Книга: Невеста викинга
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Купание в Волхове не прошло для Горюшки даром. В следующие дни он расхворался и вот уже неделю лежал на лавке под козьей шкурой, кашлял, чихал, хныкал и капризничал еще больше обычного. Мать пыталась поить его отварами разных целебных травок, но Горюшко отталкивал чашку и плевался. Ни Догада, ни Загляда, ни даже отец не могли уговорить его пить лекарство. Ило, однажды зайдя к Середе в поисках Загляды, застал ее возле лежанки Горюшки с ковшиком в руках, занятую, безнадежными уговорами.
– Ах ты, скользкая лягушка! – прорычал Маленький Тролль, состроив самую страшную рожу, какую только смог. – Да возьмут тебя тролли! Пей сейчас же, а не то я волью тебе все это с другой стороны!
Горюшко не понял, что такое тролли, но так напугался, что покорно разинул рот и позволил Загляде влить отвар. Все семейство корабельщиков долго смеялось над этим случаем, и больше всех сам Ило.
– У меня было много прозвищ, но лекарем меня еще не звали! – говорил он.
Теперь Загляда нередко проводила у Середы большую часть дня. Дома ей было скучно одной, и она, исполнив все свои дела по хозяйству, а в остальном положась на Зиманю, шла на вымол, где работал Тормод со своей корабельной дружиной. Она сама носила ему в полдень обед, а потом с Догадой возвращалась на двор Середы в Корабельном конце, где жили корабельщики, рыбаки и всякий прочий люд, кормившийся у Волхова. Двор Середы, обнесенный жердевым тыном, казался одним из самый просторных и богатых на всей улице. Кроме самого Середы с семейством, здесь жили еще семьи его братьев Починка и Неждана, и Загляде было весело среди их многочисленных детей.
– Придется нам, видно у Велеса помочи просить, – решила жена Середы дней через десять. – Коли не хочет хворь отступиться, надо из Велесова священного ключа воды достать и на ней зелье варить. Тогда уж верно поможет.
– А можно воду через точильный камень пролить и на ней травку заварить, – подсказала Загляда, вспомнив, как лечил своего сына Тармо.
– Чудское волхованье – дело темное, – хозяйка с недоверием покачала головой. – Пусть чудины своим лечатся, а нам и свое хорошо… Вот кого бы мне к Велеше послать? Сходишь ты? – обратилась она к дочери.
Но Догада в ответ недовольно сморщила нос.
– Вот еще – в такую даль! Не пойду! – мотая головой, сказала она. – Больно далеко до Велеши, батя не велит мне в такую даль ходить!
Пригнувшись к уху сидящей на скамье Загляды, девочка таинственно зашептала:
– Мы с братьями думаем к варяжскому старому святилищу пойти – там говорят, прежде стояли идолы с яхонтовыми очами и золотыми бородами! И сейчас там еще свет синий по ночам виден!
– Так ведь то ночью! Днем-то не видать!
– А все равно – поглядеть любопытно!
Догада была горазда на всякие замыслы. Ее двоюродные братья-погодки, сыновья Починка Заревко и Вересько, были на год и на два старше Догады, но во всем ее слушались и признавали ее главенство. Часто они отправлялись втроем на ближние и дальние прогулки. Горюшку за его всегдашнюю неудачливость не брали с собой, на что он еще пуще обижался.
– Да кто же в Велешу пойдет? – продолжала тем временем хозяйка. – Ручей хоть и бежит, да сам к нам не прибежит.
– Я схожу, – отозвалась Загляда. – Пока Тормод работу кончит, я как раз ворочусь.
Взяв глиняный кувшин с деревянной крышкой, Загляда вышла со двора. По пути ей встретился Ило.
– Куда ты идешь, Береза Серебра?
– Я к Велеше. – Загляда показала пустой кувшин.
– Я пойду с тобой, – объявил Ило. – Такой красивой деве не полагается ходить одной.
Загляда улыбнулась – с тех пор как Снэульв поручил Маленькому Троллю передать ей прощальный стих, Ило стал считать себя обязанным охранять и развлекать ее. Но это было совсем не плохо. Никто не умел так позабавить рассказами и меткими словечками, как Маленький Тролль.
Дальше они пошли вдвоем. Вдоль дороги вниз по берегу Волхова то и дело попадались большие валуны. У чудских племен было в обычае отмечать камнями священные места и пути к ним. За Малышевой горой кончалось ладожское поселение, теперь только отдельные дворики и избушки попадались изредка возле дороги. Вдоль священного пути длинной цепью тянулись курганы, из которых Олегова могила была самым большим. Могильные холмы указывали дорогу к святилищу Велеса, бога подземного мира и умерших. Святилище было окружено липовой рощей, а неподалеку от него из крутого обрывистого берега пробивался источник, тоже почитаемый священным, и тремя ручьями стекал в Волхов. Святилище, священная роща и источник были настолько почитаемы среди славян, чудинов и скандинавов, что князь Владимир не тронул его даже семь лет назад, когда разорил Перынь возле Новгорода, а только велел волхвам выплачивать в его казну четвертую часть всех подношений, которые получало святилище.
Меж деревьев священной рощи виднелась широкая натоптанная тропа, ведущая к святилищу. Сбоку от нее отходила другая тропка, поменьше, – по ней-то Ило и повел Загляду в глубину священной рощи.
– Ты знаешь только долгий путь, – объяснил он ей. – А я знаю дорогу короче.
Загляда пошла за ним, но ей было неуютно: у нечисти свои тропы. Ило они открыты, а ей? Заходя все дальше в чащу, Загляда тревожно оглядывалась: старые липы шумели у нее над головой, ветви их покачивались на ветерке, на деревьях сидели, наблюдая за людьми, лесные духи. Загляде было страшновато – она боялась, что разгневала их своим приходом, но присутствие Ило ее успокаивало.
Ветерок посвежел, близка была вода. Деревья расступились, уже видна была опушка рощи, а за ней поблескивала внизу вода Волхова. До опушки оставалось несколько шагов, когда Ило вдруг застыл на месте, схватил Загляду за локоть и негромко произнес что-то по-своему. По голосу подростка Загляда поняла, что он призывает ее остановиться. Подчинившись, она замерла и прислушалась. Выпустив ее локоть, Ило пригнулся и, прячась за кустами, подобрался к крайним деревьям рощи. Тут и Загляда различила среди шороха листвы негромкий плеск на реке, какой производит идущая на веслах ладья. Загляда осторожно приблизилась к Ило и тронула его за плечо.
– Что там? – прошептала она. .
– Лайва, – так же ответил Ило. – Ладья – не знаю ее.
– А почему надо прятаться?
– Потому что не знаю этих людей. Могут быть дурные люди. Тут бывают разные, а наши теперь далеко. В пустом месте надо всегда беречься.
Выросший вблизи большого пути, где проходило в разные стороны множество всяких людей, Ило был научен осторожности. Загляда посмотрела на кривой шрам, пересекавший его щеку и подбородок, и подумала, что, видно, своей осторожностью этот мальчик-тролль обязан не только советам старших. Ей давно хотелось спросить, откуда этот шрам, но она не смела. Приглядевшись к реке сквозь кусты, Ило и Загляда увидели струг с пятью парами весел, шедший вниз по течению. Он приближался к берегу, направляясь к тому месту, где впадал в Волхов священный источник. На носу струга сидел человек с бочонком.
– Руотсы! – прошептал Ило. Загляда и сама теперь видела, что перед ней варяги.
– Товара совсем мало, – шептал Ило, оглядывая струг, в котором только на корме лежало несколько мешков и связок недорогих беличьих шкурок: – Плохи дела у руотсов!
Струг пристал к берегу, нос его ткнулся в песок, человек с бочонком выпрыгнул и направился к источнику. И вдруг мешки на корме зашевелились, и из-под них показалась человеческая голова. Загляда невольно ахнула – это напомнило ей злоключения Тойво. Но этот человек и не думал бросаться в воду, да и руки у него не были связаны. Русоволосая голова внимательно оглядела берег спереди и сзади, мешки зашевелились сильнее, и человек выбрался из-под мягкого груза.
– Что это он? – недоуменно прошептала Загляда.
– Может бежать от долгов, – предположил Ило. – Или от врагов. Или он вор.
– Да уж, наверное, добрый человек в мешках не поплывет!
Тем временем русоволосый убедился, что на обоих берегах вокруг никого нет, выпрыгнул со струга на берег и побежал куда-то в сторонку. Загляда отвела от него взгляд.
– Фу, бессовестный! – негодующе прошептала она. – Хоть бы от святого места подальше отошел.
Почему-то ей снова вспомнился тот день возле Гостиного Поля. Что-то знакомое было в движениях нового беглеца, когда он спрыгивал с ладьи на берег.
– А ты его не знаешь? – спросила она Ило. Она привыкла, что Маленький Тролль знает всех.
– Я его не… – начал он, наблюдая, как незнакомец возвращается к стругу, и вдруг прервал сам себя и тихо, задумчиво просвистел.
– Мне мнится – я его видела! – зашептала Загляда, щурясь, стараясь получше разглядеть издалека лицо незнакомца. – Не с его ли ладьи Тойво спрыгнул? Он с нами тогда разговаривал, сперва хотел Тойво взять назад, а потом передумал. Жаль, ты не видел.
– Я видел, – ответил Ило, не сводя глаз с русоволосого, который тем временем забрался на ладью и расталкивал мешки, чтобы снова исчезнуть под ними. – Он был у нас в поселке. И я его видел в Ладоге много раз.
– Это он, да? – в волнении шептала Загляда. – Гуннар Лось?
– Гуннар Хирви, да. Он знает – прямо идти через Ладогу ему нельзя. Увидят наши люди – ему будет плохо. Тармо обещал не пустить его живым за море – вот он теперь плывет, как украденный раб.
– И что теперь?
– Теперь? – Ило пожал плечами со взрослым равнодушием. – Гляди, они берут весла. Пока я скажу родичам, лайва будет в Нево-озере.
– Так он и уйдет? – возмущенно прошептала Загляда. После происшествий с Тойво и Сурей она немало наслушалась о торговом госте по имени Гуннар Лось. Среди варягов и чуди он пользовался дурной славой, так что мало кто хотел иметь с ним дело. Товар у него часто бывал дрянной, но недостатки его он всегда отрицал и торговался без всякой совести. Даже серебро его приходилось перевешивать по три раза, опасаясь обмана. Похищение Тойво и смерть Сури были уже свыше всякого терпения, и Загляде обидно было думать, что Гуннар так и уйдет без наказания.
– Ничего! – бодро ответил Ило. – К Белому Медведю утром прискакал человек из Новгорода. Конунг велел готовить «Коршуна» – плыть в дозор. Может быть, Гуннара еще привезут со связанными руками.
Маленький Тролль хихикнул:
– Теперь ему пристало бы другое прозвище – Гуннар Мешок. И уж я позабочусь, чтобы об этом узнали все.
Он не знал, что другой любимец духов – Вальбранд Попутный Ветер – уже дал Гуннару новое прозвище.
– Пусть он теперь плывет. Другое я хочу знать – почему он так плывет мимо Ладоги? – продолжал Ило. – В Варяжское море есть другие пути.
Загляда могла только пожать плечами в ответ. Русоволосая голова скрылась под мешками, весла дружно ударили по воде, струг вышел на середину реки, и быстрое течение понесло его к Нево-озеру.
– Они не будут останавливаться возле Велеса, – предсказал Ило, проницательно глядя вслед стругу прозрачными узкими глазами. – Боги не дадут им удачи. Да возьмут тролли Гуннара Мешка!
– А почему он украл твоего брата? – решилась, наконец, спросить Загляда. – Что Тойво ему сделал?
– Что сделал? – Ило оглянулся на нее, и девушке снова стало неуютно под взглядом его прозрачных глаз. – Ты хочешь знать? Хорошо, я тебе скажу, хотя Кетиль и говорил: что знает женщина, знают все. Ты знаешь старое варяжское святилище?
– Да кто же его не знает? – Загляда вспомнила заросшую бурьяном кучу обгорелых бревен и кольев, вспомнила и Догаду с братьями, которые собирались сегодня сходить туда.
– Пока ты с отцом была в Новгороде, Тойво видел однажды, как Гуннар ночью лазил по святилищу, как будто хотел что-то искать. Там потом нашли лопату. Тойво созвал людей, и Гуннар ушёл мало не бит. Не знаю, чего он там хотел, но люди никому не дадут обижать богов.
– И поделом! – проворчала Загляда.
Ило одобрительно хмыкнул.
– А на другую ночь Тойво пропал. Гуннар застал его вечером на вымоле, где было мало людей, и забрал. Хотел продать в рабы. Правда; за Тойво не дадут больше марки серебра – это четыре гривны, ты знаешь? Но зато Гуннар отомстил бы.
Загляда вспомнила первое утро Тойво в их доме, когда он обронил, что видел Гуннара «там». Теперь она знала, где это «там».
Тем временем струг исчез с глаз. Загляда и Ило спустились с высокого берега к источнику. Вокруг него возле валунов были разложены приношения: еда в горшочках, бараньи черепа в дар Укко, клочки черной и белой шерсти – для Туони и Рауни. Загляда тоже принесла из дома лепешку в дар Велесу, хозяину здешних мест и самого священного источника, и бережно положила её на ближайший камень.
– Возьми угощение наше, Велесе-боже, и дай здоровия и крепости Горюшке, сыну Середы-корабельщика! – попросила она, кланяясь легочнику, а потом подставила кувшин под струю одного из трех ручьев.
– Нехорошая вода! – возразил Ило. – Это – ручей Туони. Эту воду берут, когда хотят наслать порчу.
– Вот как? – Загляда обернулась к нему. – А какая же хорошая?
– В середине – ручей Рауни, а тот – Укко, – пояснил Ило, показывая на два других ручья.
– Стало быть, это – Перунов ручей, это – Макошин, а первый – Велесов, – рассудила Загляда. – А ведь Велес-бог здоровье дает и зверям лесным, и скотине домашней, и людям тоже. Верно я ручей выбрала!
– Нет, тот ручей – Туони, а он не дает ничего хорошего, – упрямо возражал Ило. – Здоровье только от Рауни и Укко.
– Что же нам делать? Идем в Велешу, у волхвов спросим, – предложила Загляда. – А то еще не той воды принесем, и Горюшко от нее пуще прежнего расхворается.
Загляда вылила воду из кувшина в Волхов и снова стала следом за Ило подниматься к роще. Скоро мальчик вывел ее на тропу, ведущую к святилищу. Она была широкой, хорошо утоптанной, по обочинам ее лежали большие камни. Несколько раз навстречу попадались люди, возвращавшиеся из Велеши. Здешнее святилище было крайним на веем великом пути из варяг в греки, последним перед Варяжским морем, и все проезжающие мимо обязательно заворачивали в него.
Священная липовая роща кончилась, впереди на открытом пространстве показался высокий бревенчатый тын. На кольях тына висели рогатые черепа тхоров и быков, ранее принесенных в жертву, а часть кольев оставалась свободной, напоминая о том, что богу подземного мира потребуются и новые жертвы, чтобы он согласился поделиться с людьми своими неисчислимыми богатствами. Ворота святилища были раскрыты, перед ними толпились люди, стояли лошади под седлами или запряженные в волокуши. Над тыном были видны серые клубы дыма, поднимавшиеся со двора. Загляда и Ило подошли поближе.
– День вам добрый, Велес-бог помочь! – сказала Загляда сразу всем, кто стоял подле ворот.
– И вам день добрый! – охотно отозвался стоявший поближе. Говорил он быстро, как уроженец полуденных земель, в ухе его была киевская серьга с тремя золотыми бусинами. – Что деется-то, слыхали? И без того десятый день в Ладоге стоим, в море не идем – все из-за Ёрика проклятого, разрази его гром! А теперь еще кудесник тутошний беды всем пророчит!
– Какой кудесник?
– Темный, – пояснил другой купец, по выговору и платью из бодричей, с варяжской гривной на шее, на которой позванивали бронзовые подвески в виде топориков.
– Какой-такой Темный? – спросил киевлянин.
– Мудрейший, наш волхв! – с уважением пояснила Загляда. – Будущее предрекает, тайное раскрывает. Он слепой – сего мира не видит, зато иной мир ему ясен, как зрячему светлый день.
– Вот-вот, истинно! – подхватил бодрич. – Мы сюда из Вилеграда всякий год плаваем, и всякий год нам Темный предрекает, в какой день в дорогу пускаться да какой дорогой плыть. А теперь вещает чего-то такое – нам и не понять. Волхвы и то в кружок рядом сидят да растолковать пытаются.
– Идем? – Загляда обернулась к Ило.
– Нет, иди ты сама. Я —нет. – Ило покачал головой и отступил назад, на лице его было смущение.
Видно, Маленькому Троллю так же неуютно в святилище, как ей было неуютно в священной роще, обиталище духов чудской земли. А впрочем, как теперь разобрать, где здесь славянское, где чудское, где варяжское? За столетия общей жизни три народа так перемешались на этой земле, так вросли друг в друга их дома, курганы и священные места, что сами боги не смогут отделить одно от другого.
Оставив Ило за воротами, Загляда вошла во двор святилища. От ворот в глаза бросалась высокая постройка напротив, покрытая двускатной крышей. Передней стены в ней вовсе не было, что позволяло всякому входящему во двор сразу увидеть огромный рогатый идол Велеса, держащий в руке большой турий рог, окованный серебром. Позади него полукругом стояли идолы других богов, поменьше. По бокам Велеса помещались Перун и Макошь, которых почитали не только славяне, но и чудские племена, хотя и называвшие их другими именами.
Вдоль внутренней стороны тына стояли длинные постройки-клети, в которых во время жертвенных пиров могли разместиться сотни гостей, а посередине двора перед идолами располагался жертвенник – большой плоский камень. Возле него был сложен из глины и камней широкий очаг. Сейчас на нем слегка тлело пламя на кучке углей, расплывался запах сожженной волшебной травы. Вокруг очага сидело несколько волхвов в темных плащах, с ожерельями из звериных зубов на шеях и с оберегами на поясах. Лица волхвов и толпившихся на дворе ладожан и проезжих гостей были обращены к одному из кудесников, человеку средних лет с длинными темными волосами и бородой, закутанному в широкий плащ из серого, с беловатыми прядями шерсти волчьего меха. Веки его были опущены – это и был Темный. В руках его был турий рог, окованный чеканным серебром, похожий на тот, что держал Велес, но поменьше. Должно быть, в этом роге был налит волшебный отвар красного мухомора, который открывает волхвам глаза божественной мудрости.
Когда Загляда вошла, Темный сидел спокойно, но потом он вдруг быстро поднял лицо и стал торопливо втягивать носом воздух, будто ловил ускользающий запах. Люди в испуге попятились от него, а Загляде стало жутко: казалось, весь воздух вокруг наполнен невидимыми духами, обнаружить которых может только слепой кудесник.
– Снова вижу! – хрипло, резко, с тревожной поспешностью вдруг заговорил Темный. – Он идет! Идет железный змей с моря! Идет на нас, хочет крови нашей, хочет взять дома наши и детей наших! Боги мне открывают его – велят затворить ворота змею!
Темный замолчал и уронил голову, словно эта речь утомила его. Люди во дворе тревожно перешептывались, а Загляда удивилась: чего же тут не понять? С Варяжского моря приближается опасность. А Снэульв с дружиной Ингольва уплыл прямо ей навстречу.
Тревога наполнила душу Загляды и загудела, как пожарное било. Забыв о своем деле, забыв обо всем, она бросилась из ворот святилища.
– Темный железного змея с моря ждет, велит ворота затворять! – торопливо воскликнула она, найдя глазами Ило.
– Про кого это он? – спросил киевский купец.
– Вестимо, про кого, – покачивая головой, отозвался вилеградец. – Надобно к князю новгородскому, Вышеславу Владимировичу, посылать за воями. Как бы викинги свейские и норманнские снова не пошли на нас.
– Так это заморские варяги – змей с моря?
– Да кто ж еще? Не в первый раз – уж не первый век они сюда ходят за добычей.
А Ило уже тянул Загляду прочь от святилища. За возвышенностью, на которой стояла Велеша, начиналось обширное низменное пространство, называемое Подолом, не пригодное ни для жилья, ни для посевов, и тянулось до самого берега Нево-озера. С гребня возвышенности довольно далеко был виден Волхов, текущий к озеру. Найдя самое высокое место, Ило стал вглядываться в серую ленту реки.
– Чего ты там углядеть хочешь? – Загляда даже рассердилась на него за несвоевременное любопытство. – Дальше Темного все равно не увидишь! Лучше пойдем в город скорее, людям расскажем! Видно, одного «Коршуна» мало будет!
Бросив взгляд на север вдоль реки, она вдруг замерла – вдалеке на Волхове ей почудилось какое-то движение, мелькнуло крыло полосатого, красного с белым яркого паруса.
– Посмотри, что там? – окликнула она Ило. – Вроде корабль, да большой! А говорят, теперь купцы со страху через море не ходят…
Не договорив, Загляда запнулась и даже не ахнула, а умолкла, потрясенная. Даже отсюда она разглядела, что к ним идет вовсе не торговый корабль.
А корабль приближался. Против течения он не мог идти очень быстро, но поблескивали на взмахах мокрые весла, в несколько десятков пар толкавшие ладью вперед, помогая слабому ветру. Жители верхних земель не знали больших морских кораблей, поскольку их слишком трудно было бы провести через пороги Волхова и волоки перед Днепром. Но в Ладогу они изредка заходили. Загляда больше привыкла к небольшим, широким торговым кнеррам, но и боевые корабли ей несколько раз случалось видеть. А это был боевой морской корабль – «дрэки». Но одна черта отличала его от других. На высоко поднятом носу сияла позолотой огромная голова дракона. Носовые украшения снимают в чужих странах, чтобы не разгневать чужих богов. Этот же корабль никого не уважал и никого не боялся; И вид огромного боевого корабля с драконьей головой потряс Загляду так, что она не верила своим глазам. Это было похоже на видение – должно быть, она слишком близко подходила к костру в святилище и вдохнула запаха чародейной травы.
А позади первого корабля появились очертания парусов еще одного, потом еще, и еще… Передняя ладья была еще далеко, но Загляда уже ясно видела, что нос ее обит железными листами, доходящими до самой воды. Вдоль бортов висели длинные ряды круглых красных щитов. И красный цвет резанул ей глаза острее пожара – никогда за свою недолгую жизнь ей не приходилось видеть боевого корабля, идущего на битву.
На лице Ило с широко раскрытыми глазами застыло выражение растерянности и ужаса. Никто и никогда не видел его таким. И этот ужас на лице бесстрашного Маленького Тролля убедил Загляду, что этот корабль – не видение, а страшная явь, и нужно теперь одно – бежать, бежать изо всех сил, спасаться, как от стаи бешеных волков.
– «Барди»! – выдохнул Ило так, словно что-то сжимало ему горло. – Эйрик ярл сын Хакона! Это его корабль! Красные щиты – знак войны!
Загляда плохо помнила, как они добежали до Околоградья, как расстались с Ило, спешившим в Чудской конец к родичам. Кувшин она бросила еще там, возле Велеши, и не заметила этого. От бега она задыхалась, в горле у нее пересохло, в боку кололо, а под грудь как будто всунули какую-то деревянную пробку. Никогда раньше ей не приходилось так бегать, она думала, что не выдержит и сейчас упадет замертво прямо на улице, но не падала – страх и тревога оказались сильнее всего.
Город уже полнился тревожными криками, на вершине Олеговой могилы вспыхнул огромный костер, и высокий столб темного дыма предупреждал всю округу о близкой опасности. Но не поздно ли? Когда-то давно сторожевые вежи, дозоры которых должны были зажигать такие огни, располагались вдоль всего пути до самого Нево-озера. Но за последние десятилетия, живя в покое, Ладога забыла об этой предосторожности.
На пристани царила суета, воздух рвали голоса и скрип весел: торговые гости надеялись уплыть вверх по Волхову, чтобы спасти свои ладьи и товары от разбоя, но не могли собрать гребцов. Жители Околоградья едва могли поверить, что на них идут варяжские лиходеи – никому из ныне живущих не приходилось видеть разбойничьего набега. В лихорадочной спешке ладожане собирали пожитки, выгоняли скотину из хлевов, звали детей, надеясь укрыться в Олеговой крепости. Давно они качали головами, слушая рассказы о лихих делах Эйрика ярла, но не думали, что он придет прямо в их дома! Княжеский город в начале долгого торгового пути уже больше века, со времен Олега и Рюрика, привык считать себя в безопасности. Неожиданное появление боевых кораблей с красными щитами на бортах было для Ладоги хуже грома средь ясного неба. Это была молния, которая неслась прямо на их жилища, грозя смести и сжечь на своем пути все живое, обратить в прах все накопленное долгим трудом добро, развеять дымом родные дома дедов и прадедов.
В Корабельном конце кипела та же испуганная суматоха, что и по всему городу, с трудом пробиваясь через поток перепуганных насмерть горожан, стремящихся под защиту крепостных стен, Загляда бежала ко двору Середы. О своем дворе она почти не думала – челядь, уж верно, догадается спастись, а много ли из добра она сама сумеет унести? Зато на дворе Середы были люди, от которых она совсем недавно ушла. Братья-корабельщики едва успели прибежать с пристани и теперь тащили из домов на двор к волокуше съестные припасы и самое ценное из нажитого добра.
– А где Тормод? – крикнула Загляда, бросившись к Середе.
– А! – воскликнул корабельщик, бегло оглянувшись и увидев ее. – Ты здесь! А он к вам на двор побежал, тебя искать.
Загляда остановилась, прижав руки у груди, стараясь отдышаться и сообразить, что же ей теперь делать – бежать то ли домой, то ли в крепость? Жена Починка истошно звала детей – она не знала, куда исчезли вместе с Догадой двое ее сыновей. Их не видели с самого утра, и теперь, среди всеобщей суматохи и криков, они не появлялись.
– Да где ж они, шальные! Вот напасть! Куда ж их кикиморы унесли? Ой, Мати Макоше, Велесе-боже, спасите нас, боги великие! – наперебой причитали обе хозяйки, то кидаясь за ворота, то устремляясь назад в дом, к пожиткам.
– Да живее! Не копайтесь! Перебьют нас тут всех! – покрикивали мужчины, но среди несмолкающих воплей с улицы, топота сотен ног по деревянной мостовой, коровьего мычанья и лая собак люди внутри двора почти не слышали друг друга.
– Где они? – накинулись женщины на Загляду, едва увидев ее. – Не с тобой?
– Кто?
По ее растерянному лицу женщины и сами увидели, что о детях Загляда ничего не знает, и снова заметались между улицей и двором. Горюшко уже сидел в коробе волокуши, закутанный в козью шкуру, служившую ему одеялом, и вопил без передышки, увеличивая тем всеобщий переполох.
– Я знаю, где они! – вдруг воскликнула Загляда, сообразив, о чем речь. Догада говорила ей, что собирается к варяжскому святилищу – верно, и оба брата с ней! —Я их приведу!
Мигом повернувшись, она бросилась прочь со двора. Уворачиваясь от лошадей, запряженных в волокуши, от мычащих коров и торопящихся людей с узлами и коробами, она бежала к Варяжской улице. Торопливо скользя взглядом по толпам ладожан, Загляда пыталась отыскать среди них русую головку Догады с красным лоскутком в косичке и белые головы Починковых сыновей. Что с ними случилось, почему они не слышат тысячи голосов общего испуга и не спешат домой? Что с ними сделается в такой давке? Их затопчут, они потеряются, попадут под копыта какой-нибудь обезумевшей лошади!
Загляда увидела их на полпути к Варяжской улице и сразу поняла, отчего они задержались. Догада не могла идти, а поджимала одну ногу и пыталась прыгать на второй, опираясь на обломок жерди, который братья выдернули для нее из чьего-то тына. Заревко и Вересько старались поддержать ее с двух сторон и помочь идти, но от испуга и растерянности все трое только мешали друг другу.
– Что с вами? – закричала Загляда, устремляясь к ним, но голос ее тонул в общем шуме. – Родичи там с ног сбились, или не видите – варяги на нас разбоем идут!
– Она в мосте ногу зашибла! Ступить не может! Меж бревен вступила – подвернула! – наперебой принялись объяснять братья.
Сама Догада только хмурилась и кусала губы от боли и досады, с трудом сдерживая слезы. И надо же было ей попасть ногой меж бревен мостовой именно теперь!
Загляда видела, что Догада не может идти сама. Неразборчиво причитая, она в смятении подхватила девочку на руки и понесла к Корабельному концу. Ни в какое другое время она не смогла бы поднять рослую и крепкую восьмилетнюю девочку, но теперь Загляда и сама не заметила, откуда и как взялись у нее силы. Едва уворачиваясь от беспорядочного потока беглецов, стараясь не споткнуться и беспокоясь только, как бы в толчее не потерять Починковых сыновей, Загляда добежала до двора Середы, где женщины уже голосили в полном отчаянии, едва надеясь дозваться детей.
Увидев Загляду, все кинулись к ней, Середа выхватил у нее из рук девочку, и Загляда чуть не упала. Руки и ноги ее от недавнего напряжения вдруг так ослабели, что она едва могла двинуться. Крики вокруг звоном отдавались у нее в ушах. От волнения, испуга и усталости Загляда почувствовала себя совсем разбитой. Время как будто замерло: Загляда и знала, что нужно сейчас же куда-то бежать, что-то делать, искать спасения, но не могла пошевелиться и стояла, бессильно прислонившись к тыну.
– Бьерк-Силвер! – раздался рядам с ней взволнованный, прерывающийся от тяжелого дыхания голос Тормода.
Загляда обернулась: от непривычной спешки Тормод едва дышал, его белая борода топорщилась, брови вздыбились, морщина на лбу стояла торчком, как копье.
– Бьерк-Силвер! Я тебя нашел! – едва сумел выговорить он, взяв Загляду за плечо и стараясь оторвать ее от тына. – Слава Фригг и Хлин! Скорее! Снарт, гакк хэдан! Здесь нельзя тебе быть! Нельзя!
Тормод путался в славянских и скандинавских словах, голос его прерывался от усталости и волнения.
– Скоро иди в борг! За стены! Иди, а то викинги возьмут тебя! Они ищут красные девы! Здесь никто тебя не мочь защитить! Иди, я не хочу, чтобы ты пропасть! Вот, возьми!
Дрожащими руками Тормод стянул с шеи ремешок, на котором висели его амулеты – молоточек Тора и кабаний клык с руническим заклинанием, – и повесил его на грудь Загляде.
– Это сохранит тебя. Иди, иди!
– А ты? – Потрясенная Загляда схватилась за ремешок у себя на груди. То, что Тормод пожелал расстаться с последним из своих сокровищ, напугало ее чуть ли не больше всего предыдущего. Поистине рушится мир! – А ты-то что? Вместе пойдем!
– Я уже старый, меня не слушаются ноги, со мной ты не дойдешь! Иди сама, скорее иди! За меня не бойся, кому я нужен! Меня не тронут! Там же мои соплеменники! – торопливо убеждал ее Тормод, сам себе не веря да и не задумываясь над своими словами. – Если ты попадешь к викингам, для меня это будет хуже смерти. Я не для того выжил в могиле, чтобы увидеть твою гибель! Иди, иди!
Загляда не все и поняла в его сбивчивой речи, но послушалась. Середа со своими домочадцами, наконец, готов был тронуться со двора. Оторвавшись от тына, Загляда хотела идти за Середой, но вдруг в шуме за тыном что-то изменилось. Тревожные призывы и выкрики сменились криками ужаса и женскими визгами, и сквозь них ясно был слышен холодный звон оружия.
Казалось, совсем немного времени прошло с тех пор, как передняя ладья Эйрика ярла показалась перед Велешей. Но вот уже десяток его боевых кораблей, на каждом из которых было не меньше сотни хорошо вооруженных и умелых воинов, шли по Волхову мимо городских построек. Не нуждаясь в пристани, они приставали к берегу в любом месте. Как будто зная заранее расположение ладожских улиц, корабли расходились по реке, не мешая друг другу. С бортов и кормы каждого из кораблей десятками спрыгивали воины в железных шлемах и быстро выбирались на берег, круглыми красными щитами прикрываясь от стрел, которыми их пытались остановить ладожане.
Но сопротивление было беспорядочным и слабым, и крепкие мечи викингов уверенно одолевали его. От детинца уже бежала дружина посадника Дубыни, спешно собранная со всего города, но посадничьих кметей было в несколько раз меньше, чем викингов. Отряд с каждого из кораблей действовал на одной из улиц, викинги неудержимыми потоками с нескольких сторон разом растекались по Околоградью, и те ладожане, кто не успел скрыться в крепости, не могли и опомниться, как вокруг них уже были враги. Красные щиты били в глаза цветом тревоги и крови. Опытные в военном деле скандинавы действовали быстро и четко: убивали всех, кто встречал их с оружием, связывали годных для невольничьих рынков, тут же срывали с мёртвых и связанных серебряные украшения. Крепкие рослые фигуры в конических шлемах были уже в каждом дворе. Высаживая двери, они врывались в дома и амбары, сбивали замки с ларей и сундуков, вытряхивали все добро, которое казалось им достойной добычей. Зная, чем богаты славянские поселения, скандинавы не искали золота, а брали куски льняного полотна, мотки шерсти, мало ношенную одежду, бочонки меда и воска, меха, выделанные кожи и шкуры, подбирали брошенное оружие, топоры, ножи. Стоны и плач повисли тучей над Околоградьем. Везде были скандинавы, от них некуда было спастись. Казалось, не люди, а злобные неуязвимые духи темной тучей накинулись на мирный город. К шеломам скандинавов были прикреплены круглые наглазья, скрывавшие часть лица, и взгляд из-под них казался взглядом с того света.
Середа едва успел развернуть свою лошадь мордой к воротам, как вдруг створка отлетела и в проеме встал высокий широкоплечий скандинав с длинным мечом в сильной руке. Его кожаная одежда была забрызгана кровью, а быстрый взор серых глаз живо охватил весь двор и людей в нем. Мигом викинг оказался возле Середы. Тот вскинул топор, который едва успел схватить, но против меча в умелых руках воина топор корабельщика, привыкшего рубить бревна, а не живых людей, был слаб. Одним ударом викинг бросил Середу на утоптанную землю двора.
Вслед за первым в ворота вбежали еще четверо или пятеро разбойников. Починок с медвежьим ревом кинулся между ними и детьми, но тут же упал, разрубленный сильным ударом от плеча до пояса. Не глядя больше на мужчин, викинги без труда переловили растерявшихся от ужаса детей и визжащих дочерей Починка и стали вязать их, двое, из них устремились в избушки – они видели, что попали на самый богатый двор на всей улице.
Когда разбойники оказались во дворе, Тормод успел загородить собой Загляду, так что в первые страшные мгновения она не попалась им на глаза. Замерев от ужаса и не в силах даже зажмуриться, Загляда смотрела остановившимся взором на страшную картину гибели такой дружной, приветливой и трудолюбивой семьи корабельщиков. Крики и плач детей жестоко терзали ее душу, она готова была без памяти броситься к ним, но Тормод широкой спиной прижал ее к тыну и не давал даже двинуться.
Из раскрытых дверей избушек слышался грохот посуды, треск ломаемых ларей и коробов. А на дворе один из викингов выхватил с волокуши Горюшку, сорвал с нега козью шкуру и безжалостно закрутил ему руки назад. Жена Середы бросилась на разбойника, пытаясь вырвать у него своего сына; ударом кулака викинг отшвырнул ее, но она, не замечая боли, как лист на ветру поднялась и бросилась на него снова. На миг оставив мальчика, викинг выхватил с пояса нож и ударил им в грудь женщины. Она упала. Не оглянувшись на нее больше, викинг скрутил руки Горюшке, в один миг ставшему сиротой.
Загляда еще не успела отвести взор от лежащей на дворе хозяйки, как вдруг лицо ее, словно блеск клинка, ожег взгляд холодных светло-серых глаз. Перед Тормодом оказался тот самый викинг, кто первым ворвался во двор и от чьего меча погиб Середа. Мигом поняв ценность добычи, викинг схватил Тормода за плечо, чтобы отбросить его как досадное, препятствие, но старый корабельщик с неожиданной силой оттолкнул его руку. Никогда ему не приходилось обращать оружие против людей, но, окажись с ним сейчас его рабочий топор – Отец Кораблей, как он его звал, – Белый Медведь нашел бы в себе силы убить любого, кто протянет руки к его Березе Серебра. Но топор остался на пристани – услышав об опасности, Тормод подумал лишь о бегстве, не о битве.
Викинг мгновенно вскинул левую руку с зажатым в ней ножом и ударил Тормода. Он метил в горло, но старый корабельщик сумел увернуться и удар пришелся в плечо. Коротко охнув, Тормод пошатнулся; викинг снова ударил его ножом в бок, толчком опрокинул на землю и выхватил из-за его спины Загляду. Она кричала от страха не столько за себя, сколько за Тормода. Ей казалось, что он убит, и ужас рвал ее на части. Не слушая, викинг грубо закрутил ей руки назад..
– Эй, Хельги! Поосторожнее! – крикнул рядом голос на северном языке. – Ты поломаешь ей руки! Посмотри, какая красивая! За нее дадут не меньше трех марок!
Рыдая, Загляда почти ничего не видела и не слышала, но ощутила, что железные руки викинга разжались, и кто-то другой, помягче, перехватил ее запястья и связал их обрывком веревки, не туго, но вполне надежно. Задыхаясь от слез, она рвалась туда, где лежал Тормод, хотела хотя бы увидеть его, но пряди волос падали ей на глаза, а убрать их она не могла.
– Э, посмотри! – Первый викинг взял ее за плечо и повернул к себе.
Возле самого лица Загляды вдруг блеснула сталь. Она вскрикнула, а викинг ловко поддел острием ножа ремешок, на котором держалось ее сердоликовое ожерелье, и перерезал его.
– Посмотри, сколько сразу! Может, есть еще чего-нибудь? – Подхватив падающее ожерелье, викинг окинул внимательным взглядом фигуру девушки. – Да как же они снимаются?
Протянув руку к голове Загляды, он попытался отцепить серебряные кольца, прикрепленные на ленте у нее на висках, дернул, и Загляда вскрикнула от боли – кольцо зацепилось за волосы. Не тратя времени, викинг перерезал ленту и забрал ее вместе с четырьмя кольцами.
– Все? – Оглядев еще раз, он протянул руку к ремешку, на котором висел молоточек Тора и кабаний клык. Но другой викинг вдруг перехватил его руку.
– Погоди..– Он взял амулеты, бегло осмотрел, выпустил и взглянул в лицо Загляде.
Но она плакала, не глядя на них, и все пыталась обернуться к Тормоду. Он неподвижно лежал на земле под самым тыном, возле его бока и плеча растекались лужи крови. Оба викинга, стоявших возле нее, казались ей совсем одинаковыми – оба высокие, сильные, с длинными светлыми волосами, падавшими на плечи из-под железных шеломов. Только у одного шлем был с железными наглазьями, а у второго без, и на переносье его была заметна свежая ярко-красная ссадина.
– Не трогай, – сказал второй викинг, с наглазьем на шлеме. – Не такая уж это добыча, чтобы отнимать у нее последнюю защиту. Я не знаю этих рун – они могут принести нам зло. Пойдем, это еще не последний двор.
В это время их окликнули. Разбойники закончили свое дело на дворе корабельщиков. Награбленное добро было свалено в приготовленную самими хозяевами волокушу. Сидя и лежа на земле возле неподвижных тел родителей, взахлеб рыдали дети и дочери Починка, уткнулся лбом в землю младший брат Середы, Неждан, раненный в руку и тоже связанный.
С улицы больше не доносилось звона оружия: со: всяким сопротивлением было покончено. Один из викингов взял под уздцы лошадь, запряженную в волокушу, остальные заставили пленников подняться и погнали их со двора. Догада не могла даже ступить на ногу – щиколотка ее сильно покраснела И быстро распухала. Руки девочки были связаны, лицо исказили горе и боль, но она не плакала, а только хмурилась, сильно закусив губу. Викинг в шлеме с наглазьями окинул взглядом девочку и ее ногу и понял, что с ней. Подхватив ее на руки, он хотел посадить ее на волокушу, но там не было места. Тогда он посадил ее верхом на лошадь и перерезал веревку на руках.
– Держись! – велел он, кивнув ей на лошадиную гриву. Убежать она все равно не смогла бы.
Вернувшись к Загляде, он взял ее за плечо и повел к воротам. Двор опустел. Между распахнутыми воротами и сорванной дверью избы остались лежать среди кровавых пятен Середа, его жена и Починок да Тормод возле тына. Славяне и норвежец равно заплатили кровавую дань разбойникам, не жалевшим ни своих, ни чужих. Крики и плач отдалялись, везде на улице раздавались резкие голоса северных пришельцев.
Прямо за воротами Загляда почти споткнулась о труп: немолодой скандинав лежал на боку, по самое перекрестье насаженный на рогатину. Стальной наконечник почти на локоть торчал из его спины, лужа темной крови залила деревянные плахи мостовой. Навек застывшая рука мертвеца крепко сжимала рукоять меча.
– О, Халль! – воскликнул один из викингов. – Обидно погибнуть в таком удачном походе!
– Ничего! – отозвался тот, что первым схватил Загляду. – У него будет достойное погребение и немало провожатых. И Один хорошо его встретит!
Викинг толкнул Загляду в плечо, обвел вокруг вытянутых ног убитого и повел дальше. Не видя ничего от слез, то спотыкаясь о брошенные пожитки, то задевая тела убитых, она бездумно следовала за ним, не оглядываясь. Ей казалось, что само небо рухнуло и насмерть придавило ее обломками; Тормод убит, сама она превратится в рабыню. Она не видела даже, куда ее ведут, и опомнилась только, когда увидела впереди знакомые резные ворота.
Ее привели домой! Ворота были распахнуты во всю ширь, со двора доносились голоса скандинавов и многоголосый плач. От потрясения перестав рыдать, Загляда смотрела на свой дом: двери были сорваны, все клети и погреба открыты, викинги ходили по двору, и каждый нес то ларец, то блюдо или чашу, то нарядную одежду. Что-то здесь было из Милутиного добра, что-то – чужое, незнакомое.
Но насмотреться на разорение родного дома Загляда не успела: вместе с другими ее загнали в просторную клеть, где Милута раньше хранил свой товар. Теперь его место занял другой товар, живой. Здесь было набито несколько десятков женщин и детей, собранных с окрестных дворов. В дверях клети им разрезали веревки на руках и вталкивали внутрь. Все были оборваны, напуганы, рыдали и голосили так, что невозможно было слушать.
– Все, Хельги, довольно! Здесь больше нет места! Они уже сидят друг у друга на головах! – говорил кто-то из бывших на дворе.
– Ничего, зато построено крепко! – Отвечал разоритель двора Середы.
– Да, уж строить они умеют! – со смехом отвечали ему.
Викинг снял Догаду с лошади и вслед за Заглядой втолкнул в клеть. Споткнувшись о сидящую на земле женщину, Загляда упала на колени. И тут же сзади раздался скрип, и дневной свет словно отрезало ножом тьмы – дверь клети закрылась. Сквозь плач и причитания пленниц Загляда разобрала, как со скрипом и лязгом вдевается в скобы дужка огромного железного замка и защелкивается во второй половине.

 

Человек и сам не знает, что ему под силу, когда придет беда. Старый, обессилевший от потери крови и боли, ради спасения своей жизни Тормод едва ли поднялся бы и остался бы лежать под тыном – пусть приходит смерть, он пожил достаточно. Но мысль о девушке, попавшей в руки викингов, подняла старика на ноги. Постанывая сквозь зубы, насквозь прокусив губу, дрожащей рукой цепляясь за тын, – вторая, раненая, висела бесполезно, – Тормод все же поднялся. Возле него лежало на земле вышитое полотенце, оброненное то ли хозяевами в лихорадке сборов, то ли викингами в горячке грабежа. С трудом нагнувшись, хрипло со свистом дыша, Тормод подобрал его и кое-как перевязал рану в боку, подложил лист лопуха из-под того же тына, надеясь хоть как-то остановить кровь. Искать перевязку для плеча было некогда. Просто зажав рану ладонью, Тормод пошел со двора.
Он и сам не знал, куда ему идти, и думал только об одном – найти Загляду. В голове его мелькали обрывочные мысли, надежды. Хотя бы узнать, где она. Может быть, дружины посадника и княщинского воеводы смогут одолеть викингов. Может быть, князь Вышеслав успеет помочь – не сегодня, так хоть потом. Когда надежда составляет саму жизнь, для нее годится любая пища. Только бы найти ее, а там будет видно, там он чего-нибудь придумает. Ради Загляды Тормод был способен совершить много больше, чем ради себя самого. Цепляясь за тыны, пошатываясь, Тормод брел вслед за ушедшими викингами, и дыхание его походило на стон. По белой запыленной бороде текла струйка крови из прокушенной губы, кровью была залита вся левая сторона его тела, так что цвета одежды уже нельзя было рассмотреть. Старый корабельщик походил на выходца из мира мертвых.
То и дело он натыкался на тела убитых. На улицах ладожского посада лежали тела славян и скандинавов, иной раз прямо друг на друге. Зарубленные мечами, обезглавленные секирами ладожане падали рядом с викингами – а у тех у кого лоб был пробит колом или просто кулаком, кого подняли на вилы. Могучий кузнец, прямо в рабочем переднике из бычьей кожи, лежал в воротах: из спины его торчал скрамасакс, а руки были с неразрывной цепкостью мертвого сомкнуты на горле викинга.
То спотыкаясь, то обходя тела, Тормод не замечал крови, не слышал стонов раненых. Он никого не жалел, как не жалел и самого себя при мыслях о Загляде.
Впереди блеснула широкая полоса Волхова. Тормод остановился, прислонился к тыну, постарался передохнуть. Ноги его дрожали, в груди хрипело что-то при каждом вздохе.
И вдруг он увидел такое, от чего у него вовсе перехватило дыхание. В нескольких десятках шагов от него возле берега стоял в воде корабль с медвежьей головой на штевне. Корабль, который он и через десять лет узнал бы из тысячи. «Медведь», построенный его собственными руками, каждую завитушку в резьбе которого он помнил наизусть, стоял возле разоренного берега, и на бортах его висело несколько красных щитов.
Тормод стоял, не сводя глаз с «Медведя», и не верил своим глазам. Человек, по ошибке убивший родича вместо врага, мог бы его понять. Тормоду казалось, что это ночной кошмар, нагнанный колдовством троллей. Но если это правда, то, значит, он сам, Тормод Белый Медведь, своими руками помог разорению города и гибели Березы Серебра, той, что была ему дороже всего на свете.
Отняв ладонь от плеча, Тормод медленно опустил голову и посмотрел на свои руки. Грязь и кровь скрыли шрамы, оставленные ремеслом, и собственные руки показались Тормоду чужими. Это уже были не те «медвежачьи лапы», которые когда-то подбрасывали маленькую девочку и делали ей игрушки. Эти руки помогли ее погибели. Кровь и грязь – самая подходящая одежда для рук, построивших корабль викингов, несущий на бортах красные щиты войны.
Тормод поднял голову. По берегу к нему приближался десяток человек – из викингов. Впереди шел статный воин в красном плаще поверх русской кольчуги, в шеломе с золотой оковкой. Солнце играло на обухе секиры у него за поясом, по самое лезвие покрытой узорной золотой насечкой. Это был Эйрик ярл сын Хакона ярла.
Никто не обратил внимания на обессиленного старика, стоявшего под крайним тыном и молча провожавшего глазами знаменитого ярла. Но один из его спутников вдруг издал удивленное восклицание и шагнул к нему:
– Эй, Тормод! Белый Медведь! Это ты!
Обернувшись на голос, звавший его по имени, Тормод увидел Ингольва. Трудный Гость был без плаща, в шлеме, из-под которого падали на плечи светлые волосы.
– Вижу, тебе не повезло! – продолжал он. Все его спутники остановились, Эйрик ярл рассматривал старика. – Кто же это сделал с тобой?
– Это сделали ваши доблестные воины, – слабо, но твердо ответил Тормод. Он хотел оторваться от тына и встать прямо, но понял, что сейчас упадет, и снова прижался к тыну. Первое напряжение, давшее ему сил дойти сюда, уже почти схлынуло. Голова его кружилась все сильнее, перед глазами все плыло, блеск доспеха и оружия стоявших перед ним людей сливался в одно режущее взор пятно. – И это еще слабое наказание за то, что я сделал.
– Что же ты сделал? – удивленно спросил Ингольв. – Ты – такой мирный человек?
– Я сделал это чудовище, этого дракона. – Тормод хотел показать на «Медведя», но побоялся упасть и продолжал смотреть на Ингольва. – За это мне надо было отрубить обе руки, чтобы они никогда больше такого не делали.
– Ты напрасно бранишь сам себя! – возразил Ингольв. – Лучшего корабля у меня не было еще никогда. Я так благодарен тебе за него…
Он не успел еще договорить, как увидел, что Тормод медленно оседает на землю. Глаза старого корабельщика закрылись, седая голова ударилась о тын и склонилась к пыли. Обессилев от потери крови, он потерял сознание.
– Чего же вы стоите? – Эйрик ярл обернулся к своим людям. – Помогите ему! Не каждый день боги сотворяют таких замечательных мастеров.

 

День этот тянулся долго, как год, как целая жизнь, и для многих он и стал всей жизнью. Еще не начинало темнеть, а посад уже лежал в горящих развалинах. Только Княщина оставалась спокойной, хотя возле нее стояло на Волхове два корабля. Их дружины окружили крепость. Стены Княщины были устроены из бревенчатых городен и, хотя были не очень высоки, все же служили достаточно надежной защитой. По всему заборолу стояло множество вооруженных людей из дружины Оддлейва ярла.
Среди дружины на стене стояла и боярыня Ильмера. Собравшимся внизу викингам Эйрика хорошо была видна фигура молодой женщины в красном платье, с синим плащом на плечах, с вышитым золотом очелье и белым покрывалом на голове. Она стояла уже давно, не сводя глаз с разоренного города.
Со стены Княщины, стоявшей на горе, был хорошо виден весь берег Волхова с Олеговой крепостью и Околоградьем. Страшное зрелище предстало глазам хозяйки Княщины, привыкшей видеть отсюда множество соломенных крыш на улицах посада и бурлящее многолюдство торговой площади! С улиц Околоградья теперь тянулся клубами темный дым пожаров, застилая взор, но и сквозь него можно было разглядеть боевые корабли Эйрика ярла, чередой протянувшиеся вдоль всего обжитого берега. Несколько самых крупных собралось напротив Олеговой крепости.
– О, сколько их! – изумленно воскликнула она, едва поднявшись сюда.
– Здесь десять, – сказал ей один из гридманов. – Еще один дрэки остался возле Любшина городка, а один лангскип ушел вверх, к Гестевельде.
– Но он не пройдет через пороги!
– Зачем ему идти через пороги? Корабль встанет у межи, а люди дойдут сами – там уже близко. Зато в Гестевельде много серебра – там берут пошлину с купцов.
– Но что он хочет делать? – Хозяйка снова обратила взор к Олеговой крепости. Тогда посад уже был захвачен, но каменная крепость обещала хоть какую-то защиту. Возле ворот ее уже собирались воины Эйрика с топорами и бревнами. – Неужели Эйрик хочет захватить и детинец тоже?
– Так же верно, как то, что он разграбил посад, – сказала Арнора, пришедшая сюда следом за хозяйкой. – Эйрик ярл знает, самые богатые дворы – в крепости. И люди из посада убежали в крепость со своим добром и теперь сидят там, как жирные рыбы в сети. Эйрик ярл не уйдет, пока не возьмет и их тоже.
Полуобернувшись, хозяйка обожгла Арнору взглядом, но промолчала. Ее задела невозмутимость, с какой служанка-норвежка говорила о замыслах Эйрика ярла, но возразить было нечего.
С двух сторон Олегова крепость была окружена водой Волхова и Ладожки, а третья сторона оставалась открыта для нападения. Здесь же были ворота. Викинги тащили к стене крепости множество жердей и бревен от разобранных домов Околоградья. Стрелы из-за стен пытались помешать им приблизиться, но и в ответ летели тучи стрел, а тем временем нападавшие готовили лестницы и несли их: к стенам. Издалека казалось, что викингов несчетное множество: везде мелькали их железные шлемы и круглые щиты с медными и бронзовыми бляхами посередине.
– Вон идет ярл, – сказала вдруг Арнора.
Из башни на площадку заборола вышли еще несколько человек и направились к ним. Впереди шел сам Оддлейв ярл – невысокий худощавый человек лет тридцати, с высоколобым северным лицом. Его длинные светлые волосы были зачесаны назад и заплетены в косичку, небольшая бородка была чуть темнее их, а серо-голубые глаза тревожно поблескивали. Выражение тревожности лицу ярла придавал и прямой острый нос, чем-то похожий на вороний клюв.
– Ильмера! – негромко, но резко произнес он, приближаясь к жене; казалось, он на нее сердит. – Зачем ты здесь? Я не велел тебе идти сюда. Иди домой!
– Я не пойду отсюда! – так же тихо и твердо ответила ему молодая женщина. Обернувшись при звуках его голоса, теперь она снова смотрела в сторону Олеговой крепости. – Ты ничего не хочешь сделать для Ладоги, так я хочу видеть ее гибель и просить за нее богов!
– Боги здесь не помогут! – ответил ярл и встал рядом с ней. Он был почти одного роста с женой. – Тебе не нужно смотреть! Проси богов, чтобы Эйрик ярл не повел своих викингов и на нашу крепость!
– Хотя бы тогда тебе придется взять оружие! – ответила ему жена, по-прежнему глядя в сторону Олеговой крепости. – Может быть, себя ты сумеешь защитить, а ведь князь Владимир посадил тебя сюда, чтобы ты защищал всю Ладогу!
Ярл резко вдохнул и ударил кулаком по бревну заборола: видно было, что он с трудом сдерживает гнев.
– Никто еще не звал меня трусом! – воскликнул он. – Но только глупый теперь будет биться с Эйриком ярлом – теперь это под силу разве что самому Вальдамару конунгу! А я не хочу губить моих людей напрасно!
Хозяйка не ответила ему, глядя на клубы дыма над Околоградьем, и по ее упрямо-замкнутому лицу было видно, что она не согласна с мужем. Чуть погодя Оддлейв ярл снова, стал что-то говорить: то ли продолжал убеждать жену в бесполезности биться с Эйриком, то ли просто отводил душу.
– Они ломают ворота! – воскликнула вдруг Арнора, и вслед за этим все расслышали вдалеке глухие удары огромного бревна в окованные железом ворота крепости.
Жена ярла вздрогнула, и на лице ее отразилось отчаяние.
– Боже Перуне, разрази твоим громом лиходеев! – почти без сил выговорила долго молчавшая до того хозяйка, а потом голос ее окреп, в нем пробудился гнев. – Будь проклят тот день, когда родился Эйрик ярл сын Хакона! Пусть ладьи его не плывут даже по ветру, пусть его меч рубит только его самого, пусть боги превратят его в волка и дают ему в пищу одну только падаль!
Ее звенящий голос делался все громче, и последние слова она уже выкрикнула в темнеющее небо, вкладывая всю душу в свое проклятие грабителям и убийцам. Окончив, хозяйка закрыла лицо руками, словно не могла больше смотреть на гибель Ладоги, резко повернулась и пошла к башне. Оддлейв ярл остался за забороле, хмуря брови и молча глядя в сторону Олеговой крепости.

 

В клети было прорублено всего два маленьких окошка. В темноте трудно было разглядеть, что творится вокруг, но просторная клеть была полна человеческим дыханием, стонами, плачем, жалобами и причитанием. Тихо голосили женщины, видевшие смерть своих близких. Маленькие дети, не понимая, что с ними со всеми произошло, почему они вдруг заперты в чужом сарае, плакали, жаловались на темноту и духоту, просили есть, пить, кому-то надо было выйти – но ведь не выпустят. Матери как могли успокаивали их, но каждая дрожала при мысли о разлуке, о судьбе детей. Тех, кому нет десяти лет, разбойники едва ли возьмут – таких еще рано везти на невольничьи рынки. То ли их отпустят, то ли перебьют?
Загляда нашла немного свободного места в углу, где стояла пустая бочка. Рядом с ней устроились кое-как домочадцы Середы – две дочери Починка, Заревко с Вереськой и Догада. При виде страдающей от боли девочки Загляда отвлеклась от мыслей о собственных несчастьях, отыскала среди женщин одну, умеющую вправлять кости. Вдвоем они попытались вправить Догаде вывихнутую щиколотку, но у них ничего не вышло. Девочка молчала, крепко закусив губу, даже не охнула, только резко вдыхала, когда женщина тянула и поворачивала ее стопу. Но сустав сильно распух, и помочь делу не удалось.
– Подержи, я еще вон там попробую! – послышался рядом с Заглядой решительный девичий голос.
Высокая, как она смогла разглядеть в полутьме, девушка-подросток лет четырнадцати, с толстой русой косой, подобрала рубаху и попыталась влезть на бочку, стоявшую в углу. Кто-то толкнул Загляду, и мальчик лет двенадцати вцепился в бочку, чтобы она не шаталась. Забравшись на нее, девушка с русой косой пошарила под кровлей, выискивая хоть одно некрепко сидящее брёвнышко.
– Да не ищи, – сказала ей Загляда. – У моего отца крепко все построено, кошка не пролезет.
– Твоего отца? – Девушка спрыгнул? с бочки и присела рядом, пытаясь разглядеть лицо Загляды. – Так ты из здешних хозяев? А где же твой отец?
– В чудь уехал.
– А тебя чего же не взял? – сочувственно спросила одна из женщин. На руках у нее спал трехлетний ребенок, и она жалела Загляду и ее отца так же, как своего ребенка и себя.
– Думал, тут безопаснее будет, – равнодушно ответила Загляда.
После первого потрясения и отчаяния ей уже стало все равно. Об отце она старалась не думать. Вот он вернется из чуди и увидит, что его двор разорен, а дочь, которую он оставил в тихом мирном городе, увезена и продана как рабыня. А куда? Этого ему не скажет ни один чародей, даже сам Темный, предупредивший о набеге, но слишком поздно.
Загляда гнала прочь мысли об отце, но тогда на ум ей приходил Тормод. Память о его неподвижном теле с растекающейся рядом лужей крови была для нее что открытая рана – больно и страшно. Немного успокоившись, Загляда убеждала себя, что Тормод жив, только ранен, и это удавалось ей легко. Мысль о его гибели была слишком страшной, душа и сознание Загляды не принимали ее.
– Вот оно так! – приговаривала женщина, мерно покачивая дремлющего ребенка. – Как ни придумай, а судьба хитрее тебя!
– Да дайте ж хоть воды, змеи лютые! —кричали женщины, стуча кулаками в двери и стены клети. – Детей хоть напоите!
–Ой, гады ползучие! – Девушка с русой косой сжимала кулаки, и голос ее дрожал от ненависти. – Батя мой одному шею руками сломал! И я бы их, была бы сила, всех переломала!
Голос ее прервался сдавленным глухим рыданием. Ей было четырнадцать лет – в этом возрасте начинает проявляться настоящий, не детский нрав. И в этой девушке Загляде виделось гораздо больше силы, чем было в ней самой. Она не могла, не чувствовала в себе сил ненавидеть. Ей только хотелось кричать от горя за себя, за Тормода, за всех женщин и детей, собравшихся в этой клети и во многих других, за всех мужчин, оторванных от наковальни, от гончарного круга, от кожевенного чана и погибших почти безоружными на порогах своих домов. Словенин может руками сломать шею врагу. Но почему руками? Почему Ладога, второй год слушая вести о злых делах Эйрика ярла, оставалась такой беспечной?
За маленькими окошками уже засерело, когда за стеной клети послышались шаги нескольких человек, со скрежетом железный ключ вошел в замок, дверь заскрипела, открываясь. Все в клети повернулись туда, застыли в тревожном ожидании. Неужели уже куда-то поведут? Даже эта клеть, ставшая темницей, все же была частью родного города, и расстаться с ней казалось ужасным шагом – прямо в царство мертвых.
Вошли двое холопов, таща большую кадку с водой и плетеную корзину, в которой вперемешку были навалены горбушки и ломти хлеба, репа, луковицы, сушеные рыбины – собственные запасы ладожан, захваченные в погребах, прямо возле печек. Вслед за холопами вошла старуха и стала раздавать еду, давала отпить воды из деревянного ковша.
– Ешьте, милые, голубушки, да поможет Матушка Макошь вам!– бормотала она на ходу. – Берите, деткам вот помягче, уж чего дали упыри эти…
Загляда сразу же, еще в дверном проеме, узнала Зиманю по очертаниям фигуры и по голосу, но сидела в своем углу, не шевелясь, и ждала, пока ключница подойдет к ней. Когда та была уже близко, Догада тоже узнала старуху и встрепенулась, но Загляда быстро закрыла ей рот ладонью. Коренастый приземистый викинг, до глаз заросший русой бородой, стоял на пороге, опираясь о копье с широким наконечником, и наблюдал за женщинами.
Зиманя подошла к углу, где сидела Загляда, стала раздавать горбушки и рыбины, протянула репу девушке, смутно видной в полутьме, и так и замерла – узнала Загляду.
– Ой, горлинка моя, и ты здесь! – шепотом запричитала она, и слезы побежали ручейками по ее морщинистому лицу. – И тебя поймали! А я уж горевала по тебе – где же она, думаю, моя золотая!
– Тише, услышит! – ответила Загляда, принимая у старухи репу и передавая ее Догаде.—Что же они с нашим двором-то сделали?
– Известно, что! – Зиманя утерла лицо рукавом, но слезы все бежали и бежали. – Растащили все добро, все лари переломали! И отцово добро все вытряхнули, и твои рубахи цветные! И у Медведя чего было дорогого, кошель тот, что он до отцова отъезда принес, тоже нашли!
Загляда вспомнила тяжелый кошель серебра, который Ингольв передал Тормоду в уплату за «Медведя». Чего уж там, снявши голову, по волосам не плачут.
– А ты что же? – спросила Загляда.
– Да я-то кому нужна! – Ключница махнула рукой. —Я-то, старая, им ни на что не годна. И в рабы молодых берут. А вот еще! – вспомнила Зиманя.– Еще как все началось, как влезли на двор на наш гады эти, один варяг прямо ко мне кинулся, да с ножом! Я думала, смерть моя пришла, а он кричит: «Хозяин где?» Я ему: «В чудь уехал, нету!» А он: «А дочь его где?» Я опять ему: «И дочери нету, с собой забрал». Он и ушел. Я и думаю: незачем им знать, что ты здесь, может чего…
Ключница всхлипнула, видя, что ничего не помогло, и снова заплакала.
– Что за варяг? – удивилась Загляда. – Кому про меня спрашивать?
– Да он был у нас! – вдруг вспомнила Зиманя. – Как вы из Новгорода воротились да чудина того привезли, вот как его родичи забрали, к отцу варяги приходили в гости, и он приходил! Молодой годами, а ростом чуть не с верею! Ты еще меда ему подавала. Чтоб ему тем медом подавиться!
Зиманя плакала, мешая причитания с проклятьями, а Загляда застыла, изумленная, не зная, что и подумать. Зиманя говорила о Снэульве. Но как он мог здесь оказаться? Он ведь ушел с Ингольвом…
– Где ты там, старая ведьма? – крикнул от дверей викинг с копьем.
Рукавом смахивая слезы со щек, Зиманя поспешила обратно, боясь даже оглянуться на девушку. Дверь закрылась, стало почти темно. А Загляда все думала, забыв даже о зажатой в руке горбушке. Снэульв ушел с Ингольвом, а Ингольв собирался назад в Свеаланд…
Поднявшись, Загляда подошла к двери и сильно постучала.
– Чего еще? – ответил снаружи недовольный голос того викинга с копьем. – Больше еды не будет.
– Мне не надо еды, – тоже на северном языке ответила Загляда. – Скажи мне – с Эйриком ярлом пришел Ингольв Трудный Гость?
– Да, – озадаченно ответил голос. – А почему ты спрашиваешь? Кто ты такая?
Но Загляда, не отвечая, вернулась в свой угол. В который раз за этот день все для нее переворачивалось вверх дном. Ингольв здесь, и Снэульв здесь – в числе викингов, разоривших ее город, убивших, может быть, Тормода и превративших в рабыню ее саму. Снэульв – один из них. У Загляды не укладывалось это в голове, она не могла причислить к врагам человека, который стал ее судьбой, которого она вспоминала с такой любовью. Но память же подсказывала то, с чем нельзя было спорить. Снэульву нужен был вожак, с которым он сможет быстро разбогатеть. А кого грабить, им все равно.
Любовь, ставшая самой большой радостью в жизни Загляды, была убита, как ножом в сердце, одним ударом. Снэульв все равно что умер для нее – уж лучше бы он умер, лучше бы ей плакать над его могилой и продолжать любить его в своем сердце! Загляда прижала руку к груди – она задыхалась от резкой боли, как пронзённая копьем. Сознание ее еще не уяснило эту страшную правду, но сердце заболело, уже ощутив этот удар. В первые мгновения Загляда словно вся онемела, не думала и не чувствовала ничего, но с каждым мгновением боль нарастала и вдруг стала невыносимой. Опустившись на землю в углу, Загляда прислонилась лбом к бревну стены и заплакала. Теперь погибло все, что составляло ее жизнь.

 

Невысокие стены Олеговой крепости, обветшавшие за прошедший век, не могли долго выдерживать напор нападавших. Горожане и гриди посадника во главе с самим Дубыней защищали ворота и стены, но нападавших было больше, защитникам придавала сил мысль о домах и семьях, а викингам – жажда добычи. Они били в ворота дубовым бревном, тащили от разбитых изб Околоградья толстые бревна с зарубками и по ним пытались влезть на стены. Их сбрасывали обратно, но они, сменяя друг друга, лезли снова и снова, не давая ладожанам ни малейшей передышки. Гриди посадника бились в разбитых воротах, горожане пытались остановить викингов в проломах стен, но шаг за шагом им приходилось отступать, битва растекалась по узким улочкам тесной крепости. Близость победы воодушевляла викингов, их мечи и секиры крушили плохо вооруженных горожан. Еще до наступления сумерек викинги захватили Олегову крепость полностью. Защитники ее большей частью погибли, оставшиеся были захвачены в плен, и все беглецы из Околоградья, пытавшиеся спастись в крепости, вместе со всем своим добром оказались в руках северных разбойников. В самой крепости жили семьи городских старейшин и словенской знати, в их богатых дворах викинги нашли довольно добычи, чтобы оправдать трудную битву.
На небе загорелась красная вечерняя заря, но нелегко было вспомнить, что наступает вечер – казалось, что огонь, зажженный викингами в разоренном городе, достал до самого неба. В красных отблесках с земли и с неба корабль Эйрика ярла двинулся вверх по Волхову и снова пристал возле Победища. Площадка заборола была полна вооруженных людей – Оддлейв ярл намерен был дорого продать врагам свою крепость.
– Где Оддлейв ярл? – закричали с корабля. – С ним хочет говорить Эйрик ярл сын Хакона.
– Я здесь и вижу вас, – тут же ответил Оддлейв ярл, стоявший среди своих людей на стене. Шум битвы утих, и голоса были хорошо слышны. – О чем со мной хочет говорить Эйрик сын Хакона?
– Я хочу просить у тебя гостеприимства, Оддлейв ярл, – ответил ему сам Эйрик, стоявший на носу своего корабля. В свете факелов кровавые отблески плясали на железных листах, которыми были обиты нос и корма корабля, на кольчуге Эйрика под ярко-красным плащом, на его позолоченном шеломе. Не слишком высокий ростом, он все же казался грозен и внушителен, уверенный в своей несокрушимой победоносной силе. – Мои люди устали после долгой битвы и хотят иметь безопасное пристанище для отдыха. Я думаю, ты не откажешь в гостеприимстве своим соплеменникам. Среди моих людей есть и Ингольв Трудный Гость – ты его знаешь.
Сам Ингольв шагнул вперед и встал возле факела так, чтобы Оддлейв ярл мог его видеть.
– Я однажды был твоим гостем, Оддлейв ярл, и хочу быть им снова! – крикнул он. – Ты умеешь принимать гостей, ты человек умный и сам поймешь, что для тебя хорошо.
– Ты был моим гостем не так давно, но с тех пор многое переменилось, – ответил Оддлейв ярл. – Недаром тебя зовут Трудным Гостем. Сдается мне, что не счастье ты приносишь тем домам, в которые входишь.
– В северных странах говорят, что я приношу удачу! – крикнул Эйрик ярл. – И до сих пор удача не изменяла мне. Я охотно поделюсь ею с тобой. А иначе тебе придется разделить неудачу Дубини ярла.
Эйрик ярл взмахом руки показал в сторону Олеговой крепости.
– Я видел отсюда, какой была его участь, – ответил Оддлейв. – Для меня небезопасно иметь тебя своим гостем, Эйрик сын Хакона. Как я могу быть уверен, что с моей крепостью не будет, то же самое, что с крепостью Дубини ярла и с посадом?
– Я взял все, что мне было нужно, и не ищу здесь новой добычи! – горделиво ответил Эйрик. – Никто не обвинит меня в вероломстве. Если ты окажешь мне гостеприимство, то никому из твоих людей не придется жалеть, клянусь тебе Властителем Ратей, великим Одином!
Эйрик прикоснулся к рукояти своего меча, Оддлейв ярл заколебался на миг. Но только глупец рад посулам.
– Мертвые ни о чем не жалеют! – сказал Кетиль за его спиной. – Дурная клятва!
– Если ты хочешь быть моим гостем, то поклянись, что ты и твои люди не причинят вреда ни одному человеку в этой крепости, кто бы он ни был! – потребовал Оддлейв ярл, понимая, что если Эйрик откажется, то и ему не избежать осады и битвы.
Но Эйрик не отказался.
– Пусть будет, как ты хочешь! – ответил он. – Я клянусь, что я и мои люди не причинят вреда людям в твоей крепости и не тронут их имущество, и пусть Властитель Ратей будет свидетелем моей клятвы.
Оддлейв ярл приказал открыть ворота, и вскоре внутреннее пространство крепости наполнилось викингами. Жители Ладоги, нашедшие здесь убежище, снова пережили утренний страх, но клятва Эйрика защищала их от обид. Да и викинги были слишком утомлены этим долгим днем грабежей и убийств. Кожаная одежда скандинавов была забрызгана своей и чужой кровью, многие из них уже были пьяны, напившись меда и пива, найденных в медушах и погребах ладожан. Закопченные дымом пожаров, забрызганные своей и чужой кровью, со всклокоченными волосами и в растрепанной одежде, они все еще были возбуждены битвой. Их громкие голоса заполняли всю маленькую крепость, держали в ужасе всех, кто нашел здесь приют, от последнего мальчишки-холопа до самого Оддлейва ярла, хотя ярл, конечно, никак этого не показывал. Обсуждая битву, викинги хвастались добычей, звенели друг пред другом серебром и золотом, рассаживались за столами в большой палате и громко требовали еды и пива.
Эйрика с его ближайшими людьми провели на двор ярла. Следом за ними гнали мычащих коров, захваченных возле города прямо на лугу.
– Хотя у тебя и много гостей, тебе не придется беспокоиться об угощении, – сказал хозяину Эйрик ярл. – У нас есть и мясо, и пиво – мы и сами угостим тебя и твоих людей.
Наступала ночь, но в Княщине было далеко до подобающего покоя. Везде мелькали огни, раздавались голоса и шум шагов. Весь дом и двор ярла были наполнены людьми и освещены. На кухне и на разложенных на дворе кострах жарились коровьи туши.
– Где твое святилище, Оддлейв? – спросил у хозяина Эйрик ярл, пока его люди резали яга дворе скот. – Мы хотим поблагодарить богов за то, что они дали нам столько удачи сегодня..
– Наше святилище в Альдейгье разрушил Вальдамар конунг еще семь лет назад, – ответил ему Оддлейв ярл. Он умолчал о том, что и самому ему при вступлении на службу к киевскому князю пришлось креститься. Он знал, что Эйрик ярл не крещен и усердно соблюдает все обычаи предков. – И боюсь, твои люди дожгли и то, что после конунга оставалось.
– Не беда, Один, Тор и Фрейр услышат нас и отсюда, – ответил ему Эйрик. – И пусть мне больше не будет удачи, если им не понравится наш пир!
В гриднице ярлова дома на трех очагах горел яркий огонь, викинги рассаживались за столы, челядинцы разносили им хлеб и мясо, разливали пиво. Эйрик ярл сидел на почетном месте, и Оддлейв ярл должен был вместе с ним поднимать сначала кубок Одина, выпиваемый за удачу и победы в битвах, потом кубок Ньерда и кубок Фрейра – за урожайный год и благополучие. Нечего и говорить, этот год выдался урожайным для Эйрика ярла – в его многочисленных походах ему все же нечасто случалось брать такую богатую добычу.

 

Он земель немало
Воевал, всеславный,
На игрищах Скегуль
Эйрик дерзновенный
С той поры, как предал
Разоренью землю
Готланда Тунд шлема—
Правит сходом дротов.,

 

Пел скальд, сплетая слова в сложной и возвышенной похвале своему предводителю за многочисленные подвиги его долгого похода.
Место хозяйки в пиршественной палате пустовало – боярыня Ильмера не хотела даже видеть человека, который принес столько горя ее земле. Она оставалась в своей опочивальне. Даже сюда долетал шум и крики из большой палаты. Девушки-прислужницы приходили в ужас от мысли, что Эйрик ярл, о котором ходило столько страшных слухов и который все их оправдал, теперь находится с ними под одной крышей. Казалось, что весь мир погиб под мечами скандинавских разбойников, сгорел в зажженном ими пожаре, что только они, светловолосые пришельцы с холодными глазами, скорее злые духи, чем люди, остались хозяевами на земле. Ильмера молчала, но в ее молчании, в ее нахмуренных бровях и твердом взгляде чувствовалась сила духа, не сломленная зрелищем разоренной Ладоги и торжеством разбойников в ее собственном доме.

 

Очнувшись, Тормод не понял, где он находится. Плечо его и бок были стянуты надежными полотняными повязками, кровь и грязь с рук и лица были смыты. Он лежал на полу, на подстилке из сена и шкур, в углу какого-то просторного помещения. Вдоль стен тянулись скамьи с прялками, в противоположном углу виднелось сооружение, в котором корабельщик опознал ткацкий стан. Освещалось все это несколькими лучинами в светцах по углам. На скамьях возле прялок сидело несколько женщин, но они не работали, а вполголоса возбужденно переговаривались, мешая славянские, чудские, северные слова. Откуда-то долетал шум, похожий на звуки большого застолья: звон чаш и ножей, веселые хмельные крики.
В первый миг Тормод подумал, что уже попал в Хель, потом – что лишился рассудка, потому как только в безумии ему мог примерещиться ткацкий стан. Но при виде женщин он вспомнил о Загляде и попытался приподняться. Бок и плечо отозвались резкой болью, полутемная палата качнулась перед глазами – он был слишком слаб. Одна из женщин заметила его движение, обернулась и позвала кого-то. Над Тормодом склонилось знакомое лицо молодой женщины с полотняной повязкой на голове, как носят в северных странах, с длинными прядями светлых волос, свисающих из-под повязки.
– Ты все-таки жив, Белый Медведь? – спросила она. – Я так и знала – ты слишком любишь жизнь, чтобы так просто умереть.
– Арнора! – еле выговорил Тормод, снова пытаясь приподняться. – А я уж думал, что попал в Хель, что совсем обезумел! Где я?
– Ты на ярловом дворе, у нас в Конунгаберге! В девичьей. Тебя принесли еще днем люди Эйрика ярла. Кто тебя так угостил?
– Так Эйрик ярл захватил и Конунгаберг?
– Нет, Оддлейв ярл сам впустил его. Он поклялся никого не обижать. Ты ведь не знаешь – с ним пришел Ингольв Трудный Гость.
– Я знаю, я слишком хорошо это знаю, – с горечью ответил Тормод. – Я видел «Медведя». Лучше бы я отрубил себе руку, когда взялся его строить!
– Глупости! – решительно отрезала Арнора. – По-твоему, каждый кузнец должен проклинать себя за все ножи и мечи, которые он кует?
– Нет. Только тот, кто выкует меч на самого себя…
– От судьбы не уйдешь! – отмахнулась Арнора. – Да, Белый Медведь, послушай! Эйрик ярл велел сказать ему, когда ты очнешься. Лежи спокойно. Из тебя вытекло слишком много крови.
Оставив корабельщика, она ушла и вскоре вернулась. За ней шел сам Эйрик ярл – без плаща и шлема, покрасневший от духоты палаты и обильного пира, веселый, захмелевший то ли от ладожского меда, то ли от запаха пролитой крови.
– Ты очнулся! – сказал он, садясь на край скамьи рядом с лежащим корабельщиком. – Я рад! Было бы жаль, если бы такой славный мастер отправился к Хель, успев сделать только одного «Медведя». Как твои раны? Тебе не слишком сильно повредили руку, ты сможешь работать?
– Я не лекарь, – сдержанно ответил Тормод.
Его обычная словоохотливость пропала, он не знал, как ему говорить с этим человеком. Не знал даже, что о нем думать. Эйрик ярл имел славу храброго, щедрого, великодушного и удачливого предводителя, сам Тормод не так давно готов был восхищаться им. Но вот он пришел сюда, в новый, славянский дом Тормода, и разрушил его жизнь.
– Мне жаль, что мои люди так обошлись с тобой, – продолжал Эйрик ярл. – Я хотел бы, чтобы ты стал моим человеком и строил корабли для меня. Что ты на это скажешь?
– Я уже стар для дружины такого славного ярла, – с горечью ответил Тормод. Только что он проклинал себя за «Медведя», и вот его уже зовут продолжать это дело. – Мне сравнялось пятьдесят пять зим!
– Твое искусство не стареет! От ран ты скоро оправишься, а молодых и сильных помощников я дам тебе сколько угодно. Я умею ценить не только храбрых воинов. Ты никогда не будешь обижен местом за столом и получишь добычи не меньше, чем воины.
Добыча! При одном этом слове Тормод снова вспомнил Загляду. В уме старого корабельщика вспыхнула мысль, резко менявшая все. Приподнявшись, он вскинул руку, словно хотел задержать Эйрика ярла, и торопливо заговорил:
– Для меня немалая честь то, что ты зовешь меня к себе. Я согласен, я построю тебе еще десять таких кораблей, как «Медведь», и еще лучше. А за это я попрошу – отдай мне мою дочь. Твои викинги захватили ее сегодня вместе с другими, вырвали ее у меня из рук. Эти раны я получил, когда пытался защитить ее. Верни мне ее, и я пойду с тобой!
– У тебя здесь есть дочь? – с удивлением спросил Эйрик ярл. – Ты обзавелся здесь семьей? А где же твоя жена?
– У меня нет жены, – задыхаясь от волнения, говорил Тормод, стараясь больше не лгать. – Ее мать умерла. У меня нет никого, кроме моей Асгерд, она моя жизнь, у меня больше ничего нет. Мне не жаль дома, не жаль серебра, но верни мне мою дочь!
– Сколько ей зим?
– Шестнадцать.
– Она красива?
– Она самая красивая девушка в Альдейгье.
– Красивая девушка в таких годах стоит не меньше двух марок серебра, – рассудил Эйрик ярл. – Я готов дать тебе даже больше. И наша сделка не равна – я отдаю то, что для меня недорого стоит, а ты получаешь то, что для тебя дороже всего на свете. Но пусть будет так, как ты хочешь. Ты знаешь, где она?
– Нет, – коротко ответил Тормод.
Он не верил в такое счастье. Если Загляда будет спасена, то для него не имели значения ни раны, ни разорение дома и потеря всего добра, нажитого за десятки лет.
– Как же ее теперь найти?
– Я найду, – заговорил Тормод, пытаясь подняться, но слабость и головокружение не позволяли ему даже опереться на локоть. – Я обойду все…
– Лежи! – Эйрик ярл положил ладонь ему на грудь и заставил лечь. – Если ты будешь искать ее сам, то я так и не получу обещанного. Есть же здесь кто-то, кто знает ее в лицо?
Тормод задумался, лихорадочно перебирая в памяти тех из обитателей Конунгаберга, кто знал Загляду в лицо. Вдруг дверь из гридницы резко распахнулась.
– Эйрик ярл! – позвал возбужденный, хриплый от, волнения голос, показавшийся Тормоду знакомым.
На пороге девичьей стоял Снэульв. Лицо его было полно тревожного изумления, а в руке он сжимал ожерелье Загляды – ряд медово-желтых сердоликов с пятью привесками из серебряных дирхемов, с перерезанным ремешком.

 

Наступила ночь, за маленькими окошками совсем стемнело. В клети царила непроглядная тьма. Постепенно пленники засыпали: женщины кое-как убаюкали детей и сами задремали, лежа на земле или прислонясь к стене. Теперь им ничего не оставалось, кроме как ждать, молить богов и чуров о помощи. В тишине то там, то здесь иногда раздавался приглушенный плач, шепот, горькие причитания, но не видно было, кто это.
Загляда сидела на том же месте у стены. Догада спала, положив голову ей на колени, и Загляда однообразно гладила ее по волосам. Сама она не могла спать – горестные потрясения этого дня привели ее к какому-то оцепенению, которое мешало сну. Ей казалось, что если она заснет, то этот сон обернется ее смертью. Было жаль тратить на бесчувствие последнее время свободы. Пока она не продана – она не рабыня. Но думать о будущем Загляда сейчас не могла – впечатления сегодняшнего дня пока вытесняли все. Прошлое уже казалось где-то далеко, а будущее… Обрывки мыслей о рабском рынке где-нибудь за морем, о чем Загляда слышала от отца, о чужом доме… Где? В Норэге или у арабов? Это было слишком тяжело и страшно, Загляда гнала прочь эти образы, иначе ужас раздавил бы ее. Она не могла представить себя рабыней. Не для такой доли ее растили.
Прислонясь головой к бревенчатой стене, Загляда ловила звуки, долетавшие со двора. Там горел костер, в клеть залетали с ветерком запахи дыма и жареного мяса. Часто раздавались голоса сторожей. Но шум битвы стих, даже возле Олеговой крепости не было слышно ничего. Вся Ладога была в руках Эйрика ярла.
На дворе зазвучали голоса, но было слишком далеко, чтобы разбирать слова. А потом послышался еще один голос, возле самой двери в клеть, и Загляда вздрогнула так сильно, что чутко спавшая Догада проснулась и подняла голову. А Загляду вдруг бросило в жар, она задрожала, лицо ее загорелось. Это голос Снэульва. Ни с каким другим она не могла его спутать. И это чувство – она здесь, запертая с будущими рабынями, а он там, среди тех, кто осиротил и поработил их, – наполнило ее болью, стыдом, ненавистью к нему и к себе. Ей помнился Снэульв, которого она любила, помнился до последней черточки, до крошечного родимого пятнышка над уголком рта, которое она тоже любила. И словно кто-то посторонний злыми сильными руками вколачивал ей в душу: «Он враг, враг, разбойник и убийца! Он – враг!» И Загляда дрожала, ей хотелось метаться, биться о стену, чтобы выбросить из себя, как отравленную стрелу, память о любви и нынешнюю боль. Подумать только, она любила его! Хотела быть его женой! Подарила ему обручье!
Загляда вцепилась в золотое кольцо у себя на пальце, попыталась его сорвать. Там, на дворе Середы, викинг с отметиной на лбу не догадался посмотреть ее опущенные и связанные за спиной руки и не заметил кольца. Загляда и сама забыла о нем, а сейчас вспомнила, и оно показалось ей раскаленным. Но крепко скрученная проволока не поддавалась дрожащим пальцам. Загляда чуть не заплакала, вспомнив, как сам Снэульв закрутил ее в день их сговора. Раньше она не знала, что боль в сердце может мучить сильнее ожога.
– Нам нужна одна девушка, наверное, она у вас! – разобрала она за стеной клети.
Перестав терзать палец с кольцом, Загляда замерла и стала слушать. Это говорил Снэульв. Ведь он и раньше спрашивал о ней. Зачем он пришел? За своей частью добычи?
– А ты-то кто такой? – неодобрительно отозвался уже знакомый голос низкорослого викинга с копьем, сторожившего пленниц. – Здесь все только из добычи нашего корабля. Много здесь таких ходит – девчонку им попригляднее. Вот поделят, тогда и будут вам девчонки.
– Эйрик ярл прислал нас за ней. Торгнюр Белый согласен ее отдать, – сказал еще один голос. – Открой, Отрюгг. Ключ у тебя?
– А, это ты, Лейв! – сторож узнал человека из дружины своего корабля. – Раз Торгнюр велел… Если что, я на тебя скажу.
Заслышав лязг ключа в замке, многие из женщин проснулись и подняли головы. А Загляда сжалась, опустила лицо – ей хотелось превратиться в мышь и спрятаться, не попадаться ему на глаза. И она уже была уверена, что пришли за ней.
Дверь открылась, в клеть упали отблески огня от костра на дворе. В дверной проем стремительно ворвался знакомый силуэт Снэульва. Сделав два шага, он остановился и стал быстро оглядывать сидящих и лежащих женщин.
– Саглейд! – тревожно позвал он. – Ты здесь? Где ты?
– Она здесь, если это она. – Вслед за ним вошел еще один человек, держа в руке горящий факел.
При свете Загляда узнала викинга в шлеме с железными наглазьями, который оставил ей амулеты Тормода и посадил Догаду на лошадь. Теперь он поднял факел повыше, стараясь осветить всю клеть.
– Если это та девушка, с которой Хельги снял ожерелье, то она здесь, – продолжал он. – Мы сами отвели сюда всех с того двора. Да я ее помню. Красивая девушка. И совсем славянка. Я бы и не подумал, что ее отец норвежец.
Не слушая его, Снэульв выхватил у него факел и стал осматривать все углы, освещая истомленные и заспанные женские лица, с испугом поднимавшиеся к нему. Загляда отвернулась, но тут же услышала возглас – он узнал ее.
– Вот она! – Снэульв кинулся к ней и схватил ее за плечо, второй рукой держа факел. – Саглейд! Бьерк-Силвер! Я нашел тебя! Слава богине Хлин!
Загляда подняла к лицу рукав, словно хотела защититься от света, и отвернулась. Она не знала, что сказать ему, и ничего не хотела говорить. Ей было больно видеть его, стыдно за то, что когда-то она верила ему и любила его. Это был не Снэульв, а какой-то оборотень, принявший его облик.
– Пойдем! – Снэульв схватил ее за руку и хотел поднять, но она вырвала руку и отстранилась. —Пойдем, Эйрик ярл велел освободить тебя. Тормод выпросил тебя у него. Пойдем же!
Торопливо сунув факел второму викингу, Снэульв поднял Загляду на ноги.
– Твой отец просил Эйрика отпустить тебя, – сказал викинг. – Эйрик ярл берет его к себе на службу и в уплату возвращает ему тебя. Он в Конунгаберге. Мы пришли за тобой и отведем тебя к нему.
Загляда посмотрела на него, мало что поняв. Какой отец – ведь ее отец далеко. Купца Милуту Эйрик ярл никак не мог взять к себе на службу Что все это значит? Не перепутали ли ее с другой? Но Снэульв ни с кем не мог ее перепутать. Что он придумал, зачем? И хотя все это могло послужить к ее спасению, от Снэульва Загляда не хотела принять ничего.
– Ты понимаешь северный язык?—спросил викинг, удивленный, что девушка молча смотрит на него и не радуется. – Эйрик ярл берет твоего отца к себе на службу, строить корабли, такие же как «Медведь». И за это он отдает тебя обратно отцу. Пойдем, хватит стоять. Тебе повезло, что твой отец такой искусный корабельщик.
И тут Загляда поняла. И при мысли о том, что все это устроил Тормод, а значит, он жив, горячие слезы вскипели в ее глазах и потекли по щекам.
– Он жив? – дрожащим голосом выговорила она. – Где он?
– Вот, это другое дело! – одобрил викинг. – А я уж думал, что ты глухонемая. Он в Конунгаберге, на дворе ярла. Пойдем, нас прислали за тобой.
Загляда шагнула к нему, но позади нее раздался возглас. Обернувшись, она увидела испуганные глаза Догады, обоих мальчишек, дочерей Починка. Не понимая северной речи, они, однако, сообразили, что она уходит от них.
– Куда ты? – в тревоге воскликнула Догада, для которой Загляда в этот страшный день уже почти заменила мать. – Ты уходишь? Не уходи!
Всплеснув руками, Загляда задохнулась от тоски. Она рвалась скорее бежать к Тормоду, но как оставить этих детей? Кроме нее, у них уже никого не осталось.
Даже не зная, что сказать, как попросить, она с мольбой в глазах повернулась к викингу. Но он покачал головой:
– Эйрик ярл попросил у Торгнюра только одну девушку. Твой отец сказал, что у него одна дочь, а больше никого нет на свете. Идем.
Под плач детей Загляда вышла из клети. Викинг держал ее за плечо, не давая оглядываться, и ей было немногим легче выходить из этой двери, чем утром входить в нее. Дверь клети закрылась у нее за спиной, плача больше не было слышно.
После душной клети свежий воздух двора чуть не свалил Загляду с ног. Викинг поддержал ее.
– Иди, не бойся, – подбодрил он девушку. – Битва кончена, посад и город в наших руках.
Сразу за воротами двора Загляде бросились в глаза огненные цветки пожара, рассеянные по всему посаду. Только их и было видно в ночи, и казалось, что весь белый свет погиб, оставив только тьму и огонь. Белые стены Олеговой крепости тоже были освещены огнем изнутри– и там бушевал пожар.
По пути до Княщины Загляда видела при свете догорающих пожаров, что во всем городе творится то же, что было утром в Корабельном конце. Через разбитые ворота виднелись разоренные дворы, часто с лежащими на земле телами хозяев, опустошенные домики и клети. То здесь, то там раздавался плач потерянных маленьких детей, которые были не нужны разбойникам, причитания по мертвым, вой собак. Часто она спотыкалась в темноте о брошенное оружие, о растерянные пожитки, а то и о неубранные тела.
– Что с тобой? Они тебе что-нибудь сделали? – с тревогой спрашивал Снэульв, стараясь заглянуть ей в лицо, но Загляда отворачивалась.
Незнакомый викинг, на дворе у Середы связавший ей руки, сейчас казался ей менее противен, чем Снэульв. Викинг был просто врагом – Снэульв был предателем. Вид его, голос, еще сегодня утром любимый, теперь был ей страшен. Она боялась его, как боялась бы вставшего мертвеца.
– Ничего мы ей не сделали! – ответил вместо Загляды викинг. – Вот только твой дядька чуть не вывихнул ей руки – боялся, что такая добыча убежит!
Снэульв скрипнул зубами, лицо его исказила ярость. А викинг усмехнулся.
– Клянусь ожерельем Фрейи! Даже если бы она и правда была глухонемая, за нее можно было бы выручить три марки, как за трех рабынь! Она такая красивая… – Склонившись на ходу к лицу Загляды, викинг попытался в темноте рассмотреть ее, и она заметила, как светло блестят его глаза в кругах железных наглазий. – Тут темно, но я еще там на дворе заметил. Да, а ты отдал Хёльги ожерелье?
– Отдал! – почти с ненавистью отозвался Снэульв. Он уже понял, что Загляда не хочет смотреть на него, и не мог скрыть беспокойства. – Пусть подавится!
– Не очень-то ты почтителен с родичами! Что он тебе сделал? Ты так выхватил у него это ожерелье, словно это живая змея! И глаза у тебя были как у самой Хель, дай мне Один никогда ее не увидеть! Что все это значит? Ты знаешь ее? Он знает тебя, Асгерд? – обратился викинг к самой Загляде. – Так тебя зовут, да?
Загляда не ответила.
– Я же говорил вам! – с досадой сказал Снэульв. – Или мой дядька под старость оглох?
– Когда тебе будет двадцать пять, ты узнаешь, что такое старость! – со смехом ответил викинг. – Правду говорят, что каждый рождается в дядю по матери! Когда Хельги злится, он делается точь-в-точь такой, как ты сейчас!
– Я же говорил вам! – повторил Снэульв. – Я пристал к Ингольву здесь, когда он из Хольмгарда плыл через Альдейгью! Я пробыл здесь до того дней двадцать или пятнадцать, не помню. И я знал ее. Она была моей невестой.
– О-о! – удивленно протянул викинг. – Это правда, Асгерд?
– Я больше не буду его невестой! – с трудом разомкнув губы, но твердо ответила Загляда, впервые подняв глаза на Снэульва. – И плохо же ты обо мне думаешь, если ждешь другого!
Снэульв резко вдохнул, потрясенный ненавистью в ее голосе, а викинг удивился:
– За что ты так разгневалась на него? Чем он тебя обидел? Я встретил его на Готланде дней десять назад, когда Ингольв приплыл к Эйрику, и я не видел, чтобы Снэульв смотрел на другую женщину. Не волнуйся, за ним хорошо присматривали! Ведь на Готланде он сразу встретил брата своей матери. Это Хельги, ты его видела. Ну, он и снял с тебя ожерелье, но он ведь не знал, что ты невеста его племянника!
– Я больше ему не невеста! – враждебно повторила Загляда.
– Да, не очень-то хорошее начало родства! – с пониманием вздохнул викинг – Но в жизни чего только не бывает! Послушай старого воина! – Он усмехнулся. – Я ведь на целых девять лет старше тебя, а повидал, наверное, гораздо больше. Мне двадцать пять зим, и тринадцать из них я провел в походах. Когда мне было шестнадцать зим, как тебе сейчас, у меня на мече была уже кровь десятка врагов!
Загляда не ответила, стала смотреть себе под ноги. Что она могла объяснить им, людям, которые меряют возраст числом убитых врагов?
– Саглейд… – Снэульв взял ее за локоть, но она резко вырвалась.
– Не трогай меня! – с ненавистью выкрикнула она, стараясь подавить слезы в голосе.
Снэульв не настаивал и всю оставшуюся дорогу молчал..

 

Издалека Княщина казалась темной – теперь в разоренной Ладоге темнота служила признаком мира и благополучия. Ворота были закрыты, но на стук и крик викинга открылись. Княщина, была полна людей. Везде на улицах и во дворах горели костры, ходили, сидели и лежали люди. На дворе ярла полыхало несколько больших костров, несмотря на поздний час над огнем жарились туши бычков и баранов.
В воротах Снэульв отстал от Загляды и викинга и пошел к крыльцу в большую палату, откуда неслись звуки пира. Загляда даже не посмотрела ему вслед. Викинг провел ее по заднему двору и через маленькие сени ввел в девичью.
– Вон твой отец! – сказал он ей, показывая в угол.
– Бьерк-Силвер!—услышала Загляда тихий, обессиленный голос Тормода.
В углу горела лучина в железном светце, а на полу на шкурах лежал сам Тормод. Борясь со слезами, Загляда бросилась к нему, упала на колени рядом с его лежанкой и вцепилась в его руку. Его лицо показалось ей постаревшим на много лет, морщины углубились, под глазами набухли мешки. Он хотел обнять ее, но повязки и слабость мешали ему двигаться. При виде Тормода, живого и такого измученного, оцепенение Загляды разом спало, хлынули слезы, но она ожила.
– Что я тебе, говорил, Береза Серебра? – приговаривал Тормод, морщась, но не ахая. – Все со мной хорошо. И с тобой тоже. Мои руны уберегли тебя! А ты не хотела их брать! Я же говорил тебе: не надо ничего бояться, пока у тебя есть твой Белый Медведь.
– Ее имя Асгерд, да, ты так говорил? – спросил уже знакомый голое. – Я не перепутал? А то она почему-то не отзывается.
Загляда обернулась и не сразу узнала говорящего. Приведший ее викинг снял шелом с железными наглазьями, и теперь она видела его лицо. Без шелома он стал совсем другим – вместо страшного безликого пришельца из навьего царства она видела молодого скандинава, в облике которого не было ничего жестокого. У него были прямые и довольно правильные черты лица, очень высокий широкий лоб, как у большинства северных людей, густые сросшиеся брови, из-под которых спокойно и умно смотрели глубоко посаженные светло-серые глаза. Очень светлые, почти бесцветные волосы свободно падали ему на плечи. В глубине они чуть темнели, а на поверхности легко отливали серебром в свете факелов. Всякой девушке он мог бы прийтись по сердцу, если только она встретила бы его не в такой страшный день. А Загляда посмотрела на него, как на лесного лютого зверя, зачем-то пришедшего к ней в дом. После всего, что она сегодня пережила и видела, рогатина казалась ей самой подходящей вещью для встречи с любым из людей Эйрика ярла.
– Ее обыкновенно зовут славянским именем – Саглейд, – ответил ему Тормод.
– Она очень красивая девушка, —продолжал молодой викинг, дружелюбно глядя на нее. – Наверное, к ней уже сватались? Она родилась здесь? Ее мать была славянка?
– Да. – сдержанно согласился Тормод. – И многие другие родичи тоже.
Загляда отвела глаза. Среди запаха крови и гари разговор о ее красоте показался ей досадным, и даже постыдным. Никогда она не забудет того, что произошло у нее на глазах, и никогда не сможет посчитать этого человека своим другом.
– Не хмурься так, Береза Серебра, – Тормод ободряюще похлопал по ее руке. – Он совсем не плохой человек. Он сам вызвался сходить поискать тебя там, куда тебя отвели. Как учил Высокий, у всякого доброго человека можно отыскать изъян, а дурной человек обладает кое-какими достоинствами.
При этих словах Загляда уже почти смогла улыбнуться: раз Тормод снова принялся вспоминать речи богов, в которых находил советы и мудрые речения на все случаи жизни, значит, все не так уж плохо.
– Скажи мне, как тебя зовут, и я попрошу славянских богов не переносить на твою голову те проклятия, которыми осыпают вас все здешние люди, – обратился Тормод к самому викингу.
– Меня зовут Лейв сын Бьерна, – ответил тот, улыбаясь в благодарность за такое намерение. – Вы с моим отцом в некотором роде тезки.
– По твоей речи слышно, а по волосам видно, что ты из Свеаланда – это верно? – спросила Арнора.
– Да, я родился в Седерманланде. У моего деда была там большая усадьба, много скота и челяди.
– Ты, верно, пристал к Эйрику, когда он жил у Олава конунга свеев?
– Нет, намного раньше. Я с ним уже давно, и после смерти Хакона ярла мы вместе перебрались в Свёаланд, только для него это был поход с родины на чужбину, а для меня – наоборот. – Молодой викинг улыбнулся такому различию в их с предводителем общей судьбе. – И там нас хорошо приняли, то есть его, а мне на родине приходится ждать мало добра. Олав конунг дал Эйрику ярлу богатые пожалования, так что он мог содержать свою дружину, ни в чем не нуждаясь. Но…
– Даже у моря есть берега, и только жадность человеческая не имеет берегов! – закончил за него Тормод. – Поэтому Эйрик сын Хакона, захотел новой добычи и новой славы!
– Чтобы раздавать дружине золотые кольца, ярл сначала должен их где-то взять! – ответил Лейв. – А если ярл не будет щедрым, кто же захочет ему служить?
– О! – Тормод выразительно поднял белые брови и указал в потолок. – Верно говорят: мудрый правду без подсказки скажет. Вот, моя Береза Серебра, а ты спрашивала, зачем Эйрик ярл грабит корабли и селения, если он и так богат.
– Мы стояли у Готланда, когда приплыл Ингольв Трудный Гость и рассказал, что Вальдамар конунг ушел воевать с южными бьярмами, – продолжал Лейв. – Ингольв даже знает, как называется то племя, а я забыл. А вместо Вальдамара в Хольмгарде теперь правит конунг Висислейв, его сын, молодой и не очень умный. Он чем-то обидел Ингольва. Короче, когда Ингольв предложил Эйрику ярлу напасть на Альдейгью, Эйрик не долго думал.
Загляда слушала его, и снова вспомнила о Снэульве. Так еще и Ингольв навел варягов на Ладогу! И Снэульв, бывший с ним, тоже в этом виноват! Бывает ли хуже? Загляда знала много рассказов о женских несчастьях. Полоцкие купцы рассказывали о княжне Рогнеде, которая стала женой убийцы своего отца и братьев и родила ему шестерых детей: Тормод рассказывал ей о девушке с его родины, у которой на глазах отец и жених убили друг друга. Раньше Загляда жалела их, но теперь ей казалось, что она сама несчастнее их всех.
– Теперь все будет хорошо! – утешала их Арнора. – Ты жив, Белый Медведь, и твоя Береза Серебра цела! Вот только не знаю, куда запропастился Кетиль! Уж не сидит ли он в каком-нибудь корабельном сарае с мужчинами?
– Обо мне не беспокойся, – раздался от порога голос Кетиля, и сам он вошел в девичью. Могучий норвежец выглядел усталым и сразу сел на ближайшую скамью, такой огромный и неуместный среди прялок.
Опустив голову, он устало сгорбился, словно ему было тяжело держать свои собственные плечи.
– Я искал Маленького Тролля, – добавил он. – Но так и не нашел. Ты не видела его, Бьерк-Силвер?
Только теперь Загляда вспомнила про Ило, с которым вдвоем они впервые увидели корабли Эйрика ярла на Волхове. Но все запасы горя и страха в ее душе, казалось, уже сгорели, и она молча покачала головой.
– Да уж он не пропадет! – подал голос Тормод. – Твой Маленький Тролль – не девочка, его не так-то просто поймать!
Кетиль грустно посмотрел на него.
– Я забыл, как это говорится по-русски. Что-то о том, чтобы тебе всегда пить мед, Белый Медведь.
За дверью на задний двор послышалась какая-то возня, шаги нескольких человек, раздраженные грубые голоса. Взвизгнула дверь сеней, и в девичью ввалился незнакомый викинг, широкоплечий, с выпирающим из-под кожаного доспеха животом, в железном шеломе, надвинутом на самые глаза. Рукав у него был разорван и предплечье обмотано каким-то белым лоскутом с пятном крови. За собой он тащил кого-то связанного.
– Где Эйрик? – низким голосом звал викинг еще из сеней.– Пусть ярл рассудит нас!
– Орм! – воскликнул Лейв, поднимаясь ему навстречу. – Кого ты притащил? Чего тебе надо от ярла?
Викинг шагнул через порог, повернулся, рывком втащил в девичью своего пленника, и все ладожане ахнули – это оказался Ило. Маленький Тролль был обмотан веревками с головы до ног, так что едва мог идти. Нижняя половина лица у него была обвязана рваным куском полотна, из-под которого вырывалось негодующее мычание. На ходу он мотал головой, норовя то ли толкнуть, то ли боднуть викинга. Рубаха на мальчике висела клочьями, волосы были растрепаны, на лбу краснел заметный кровоподтек, а в глазах была такая ненависть, что напугала бы любого.
– Ило! – в ужасе вскрикнула Загляда, а Кетиль рванулся вперед. Лейв схватил его за плечо,
– Это мой мальчишка! – вслед за Ормом в девичью шагнул еще один человек, и Загляда снова ахнула.
Теперь-то она мгновенно узнала Гуннара Лося, которого всего только сегодня утром видела на реке возле Велеши, когда он плыл из Ладоги, спрятавшись под мешками. Да полно, сегодня ли это было? Казалось, что с тех пор прошло много дней.
– Это мой мальчишка! – злобно продолжал Гуннар.—Я захватил его!
– Он у тебя сбежал! – отвечал ему Орм, крепко держа мальчика за ворот. – А раз сбежал – уже не твой. Теперь он принадлежит тому, кто его поймает опять! Он мой! А не нравится – пойдем к ярлу!
– Не думал я, что ярл будет отбирать у людей их законную добычу!
– А не думал – нечего было лезть на наш корабль!
– Без тебя бы обошлись! Кто тебя звал?
– А кто указал вам самые богатые дворы?
– Нашли бы и без тебя! В других городах мы и без таких советчиков не заблудились. Вот если бы ты умел видеть клады под землей.
При этих словах Ило мотнул головой и попытался боднуть Орма. Тот негодующе крякнул и тяжелой рукой залепил ему такую затрещину, что голова мальчика дернулась, как неживая. Кетиль снова рванулся, но Лейв железной рукой держал его за плечо. А Гуннар закусил губу, словно не хотел больше говорить.
– Постойте, постойте! – торопливо заговорил Тормод, глядя то на Орма, то на Гуннара. – Отчего вы так бранитесь? Разве вам мало добычи? Сколько он стоит, этот мальчик? Посмотрите, какой он тощий, да еще и строптивый, как я погляжу. Никто не даст за него больше полмарки, если вы вообще довезете его до Хедебю или хоть до Готланда. Неужели ваша добыча так мала, что вы спорите из-за такой мелочи?
– Этот мальчишка, может, и не слишком жирен, зато силен, как маленький турс! – ответил Орм. – Я весь вспотел, пока скрутил его. А он кусался и так ругался, как ни один берсерк не умеет. Он меня укусил! – Викинг тряхнул перевязанной рукой. – Как бы он не оказался бешеным!
– Я нашел его! – снова вмешался Гуннар Лось. – Он спрятался так, что его никто бы никогда не нашел. Я его выгнал оттуда, и он мой!
– И где же это, хотелось бы мне знать? – спросил Тормод.
– Там есть такая улица, где на одном большом доме дракон со штевня, – ответил Орм, свободной рукой махнув куда-то в пространство. А ладожане догадались, что он говорит о Варяжской улице. – Там был какой-то пустырь, весь заросший бурьяном. Вот этот кусачий тролль в этом бурьяне и сидел. Не знаю, чего Гуннара понесло туда. Но пусть не говорит, что разглядел там мальчишку.
– Вы напрасно спорите! – сказал Тормод. – И не надо ходить к ярлу – он уже давно пирует, а пьяный не знает, что делает. Давайте я вас рассужу.
– Как это так? – Орм недоверчиво посмотрел на него.
– Очень просто. Гуннар спугнул зверя и выгнал из норы, ты взял его. По справедливости добычу нужно разделить пополам. Мальчик стоит полмарки серебра. Давайте мы заплатим вам эти полмарки, а вы разделите их между собой.
Обоим соперникам не очень понравилось предложение – каждый из них рассчитывал получить, всего мальчика, а не половину.
– А ведь ярл может решить и по-другому – просто забрать его себе, – подал голос Кетиль. Он был спокоен с виду, но Лейв, держа его за Плечо, ощущал его напряжение. – Разве так не бывает?
– Я согласен, – сказал наконец Орм. – А то еще возиться с ним, пока продашь! Он такой упрямый – может и сбежать! Я вам продам мою половину мальчишки.
– Продай лучше мне, – подал голос Гуннар. Он уже взял себя в руки и говорил почти спокойно. – Тебе ведь все равно, Орм, от кого получить свое серебро, а я не привык упускать то, что однажды попало мне в руки.
– А вот теперь упустил! – захохотал Орм. – В другой раз будешь держать крепче! Ну да ладно! Мне все равно, кому продать мою половину. Несите деньги. Раз уж этот кусачий тролль так нужен вам всем, кто принесет серебро первым, тот его и получит.
– Я принесу сейчас! – сказал Гуннар и вышел назад во двор.
– Скорее! – вскрикнула Загляда, повернувшись к Кетилю.
Тот торопливо отвязал кошель, высыпал на ладонь несколько монет и серебряных обрубков. И без весов было ясно, что полмарки там нет.
Тормод досадливо крякнул.
– У меня было кое-что припрятано дома, но теперь все ушло к этим храбрецам! – Он кивнул на Лейва. – А даже если они и не нашли, то сбегать в Околоградье я не успею…
Загляда по привычке посмотрела к себе на грудь – при случае она расплачивалась монетами с ожерелья – и горестно ахнула. Ожерелья у нее больше не было.
– Вот! – вскрикнула она и стала стаскивать с пальца кольцо. – Это же золото! Разве это кольцо не стоит полмарки серебра? .
– Покажи! – Орм обернулся к ней.
Подбежав к нему, Загляда бросила кольца в широкую, как ковш, грубую ладонь. Прищурившись, Орм поднес кольцо к самым глазам и повернулся к светцу.
– Верно, золото. Конечно, колечко – не Драупнир, но и мальчишка – не из самого ходового товара. У него на роже написано, что нравом он сущий тролль, кто такого купит? Ладно, я беру кольцо, а вы берите вашего мальчишку!
Кетиль кинулся к Ило и стал торопливо резать веревки.
– Тебе не жалко кольца? – удивленно спросил Лейв у Загляды, наблюдая за всем этим. – Зачем вам этот мальчик? От него немного может быть пользы.
– Это хороший мальчик, хоть и сродни троллям! – пояснил ему Тормод. – А Кетиль был к нему привязан, хоть они и не родня. Нам всем было бы жаль его лишиться.
– А, так он твой воспитанник! – воскликнул Орм. – Тогда ты мне еще должен за его укус. Может, я теперь неделю не смогу держать меч!
Орм громко захохотал, и хохот его заглушил скрип двери. На пороге стоял Гуннар с кошелем в руке.
– Я уже продал мою половину мальчишки! – все еще смеясь, объявил ему Орм.– Ты принес весы? Сейчас я отвешу тебе твою четверть марки.
Он взялся за кошель, но его прервал голос Ило.
– Только попробуй что-то взять! – хрипло, с ненавистью выкрикнул подросток, едва лишь тряпка была вынута из его рта.
Гуннар и все остальные обернулись к нему.
– Раз он знает еще и северный язык, я, видно, продешевил!—озадаченно сказал Орм.
Но Ило смотрел только на Гуннара.
– Только прикоснись к одной монетке! – продолжал он. – Я всем тут расскажу, зачем ты полез в бурьян! И не говори, что по нужде, – я всем расскажу, что ты там искал! И Эйрику вашему расскажу! Что? Нравится? Хочешь этого?
В девичьей повисла тишина – все изумленно переводили взгляды с Ило на Гуннара. А Гуннар злобно насупился, закусил губу и смотрел на мальчика так, что казалось, еще немного, и его взгляд приобретет твердость и остроту стального клинка. Но Ило отвечал взглядом не менее твердым и злобным – словно это был не пятнадцатилетний мальчик, а самый настоящий тролль.
Вдруг Гуннар повернулся и пошел прочь. Хлопнув дверью, он исчез в гриднице, где пировала дружина Эйрика. В молчании все ждали, не вернется ли он с кем-то еще, а Ило вдруг усмехнулся. Под глазом его наливался тяжелый темный синяк, и от этого смотреть ему в лицо было прямо-таки страшно.
– Он не вернется, – сказал Ило с мстительной радостью глядя на дверь. – Он хочет, чтобы я молчал. Мое молчание будет гораздо дороже четверти марки.
– О чем это он? – спросил Орм, перекручивая проволоку кольца на свой толстый палец. На тонком пальце Загляды кольцо казалось широким, а на великаньёй лапе Орма было едва заметно. – Он и правда бешеный, да и Гуннар не лучше. Ха! Теперь мои будут все полмарки! Боги справедливы!
Довольный Орм ушел в гридницу к пирующим, Загляда хлопотала возле Ило. Она радовалась, что он жив и свободен, и ей ничуть не жаль была кольца. Это лучшее для него применение, раз уж любовь ее оказалась таким обманом! Но как же другие? Ей вспомнились дети Середы, оставшиеся в клети под замком, тревожно-молящие глаза Догады. Где набрать серебра, чтобы выкупить всех, кто сегодня стал рабом? Наверное, даже сокровищ самого Велеса, властелина всех земных богатств, не хватит на это.
«Асгерд» – вдруг вспомнилось ей. Так ее назвал Тормод – наверное, это первое женское имя, которое пришло ему на ум. И хотя было не. время думать о подобном, Загляда невольно отметила – теперь она знает имя девушки, из-за которой Тормод двадцать лет назад простился и с родиной, и с мыслью о женитьбе.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5