Глава 7. Корабль из Севастополя
В начале лета 1942 года осажденный Севастополь буквально задыхался в тесном кольце блокады. С каждым днем, с каждым часом напор элитных гитлеровских войск становился все сильнее и яростнее. Для защиты крохотного плацдарма катастрофически не хватало ни здоровых людей, ни оружия, ни боеприпасов. С доставкой продовольствия тоже возникли большие, а если сказать правду, то совершенно непреодолимые трудности. Оборона буквально трещала под натиском противника и по всей линии медленно откатывалась к Черному морю.
Верховное командование в срочном порядке обсудило вопрос об эвакуации войск. Рассмотрело все возможные варианты и пришло к неутешительному выводу: вывести из окружения ВСЕХ защитников побережья технически невозможно! У Черноморского флота не хватает ни исправных кораблей, ни специалистов, ни, самое главное, времени. Поэтому было принято нелегкое решение – спасти хотя бы тех, кого удастся. Это распоряжение было немедленно утверждено Сталиным. Подписано ставкой и отправлено в штаб многострадальной армии, находившейся в гигантском котле.
На следующий день после совещания начался планомерный вывод руководства войск из зоны боев. Первым делом задействовали всю имевшуюся в наличии авиацию. На тот момент это было тринадцать исправных грузопассажирских самолетов «ПС-84»(«Дуглас»). Каждый из них мог нести от четырнадцати до двадцати одного пассажира.
Так что с их помощью удалось эвакуировать всего лишь около двухсот человек командного состава. Все они вылетели из Крыма и благополучно добрались до советского Кавказа. В этот дальний вояж генералы по привычке прихватили объемистые чемоданы со своими вещами, чрезмерно дорогими суровому солдатскому сердцу. Причем в пути они пользовались всевозможным комфортом. В каждом самолете важным гостям подавали коньяк, закуски, а прислуживали симпатичные и веселые буфетчицы, так в то тяжелое время называли стюардесс.
Еще около семисот старших офицеров вывезли несколькими подводными лодками. Этим кадровикам повезло несколько меньше. Их набили в субмарины, как сельдей в бочку. Счастливцы с самыми высокими званиями в петлицах удобно устроились на узких койках экипажа, стоящих в тесных кубриках. Они сидели рядком, по четыре человека на нижней шконке. А кое-кто из них даже лежал в полном одиночестве на верхней. Там было немного душно, но вполне комфортно.
Остальные, более низкие чины, всю дорогу стояли в проходах и прижимались к стальным переборкам каждый раз, когда мимо пробегал член экипажа. В связи с тем, что военные корабли не были приспособлены для перевозки такого числа людей, всем пришлось очень туго. Регенерационная система с огромным трудом справлялась с незапланированно высоким объемом углекислоты, которую выдыхали многочисленные офицеры. Воздух был настолько тяжелым, что некоторые теряли сознание. Бревном валились на пол, где и валялись без чувств, вплоть до прибытия в порт назначения.
Затем пришла очередь среднего звена, руководящего войсками. Всех командиров, имевших звание выше лейтенанта, спешно отзывали с передовой. Грузили на первые попавшиеся корабли и отправляли из осажденного города. Однако к тому времени боевые самолеты противника уже полностью господствовали в крымском небе. Они надежно контролировали воздушное пространство и безнаказанно уничтожали все, что движется. Поэтому многие плавсредства были потоплены в море, и всего лишь около двух тысяч офицеров смогли прорваться к своим.
Неповоротливые морские транспорты являлись прекрасной мишенью, поэтому руководство старалось не подвергать их излишнему риску. Так что тайная эвакуация велась только в самое темное время суток. В первую очередь это делалось в целях обеспечения максимальной безопасности. Кроме того, командование не хотело озлоблять солдат, остающихся во вражеском окружении.
В одну из таких тревожных ночей пожилой старшина разбудил Григория и его товарищей. Вытащил из тесной землянки и отправил в близлежащий морской порт. Измотанный бессонницей капитан осмотрел прибывшее пополнение и отправил к своему заместителю. Тот выслушал рапорт и молча включил ребят в небольшую команду, которая состояла из служащих медсанбата и хозяйственных подразделений. Прибывшие парни узнали, в чем состоит их задача, и без раскачки влились в производственный процесс. Они дружно поплевали на ладони и принялись за нелегкое дело такелажников.
Несмотря на позднее время, изнурительная работа на пирсах не останавливалась ни на минуту. Люди без передышки таскали санитарные носилки с ранеными офицерами и громоздкие ящики с документами. Тяжело загруженные посудины тотчас отваливали от причальной стенки и уходили в непроглядную темноту. Среди простых матросов ходили упорные слухи, что из города вывозят все наиболее ценное. В том числе и дорогие музейные экспонаты.
Как всегда это бывает на войне, противник оказался в курсе всех деталей текущей тайной операции. С точностью часового механизма немцы обрушивали на морской порт артиллерийские обстрелы и массированные налеты своей многочисленной авиации. Невзирая на сыпавшиеся с неба снаряды и бомбы, порт продолжал напряженно трудиться. Спешная погрузка не прекращалась ни на минуту, и корабли с комсоставом уходили в море один за другим.
Ближе к утру возле причала оказался очередной транспорт. Это оказался совсем маленький и очень старенький пароходик. Меньше чем через час вся палуба и трюм крохотного плавсредства были забиты массивными ящиками и людьми, стонущими от невыносимой боли. Стараясь не потревожить тяжелораненых, Григорий провел контуженого майора на нос корабля и помог ему там разместиться. В это время матросы вдруг засуетились и начали торопливо отдавать швартовы.
Пока боец пробирался к трапу, сходни уже сбросили и пароходик медленно отвалил от бетонного причала. Григорий в растерянности остановился у ограждения и уставился на полосу грязной воды, которая отрезала его от родного берега. Он смотрел на быстро расширяющуюся преграду и не знал, что же ему теперь делать. Меж тем, тяжело переваливаясь с борта на борт, пароходик упорно полз к выходу из Севастопольской бухты. Остановить его было уже нельзя, а прыгать за борт не хотелось. Поэтому шансы парня на то, чтобы вернуться назад, таяли с каждой секундой.
Стоящий рядом с поднятым трапом пожилой матрос повернул голову. Взглянул на обескураженного бойца. Насмешливо хмыкнул и поспешил его успокоить:
– Не боись, паря, жировать в тылу тебя не оставят. – И добродушно добавил: – Следующим рейсом вернешься назад с подкреплением, так что и соскучиться по городу не успеешь.
Потоптавшись у борта, Григорий решил, что нужно где-то присесть, как-никак уже несколько часов на ногах. Спускаться в душный, темный и донельзя грязный трюм отчаянно не хотелось. Побывав внизу множество раз, он хорошо знал, какая там стоит тяжелая и затхлая атмосфера. Боец осмотрелся по сторонам и решил остаться наверху. Тем более что на баке он углядел небольшой свободный пятачок.
Стараясь не задеть раненых, заполнивших всю палубу, парень медленно двинулся к своей цели. Осторожно лавируя между носилками с офицерами, он пробрался к острому носу корабля. Кое-как отыскал крохотный, никем не занятый клочок горизонтальной поверхности. Сел на деревянный настил и с наслаждением вытянул сильно уставшие ноги. Измученные за трудную беспокойную ночь конечности натруженно гудели.
Григорий удобно оперся спиной на кнехт с намотанным на него толстым канатом и стал смотреть вперед. Ночь уже почти приблизилась к своему концу, и начало понемногу светать. К тому времени пароходик уже чуть-чуть разогнался и теперь ходко плыл прямо на восток. Форштевень старой ржавой посудины уверенно резал спокойную соленую воду. Отливающие маслянистым черным глянцем невысокие волны широким веером расходились в разные стороны и таяли где-то вдалеке. Мрачные каменистые берега давно ушли за корму и совсем скрылись из виду.
Сиявшие над головой звезды скоро сильно поблекли, а потом и вовсе исчезли. Темный небосвод посветлел настолько, что уже можно было рассмотреть далекий и совершенно пустынный горизонт. Григорий поднял глаза чуть выше и увидел, что впереди над морем идет упорный воздушный бой. Он присмотрелся и понял, что несколько советских истребителей отчаянно дерутся с большой группой вражеских самолетов. Парень невольно затаил дыхание и стал внимательно наблюдать за схваткой.
Вдруг мотор одного из штурмовиков громко кашлянул и начал сильно дымить. Фашист заложил крутой вираж и постарался как можно скорее выйти из смертельной круговерти. Этот резкий маневр заметил русский летчик и тотчас развернул свою машину. Догнал удирающего противника и стал расстреливать его из всех пулеметов. Подбитый «Хейнкель» завалился в крутое пике и с душераздирающим воем устремился к воде. Не медля ни секунды, победитель прекратил свое преследование. Поспешил вернуться к дерущимся товарищам и с ходу ворвался в яростное кипение смертельного боя.
Меж тем пилот падающей машины торопливо отстегнул ремни. Откинул защитный колпак, пробитый пулями в нескольких местах. Встал с сиденья и с трудом перевалился через высокий борт. Оттолкнулся и кулем вывалился из кабины, уже объятой ревущим огнем. Немец камнем пролетел несколько десятков метров и лишь затем дернул за кольцо. Раздался негромкий хлопок парашюта. Белое шелковое полотнище сразу наполнилось плотным потоком набегающего воздуха. Купол почти мгновенно расправился во всю ширь, и его стало медленно относить ветром в сторону моря.
Разочарованным взглядом Григорий проводил летчика из погибшей машины. Повернул голову и продолжил увлеченно следить за скоротечной воздушной схваткой. Однако ни одной машины больше не сбили, ни с той, ни с другой стороны. Скоро безумная карусель боя распалась на две неравные группы, и каждое звено ушло в свою сторону. Немцы полетели на северо-запад, в захваченный ими Крым. Наши направились на северо-восток, в сторону Керченского пролива, а оттуда, скорее всего, в Тамань. Спустя минуту все самолеты уже пропали из вида.
«Бензин, наверное, кончается, – подумал парень. – А им ведь еще до аэродрома добраться нужно».
Не успел Григорий остыть от увиденного и перевести дух, как заметил небольшую темную точку. Она как-то вдруг возникла где-то у самого горизонта. Направилась к пароходу и теперь стремительно увеличивалась в размерах. Вскоре боец понял, что это летит еще один самолет, и, судя по непривычным обводам, это была немецкая машина. К тому же не истребитель, а тоже штурмовик или, скорее всего, небольшой бомбардировщик.
Парень прищурился и напряг зрение. Почти сразу он разглядел характерные обтекатели, закрывающие неубирающиеся шасси.
– Пикирующий бомбардировщик, – понял он, и сердце неприятно екнуло: – Лапотник! – самое ужасное заключалось в том, что вражеский пилот уверенно держал курс точно на нос их медлительного и совершенно безоружного парохода.
Совершенно неожиданно для Григория его зрение сильно обострилось. Теперь он чрезвычайно отчетливо видел все, что находится даже очень далеко. Ему казалось, что он смотрит на окружающий мир словно через мощный морской бинокль. В таком состоянии парень смог хорошо разглядеть даже самые мелкие детали. В том числе и лицо фашистского летчика, ухмыляющегося во весь рот. Донельзя довольная физиономия пилота прекрасно просматривалась сквозь радужный флер вращающегося пропеллера.
Григорий вздрогнул и подумал, что у него нет даже обычной винтовки, чтобы выстрелить в этот проклятый самолет. Парень в растерянности оглянулся. Сквозь мутноватое стекло рубки управления он увидел, что рулевой поднял руку. Схватился за свисающую с потолка петлю и потянул толстую проволоку вниз. Над морем пронесся густой, низкий звук пароходной сирены. Рядом с матросом появился морской офицер. В руке он держал тяжелый диск старинного микрофона.
Мощный гудок тотчас смолк, и из репродукторов донесся громкий голос, сильно отдающий металлом:
– Боевая тревога! Вражеский самолет прямо по курсу!
Откуда ни возьмись появилось несколько матросов, вооруженных винтовками. Пятеро из них вскинули оружие. Прицелились в бомбардировщик и начали стрелять. Посылают пулю за пулей в сторону фашиста. Двое подбежали к стенке рубки и по вертикальной лесенке торопливо полезли на крышу. Ловко, как обезьяны, они забрались на надстройку и сдернули брезентовое полотнище с какой-то непонятной штуковины, стоявшей наверху.
Под плотной тканью оказался самодельный зенитный пулемет. Четыре ствола системы «Максим» были установлены на плоской металлической раме. Под ними виднелись жестяные коробки с лентами. Вся эта конструкция оказалась закреплена на стальной тумбе, доходящей матросу почти до груди. Второй номер расчета присел на корточки и стал открывать коробки с запасными лентами. Стрелок схватился за ручки пулемета. Словно проверяя подвижность стволов, повел ими туда-сюда и повернул в сторону приближающегося самолета. Поймал его в круглую рамку прицела и надавил большими пальцами на кнопки гашетки. Все стволы разом включились в работу и яростно загрохотали.
Снаряженные бронебойными и зажигательными патронами матерчатые ленты пришли в движение и зазмеились, словно живые. Начали серыми полосами выползать из коробок и исчезать в приемных отверстиях оружия. Сотни пуль вылетели из четырех стволов и устремились навстречу самолету. Дымные следы трассеров указывали, куда мчатся выпущенные очереди. Поводя пулеметом, матрос постоянно корректировал прицел. Он изо всех сил старался попасть в стремительно летящий бомбардировщик.
Пилот заметил работающую зенитную установку. Увидел устремленные в его сторону стволы, и радостная ухмылка мгновенно сползла с его лица. Трясясь от нервного возбуждения, вызванного смертельной опасностью, он бросил встревоженный взгляд на бомбовый прицел. С огромным трудом дождался, когда пароход попадет в перекрестье волосяных нитей, и нажал на кнопку сброса.
В следующий миг от днища машины отделилась крохотная темная капля. Стремительно снижаясь, она продолжала прямолинейное движение самолета и теперь падала прямо на корабль. Спустя секунду Григорий неожиданно понял, что это летит крупная авиационная бомба. Лежавшие на палубе раненые вдруг зашевелились. Те, кто мог, приподнялись на носилках и повернулись в сторону носа. Сотни глаз впились в атакующий самолет, и на лицах людей появилось встревоженное выражение.
Первые пули, наконец, достигли своей цели и со всего маху впились в тонкую металлическую обшивку. Раздался жестяной грохот, словно крупный град застучал по фюзеляжу. Пилот резко потянул штурвал на себя и дал полный форсаж. Самолет задрал нос и по крутой траектории устремился в небо. Одновременно он стал уходить влево от корабля.
Пулеметчик вовремя заметил этот маневр и повел стволами вслед за уклоняющимся противником. Длинная, счетверенная очередь прошила голубоватое брюхо бомбардировщика от носа до хвоста. Сотни тяжелых остроконечных пуль, почти не снижая скорости, пробили дюралевые листы. Ворвались внутрь машины и начали рубить и рвать в клочья все, что встретили на своем пути.
Против них ничто не смогло устоять, и все оказалось мгновенно разрушено. В первую очередь вышел из строя мощный двенадцатицилиндровый двигатель. Затем разлетелись в клочья толстые лобовые стекла кабины, радиостанция и приборный щиток. Потом настала очередь сидений, тела пилота и стрелка-радиста. Дергающиеся в предсмертной агонии фашисты оказались буквально изрешечены летящим свинцом. Напоследок развалились шпангоуты корпуса и хвостовое оперение. Самолет рассыпался на отдельные детали и с протяжным воем рухнул в море. Немецкие летчики даже не успели передать сигнал бедствия.
Григорий снова беспомощно огляделся, и его мысли заскакали, словно сухие горошины, упавшие на пол. Сверху падала крупная авиационная бомба, которая через пару секунд врежется в палубу и взорвется. Кругом лежали сотни раненых людей, а он абсолютно ничем не мог им помочь. Оставалось только попытаться спастись самому. Не раздумывая дальше, парень вскочил на ноги и подбежал к борту. Не мешкая, перегнулся через высокий ржавый леер. Оттолкнулся ногами от дощатого настила и прыгнул вниз.
Ему чрезвычайно повезло. Пароходик был достаточно маленький, так что палуба располагалась очень невысоко над уровнем моря. Поэтому, падая вниз, Григорий не успел сильно ускориться. Он почти сразу оказался в воде и не ушел на большую глубину. Благодаря этому, его не затянуло под ржавое днище и не бросило под вращающийся винт.
Бешено работая руками и ногами, он быстро вынырнул на поверхность. Вдохнул полной грудью и стремительно поплыл в сторону от корабля. Стараясь изо всех сил, он пытался убраться от транспорта как можно дальше. Причем как можно скорее удалиться от этой старой посудины, обреченной на неминуемую и скорую гибель. Страшный вой падающей бомбы рвал душу парня на мелкие куски. Когда звук стал совершенно нестерпимым, солдат резко согнулся в поясе и, делая сильные гребки руками, нырнул.
В следующий миг пятисоткилограммовая бомба упала на крышу рубки управления. Пробила пол капитанского мостика. Пронзила надстройку насквозь и ударилась в перекрытие. От сильного сотрясения сработал чувствительный детонатор. Бомба мгновенно взорвалась, и раздался оглушительный грохот. Ударная волна сорвала с места стены и разметала обломки в разные стороны.
Рваные куски железа смели с верхней палубы все, что там находилось. Сотни беспомощных людей оказались изрублены острыми осколками в мелкую кашу и сброшены в воду. Крыша капитанского мостика взлетела высоко в воздух. Страшная сила, выпущенная из недр бомбы, развалила старый пароход на две части. К тому же сделала это с такой же легкостью, с какой острый нож разрубает молодой огурец.
Все, кто находился внизу, тотчас погибли. От мощного удара днище разорвалось, и на короткое мгновение нос и корма приподнялись над водой. Бешено вращающиеся, огромные лопасти винта вынырнули из воды и принялись месить воздух. В открывшуюся пробоину широкой рекой хлынула забортная вода. Соленая жидкость ворвалась в кочегарку и попала на стенки раскаленных паровых машин.
В тот же миг изношенный двигатель взорвался. Перегретый пар вырвался из котлов и ударил в проржавевшие листы корпуса. Изъеденные коррозией заклепки вылетели из своих гнезд, и металлическая обшивка рваными клочьями разлетелась во все стороны. Останки разрушенного судна стремительно погрузились в воду и исчезли с поверхности.
Не успел Григорий опуститься в глубину и на пару метров, как наверху раздался мощный взрыв. Затем боец всем своим существом ощутил невероятно мощный удар. Ему показалось, что тело сплющило так, словно он попал под заводской кузнечный молот. Из ушибленной груди мгновенно выбило весь оставшийся там воздух. В голове громко загудел тяжелый басовитый колокол. В глазах мгновенно помутилось, и парень потерял всякую способность самостоятельно двигаться. Он бессильно раскинул расслабленные руки и начал медленно опускаться в темную глубину моря.
Вдруг прямо над его головой что-то смачно плюхнуло. Да так звонко, словно по тихой глади воды шлепнула огромная ладонь гигантского сказочного великана. Григорий вздрогнул от очередного сильного удара. Очнулся и недоуменно огляделся по сторонам. Увидел внизу и вокруг себя лишь зеленоватую мглу и машинально задрал голову. Разглядел далеко вверху светлое пятно и, не совсем понимая, что и зачем он делает, изо всех сил устремился к нему.
От нестерпимого желания вдохнуть сердце заколотилось так сильно, что ему показалось, оно вот-вот разорвется на мелкие куски. Спустя невыразимо долгое время парень все же смог вынырнуть на поверхность. Широко открыл рот и с громким протяжным всхлипом, жадно втянул в себя живительный воздух. Затем начал усиленно вентилировать легкие, измученные удушьем. Ушибленная и сильно помятая грудь буквально горела от долгого недостатка кислорода.
Наконец Григорий кое-как смог восстановить сорванное дыхание и с большой опаской прислушался к своему организму. Парень быстро понял, что его дела обстоят совсем не так хорошо, как хотелось бы. Судя по всему, все признаки сильной контузии были налицо. В голове глухо гудело, в глазах все двоилось, из носа слабо сочилась темная густая кровь.
Немного придя в себя, боец постарался сфокусировать взгляд. Первое, что он увидел перед собой, была совершенно целая дощатая дверь. Выкрашенная белой, местами облупившейся краской, она лежала на поверхности и тихо покачивалась на легкой волне. Парень подгреб к деревянной створке, ухватился за нее и осмотрелся по сторонам. Вся вода вокруг, насколько хватало глаз, была усеяна какими-то мелкими обломками и рваными тряпками. Некоторые из них еще слабо горели и чуть дымились. Сколько солдат ни вертел головой, ни одной живой души около себя он так и не заметил.
Чтобы не тратить силы впустую, Григорий решил использовать дверь как маленький плот и попытался расположиться сверху. Он подплыл с длинной стороны и попробовал лечь поперек. Дощатое полотнище не выдержало его скромного веса и начало неторопливо погружаться. Парень быстро сполз в воду. Подобрался к своей находке с торца и принялся осторожно устраиваться. Из этого тоже ничего не вышло. Спасительный прямоугольник никак не желал оставаться на поверхности и стал тонуть.
Пришлось повторить все снова. После нескольких неудачных попыток солдат все-таки нашел нужное и достаточно устойчивое положение. Теперь он грудью и животом лежал на узком краю двери. Ноги бултыхались в воде, а деревянное полотно надежно держалось на глади моря.
Когда Григорий, наконец, кое-как примостился, стало совсем светло. Солнце уже выглянуло из-за далекого горизонта и показало над морем свой ярко-багровый краешек. Боец сориентировался по сторонам света и быстро определил, в каком направлении находится Севастополь. Григорий прикинул расстояние до порта: «В пути мы находились около двух часов. Пароход был старый и, вдобавок ко всему, сильно перегруженный. Так что вряд ли мы двигались быстрее десяти узлов.
Выходит, что я сейчас нахожусь километрах в тридцати от пристани. Значит, – решил он, – я запросто смогу добраться до места. Я же смог во время соревнований по плаванию проплыть пятнадцать километров. Причем там я был без всего. Получается, что верхом на двери мне запросто удастся преодолеть еще большее расстояние».
Хотя если сказать, положа руку на сердце, то возвращаться в этот бесконечный кошмар, в который превратился осажденный фашистами город, ему страшно не хотелось. Однако делать было нечего. Долг солдата перед Родиной, въедливая совесть и боязнь попасть под трибунал за дезертирство неумолимо кричали в его душе: вернись!
С другой стороны, ему и деваться-то было больше некуда. Не в Турцию же теперь двигаться. До Кавказа очень далеко, а все побережье Крыма, насколько он знал, сейчас находится под контролем немцев. Еще неизвестно, как они примут советского солдата, выбравшегося из Черного моря. В лучшем случае загонят в концлагерь, в худшем расстреляют на месте.
Неторопливо работая ногами и попеременно загребая руками, он осторожно тронулся с места. Медленно развернулся и выбрал нужное направление – северо-северо-запад. Глубоко вздохнул и начал неспешно двигаться назад, в сторону осажденного города. Однако Григорий не успел отплыть от района крушения корабля сколь-нибудь далеко. Менее чем в пятидесяти метрах от него гладь моря неожиданно забурлила и покрылась белой пеной огромных бурунов. Вздрогнув от неожиданности, парень замер.
В следующий миг на поверхность величаво всплыла немецкая подводная лодка. Об этом говорил номер с латинской буквой «U» написанный на боку надстройки. С крутых боков субмарины шумными ручьями стекала темная маслянистая вода, и от этих потоков возникали небольшие волны. Раздался протяжный скрип петель, и в покрытой ржавчиной высокой рубке открылся узкий продолговатый люк. На палубу невероятно длинного корабля выскочили люди.
Григорий с ужасом разглядел несколько матросов в куцых пилотках и непривычных мундирах. Странная форма оказалась совершенно черной, словно загустевший мазут. Двое стрелков стремглав помчались к станковому пулемету, расположенному на носу. Еще несколько человек побежали к корме, громко топая тяжелыми ботинками.
Застыв на месте, Григорий совершенно не представлял себе, что можно предпринять в такой нелепой и в то же время смертельно опасной ситуации. Сейчас по нему дадут очередь из пулемета, и все – кранты. Из-за крутого черного бока субмарины неожиданно выплыла небольшая резиновая лодка и направилась прямо к нему. На носу надувного ялика, лицом к солдату, сидел подводник с автоматом в руках.
Другой матрос быстро и ловко работал короткими алюминиевыми веслами. На его короткой шее тоже виднелся засаленный кожаный ремень от оружия. На корме с комфортом расположился молодой небритый офицер и задумчиво поигрывал длинноствольным пистолетом, зажатым в крепкой ладони.
Когда до парня оставалось около десяти метров, гребец начал резко табанить и лодка неожиданно быстро остановилась. Сидящий на носу матрос вгляделся в бойца. Обернулся к офицеру и разочарованно сказал:
– Опять русский! Где мы теперь будем искать этого пилота? – он вновь посмотрел на бойца. Поднял автомат на уровень глаз и начал выцеливать незадачливого пловца.
Григорий с ужасом осознал, что если он не хочет сейчас погибнуть, то должен немедленно действовать. Возблагодарив бога за неплохое знание языка, который ему очень легко давался в школе, солдат торопливо заговорил. Не раздумывая, он сказал первое, что пришло в голову. Причем на хорошем немецком:
– Прошу вас. Не стреляйте в меня, пожалуйста!
Донельзя удивленный чистотой своей родной речи, офицер встрепенулся. Посмотрел на дикого русского варвара, из чьих уст прозвучали вполне вразумительные слова, и бросил матросу:
– Подожди! – Лодка медленно подплыла на расстояние вытянутой руки. Подводник с интересом взглянул на чисто славянскую физиономию Григория и безо всяких обиняков спросил: – Откуда знаешь наш язык?
– Дружил с детьми из семьи поволжских немцев, – бодро отрапортовал солдат.
– Очень хорошо! – похвалил офицер и добавил: – Ты видел, куда упал самолет?
– Да! Да! – торопливо зачастил Григорий. – Штурмовик упал вон там, – и указал себе за спину. – А парашютиста отнесло ветром в ту сторону, – Григорий повернулся и показал направление. Он хотел было сказать и про бомбардировщик, сбитый зениткой, но вовремя прикусил язык. Еще разозлятся, чего доброго. Они ехали за одним пилотом, а теперь нужно будет искать двух. То есть придется лишнее время торчать на поверхности моря и подвергаться опасности нападения с воздуха.
– Отлично! – обрадовался офицер. Достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет. Закурил и немного помолчал. После нескольких глубоких затяжек он задумчиво продолжил: – Взять тебя с собой мы, конечно, не можем… – неожиданно подводник перегнулся через упругий борт лодки и вставил сигарету в губы русскому солдату.
Совершенно не ожидавший такого странного поворота дел Григорий опешил. Сильно затянулся и чуть не поперхнулся непривычным дымом чужого табака. Едва сдержав рвущийся наружу кашель, он с трудом сглотнул и осипшим голосом вымолвил:
– Большое спасибо!
Офицер выпрямился и громко приказал матросу, сидящему на веслах:
– Быстро на субмарину!
Резиновый ялик развернулся на месте и поплыл к ржавой громадине. Немцы ловко поднялись на борт и втянули за собой легкое плавсредство. Вошли в рубку и с грохотом захлопнули тяжелый люк. Вновь бешено забурлила вода, и подводная лодка стремительно исчезла с поверхности. Спустя минуту Григорий остался совершенно один. Он по-прежнему лежал на дощатой створке посреди совершенно пустынного моря. О произошедшей невероятной встрече с противником напоминала только мятая немецкая сигарета. Зажав ее в бледных губах, парень держался за дверь и сильно трясся от пережитого страха.
Часто пыхая дымом, Григорий досмолил подаренный окурок до самого конца и вдруг со злостью выплюнул в воду крохотный чинарик. К этому времени он чуть-чуть пришел в себя. Звон в голове немного стих, и в глазах перестало двоиться от пережитой контузии. Оторопь, вызванная двумя совершенно неординарными событиями, случившимися одно за другим, тоже немного спала. Он задумался над тем, что сделал, и сильно раскаялся в своем поступке.
– Выходит, что я вымолил свою шкуру в обмен на жизнь военного пилота, – подумал он с глубокой тоской. – Направил подводную лодку на помощь вражескому асу. Спас себя и, возможно, помог выжить такому же немецкому летчику, который только что потопил наш санитарный транспорт. Уничтожил корабль, шедший под белым флагом и с красным крестом. Сбросил бомбу на головы раненых, беспомощных людей и убил их всех до одного.
Единственным обстоятельством, которое хоть как-то оправдывало Григория в собственных глазах, было то, что во время разговора с подводником он еще не совсем оправился от сильной контузии и плохо соображал, что делает. В конце концов парень немного успокоился и подумал: «Море большое. Даст бог, фашисты не смогут найти своего пилота. Еще лучше будет, если он окажется мертвым. Все-таки наш летчик изо всех стволов стрелял по кабине фашистского самолета. Будем надеяться, что одним стервятником в нашем небе стало меньше».
Парень перевел дух и поплыл к Севастополю. Он греб и греб. Час проходил за часом. Солнце поднялось к зениту и начало клониться к западу. Григорий впал в какое-то странное оцепенение. Его мозг почти полностью отключился, и лишь две небольшие зоны продолжали нормально работать. Та, что отвечала за синхронную работу рук и ног. А также участок, следивший за тем, чтобы он продолжал двигаться в нужном направлении.
Только к позднему вечеру Григорий смог-таки доплыть до своего берега. Обессилев от долгого пребывания в воде, он оттолкнул от себя опостылевшую дверь. Встал на карачки и с огромным трудом выбрался на землю. Совершенно без сил ничком упал на узкую полоску песка и затих. Спустя пару минут на пляж, протянувшийся вдоль скалистого берега, вышли советские солдаты со знакомыми трехлинейными винтовками в руках. Они подошли поближе и окружили парня.
– Вроде наш? – задумчиво сказал боец, разглядев на пловце знакомую форму. – Наверное, с потопленного транспорта. Давай посмотрим.
Подошел еще один дозорный, и общими усилиями они перевернули парня на спину. Григорий застонал от боли. Все тело нестерпимо болело.
– Пить… – прохрипел он.
– Живой! – обрадовался красноармеец. Снял с пояса фляжку и отвинтил колпачок. Поднес к губам пловца и дал выпить несколько глотков.
– Идти можешь? – спросил второй солдат.
– Если поможете подняться, – выдавил из себя Григорий.
Солдаты подошли с двух сторон. Подхватили его под мышки и поставили на ноги, подгибающиеся от сильной слабости. Повернули его лицом берегу и, поддерживая под руки, повели к своим.
Еще через полчаса он уже находился в темной землянке. Низкое тесное помещение перекрывали неошкуренные бревна наспех уложенного наката. Убогий штабной блиндаж едва освещала самодельная коптилка, сделанная из гильзы небольшого снаряда. Слегка покачиваясь от усталости, парень стоял навытяжку и смотрел на молодого лейтенанта, измученного беспрерывными боями. Превозмогая невероятную боль в натруженных мышцах, он подробно докладывал о себе. Стараясь не упасть на земляной пол, рассказывал почти засыпающему офицеру свою удивительную историю с начала и до самого конца.
Впрочем, о встрече с немецкой субмариной и разговоре с подводником он благоразумно умолчал. Парень прекрасно знал, что за это его бы расстреляли на месте как предателя Родины. Выслушав бойца, ротный встряхнулся и внимательно рассмотрел размокшую солдатскую книжку Григория. Пододвинул к себе коробку аппарата полевого телефона и стал звонить в Севастополь.
– Скажите ему, что этот солдат клал печь в бане! – подсказал задержанный офицеру. На счастье парня, лейтенанта почти сразу соединили с командиром хозчасти, и тот с радостью подтвердил личность незадачливого пловца. Григорию вернули документы и подарили старый матросский бушлат, недавно снятый с убитого краснофлотца. Накормили холодной перловой кашей и напоили крутым кипятком. Затем отвели в тыл и под охраной отправили к прежнему месту службы.
Сопровождающий бойца солдат передал его из рук в руки командиру роты. Получил расписку и отправился назад. С покаянным видом Григорий выслушал оглушительный нагоняй за разгильдяйство, проявленное во время погрузки транспорта. После чего все-таки получил разрешение вернуться в свой взвод. Боец козырнул, четко повернулся кругом и вышел из блиндажа. Облегченно вздохнул и направился в свою неустроенную землянку, которую покинул сутки назад.
Спустя два дня немцы подошли вплотную к городу, и всех способных держать в руках оружие, отправили на передовую. Вместе со всем хозвзводом Григорий тоже отправился пешком на огневой рубеж. Впрочем, идти оказалось совсем недалеко.