Глава 9
Криббинс борется со своими зубами — Теологический совет — „Вот что я называю развлечением“ — Волшебная игрушка мистера Фасспота — Книги Сэра Джошуа — Врываясь в банковское дело — Полицейские умы — Как насчет золота? — Криббинс разогревается — Возвращение Профессора Флида, к несчастью — Мойст считает свои блага — Оборотень раскрыт — Сплот: бодрит и веселит — Время молиться
— Боюсь, мне пора закрывать здание, святой отец.
Голос госпожи Хоузер ворвался в сны Криббинса.
— Мы снова откроемся завтра в девять, — добавил он с надеждой.
Криббинс открыл глаза. Тепло и спокойное тиканье часов убаюкало его до состояния чудесной дремоты.
Госпожа Хоузер стояла рядом, не восхитительно обнаженная и розовая, какой она недавно фигурировала во сне, а в прямом коричневом пальто и неподходящей шляпе с перьями.
Внезапно проснувшись, он спешно принялся рыться в кармане в поисках челюстей, не доверяя их заключению во рту во время сна. Он отвернулся из-за вспышки непривычного смущения, пока боролся с зубами и пытался вставить их, а потом снова боролся с ними, чтобы вставить их так, как надо. Они всегда давали сдачи. В отчаянии он вырвал челюсти наружу и раз-другой сильно ударил ими по подлокотнику, чтобы сломить их дух, прежде чем запихнуть их в рот еще раз.
— Вшг! — выразился Криббинс и хлопнул себя по щеке.
— О, благодарю вас, мэм, — сказал он, промокая рот платком. — Прошу прощения насчет этого, клянушь, уж я с ними наштрадался.
— Мне не хотелось вас беспокоить, — продолжила госпожа Хоузер, ее испуганное выражение стало исчезать. — Уверена, вам нужен был этот сон.
— Не сон, мэм, размышления, — возразил Криббинс, вставая. — Размышления о падении всего неверного и возвышении праведного. Разве не сказано, что последний станет первым, а первый станет последним?
— Вы знаете, меня это всегда немного беспокоило, — призналась госпожа Хоузер. — Я имею в виду, что случится с людьми, которые не первые, но и не совсем последние тоже? Ну, знаете… Двигаются вперед, стараются, как могут?
Она прошлась к двери таким образом, который, не совсем так ловко, как она предполагала, приглашал его сопроводить ее.
— Воистину загадка, Беренис, — ответил Криббинс, следуя за ней. — Святые писания не упоминают об этом, но у меня нет сомнений…
Его лоб сморщился. Криббинса нечасто тревожили религиозные вопросы, а этот был довольно сложным. Он подошел к нему как прирожденный богослов.
— У меня нет сомнений в том, что они вщё также будут двигатьшя вперед, но, возможно, в противоположном направлении!
— Назад к Последним? — спросила она с обеспокоенным видом.
— А, милая дама, помните, что они тогда будут Первыми.
— О, да, я об этом не думала таким образом. Это единственный способ, как все может получиться, если, конечно, первоначальные Первые не подождут, пока их догонят Последние.
— Воистину, это было бы чудом, — произнес Криббинс, смотря, как она запирает за ними дверь. После тепла газетной комнаты вечерний воздух был резким, неприветливым и делал перспективу еще одной ночи в ночлежке на Обезьяньей Улице вдвойне непривлекательной. Криббинсу нужно было свое собственное чудо прямо сейчас, и теперь у него было такое чувство, что одно как раз приобретало очертания прямо здесь.
— Я полагаю, вам, святой отец, очень тяжело найти место, где можно остановиться, — сказала госпожа Хоузер. Он не мог рассмотреть выражение ее лица в сумраке.
— О, у меня ешть вера, шештра, — сказал он. — Ешли Ом не явитшя, он пошлет… Арррг!
И в такое время! Пружинка сорвалась! Это была кара!
Но каким бы мучительным это не было, это также могло быть и его благословением. Госпожа Хоузер склонилась над ним с видом женщины, намеренной сделать добро любой ценой. Хотя это было больно, пружина щелкнула его прямо по языку. Голос позади него произнес:
— Извините, я не мог не заметить… Вы, случаем, не Криббинс?
Разъяренный болью во рту, Криббинс повернулся с желанием убить в душе, однако „Преподобный Криббинс, с вашего позволения“ молвила госпожа Хоузер, и кулаки его разжались.
— Эт’я — пробурчал он.
На него смотрел бледный молодой человек в старомодном одеянии служащего.
— Мое имя — Досихпор, — сообщил он. — И если вы действительно Криббинс, то я знаю богатого человека, который хочет встретиться с вами. Сегодня, может быть, ваш счастливый день.
— Вот, жначит, как? — проворчал Криббинс. — А ешли этого человек жовут Кошмо, то это я хочу ш ним вштретитьшя. И это может быть и его щашливым днем. Ну ражве мы не щашливчики!
— Ты, должно быть, пережила минуту ужаса, — сказал Мойст, пока они отдыхали в гостиной с мраморным полом. По крайней мере, Адора Белль отдыхала. Мойст занимался поисками.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила она, когда он открыл буфет.
— Големы были созданы не для того, чтобы быть свободными. Они не знают, как управляться с… разными вещами.
— Они научатся. И она бы не причинила вреда собаке, — возразила Адора Белль, наблюдая за его передвижениями по всей комнате.
— Ты не была уверена. Я слышал, как ты с ней разговаривала. „Положи черпак и медленно повернись“, в этом роде. — Мойст вытащил ящик стола.
— Ты что-то ищешь?
— Кое-какие банковские ключи. Где-то здесь вокруг должен быть один набор.
Адора Белль присоединилась. Или это, или спор о Глэдис. Кроме того, в апартаментах было очень много ящиков и шкафчиков, и было чем заняться, пока готовится ужин.
— А для чего этот ключ? — спросила она всего после пары секунд. Мойст повернулся. Адора Белль держала серебристый ключ на кольце.
— Нет, их бы было намного больше, — отозвался Мойст. — А все равно, где ты его нашла?
Она указала на большой стол.
— Я просто дотронулась до бока здесь и… О, а на этот раз не вышло…
У Мойста больше минуты ушло на то, чтобы отыскать крючок, который выдвигал наружу маленький ящичек. В закрытом состоянии он без всяких трещин исчезал на поверхности дерева.
— Должно быть, что-то важное, — сказал он, направляясь к другому столу. — Может, остальные ключи хранятся где-то еще. Просто попробуй открыть им что угодно. Я здесь на самом деле только ночевал. Не знаю, что в половине этих ящиков.
Он вернулся к письменному столу и просматривал его содержимое, когда услышал позади щелчок, скрип и довольно ровный голос Адоры Белль:
— Ты говорил, Сэр Джошуа принимал и развлекал здесь молодых девушек, так?
— Видимо, да. А что?
— Ну, вот что я называю развлечением.
Мойст повернулся. Дверь массивного шкафа была широко открытой.
— О, нет, — произнес он. — Для чего все это?
— Ты шутишь?
— Ну, да, ладно. Но оно все такое… такое черное.
— И кожистое, — добавила Адора Белль. — Возможно, и резиновое тоже.
Они продолжили осмотр открывшегося музея изобретательных эротических приспособлений. Кое-что из этого, освободившись от заключения, развернулось, выскользнуло или, в паре случаев, отпружинило на пол.
— Это… — Мойст ткнул что-то, что издало спойнг!.. — Да, это резиновое. Определенно резиновое.
— Но все вот здесь довольно-таки сильно отделано оборочками, — сказала Адора Белль. — Наверное, у него закончились идеи.
— Или это, или идей для воплощения больше не стало. Думаю, ему было восемьдесят, когда он умер, — сказал Мойст, когда из-за сейсмического сдвига еще несколько кучек сползли и заскользили вниз.
— Он молодец, — отозвалась Адора Белль. — О, и тут есть еще и пара книжных полок, — продолжила она, исследуя мрак в глубине шкафа. — Прямо здесь, за довольно любопытным седлом и кнутами. Чтение перед сном, я так предполагаю.
— Не думаю, — ответил Мойст, доставая отделанный кожей том и раскрывая его на случайной странице. — Смотри, это дневник нашего старины. Годы и годы. Боги, да тут целые десятилетия!
— Давай их издадим и разбогатеем, — предложила Адора Белль, толкнув ногой кучу. — С пустыми обложками, конечно.
— Нет, ты не понимаешь. Здесь может быть что-нибудь про мистера Бента! Есть какая-то тайна… — Мойст провел пальцем по корешкам. — Посмотрим, ему сорок семь, он пришел сюда, когда ему было около тринадцати, а через пару месяцев за ним пришли какие-то люди. Старому Росокшу не понравился их вид… А! — он вытащил пару томов. — Вот эти могут нам что-нибудь рассказать, они приблизительно нужного времени…
— Что это такое, и почему они звенят? — спросила Адора Белль, поднимая пару странных приспособлений.
— А я откуда знаю?
— Ты мужчина.
— Ну, да. И? В смысле, я такими вещами не увлекаюсь.
— Ты знаешь, мне кажется, это как хрен, — задумчиво сказала Адора Белль.
— Пардон?
— Как… Ну, хрен хорош для сэндвича с говядиной, так что ты его сколько-то кладешь. Но однажды ложки уже не хватает…
— Так сказать, — очарованно добавил Мойст.
— …Так что ты кладешь две, а скоро уже три, и, в конце концов, хрена уже больше, чем говядины, а потом однажды ты поймешь, что говядина выпала, а ты даже этого не заметил.
— Не думаю, что это нужная тебе метафора, — сказал Мойст. — Потому что ты-то себе сэндвичи с хреном делаешь.
— Ну ладно, но все равно она хорошая, — ответила Адора Белль. Она нагнулась и подобрала что-то с пола. — Твои ключи, я думаю. Что они здесь делали, мы, если повезет, никогда не узнаем.
Мойст взял их. Кольцо было тяжелым от ключей всех размеров.
— А что мы будем делать со всем этим? — Адора Белль снова подтолкнула ногой кучу вещей. Куча задрожала и что-то в ее глубине пискнуло.
— Сложим обратно в шкаф? — неуверенно предложил Мойст. У груды невозмутимых безделушек был тяжкий, чужеродный вид, как у какого-нибудь монстра из бездны, которого бесцеремонно вытащили из его родной темноты на солнечный свет.
— Не думаю, что смогу отважиться на такое, — ответила Адора Белль. — Давай просто оставим дверь открытой, и пусть оно само обратно заползет. Эй!
Это восклицание было обращено мистеру Непоседе, который благоразумно выскочил рысцой из комнаты, неся что-то в пасти.
— Скажи мне, что это была просто старая резиновая кость, — произнесла Адора Белль. — Пожалуйста?
— Не-ет, — протянул Мойст, качая головой. — Думаю, это описание определенно неверно. Я думаю, это было… было… это была не старая резиновая кость, вот что это такое было.
— Но послушай, — сказал Хьюберт. — Ты не думаешь, что мы бы узнали, если бы золото украли? Люди о таких вещах говорят! Я вполне уверен, что это вина перекрещивающегося мультиклапана, вот здесь.
Он постучал по тоненькой стеклянной трубе.
— Я не думаю, фто Хлюпер офибаетфя, фэр, — мрачно ответил Игорь.
— Игорь, ты понимаешь, что если Хлюпер прав, то мне придется поверить, что в наших погребах практически нет золота?
— Я уверен, фто Хлюпер не ваблувдаетфя, фэр.
Игорь достал из кармана доллар и подошел к колодцу.
— Будьте так добры, пофмотрите на фтолбик „Потерянных Денег“, фэр? — сказал он и бросил монетку в темные воды. На мгновенье она сверкнула, погружаясь за пределы карманов Человечества.
В одном углу витых трубок Хлюпера всплыл маленький пузырек, покачиваясь из одной стороны в другую, поднимаясь и лопнув на поверхности с глухим „бульк“.
— О боги, — произнес Хьюберт.
Комичная традиция, когда двое сидят за столом, созданным для того, чтобы расположить вокруг себя двадцать человек, заключается в том, что сидят они на разных концах. Мойст и Адора Белль не стали пробовать ее, вместо этого они приютились рядом. С другой стороны стояла Глэдис, с салфеткой, перекинутой через одну руку, ее глаза были двумя тусклыми отблесками.
Череп овцы совсем не поднял Мойсту настроение. Пегги поставила его как центр композиции, обставив вокруг цветами, но крутые темные очки действовали Мойсту на нервы.
— Насколько хорош слух у големов? — спросил он.
— Исключительно хорош, — ответила Адора Белль. — Слушай, не волнуйся, у меня есть план.
— О, отлично.
— Нет, серьезно. Я разберусь с ней завтра.
— Ты не можешь просто… — Мойст поколебался, а затем одними губами произнес, — поменять ей слова в голове?
— Она свободный голем! — резко откликнулась Адора Белль. — Как бы тебе такое понравилось?
Мойст вспомнил Оулсвика и репку.
— Не очень, — признал он.
— Со свободными големами менять мышление надо убеждением. Думаю, я могу это сделать.
— А завтра не должны прибыть твои золотые големы?
— Я на это надеюсь.
— Это будет занятой день. Я собираюсь запустить бумажные деньги, а ты собираешься провести по улицам золото.
— Мы не могли оставить их под землей. В любом случае, они могут и не быть золотыми. Я завтра утром пойду и увижусь с Флидом.
— Мы пойдем и увидимся с ним. Вместе!
Она потрепала Мойста по руке.
— Не беда. Есть вещи хуже, чем золотые големы.
— Я не могу себе такие представить, — сказал Мойст — фраза, о которой он позже пожалел. — Я бы хотел увести сознание людей от золота…
Он остановился и уставился на овечью голову. Она уставилась на него в ответ в спокойной, загадочной манере. По какой-то причине Мойсту показалось, что ей следует быть с саксофоном и маленьким черным беретом.
— Уж наверняка они посмотрели в погребах, — сказал он вслух.
— Кто посмотрел? — спросила Адора Белль.
— Вот куда он делся. Единственное, на что можно рассчитывать, так? Основа всего, что ценно?
— Кто делся?
— Мистер Бент в хранилище золота! — воскликнул Мойст, вскакивая так быстро, что его стул перевернулся. — У него есть все ключи!
— Прошу прощения? Это тот человек, который слетел с катушек после простой ошибки?
— Это он. У него есть Прошлое.
— Одно из тех, что с заглавной П?
— Именно. Давай, пошли спустимся туда!
— Я думала, что у нас намечался романтический вечер?
— Он будет! Прямо после того, как я вытащу Бента!
Единственным звуком в подземельях было топ-топанье ноги Адоры Белль. Это по-настоящему раздражало Мойста, пока он при свечах в серебряных подсвечниках, украшавших стол в обеденной комнате, возился перед хранилищем золота.
— Я только надеюсь, что Эймсбери не дает бульону остыть, — сказала Адора Белль. Топ-топ топ-топ.
— Послушай, — сказал Мойст. — Во-первых, чтобы открыть такой сейф, нужно обладать именем вроде Пальцы МакГи, а, во-вторых, эти маленькие отмычки не подходят.
— Ну, давай пойдем и отыщем мистера МакГи. У него, наверное, есть нужные.
Топ-топ топ-топ.
— Это никак не поможет, потому что, в-третьих, такого человека, скорее всего, не существует, и, в-четвертых, хранилище заперто изнутри, и я уверен, что он оставил ключ в замке, поэтому ни один из этих не вставляется. — Он помахал связкой ключей. — В-пятых, я пинцетом пытаюсь повернуть ключ с этой стороны, старый трюк, который, как выясняется, не работает!
— Хорошо. Так мы можем вернуться в комнаты? — топ-топ топ-топ.
Мойст снова заглянул в маленькое смотровое отверстие в двери. Изнутри оно было заслонено тяжелой пластиной, и он мог разглядеть только тусклое мерцание света по краям. Внутри была лампа. Чего там не было, насколько он знал, так это какой-либо вентиляции. Было похоже на то, что погреб был возведен до того, как появилось понятие о дыхании. Это была созданная руками человека пещера, построенная для содержания чего — то, что никогда не предполагалось выносить. Золото не задыхалось.
— Я не думаю, что у нас есть выбор, — сказал Мойст, — потому что, в-шестых, у него кончается воздух. Он даже может быть мертв!
— Если он мертв, можем отложить это на завтра? Здесь внизу ледяной холод. — Топ-топ топ-топ.
Мойст посмотрел вверх, на потолок. Он был сделан из древних дубовых балок, скрепленных между собой железными обручами. Мойст знал, каким может быть дуб. Он может быть как сталь, только еще сквернее. Он тупил топоры и отбивал молоты в лицо их владельцам.
— Охранники не могут помочь? — предложила Адора Белль.
— Сомневаюсь, — ответил Мойст. — В любом случае, мне не слишком хочется поощрять идею, что они могут провести ночь, вламываясь в хранилище.
— Но они же в основном из Городской Стражи, ведь так?
— И что? Когда человек удирает к горизонту с таким количеством золота, какое он только в состоянии унести, он не очень беспокоится о том, что у него раньше была за работа. Я преступник. Поверь мне.
Он зашагал к ступеням, вполголоса считая.
— А теперь ты что делаешь?
— Прикидываю, какая часть банка расположена прямо над золотом, — объяснил Мойст. — Но знаешь, что? Кажется, я уже знаю. Хранилище золота прямо под его столом.
Лампа тускло горела, и маслянистый дым извивался и оседал на мешки, где, свернувшись плотным калачиком, лежал мистер Бент.
Наверху раздались звуки и голоса, приглушенные древним сводом. Один из них сказал:
— Я не могу его сдвинуть. Ладно, Глэдис, давай ты.
— А Это Женственное Поведение? — прогрохотал второй голос.
— О да, это сойдет за перестановку мебели, — произнес голос, который был явно женским.
— Очень Хорошо. Я Подниму Его И Протру Под Ним Пыль.
Раздался гром дерева, столкнувшегося с деревом, и немного пыли упало на кучу золотых слитков.
— Действительно Очень Пыльно. Я Принесу Метлу.
— Вообще-то, Глэдис, я бы хотел, чтобы теперь ты подняла пол, — сообщил первый голос.
— Под Ним Тоже Может Быть Пыль?
— Я в этом уверен.
— Очень Хорошо.
Последовало несколько толчков, от которых затрещали балки, а потом раскат слов:
— В „Книге Ведения Домашнего Хозяйства Леди Ваггон“ Ничего Не Говорится Об Уборке Пыли Под Полом!
— Глэдис, там, может быть, человек умирает!
— Я Вижу. Это Было Бы Неопрятно. — Балки прогнулись от удара. — Леди Ваггон Говорит, Что От Всех Тел, Найденных Во Время Выходной Вечеринки, Следует Избавляться Во Избежание Скандала.
Еще три удара, и балка разлетелась на кусочки.
— Леди Ваггон Говорит, Что Стражники Непочтительны И Не Вытирают Свою Грязную Обувь.
Еще одна балка треснула. Луч света вонзился сверху. Появилась рука размером с лопату, схватила одну из железных скоб и выдернула ее…
Мойст заглянул во мрак, вокруг него взвились белые клубы.
— Он здесь, внизу! О боги, ну и вонючий же дым…
Адора Белль заглянула через плечо Мойста.
— Он жив?
— Я определенно на это надеюсь. — Мойст протиснулся между балками и спрыгнул на ящики со слитками. Через пару секунд он крикнул вверх:
— Пульс есть. И ключ в замке тоже есть. Можете спуститься по ступеням и помочь мне?
— Э, у нас гости, — обратилась вниз Адора Белль.
Теперь на фоне света вырисовались несколько голов в шлемах. Проклятье! Использовать стражников в не служебное время было очень хорошей идеей, но они имели тенденцию всюду брать с собой свои значки, и они были такими людьми, которые бросятся сразу же делать выводы просто потому, что обнаружили человека, стоящего на развалинах банковского хранилища после окончания рабочего дня. Слова „Послушайте, я могу все объяснить“ так и просились на язык, но Мойст вовремя их удержал. Это, в конце концов, был его банк.
— Ну, что вам надо? — требовательно вопросил он.
Что было полной неожиданностью для них, но один стражник собрался с мыслями.
— Это ваше банковское хранилище, сэр? — спросил он.
— Я заместитель председателя, ты, идиот! И здесь внизу человеку плохо!
— Он упал, когда вы врывались в хранилище, сэр?
О боги, прирожденного стражника никак не сдвинешь с места. Он просто гнет свое, этим терпеливым скрипучим тоном. Когда ты полицейский, всё вокруг — преступление.
— Офицер… Вы ведь стражник, так?
— Констебль Хэддок, сэр.
— Что ж, констебль, можем мы вытащить моего коллегу на свежий воздух? Он хрипит. Я отопру здесь внизу дверь.
Хэддок кивнул другому стражнику, который поспешил к лестнице.
— Если у вас был ключ, сэр, зачем вы вламывались?
— Чтобы вытащить его, конечно!
— Так как…
— Это все совершенно разумно, — перебил его Мойст. — Как только я выберусь отсюда, мы все вместе посмеемся.
— Я буду этого ждать, сэр, — ответил Хэддок, — потому что я люблю посмеяться.
Разговаривать со Стражей было все равно, что танцевать чечетку на оползне. Если проявить ловкость, то можно устоять, но нельзя управлять и нет никаких тормозов, и ты просто знаешь, что закончится все определенной суматохой.
Это уже не был Констебль Хэддок. Констеблем Хэддоком это перестало быть тогда, когда констебль Хэддок обнаружил, что в карманах Начальника Королевского Монетного Двора находятся бархатный сверток с отмычками и дубинка, и потом это перешло в сержанта Детрита.
Отмычки, как знал Мойст, технически не были нелегальными. Владеть отмычками было в порядке. Владеть ими, стоя в чьем-то чужом доме, было не в порядке. Владеть ими, находясь в разрушенном банковском хранилище, было настолько далеко от порядка, что можно было увидеть изгиб Вселенной.
Чем дальше, для сержанта Детрита было тем лучше. Однако хватка сержанта начала соскальзывать, когда он столкнулся со свидетельством того, что у Мойста вполне законно были ключи от хранилища, в которое он вломился. Троллю это уже само по себе показалось преступным деянием, и он некоторое время распространялся на тему обвинения „Отнимал Время У Стражи, Вламываясь, Когда Это Было Не Нужно“. Он не понимал внутреннюю потребность в отмычках, у троллей не было слова для мужественности по той же причине, по которой у луж не было слова для обозначения воды. Еще у него была проблема с образом мыслей и действиями почти покойного мистера Бента. Тролли не теряют рассудок, они теряют терпение. Так что Детрит сдался, и тогда это перешло в капитана Моркоу.
Мойст встречался с ним прежде. Моркоу был большим, от него пахло мылом, и его обычным выражением было выражение голубоглазой невинности. Мойст не мог заглянуть за это дружелюбное лицо, просто не мог видеть ничего. Он мог читать большинство людей, но капитан был закрытой книгой в запертом шкафу. И этот человек был всегда любезным, в такой по-настоящему раздражающей манере, присущей стражникам.
Он вежливо сказал „Добрый вечер“, садясь напротив Мойста в маленьком кабинете, который неожиданно стал комнатой для допроса.
— Могу я начать, сэр, с того, чтобы задать вам вопросы о трех людях внизу в подвале? И о большой стеклянной… штуковине?
— Мистер Хьюберт Кувырком и его помощники, — ответил Мойст. — Они изучают экономическую систему города. Они не замешаны в этом. Если подумать, я в этом тоже не замешан! И фактически, нет никакого этого. Я уже все это объяснял сержанту.
— Сержант Детрит думает, что вы слишком умны, мистер Липвиг, — сказал капитан Моркоу, открывая свой блокнот.
— Ну, да, я полагаю, он так думает о большинстве людей, не так ли?
Выражение лица Моркоу ни на йоту не изменилось.
— Можете объяснить мне, почему внизу стоит голем, который одет в платье и все время приказывает моим людям вытирать ноги? — спросил он.
— Не показавшись сумасшедшим — нет. А какое это имеет ко всему отношение?
— Я не знаю, сэр. Надеюсь выяснить. Кто такая Леди Дейрдра Ваггон?
— Она пишет довольно старомодные книги по этикету и ведению хозяйства для девушек, которым хотелось бы стать такими женщинами, у которых есть время подбирать цветы. Слушайте, это существенно?
— Я не знаю, сэр. Я изо всех сил стараюсь вникнуть в ситуацию. Вы можете мне сказать, почему по зданию бегает маленький песик, владеющий тем, что я назову заводным устройством интимного характера?
— Думаю, это потому, что мой рассудок от меня ускользает, — ответил Мойст. — Послушайте, единственная важная во всем этом вещь — это то, что с мистером Бентом… Произошло скверное потрясение, и он запер себя в хранилище золота. Я должен был быстро его вызволить.
— А, да, хранилище золота, — откликнулся капитан. — Можем мы немного поговорить о золоте?
— А что не так с золотом?
— Я надеялся, что это вы сможете нам сказать, сэр. Я полагаю, вы хотели продать его дварфам?
— Что? Ну, да, я так сказал, но только ради того, чтобы подчеркнуть…
— Подчеркнуть, — торжественно повторил Капитан Моркоу, записывая это.
— Слушайте, я знаю, как все это происходит, — сказал Мойст. — Вы просто заставляете меня говорить в надежде, что я вдруг забуду, где я, и скажу что-нибудь глупое и разоблачающее, так?
— Спасибо вам за это, сэр, — отозвался Капитан Моркоу, переворачивая еще одну страницу своего блокнота.
— Спасибо мне за что?
— За то, что сказали мне, что знаете, как все это происходит, сэр.
Видишь? — сказал Мойст себе. Вот что происходит, когда слишком расслабляешься. Ты потерял преимущество. Даже стражник может тебя обхитрить. Капитан поднял на него взгляд.
— Я скажу вам, мистер Липовиг, что кое-что из сказанного вами было подтверждено беспристрастным свидетелем, который никак не может быть соучастником.
— Вы говорили с Глэдис? — спросил Мойст.
— А Глэдис — это?…
— Это та, которая не успокаивается по поводу грязных ботинок.
— Как голем может быть „ею“, сэр?
— А, это я знаю. Правильный ответ такой: как голем может быть „им“?
— Интересный момент, сэр. Тогда это объясняет платье. Просто интересно, какой, по вашему мнению, вес золота может вынести голем?
— Не знаю. Пару тонн, может быть. К чему вы ведете?
— Я не знаю, сэр, — жизнерадостно ответил Моркоу. — Командор Ваймс говорит, что, когда жизнь дает тебе мешанину спагетти, просто тяни, пока не обнаружишь тефтельку. Вообще-то ваша версия произошедшего согласуется, в той мере, насколько он понимал события в то время, с версией, представленной нам мистером Непоседой.
— Вы говорили с собакой?
— Ну, он председатель банка, сэр, — ответил капитан.
— Как вы поняли, что… А, у вас есть оборотень, да? — сказал Мойст, ухмыляясь.
— Мы это не подтверждаем, сэр.
— Все знают, что это Нобби Ноббс, знаете ли.
— Правда, сэр? Боги. В любом случае, ваши объяснения за действия этим вечером приняты во внимание.
— Хорошо. Спасибо. — Мойст начал было подниматься.
— Тем не менее, объяснения ваших действий ранее на этой неделе — нет, сэр.
Мойст снова сел.
— Ну и? Я и не должен за них отчитываться, так?
— Это может помочь нам, сэр.
— Чем это вам поможет?
— Это может помочь нам понять, почему в хранилище нет золота, сэр. Маленькая деталь в великой картине мира, но это довольно сложная загадка.
В этот момент где-то рядом залаял мистер Непоседа…
Космо Роскошь сидел за столом, сложив пальцы домиком перед губами, наблюдая, как Криббинс ест. Немногие люди, у которых был выбор, когда-либо делали это больше тридцати секунд.
— Хороший суп? — спросил он.
Криббинс, сделав последний долгий булькающий глоток, опустил миску.
— Высший сорт, — ваша светлость, — он достал их кармана серую тряпку и…
Он собирается вытащить свои зубы, прямо сейчас, за столом, подумал Космо. Поразительно. Ах, да, и в них все еще есть кусочки морковки…
— Не колеблитесь, свободно чините свои зубы, — сказал он, когда Криббинс достал из кармана погнутую вилку.
— Я так ш ними$7
Пружины зазвенели, когда он одолел их вилкой и, очевидно, оставшись довольным, с трудом засунул их назад на свои серые десны, потом с чавканьем водрузил зубы на место.
— Так-то лучше, — объявил он.
— Хорошо, — произнес Космо. — А теперь, ввиду характера ваших заявлений, которые Стукпостук тщательно записал и вы подписали, позвольте спросить вас: почему вы не отправились к Лорду Ветинари?
— Я жнавал людей, избежавших петли, сэр, — ответил Криббинс. — Это не слишком сложно, если подготовиться. Но я никогда не слышал о подобном человеке, который прямо на следующий день получил бы теплое местечко. И правительственную работу тоже. Потом он вдруг штановится банкиром, не меньше. Кто-то пришматривает за ним, и я не думаю, что это полная сострадания фея. Поэтому если бы я отправился к Ветинари, я бы поштупил немного глупо, верно? Но у него ваш банк, а у вас нет, что весьма прискорбно. Так что я к вашим услугам, шэр.
— За определенную цену, не сомневаюсь.
— Ну, да, кое-какая плата бы помогла, да.
— Вы уверены, что Липовиг и Спэнглер — это одно и то же лицо?
— Дело в улыбке, сэр. Ее никогда не забудешь. И у него есть этот дар болтать с людьми, он заставляет людей хотеть делать все так, как ему надо. Это как магия, мелкий неблагодарный гаденыш.
Космо уставился на него, а затем сказал:
— Дайте преподобному пятьдесят долларов, Стук… Досихпор, и направьте его в хороший отель. Такой, в котором может быть в наличии горячая ванна.
— Пятьдешят долларов? — прорычал Криббинс.
— А затем, пожалуйста, продолжайте заниматься тем маленьким приобретением, хорошо?
— Да, сэр. Конечно.
Космо притянул к себе лист бумаги, окунул перо в чернильницу и принялся неистово писать.
— Пятьдешят долларов? — вновь спросил Криббинс, потрясенный столь маленькой расплатой за грехи.
Космо оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на человека так, будто увидел его впервые и не обрадовался этому новшеству.
— Ха, да. На данный момент действительно пятьдесят долларов, преподобный, — успокаивающе произнес Космо. — А утром, если ваша память будет столь же хорошей, мы все посмотрим в богатое и праведное будущее. Позвольте мне вас не задерживать.
Он вернулся к своим бумагам.
Досихпор схватил Криббинса за руку и решительно вытянул того из комнаты. Он увидел, что писал Космо.
ВетинариВетинариВетинари ВетинариВетинариВетианри
ВетинариВетинариВетинари ВетинариВетинариВетианри
ВетинариВетинариВетинари ВетинариВетинариВетианри
ВетинариВетинариВетинари ВетинариВетинариВетианри…
Пришло время трости-клинка, подумал он. Забрать ее, передать, схватить деньги и бежать.
В Отделении Посмертных Коммуникаций было тихо. Там и в лучшие времена никогда не было шумно, хотя, когда постепенно затихали звуки университета, всегда можно было услышать слабые, незначительные голоса, просачивающиеся с Того Света.
Беда в том, подумал Хикс, что у слишком многих его предшественников не было никакой жизни за пределами отделения, где социальные навыки не были приоритетными, и даже будучи мертвыми, у них не совершенно не получалось зажить полной жизнью. Так что они околачивались около отделения, не желая покидать это место. Иногда, когда они чувствовали себя полными сил и Труппа Сестричек Долли занималась новой постановкой, Хикс выпускал их красить декорации.
Он вздохнул. Вот в чем была беда работы в ОПК, никогда нельзя быть в полной мере боссом. На обычной работе люди выходили на пенсию, несколько раз забредали на место старой работы, пока там еще был кто-то, кто их помнил, а затем они скрывались в вечно наполняющемся прошлом. Но здесь прежние работники, похоже, никогда не уходили…
Была такая пословица: „Старые некроманты никогда не умирают“. Когда Хикс рассказывал ее людям, они спрашивали „…и?“, и ему приходилось отвечать: „Я боюсь, это все. Просто „старые некроманты никогда не умирают““.
Хикс как раз убирал все на ночь, когда из своего тенистого угла подал голос Чарли:
— Кто-то живо пробирается сюда. Ну, я так сказал, живо…
Хикс развернулся. Магический круг светился, и сквозь твердый пол уже поднималась жемчужная остроконечная шляпа.
— Профессор Флид? — произнес Хикс.
— Да, и мы должны поторопиться, молодой человек, — ответила тень Флида, все еще поднимаясь.
— Но я изгнал вас! Я использовал Девятикратное Стирание! Оно изгоняет все на свете.
— Это я его написал, — отозвался Флид с самодовольным видом. — О, не волнуйся, я — единственный, на кого оно не действует. Ха, было бы невероятно глупо с моей стороны придумывать заклинание, действующее на меня самого, а?
Хикс поднял трясущийся палец.
— Вы поставили скрытый портал, да?
— Конечно. Чертовски хороший. Не волнуйся, я опять-таки единственный, кто знает, где он. — Теперь весь Флид парил над кругом. — И не пытайся его искать — человек твоего ограниченного таланта никогда не отыщет спрятанные руны.
Флид осмотрелся по всей комнате.
— Та прекрасная молодая женщина не здесь? — с надеждой спросил он. — Ну, неважно. Ты должен вытащить меня отсюда, Хикс. Я хочу посмотреть на веселье!
— Веселье? Какое веселье? — переспросил Хикс, человек, планирующий очень, очень тщательно просмотреть заклинание Девятикратного Стирания.
— Я знаю, что за големы идут сюда!
Когда Мойст был ребенком, он каждую ночь молился перед сном. В его семье все были активными верующими Упрощенной Картофельной Церкви, которая избегала крайностей Древней и Традиционной Картофельной Церкви. Ее последователи были скромными, работящими и находчивыми, а из-за твердой приверженности к масляным лампам и самодельной мебели они сильно выделялись в области, где большинство людей использовало свечи и сидело на овечьих шкурах.
Он ненавидел молиться. Было такое чувство, что он открывал большую черную дыру в пространство, и в любой момент что-нибудь могло протянуться сквозь нее и схватить его. Это, может быть, было оттого, что стандартная молитва на ночь включала в себя строчку „Если я умру во сне“, от которой в плохие ночи Мойст пытался не засыпать до утра.
Еще ему было велено во время этих часов считать свои блага.
И теперь, лежа в темноте банка, довольно-таки замерзнув и в многозначительном одиночестве, он попытался какие-нибудь из них отыскать.
У него были хорошие зубы, и он не страдал от преждевременной потери волос. Вот! Не так уж сложно было найти, правда?
И Стража, в сущности, не арестовала его. Но хранилище, зловеще обтянутое черно-желтыми веревками, охранялось троллем.
В хранилище нет золота. Ну, даже это было не совсем правдой. Золота было по крайней мере пять фунтов, покрывающих свинцовые слитки. Кто-то проделал там чрезвычайно хорошую работенку. Это было лучом света, да? По крайней мере, есть сколько-то золота. Совсем не то, как если бы его не было вообще, верно?
Он был один, потому что Адора Белль проводила ночь в заключении за нападение на офицера Стражи. Мойст посчитал, что это нечестно. Конечно, в зависимости от того, какой день был у стражника, нет такого действия (за исключением физического нахождения в другом месте), которое не может быть истолковано как нападение, но Адора Белль на самом деле не совсем напала на Сержанта Детрита, она всего лишь попыталась проткнуть его огромную ступню своей туфлей, в результате сломав каблук и вывихнув лодыжку. Капитан Моркоу сказал, что это было принято во внимание.
Городские часы пробили четыре, и Мойст размышлял о своем будущем, особенно касательно его длины.
Посмотри на это с другой стороны. Ты просто мог быть повешенным, говорил он себе.
Ему надо было спуститься в хранилище в первый же день, приволочив за собой алхимика и юриста. Они что, никогда не ревизировали подземелья? Или это делала кучка старых славных приятелей, которые заглядывали в хранилище других приятелей и быстро его отмечали, чтобы не пропустить завтрак? Нельзя же не доверять слову старого приятеля, а? Особенно, когда не хочешь, чтобы он не доверял твоему.
Может, покойный сэр Джошуа растратил все на экзотические кожаные товары и молодых девушек. Сколько ночей в объятиях прекрасных женщин стоили мешочек золота? Как говорит пословица, хорошая женщина дороже рубинов, а мастерски плохая, наверное, стоит еще больше.
Мойст сел и зажег свечу, и его взгляд упал на дневник сэра Джошуа на прикроватном столике.
Тридцать девять лет назад… Ну, год был тот, а раз уж в данный момент ему больше нечем заняться…
Удача, которая весь день вытекала из его ботинок, вернулась к нему. Даже хотя он не был уверен, что именно он искал, обнаружил он это на шестой по счету открытой наугад странице:
Пара забавно выглядящих людей приходила сегодня в банк, спрашивали мальчишку Бента. Я приказал персоналу отослать их прочь. Он справляется чрезвычайно хорошо. Остается догадываться, что он, должно быть, пережил.
Довольно большая часть дневника, похоже, была как-то закодирована, но характер секретных символов предполагал, что Сэр Джошуа тщательно записывал каждое амурное похождение. Приходилось, по крайней мере, восхититься его прямотой. Он понял, чего хотел получить от жизни и поставил ясное намерение получить этого столько, сколько сможет. Мойст должен был снять шляпу перед этим человеком.
А чего он сам хотел? Он никогда не присаживался, чтобы спокойно об этом поразмышлять. Но в основном он хотел, чтобы завтра отличалось от сегодня.
Мойст взглянул на часы. Четверть пятого, и никого поблизости, кроме охранников. У главного входа были стражники. Он и в самом деле не был под арестом, но это было одним из таких маленьких цивилизованных соглашений: он не арестован при условии, что не будет пытаться вести себя как человек, который не арестован.
А, подумал он, натягивая брюки, было еще одно маленькое благо: он присутствовал при том, как мистер Фасспот предлагал лапу и сердце оборотню…
…который к тому времени балансировал на одной из громадных декоративных ваз, как поганки растущих в коридорах банка. Ваза сотрясалась. Также как и Капрал Ноббс, который умирал от смеха, глядя на…
…Мистера Непоседу, который скакал вверх-вниз, исполненный чудесного оптимистического энтузиазма. Но в пасти он держал свою новую игрушку, которая, как оказалось, мистическим образом завелась, и благодетельная судьба решила, что в середине каждого прыжка от неуравновешенного действия этой игрушки песик будет совершать медленный кувырок в воздухе.
И Мойст подумал: так значит, оборотень женского пола, и носит значок Стражи на ошейнике, и я уже видел раньше этот цвет волос. Ха!
Но его взгляд сразу же вернулся к мистеру Непоседе, который прыгал и кружился с выражением полнейшего счастья на своей маленькой мордочке…
…А потом Капитан Моркоу подхватил его в воздухе, оборотень исчез и шоу закончилось. Но Мойст никогда этого не забудет. В следующий раз, когда он пройдет мимо Сержанта Ангвы, он вполголоса зарычит, хотя это, скорее всего, будет считаться нападением на офицера.
Теперь, полностью одевшись, он прошел в бесконечные коридоры.
Стража поставила в банке много новых охранников на ночь. Капитан Моркоу был умен, стоило отдать ему должное. Они были троллями. Троллей сложно заболтать и убедить в своей точке зрения.
Он чувствовал, как они наблюдали за ним, куда бы он не пошел. У двери, ведущей в подвал, стража не было, но сердце Мойста упало, когда он приблизился к сверкающему свету вокруг Хлюпера и увидел одного у двери к свободе.
Оулсвик лежал на матрасе и храпел с кистью в руке. Мойст ему позавидовал.
Хьюберт с Игорем работали над клубком стеклянного оборудования, который, Мойст был готов поклясться, выглядел все больше с каждым разом, как он сюда спускался.
— Что не так?
— Не так? Ничего. Ничего не так! — ответил Хьюберт. — Все в порядке! Что-то не так? Почему вы думаете, что что-то не так? Что вас заставило подумать, что что-то не так?
Мойст зевнул.
— Есть какой-нибудь кофе? Чай? — предположил он.
— Для ваф, мифтер Липовиг, — откликнулся Игорь, — я фделаю Фплот.
— Сплот? Настоящий Сплот?
— Именно так, фэр, — самодовольно ответил Игорь.
— Знаешь, его здесь не купишь.
— Мне это иввефтно, фэр. Фейчаф его в больфей чафти фтарой фтраны тове вапретили, — сообщил Игорь, роясь в мешке.
— Запретили? Его запретили? Да это же просто питье из трав! Моя бабушка его делала!
— Дейфтвительно, он был очень традифионным, — согласился Игорь. — От него на груди волофы рафтут.
— Да, она всегда на это жаловалась.
— Это алкогольный напиток? — нервно поинтересовался Хьюберт.
— Ни в коем случае, — ответил Мойст. — Моя бабушка не притрагивалась к алкоголю, — он задумался на мгновенье и добавил: — Кроме, разве что, лосьона после бритья. Сплот делается из коры деревьев.
— О? Ну, это звучит здорово, — сказал Хьюберт.
Игорь скрылся в свои джунгли оборудования, и послышался звяканье стекла. Мойст присел на заваленную скамью.
— Как дела в твоем мире, Хьюберт? — спросил он. — Вода нормально журчит вокруг, да?
— Замечательно! Замечательно! Все замечательно! Все совершенно в порядке! — Хьюберт побледнел, выудил свой блокнот, бросил взгляд на какую-то страницу и положил его обратно. — А у вас как?
— У меня? О, великолепно. Разве только в хранилище должно быть десять тонн золота, а их там нет.
Со стороны Игоря раздался такой звук, словно разбилось стекло, а Хьюберт в ужасе уставился на Мойста.
— Ха? Ха-ха-ха-ха? — выразился он. — Ха ха ха ха а ХА-ХА-ХА!! ХА ХА ХА!!! ХА ХА…
Игорь смазанным пятном метнулся к столу и схватил Хьюберта.
— Профтите, мифтер Липовиг, — бросил он через плечо, — это мовет продолватьфя чафами…
Он дважды хлопнул Хьюберта по лицу и вытащил из кармана банку.
— Мифтер Хьюберт? Фколько пальтфев я покавываю?
Хьюберт медленно сосредоточился.
— Тринадцать? — дрожащим голосом произнес он.
Игорь расслабился и сунул банку обратно в карман.
— Как рав вовремя. Прекрафно, фэр!
— Мне так жаль… — начал было Хьюберт.
— Не волнуйся об этом. Я сам примерно так же себя чувствую, — успокоил его Мойст.
— Так… Это золото… У вас есть какое-нибудь предположение, кто его взял?
— Нет, но это, должно быть, было сделано кем-то из сотрудников, — ответил Мойст. — А теперь, я подозреваю, Стража собирается повесить это на меня.
— А это будет означать, что вы больше не будете во главе? — спросил Хьюберт.
— Сомневаюсь, что мне позволят управлять банком из Танти.
— О боги, — произнес Хьюберт, поглядев на Игоря. — Эм… А что случится, если оно вернется на место?
Игорь громко закашлялся.
— Думаю, такое маловероятно, а ты нет? — отозвался Мойст.
— Да, но Игорь сказал мне, что, когда в прошлом году сгорела Почта, боги сами даровали вам деньги, чтобы отстроить ее!
— Харрумпф, — сказал Игорь.
— Я сомневаюсь, что такое случается дважды, — ответил Мойст. — И я не думаю, что существует бог банковского дела.
— Какой-нибудь может взяться за это ради рекламы, — в отчаянии продолжил Хьюберт. — Это может стоить молитвы.
— Харрумпф! — повторил Игорь, на этот раз громче.
Мойст переводил взгляд с одного на другого. Ладно, подумал он, что-то происходит, и мне не собираются говорить, что именно.
Молить богов о большой куче золота? Когда такое срабатывало? Ну, в прошлом году сработало, это правда, но только потому, что я уже знал, где закопана куча золота. Боги помогали тем, кто сам себе помогал, а, клянусь, я-то уж разве себе не помогал.
— Думаешь, действительно стоит? — спросил Мойст.
Перед ним появилась маленькая дымящаяся кружка.
— Ваф Фплот, — сказал Игорь. Фраза „Теперь, пожалуйста, выпейте его и уходите“ последовала всеми способами, кроме словесного.
— А ты считаешь, что мне стоит молиться, Игорь? — спросил Мойст, внимательно глядя ему в лицо.
— Я не могу сказать. Отношение Игорей к молитвам таково, что это просто надежда с ритмом.
Мойст наклонился поближе и прошептал:
— Игорь, говорю как один убервальдский парень другому, твоя шепелявость только что исчезла.
Игорь насупился еще больше.
— Профтите, фэр, у меня много вабот на уме, — сказал он, стрельнув глазами, чтобы указать на взволнованного Хьюберта.
— Виноват, беспокою вас, ребята, — сказал Мойст, одним глотком осушив кружку. — Теперь в любую минуту дхдлкп; квив вдбф; жвжвф;лллжвммк; вбвлм бнксгкгбнме…
Ах да, Сплот, подумал Мойст. В нем были травы и исключительно природные ингредиенты. Но белладонна — это трава, а мышьяк был природным. В нем нет алкоголя, поговаривали люди, потому что алкоголь не мог там выжить. Но чашечка горячего Сплота поднимала людей с кровати и гнала к работе, когда на улице лежало шесть футов снега и колодец был заморожен. Сплот дарил ясную голову и быстрое мышление. Жаль только, что человеческий язык не справлялся.
Мойст раз-другой моргнул и произнес:
— Агхбо…
Он сказал „до свидания“, даже если это и прозвучало как „днырсвбвдния“, и направился обратно наверх вдоль подземелья, свет Хлюпера толкал его тень впереди него. Тролли подозрительно следили, как он забирался по ступеням, пытаясь заставить ноги не улетать от него. Его мозг жужжал, но ему было нечего делать. Было не за что уцепиться, не из чего искать решения. Через час или около того выйдет пригородный выпуск „Таймс“ и, очень скоро после этого, также поступит и он. Будет наплыв на банк с требованиями о немедленных выплатах, что в лучшем случае ужасающе, и другие банки ему не помогут, не так ли, потому что он не приятель. Позор, Бесславие и мистер Непоседа смотрели ему в лицо, но только один из них его облизывал.
Значит, ему удалось добраться до кабинета. Сплот определенно отвлекал сознание от всех ваших маленьких проблем путем скатывания их в одну большую под названием „удержать всего себя на одной планете“. Мойст принял маленький ритуальный слюнявый поцелуй песика, встал с колен, и смог продержаться на ногах до самого стула.
Ладно… Присесть, это он мог. Но разум пустился вскачь.
Скоро здесь будут люди. Было слишком много вопросов без ответа. Что делать, что делать? Молиться? Мойста не слишком привлекали молитвы, не потому, что он думал, что богов не существует, а потому, что он боялся, что они могут существовать. Ну хорошо, Анойе он принес много пользы, и он на днях заметил ее новый сверкающий храм, передний фасад которого уже был завешан дарственными яйцерезками, ручками метелок, ковшиками, намасливателями пастернака и множеством других ненужных приспособлений, пожертвованными благодарными верующими, которые столкнулись с перспективой жизни с застрявшими ящиками. Анойя справлялась, потому что она специализировалась. Она даже не притворялась, что предлагает рай, вечные истины или какое-либо спасение. Она просто обеспечивала гладкое выскальзывание и доступ к вилкам. И практически никто не верил в нее, пока он не выбрал ее наугад как одну из тех богов, кого можно благодарить за чудесный внезапный доход. Вспомнит ли она?
Если бы у него золотой застрял в ящике, то может быть. Превратить мусор в золото — наверняка вряд ли. Но все равно, к богам обращаешься, когда все, что тебе осталось — это молиться.
Он прошел в маленькую кухню и снял с крючка половник. Потом он снова вернулся в кабинет и всунул половник в ящик стола, где тот застрял, что было основной функцией всех половников на свете. Возгремите ящиками вашими, вот, что нужно. Ее, видимо, привлекает шум.
— О Анойя, — сказал он, дергая за ручку ящика. — Это я, Мойст фон Липовиг, кающийся грешник. Я не знаю, помнишь ли ты меня? Все мы, каждый из нас — простая утварь, застрявшая в ящике собственного изготовления, и я — хуже всех. Если ты сможешь в своем плотном расписании найти время отцепить меня в час нужды, ты не найдешь во мне недостатка благодарности, воистину так, когда мы поставим статуи богов на крышу нового Почтового Отделения. Мне никогда не нравились вазы на старом. Кстати, статуи, еще и покрытые золотым листом. Заранее благодарю. Аминь.
Он в последний раз дернул ящик. Поварешка выскочила, прозвенела в воздухе, как выпрыгивающий лосось, и разбила вазу в углу.
Мойст решил принять это как добрый знак. В присутствии Анойи предполагалось почуять запах сигаретного дыма, но, поскольку в этой комнате больше десяти минут провела Адора Белль, то не было смысла принюхиваться.
Что дальше? Ну, боги помогают тем, кто сам себе помогает, и всегда было одно последнее дружественное Липовигу действие. Оно воспарило в его сознании: лети. Импровизируй.
