличении территории Франции за счет оккупированных ее армиями земель.

Новые лидеры Франции считали, что их модель организации власти является совершенной и подходит для других народов. В Париж приехала группа английских радикалов. Французские политики тепло приветствовали делегацию и выразили надежду на то, что скоро смогут поздравить своих зарубежных товарищей с открытием Национальной ассамблеи Англии.

В 1792 году Питт воевать не собирался. В феврале он сократил численность военных моряков с 18 000 до 16 000, прекратил субсидии гессенским наемникам и урезал ассигнования на содержание армии. Только к концу года он вынужден был увеличить расходы на содержании милиции.

21 января 1793 года в Париже был казнен король Людовик XVI. 1 февраля Франция объявила англичанам войну, и Национальный Конвент призвал народ Британии подняться на борьбу с угнетателями. Стало ясно, что Питт и его министры неправильно оценивали ситуацию и не подготовились к неизбежному конфликту.

Лорд Розбери предложил такую оценку событий:

«Когда глаза всей Европы были прикованы к Парижу, Питт нарочито отводил свой взгляд. Он был глух к пронзительным крикам гнева и паники, издаваемым во время общественных потрясений во Франции. Он твердо решил возделывать собственный сад (как говорил Кандид) и игнорировать все другое. Позволить Франции урегулировать внутренние дела по ее выбору было его неизменным принципом. Странно читать бедные событиями отчеты о времени с июля 1789 года по январь 1793 года (отчеты о ровных годах, годах процветания Англии) и сопоставлять их с тогдашним напряжением и беспорядками в Европе.

Никакой английский министр никогда не может хотеть войны. Даже если не брать в расчет опасности для нашей конституции и нашей коммерции (одно неотделимо от другого), то его собственному положению может быть нанесен чувствительный ущерб… успех принесет ему мало славы, а в случае неудачи он станет первым козлом отпущения. Он также должен столкнуться не с героическим волнением битвы, а с местной нуждой и несогласием, тяжелым бременем налогов, он должен приносить жертвы, которые никто не оценит, — и все это следствия войны. Если сказанное верно в отношении любого министра, то оно в гораздо большей степени верно в отношении Питта. Задачи, сформулированные им, — поднять нацию, опустошенную Американской войной; оздоровить финансы; усилить посредством реформы основы конституции, укрепить узы, связывающие империю, посредством либеральной политики в отношении Ирландии. В этот самый момент он обдумывает, как нам говорили, широчайшее применение принципов свободной торговли — открытие наших портов и увеличение доходов за счет внутреннего налогообложения…

Весь его энтузиазм был связан с миром, экономией и реформой; он понимал трудности активного вмешательства в дела Европы; в нем не было ни капли странной веры некоторых видных государственных деятелей в то, что они являются видными генералами, но в нем жило бесконечно сильное сознание того, что он способен удовлетворить реальные потребности страны. Если бы у него была возможность проводить собственную политику, если бы только Франция оставила его наедине с этим или даже просто дала бы лазейку для того, чтобы не участвовать [в войне], то он стал бы величайшим министром, которого Англия когда-либо имела. Но случилось так, что он оказался обреченным всю оставшуюся жизнь блуждать во мраке и смятении, спасая величественное здание финансов от разрушения и выискивая фонды для неспособных генералов и иностранных государственных деятелей, более способных, нежели честных, тем самым откладывая и даже совсем останавливая все задуманные реформы.

Нет человеческого существа, для которого война была бы большим проклятием, чем для Питта, он ненавидел ее в высшей степени и всячески избегал».

Уильям Питт Младший и его предшественники добились впечатляющих экономических успехов, и потеря североамериканских колоний несущественно повлияла на общую картину роста национального богатства. Великобритания завершила аграрную революцию и делала уверенные шаги по пути модернизации промышленности. Имея самый мощный в мире военный флот и многочисленные коммерческие суда, плотность которых в зонах оживленной торговли поражала современников, получая из колоний дешевое сырье, в первую очередь хлопок и сахар, развивая машинное производство и строя шоссейные дороги и каналы, Великобритания оставила далеко позади великие державы Европейского континента. Главное внимание Питт уделял экономике, гражданскому обществу, свободе прессы.

Началась война, и приоритетом Питта стала защита территории Англии от возможного вторжения французов. Хотя поначалу бросок французской армии через пролив казался маловероятным, правительство все же приняло необходимые оборонительные меры.

Британские вооруженные силы были реорганизованы. Численно они значительно уступали французским войскам, но Питт был уверен в том, что английская армия способна победить любого противника и сможет добиться быстрого и решительного успеха. Его не смущала большая численность вражеских войск. Он знал, что Франция ослаблена террором и борьбой партий.

Великобритания объявила войну Франции. В начавшейся борьбе Питт рассчитывал на союзников — Австрию, Россию и Пруссию.

Шла война первой антифранцузской коалиции европейских держав, в которую входили Великобритания, Испания, Голландия, Австрия. За двадцать лет вооруженных конфликтов с Францией подобных коалиций будет семь.

Англичане предприняли энергичные действия у себя дома и в разных частях земного шара. 11 февраля парламент Великобритании принял решение о снаряжении дополнительного количества моряков (16 000) и морских пехотинцев (4000). Британцы захватили Тобаго. 25 марта был подписан англо-российский договор, по которому Россия предоставляла двенадцать линейных кораблей и шесть фрегатов в помощь британскому флоту. В апреле англичане атаковали Мартинику, Сан-Доминго, Пондишери (Индия), Микелон (у Ньюфаундленда), а 26 ноября началась новая экспедиция в Вест-Индию,

Время революций и вооруженных конфликтов предоставляет способным и талантливым людям огромные возможности проявить себя в военной и политической сферах. Великими героями эпохи станут три совершенно непохожих друг на друга британских моряка — Горацио Нельсон, сэр Уильям Сидней Смит и Томас Кохрейн. Позднее Кохрейна будут сравнивать с Нельсоном и даже называть его вторым Нельсоном, но это сопоставление вряд ли корректно. Каждый из трех героев имел свое амплуа, их карьеры и судьбы совершенно различны, и каждый шел своим исключительным путем. Пожалуй, они имели лишь две общие черты характера — беззаветная храбрость и отсутствие склонности к подчинению начальству. В остальном они не похожи друг на друга. Горацио Нельсон сделал карьеру капитана и вырос до великого флотоводца. Сэр Сидней Смит стал непревзойденным мастером выполнения специальных заданий, и в некоторые предприятия он пускался исключительно по собственной инициативе. Кохрейн проявит себя в качестве величайшего и неистощимого на выдумку организатора иррегулярных морских и наземных операций.

Семнадцатилетний Томас начинал свою необычайную карьеру. 28-пушечный фрегат простоял на верфи три месяца, и юный моряк имел все возможности детально изучить корабль и его оснастку. Дядю назначили капитаном 38-пушечного фрегата, и племянник принял непосредственное участие в демонтаже старого судна и подготовке нового корабля к плаванию. Перед выходом в море Томас отлично ориентировался в обстановке и хорошо знал материальную часть.

Фрегат под командованием капитана Александра Кохрейна вышел в море 27 ноября. Проведя некоторое время в водах Норвегии, судно было направлено в Северную Америку в составе эскадры адмирала Джорджа Мюррея. Следующие четыре года Томас Кохрейн провел в американских водах. Корабли эскадры защищали британские торговые суда и рыбаков от вражеского нападения. Лорд Кохрейн стал участником боевых действий малого масштаба и совершенствовал свое мастерство.

Связи отца сыграли огромную роль в продвижении юного Томаса по служебной лестнице. Он поздно ступил на борт корабля, однако быстро прошел путь от матроса до лейтенанта.

Джорджа Мюррея сменил адмирал Вандепут, и вскоре Томас Кохрейн был назначен лейтенантом 74-пушечного флагманского корабля Резолюшн. Это было двухпалубное судно с экипажем более 500 человек. Кохрейн мог наслаждаться комфортными условиями жизни на корабле, однако он жаждал действия. Молодой лейтенант тяготился скучной жизнью в американских водах.

Судно долго стояло на якоре, и моряки ходили в экспедиции. Они охотились в лесах Вирджинии и делили трапезу с местными жителями. Кохрейн увидел рабов на плантациях и был потрясен условиями их жизни. Он выразил свои чувства в письме к отцу. Кохрейн и его товарищи встретили чернокожего мужчину, проработавшего на мельнице 47 лет, и дали ему одеяло и несколько долларов. Мужчина был очень рад и расплакался.

Кохрейн вернулся в Англию на фрегате своего дяди в ноябре 1798 года. Во время его отсутствия происходили бурные события, изменившие политическую карту Европы. Франция неизменно побеждала своих врагов на суше, но терпела поражения в крупных морских баталиях. Она в одиночку сражалась против всех ведущих держав Европы, но ее правительству удалось поставить нацию под ружье. Это было невиданное явление в истории — против наемных армий сражался вооруженный народ, а его вожди разжигали пожар мировой революции.

Численность населения Франции вдвое превышала численность населения Великобритании. Хорошо осознавая эту реальность, правительство Англии еще в былые времена разработало концепцию «войны по-английски». Она сводилась к тому, что не нужно посылать на континент сухопутные армии, но следует помогать своим европейским союзникам деньгами и силами военно-морского флота.

Впервые за много лет английский Кабинет министров изменил этой концепции. Жребий был брошен. Экспедиционные отряды пересекали пролив и начали операции в Голландии, на севере Франции и в Бельгии.

Питт не мог посылать сухопутные войска повсюду — на север и на юг. Общественное мнение Великобритании было против войны. Не были готовы к ней и английские солдаты, о чем говорил Питту герцог Ричмонд. Питт ответил, что сможет представить экспедицию в Дюнкерк как ограниченную операцию, необходимую для защиты портов и морских коммуникаций.

А в это время на юге Франции происходили события, некоторым участникам которых суждено было стать великими героями эпохи. Портовый город Тулон стал центром контрреволюционного восстания. Его жители были доведены до отчаяния террором и репрессиями властей.

Чаша терпения людей переполнилась, и комиссары Конвента были изгнаны из города. Тулонцы нашли защиту у британских моряков Средиземноморского флота. Корабли адмирала Худа и испанские суда вошли в порт, но у англичан не было иных сил, кроме корабельных команд и небольшого числа пехотинцев. Им помогали союзники, а вскоре Горацио Нельсон, капитан 64-пушечного линейного корабля Агамемнон, доставил в город несколько тысяч неаполитанских солдат.

Возникла ситуация, которая могла стать поворотным моментом всей истории войны между Англией и Францией. Парижская власть была репрессивной и слабой, и в столице постоянно происходили восстания и перевороты. Тем не менее народ Франции продолжал защищать родину, невзирая на характер политического режима.

Республике со всех сторон угрожали опасности — с севера (из Германии и Бельгии), с юга (из Испании и со стороны Средиземного моря), с востока (из Италии) и с запада, где полыхало контрреволюционное восстание в Вандее.

Могли ли армии коалиции взять Париж в 1793 году? Глядя на каргу Франции в том грозном и памятном году, что должен был предпринять Питт? Вероятно, его отец, граф Чатам, нашел бы эффективное военное решение. Тогда, три десятилетия назад, англичане громили французов в Канаде и Индии. Чатам умел концентрировать силы на важнейших направлениях.

Республиканские армии одержали значимые победы на севере, и здесь французы были наиболее сильны. В Бельгии, Голландии и Германии действовали лучшие полководцы, которые составили славу республики, а затем и империи.

Уильям Питт Младший начал свои кампании с посылки отряда численностью 1500 человек, которые высадились в Голландии в феврале 1793 года. Затем прибывали подкрепления, которые наступали на Дюнкерк. Свидетели писали, что британские воины, солдаты юного и среднего возраста, выпивали изрядное количество спиртного, ужасно ругались и в целом отличались низкой дисциплиной. Они были легко одеты и много болели.

Главнокомандующий, тридцатилетний герцог Йоркский, второй сын короля Георга III и бездарный полководец, пригласил Питта и госсекретаря Генри Дандаса на континент, чтобы те воочию наблюдали за успехами британских армий, как будто бы это были показательные учения. Министры благоразумно отказались.

Герцог Йоркский, который был полным человеком с лицом красного цвета, предпринял решительную атаку 6 сентября. Он был отброшен, потеряв 10 000 солдат. Первое сражение новой войны обернулось катастрофой.

Мысленно перенесемся на юг. Питт старался сконцентрировать силы. Он был в приподнятом настроении и говорил, что окончательный успех в войне близок.

Британский премьер-министр был блестящим математиком. На бумаге у него получалось, что тулонская группировка союзников вскоре увеличится до 34 000 бойцов, а в 1794 году на юге Франции должны были воевать уже 60 000 солдат. Он посчитал англичан и ирландцев, гессенцев, перебрасываемых из Фландерса, австрийцев из Северной Италии, неаполитанцев, испанцев, а также пьемонтцев. На деле в Тулоне никогда не было больше, чем 13 000 солдат.

Австрийцы вовсе не считали взятие Тулона важным военным фактором и планировали развернуть наступление на Париж с севера. К тому времени Австрия имела 93 000 солдат в Нидерландах, 38 000 на Рейне, Пруссия выставила 46 000 бойцов. У Великобритании было 22 000 солдат на континенте, включая наемников, — значительно меньше, чем у союзных держав. На этом основании австрийцы считали, что Англия не имеет права на лидерство, и не соглашались выполнять планы, разработанные в Лондоне.

Уильям Питт не был богатым человеком, однако французы придумали словосочетание «золото Питта», которое будет часто употребляться во время войны с Англией. Золото Питта — это и британские субсидии врагам Франции, и взятки, которые англичане давали французским чиновникам. Конвент объявил Питта врагом человечества.

Премьер-министр спокойно перенес поражение при Дюнкерке, сохраняя свой обычный оптимизм. Новость о взятии Тулона подняла настроение британских министров. Был дан торжественный ужин, участники которого поедали морских черепах и пили красное вино.

Три человека в правительстве Великобритании вели дела, связанные с войной: Питт, Генри Дандас, государственный секретарь по внутренним делам, и Уильям Гренвилл, государственный секретарь по иностранным делам.

Великобритания вступила в войну, имея самую стабильную в мире валюту и профицит бюджета. На этом фоне Франция смотрелась просто жалко. Республика была финансовым банкротом, и Питт считал, что скоро она станет банкротом политическим.

Вопреки этим прогнозам энтузиазм революционных армий творил чудеса. К ноябрю 1793 года австрийцы были изгнаны с французской территории на севере страны, а ситуация в Тулоне стала критической. Здесь впервые проявил себя Наполеон Бонапарт, составивший план взятия города и принявший активнейшее участие в его реализации.

30 000 французов, голодных и полураздетых, атаковали армию союзников численностью 12 000 солдат, из которых англичан было лишь 2000. Масштаб события вовсе не выглядит грандиозным, однако поражение стало исключительно болезненным для Англии и лично для Уильяма Питта. Премьер-министр ждал известий о победах и не знал о том, что лорд Худ уже отдал приказ об эвакуации. На британские суда были приняты 15 000 человек, спасавшихся от расправы революционных властей. В возникшей панике и неразберихе множество людей утонули.

Когда положение англичан стало безнадежным, в водах Тулона появился сэр Сидней Смит. Он прибыл на приобретенном им в Смирне судне Swallow (Ласточка) и вызвался нанести максимальный урон противнику, уничтожив арсенал и корабли французов. Это первая операция подобного рода во время войны, которая продлится с 1793-го по 1815 год, с двумя перерывами (1802 — 1803 и 1814 — 1815). В дальнейшем подобные операции проведет Томас Кохрейн.

Подробности акции описаны историком военно-морского флота Джоном Маршаллом:

«Сэр У. Сидней Смит и офицеры, находившиеся под его командованием, окруженные огромным пожаром, почти закончили опасные дела, которые им было предписано сделать. В промежутках между взрывами артиллерийских снарядов и мушкетной стрельбой были слышны громкие крики и республиканские песни приближавшегося врага. В дополнение к ужасу этой сцены… прогремел страшный взрыв многих тысяч бочек пороха на борту фрегата Ирис, стоявшего на внутреннем рейде, который все свидетели запомнят навечно. Этот взрыв вызвал удар, который заставил закачаться городские здания Тулона, точно землетрясение, и внезапно разбил все окна этих домов; в то же время отдельные фрагменты горевшей древесины, унесенные взрывом, стали падать вниз с большой силой, угрожая жизням офицеров и рядовых, находившихся поблизости.

Однако, к счастью, лишь трое из них были убиты. Корабль с порохом на борту был подожжен испанцами, хотя ранее планировалось разрушить или потопить его.

Сэр У. Сидней Смит полностью уничтожал все, что было в пределах его досягаемости, и вдруг с удивлением обнаружил, что наши вероломные союзники вовсе не поджигали кораблей, стоявших в городской бухте; тогда он поспешил туда вместе с плавательными средствами, находившимися в его распоряжении, чтобы противодействовать предательству испанцев. Так вот, к его великому разочарованию, на входе в бухту он обнаружил бон [защитное заграждение], протянутый поперек, и, попав под мушкетный огонь, который залпами обрушился на его суда с флагманского корабля и со стены батареи Ройял, вынужден был отказаться от попыток проложить себе дорогу. Тем не менее он возобновил дело и поджег корабли-тюрьмы Hews и Themistocle, стоявшие на внутреннем рейде. Он совершил это, выгрузив на берег всех пленников. Едва это было сделано, как произошел взрыв на борту другого корабля с порохом на борту, Montreal, столь же внезапный и подлый, что вызвало потрясение даже большее, чем произведенное первым взрывом, но Провидение спасло жизни сэра У. Сиднея Смита и его доблестных офицеров от надвигавшейся опасности, в которой они оказались во второй раз».

Смит уничтожил 33 французских корабля. Наполеон был в ярости, и в своих воспоминаниях о тулонском деле больше ругает Смита, чем сообщает что-либо конкретное об этом эпизоде. Урон, нанесенный действиями Смита, был настолько велик, что позднее, во время переговоров между представителями Англии и Франции, представлявших собой попытки заключить мир, французы требовали компенсации за причиненный в Тулоне ущерб.

Начался 1794 год, и французские войска, значительно превосходившие врагов по численности, всюду одерживали победы. Республика сконцентрировала свои силы и вела тотальную войну, подавляя контрреволюционные мятежи. Ее армия усиливалась с каждым днем, а силы коалиции были истощены. Все надежды на быстрый разгром Франции рухнули.

Уильям Вилберфорс, считавший Питта самым умным человеком из всех своих знакомых, вспоминал: как в частных разговорах совершенно свободно и с большой уверенностью, так и с трибуны палаты общин в более умеренном тоне Питт заявлял о том, что «французы находятся в пропасти банкротства и что он мог бы определить время, когда их ресурсы будут исчерпаны!»

В январе 1794 года Питт заявил в палате общин, что правительство, которое держится на экспроприации собственности и произвольных убийствах, не сможет выжить. «Исходя из этого, — говорил британский премьер-министр, — чем более жестокой и ужасной становится система, тем больше вероятность того, что она будет быстро ниспровергнута. Сама природа человеческого разума, необходимость прогресса человеческих деяний делают невозможным долгое существование такой системы; и можно сказать с уверенностью, что ни одно событие не рассматривалось бы как более желательное, чем разрушение системы, которая сегодня приносит несчастье Франции и наводит террор в Европе».

В том же самом месяце правительство Великобритании получило доклады о волнениях внутри страны и планах радикалов о созыве национального конвента. Питт предсказывал скорый коллапс Франции, но столкнулся с угрозой революции в Англии.

В те дни оппозиционер Фокс говорил о необходимости «мира с Францией... без ссылок на природу или форму правительства, которое может существовать в этой стране», но получил незначительное число голосов в палате общин. Налицо было практически полное единство английской политической элиты, в то время как дела шли все хуже.

В 1794 году британская армия должна была насчитывать 175 000 солдат. Планировалось, что вооруженные силы страны будут включать также отряды милиции численностью 100 000 человек и 34 000 немецких наемников. Увеличение численности сухопутных войск и полная мобилизация военно-морского флота требовали существенного увеличения бюджетных расходов, что влекло за собой необходимость введения новых налогов. Новый бюджет Уильяма Питта предусматривал заем в 11 миллионов фунтов стерлингов и новые налоги на ром, спиртные напитки, кирпичи, черепицу и зеркальное стекло.

Началась новая кампания, и во главе британской армии опять был поставлен герцог Йоркский. Пруссия не имела денег для продолжения войны и запросила «золото Питта» — 2 миллиона фунтов стерлингов в обмен на 100 000 солдат. Пипу становилось все труднее изыскивать новые ресурсы для ведения войны и финансирования союзников. С Пруссией был согласован компромисс (при том, что часть денег должна была выплатить Голландия): 62 400 солдат в обмен на 50 000 фунтов стерлингов в месяц и 400 000 фунтов стерлингов в качестве «средств на подготовку».

Необходимость выплачивать союзникам столь значительные суммы встретила серьезные возражения со стороны оппозиции в парламенте. Правительство вновь надеялось на то, что военные успехи все окупят. Разочарование наступило уже весной, когда французы нанесли новые поражения австрийцам и англичанам.

Напряжение внутри страны нарастало, начали распространяться слухи о готовящемся вторжении французов в Англию. Питт склонялся к репрессивным мерам. Последовали аресты лидеров и членов радикальных политических организаций. Премьер-министр внес предложение о приостановке действия Habeas Corpus — закона, согласно которому, всякий арестованный должен предстать перед открытым судом. Действие этого закона могло быть временно приостановлено только в чрезвычайных обстоятельствах, и Питт взялся доказывать парламенту, что такие обстоятельства налицо. Выступая в палате общин, он привел следующие аргументы: 1) есть доказательства переписки членов радикальных обществ с французскими якобинцами; 2) британские радикальные организации поставляли и распределяли оружие.

Второй довод был недостаточно обоснованным, поскольку был найден только один небольшой склад оружия в Эдинбурге. Однако парламентарии поддержали Питта, и он получил возможность реализовать свой план. Приостановка действия Habeas Corpus означала возможность подвергать арестованных тюремному заключению без суда.

Питт сам проводил допросы задержанных граждан вместе с членами Тайного совета. Произошла печальная трансформация: блестящий юрист, который, возможно, прожил бы более счастливую жизнь, если бы не пошел в политику, премьер-министр, начавший свое пребывание в офисе с планов парламентской реформы, уравнивания католиков в правах с протестантами, много сделавший для свободы печати, превратился в полицейского.

Историк Маколей подвел итог этих событий:

«Люди с утонченным разумом и изысканными манерами, за проступки, которые в Вестминстере считались бы незначительными, были сосланы на Ботани-бей пасти стада вместе с уголовными преступниками. Некоторым реформаторам, чей язык был невоздержанным, выражавшим экстравагантные мнения, но никогда не мечтавшим о свержении правительства с помощью физической силы, были предъявлены обвинения в государственной измене, и они были спасены от виселицы только благодаря справедливым вердиктам присяжных».

Народный конвент так и не был созван, и движение было подавлено. Влияние радикальных обществ, казалось, сильно уменьшилось.

После серии военных неудач на континенте и вызванных ими страхов Великобритания добилась большого успеха 1 июня 1794 года — день, который навсегда вошел в историю как Славное первое июня. Английская эскадра разгромила французский флот и доставила в Портсмут шесть линейных кораблей противника, взятых в качестве трофеев. Король Георг III, королева, премьер-министр Уильям Питт, Генри Дандас и граф Чатам, старший брат Питта и первый лорд Адмиралтейства, приняли участие в торжественной и бурной встрече победителей в Портсмуте. Лондон был иллюминирован, а собравшиеся в опере исполнили патриотическую песню «Правь, Британия» и национальный гимн.

26 июня французы одержали решительную победу при Флерюсе, вновь опустив англичан с небес на землю. Питт слал подкрепления в Остенде, но это не спасло ситуации. К концу июля французы захватили всю Бельгию и угрожали Голландии.

Питт переживал величайшее напряжение, его мучила болезнь, и он испытал доселе неведомое ему состояние депрессии. «Невозможно положить конец самой бешеной тирании, если не разрушить существующее правительство Франции», — твердил он. Так ли давно премьер-министр говорил о пятнадцати годах мира?

Его прогнозы о «невозможности долгого существования жестокой и ужасной системы» оказались верными — Робеспьер пал. Но что делать дальше? Продолжать войну или ограничиться блокадой Франции?

Голландцы проявляли апатию. Пруссия истратила миллион фунтов стерлингов и не смогла добиться никакого результата. Питт встретился с прусским послом и выразил недовольство действиями союзников. Субсидии Пруссии были прекращены, и вскоре в Лондоне узнали о том, что пруссаки начали договариваться с Францией. Тройственный союз между Великобританией, Пруссией и Голландией прекратил свое существование.

Оставались австрийцы. Они просили заем в размере 6 миллионов фунтов стерлингов, гарантированный английским правительством, и обещали выставить 200-тысячную армию. В 1794 году Питт уже занял 18 миллионов, что было колоссальной суммой для страны, которая в последний предвоенный год имела доходы бюджета менее 16 миллионов, однако премьер-министр все же решил поддержать инициативу австрийцев.

Он также одобрил идею военного секретаря Уильяма Виндхэма, которая заключалась в том, чтобы помочь французским эмигрантам и контрреволюционерам осуществить интервенцию, то есть использовать иностранцев для свержения их правительства.

Серия новых решительных мер в области войны с Францией также включала отзыв герцога Йоркского. В ноябре Питт написал «очень честное и твердое» письмо Георгу III, требуя смещения его сына с поста главнокомандующего. Король ответил, что он «очень сильно обижен» и считает, что поражения союзных армий — вовсе не вина его сына, но результат «поведения Австрии, недобросовестности Пруссии и трусости голландцев». Тем не менее Георг III уступил авторитетному премьер-министру и уволил герцога Йоркского.

Питт в первую очередь исходил из интересов дела и предпринял еще одну экстраординарную акцию: он вынудил своего старшего брата подать в отставку с поста первого лорда Адмиралтейства. Чатам никогда не выступал против политики младшего брата, но ему явно не хватало энергии и умственных способностей, необходимых для ведения глобальной войны. Питт выразил свое требование в письме. Он оставил брата в своем кабинете, предложив ему пост министра без портфеля, и сделал его кавалером ордена Подвязки. Два брата обменялись посланиями, в которых говорили о взаимной преданности, но их отношениям был нанесен чувствительный урон.

Между тем ситуация на фронте только ухудшалась. Наступила суровая зима, замерзли реки. В январе 1795 года французская кавалерия воспользовалась этими условиями и захватила голландские корабли, скованные льдами. Пал Амстердам, и Голландия перестала быть союзницей Великобритании. Более того, ее ресурсы теперь могли быть использованы французами.

Коалиция лежала в руинах, а Англия напрасно потратила свои деньги. Пруссия подписала мирный договор с Францией, уступив ей левый берег Рейна. Соглашение было также скреплено подписью Швеции. Голландия приняла унизительные условия своего договора с Францией, отдав несколько городов, согласившись выплатить крупную денежную сумму и поддерживать французскую армию. Испания, потерпевшая ряд поражений, также договорилась с республиканским правительством, и была восстановлена прежняя граница между двумя странами. Питт планировал выделить субсидию России, однако ввиду занятости польскими делами она пока не готова была вступить в борьбу. Остатки британского контингента были эвакуированы еще в начале апреля.

Питт и не думал опускать руки. Он ответил на призыв Уильяма Вилберфорса начать переговоры о мире: «Если мы будем энергично вести войну еще короткое время, то весьма разумно предположить, что тем самым мы сможем обеспечить прочный, постоянный и почетный мир».

Он принял план военного секретаря Уильяма Виндхэма и согласился провести высадку отрядов французских эмигрантов на морском побережье Бретани. Питт не прислушался к доводам своего друга Генри Дандаса, который выступал против акции, и в начале июня 1795 года 4000 французов были высажены на мыс Киберон. Поначалу они получили поддержку местных крестьян, начали наступление, но в июле были разгромлены войсками под командованием генерала Луи Лазаря Гоша. Оставшиеся в живых были взяты в плен и позднее казнены по приказам Национального Конвента. Экспедиция закончилась полной катастрофой. В ответ на критику его действий Питт заявил, что не пролилось ни капли английской крови.

Дипломатические неудачи и военные провалы сопровождались экономическими неурядицами и растущим напряжением внутри Англии. Плохие урожаи на протяжении ряда лет привели к тому, что страна начала испытывать недостаток пшеницы и цены на хлеб значительно выросли. Начались народные волнения, которые достигли Даунинг-стрит. В офисе Питта были разбиты окна. На митинге в Лондоне, собравшем сто тысяч человек, люди требовали мира, реформ и дешевой еды.

Питт признал военные неудачи и согласился на изменение стратегии. В необходимости такой перемены его долго убеждал Генри Дандас. Было решено предпринять экспедицию в Вест-Индию. Таким образом, правительство просто вернулось к тому, что всегда и было главным содержанием британской стратегии: действия военно-морского флота и расширение колоний.

В сентябре Питт и Дандас выехали в Саутгемптон, откуда отправлялся экспедиционный корпус сэра Ральфа Аберкромби численностью 32 000 человек. Теперь Питт уповал на комбинацию факторов: успехи Великобритании в далеких странах и на морях, откуда французы будут вытеснены, в сочетании с внутренними проблемами Франции, которая также ощущала острую нехватку продовольствия, должны были создать условия, в которых можно будет подписать почетный мир.

Новый прилив оптимизма Питта был связан с очередной сменой формы правительства Франции: теперь ею управлял исполнительный орган власти, состоявший из пяти директоров. Принятие новой конституции давало надежды на стабилизацию политической системы. В сентябре Питт расценил эту перемену как «очень удачное событие».

В конце октября на сессии парламента должен был выступить король. Он направился в здание парламента, и вдруг окно его кареты было разбито в результате попадания пули или какого-то другого снаряда. Толпа скандировала: «Нет войне! Долой Питта! Мир, мир, хлеба, хлеба!»

С 1795 года Питт последовательно выступал за прекращение боевых действий, чтобы восстановить утраченную популярность. При этом он вынужден был принимать самые непопулярные меры, придумывая новые формы налогообложения и подавляя общественные протесты, вызванные тяготами войны и высокими ценами на хлеб. Вновь активизировались радикальные организации, проводились массовые митинги и демонстрации протеста. Люди требовали мира и парламентской реформы. Распространялись печатные материалы, содержавшие призывы отправить на гильотину «короля и других». Несомненно, что в число «других» должен был войти премьер-министр.

Питт подготовил серию законопроектов. «Закон о мятежных митингах» («Seditious Meetings Bill») представил в палате общин сам глава правительства, а доклад по проекту «Закона о предательских заговорах» («Treasonable Practices Bill») сделал Гренвилл в палате лордов. Проекты предусматривали, что организаторы митингов численностью более пятидесяти человек должны получать разрешение магистратов, а тем, кто критикует конституционное устройство Великобритании и оказывает поддержку врагам нации, грозили суровые наказания. Если участники митингов выражают мятежные настроения, то по приказам магистратов собрания могут быть разогнаны, а ораторы арестованы.

«Законы о затыкании рта» («Gagging Bills») — так назвали новые инициативы Питта его противники, главным из которых был и оставался Чарльз Джеймс Фокс. Он рассматривал новые законопроекты как покушения на свободу и стремление «запретить любую общественную дискуссию по политическим вопросам, в письменной или устной форме». Фокс заявил с трибуны палаты общин, что молчание парламентариев открывает дорогу насилию. В середине ноября он созвал и провел массовый митинг, на котором произнес блестящую речь, направленную против политики правительства.

Питт ответил с трибуны палаты общин как всегда отточенными и выверенными формулировками, указывая на то, что люди должны выражать свое недовольство исключительно через представителей их интересов в парламенте и эти жалобы «должны быть хорошо обоснованными». Он говорил о превосходстве парламента над толпой, и члены палаты общин, напуганные ходом событий, поддержали премьер-министра. При втором чтении законопроект получил 213 голосов против 43 сторонников оппозиции.

Внутриполитическая ситуация в стране была очень напряженной, однако гордость нации — ее военно-морской флот продолжал уверенно побеждать врагов. В феврале 1797 года были разгромлены союзники французов — испанцы. В битве у мыса Сент-Винсент адмирал Джон Джервис сокрушил вражеский флот, а коммодор Горацио Нельсон блестяще отличился, был представлен к званию контр-адмирала и награжден орденом Бани.

В драме Шекспира «Генрих V» перед битвой при Азинкуре (1415), в которой английская армия разгромит значительно превосходившие ее численно силы французов и уничтожит цвет французского рыцарства, король говорил о «горсточке счастливцев, братьев»:

Горацио Нельсон обожал эту патриотическую пьесу и слова короля, которые в оригинале звучат как «We few, we happy few, we band of brothers» («Нас мало, но мы счастливы и мы братья»). Когда он в 1798 году принял командование эскадрой боевых кораблей в Средиземном море, их капитаны уже представляли собой сплоченную группу офицеров. Нельсон начал называть своих соратников братьями и использовал выражение «Band of Brothers» в переписке.

1 — 2 августа 1798 года адмирал Нельсон и его «братья» (Берри, Болл, Дарби, Томас Луи, Миллер, Пейтон, Сомарец, Томпсон, Троубридж, Фоли, Фремантл, Халлоуэл, Харда) нанесли сокрушительное поражение французам в Абукирской баталии.

Французский флот был почти полностью уничтожен. Флагманский корабль — 120-пушечный трехпалубный Ориент — в ходе боя загорелся и взорвался, капитаны шести французских линейных судов капитулировали, а еще четыре боевых корабля были выброшены на берег, сели на мель и стали легкой добычей англичан. Главнокомандующий французским флотом адмирал Франсуа Поль де Брюэйс пал в бою.

В результате этой победы армия генерала Бонапарта в Египте лишилась поддержки флота и оказалась отрезанной от Франции. Наполеон начал поход в Сирию, планируя продолжать экспансию в восточном направлении. Здесь он был остановлен объединенными усилиями армии Турецкой империи и английских моряков под командованием сэра Сиднея Смита. Коммодор Смит оказал эффективную поддержку осажденному гарнизону крепости Сен-Жан-д'Акр, и Наполеон не смог ею овладеть. Французы вынуждены были вернуться в Египет. Действия Горацио Нельсона и Сиднея Смита в значительной мере способствовали разрушению грандиозного плана восточных завоеваний, разработанного Наполеоном Бонапартом и французской Директорией.

Вести о великой победе Нельсона достигли Англии по суше — через Австрию и Германию. Это произошло 2 октября. Для страны, фактически находившейся в осаде, победа у мыса Абукир, вблизи Александрии, стала одним из величайших событий в истории.

Лондон был иллюминирован. По всей стране проходили празднования, и внутренние распри были временно забыты. Звучали церковные колокола, раздавались пушечные залпы, на рыночных площадях зажаривали быков и баранов. Имя Нельсона было на устах каждого британца.

Александр и Томас Кохрейны вернулись в Плимут в ноябре, когда праздничное настроение все еще преобладало. Амбициозный Томас, ставший профессионалом своего дела, мечтал о славе и искал возможностей проявить себя в большом сражении. Наконец он был направлен в район активных боевых действий — Средиземное море. Британским флотом в этой части света командовал Джон Джервис, получивший титул графа Сент-Винсента. Его заместителем был назначен лорд Кейт — один из виднейших представителей шотландской аристократии.

На флагманском корабле лорда Кейта не было вакантных мест для офицеров, однако Кохрейна все же приняли на борт судна. Лорд Кейт помог земляку, но относился к вновь прибывшему лейтенанту достаточно сурово. Отец Томаса писал длинные письма высокопоставленным адмиралам, всеми силами способствуя продвижению сына по службе.

Флагманский корабль прибыл в Палермо. Кохрейн сошел на берег вместе с лордом Кейтом, к тому времени ставшим главнокомандующим Средиземноморским флотом Великобритании. Здесь двадцатичетырехлетний Кохрейн встретил Горацио Нельсона и беседовал с прославленным адмиралом. На всю жизнь он запомнил совет великого воина: «Даже не думай о маневрах. Всегда иди прямо на них». Нельсон неизменно следовал этому правилу, и Кохрейн станет его лучшим учеником.

Лорд Кейт продолжал покровительствовать молодому земляку. В 1799 году он представил Кохрейна первому лорду Адмиралтейства Спенсеру, а 20 февраля 1800 года он доверил ему командование небольшим судном — шлюпом Спиди (Speedy). Это назначение подлежало одобрению Адмиралтейства, что было сделано позднее.

Началу карьеры командира шлюпа предшествовали бурные и трагические события. Кохрейну было поручено доставить в порт Махон, Менорка, трофейное судно Женерё — 74-пушечный французский линейный корабль. Он был захвачен эскадрой адмирала Нельсона в районе Мальты и теперь подлежал ремонту и восстановлению на верфи.

Задание было непростым и потребовало от Кохрейна полного напряжения сил. Команда судна была частично составлена из больных, инвалидов и местных моряков. На борту корабля находились французские пленные — 63 человека, которых следовало держать под контролем.

Томасу теперь помогал его восемнадцатилетний брат Арчибальд, принятый на корабль в качестве гардемарина. Временно исполняющий обязанности капитана должен был провести судно от Сиракуз до Менорки — семь сотен миль в условиях зимней непогоды. Он успешно прошел сквозь штормы, но корабль был сильно поврежден.

Кохрейн был на высоте положения, проявив большое искусство навигации и качества настоящего лидера. Он справился с задачей управления разношерстной командой моряков разных стран. Двое из них были примерно наказаны за пьянство, получив по двенадцать ударов плетьми.

Пока Кохрейн выполнял свое задание, случилась беда. Флагманский корабль лорда Кейта стоял на якоре в Ливорно. Главнокомандующий был на берегу, когда на корабле загорелось сено. Огонь пожирал деревянное судно. В течение четырех часов моряки боролись с пламенем, но оно достигло арсенала. Первоклассный 100-пушечный корабль Куин Шарлотт взлетел на воздух. Число жертв трагедии составило 636 человек.

Кохрейн был далеко и избежал страшной участи. 20 апреля он принял командование шлюпом Спиди.

Корабль имел 14 малокалиберных (4-фунтовых) пушек — по семь на каждой стороне судна. Семь ядер весили 28 фунтов. Кохрейн утверждал, что он мог положить этот боезаряд в карманы своей верхней одежды и спокойно разгуливать по палубе.

Капитанская каюта, расположенная в кормовой части корабля, была очень малой. Высота потолка составляла пять футов, в то время как рост Кохрейна был на один фут больше. Чтобы побриться, он открывал световой люк, высовывал голову наружу и раскладывал туалетные принадлежности на палубе.

Судно управлялось не рулевым колесом, а румпелем. Длина корабля по верхней палубе составляла 24 метра, ширина — около восьми метров. Численность экипажа — 90 человек, включая шестерых офицеров. Члены команды жили в тесноте.

Кохрейн командовал шлюпом Спиди менее пятнадцати месяцев. За это время он и его моряки захватили более полусотни вражеских судов, 122 пушки и взяли 534 человека в плен. Он достиг этого невероятного результата благодаря своей энергии, высочайшему мастерству навигации, максимально эффективному использованию возможностей малого судна, храбрости и выучке членов экипажа и своим несравненным тактическим способностям. Выдержка, точный и холодный расчет, военные хитрости позволяли ему добиваться победы в самых сложных обстоятельствах и с минимальными потерями.

Томасу Кохрейну повезло. Он принял судно у Джахлила Брентона, который отличился в ряде акций против испанцев и французов и создал сплоченную команду. Красавец Кохрейн сочетал в себе шарм шотландского аристократа, простоту и сердечность. Он следовал совету Нельсона — атаковал и побеждал. Люди поверили в него и шли вперед без страха и сомнений.

У них были не только моральные, но и материальные стимулы: каждый член команды, захватившей вражеское судно, получал вознаграждение- Система премий (призовых денег) была введена в действие в 1708 году и оставалась практически неизменной на протяжении столетия. Согласно этой системе, моряки получали премию, равную полной стоимости захваченного судна. Три восьмых общей суммы считались законной долей командира корабля; если он получал приказы от адмирала, то одна восьмая часть была дополнительным заработком адмирала. Пять восьмых общей суммы делились между офицерами, матросами, морскими пехотинцами и другими членами команды судна в определенных пропорциях.

Система была эффективной, но не совсем справедливой. Военные моряки, выполнявшие исключительно важные функции блокады вражеских портов, имели мало возможностей для дополнительного заработка, поскольку их корабли были лишены свободы передвижения. В то же время экипажи свободно курсирующих судов получали все шансы проявить себя в открытом бою и заработать премию. Адмиралы были в большом выигрыше, поскольку, даже не покидая своих станций и не рискуя жизнью, они зарабатывали много денег. Нижние чины получали свою малую долю, а при удачном ходе дел она могла многократно превысить их жалованье. Зарабатывая призовые деньги, моряки не были склонны дезертировать.

6 мая 1801 года произошло одно из самых удивительных событий в истории морских войн. Дело было в водах вблизи Барселоны. На рассвете Кохрейн увидел странное судно. Дул легкий бриз, и потребовалось два часа, чтобы сблизиться с неизвестным кораблем и разглядеть объект. Открытие было неприятным: 14-пушечному шлюпу противостоял 32-пушечный испанский фрегат. Два или три бортовых залпа этого судна должны были полностью разрушить Спиди. С другой стороны, поздно было отступать — фрегат неминуемо догнал бы британский шлюп.

Кохрейн продолжал сближаться с неприятелем и дал приказ к бою. В 9.30 утра фрегат Эль Гамо, на борту которого находились 319 человек, выстрелил из пушки и поднял испанский флаг. Моряки и солдаты заполнили палубы и разглядывали британское суденышко. Команда Спиди временно уменьшилась до 54 человек, поскольку Кохрейн должен был использовать часть людей для управления захваченными судами и их доставки в порт Махон. Дальность стрельбы корабельных орудий шлюпа была очень малой, и Кохрейн мог искать удачу только в ближнем бою.

Он составил план действий. Кохрейн должен был использовать свои скромные ресурсы с максимально возможным эффектом и при этом создавать противнику всевозможные препятствия.

Увидев испанский флаг, Кохрейн прибег к хитрости и поднял флаг нейтральной страны — США. Капитан испанского судна не сразу нашел правильный ответ, и Кохрейн выиграл время. Испанец колебался и не давал приказа открыть огонь из орудий. Кохрейн продолжал вести судно и наконец гордо поднял британский флаг. Он успел поставить корабль в правильную позицию.

Испанцы дали залп, но ядра не причинили шлюпу никакого вреда. Кохрейн сказал своим людям, чтобы они не стреляли до тех пор, пока Спиди не сблизится с противником.

Продолжая умело управлять движением судна, Кохрейн занял лучшую из возможных позиций. Он правильно рассчитал, что испанские ядра будут пролетать поверх голов его людей. При этом он зацепил своими реями оснастку испанского корабля. Зафиксировав таким образом свое судно, он приказал открыть огонь из пушек. Эти орудия по размеру ненамного превосходили мушкетоны — короткоствольные ружья с раструбом. Чтобы увеличить эффективность стрельбы, пушкари заложили в каждый ствол по два-три заряда.

Первый залп британских орудий по главной палубе Эль Гамо убил капитана испанского судна и боцмана. По уставу, командование должен был принять первый лейтенант. Испанцы вовсе не были смертельно шокированы. Они стреляли по врагам из мушкетов, а затем решили пойти на абордаж. Прозвучала соответствующая команда. Кохрейн не мог допустить штурм своего корабля и удалил судно от испанского фрегата. Команда Спиди вновь произвела пушечный и мушкетный залпы. Действия повторялись еще дважды — британское судно вставало вдоль борта Эль Гамо, команда стреляла, судно вновь удалялось. Кохрейн понимал, что так долго продолжаться не может — оснастка шлюпа была сильно повреждена, паруса прострелены. Командир сказал подчиненным, что они должны захватить фрегат или сами будут захвачены. Британцы должны были победить или умереть.

Кохрейн приготовил свой экипаж к атаке. Он должен был возглавить штурм, в котором примут участие полсотни человек. Кто-то должен при этом управлять кораблем, и работу вызвался делать хирург Джеймс Гутри (Guthrie), шотландец. Ему помогали два мальчика.

С удивительным мастерством хирург вновь приблизил Спиди к испанскому фрегату и правильно расположил судно. Корабли встали борт к борту. Кохрейн разбил свой экипаж на две абордажные команды: первая должна была атаковать испанцев в головной части корабля, вторая — в другой его части. Он приказал людям, атакующим первыми, покрасить лица в черный цвет. Прогремел новый залп четырехфунтовых орудий Спиди, и сквозь облака порохового дыма на испанцев накатилась волна храбрецов с черными лицами. Теперь испанцы были действительно шокированы, и Кохрейн с клинком в руке повел за собой вторую команду. В течение нескольких минут воины яростно сражались, используя абордажные сабли, пистолеты и топоры.

Испанцев было в шесть раз больше, чем англичан. Эффект неожиданности был временным фактором, и испанцы пришли в себя. Вначале они отражали атаку в носовой части судна, затем ринулись в центр. Наступал момент, решающий судьбу сражения. Кохрейн пустил в дело все свои материальные и людские ресурсы, но он оставил кое-что про запас. В горячке боя, когда гибнут люди и силы предельно напряжены, огромное значение приобретает психологическое и моральное воздействие на противника. Орудуя клинком наряду со своими храбрецами, которые безоговорочно признавали его лидерские качества и беззаветно ему верили, Кохрейн оставался командиром и тактиком. В пылу сражения он сохранял хладнокровие и нанес врагу два мощных психологических удара. Он крикнул доктору Гутри, чтобы тот прислал ему еще пятьдесят человек. Доктор громко ответил, что сейчас пришлет. Это была чистая мистификация. Она была дополнена действием, очень важным в условиях любой войны: Кохрейн приказал одному из своих людей сбить испанский флаг, что было мгновенно исполнено. Испанцы лишились двух главных символов своего единства — капитан Франсиско де Торрес был мертв, а национальный флаг сброшен вниз. Деморализованные дьявольски смелой акцией и фантастической решительностью неприятеля, они посчитали удаление флага знаком капитуляции — акта, совершенного по приказу их офицеров. Испанцы сложили оружие.

Ближний бой продолжался примерно полтора часа и закончился славной победой британцев под командованием двадцатипятилетнего лорда Кохрейна. Экипаж Спиди потерял три человека убитыми. Лейтенант Паркер был тяжело ранен, и еще 17 членов команды получили ранения различной степени тяжести. Число убитых испанцев — 15, раненых — 41.

Через некоторое время пленные вполне осознали смысл произошедшего. Офицер, временно исполнявший обязанности капитана, попросил Кохрейна выдать ему сертификат. Этот необычный документ должен был подтвердить, что офицер в ходе акции с честью выполнял свои обязанности. Не моргнув глазом, Кохрейн выписал сертификат: офицер «вел себя, как истинный испанец». Пленник был доволен. Впоследствии Кохрейн узнал о том, что сертификат помог испанцу в дальнейшем продвижении по службе.

Лорд Кейт тепло поздравил Кохрейна с невероятным успехом и просил передать офицерам и другим членам экипажа Спиди слова благодарности за их храбрость и дисциплину.

Лишь истинные профессионалы и эксперты могли по достоинству оценить подвиг, совершенный Кохрейном и его командой. В Лондоне новость не могла произвести фурора, поскольку операции Спиди были малозначительными. В то же время, художник Николас Покок изобразил славную победу на одном из своих полотен.

На рассвете 3 июля 1801 года Спиди столкнулся в районе Гибралтара с мощной французской эскадрой под командованием контр-адмирала Линуа. Кохрейн поначалу принял суда за испанские галеоны, возвращающиеся из Южной Америки. Свет стал ярче, и Кохрейн увидел два 80-пушечных корабля, 74-пушечный Дезэ и фрегат Мюирон, ранее доставивший рвавшегося к власти Бонапарта из Египта во Францию.

Положение Спиди было практически безнадежным — скорость малого корабля несопоставима с быстротой движения линейных судов и фрегатов.

Кохрейн не смирился со своей вероятной участью пленника французов и решил не сдаваться без боя. Он приказал установить все паруса, заставил членов экипажа грести длинными веслами и взял направление на Гибралтар. Принятые меры были недостаточными. Расстояние между Спиди и преследователями неумолимо сокращалось, и Кохрейн решился на крайние меры. Примерно в 9 часов утра он приказал выбросить за борт все артиллерийские орудия. Это должно было облегчить корабль и увеличить его скорость, однако французы все же настигли британский шлюп. 74-пушечный линейный корабль Дезэ произвел бортовой залп, немного повредив оснастку Спиди. Кохрейн понимал, что дело почти проиграно, но продолжал бороться. Британцы выбросили за борт все бочки, все запасы и всю провизию. Отчаянные меры мало повлияли на скорость шлюпа. Тогда Кохрейн решил проскользнуть между грозными кораблями, но Спиди попал под убийственный огонь орудий Дезэ. По счастливой случайности люди на борту британского шлюпа не пострадали, но корабль получил серьезнейшие повреждения. Кохрейн понял, что это конец. Новый залп должен был полностью уничтожить Спиди. Командир согласился на капитуляцию и в 10 часов приказал спустить флаг.

Он сам доплыл на лодке до вражеского судна, поднялся на борт и предложил свою шпагу капитану Кристи-Пальеру Француз ответил: «Я не приму шпаги офицера, который так долго боролся с невозможностью».

Французская эскадра вместе с захваченным Спиди взяла курс на испанский порт Алжесирас. Корабли заняли позиции под защитой двух батарей и форта и бросили якоря.

Контр-адмирал сэр Джеймс Сомарец, осуществлявший блокаду испанского порта Кадис, узнал о передвижениях французов. Он немедленно устремился навстречу врагу, имея шесть линейных кораблей, фрегат и бриг.

Кохрейн и Кристи-Пальер завтракали в большой каюте корабля Дезэ. Французский капитан видел перед собой большие силы противника, но решил не нарушать режим питания. Только когда два храбрых моряка были осыпаны осколками разбитого стекла и мусором, они поднялись на палубу.

Вторая порция снарядов, запущенных с борта британского корабля, убила нескольких морских пехотинцев. Кохрейн решил, что нет никакой необходимости стоять под огнем британских орудий. Он занял относительно безопасную позицию внизу и оттуда наблюдал за ходом битвы при Алжесирасе.

Сомарец проиграл сражение и потерял 74-пушечный линейный корабль Ганнибал. На следующий день он послал капитана Брентона с флагом перемирия и для организации обмена пленными.

Экипаж Спиди был освобожден. Кохрейн вернулся в Гибралтар и видел, как британские корабли вновь пошли в бой. Вскоре Сомарец взял реванш за поражение у Алжесираса.

Кохрейн обрел известность и славу, но попал в неприятную историю. Он должен был предстать перед военным судом и держать ответ за потерю корабля Его Величества.

Заседание суда было проведено 18 июля 1801 года на борту 80-пушечного линейного корабля Ротрее, стоявшего на якоре вблизи Гибралтара. Членами суда были опытные морские офицеры, в том числе Джахлил Брентон — бывший командир Спиди. Разобрав дело по существу, суд решил, что Кохрейн, его офицеры и вся команда корабля сделали все возможное для спасения королевского шлюпа, и признал их невиновными в том, что корабль попал в руки врага. Моряки Спиди были полностью и с честью оправданы, и Кохрейн вернулся на родину.

В 1801 году Великобритания одержала две знаменательные победы. Первая из них — при Копенгагене. Ей предшествовали политические события, на которые британцы обязаны были реагировать: Россия, Дания, Швеция и Пруссия создали Лигу вооруженного нейтралитета для охраны торговли нейтральных держав от английского флота. Правительство Великобритании не стало дожидаться объявления войны со стороны государств лиги и ответило очень быстро и решительно. К берегам Дании была направлена эскадра под командованием сэра Хайд Паркера. Вице-адмирал лорд Горацио Нельсон, подчиненный Хайд Паркера, атаковал датский флот, одержал победу и добился от Дании согласия на выход из лиги. Вторым важнейшим событием года стала капитуляция побежденной и деморализованной французской армии в Египте. Наполеон покинул Африку в 1799 году, назначив своим преемником Жана Батиста Клебера. Авторитетнейший генерал Клебер решил немедленно добиться мира и вывода французских войск из Египта. В январе 1800 года он подписал соглашение с турками в Эль-Арише при посредничестве сэра Сиднея Смита, однако британский главнокомандующий Средиземноморским флотом лорд Кейт отказался ратифицировать конвенцию. Клебер продолжал успешные боевые действия, но в июне был убит фанатиком. Сменивший его генерал Мену проявил себя неспособным военачальником. Республиканская армия терпела поражение за поражением от англичан, которые высадились на африканском побережье в марте 1801 года. Французы сдали Каир в июне, а Александрию в начале сентября. Это была почетная капитуляция — побежденные погрузились на корабли и вернулись на родину.

Уильям Питт ушел в отставку в марте 1801 года. Новым Премьер-министром страны стал Генри Аддингтон.

1 октября Великобритания и Франция заключили предварительное мирное соглашение, а в марте 1802 года был подписан мирный договор в Амьене. Это были радостные события для большинства людей, однако многие в Англии при этом теряли работу и доходы.

Главными героями дня были Горацио Нельсон и Уильям Сидней Смит, которые соперничали в славе между собой и не любили друг друга. После капитуляции французов в Александрии Сидней Смит был направлен с донесением в Англию. Он, писала Таймс, вернулся в турецкой одежде — тюрбан, халат, шаль, кушак и пистолеты на поясе. Загорелый, обветренный, кудрявый, с крючкообразным носом, он приобрел большую популярность. Герой Акра мог исполнить хорнпайп — английский матросский танец. Он был блестящим лингвистом.

Правительство отметило заслуги Сиднея Смита и назначило ему пенсию в 1000 фунтов стерлингов. В 1802 году национальный герой стал членом парламента. Он имел связь с принцессой Каролиной, брошенной супругой принца Уэльского — будущего принца-регента Великобритании.

Молодой Томас Кохрейн пока не был известен в широких кругах, а в условиях наступившего мира он переходил в разряд офицеров на половинном жалованье.

Герой считал, что захват фрегата Эль Гамо служил достаточным основанием для его быстрого производства в посткапитаны, однако все оказалось не так просто. Новость о его пленении достигла Лондона быстрее, чем известие об операции по захвату испанского судна. Кохрейну пришлось ждать три месяца, прошедших с момента акции, прежде чем ему присвоили новое звание.

Новым главой Адмиралтейства в 1801 году стал Джон Джервис, граф Сент-Винсент. Он имел глубокое предубеждение против всех шотландцев, и Кохрейн пережил много неприятностей от общения с ним.

Отец Томаса продолжал помогать сыну и написал длинное письмо графу Сент-Винсенту, жалуясь на несправедливость. Первый лорд Адмиралтейства объяснил причины задержки с присвоением звания, которые были совершенно объективными. Как только Адмиралтейство узнало об оправдательном вердикте суда в Гибралтаре, лорду Кохрейну было немедленно присвоено звание пост-капитана. Это произошло 8 августа.

Граф Сент-Винсент получал множество обращений от коллег, политиков, членов аристократических семейств, каждый из которых просил корабль для своего сына, брата или племянника. Кохрейн не знал о проблемах Сент-Винсента. Он добивался справедливости для себя лично и своих моряков. Отважный командир отличался благородством, прямотой, но вместе с тем подозрительностью и обвинял Сент-Винсента в злых умыслах.

Находясь в Гибралтаре, Кохрейн написал графу Сент-Винсенту о своем первом лейтенанте Уильяме Паркере — участнике многочисленных успешных акций и моряке великого мужества, тяжело раненном при захвате Эль Гамо. Кохрейн добивался продвижения Паркера по службе, но не получил ответа от Сент-Винсента. Вернувшись в Великобританию, Кохрейн написал еще два письма в пользу Паркера. Только после третьего обращения он получил холодный ответ от Сент-Винсента. Первый лорд Адмиралтейства писал, что за одно такое дело не награждают двух офицеров, а, кроме того, на борту Спиди погибло «малое число людей».

Для Кохрейна это было уже слишком, и он нанес ответный удар. Кохрейн считал, что его подвиги и статус аристократа делают его фигурой, неуязвимой для таких людей, как Сент-Винсент. Он напомнил графу, что, хотя только три человека погибли на шлюпе Спиди при захвате Эль Гамо, на борту флагманского корабля адмирала Джона Джервиса в славном сражении, победа в котором принесла нынешнему первому лорду Адмиралтейства графский титул, погиб только один человек.

Кохрейн нажил себе влиятельного врага, но на этом не успокоился. Не получив удовлетворительного ответа от главы Адмиралтейства, он решил обратиться в коллегиальный орган — правление, состоявшее из лордов. 17 мая 1802 года он направил им ту же просьбу. Настойчивый герой получил ответ: морской офицер не должен общаться напрямую с Их светлостями лордами. Он и на этом не успокоился и написал секретарю Адмиралтейства, получив последний отказ: Их светлостям лордам нечего сообщить просителю.

Кохрейн проявил непрактичность и непонимание законов функционирования бюрократических организаций. Он не смог помочь боевому товарищу и при этом сильно осложнил жизнь самому себе. Перспективы лорда Кохрейна были туманными. Он значительно уменьшил свои шансы получить новый корабль и продолжить активную службу.

Молодой человек решил использовать мирное и свободное время для продолжения своего образования. Лорд Кохрейн поступил в университет Эдинбурга — вначале на факультет этики, а затем на химический факультет. Он был значительно старше большинства студентов, но стал исключительно прилежным учеником.

Эдинбург переживал расцвет наук и искусств. Образование в школах и университетах Шотландии рассматривалось многими современниками как лучшее в мире. Благодаря архитекторам Джеймсу Крейгу и Роберту Адаму столица Шотландии превратилась в современный город с прекрасными зданиями и просторными площадями.

Кохрейн слушал лекции профессора моральной философии Дугалда Стюарта — одного из лучших преподавателей своего времени, у которого учились Вальтер Скотт и лорд Пальмерстон. Лекции Стюарта повлияли на мировоззрение Кохрейна и его будущее решение баллотироваться в парламент в качестве независимого и радикального кандидата.

В мае 1803 года Великобритания объявила войну Франции. Боевые корабли вышли в море, и у Кохрейна появились надежды на продолжение карьеры. Мечта сбылась лишь осенью — в ответ на многочисленные обращения и ходатайства в пользу Кохрейна граф Сент-Винсент выделил ему плавательное средство.

Кохрейн поспешил в Плимут и увидел стоявший на верфи каркас корабля. В свои неполные двадцать восемь лет Кохрейн был опытным моряком и сразу оценил потенциальные качества недостроенного судна, которое дособирали из древесины пущенных на слом кораблей. Судно называлось Араб, и оно должно было плавать как стог сена.

Оценка оказалась верной. Араб был спущен на воду, и через некоторое время судно ужасной конструкции стало участником двух обидных инцидентов. Кохрейн был великим навигатором, но он не смог избежать банальных столкновений с другими судами, которые произошли одно за другим в течение короткого промежутка времени.

Мучения Кохрейна с Арабом закончились только через год, когда в Адмиралтействе произойти перемены и графа Сент-Винсента сменил Генри Дандас, виконт Мелвилл, еще один шотландец, давний друг и товарищ Питта и друг семьи Кохрей-нов. Подходящий корабль для Томаса нашелся очень быстро — то был новый фрегат Паллас с тридцатью двумя артиллерийскими орудиями на борту.

Впервые в жизни честолюбивый Кохрейн принял командование кораблем, который был способен выполнять самые различные задания. В отличие от тяжеловооруженных линейных судов, которые использовались для блокады вражеских портов, фрегаты были кораблями-разведчиками и глазами любой флотилии. Они отличались быстроходностью, мобильностью и могли совершать смелые нападения на врага. Члены команды фрегата имели прекрасные возможности завоевать славу и призовые деньги. Кохрейн хотел и того, и другого.

Он оперировал в районе Азорских островов, захватывая испанские суда, полные сокровищ, и торговые корабли. Добыча была чрезвычайно богатой — золото и серебро в слитках и монетах, доллары, красное дерево и иная древесина, сахар и другие ценные продукты. Лорд Кохрейн не пропускал ни одного корабля и мастерски уходил от погони.

Полученные капитаном приказы ограничивали пребывание его судна в районе Азорских островов. Он возвратился в Европу, сделав личное состояние. Британские газеты писали о захваченных им испанских кораблях с богатствами на борту.

Он вернулся на родину 5 апреля 1805 года, как славный корсар эпохи королевы Елизаветы, обставив свое прибытие в порт Плимут с подлинным шиком. Кохрейн присоединил три очень крупных золотых подсвечника к мачтам фрегата Паллас. Отныне он не будет иметь проблем с набором людей на судно.

Европа стояла на пороге большой войны. В 1804 году во главе правительства Соединенного королевства вновь встал главный организатор антифранцузских коалиций Уильям Питт. Это произошло 18 мая, и в тот же день первый консул Наполеон Бонапарт был провозглашен императором французов.

Питту удалось создать коалицию, которая планировала противопоставить Наполеону силы семи армий — трех австрийских, двух русских и двух англо-русских корпусов. Последние должны были высадиться в Неаполе и Ганновере.

В 1803 — 1805 годах Наполеон активно готовил вторжение на Британские острова, но оно в итоге не состоялось. Противостояние франко-испанского и английского флотов привело к драматической развязке.

6 ноября 1805 года жители Великобритании прочитали в The London Gazette рапорт о грандиозном сражении, которое произошло 21 октября у мыса Трафальгар. Донесение составил адмирал Катберт Коллингвуд:

«Мы всегда будем горевать о смерти вице-адмирала лорда виконта Нельсона, который пал в час победы во время последнего сражения с врагом: она обязывает меня информировать моих лордов, представителей Адмиралтейства, что 19-го числа текущего месяца главнокомандующий получил сообщение от кораблей, наблюдавших за движениями врага в Кадисе, о том, что Объединенный флот вышел в море. Поскольку дули легкие западные ветры, Его светлость лорд сделал вывод о том, что они [корабли неприятеля] двигаются в сторону Средиземного моря, и немедленно направился на всех парусах к Гибралтарскому проливу [sic] с британской эскадрой, состоявшей из двадцати семи кораблей, три из которых 64-пушечные, и был информирован капитаном Блэквудом (чья бдительность в наблюдении и обнаружении движений врага заслуживает высоких похвал), что они еще не прошли через пролив.

Ранним утром в понедельник 21-го числа текущего месяца... враг был обнаружен в шести или семи милях к востоку. Дул очень легкий, преимущественно западный ветер. Главнокомандующий немедленно послал сигнал флоту построиться в две колонны, чтобы двигаться в этом порядке. Такой способ атаки Его светлость лорд загодя предписывал, чтобы избежать неудобства и задержек, неизбежных при формировании обычной боевой линии. Вражеская линия состояла из тридцати трех кораблей, из которых восемнадцать были французскими, а пятнадцать испанскими, под общим командованием адмирала Вильнёва, Испанцы под началом Гравины развернули носы своих судов к северу и сформировали очень плотную и правильную линию. Но поскольку способ атаки был необычен, то структура их линии была новой. Линия представляла собой полумесяц, выпуклый в подветренную сторону. Поэтому, направляясь в их центр, я столкнулся с тем, что их авангард и тыл оказывались позади траверза. До того как огонь был открыт, каждый их корабль находился от соседнего примерно на длину каната к ветру (если мерить до носа и кормы) и была сформирована некая двойная линия. Выяснилось, что если находиться на их траверзе, то остается очень малый интервал между ними, и при этом они не мешали друг другу. Адмирал Вильнёв находился на борту корабля Буцентавр, расположившегося в центре, флаг адмирала Гравины развевался на корабле Принц Астурийский, расположившемся сзади, но французские и испанские корабли были перемешаны и порядок судов не соответствовал порядку национальных эскадр.

Поскольку способ атаки был предварительно определен и информация доведена до коммодоров и капитанов, то требовалось подать лишь малое количество сигналов…

Дело началось в двенадцать часов. Первые корабли колонны прорвались сквозь вражескую линию, главнокомандующий атаковал примерно десятый корабль спереди, его заместитель [Коллингвуд] атаковал примерно двенадцатый корабль с конца вражеской линии, и ее авангард оказался не у дел… схватка была жестокой, вражеские корабли сражались с отвагой, которая делает их офицеров достойными высокого уважения, но атака была неотразимой, и благодаря Всевышнему, который управляет всеми событиями, вооруженные силы Его Величества одержали полную и славную победу. К трем часам пополудни многие вражеские суда капитулировали, их линия сломалась. Адмирал Гравина вместе с десятью кораблями присоединился к фрегатам, двигаясь в подветренную сторону, и взял курс на Кадис. Пять передних судов их авангарда изменили направление; они встали носами к югу… были атакованы, и большинство из них было захвачено; другие ушли, оставив эскадре Его Величества девятнадцать линейных кораблей (из которых два первоклассные, Сантиссима Тринидад [sic] и Санта Анна), с тремя командующими — вице-адмиралом Вильнёвом, главнокомандующим, доном Игнасио Мария де Алава, вице-адмиралом, и испанским контр-адмиралом доном Валтасаром Идальго Киснеросом.

После такой победы, возможно, нет нужды восхвалять каждого командира в отдельности: само дело говорит о себе больше, чем я способен выразить словами. Все были в равной степени воодушевлены, прилагая все силы и служа своей стране с усердием, и все достойны того, чтобы их высокие заслуги были отмечены. Никогда высокие заслуги не были столь заметными, как в битве, которую я описал.

Achille (французский 74-пушечный корабль), после того как капитулировал, из-за плохой распорядительности французов загорелся и взорвался. Двести человек были спасены посыльными судами.

Во время битвы произошло событие, которое столь ярко продемонстрировало непобедимый дух британских моряков, сражающихся с врагами своей страны, что я не могу отказать себе в удовольствии описать его Их светлостям лордам. Корабль Temeraire, случайно или намеренно, был взят на абордаж французским кораблем с одной стороны и испанским судном с другой; схватка была решительной, но в итоге флаги Объединенного флота были сорваны, а на их места водружены британские флаги.

Такая битва не может обойтись без больших людских потерь. Мало сказать, что я оплакиваю вместе со всем британским флотом и британской нацией великую утрату — главнокомандующего, героя, чье имя будет увековечено, а память о нем будет всегда дорога его стране. Мое сердце разрывается от горькой печали о смерти друга. Я чувствовал привязанность к нему на протяжении многих лет и хорошо знал достоинства его разума, порождавшего неординарные идеи. Он пал с великой славой, но это не приносит успокоения… Его светлость лорд был ранен мушкетной пулей в левую часть груди примерно в середине баталии, немедленно послал ко мне офицера со словами прощания и вскоре после этого скончался.

Я также оплакиваю потерю отличных офицеров — Даффа, капитана Марса, и Кука, капитана Беллерофона; я пока не имею других печальных известий.

Боюсь, что число павших очень велико. Я буду знать его, когда получу официальные рапорты; со времени битвы бушует шторм, и пока не в моей власти собрать эти отчеты с кораблей.

Ройял Соверен [корабль Коллингвуда] потерял все мачты, осталась одна фок-мачта, нетвердо стоящая. Я призвал фрегат Euryalns в ходе акции. Он находился на достаточно близком расстоянии и принял сигнал. Далее он рассылал мои сигналы, и капитан Блэквуд делал это с величайшим вниманием. После окончания битвы я переместил свой флаг на Euryalus. Отсюда мне проще давать приказы и собирать корабли. Ройял Соверен был взят на буксир… Весь флот теперь оказался в очень опасном положении. Многие корабли лишились мачт, все были разбиты, тринадцать кораблей набрали воды, находясь у мелководья вблизи мыса Трафальгар; и когда я дал сигнал приготовиться бросить якоря, мало кораблей их имели, а канаты были прострелены. Но та сила доброго Провидения, которая помогла нам днем, сохранила нас и ночью. Ветер изменился на несколько стадий и отнес корабли от берега, кроме четырех захваченных кораблей без мачт, которые теперь стоят на якоре вблизи мыса Трафальгар. Я надеюсь, что они смогут продолжить движение, когда шторм закончится и опасность минует.

Описав, таким образом, действия нашего флота в этом сражении, я беру на себя смелость поздравить Их светлостей лордов с победой, которая, я надеюсь, увеличит славу короны Его Величества и послужит общественному благу нашей страны».

Новость о великой победе у мыса Трафальгар достигла Лондона, вызвав смешанные чувства удовлетворения от триумфа вооруженных сил и искренней скорби о смерти народного героя.

К тому времени война на континенте была в полном разгаре. Узнав о гибели своего флота, Наполеон не внес изменений в план кампании. Ее итогом стал полный разгром сухопутных армий коалиции.

Артур Уэллесли вспоминал, что в ноябре 1805 года Питт был энергичен, решителен и придерживался своих привычек — много ездил верхом и вечерами пил порт в больших количествах. В то же время врач Фаркуар отмечал его обычные желудочные и головные боли, потерю аппетита, боли в конечностях.

7 декабря Питт отправился на лечение в Баг. Он начал пить минеральную воду, однако подагра вновь напомнила о себе. 15 декабря он написал Фаркуару, что не видит причин для приезда последнего в Баг. К Рождеству он возобновил курс лечения.

Питт ждал новостей с континента, которые долго доходили до Англии. Первые сигналы были обнадеживающими. К середине декабря слухи о великом сражении достигли Лондона. Министр казначейства Уильям Хаскиссон писал Питту 19 декабря: «Сведения, полученные сегодня, достаточно достоверны, и, основываясь на них, я поздравляю вас: они открывают благоприятную перспективу».

Сообщения о катастрофе при Аустерлице появились в лондонских газетах 29 декабря. 1 января 1806 года состояние здоровья Питта ухудшилось. Он получал известия, которые означали крушение всех его надежд: разгром армий коалиции, которую Питт создавал в течение полутора лет, прекращение военных действий после битвы при Аустерлице, подписание соглашения между Францией и Пруссией. Эти события решили судьбу Европы на ближайшее время.

Фаркуар прибыл в Бат 4 января и был потрясен наружностью пациента. Питт был крайне слаб, но продолжал встречаться с коллегами и вести переписку 9 января, когда в Лондоне провожали в последний путь Нельсона, Питт покинул Бат. Экипаж сделал несколько остановок и достиг имения Патни Хиз. Джордж Каннинг писал жене, что болезнь Питта — «ничего особенного, но слабость, полное истощение, он не может ничего есть, и его голос пропадает после того, как минут пятнадцать он пытается что-то сказать… Бедный, бедный П».

Силы покидали Питта. Он отказался от причастия. Затем он пробовал писать завещание своей рукой, но неудачно. Питт продиктовал его и смог поставить подпись. Он тихо скончался.

Чарльз Джеймс Фокс был «очень опечален, очень, очень опечален». Он добавил, что возникла «пропасть, пустота, которую нечем заполнить».

Ушел из жизни великий государственный деятель. На посту премьер-министра он добился больших успехов в мирное время, но как военный лидер, в основном, терпел неудачи. Томас Кохрейн относился к нему с огромным уважением.

В 1806 году лорд Кохрейн начал новую кампанию, атакуя суда вдоль западного побережья Франции и совершая дерзкие наземные операции. Тактическое мастерство капитана достигло невероятных высот, он составлял хорошо выверенные планы нападений и выполнял их с неизменной точностью и истинно британским мужеством, дополненным молодецкой удалью, бравадой и щегольством. Он захватывал вражеские суда, разрушал и сжигал французские сигнальные посты, расположенные на Атлантическом побережье. Команда капитана Кохрейна взрывала и предавала огню французские склады боеприпасов, заклепывала орудия и приводила плавательные средства врага в негодное состояние.

Лорд Кохрейн вступал в бой с большими силами противника и всегда в полной мере использовал фактор внезапности. Он атаковал, когда неприятель меньше всего ждал нападения, — ночью или ранним утром.

Каждая атака была очень хорошо подготовлена. Кохрейн сам ходил на разведку, внимательно изучая каждую деталь и оценивая сильные и слабые стороны вражеских кораблей и позиций. Он изучал приливы, делал замеры глубин, проводил целые ночи в лодке под неприятельскими батареями.

Он тренировал моряков и готовил их к каждой операции. Лорд Кохрейн проявлял удивительную заботу о людях, и во многом благодаря этому потери в боях были минимальными. Он никогда не позволял своим морякам рисковать жизнями без нужды. Перед тем как ринуться в атаку, он оценивал все условия, обстоятельства и возможные варианты развития событий.

Кохрейн был на редкость расчетливым командиром и, оперируя вблизи вражеских берегов и на чужой территории, всегда умел вовремя отступить. Некоторые его коллеги были менее предусмотрительными и менее удачливыми. Сам Сидней Смит попадал в плен к французам. Был еще один яркий герой похожего амплуа — капитан Джон Уэсли Райт, история которого широко известна и трагична.

Он был товарищем по несчастью сэра Сиднея Смита и его сокамерником в парижской тюрьме Тампль еще до сирийского подвига последнего. Райт был воспитан на Менорке, где изучал музыку и французский язык. Начало его карьеры — Вандея, сердце антиреспубликанского мятежа.

В 1798 году Сидней Смит и Джон Уэсли Райт совершили побег из Тампля, а затем вместе воевали против Наполеона в Сирии. Во время короткого мира с Францией Райт появился в Париже. Это вызвало неудовольствие английского посла лорда Уитворта, который считал Райта одиозной личностью: «Я, однако, сказал ему, что он может оставаться здесь и встретиться с его старыми друзьями, если в теперешних обстоятельствах они захотят возобновить знакомство, в чем я очень сильно сомневаюсь».

Капитан Райт действовал как разведчик, отправляя донесения непосредственно Питту, и командовал эскадрой бригов и катеров, перевозивших французских роялистов на материк и обратно в Англию. Среди них были знаменитый шуан Жорж Кадудаль и генерал Шарль Пишегрю.

Райт был захвачен французами на своем судне во время полного штиля. Капитан оказал сопротивление и был ранен в ногу. Его хирург рассказывал:

«Наш огонь почти прекратился, три орудия были сброшены с их позиций, остальные загромождены… корабль почти затонул. Капитан Райт был вынужден крикнуть, что сдается, как раз вовремя, чтобы спасти жизни нескольких людей, удерживавших палубу, и тут многочисленные солдаты на канонерских лодках убыстрили темп гребли, готовясь ринуться на абордаж».

Джон Уэсли Райт был назван «самым искусным и опасным авантюристом» и вновь помещен в тюрьму Тампль. Узника презрительно называли шпионом, а он требовал, чтобы его считали военнопленным.

Капитан Райт провел в тюрьме более года. Через неделю после победы англичан при Трафальгаре тридцатишестилетний узник был найден в камере с перерезанным горлом. Французы объявили, что он зарезал себя бритвой.

Газета Таймс писала:

«Мы боимся, что нет сомнений в болезни капитана Райта, но мы не можем поверить, что отважный офицер, который столь часто смотрел смерти в лицо и чье презрение к опасности вошло в поговорку, покончил жизнь способом, о котором объявлено. Те, кто давал приказы и совершил полночные убийства Пишегрю и герцога Энгиенского, несомненно, могут объяснить причину смерти капитана Райта».

Главный подозреваемый — Наполеон. На острове Святой Елены он несколько раз говорил об этом деле.

«Внимание Наполеона привлекли отдельные отрывки из брошюры, приписываемой перу герцога Ровиго, относительно смерти капитана Райта, — вспоминал доктор О'Мира. — "Если бы капитан Райт, — заявил он, — был подвергнут смертной казни, то это могло произойти в соответствии с моим приказом. Герцог Ровиго ошибается, делая выпады против Фуше. Если капитан Райт был подвергнут смертной казни в тюрьме, то на то был мой приказ. Фуше, даже если бы он хотел сделать это, никогда бы не осмелился лично решить этот вопрос. Фуше слишком хорошо знал меня. Но все дело было в том, что Райт совершил самоубийство, и я не верю, что с ним плохо обращались в тюрьме. Вполне возможно, что Фуше мог угрожать ему, чтобы добиться от него новых признаний. Сидней Смит вел себя недостойно и не как честный человек, когда он написал эпитафию, посвященную памяти Райта. Ибо в этой эпитафии он прибегает к намекам или по крайней мере оставляет поле для предположений, что Райт был тайно казнен, хотя он не смеет сказать об этом открыто.

После того как он провел бы расследование, сообразуясь со всеми имевшимися у него возможностями, после того, как он исчерпал бы все средства, чтобы доказать, что Райт был убит, после того, как он получил бы возможность переговорить с тюремщиками и надзирателями тюрьмы и в результате выяснил бы, что ничего подобного не происходило, он должен был, как честный человек, открыто заявить, что нет доказательств для подтверждения подобного обвинения, вместо того чтобы прибегать к подобным намекам. Сам Сидней Смит лучше всех знал, пробыв столько времени в Тампле, что невозможно тайно убить заключенного без ведома множества лиц, причастных к его содержанию в тюремных условиях. Сидней Смит также должен быть осведомлен о том, что никто не мог войти в тюрьму без приказа на то со стороны министра полиции"».

«Если бы я действовал по правилам, — сказал Наполеон в другой раз, — я должен был дать приказ и передать Райта военной комиссии как шпиона и расстрелять его в двадцать четыре часа, на что по закону войны я имел право. Что бы ваши министры и даже ваш парламент сделали с тем французским капитаном, о котором бы узнали, что он высадил в Англии террористов, готовых убить короля Георга?… Они бы не были столь терпимы, как я к капитану Райту. Они бы осудили его и казнили sur le champ [в поле]».

В 1807 году Кохрейн был направлен в Средиземное море. Теперь он командовал фрегатом Империуз (Imperieuse), который был больше и быстрее Палласа. Новое судно имело 38 пушек и дополнительные орудия, которые могли быть использованы в ближнем бою.

В июне 1808 года главнокомандующий Средиземноморским флотом вице-адмирал лорд Коллингвуд направил в Адмиралтейство детальный отчет о числе вражеских судов, захваченных британскими экипажами в Средиземном море с 1 октября 1807 года по 4 апреля 1808 года. Британские фрегаты и шлюпы успешно охотились за неприятелем. Экипажи отдельных судов захватывали по 2, 3,4, 5 плавательных средств противника, команда шлюпа Grasshopper — 10, энергичный капитан Кэмпбелл и его люди захватили 11 судов. Достижение Томаса Кохрейна, капитана фрегата, было выдающимся — 29 захваченных кораблей противника!

В то время Кохрейн впервые в своей практике использовал ракеты Уильяма Конгрива. 4 сентября 1808 года он обстрелял рыболовецкий порт, расположенный между Тулоном и Марселем. Дома были сделаны из камня, и эффект от атаки был незначительным.

Кохрейн продолжал терроризировать французов, в то время как испанцы стали союзниками Великобритании. Это произошло после того, как Наполеон оккупировал Испанию своими армиями.

В конце 1808 года лорд Кохрейн принял активное участие в героической обороне форта Тринидад в союзе с испанцами, заслужив высочайшую оценку главнокомандующего Катберта Коллингвуда.

В течение четырнадцати месяцев непрерывных рейдов и боев капитан Кохрейн испытывал огромное физическое и нервное напряжение. В январе 1809 года он получил разрешение вернуться на родину. Фрегат Империуз миновал Гибралтар и взял курс на север. Прибыв в Плимут 19 марта, лорд Кохрейн надеялся на отдых и временный покой. Эти надежды не сбылись. Капитан фрегата получил сигнал от адмирала, командующего портом: он должен сойти на берег и ждать приказов Адмиралтейства.