Книга: Маска
Назад: Глава 5 Побег
Дальше: Глава 7 Отмщение

Глава 6
Целительница

В спальне Венделя еще было жарко, но вечерний ветер уже задувал в окно, остужая разгоряченный лоб юноши. После спора с отцом Вендель, устав, вернулся в постель и провалился в глубокий сон. Когда он проснулся, его опять лихорадило. Эрхард Фюгер, встревожившись, вызвал мастера-медикуса, и тот строго заявил, что пациенту ни в коем случае нельзя волноваться и нужно соблюдать постельный режим. Мать просидела с больным до утра, а потом ее сменила служанка. Девушка и сейчас оставалась с Венделем, занимаясь рукоделием.
Юноша попытался заговорить с ней, но с его пересохших губ сорвался лишь хрип.
— Вы проснулись, господин? — Служанка чуть не выронила вышивание. — Я позову вашего отца.
Вскочив, она метнулась к двери. Вендель хотел задержать ее: ему всего-то нужен был глоток воды. Но девушка уже выбежала из комнаты.
Вскоре и мать, и отец подошли к его кровати. Мать плакала, отец молча взял Венделя за руку.
— Воды, — прошептал Вендель.
— Ну конечно, мальчик мой. — Катерина налила ему воды из кувшина и поднесла кружку к губам сына.
Вендель жадно припал к воде.
— Мастер-медикус не стал с нами говорить, и я так боялась, что ты… — Катерина осеклась и всхлипнула. — Но теперь опасность миновала. Господь смилостивился над нами и пощадил нашего единственного сына. — Она перекрестилась.
Вендель вопросительно посмотрел на отца, и тот молча кивнул. Неужели ему было так плохо? Катерина вытерла лицо широким рукавом платья.
— Скажем ему, Эрхард? Вдруг он начнет волноваться?
Отец улыбнулся.
— Думаю, мы можем ему сказать.
Он достал из кошеля на поясе что-то белое.
— Сынок, вчера поздно вечером приехал гонец из Эсслингена. Привез письмо.
Вендель испугался, но мать ободряюще сжала его руку.
— Послушай отца, мальчик мой, — сказала она.
Эрхард протянул Венделю сложенный лист, на котором было написано его имя. Писавший, казалось, старался подражать книжному шрифту — его почерк напоминал текстуру.
Но и без того письмо выглядело странно и на ощупь было мягче обычного пергамента. Печать на письме сломали.
— Мы долго думали, а потом решили прочесть письмо, ничего не сказав тебе. Ты крепко спал. — Эрхард выжидательно посмотрел на сына. — Ну же, читай. Новости хорошие.
Дрожащими руками Вендель развернул лист бумаги. Вначале буквы плясали у него перед глазами, но потом сложились в слова, и облегчение жаркой волной прошло по телу юноши. Он вдруг почувствовал себя таким свободным и сильным, что ему захотелось вскочить с постели.
— Твоя невиновность доказана, Вендель, — твердо произнесла Катерина. — Имя Фюгеров очищено. Теперь все будет хорошо.
Вендель украдкой взглянул на отца. Ничего не будет хорошо. По крайней мере до тех пор, пока граф Оттмар де Брюс будет оставаться его врагом. Судя по выражению лица Эрхарда, он думал о том же. Вендель поспешно повернулся к матери. Сейчас все так радовались, что не хотелось портить веселье заботами о будущем. С точки зрения закона Вендель вновь стал свободным человеком и мог идти куда хотел.
Катерина погладила сына по щеке.
— Я знаю еще кое-кого, кто обрадуется хорошей новости. Твоя невеста Ангелина. Она так волновалась. Ее отец приходил сюда почти каждый день после того, как до нас дошли новости о твоей беде. Хотел знать, что происходит. Отец Ангелины всегда верил, что ты порядочный человек. Он ни на мгновение не усомнился в твоей невиновности. Сегодня утром мы рассказали ему о письме, и он сразу же пошел к дочери, чтобы поделиться с ней хорошей вестью.
Вендель застонал. Об Ангелине он вообще позабыл, ведь после его отъезда из Ройтлингена так много произошло, да и разговор с отцом будто стерся из памяти.
— Ты не должен волноваться, — добавила Катерина, неверно истолковав стон сына. — Ангелина — смелая девушка, она держалась очень хорошо. — Она посмотрела на мужа. — Может, нам уже назначить дату свадьбы? Праздник наверняка поможет забыть о пережитом горе, как думаешь, дорогой?
Эрхард посмотрел на Венделя, потом перевел взгляд на жену.
— Дай мальчику выздороветь. Мы ведь хотим, чтобы он поплясал на свадьбе, верно? Пройдет еще несколько недель, прежде чем его ноги заживут.
— Ты прав. Как глупо с моей стороны! — Мать опять погладила Венделя по щеке. — Что вы думаете о Дне святого Михаила? До этого праздника Вендель точно поправится и будет здоров как бык.
— Посмотрим, дорогая. — Эрхард обошел кровать и обнял жену за плечи. — А теперь давай дадим мальчику отдохнуть. Он все еще очень слаб. Пойди на кухню и прикажи подать ему горячего бульона.
Катерина вскочила.
— Ну конечно. Бедный Вендель, ты со вчерашнего утра ничего не ел. Ты наверняка умираешь от голода. Я обо всем позабочусь. Бульон и подогретое пряное вино приведут тебя в чувство. — Она пошла к двери. — А пока меня тут нет, вы можете обсудить свои мужские дела, которые нас, женщин, не касаются. — Подмигнув, она вышла из комнаты.
Едва за ней закрылась дверь, как Эрхард сурово уставился на сына.
— Мы же договорились, что ты женишься на Ангелине Урбан, разве не так?
— Ну конечно, отец. — Хотя Вендель старался говорить громко, его голос все еще оставался хриплым. — Но мне не кажется удачным заключать брак в такой момент.
Эрхард удивленно поднял брови.
— Если Оттмар де Брюс действительно охотится за мной, то и моя невеста будет в опасности.
— Ты же не думаешь, что этот дьявол может навредить тебе, пока ты в Ройтлингене? Он на это не решится. Убить уважаемого гражданина свободного города… Неужто он настолько безумен?
— Откуда нам знать, отец, на что способен де Брюс?
Эрхард поджал губы.
— Твоя мать так радуется предстоящей свадьбе. Что мы ей скажем? А главное, сколько нам ждать?
— Давай подождем, пока все уляжется. Для начала я хочу полностью выздороветь. А потом я женюсь на Ангелине и буду ей хорошим супругом.
Вендель едва сдержал вздох. Нужно выиграть время. Он еще не знал, как это сделать, но был полон решимости узнать правду и вывести де Брюса на чистую воду. Только когда граф больше не будет представлять для него опасности, Вендель обретет покой. Хорошо, что отец не знает, что он задумал. Эрхард заковал бы сына в цепи и выставил двадцать наемников для его охраны.
Эрхард Фюгер подошел к кровати и сжал руки сына.
— Хорошо, мальчик мой. Это разумное решение. Но ты должен оставаться в городе. Пусть Антоний повсюду сопровождает тебя. Не отпускай его от себя ни на мгновение. — Он опустил руки Венделя на покрывало. — А я придумаю, как объяснить твоей матери промедление со свадьбой. И старику Урбану тоже что-нибудь скажу. Он поймет, что жениху его дочери необходимо выздороветь, а уж потом идти к алтарю.
Вендель изо всех сил сжал руки отца.
— Я так рад, что снова с вами. — Он откинулся на подушку.
«Но уснуть спокойно я смогу, только когда выясню, за что же меня так ненавидит де Брюс», — подумал он.
* * *
Вот уже неделю Земпах мучился от боли в животе. Его страдания не прекращались. Одежда, раньше сидевшая на нем как влитая, болталась, и приходилось подпоясываться ремнем, но и после этого она смотрелась мешком. Очень жаль — все его наряды были дорогими, ведь только ткань стоила целое состояние. Осталось всего два дня до Иоанна Предтечи. Земпах расправил плечи и вышел на улицу. Сегодня был важный день — в городе должны были казнить убийцу Бенедикта Ренгерта.
Хотя над Эсслингеном уже нависла летняя жара, в городе царило праздничное настроение. Уличные торговцы продавали сладости и напитки, скоморохи развлекали честной народ плясками и шутками, пытаясь выпросить у прохожих пару геллеров, воришки обносили кошели неосторожных зевак.
На рыночной площади поставили трибуну для проведения суда. Земпах занял свое место с другими судьями и советниками.
— Приветствую вас! — радостно воскликнул Ремзер.
Конраду хотелось оплеухой согнать ухмылку с ненавистного лица, но он заставил себя улыбнуться и уселся между Хеннером Лангкопом и Герольдом фон Тюркхаймом.
Чуть позже подручные палача привели арестанта Симона Брехта.
На нем было ярмо. От обвиняемого исходила ужасная вонь — зеваки забросали его по дороге от Шелькопфской башни гнилыми овощами и экскрементами.
— Симон Брехт, подмастерье каменщика и сын Ганна Брехта, ты сознался в том, что коварно зарезал ножом Бенедикта Ренгерта, сына почтенного виноградаря Йоста Ренгерта. — Судья Куниберт фон Энгерн зачитал преступнику его признание вины. — Ты подтверждаешь истинность этих показаний?
Брехт, запинаясь, повторил свое признание. Это был худой жилистый парень с кривым носом, видимо сломанным в драке. Какое жалкое зрелище! Конрад Земпах брезгливо поморщился. Если он говорил правду и ему действительно заплатили за убийство, то человек, подстроивший это преступление, зря пожалел денег на достойного исполнителя. Наверное, Брехт согласился зарезать мальчишку за пару десятков грошей, а за такие деньги надежного человека не наймешь. А может быть, дело в том, что заинтересованная в убийстве особа наняла кого-то другого, а тот — кого-то еще, и деньги осели где-то в этой цепочке, не дойдя до непосредственного исполнителя. Кто бы это ни был, сейчас он, безусловно, доволен, что эта часть истории никого не заинтересовала. Городской совет нашел убийцу, справедливость была восстановлена. А зачем кому-то понадобилось подстраивать убийство сына виноградаря, теперь неважно, по крайней мере, большинство и так считало историю Брехта жалкой попыткой оправдаться.
— Безбожник ты!
— Жалкое ничтожество!
— Убогая тварь!
Пока Брехт во всех подробностях описывал совершенное преступление, из толпы доносились громкие крики — виноградари города и их семьи не переставали возмущаться.
Брехт, похоже, не понимал, что ему предстоит, и потому продолжал свой рассказ.
Когда он замолчал, фон Энгерн подошел к остальным судьям:
— Что ж, мы пришли к соглашению касательно приговора, не так ли?
Те молча кивнули.
— Никакой милости этому отродью преисподней, — прошипел фон Тюркхайм.
— Значит, решено. — Фон Эндерс вышел вперед и повысил голос: — Суд выносит следующий приговор: ты, Симон Брехт, признан виновным в совершении убийства и приговариваешься к смерти через колесование!
Толпа возликовала. Колесование было столь же жестоким способом казни, как и сдирание кожи или четвертование, а жители Эсслингена были согласны с тем, что убийца заслужил такую смерть.
Процессия отправилась на место казни. Первым шел палач из Ульма, огромный широкоплечий детина с плоским лицом и светлыми волосами до плеч. Телега с приговоренным двигалась медленно, поскольку ее обступили люди. Толпа запрудила все переулки и улицы. Каждый хотел взглянуть на подлого убийцу, выкрикнуть ему в лицо оскорбление, плюнуть, забросать гнилыми овощами или экскрементами. На Внутреннем мосту телега остановилась — она не могла ехать ни вперед, ни назад, — так тесно ее окружили зеваки, ринувшиеся на мост через Неккар.
Иоганн Ремзер принялся браниться на чем свет стоит. Герольд фон Тюркхайм угрожающе замахнулся тростью, Земпах вспотел от напряжения. Только благодаря вмешательству стражников толпу удалось разогнать и телега смогла проехать.
На эшафоте перед Хайлихкройцкими воротами все уже было готово. Палач из Ульма поднялся на подмостки и встал, широко расставив ноги, в ожидании, когда подручные вытащат приговоренного из телеги, приведут на эшафот и поставят на колени.
К преступнику подошел священник, перекрестился, прочитал молитву. Когда с этой частью было покончено, палач посмотрел на трибуны, где собрались все зажиточные горожане. Земпах, заняв свое место, старался сдержать рвотные позывы. Зной, толпа, толкавшаяся у трибун, вино, выпитое перед выходом из дома, — все это не лучшим образом сказывалось на его самочувствии. Конрад принялся обмахиваться рукавом.
Куниберт фон Энгерн подал палачу знак, и ульмец приказал подручным связать Брехта. Приговоренный застонал, когда его швырнули на спину и развели ему ноги и руки.
Земпах задумался о том, не дал ли этот палач Брехту обезболивающее, которым так часто пользовался Мельхиор. Конрад в этом сомневался. У Симона Брехта не было заступников в Эсслингене, никого, кто заплатил бы за такое, а палач из Ульма не был похож на человека, который по доброй воле станет помогать приговоренному.
Один из подручных поднял огромное колесо с эшафота и протянул палачу. В толпе благоговейно зашептались.
Палач склонился над приговоренным и обеими руками занес колесо. Вокруг воцарилась тишина, и палач обрушил колесо на ступни преступника. Жуткий вопль сорвался с губ Брехта, в долине Неккара разнеслось многоголосое «Ох…».
И вновь палач нанес удар, на этот раз на уровне щиколоток. Судья приговорил Брехта к пятнадцати ударам — по одному за каждый прожитый год Бенедикта. Вначале убийца вопил, но после восьмого удара его крики стали тише, а в конце он только стонал. Зато гул толпы нарастал.
Когда палач замахнулся для последнего удара — по горлу, — вновь стало тихо. Заплечных дел мастер принимал решение — продлить мучения приговоренного или проявить милосердие и оборвать его страдания, убив последним ударом. Выдержав паузу, палач нанес этот удар не в шею, а в ключицу. Симон Брехт захрипел, его руки и ноги стали подергиваться.
Палач передал одному из подручных колесо и расправил плечи. Даже с трибун было видно, как поднимается и опускается его могучая грудь. Напряжение выбило его из колеи.
Земпах задумался, как бы справился с этой задачей Мельхиор. Пока мальчишка занимал эту должность, никого еще не приговаривали к казни через колесование. Земпаху очень хотелось бы посмотреть, как щуплый мальчишка управлялся бы с огромным колесом.
Тем временем ульмец приказал, чтобы Брехта отвязали. На эшафот внесли второе колесо, и подручные положили на него Брехта. В теле приговоренного не осталось, должно быть, ни одной целой кости. Слуги так просунули руки и ноги Брехта между деревянными спицами, что веревка им уже не понадобилась. Затем они по приказу палача подняли колесо и водрузили его на шест из березового ствола.
Зрители разразились бурными аплодисментами, а палач ударил себя кулаком в грудь. Он отлично справился со своей работой. Начатое завершат вороны.
Тем временем Брехт потерял сознание. Если Господь смилостивится над ним, то преступник больше не придет в себя, но Земпаху это казалось маловероятным. Часто приговоренные мучились еще несколько дней. А этот палач свое дело знал. Значит, Симон Брехт будет страдать еще долго.
Земпах удовлетворенно хмыкнул. Заплечных дел мастер из Ульма пришелся ему по душе. Жаль, что палачу придется вернуться в родной город.
* * *
Эберхард фон Закинген поднялся. Его люди сидели на пеньках или стояли, прислонившись к стволам деревьев. Они держали оружие наготове и жевали солонину — остатки запасов, купленных вечность назад в Урахе. Все это время они бродили в лесах, преследуя Дитриха, но Лис постоянно опережал их на шаг.
Но теперь время расплаты настало. Прибыло подкрепление — люди и собаки. Они окружили жертву и медленно, но верно загнали на край этой поляны. Дитрих еще прятался в кустах. Наверное, полагал, что ему удастся скрыться. Фон Закинген крикнул ему, чтобы он выходил, пообещав, что тогда Лис получит по заслугам, но его не станут пытать. Однако Дитрих не ответил ему. Одного жеста фон Закингена было достаточно, чтобы его люди выгнали Лиса из укрытия. Лучники тоже стояли наготове. Но рыцарь предпочитал честный поединок. Приказав своим стражникам ждать, фон Закинген осторожно раздвинул ветки и продрался сквозь заросли. Уже через пару шагов кусты поредели и он увидел возвышавшиеся впереди высокие деревья. Фон Закинген опустил ладонь на рукоять своего меча и затаил дыхание. Он чувствовал близость противника.
— Проклятье, Дитрих Лис, выходи на бой! — крикнул рыцарь, обводя внимательным взглядом чащобу. — Где ты спрятался, трус? Выйди и сразись, как подобает мужчине! Это твоя последняя возможность. Если ты победишь меня, то обретешь свободу и все, что принадлежит мне, станет твоим. Так чего же ты ждешь?
Хрустнула ветка. Фон Закинген вздрогнул, сосредоточившись на дереве, за которым, как он полагал, прятался его противник. Ничего не происходило. Пот стекал по лбу и спине фон Закингена, собирался на затылке и в подмышках. Вдалеке слышалось тихое пофыркивание коня. В остальном лес, казалось, затих.
— Выходи, Лис! — рявкнул фон Закинген. — Или ты не мужчина, чтобы ответить за свои поступки?
Какая-то тень шевельнулась за деревом. В тот же миг фон Закинген узнал своего осведомителя: мускулистое тело, уродливый шрам, умные глаза. Дитрих был бледен, он устал. Наверное, в последние дни Лис почти не спал.
Но фон Закинген не испытывал жалости. Этот человек сам навлек на себя беду.
— У меня для вас новости, фон Закинген, — заявил Дитрих. Он сжимал меч в руках, но нападать не собирался.
— А у меня новости для тебя, Лис, — ответил фон Закинген. — Начинай.
Дитрих подошел ближе. Его тело было напряжено, он в любой момент готов был броситься в бой, и фон Закинген тоже обнажил оружие.
— Я проследил за палачом, — медленно произнес Дитрих. — Я подумал, что вас может заинтересовать, где мальчишка. Раз уж Оттмару де Брюсу так приспичило знать.
Фон Закинген ушам своим не поверил. Дитрих знал, где палач из Эсслингена? Если он принесет де Брюсу не только голову Лиса, но и Мельхиора, его честь будет восстановлена, а былые обиды забудутся. Он докажет Оттмару де Брюсу, что он лучший капитан стражи из всех, какие были в его замке.
— И где же мальчишка? — фон Закинген произнес эти слова равнодушно, стараясь скрыть охватившее его волнение.
— Сколько вы заплатите мне за это?
Эберхард фон Закинген расхохотался.
— Ты хочешь торговаться? Я даже не знаю, что тебе предложить.
— Моя жизнь за место пребывания Мельхиора, — стоял на своем Дитрих. — И мне нужны гарантии.
— Как ты себе это представляешь? — Фон Закингену не терпелось всадить меч в этого нахала, но вначале нужно было удостовериться, что Лису действительно что-то известно.
Дитрих был отличным осведомителем — в этом фон Закинген никогда не сомневался, пускай сейчас он и отчаялся.
— Отведите меня в Адлербург. Там я расскажу все, что узнал. Но только в присутствии графа Оттмара де Брюса.
— И ты думаешь, я куплюсь на это? За кого ты меня принимаешь?
Дитрих пожал плечами.
— Я вам намекну. Но всю правду открою только в присутствии графа.
Фон Закинген покрепче перехватил меч.
— Хорошо, — сказал он, отступая на шаг. — Слушаю.
Лис недовольно посмотрел на него, но начал свой рассказ.
— Как я уже говорил, я следовал за палачом почти до Ураха. В паре миль от города и неподалеку от деревни Гульбен я набрел на заброшенный хутор. Я обыскал его и выяснил, что там живет какой-то старик со своей женой. И молоденькая девчонка с огненно-рыжими волосами.
— И это все? — Фон Закинген подошел поближе и с вызовом уставился на Дитриха. — Что ты пытаешься мне сказать?
— Кое-что показалось мне странным. Мои подозрения подтвердились, когда я не смог вновь выйти на след палача. Он как сквозь землю провалился. И я остался неподалеку, прятался в лесу под Урахом и следил за хутором. Как вы думаете, почему я не сбежал и до сих пор оставался в этой местности? — Лис ухмыльнулся. — Теперь я знаю, где прячется палач. Но не думайте, что вы так просто его найдете. Он в надежном укрытии. Вы сотню раз проскачете мимо и ничего не заметите.
— Вот как? — Фон Закинген не поверил ни единому слову своего осведомителя.
Дитрих был головорезом и лжецом, ему нельзя было доверять. Одним изящным движением фон Закинген раскроил Лису череп. Отступив, он увидел, как жертва упала на колени. В глазах Дитриха еще читалось удивление. Не успело тело упасть ничком на поляну, как фон Закинген опять замахнулся и одним ударом отрубил Лису голову, а затем удовлетворенно рассмеялся. Для такого палач не нужен.
Дитрих хотел запутать его своей глупой болтовней. Может быть, фон Закинген даже поверил бы ему, согласился бы на сделку, если бы сам не побывал на том хуторе. Его люди тщательно все обыскали. Там не было никакого тайного укрытия. Дитрих солгал, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Единственная тайна, которую он забрал с собой в могилу, это тайна его ужасного шрама.
Эберхард фон Закинген вытер свой меч, сунул его в ножны, поднял за волосы отрубленную голову и пошел к своим людям.
Когда он продемонстрировал стражникам трофей, те встретили своего капитана одобрительными возгласами.
— Сегодня можете набить живот в лучшем трактире Ураха, да и выпить вам не помешает. Отпустите свой ум погулять в винных парах, если он у вас, конечно, есть! — воскликнул фон Закинген. — Завтра возвращаемся в Адлербург. У нас подарочек для графа. И, без сомнений, он придется ему по вкусу.
* * *
Вендель застонал. Присланный ему счет содержал многочисленные ошибки. Как член гильдии виноторговцев мог спутать эсслингскую бадью с баварской?
И почему винодел из Липпштадта считал, что три фудра — это то же, что двадцать бочек вина, если все знают, что один фудр — это пять бочек и еще одна пятая бочки?
Вендель исправил счет и сложил бумаги в стопку. Их предстояло отослать в Липпштадт.
После этого парень занялся списком поставок, который подготовил его отец. Там все было в порядке.
Встав, Вендель сложил все бумаги в сундук, запер его и потянулся. Он медленно прошелся обратно к столу, наслаждаясь каждым шагом. Ноги больше не болели. Да, он немного прихрамывал, поскольку кости срослись не вполне правильно, но в целом ему очень повезло. Шрам на руке, легкая хромота… Могло быть и хуже. Неужели и правда прошел целый месяц с тех пор, как он сбежал из тюрьмы и свалился от усталости, едва въехав в городские ворота Ройтлингена?
Вендель уговорил отца вновь позволить ему работать. Эрхард согласился, но настоял на том, чтобы его сын больше не ездил осматривать виноградники. Поэтому Вендель проводил много времени в винном погребе и у виноградного пресса, стараясь отвлечься от рутинной работы со списками поставок, счетами и письмами, — они наводили на него смертельную скуку. Антоний следовал за ним тенью. Телохранитель готов был пожертвововать своей жизнью, чтобы спасти Венделя. Эрхард Фюгер договорился со стариком Урбаном перенести свадьбу на следующую весну. Бракосочетание назначили на первое мая, День святой Вальпурги. Катерина утешала себя тем, что так у нее будет достаточно времени, чтобы подготовить дом к приему невестки. А Вендель все еще надеялся на чудо, которое спасет его от женитьбы. Он несколько раз встречался с Ангелиной и по воскресеньям ходил на обед в дом к Урбанам. Ангелина была очень красивой и воспитанной девушкой. Настоящий ангелочек. Но когда Вендель говорил с ней, ему казалось, что он обращается к кукле. На все его слова девушка вежливо кивала, соглашалась с ним, улыбалась. Она ни разу не высказала собственного мнения, ни разу ни о чем его не спросила, разве что о самочувствии. Если бы ее взгляд не был ясен, а речь столь красива, Вендель заподозрил бы, что девушка страдает слабоумием. Но, наверное, из нее просто вытравили все способности мыслить самостоятельно. Для большинства мужчин Ангелина стала бы идеальной женой, но не для него. Пусть жизнь отрезвила его, сделала мудрее, пусть он уже не был тем мечтателем, который полтора месяца назад уехал из Ройтлингена, кое-что осталось для него неизменным. Вендель мечтал о супруге, которую полюбит всем сердцем не только за красоту тела, разжигающую жар в чреслах, но и за острый ум.
Хромая, Вендель вышел из дома. Солнце уже повисло над холмами, но сядет оно еще не скоро. Парню хотелось немного развеяться, поболтать с друзьями. После окончательного выздоровления ему всего пару раз удалось сходить в трактир и выпить бокал-другой вина — и то после ожесточенных споров с отцом.
— Антоний, — сказал Вендель своему телохранителю, последовавшему за ним из дома. — Я хочу сходить в «Три дубка» выпить вина. На сегодня я закончил работу. Осталось только запереть все.
— Вашему отцу не понравится, что вы уходите из дома вечером, — возразил Антоний.
Вендель указал на небо.
— Посмотри, Антоний. Еще светло. На улицах Ройтлингена полно приветливых и мирных горожан. Не может же отец запирать меня дома до конца моих дней.
Антоний пожал плечами.
— Как скажете, Вендель.
Парень как раз запирал ворота, когда из дома вышел отец.
— Закончил на сегодня?
— Да, пап. Я сделал все, что ты мне поручил. Написал счета для трактирщиков. Приготовил поставку в Тюбинген. Завтра наше вино отвезут туда. Я даже исправил ошибки в заказах. А теперь я собираюсь выпить немного вина в «Трех дубках».
Эрхард Фюгер нахмурился.
— Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты уходишь из дома вечером. Мы до сих пор не выяснили, почему граф озлобился на тебя. Не исключено, что он вновь попытается заманить тебя в ловушку.
Но Вендель только отмахнулся. Чем больше меркли его воспоминания о тюрьме в Эсслингене, тем больше он готов был поверить в совпадение. Его подозрения в отношении Оттмара де Брюса казались необоснованными. Только потому, что Вендель потерял нож на смотре невест в его замке, нельзя было предполагать, что это граф пытался сделать парня подозреваемым в убийстве. К тому же Вендель не понимал, чем мог разозлить де Брюса. Он помнил только один момент, когда лицо графа потемнело от ярости, а на лице промелькнуло такое выражение, будто Оттмар вот-вот бросится на него. Но сразу же после этого де Брюс добродушно расхохотался. Так в чем же дело? Правда, оставались еще провалы в памяти, но Венделя это особо не тревожило. Он был в безопасности, его невиновность доказана, так чего же еще желать?
— Я вернусь до наступления темноты, отец, — примирительно произнес он. — Кроме того, со мной пойдет Антоний.
Поворчав немного, Эрхард вернулся в дом, а Вендель и Антоний отправились в трактир. По дороге в переулках Ройтлингена многие прохожие приветствовали Венделя, на их лицах читались уважение и любопытство. Все знали, что он пережил пытки и сбежал из тюрьмы, и потому Венделя теперь почитали в городе, будто героя войны, что вызывало в парне и гордость, и стыд одновременно.
Они пересекли рыночную площадь и направились по Медовому переулку к Медовым воротам. Затем неподалеку от ворот свернули в узкий переулок и очутились в квартале дубильщиков. Это была не лучшая часть гордого свободного города, и Антоний беспокойно оглядывался по сторонам, но темные фигуры, жавшиеся к стенам домов, не обращали на них внимания. Наконец они добрались до «Трех дубков». В трактире было полно людей. За столиком у окна Вендель увидел своих друзей. Помахав им рукой, он принялся проталкиваться по залу. К тому моменту, как он подошел, его приятели заказали еще два бокала вина и пододвинулись, освобождая место Венделю и Антонию.
— Ну что, Вендель, опять привел няньку? — воскликнул Фридель, темноволосый полноватый парень, сын богатого торговца солью. — Боишься, что сам не найдешь дорогу домой?
— Нет, — перебил его Ганс, сын виноградаря, обрабатывавшего для Фюгеров Зоммерхальде. — Антоний защищает его от девок. С тех пор как наш Вендель стал хромым героем, все девчонки ему на шею вешаются.
Парни расхохотались. Они подтрунивали над Венделем по-дружески, и он это знал, но ему тяжело было присоединиться к веселью друзей. Когда он сидел с ними, то замечал, насколько изменился. Он больше не был одним из этих самодовольных парней, для которых все в жизни представлялось веселой игрой. Между ним и приятелями встали застенки эсслингенской тюрьмы, мрачные судьи и загадочный палач, сделавший его калекой, но спасший ему жизнь. И хотя все это казалось далеким и забытым, как кошмарный сон, случившееся оставило в его душе шрамы, от которых не так-то просто будет избавиться.
— Ты чего такой серьезный, дружище? — Фридель добродушно хлопнул Венделя по плечу.
Вендель посмотрел на Антония. Телохранитель уселся немного в стороне и настороженно наблюдал за посетителями трактира.
— У меня был тяжелый день. В отличие от тебя я помогаю отцу. Вот если бы ты по нескольку часов в день считал тюки с солью, говорил с работниками, вел учет расходов и прибыли, то к вечеру тоже уставал бы.
Фридель усмехнулся.
— Ты просто не умеешь договариваться со своим стариком. — Он поморщился. — Я вот, признаться, тоже со своим не совладаю. Отец решил, что я должен идти в обучение к моему дяде. Так что скоро моя сладкая жизнь закончится. — Парень вздохнул. — Зато у тебя она только начинается. Что, не терпится невесточку-то оприходовать?
— Ждет не дождется, — вмешался Ганс, прежде чем Вендель успел что-то сказать. — Не видишь, сидит да облизывается.
Вендель не собирался оставаться в трактире надолго, но когда он выглянул в окно в следующий раз, уже сгустились сумерки. Время пролетело незаметно. Друзья шутками и веселыми историями отвлекли его от горестных раздумий, и Вендель был им за это благодарен. Он поднялся.
— Мне пора домой.
Друзья пытались спорить, но он только отмахнулся.
— Пойдем, Антоний. Пора.
Его телохранитель вздохнул с облегчением. Конечно, все это время он волновался, что скоро стемнеет.
В переулке было тихо и безлюдно. Вскоре ночная стража начнет обход города.
Вендель свернул налево, но Антоний удержал его.
— Может быть, нам пойти другим путем? — предложил он. — Так, конечно, короче, но переулки узкие и темные, а квартал пользуется дурной славой.
— Не будь трусом, Антоний! — Вендель упрямо пошел кратчайшей дорогой к дому.
Вздохнув, телохранитель последовал за ним. Какое-то время они молча петляли по узким переулкам. И вдруг из какого-то дома выскочил мужчина и встал перед Венделем. Вендель хотел отойти в сторону, чтобы пропустить незнакомца, но тот обнажил меч. Невзирая на полумрак, Вендель разглядел злорадную ухмылку на лице противника.
Антоний схватил Венделя за плечо.
— Назад! Скорее!
Но когда они оглянулись, то оказалось, что путь к отступлению им перекрыл еще один вооруженный мужчина.
Антоний и Вендель тоже обнажили оружие. Спина к спине они стояли в переулке — каждый перед своим противником. Вендель тяжело дышал. Да, он обучался искусству фехтования, но давно не тренировался биться на мечах, а после пыток был уже не так силен, как прежде. Антоний был прав. А Вендель не послушал его, отмахнулся, хотя телохранитель предупреждал о возможной опасности. Он думал, что в Ройтлингене ему ничто не угрожает. Но это оказалось не так.
Вендель перехватил меч покрепче, следя, чтобы мышцы не свело судорогой. Он не был хорошим фехтовальщиком, однако так просто сдаваться не собирался.
Сзади послышался звон клинков. Бой начался.
— Держитесь прямо за мной, Вендель! — выдохнул Антоний. — И с вами все будет в порядке.
В тот же миг противник Венделя занес клинок. Юноша уклонился, как его учили, и смертоносный удар не достиг своей цели.
Вендель замахнулся в ответ, но противник ловко ушел от его выпада.
Еще один удар — и вновь в последний момент Венделю удалось увернуться. Он успел краем глаза взглянуть на Антония: тот уже оттеснил своего врага к стене дома. Судьба нападавшего была предопределена — с Антонием ему не справиться.
«Сейчас все кончится», — подумал Вендель. Он легко повернулся, пропуская противника мимо, и нанес удар. Похоже, мужчина не рассчитывал на такой финт, и потому лезвие полоснуло его по шее. Удар был слабым, но у Венделя был острый меч. Из раны хлынула кровь. Нападающий в ужасе застыл на месте, зажав рану левой рукой. Вендель знал, что нужно ударить еще раз, чтобы противник больше не мог сопротивляться. И действовать быстро, пока тот не пришел в себя. Но Вендель не мог пошевельнуться. Точно в кошмарном сне, он стоял и смотрел на кровь, текущую из шеи врага. До него донесся жуткий вой, поразивший его до глубины души. Вой приближался, и Вендель понял, что это кричит не человек, а пес. Скулит и плачет. Потом вой перешел в захлебывающийся лай. Страшный кровожадный зверь шел по следу своей добычи.
Нападавший успел оправиться от потрясения и решительно занес меч. Вендель видел, как поднимается рука врага, но стоял, не двигаясь, и потрясенно смотрел на кровь, текущую из раны. Почему никто, кроме него, не думает об этом кошмарном звере и не пытается скрыться? Неужели они не слышат его лая? Парню хотелось зажать уши, чтобы не слышать этого невыносимого воя.
Вендель увидел приближающийся клинок. Лай оглушал его, казалось, у него вот-вот расколется череп. И в этот миг Вендель понял, что зверь лает вовсе не в переулке. Этот звук существует только в его голове.
А потом вокруг стало темно.
* * *
Наконец они прибыли к подножию Адлербурга — усталые, вспотевшие, голодные. Эберхард фон Закинген, закрыв глаза рукой от солнца, разглядывал замок. Что ждет их там?
В лучах полуденного солнца Адлербург казался мрачным и величественным, его темные, будто чужеродные башни тянулись в синие небеса. Высокие стены без окон казались почти черными в ослепительном свете.
Фон Закинген отвернулся и щелкнул языком. Лошадь пошла медленнее, копыта мерно застучали по мощеному двору замка. Когда его люди набросились на угощение, фон Закинген лишь выпил кружку воды и отправился в большой зал.
В тусклом свете огромный мраморный трон казался заброшенным. Никто не потрудился зажечь здесь факелы, а узкие бойницы едва пропускали дневной свет. Скоро ли придет граф? Заставит ли себя ждать? Фон Закинген беспокойно переступил с одной ноги на другую, ожидая, когда же его господин снизойдет до аудиенции.
Наконец дверь распахнулась, и де Брюс, размашисто шагая, прошел по отполированному мраморному полу. За ним следовали его псы. Глаза собак злобно поблескивали.
Фон Закинген упал на одно колено и низко поклонился.
— Подойдите, Закинген. Покажите, что вы принесли! — Де Брюс удобно устроился в кресле, подался вперед и уперся локтями в колени.
Встав, фон Закинген подошел к своему сюзерену.
— Вот этот неудачник, господин. — Он поднял голову убитого. — Дитрих по прозвищу Лис. Он много лет был моим осведомителем. Допустил ошибку и заплатил за это собственной жизнью.
Де Брюс медленно кивнул.
— Человек со шрамом. Знаю.
Фон Закингену трудно было скрыть изумление. Он никогда не рассказывал де Брюсу о Дитрихе. С другой стороны, граф привык все проверять, поэтому он должен был предположить, что Оттмару все известно о Лисе.
Граф потер подбородок.
— Он что-то сказал перед смертью? Что-то, что могло бы нам пригодиться?
Фон Закинген покачал головой.
— Он пытался торговаться за свою жизнь, заявив, что знает о местонахождении эсслингенского палача. Но его история оказалась ложью.
— Жаль. — Де Брюс откинулся на спинку кресла. — Куда же подевался этот человечишко, хотел бы я знать. — Он вновь подался вперед и пронзительно посмотрел на своего капитана. — Ответьте мне на один вопрос, фон Закинген. Почему бы мне не отрубить голову и вам тоже? Вы часто ошибались в последнее время, не так ли?
Оттмар был прав. Фон Закинген действительно совершил ошибки: купец сбежал, наемный убийца оказался треплом и заплатил за это своей жизнью, очутившись на колесе.
— Я не тот человек, кто станет молить о сохранении жизни, — твердо ответил фон Закинген. — Отрубите мне голову, если сочтете нужным. Это ваше право. Но если вы оставите меня в живых, то примите меня, словно ничего не случилось. И это мое право.
Встав, де Брюс навис над фон Закингеном.
— Именно по этой причине я и не отрублю вам голову. Вы совершили ошибку и способны признать это. Вы настоящий мужчина, а не мямля какой-нибудь. В наши дни это редкость. Вы отлично поработали с Лисом, фон Закинген. Встаньте. Я принимаю вас с почестями и милостью. Но не смейте больше подводить меня. Пусть вы и необычайно смелый человек, я не потерплю дураков и неудачников в своей свите. — Де Брюс уселся в кресло и указал на стул рядом, приглашая фон Закингена занять место. — У меня тоже есть для вас хорошие новости. Если только сам дьявол не помешал мне, фон Закинген, то ваша ошибка уже исправлена, а купец из Ройтлингена горит в аду.
Рыцарь удивленно поднял брови. Он сам хотел расправиться с Венделем Фюгером.
— Вот как? — спросил он, стараясь скрыть разочарование. — Это действительно хорошие новости, господин.
Де Брюс недовольно уставился на него.
— Полагаете? У вас разочарованный вид.
Один из псов вдруг подхватился на лапы, и фон Закинген невольно отпрянул.
— Я хотел сам им заняться, господин. Каждый, кто стоит на пути моего сюзерена, стоит и на моем пути. — На его лбу проступили капельки пота.
Де Брюс вел себя странно. Он словно сидел в засаде, поджидая жертву, и не знал, нанести удар сейчас или потом.
— Хорошо, — кивнул граф, — вы можете удалиться в свои покои. И уберите эту мерзость! — Он указал на голову Лиса. — Он и живой-то не был красавцем, а смерть тем более не придала ему лоска.
Встав, он вышел из зала в окружении своры, не удостоив фон Закингена и взгляда.
Рыцарь озадаченно следовал за ним, думая, что же здесь произошло. Во дворе он сунул голову Дитриха в руки одному из стражников, а потом поднялся на крепостную стену и обвел взглядом округу.
Вдали раскинулись зеленые холмы, в долине поблескивали воды Айха. Фон Закинген смотрел на юго-восток. Где-то там спрятался за лесом заброшенный хутор. Девушка с огненно-рыжими волосами не шла у рыцаря из головы. Мехтильда. Нужно было позабавиться с ней прямо на хуторе. Фон Закинген хорошо провел бы время с рыженькой красоткой. Тогда он позабыл бы о девушке и она больше не занимала бы его мысли.
Что ж, эту ошибку нужно будет исправить.
* * *
25 июля, в День поминовения апостола Иакова, улицы Ройтлингена выглядели празднично: повсюду висели гирлянды из цветов, яркие ленты развевались на ветру. Играли музыканты, уличные торговцы предлагали всем пирожки, печенье и другие сладости. Горожане, как богатые, так и бедные, принарядились, надев свои лучшие платья, ведь сегодня никто не должен был работать. В этот же день проходили выборы в городской совет. Люди, собравшиеся в Еврейском переулке, с нетерпением посматривали в сторону рыночной площади: оттуда должна была начать движение процессия, которая дойдет до монастыря, где новоизбранные члены совета и бургомистр торжественно принесут клятву верности городу. В совет прошло двенадцать всеми уважаемых судей, принадлежавших к наиболее влиятельным семьям города, и восемь глав гильдий. Эрхард Фюгер тоже принадлежал к тем, кто должен был возглавить процессию: вот уже в третий раз его избрали главой гильдии виноторговцев. Он гордо понесет знамя с гербом своей гильдии, на котором изображены колесо и кувшин. За ним пойдут члены его гильдии, а потом — главы и рядовые представители гильдий виноградарей, пекарей, бондарей, мясников, меховщиков, сапожников и кожевенников.
Но Вендель в этом году не пройдет по улицам города. Вместе с Антонием он будет наблюдать за происходящим с крыльца своего дома, стоявшего напротив монастыря францисканцев. Отец строго-настрого запретил ему удаляться от дома — он боялся нового покушения. Все считали, что на Венделя и Антония напали два разбойника, но ни сам парень, ни его отец нисколько не сомневались в том, кто стоит за нападением. А такой праздник идеально подходил для убийства.
Хотя Венделю и не нравилось, что отец запирает его дома, как маленького мальчика, он вынужден был признать, что в прошлый раз чудом избежал смерти. Когда он потерял сознание, Антоний уже убил своего противника и успел парировать удар другого нападавшего. Второй противник был ранен и не смог справиться с телохранителем. Вендель быстро пришел в себя, но оба мужчины погибли в схватке, и у Антония не было возможности выяснить, кто же их нанял.
Впрочем, в случившемся с ними происшествии был и позитивный момент: по крайней мере, Антоний доказал Эрхарду Фюгеру свою способность защитить Венделя.
— Идут! Идут! — закричал кто-то из малышей, которые сидели на плечах своих отцов.
На рыночной площади зазвучала музыка, раздались ликующие возгласы. Вначале Вендель увидел только стяги с гербами гильдий, но затем толпа почтительно расступилась, и он разглядел лица людей, участвующих в процессии. Впереди в роскошном багровом плаще-сюрко и черных отполированных сапогах шел Вальтер фон Хайинген, новый бургомистр города. За ним следовали члены городского совета. Вендель узнал Фолькера Аммана, у которого Эрхард в прошлом году выкупил виноградник Аммандль, Бенца Гумпера, чьи сыновья вечно доставляли отцу неприятности, почтенного старика Эберхарда фон Ханзена, Генриха Лотерли фон Вильденове и Конрада Унгельтера, отец которого несколько лет назад был бургомистром. Вендель редко сталкивался с этими влиятельными господами: по большей части его знакомые, как и он сам, были из сословия ремесленников, виноделы и виноградари, работавшие на Фюгеров.
За судьями шли главы гильдий и простые ремесленники. Вендель вытянул шею, глядя, как они следуют во двор монастыря, но с такого расстояния мало что было видно. Какая досада! Чуть позже все отправятся на танцы на рыночную площадь, где уже поставили большой праздничный шатер. Но и там Венделю нельзя было показываться.
Парень вздохнул. Это был бы последний День апостола Иакова, который он провел бы в роли холостяка.
И его мысли тут же нашли свое подтверждение: прямо перед ним, точно из ниоткуда, возникла девушка с длинными светлыми волосами и сияющими голубыми глазами. Ангелина, его невеста. Как и все незамужние женщины, она в этот день надела венок, сплетенный из цветов.
Девушка застенчиво улыбнулась.
— Ангелина, что вы тут делаете? — опешив, спросил Вендель.
— Смотрю на процессию. — Девушка нахмурилась.
— Простите мою грубость, дорогая. Я удивился, увидев вас. Я думал, что вы сейчас во дворе монастыря.
Ангелина улыбнулась.
— Я хотела узнать, все ли у вас в порядке.
— Да-да, все чудесно, — поспешно заверил ее Вендель.
Он покосился на Антония, но телохранитель демонстративно отвернулся. Больше никто не слышал их разговора, люди на улицах пристально наблюдали за принесением клятвы.
— Я очень рада, Вендель. — Она опять улыбнулась и выжидающе посмотрела на него.
Вендель нервно пригладил волосы. Он впервые остался с Ангелиной наедине — если не считать эту толпу, конечно. И о чем ему говорить с ней? О делах? О виноградниках? О выборах? Даже в обществе других людей он никогда не знал, о чем можно поговорить с Ангелиной. Ему все время казалось, что он навевает на свою невесту скуку. И, признаться, ему самому было с ней скучно.
— Пойдете танцевать? — спросил он.
Девушка кивнула, ее лицо осветилось радостью.
— Да, я буду на площади.
Опять этот взгляд. Вендель вспотел.
— К сожалению, я не смогу к вам присоединиться.
Ангелина, явно разочарованная его словами, надула губки.
— Из-за ваших ног? Но вы ведь уже неплохо ходите. К тому же вам не придется все время танцевать.
— Это не из-за ног, — поспешно заверил ее Вендель. Ему было неловко, когда люди обращали внимание на его хромоту. — Мне… Мне просто нужно еще немного поработать.
— Поработать? Но сегодня праздник! Никто не работает!
Вендель пожал плечами и промолчал.
Очевидно, Ангелина сочла это проявлением недовольства с его стороны. Девушка потупилась.
— Понимаю, — прошептала она. — Так, значит, мы увидимся в следующее воскресенье за обедом?
— Да, конечно.
Сделав книксен, девушка ушла.
Вендель беспомощно оглянулся. Он, несомненно, расстроил Ангелину, но почему? Юноша перехватил взгляд Антония.
— Что я такого сделал? — спросил он у старшего товарища. — Ты можешь мне объяснить?!
Антоний улыбнулся.
— Женщины… Их не так-то просто понять, господин.
— Мудро сказано, дорогой мой Антоний. — Вендель похлопал своего телохранителя по плечу. Пришлось вытянуться, ведь мужчина был на полголовы выше него. — Пойдем в дом. Я знаю, где нам найти кувшин холодного вина. Отведаем же его.
* * *
Герман опустил Мелисанде руку на плечо.
— Отлично, Мехтильда! — сказал он, осматривая шкурку кролика.
Старик покрутил ее в руках — ни один волосок не выпал. Он помял шкурку, но она оставалась мягкой и блестящей.
Мелисанда уже давно не испытывала такой гордости.
— Мы сможем запросить неплохие деньги за эту шкурку, — добавил он, заглянул Мелисанде в глаза и тут же отвернулся. — Хорошо, что ты осталась с нами.
С этими словами старик скрылся в доме.
У Мелисанды защемило сердце. Это признание явно далось Герману нелегко. Обычно он редко проявлял свои чувства, а уж о похвале приходилось только мечтать.
Девушка огляделась вокруг. Листва в лесу уже подернулась желтизной, дни стали короче. Август подходил к концу, близилась осень.
Они тяжело работали, чтобы убрать последствия налета, устроенного фон Закингеном. И им это удалось. Если осень будет такой же мягкой, как лето, то и зимы не придется бояться.
Мелисанда вздохнула. Ида и Герман в последнее время всегда говорили «мы втроем», «нас троих», а Ида даже заявила, что найдет для Мехтильды хорошего мужа, который поможет им привести в порядок хутор. Может быть, получится восстановить часть строений? Купить больше скота, обрабатывать поля? Земли здесь было предостаточно, как и воды. Эта мысль нравилась Мелисанде. Новый дом, порядочный муж, дети, семья. И все же, когда она мечтала об этом, что-то печалило ее. Мысль, пришедшая Мелисанде в голову во время налета фон Закингена, глубоко врезалась в ее сознание и мешала обрести покой на этом хуторе.
Сейчас Мелисанда решила больше не думать об этом. Сегодня им предстоял поход в Гульбен, маленькую деревушку неподалеку, где они покупали ветчину, сало и пшеницу. Несколько раз Ида и Герман брали с собой Мелисанду и на рынок в Урахе. О девушке ходили слухи, но никто не относился к ней с подозрением. Все полагали, что Мехтильда раньше работала служанкой у сестры Пауля Вайгелина в Эсслингене, и Мелисанда не спешила развеивать их заблуждение.
При первом же визите в Урах она узнала у болтушки-продавщицы, что сын виноторговца из Ройтлингена, которого в Эсслингене обвинили в убийстве, сбежал из тюрьмы и вернулся в отчий дом. Конечно, об этом ходили разнообразнейшие сплетни: кто-то говорил, что парень улетел из города на спине ведьмы, — якобы в Рыбацком переулке жил старик, видевший этот полет; кто-то пытался доказать, что купец заключил сделку с дьяволом и нечистый наделил его способностью проходить сквозь стены, — не зря же этот купец сговорился с палачом, а все знают, что любой палач — слуга сатаны. Были, безусловно, и разумные объяснения того, как парню удался этот побег: деньги, как обычно, сделали свое дело, вот и все. Иные предполагали, что убийца, которого схватили в Ульме, был простым сельским простачком и беднягу казнили, потому что властям нужен был козел отпущения. В конце концов, жители Ройтлингена славились тем, что готовы были заплатить звонкую монету, лишь бы скрыть неприятную правду.
Мелисанда могла бы поклясться, что убийство совершил не Фюгер. Но действительно ли в Ульме поймали настоящего убийцу? Этого она выяснить не могла — Мелисанда как никто другой знала, что любой человек рано или поздно сломается под пытками.
Завтра нужно будет опять сходить в лес и набрать коры. Запасы заканчивались, а было еще много шкур, которые предстояло обработать. На этот раз Мелисанде придется отойти от хутора подальше: Герман слышал, что местный граф приказал тщательно охранять лес. Нельзя, чтобы егерь заметил ободранные стволы деревьев рядом с хутором, иначе подозрение падет на Германа.
Наказания за промысел в чужом лесу были довольно суровыми, особенно в окрестностях Ураха, где торговля древесиной была важным источником дохода как для маркграфа, так и для города.
Мелисанда дошла до края скалы, откуда открывался вид на долину. Внизу протекала река Эльзе, над водой тянулись сизые клочья тумана. Мелисанда увидела, как караван, двигавшийся от Ураха в сторону Ульма, то скрывался в тумане, то выныривал вновь, приближаясь. Караван состоял из восьми телег — каждую тянули две лошади, старавшиеся справиться с тяжелой поклажей. Слева и справа от телег шли пешие и ехали всадники в легких доспехах. Наверное, купцы и их слуги. Вооруженных охранников при караване не было — скорее всего, процессия двигалась в Лайхинген или его пригород Фельдштеттен, — но без наемников и столь короткий путь мог оказаться опасным.
Когда караван скрылся за поворотом, Мелисанда начала спускаться в долину. Она перешла Эльзе по деревянному мосту — тут ширина реки составляла не больше шести шагов. Оказавшись на другом берегу, она поднялась по узкой тропинке, протоптанной лесорубами, на холм. За ним, параллельно Ульмскому тракту, шла дорога в Эберштеттен. На полпути Мелисанда обнаружила выступ скалы, откуда открывался вид на тракт, и решила немного отдохнуть. Внизу, совсем рядом, на расстоянии выстрела, скрипели тяжелые телеги, которые медленно поднимались по холму, щелкали кнуты погонщиков. Она даже видела, как дыхание лошадей на холоде превращалось в пар. Всадники ехали в начале и в конце каравана по двое — дорога была слишком узкой.
Всадники. Лошади. Телеги. Свист стрел. Крики раненых. Кровь. Так много крови…
Мелисанда вздрогнула, но тут же одернула себя. Почему прошлое до сих пор не отпускает ее?
В воздух взвилась стайка ворон, и Мелисанда напряглась. Одна из лошадей дернулась в сторону, так что всаднику едва удалось удержать ее.
А в следующий миг на караван обрушился град стрел. Кто-то сразу упал с лошади, остальные обнажили мечи и огляделись по сторонам. Глаза купцов расширились от ужаса.
Послышались громкие крики. Какая-то лошадь понесла, волоча по земле застреленного всадника, нога которого запуталась в стремени. Со всех сторон на караван набросились вооруженные всадники, их было не меньше трех дюжин. На разбойниках были темные доспехи, не блестевшие в лучах солнца. В таких доспехах хорошо было прятаться. Ни одного герба, ни намека на то, кому они служат.
«Раубриттеры, — подумала Мелисанда. — Это раубриттеры».
Часть нападавших набросилась на пеших слуг, остальные вступили в схватку с всадниками, отчаянно пытавшимися защититься.
Бой длился недолго. Разбойников было больше, и они умели сражаться.
Когда все купцы и слуги были повержены, некоторые разбойники спешились и принялись обыскивать убитых, снимая с тел кошели и оружие. Остальные выгрузили товар из телег и разместили на спинах лошадей — своих и чужих. Пока они распрягали коней, одна из телег покатилась вниз по склону, сбила оставшуюся без всадника лошадь, и животное упало с обрыва вниз.
Предводитель отдавал приказы раубриттерам, и они торопились их выполнить. Разбойники забрали своих раненых и убитых, а потом подожгли телеги. Несмотря на туман, дерево разгорелось быстро. Убедившись, что все в порядке, всадники с добычей поскакали вниз по склону и скрылись в густых зарослях.
Сердце Мелисанды выскакивало из груди. Внутренний голос подсказывал, что нужно спасаться бегством, причем бежать как можно дальше и быстрее. Но тело не слушалось ее. Предсмертные крики, кровь, звон мечей — она как будто видела перед собой не чужие телеги, а повозку, в которой сидела с матерью и Гертрудой. На месте отважных купцов, столь ожесточенно сопротивлявшихся разбойникам, она представляла себе отца, Рудгера и Зигфрида фон Рабенштайна, отважного рыцаря, похожего на Гавана. Он погиб первым… А на месте главаря разбойников…
Раубриттеры давно скрылись из виду, а Мелисанда все стояла на месте. Она не могла и пальцем пошевелить. Некоторые разбойники выскочили из зарослей прямо из-под выступа, на котором она стояла. Они ведь могли заметить ее…
Какой-то звук вывел Мелисанду из оцепенения. Вот! Опять что-то…
Послышался стон. Один из мужчин шевельнулся. Он был еще жив!
Шок прошел. Не раздумывая, Мелисанда помчалась вниз по склону. Выживший оказался купцом. Широкоплечий парень, довольно красивый. Кровь текла из раны в его боку, еще одна рана была на голове.
Мелисанда оглянулась. От горящих повозок веяло жаром. К счастью, прямо у тропинки не было деревьев и пожар не перекинулся на лес. Затем Мелисанда увидела рулон белого льна, скатившийся с одной из повозок. Похоже, раубриттеры его не заметили. Льняная ткань — вот что ей сейчас было нужно.
Схватив рулон, она оторвала пару полосок ткани. Между телами девушка заметила бурдюк с вином. Очистив рану, она пропитала ткань вином и сделала перевязку. Купец был в сознании, но, похоже, не понимал, что происходит вокруг. Он не сопротивлялся.
Тем временем шевельнулся еще один купец. Вскоре стало ясно, что нападение пережили четыре человека. Мелисанда обработала их раны как могла, наложила на сломанные конечности шины.
Но как доставить пострадавших в Урах? Все телеги сгорели, от черного пожарища еще исходил жар. К тому же раубриттеры забрали всех лошадей.
Мелисанда вытерла пот со лба и окинула место побоища задумчивым взглядом. Над телами уже роились мухи, в воздухе чувствовался сладковатый запах смерти. Но приступ паники прошел. Нужно было спасти этих четверых.
Мелисанда решительно принялась обыскивать мертвых. Она почти ничего не нашла: разбойники неплохо постарались.
И только одного человека, которого придавило лошадью, они не ограбили. Мелисанде потребовались все силы, чтобы вытащить труп из-под коня, но в отблесках огня она что-то заметила, и работа показалась ей не бесполезной.
Перевернув мужчину на спину, она нашла то, что искала. Легкий одноручный меч. Мелисанда внимательно осмотрела клинок. Ценная вещь. И мощное оружие. По крайней мере, для того, кто умеет им пользоваться. Она опустилась на колени, перекрестилась и помолилась Господу, чтобы Он простил ее за мародерство. Затем она встала, подбежала к корзине, оставленной на обочине дороги, и спрятала туда меч. Вернувшись к убитому, она осмотрела его седельную сумку. Пергамент, чернила, перья, щетка, которой можно счистить старую краску с пергамента, даже увеличительное стекло. Мелисанда держала в руках настоящее сокровище. Еще она нашла несколько документов, перевязанных лентой. Похоже, убитый был писарем. При виде перьев и кисточек в ее голове промелькнула шальная мысль. Вначале она испугалась: меч, возможно, когда-то спасет ей жизнь, но какое у нее право на эти письменные принадлежности? Однако внутренний голос звучал все настойчивее, и Мелисанда, несмотря на угрызения совести, взяла все это. Забравшись в заросли, она спрятала корзину и поспешно вернулась к тропе. Что теперь?
В этот момент по долине разнесся звон колоколов церкви Святого Аманда. В городе подняли тревогу. Наверное, кто-то заметил столб дыма, поднимавшийся над Ульмским трактом.
Мелисанда с облегчением вздохнула. Скоро прибудет помощь. Может быть, ей спрятаться? Нет, не стоит. В Урахе ее знали. Ей не угрожала опасность.
Вскоре она увидела, как по холму спускается дюжина всадников. Когда они подъехали поближе, Мелисанда узнала знакомых: мастера Фриделя, мясника, у которого они с Идой иногда покупали продукты, и мужчину, торговавшего на рынке в Урахе гончарными изделиями.
Девушка вышла вперед:
— Хорошо, что вы прибыли так быстро! Тут четверо раненых, которым срочно нужна ваша помощь.
Кто-то из мужчин ткнул в ее сторону пальцем:
— Ведьма! Это она подожгла караван!
У Мелисанды душа ушла в пятки.
— Держите ведьму! Она не должна уйти!
Всадники окружили ее.
— Вы с ума посходили?! Ну что за суеверный народ! Присмотритесь, это же Мехтильда! — Зычный голос мастера Фриделя перекрыл гул недовольных. — Она работает на хуторе Вайгелина. Расскажите-ка мне, как бы она сумела перебить всех этих мужчин, если у нее и оружия-то нет?! Вот идиоты…
Всадники притихли и смущенно переглянулись. Преодолев страх, Мелисанда поведала им о случившемся. Прибывшие, в свою очередь, сообщили ей, что в город прибежал с полей крестьянин и рассказал, что увидел дым над Ульмским трактом. После этого собрался отряд добровольцев, чтобы выяснить, что здесь случилось. Мастер Фридель послал своих спутников в город за телегой — надо было перевезти раненых и убитых. Мясник еще раз опросил Мелисанду, выясняя мельчайшие подробности страшного происшествия. Тем временем городской цирюльник — он тоже вызвался добровольцем — осмотрел раненых.
Через некоторое время он присоединился к Мелисанде и мастеру Фриделю.
— Раны обработаны идеально. Похоже, ты не в первый раз это делала, девочка.
— Я раньше подрабатывала врачеванием, — пояснила Мелисанда. — Ида и Герман об этом знают.
— Врачеванием, значит. — Цирюльник с интересом уставился на нее. — Скорее, ты была фельдшером и помогала раненым на поле боя. Ты накладываешь повязки в точности, как мастер Лингард, городской мастер-хирург.
Мелисанда потупилась.
— Да. Человек, учивший меня врачеванию, много лет проработал полевым лекарем. Поэтому я знаю, как обрабатывать такие раны.
Взяв ее под руку, цирюльник отвел девушку в сторону.
— На твоем месте я был бы осмотрительнее. Мне-то все равно, но в гильдии лекарей есть люди, которым не понравится, что какая-то девчонка, к тому же еще и служанка, знает их дело не хуже, чем они. Ты же слышала, как быстро можно превратиться в глазах людей из милосердной девушки в ведьму. Будь осторожна, а то когда-нибудь сгоришь, как эти телеги.
* * *
Конрад Земпах спустился по крутой лестнице в подвал Шелькопфской башни. Хеннер Лангкоп последовал за ним. Советник вынужден был признать, что отсутствие аппетита имело и свои преимущества: ему стало легче ходить, исчезла одышка.
В подвале, как всегда, пахло гнилью, кровью и экскрементами. Конрад с невозмутимым видом вошел в пыточную, где его уже ждали обвиняемый, стражник и новый палач. Арестант, худой старик, у которого и без пыток дрожали руки, якобы ограбил мясника в Плинзау. Земпах не мог себе представить, как этот весьма пожилой и слабый человек мог унести тяжелый груз, но он в своей жизни видел уже многое, чтобы не считать такое невозможным.
Советник посмотрел на мастера Экария, нового палача. Тот был толстым — настолько, что все его тело начинало трястись, стоило палачу сдвинуться с места. Кроме того, он всегда был на подпитии. По крайней мере, за три недели, проведенные в Эсслингене, его ни разу не видели трезвым. Даже на работе. И это давало о себе знать. Нет, мастер Экарий исполнял свои обязанности. В этом отношении он был человеком надежным. Проблема состояла в том, как именно он справлялся со своими обязанностями. Ему не хватало точности, изящества. Вначале Земпах подумал, что с этим палачом допросы с пристрастием станут еще увлекательнее. Но его ожидания не оправдались. Грубый дознаватель орудовал жомом для пальцев и раскаленными щипцами, будто камни обтесывал. Не оставалось ни времени, ни возможности насладиться подробностями, страхом в глазах обвиняемых, тонкой механикой инструментов, особенностями их воздействия.
Земпах невольно вздохнул. Мельхиор был несравнимо лучше. Но теперь его официально объявили мертвым. Городской совет решил, что дальнейшие поиски бессмысленны, а слухи о пропаже палача в городе Эсслингене нужно прекращать. Иоганн Ремзер неделю назад вышел на рыночную площадь города и зачитал объявление: мол, тело Мельхиора было найдено в лесу. Палача задрали дикие звери. Труп сожгли на месте, а пепел развеяли.
К сожалению, Земпах нисколько не продвинулся и в расследовании касательно мастера Генриха. Правда, он еще раз допросил пивовара, но мастер сохранял спокойствие и невозмутимость. Более того, он даже предложил Земпаху обыскать его дом. Конечно, Конрад не стал унижаться и отказался. Если у Генриха и была еретическая Библия, то он хранил ее в тайнике.
Но Земпах решил и дальше приглядывать за пивоваром. Рано или поздно его усилия окупятся, в этом советник не сомневался.
— Простите. — Запыхавшись, писарь скатился с лестницы, ведущей в подвал. — Меня задержали.
— Давайте приступим, — буркнул Земпах.
Полчаса спустя старик умер. Мастер-медикус, вызванный по этому поводу, заявил, что подозреваемый умер не от пыток. Сердце не выдержало и остановилось от страха. Палача обвинить не в чем, как и советников Конрада Земпаха и Хеннера Лангкопа.
Тем не менее Земпах поймал себя на мысли, что старик не умер бы, будь палачом Мельхиор.
Он с отвращением вышел из подвала. Сейчас лестница казалась ему не такой крутой, как пару месяцев назад, и все же каждый шаг отдавался болью. Земпах стал неудачником. Жалким слабаком, которому становилось плохо от жареной утятины и вина. Все его планы пошли прахом. Будь проклят мастер Генрих, будь проклят купец из Ройтлингена. Будь проклят Ремзер. И все остальные мрази из городского совета. А главное, будь проклят Мельхиор!
«Где же ты затаился, выродок? — Земпах воздел руки к небу. — Однажды я найду тебя, подлая тварь, и тогда да смилостивится над тобой Господь!»
* * *
Вендель сунул голову в бочку с водой, чтобы остыть. Отряхнувшись, он глубоко вздохнул. Каждая мышца, каждая жилка его тела болела, но парень чувствовал себя по-настоящему живым.
К нему подошел мастер Освальд.
— На сегодня достаточно, господин. Завтра продолжим тренировки.
— Как скажете. — Вендель вытерся полотенцем. — Если только завтра я смогу встать с кровати.
Освальд рассмеялся.
— Сможете, Вендель, не волнуйтесь. Вы молодой и сильный, час тренировок на мечах не прикует вас к кровати.
Вендель застонал.
— Вы даже не представляете. Я уже сейчас чувствую себя так, будто меня хорошенько избили.
Мастер Освальд похлопал его по плечу.
— Удачи. И до завтра!
Вендель помахал ему рукой, а потом взял у Антония сюрко. Отец настоял на том, чтобы Вендель возобновил уроки фехтования. Это было его условие, при котором Венделю будет разрешено выходить из дома и вести нормальную жизнь.
— Вы хорошо сражались, господин, — сказал телохранитель.
— Не надо лгать, Антоний. Я знаю, что из меня никудышный фехтовальщик. — Натянув плащ, Вендель просунул руки в рукава.
— Это не так, господин. У вас неплохая техника боя. Вам просто нужно немного потренироваться и изучить дополнительно пару приемов.
— А еще мне нужна смелость, — горько добавил Вендель.
Антоний выразительно посмотрел на него.
— Что такое? — устало осведомился Вендель.
— Можно у вас кое-что спросить, господин?
Вендель сразу понял, о чем хочет поговорить его телохранитель. Он уже месяц ждал этого вопроса. Но как ответить, если он и сам не понимает, что произошло?
— Спрашивай, — неохотно произнес он.
— Я видел, что с вами случилось, — осторожно начал Антоний. — Вы потеряли сознание, увидев кровь.
Вендель резко втянул в себя воздух.
— Не волнуйтесь, — поспешно заверил его Антоний. — Ваша тайна останется при мне. Я никому не скажу. Если ваши враги узнают об этом, ваша смерть будет неизбежна.
Вендель сглотнул. Об этом он не задумывался.
— И? — Он посмотрел телохранителю в глаза. — О чем ты хотел спросить меня?
— Вы знаете, почему с вами такое происходит при виде крови? Так было всегда? Или что-то случилось? Что-то спровоцировало ваш страх?
Вендель раздраженно бросил полотенце на землю.
— Не понимаю, какое тебе до этого дело, Антоний. Ты мой телохранитель, а не исповедник. Поэтому давай обойдемся без подобных вопросов.
Вендель в ярости прошел по двору и скрылся за воротами в амбаре, где стоял виноградный пресс. Хотя помещение и не было огорожено, тут царили тишина и прохлада. Вендель уже пожалел о своих резких словах. Антоний хотел ему только добра. Но Вендель терпеть не мог, когда ему напоминали о его слабости. О том летнем дне, когда умерла его младшая сестра Элизабета. Ей не было еще и трех лет. Милое дитя со смешными черными кудряшками. Она играла во дворе, складывала разноцветные камешки в яркие узоры. Элизабета сказала брату, что строит замок в далекой стране. Стране, в которой она королева. Она даже придумала название для этой страны — Фюгерия. Вендель, который был всего на два года старше сестренки, поддразнил малышку, разбросал ее камешки и сорвал с нее корону — сплетенный из собранных цветов венок. Потом мальчик заскучал и пошел в дом, чтобы проверить, заперта ли кладовая и не найдется ли там что-нибудь вкусненькое. Душераздирающий крик заставил его вернуться во двор. Элизабета стояла посреди двора. Пес, обычно сидевший на длинной железной цепи перед воротами, очутился прямо перед ней. Наверное, цепь порвалась. Из пасти капала слюна, пес рычал. Животное было размером с Элизабету. Девочка смотрела ему прямо в глаза, ее губы дрожали. Вдруг пес прыгнул вперед и вцепился ей в руку. Элизабета опять закричала. Вендель хотел помочь ей, но не знал как. От страха мальчик не мог сдвинуться с места. Элизабета плакала, кричала, а пес с лаем прыгал вокруг. Затем он укусил ее за плечо, а еще через мгновение впился клыками в горло. Кровь хлынула девочке на платье, на руки, на землю. Покачнувшись, малышка упала. Ее крики постепенно стихли. Но пес не унимался. Он лаял, хватал зубами бездыханное детское тельце, а потом его клыки впились ей в живот.
Вендель дрожал. Он видел кровь, мертвое окровавленное тело сестренки, видел пса, таскавшего труп по земле, точно мешок с мукой. Камешки, столь любовно собранные Элизабетой, разлетелись во все стороны. Венделю хотелось крикнуть: «Только не камни! Нельзя трогать камни! Это Фюгерия, далекая страна, в которой Элизабета — королева!» Но ни звука не слетело с его губ.
«Она королева Фюгерии», — подумал мальчик. А потом его ноги подогнулись и он потерял сознание.
* * *
Оттмар де Брюс проснулся под звуки рвоты. С каждым днем Отилия становилась ему все отвратительнее, особенно после того, как забеременела. Каждое утро ее тошнило и остатки ужина оказывались в ночном горшке. Вообще-то, это не должно было его раздражать, ведь у него были свои покои, в которые он мог удалиться, но все было не так просто. Супруга не давала ему прохода. Каждый вечер она умоляла его отправиться с ней в спальню. Хотя ее бесстыдное распутство отталкивало де Брюса, он не мог устоять. Часто он обращался с ней в постели даже грубее, чем с простыми девками: дергал за волосы, бил, входил в нее с такой силой, будто всаживал меч в тело врага. И когда она визжала от боли и в то же время задыхалась от наслаждения, Оттмар забывал, насколько она ему противна.
А после совокупления он сразу погружался в глубокий сон — и в итоге на следующее утро просыпался под звуки рвоты.
Де Брюс встал с кровати, поспешно оделся: штаны, котта, сюрко из темно-синего бархата, коричневые кожаные сапоги. Он был уже у двери, когда Отилия позвала его:
— Оттмар? Ты уже уходишь?
Он предпочел не отвечать и, выйдя в коридор, захлопнул за собой дверь. В замке было еще тихо, но граф знал, что на кухне и в мастерских уже работают. На башне в лицо ему ударили прямые лучи утреннего солнца. Небо было ярко-голубым, белые клочья облаков стелились над горизонтом, дул легкий ветерок. Во дворе все шло привычным ходом: слуга вез сено на конюшню, мальчишка нес два ведра воды на кухню, над пекарней поднимался голубой дымок, в кузнице работали меха.
В дверном проеме кузницы показался паренек. Ему еще не исполнилось и четырнадцати, но тело было мускулистым, как у взрослого мужчины. Непослушные черные волосы топорщились во все стороны, и хотя он заправлял их за уши, одна упрямая прядка все время норовила упасть на лоб. Нагнувшись, мальчик начал собирать дрова в корзину.
Де Брюс наблюдал за ним, чувствуя, как в его душе теплой волной разливается гордость. Мальчика звали Никлас, и им легко было гордиться — удивительно, учитывая, кем была его мать. Она работала на кухне, молоденькая, довольно милая, но чудовищно глупая девчонка. Де Брюс и сам не знал, что взбрело ему в голову, когда он решил переспать с ней. Тогда стояло утро, Оттмар мучился похмельем, и девчонка показалась ему привлекательной. Эта дура разрыдалась, и графа так разозлили ее слезы, что он чуть не свернул ей шею. А потом она забеременела. При родах служанка умерла. Оттмар отдал ребенка кормилице и позабыл о случившемся. Но три года спустя кормилица объявилась в замке и сказала, что у нее закончились деньги. Де Брюс посмотрел на сына, увидел, что тот ничуть не напоминает мать, и оставил ребенка в замке. Никлас стал подмастерьем у кузнеца и отлично себя проявил. Конечно, Оттмар никогда не сможет официально признать своего бастарда сыном и наследником, да и Никлас не выдерживал никакого сравнения с Гернотом, но де Брюс считал, что полезно иметь при себе надежного парнишку, в чьих жилах течет твоя кровь.
Когда Никлас скрылся в кузнице, де Брюс обвел взглядом свои владения. Все, казалось, было в порядке. Дела шли отлично, слуги были покорными, молчаливыми и трудолюбивыми. И все же что-то явно не ладилось. Оттмару пришлось пережить тяжелые поражения: этот проклятый купец из Ройтлингена во второй раз избежал кары, а Эберхард фон Закинген вел какую-то свою игру, суть которой де Брюс пока не понимал. Вчера капитан стражи попросил отпустить его в Урах по личному делу. По личному делу! Ха! Ну надо же. Оттмар отпустил его, приказав двум своим парням неотступно следовать за ним.
Де Брюс поднял рукав рубашки и почесал предплечье о каменную стену.
Он даже с женой не мог управиться. Наоборот! Он обращался с ней, как с последней шлюхой, но при этом не мог отделаться от ощущения, что она им управляет. Дергает его за ниточки, как куклу. Де Брюс надавил на руку, чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Едва затянувшая ранку кожа лопнула, сладкая боль пронзила предплечье. Оттмар застонал.
— Нет, — прошептал он. — Никто мной не овладеет! Я им всем покажу, кто тут хозяин. Вы у меня все землю жрать будете! Вы у меня еще взмолитесь о пощаде! Я — граф Оттмар де Брюс, и никто в мире не встанет на моем пути!
Он опустил руки и осторожно откатил рукава сюрко, скрывая рану. Постепенно жжение улеглось, сменившись тупой болью.
— А с тобой, Вендель Фюгер, мы только начали игру. Ловушка уже установлена. И на этот раз я сам нанесу тебе смертельный удар. — Де Брюс посмотрел на юг.
Где-то там, вдалеке, раскинулся свободный город Ройтлинген. Над полями кружил орел. Оттмар улыбнулся. Орел был изображен на его гербе. Добрый знак. Пусть судьба иногда испытывает его, но все же она благосклонна к нему.
* * *
Пахло спелыми фруктами и душистыми травами. Сегодня был необычный день. Мелисанда впервые отправилась в Урах одна. На лесной тропинке ей не встретилось ни души, но все изменилось, когда она дошла до дороги, ведущей в Гульбен: мальчишка гнал отару овец в долину, крестьянин, чертыхаясь, пытался заставить волов идти быстрее, а животным явно не хотелось тащить груженную тяжелыми бочками телегу. Как и Мелисанда, в город шли служанки, крестьянки, поденщики. Все спешили в Урах.
Мелисанда вошла в город через Пфальцские ворота. Стражник даже не заглянул в ее корзину, лишь поприветствовал и пропустил вперед. Ее уже знали в Урахе. И Мелисанда опасалась, что эта известность сыграет с ней злую шутку. Однако же было приятно, что ее уважают и ценят. Мелисанда была простой служанкой с хутора, но почти каждый прохожий кивал ей или приветливо улыбался. Прошло три дня с нападения на Ульмском тракте. Когда девушка осталась одна, она перенесла корзину в лес и спрятала украденное в свой тайник, и только меч взяла с собой на хутор. Оружие она спрятала у себя под соломенным матрасом. Просмотрев бумаги — то были старые документы, — она решила в ближайшее время очистить их и заполнить заново. Мелисанда надеялась, что из того, что оказалось в ее руках, не было ничего ценного, что следовало бы передать получателю. Она не хотела, чтобы из-за ее необдуманных действий кто-то пострадал.
Мужчины, которым она обработала раны, уже пошли на поправку. Вчера после воскресной мессы они отправились в родной город в сопровождении охраны. Двое могли ехать верхом, еще двоих пришлось переправлять на телеге. На прощание они поблагодарили Мелисанду и вручили ей кошель с деньгами. По всему Ураху разошлись слухи о том, что Мелисанда спасла купцам жизнь. И как всегда бывает со слухами, при каждом пересказе они обрастали новыми подробностями.
Вчера к Мелисанде подошла какая-то женщина — ее сын сломал руку и кости почему-то не срастались. Девушка пошла с ней и сразу увидела, что кость выбита из сустава. Ловким движением она вправила вывих, как десятки раз делала на допросах после пыток на дыбе, которым подвергали воров и изменников. Мальчику сразу стало лучше, а его мать растрогалась до слез.
После этого ее вызвал к себе кузнец. Вместо того чтобы обратиться к цирюльнику или мастеру-хирургу, он послал за девчонкой с хутора, видя в ней врачевательницу. Мелисанду радовало оказанное ей доверие, но она понимала, что такая слава может выйти ей боком. Если цирюльнику и не было дела до ее подработок, то мастер-медикус и мастер-хирург явно будут недовольны вмешательством приезжей самозванки, ведь она уводила их пациентов. Вполне вероятно, что вскоре появятся первые слухи. Люди задумаются, как Мелисанда стала целительницей. И с какими темными силами заключила она сделку. В день нападения на караван Мелисанда увидела, как происходит подобное. Вот и теперь, шествуя по Пфальцскому переулку в сторону рыночной площади, девушка заметила, что не все смотрят на нее приветливо, не каждый здоровается с ней от чистого сердца. На лицах многих горожан читалось недоверие, даже страх. Нужно было соблюдать осторожность. Хотя сегодня на рынке не торговали, на площади все равно суетились люди. Перевернулась какая-то телега, и мешки с овсом оказались на земле. Два из них порвались, и извозчик пытался разогнать стайку мальчишек, воровавших зерно. Дети загребали овес двумя руками, ссыпали в подол котты, как в мешок. Извозчик размахивал плеткой, но мальчишки, разбегаясь в стороны, потом снова возвращались. «Как рой мух, — подумала Мелисанда. — Нет ничего страшнее, чем голод. Что им эта плеть?»
В результате мальчишек все-таки разогнала подбежавшая стража. Мелисанда свернула в переулок, где жили ремесленники. Издалека доносился стук молота.
Мастер Бартель, кузнец, ждал ее у двери своей мастерской. Внутри что-то грохотало, шипело и стучало, но сам мастер не мог работать. На его руке красовалась огромная повязка.
— Ну наконец-то ты пришла, девочка, — кивнул он Мелисанде. — Заходи.
— Здравствуйте, мастер Бартель.
Она пошла за ним в кухню и попросила служанку принести вино, воду и чистые тряпки. Хорошо, что в последние недели она собрала в лесу много целебных трав. Сейчас ее запасы были столь же внушительны, как когда-то у палача Мельхиора.
От мастера Бартеля несло спиртным. Наверное, он хлебнул пива для храбрости. А может быть, каждый день начинал с выпивки. Пока он не дергался и давал обрабатывать рану, Мелисанду это не волновало — во время работы в пыточной Эсслингена она привыкла к запахам и похуже.
Как она и ожидала, рана воспалилась. Мастер Бартель рассказал ей, что никогда не обращался к врачевателю и всегда лечился сам.
— Эти шарлатаны последний грош из тебя вытрясут, — ворчал он. — И за что? Намажут рану какой-то вонючей смесью, пустят кровь. Я им не доверяю.
Мелисанде хотелось спросить, почему же он тогда доверяет служанке с хутора, но девушка сдержалась. Ответ и так был ясен — служанке не надо много платить, она удовлетворится одним-двумя геллерами. За такие деньги мастер-хирург даже дверь тебе не откроет. Было уже за полдень, когда Мелисанда вышла из кузницы. Кузнец очень благодарил ее, даже предложил пообедать у него, но Мелисанда сомневалась, что он долго будет радоваться: мастер Бартель явно пропустил мимо ушей ее слова о том, что повязку нужно менять, а значит, его рана скоро опять воспалится. А потом мастер Бартель наверняка обвинит в этом Мелисанду и потребует, чтобы она лечила его бесплатно.
Девушка пошла обратно к рыночной площади. Впереди собралась толпа, люди перешептывались. Похоже, что-то случилось. Но на площади не оказалось никого, кроме пары увлеченных беседой торговок и слуги, тащившего тележку с яблоками.
В этот момент через Верхние ворота в город въехал караван — четыре телеги, груженные винными бочками, два десятка тяжеловооруженных всадников и еще два десятка слуг с заряженными арбалетами. Процессию возглавляли двое мужчин в легких доспехах. Они о чем-то разговаривали и, казалось, не замечали, какое внимание привлекают. У них тоже было оружие — мечи на поясе и арбалеты за спиной. Мужчина слева восседал на белом скакуне. Он повернулся к своему собеседнику, и Мелисанда видела только его темные волосы. Второй был чуть выше своего спутника, его светлые волосы были заплетены в косу. Лицо светловолосого показалось Мелисанде серьезным и внимательным, и девушка поняла, что уж он-то осознает, что происходит вокруг. У Мелисанды мелькнула мысль, что она его уже где-то видела, но, возможно, это объяснялось тем, что у всадника был довольно распространенный тип лица, и только крошечный шрам на подбородке выделял его.
Но вот темноволосый повернулся, и их взгляды встретились. Мелисанда остолбенела. Это был Вендель Фюгер! Он выглядел более здоровым и бодрым, чем при их последней встрече, но, несомненно, именно этого человека она пытала в Шелькопфской башне в Эсслингене. На лице Венделя было написано изумление, будто он мучительно пытался припомнить, где же видел Мелисанду раньше. Он перехватил поводья, точно собирался остановиться, но не сделал этого и проскакал мимо девушки. При этом он не сводил с нее глаз.
Сердце Мелисанды бешено забилось. Она смотрела вслед каравану и словно во сне слышала перешептывания вокруг:
— Это сын виноторговца из Ройтлингена, того самого, который сбежал из эсслингенской тюрьмы.
— А я слышала, что он перерезал веревку на виселице и сбежал прямо из петли. Он демон. Видела его взгляд? Да, он точно с сатаной сговорился!
— Ерунда! Он святой, ему помог сам Господь. Благодаря чуду Господнему, у него отросли ноги, отрубленные палачом!
Пошатнувшись, Мелисанда прислонилась к стене. Да что с ней такое? Почему она не отвернулась? Почему не убежала? Вместо этого она стояла как истукан, уставившись на виноторговца! Что, если он ее узнал? Что, если он ее выдаст? Ему легко будет выяснить, кто она такая и где живет. И Мелисанда поняла: в Урахе стало небезопасно.
* * *
Вендель уже несколько недель радовался предстоящей поездке. Отец отправил с ним целую армию наемников, способных справиться с любыми разбойниками, но в дороге никто на них так и не напал. Они триумфально вошли в Урах — и вдруг перед ним возникла эта девушка. У Венделя до сих пор кружилась голова. Это лицо! Эти глаза! Он мог бы поклясться, что уже видел ее. Ее черты казались такими знакомыми… Но ведь именно так и должно быть, когда встречаешь настоящую любовь, верно? Разве у тебя не должно возникнуть ощущение, что ты знал этого человека всю свою жизнь? Не об этом ли писали великие поэты?
Антоний отвлек его от мечтаний:
— Вам та рыженькая показалась знакомой, господин?
Вендель изумленно уставился на него.
— Тебе тоже, Антоний?
— Да, черт побери. — Телохранитель сплюнул. — Я мог бы поклясться, что уже где-то ее видел. Но как я ни стараюсь, не могу вспомнить, где это было. Проклятье!
Вендель оглянулся, но и рыночная площадь, и рыжеволосая девушка уже скрылись за поворотом.
— Может быть, она просто на кого-то похожа?
— Да, наверное, — с сомнением протянул Антоний. — Мне узнать, господин?
Вендель сглотнул. Глупости. Чушь какая-то. Эта малышка была простой служанкой. А он обручен с самой красивой и богатой девушкой Ройтлингена. Пришло время взрослеть.
— Нет, Антоний. В этом нет необходимости. — Он расправил плечи. — А теперь нужно приготовиться. Подъем к замку Хоэнурах будет нелегким. Нужно следить за повозками и грузом.
Герцог Ульрих заказал новую поставку вина от Фюгеров. И он настоял на том, чтобы Вендель Фюгер лично привез ему дорогой напиток. Он якобы хотел познакомиться с нахальным молодым виноторговцем, вынудившим его заключить сделку, бывшую по сути весьма выгодной. Но Вендель не мог отделаться от ощущения, что с этим приглашением как-то связан гонец графа, Райнгард фон Траунштайн. Вероятно, он ждал возможности отомстить за унижение.
Но Вендель не собирался поддаваться на его провокации. Ему не было дела до этого Траунштайна. Уговорить отца было нелегко — тот сопротивлялся изо всех сил, считая, что даже уникальная возможность пообщаться с герцогом Ульрихом и договориться о долгосрочных поставках не оправдывала такого риска. Вендель использовал все свое красноречие, пытаясь уговорить Эрхарда. Мол, прошло уже почти два месяца с прошлого покушения, да и вообще, нельзя быть уверенным, что в том переулке их с Антонием подстерегли не какие-то простые грабители. В конце концов, Венделя поддержал Антоний, пообещав наследнику Фюгера защиту, да и мастер Освальд заверил Эрхарда, что его ученик уже стал искусным фехтовальщиком, с которым так просто не совладаешь. Впрочем, мастер Освальд не знал о тайне Венделя.
Солнце уже почти село, когда они добрались до замка. Райнгард фон Траунштайн ждал их во дворе, скрестив руки на груди. На этот раз он был без доспехов. Рыцарь показался Венделю еще бледнее, чем при их последней встрече, а на его лице было написано недовольство. Складывалось впечатление, что какой-то придуманный им план не сработал. Он раздраженно покрикивал, давая указания, куда везти бочки, а затем велел слугам устроить новоприбывших на ночь. К изумлению Венделя, герцога Ульриха вообще не оказалось в замке.
— Он созвал сбор своих вассалов, — пояснил фон Траунштайн в ответ на вопрос Венделя. — Вообще-то, они должны были приехать в Хоэнурах, но герцог передумал и приказал рыцарям ехать в Штутгарт.
— Похоже, ваш господин легко меняет свои планы, — заметил Вендель.
Траунштайн смерил его злым взглядом. Ему очень хотелось съязвить, но рыцарь сдержался и промолчал. Он даже пригласил Венделя поужинать с ним.
Наемники вдоволь повеселились во дворе, наслаждаясь обильной пищей и отличной выпивкой, но Вендель рано удалился в комнату, отведенную ему фон Траунштайном. Парень, погрузившись в раздумья, улегся на кровать, а Антоний вытянулся в углу на соломенной лежанке. При виде винного подвала в Хоэнурахе Вендель вспомнил о таком же подвале в Адлербурге. Теперь он был уверен, что в день смотра невест побывал там не один раз. Он вспоминал длинное помещение с множеством бочек с двух сторон. В одной из стен винного погреба была дверь. А за ней?..
Вендель прикусил губу. Он побывал в той комнате. И что-то увидел. Что-то, что не должен был видеть. Теперь он это понимал. Но что? И что произошло потом? Де Брюс застал его там? И поэтому нанял убийцу? Нет, это невозможно. Если де Брюс действительно что-то прятал в комнате за винным погребом и Вендель невольно открыл эту тайну, то граф ничего об этом не знал. Иначе Вендель никогда бы не покинул пределы Адлербурга. Его убили бы прямо там.
* * *
Эберхард фон Закинген обглодал куриную ножку и бросил кость в угол.
— Врачевательница, значит, — пробормотал он. — Интересно. Ты знаешь, где она научилась мастерству целительницы?
Его собеседник, крестьянин из Гульбена, деревушки неподалеку от заброшенного хутора, запустил грязную пятерню в волосы и почесал затылок. В ходе расследования фон Закинген пригласил его на кружку вина в трактир «Бражник».
— Ну, этого я не знаю, — жуя, пробормотал крестьянин.
— А кто знает? — Фон Закинген жестом подозвал служанку, и та поспешно поставила на стол еще один кувшин вина.
Завсегдатаи «Бражника» были не самой приятной публикой, но обслуживали тут быстро, еда была сытной, а вино — вкусным.
Крестьянин опять почесался. Фон Закинген едва сдержался, чтобы не ударить его по руке. Одежда крестьянина кишела вшами.
— Думаю, никто не знает, что она за птица, — протянул крестьянин. — Однажды появилась в наших краях, и все тут. Ида пришла с ней в деревню покупать колбасу. Гензель как раз свинью зарезал. Когда ж это было? На Иоанна Предтечи, выходит. «Это Мехтильда, наша новая служанка», — сказала Ида. Я тогда об этом не задумался как-то. Хотя удивился, конечно. Откуда у Германа деньги на служанку? А что Мехтильда во врачевании разбирается, мы узнали после нападения на караван.
— Тогда она спасла купцов, — кивнув, сказал фон Закинген.
— Точно.
— А больше ты о ней ничего не знаешь? — Фон Закинген вытащил из миски очередную ножку, осмотрел поджаристую золотистую корочку и с аппетитом принялся за еду.
Крестьянин отхлебнул вина.
— Ничего, господин. — Он жадно смотрел на миску.
Фон Закинген придвинул к нему еду.
— Налетай.
Мужика упрашивать не пришлось. Левой рукой он схватил бедрышко, правой — крыло и впился в нежное мясо гнилыми зубами. Фон Закингена затошнило от этого зрелища, но глоток вина помог побороть отвращение. Подождав, пока крестьянин доест, он продолжил расспросы:
— А что о ней говорят?
— Болтают, будто она чародейка. Ведьма. Видели ее волосы, господин? Рыжие. Прям огненные. А на солнце они светятся.
Мужик, сидевший за соседним столиком, пододвинулся к ним. Судя по виду, он был ремесленником, работал с кожей. Может, пояса делал. Или седла.
— Я сам видел, господин, — заговорщически прошептал он. — Когда она из дома кузнеца выходила, ее волосы светились подобно солнцу. — Он говорил так тихо, что фон Закинген почти ничего не понимал. — Она в сговоре с дьяволом, вот что я вам скажу. От него у нее эти ведовские силы.
Фон Закинген встал. Он услышал достаточно, у этих суеверных дурачков ему больше ничего не узнать, разве что сплетни о поразительных способностях Мехтильды. А это ему ничем не поможет.
Он бросил пару пфеннигов на стол.
— Выпейте за мое здоровье.
На улице прохладный ночной ветерок ударил ему в лицо. Фон Закинген посмотрел на север, где вдалеке возвышалась черная гора Эгис. Где-то там на соломенной лежанке спала Мехтильда. Фон Закинген сжал кулаки. Эту девчонку окружала какая-то тайна, в этом сплетники не ошибались. Но тайна ее заключалась не в том, что она ведьма или вступила в сговор с дьяволом. В такую чушь фон Закинген не верил. Он был уверен, что ее тайна куда приземленнее. И в чем бы она ни состояла, фон Закинген это выяснит.
* * *
Как быстро пролетело время! Еще вчера стояло лето, а уже сегодня над полями поплыл туман, кроны деревьев окрасились золотисто-желтым, а в воздухе запахло зимой. Дрожа от холода, Мелисанда умылась, чтобы поскорее проснуться, оделась и вышла за дверь. Пахло свежей листвой и дымом. Девушка собиралась пойти в сарай подоить коз, но тут ее взгляд упал на стену рядом с дверью. Она привыкла к виду этой стены: облупившаяся краска, слой пыли и грязи. Но Мелисанда не ожидала увидеть рисунок на стене — сейчас там красовалась уродливая жаба с огромными глазищами и омерзительными бородавками. И жаба была не коричневато-зеленой, какой сотворил ее Господь, а багровой, точно ее нарисовали кровью.
Мелисанда огляделась в поисках обидчика, но никого не было видно. А ведь нарисовавший жабу должен был находиться где-то рядом, краска еще не высохла. К тому же никто не смог бы сделать такой рисунок в темноте. Кто-то был здесь, был так близко, что только тонкая стена дома разделяла их, стена и дверь без засова. Кто бы это ни был — он мог войти в дом и задушить Мелисанду во сне, а она даже не поняла бы, что происходит. Мелисанда вздохнула. Наверное, вести о ее талантах врачевательницы вышли за пределы Ураха. И хотя никто еще не додумался связать разбирающуюся во врачевательстве служанку с хутора Вайгелина и палача из Эсслингена или пропавшую Мелисанду Вильгельмис, ей все равно угрожала опасность. Жаба была символом ведовства и демонопоклонничества, и Мелисанда знала, что скажут о ней люди. И как она могла быть столь неосторожной!
На хуторе стало небезопасно. Да и вообще где бы то ни было еще. Пока ей приходится скрываться от Оттмара де Брюса, она нигде не будет в безопасности. И был только один способ все изменить.
Мелисанда сходила в дом и принесла таз с водой. Одним движением она выплеснула все на стену. Вниз потекли багровые разводы. Девушка взяла тряпку и принялась стирать рисунок. Она носила ведро за ведром от колодца и остановилась, только когда пальцы свело от холода. В рисунке уже нельзя было разобрать жабу, но следы алого на стене остались.
Мелисанда устало села у колодца. Нельзя рассказывать о случившемся Иде и Герману. Не нужно беспокоить стариков. И не нужно подвергать опасности этих добрых людей, принявших ее, как родную дочь. Мелисанда надеялась хотя бы провести зиму у Иды и Германа, а потом строить планы на будущее. Но эта жаба на стене была предупреждением: у нее нет времени, ее дни на хуторе сочтены.
Мелисанда вспомнила о ткани. Вчера она помогла жене ткача, упавшей с лестницы. За это супруг пострадавшей подарил ей четыре локтя темно-зеленой шерсти на платье. Ткань была слишком дорогой, чтобы принять ее как оплату за услуги. Слишком дорогой, чтобы простая служанка могла носить сшитое из нее платье. Но ткач ничего не хотел об этом слышать.
— Зеленое платье будет отлично сочетаться с твоими рыжими волосами, — сказал он. — Подожди немного, дитя. Все юноши города будут у твоих ног, и ты оглянуться не успеешь, как выйдешь замуж за какого-нибудь ремесленника. Не можешь же ты вечно сидеть у этих стариков!
Мелисанда тогда смущенно потупилась и поблагодарила доброго ткача. Ей вспомнился Адальберт, мужчина, за которого она хотела выйти замуж. И в котором так быстро разочаровалась. Потом ее мысли приняли другое направление, и образ Адальберта сменился воспоминаниями о купце из Ройтлингена, Венделе Фюгере. Удивительно, куда человека могут завести мечты! Мысленно обозвав себя дурой, Мелисанда отправилась домой. Шерсть ей пригодится. Если придется снова пуститься в бега, то все станут искать молодую девушку. Значит, чтобы спрятаться, ей придется опять переодеться мужчиной. Сегодня же вечером, покончив с домашними делами, она сошьет себе мужское платье.
* * *
Стол ломился от яств. Десятки свеч мерцали в серебряных подсвечниках, разноцветные стеклянные шарики, рассыпанные по шелковой скатерти для украшения стола, поблескивали, отражая свет. Играли музыканты, по залу разносились нежные переливы свирели и заунывный ритм боурана.
Слуги внесли на серебряных подносах жареных павлинов. Приготовленных птиц украсили перьями, и их тушки отливали темно-синим, а круги на перьях, напоминавшие глаза, казалось, следили за гостями. Первая перемена блюд.
Герцог Ульрих III встал, и в зале воцарилась тишина. Музыканты отложили свои инструменты.
— Уважаемые графы и рыцари, дорогие друзья! — начал он. — Позвольте мне поднять этот тост за успех нашего мероприятия. Мы долго вели переговоры, они были нелегкими, но нам удалось прийти к соглашению. Герцогство Вюртемберг может гордиться тем, что им управляют столь мудрые мужи. Я благодарю вас за верность! — Он поднял бокал с рубиново-красным вином.
Мужчины в зале повторили его жест.
— За нашего сюзерена, герцога Ульриха! — воскликнул пухлый старик с серыми, как у мыши, волосами.
— За нашего сюзерена! За Ульриха! — подхватили остальные.
Ульрих поклонился и опустился на обитый красным бархатом стул. Вновь зазвучала музыка, в зале загалдели.
— Вам действительно нужно покинуть наши края, друг мой? — Ульрих повернулся к своему соседу по столу.
Толстяк с тусклыми волосами, Буркхард фон Мельхинген, был доверенным лицом и другом герцога.
— Долг зовет. Я уже давно собирался отправиться в паломничество. — Буркхард пожал плечами. — Еще немного — и старость не даст мне выдержать все тяготы путешествия.
— Ах, дорогой мой Буркхард, кому вы это говорите… — Ульрих вздохнул. — Год от года мы не становимся моложе. Мне уже почти сорок. И кто знает, сколько еще лет подарит мне Господь.
— Давайте поговорим о чем-то более приятном. Я слышал, вы подумываете о присоединении Эльзаса. Как обстоят дела?
Ульрих улыбнулся.
— Дела обстоят хорошо. Но молчите об этом, переговоры еще не завершились.
Буркхард заговорщически кивнул.
— Я нем как могила.
— Я полагаюсь на вас. — Герцог перевел взгляд на Оттмара де Брюса, мрачно жевавшего паштет. — Что вы о нем думаете?
— О де Брюсе? — Фон Мельхинген повернулся к графу. — Мне доподлинно неизвестно, но, если верить слухам, он страшнее дьявола. Правда, доказательств его преступлений так никто и не нашел. Может быть, люди отзываются о нем столь нелицеприятно из-за его мрачного вида. Впрочем, не такой уж он и неприятный человек. Мне рассказывали, что де Брюс умеет устраивать роскошные празднества. Свадьбу отметил на широкую ногу.
— Вы ему доверяете?
— Он ваш верный вассал, Ульрих. В этом я убежден. — Буркхард задумался. — Но я не доверил бы ему жизнь моих сыновей.
Ульрих кивнул.
— Я тоже. Впрочем, то же самое можно сказать о большинстве людей в этом зале. — Он усмехнулся. — Конечно, исключая вас, дорогой Буркхард.
Принесли вторую перемену блюд — мясо, рыбу, красиво украшенные десерты. Все пили вино, разговоры становились более развязными, настроение — расслабленнее. Оттмар де Брюс был одним из первых, кто вскоре после полуночи удалился в свои покои. Ульрих задумчиво посмотрел ему вслед. Он решил внимательнее присмотреться к этому странному человеку. Никогда не мешает проверить…
* * *
Мелисанда вздрогнула и чуть не выронила ковш, которым набирала воду в миску для умывания. Кто-то ломился в дверь с такой силой, будто собирался разнести дом в щепки. Ни Ида, ни Герман не стали бы так стучать.
— Кто там? — Мелисанда попыталась придать своему голосу строгий тон.
Отставив ковш, она открыла дверь. Перед ней стоял мальчик чуть старше ее самой и смущенно крутил в руках шапку.
— Мой господин, Иаков, сын Натана из Ураха, прислал меня, госпожа.
— И что нужно Иакову, сыну Натана, от служанки?
— Он просит вас помочь его жене. Ребенок никак не родится, моя госпожа страдает, а господин переживает, что мать и дитя не выживут.
Мелисанда покачала головой. Во-первых, она понятия не имела, как принимать роды. Во-вторых, роженица была еврейкой, а Мелисанда не знала, какие запреты существуют на этот счет в еврейской общине, не говоря уже о законах города: вполне могло оказаться, что в Урахе христианам запрещено входить в дома евреев. В каждом городе существовали свои предписания, но пусть Мелисанда даже ничего бы и не нарушила, всегда стоило держаться подальше от евреев. Она и так уже кого-то разозлила, судя по жабе на стене.
— Убирайся и скажи господину, что я не повитуха, — напустилась она на слугу. — Я ничего не понимаю в том, как принимать роды.
Но слуга не унимался.
— Городская повитуха отказывается заходить в еврейский квартал. А наша заболела. В доме нет женщины, которая могла бы помочь моей госпоже.
— Я ничего не могу с этим поделать. — Мелисанда старалась сохранять спокойствие. — У меня своих забот хватает.
— Мой господин говорит, что вы хорошая женщина и следуете христианской заповеди любви к ближнему.
Мелисанда прищурилась.
— Что твой господин понимает в христианских заповедях? Разве он не из народа, распявшего Христа?
Слуга испуганно потупился.
— Он приказал мне не возвращаться без вас в Урах. Что же мне делать?
Мелисанда вздохнула. Ей было жаль этого парня. И женщину, которой никто не мог помочь в столь трудный час. Что же делать?
— Я ничем не могу помочь твоей госпоже. Я только навредила бы ей. Скажи своему господину, это мой окончательный ответ.
Мальчишка расплакался.
— Все пропало. Я не могу вернуться в дом моего господина. Моя госпожа умрет, как и ее ребенок. А господин не вынесет этого и наложит на себя руки. За одну ночь погибнет вся семья. И поверьте мне, добрая женщина, Иаков, сын Натана, не распинал Иисуса Христа.
Мелисанда тихо ругнулась, перекрестилась, собрала все, что могло бы пригодиться при родах, и велела слуге вести ее в Урах.
Еврейский квартал находился прямо за рыночной площадью. Они прошли мимо дома резника, мимо дома ювелира и в конце концов остановились у большого красивого здания. Постучав, слуга подтолкнул Мелисанду к двери.
В дверном проеме возник высокий мужчина с пышной бородой, настолько широкоплечий, что едва мог пройти в дверь. На нее тут же излился поток непонятной речи — Мелисанда не разобрала ни слова. Вероятно, Иаков говорил на идише, языке евреев. Но благодарность на его лице не требовала перевода. Увидев недоумение в глазах Мелисанды, мужчина хлопнул себя по лбу и, перейдя на немецкий, подозвал служанку:
— Отведи врачевательницу к Лии и делай все, что она скажет!
При виде роженицы Мелисанда испугалась. Женщина, скорчившись, сидела на стуле и стонала. Вся ее одежда пропиталась потом, две служанки поддерживали Лию под руки и выжидательно смотрели на Мелисанду.
Что делать? Мелисанда пару раз видела, как на свет появляются телята, и однажды при ней крестьянин засунул руку в чрево коровы, чтобы повернуть теленка в правильное положение. «Он должен идти головой вперед», — бормотал тогда крестьянин. Может быть, в этом дело? Но что, если это не так? Что, если женщина и ее ребенок умрут?
— Разрешите… — Мелисанда вымыла руки горячей водой и крепким вином, встала на колени и осторожно запустила руку в лоно женщины, нащупывая головку ребенка.
Малыш действительно неудачно повернулся, ножка не давала ему выйти.
— Мне нужно немного повернуть ребенка. Может быть больно, — предупредила Мелисанда.
Лия не ответила, только тихо застонала. Наверное, она вообще не понимала, что говорит Мелисанда.
Девушка просунула руку глубже. Лия закричала от боли, служанки побледнели, но Мелисанда старалась не обращать на них внимания, не думать о том, в какой опасной ситуации оказалась. Пальцы нащупали голову, и Мелисанда осторожно принялась поворачивать ребенка. Понемногу, по чуть-чуть. Ей казалась, что голова малыша хрупкая, как сырое яйцо.
Наконец голова очутилась в правильном положении.
Потом все произошло очень быстро. У Лии начались сильные схватки, женщина застонала, и из ее тела вышел здоровый мальчик. Ребенок сразу же закричал.
Мелисанда перерезала пуповину и вложила дитя в руки усталой, но счастливой матери.
Девушка вытерла покрытый капельками пота лоб и облегченно вздохнула. От усталости у нее кружилась голова. Но она справилась. Мать и ребенок выжили.
Отмыв руки от крови, Мелисанда приказала одной из служанок уложить Лию в кровать и вышла из спальни. Под дверью нетерпеливо расхаживал туда-сюда хозяин дома — ему строжайше запрещалось присутствовать при родах. Он слышал крики жены, но услышал ли сына? Когда Мелисанда сказала ему, что с матерью и ребенком все в порядке, глаза Иакова наполнились слезами. Он взял девушку за руки, низко поклонился и протянул ей мешочек с деньгами.
— Прошу вас, возьмите!
Но Мелисанда подняла руки. То, что она помогла жене Иакова, было лишь везением. И Лия, и ее ребенок были обязаны жизнью Господу, принявшему такое решение. А брать деньги у еврея — грех. Иаков понял ее жест, спрятал кошель и еще раз поклонился.
— Тогда я отдам эти деньги бедным. Благодарю вас, и да хранит вас Бог. Может быть, вы примете в дар коня?
Мелисанда покачала головой и вышла из дома. В переулке было тихо и безлюдно, на душе у девушки царил покой. Новорожденный, этот кричащий комочек плоти, пробудил в ней надежду. В мире было много ужасов, много зла, страданий, смерти. Но жизнь продолжалась.
По переулку брел какой-то мужчина — еврей, судя по его желтой шапке. Он недовольно покосился на Мелисанду, но ничего не сказал и зашел в один из домов. Пора было отправляться на хутор.
Путь по дороге, спускающейся к Гульбену, и днем был тяжелым, в темноте же приходилось быть особенно осторожной, поэтому Мелисанда понимала, что нужно торопиться. Девушка поспешно свернула на рыночную площадь. Там она встретила двух женщин, знакомых ей по прогулкам в городе. Девушка приветливо поздоровалась с ними, но они отвернулись, недовольно пробормотав что-то.
Мелисанду бросило в дрожь. Она быстро прошла через Пфальцские ворота — к счастью, их еще не закрыли на ночь — и, широко шагая, направилась в сторону Гульбена. Но даже на крутой тропинке, ведущей к Эгису, холод все еще сковывал ее ноги.
* * *
Захария обвел взглядом посетителей «Бражника». За одним из столиков сидели его друзья: Урбан, Лукас, Георг и Вайт. Удовлетворенно хмыкнув, широкоплечий подмастерье мясника протолкался сквозь толпу у прилавка.
— Захария, дружище, как я рад тебя видеть! — воскликнул Лукас, мыловар.
Он был на голову ниже Захарии, но свой рост восполнял шириной плеч. А низкий бас придавал ему импозантности.
— У нас тут такой разговор зашел… Думаю, тебе тоже будет интересно.
Захария пододвинул себе стул и, устроившись за столиком, подозвал служанку. Вскоре перед ним на столе стояла кружка пива. Осушив ее в один присест, парень заказал себе еще. И только тогда прислушался к словам мыловара.
— Рассказывай, Лукас. О чем речь?
Но прежде чем Лукас успел ответить, Урбан, шорник, подался вперед.
— Ведьма, — прошептал он. — Мы говорили о рыжей ведьмочке с хутора. В среду о ней спрашивал какой-то чужак. Рыцарь. Сидел здесь с каким-то крестьянином из Гульбена, да так на него давил, точно вино хотел выжать.
— Да уж, тут волей-неволей призадумаешься, что ему нужно от цыпочки, — поддакнул Вайт, канатчик, с руками толстыми, как две березки.
— Я тебе вот что скажу, — продолжил Урбан, неодобрительно покосившись на Вайта. — Этот рыцарь знает, что делает. Видел бы ты его физиономию. Мрачнее тучи.
— Но рыцари не охотятся на еретиков, — возразил Георг, щеточник. На его лице виднелись многочисленные шрамы — похоже, били его чаще, чем кормили. Нос был сломан в нескольких местах, а левый глаз запал глубже правого. — Если б это был инквизитор, тогда другое дело.
— Неужто ты не веришь в то, что она ведьма? — фыркнул Лукас.
— Не знаю… — Георг неуверенно пожал плечами. — Она ж ничего плохого не сделала, верно говорю?
— Ничего плохого не сделала?! — напустился на него Вайт. — На прошлой неделе Грета заболела, женушка пуговичника Зевольта. Вдруг лихорадка скосила. И знаете что? Тем утром к ней эта ведьма заходила, пуговицы покупала!
Какое-то время все озадаченно молчали. Служанка принесла еще пива.
Захария откашлялся. Сейчас настал подходящий момент, чтобы поделиться с друзьями новостями.
— Но вы еще самого интересного не знаете, — самодовольно усмехаясь, заявил он. — Угадайте, где эту рыжую шлюху весь вечер носило?
— На кладбище? — У Георга от восторга расширились глаза.
Захария покачал головой.
— На живодерне? — предположил Лукас.
— В борделе? — воскликнул Урбан.
Вайт стукнул по столешнице.
— Проклятье, Захария, говори уже! Где она была?!
— В жидовском доме.
Лукас плюнул на выстланный соломой пол.
— Вот дрянная баба!
— Кто-то еще сомневается в том, что она ведьма? — торжествующе осведомился Урбан.
— Нужно что-то с этим делать, — решительно заявил Вайт.
— Надо на нее донести. Пускай ей выдвинут обвинение, приговорят ее и сожгут на костре.
— В смысле, нужно монахам о ней рассказать? — спросил Георг.
— Возможно. — Захария задумчиво потер лоб. — Если, конечно, мы не возьмем дело в свои руки.
Остальные ошеломленно уставились на него.
— Ты о чем это? — прошептал Георг. Его плоское лицо побледнело.
— О том, что мы сами схватим эту дрянь и позаботимся о том, чтобы она получила по заслугам. Кто-то же должен этим заняться.
Вайт во второй раз за этот вечер стукнул кулаком по столу.
— Я в деле.
— И я. — Урбан решительно скрестил руки на груди.
— Сожжем ведьму!
* * *
Мелисанда уставилась в темноту, пытаясь понять, что за звуки доносятся снаружи. Крик лесной кошки, шорох листьев, журчание ручья. Ничего необычного. Так почему же она проснулась? Вчера вечером она уснула мертвым сном после принятия родов и долгой дороги из города.
Что происходит снаружи? Мелисанда тихо встала с лежанки и оделась в темноте. Опять послышался шорох. Шаги. Люди.
Ярость охватила Мелисанду. Ну конечно, какой-то трус опять решил разрисовать ей стену. Ну что ж, она ему покажет!
Сунув руку под лежанку, девушка достала меч, подкралась к двери и тихонько ее приоткрыла. Хутор заливал призрачный лунный свет. От сарая к амбару шмыгнул какой-то зверек, наверное мышь.
Больше никого не было видно. Может, она ошиблась? Или воображение сыграло с ней дурную шутку? Или же от страха она начала слышать то, чего на самом деле нет?
Когда Мелисанда уже собиралась закрыть дверь, неподалеку послышался шепот. Повернув голову, девушка увидела отблески факелов — откуда-то из-за дома. Сердце гулко застучало в груди. Распахнув дверь, Мелисанда осторожно пошла вдоль стены. Свет стал ярче, казалось, факелов было много. И вдруг столб огня ударил в ночное небо.
Ида! Герман! Мелисанда выскочила из-за угла.
Она была права — домик стариков объяло пламя. Дерево потрескивало, соломенная крыша искрила, и огонь разносило ветром по двору. Перед домом стояли несколько человек. В отблесках огня их ликующие лица были похожи на уродливые звериные морды.
— Ведьма горит! — крикнул худой мужик с длинными косматыми волосами.
— Пусть пламя пожрет это дьявольское отродье! — Опьяненный победой, второй вскинул кулак к небу.
И в этот момент в доме завопила Ида.
У Мелисанды слезы полились из глаз. Она должна помочь старикам! Но как? Между ней и горящим домом стояли мужчины. Насколько Мелисанда могла разобрать, их было пятеро. Даже если эти мужчины были пьяны и безоружны, одной ей с ними не справиться. Вопли Иды становились все громче, затем старушка завизжала в предсмертном ужасе. Германа слышно не было, наверное, он задохнулся во сне. Или эти сволочи убили его до того, как поджечь дом.
Мелисанда покрепче перехватила меч.
Один из мужчин, низкий уродец с покрытым шрамами лицом, оглянулся и потрясенно вытаращился, увидев Мелисанду.
— Вон она! Ведьма! — заорал он. — Она сбежит! Не дайте ей оседлать метлу! Быстрее!
Остальные тоже повернулись. Двое мужчин бросились к ней, трое остальных недоуменно переводили взгляд с нее на горящий дом. Очевидно, они не знали, что Мехтильда живет отдельно от стариков, и подумали, что она выбралась из пламени благодаря своим ведовским силам.
Значит, это не они рисовали жабу на стене ее жилища.
Мелисанда сжала меч. Если эти сволочи считают, что она чародейка, то это может спасти ей жизнь.
Когда мужчины подбежали к Мелисанде, крыша дома обрушилась. Крики Иды прекратились.
— Господи, прими души этих добрых людей — и помоги мне! — взмолилась Мелисанда.
А затем она изо всех сил обрушила клинок на первого поджигателя. Тот потрясенно уставился на нее и пошатнулся. Но ее триумфу не суждено было продлиться. Второй поджигатель набросился на Мелисанду. Ей едва удалось парировать его удар мечом. Остальные тоже оправились от неожиданности и побежали к девушке. Увидев искаженные ненавистью лица, Мелисанда ужаснулась, но, тем не менее, решила не отступать. От страха и отчаяния кровь стыла у нее в жилах, но девушка занесла меч. Если пришел ее смертный час, она не сдастся без боя!
* * *
Эберхард фон Закинген сел за стол и подозвал трактирщика:
— Кувшин вина! Лучшего!
Он пригладил волосы и зевнул. Завтра нужно будет возвращаться в Адлербург, а он так ничего и не выяснил о девчонке с хутора. Собственно, чего он ждал? Не стоило сюда ехать. Нужно выбросить малышку из головы, прежде чем она сведет его с ума. Трактирщик «Бражника» лично принес ему вино.
— Господин, мне сказали, что вы недавно спрашивали о служанке с хутора Вайгелина. Это так?
— И что с того? — Фон Закинген удивленно уставился на мужика. — Тебе какое дело?
Трактирщик пожал плечами.
— Я подумал, вам будет интересно узнать, что сегодня несколько мужчин отправились из этого трактира на хутор. Навестить ведьмочку.
Фон Закинген позабыл об усталости.
— Что это значит? Зачем?
— Доподлинно мне неизвестно, господин, — с невинным видом ответил трактирщик. — Моя служанка, Мария, слышала, как они это обсуждали. Мол, нужно остановить ведьму. Сжечь на костре. Но чего тут только не болтают, стоит только пару кружек пива выпить.
— А что было потом? — Фон Закинген вскочил.
— А потом они ушли. Больше я ничего не знаю. Наверное, расползлись по домам, спят под боком своих женушек. Таким лишь бы языком потрепать.
Фон Закинген схватил трактирщика за грудки.
— Молись, чтобы так и было. — И он бросился к двери.
Фон Закинген подгонял своих солдат, будто за ними гнался сам дьявол. Капитан и его спутники галопом неслись по дороге к Гульбену. Если бы не полная луна, заливавшая все вокруг молочным светом, это было бы самоубийством.
— Но! Но! — пришпоривал коня фон Закинген.
Что-то подсказывало ему, что трактирщик ошибался насчет этой пьяни. Они наверняка не разошлись по домам, чтобы улечься под бок женам. Вот уже несколько дней атмосфера в Урахе была тревожной и постепенно накалялась. Нужно было обратить на это внимание. На это указывали все знаки. Как он мог быть так слеп?!
Отряд вылетел из леса в открытое поле. Лошади фыркали, их тела покрылись потом от напряжения.
Издалека фон Закинген увидел зарево пожара, разгонявшее ночную тьму.
Вновь пришпорив коня, рыцарь издал боевой клич.
«Ох уж эти женщины, — подумал он. — Превращают нас в идиотов».
* * *
Мелисанда пригнулась и отпрыгнула в сторону. Нужно было справиться с этим противником, пока не подбежали остальные. Толстяк, которого она ранила, уже пришел в себя и готов был наброситься на нее. Девушка лихорадочно раздумывала. Если ей удастся отвлечь их, тогда она сумеет уйти. Они были пьяны и неповоротливы, к тому же никогда здесь не бывали. Мелисанде понадобится крохотное преимущество во времени, чтобы успеть спрятаться в лесу, где она знала каждый камень, каждое дерево. Где в тайнике лежали ее вещи.
Первый из троицы подбежал к ней. Лицо его казалось плоским из-за сломанного носа. Нападавший занес меч. Мелисанда отпрыгнула назад, уворачиваясь. Сбоку ее атаковал раненый толстяк, в его глазах горела ненависть. Мелисанда повернулась в другую сторону, но там стоял громила, готовый наброситься на нее с мечом. Он был не особо ловким, и только благодаря этому девушке удалось уйти от его удара. Но сейчас ее окружили.
В этот момент из леса донесся жуткий вопль — то ли рев медведя, то ли крик ястреба. Поджигатели замерли.
Не мешкая ни секунды, Мелисанда шмыгнула мимо раненого и помчалась к воротам хутора. Мужчины за ее спиной чертыхались, но девушка не оглядывалась. Петляя, она бежала по полю, скрываясь за одиноко растущими деревьями и кустами. Вдалеке она разглядела всадников, несшихся галопом от дороги на Гульбен к хутору.
Наконец Мелисанда добежала до леса. Легкие горели огнем, но теперь она была в безопасности. Спрятавшись за могучим дубом, девушка оглянулась. Пятеро мужчин преследовали ее, они уже почти добрались до кромки леса. Но поджигатели разделились, значит, они не видели, куда она скрылась.
За мужчинами гнались всадники. Кто-то проскакал по хутору, кто-то мчался к лесу. Мелисанда не поняла, хотели ли они поучаствовать в охоте на ведьм или, напротив, собирались вступить в бой с поджигателями. Да это и не имело значения.
Отвернувшись, она побежала по лесу, выставив вперед руки, чтобы защитить лицо от ударов веток. Временами девушка останавливалась и прислушивалась. Но в лесу было тихо. Добравшись до своего тайника неподалеку от ручья, она протиснулась сквозь заросли и спряталась в небольшой пещере. Поджав колени к груди, беглянка свернулась в клубочек и затихла, ожидая, пока дыхание успокоится. Ида и Герман были мертвы, на нее опять охотились, но Мелисанда не плакала. Сегодня заяц превратится в сову. Она знала, что не сможет прятаться тут долго. На рассвете ее начнут искать. Мелисанда нащупала сверток, лежавший в глубине пещеры. Хорошо, что она успела сшить мужской наряд и спрятала его здесь. Что ж, пришло время вновь превратиться в мужчину. Но не для того, чтобы прятаться или убегать. Никто больше не должен пострадать из-за нее. Она стиснула кулаки, закрыла глаза и поклялась, что сегодня бежит в последний раз. Пришло время отомстить де Брюсу.
Она выбралась из пещеры, сняла голубое платье, перевязала грудь и надела штаны и сюрко из зеленой шерсти. Хотя наряд был сшит не очень искусно, Мелисанда приобрела в нем вид зажиточного молодого человека, поскольку ткань, подаренная ей ткачом, была очень дорогой. Возможно, этот дар спасет ей жизнь.
Уложив платье и остальные пожитки в котомку, она повесила сумку писаря на пояс, а затем подрезала волосы — теперь они едва доходили ей до подбородка. Это несколько изменит форму ее лица. А капюшон из той же ткани, что и плащ-сюрко, довершит дело.
Мелисанда опять прислушалась, но ее слух не улавливал ничего, кроме журчания ручья. Она набрала воды в бурдюк и отправилась в путь.
Ройтлинген. Там она сумеет отомстить Оттмару де Брюсу. А Вендель Фюгер поможет ей заманить их общего заклятого врага в ловушку.
* * *
Эберхард фон Закинген смотрел на жалкий сброд, собравшийся во дворе хутора.
— Вы нарушили законы Вюртемберга. Вы преступники, сволочи, жалкое отребье! Вы подло убили трех человек. За это вас ждет смертная казнь. И я лично позабочусь о том, чтобы вас вздернули на виселице.
— Но мы же не знали… — заикнулся было один из поджигателей, но его толкнули в бок, и он замолчал.
— Ты что-то хотел сказать, парень? — Фон Закинген угрожающе подался вперед.
Уродливый тип со сломанным носом энергично покачал головой.
Фон Закинген горько рассмеялся. Такие мужчины вызывали в нем отвращение. Трусы, ощущавшие собственную силу, только когда выступали против беззащитных женщин и стариков. Да, убить пожилых людей во сне — это они могут. А стоит им столкнуться с противником сильнее — и они уже в штаны наделали. Фон Закинген часто встречал таких слабаков на войне. Бахвалились, не закрывая рта, а едва приближался враг, они прятались по кустам.
— Ничего, заплечных дел мастер развяжет вам язык. Вы еще подеретесь за право первым признать свою вину. А теперь — шагом марш! Видеть вас не хочу.
Он подал своим солдатам знак, и те повели пленных в Урах. Сам же фон Закинген решил проехаться по хутору и все внимательно осмотреть. Уже забрезжил рассвет, и обгоревшие строения печально чернели на фоне сереющего неба. Спешившись, рыцарь направился к пожарищу. В груди у него защемило. И фон Закинген ничем не мог объяснить эту боль. Он ногами разбросал обгоревшие балки, до сих пор источавшие тепло. Вскоре он нашел то, что искал — обуглившееся человеческое тело. И еще одно. Он все перерыл в развалинах, но третье тело так и не сумел обнаружить. Может быть, оно сгорело дотла? Или кому-то из хуторян посчастливилось пережить нападение?
Эберхард фон Закинген огляделся по сторонам. Сердце забилось чаще. Выскочив во двор, он принялся обходить одно строение за другим. Ставни на одном из каменных домов казались новыми. Распахнув дверь, он затаил дыхание. Тут кто-то жил! Фон Закинген увидел нитки и иголку, обрезки зеленой ткани, деревянную кружку, миску для умывания, полотенце, а главное — лежанку, на которой явно кто-то спал этой ночью! Этому могло быть только одно объяснение — тут жила Мехтильда. А охотники на ведьм об этом не знали.
Фон Закинген выбежал из дома и еще раз обыскал весь хутор, каждое строение, все амбары и сараи, какими бы разрушенными и покосившимися они ни были. Но нигде не осталось и следа юной рыжеволосой служанки.
Наконец рыцарь вернулся к своей лошади. Девчонка, должно быть, сбежала от убийц. Сбежала и спряталась в лесу. Фон Закинген зарылся лицом в теплую мягкую гриву лошади. Итак, Мехтильда жива. Ему захотелось упасть на колени и разрыдаться от радости.
Назад: Глава 5 Побег
Дальше: Глава 7 Отмщение