Глава 12

По дороге к Островному проливу Эрнольв много думал о своем последнем вечере в Аскефьорде. Утром, когда он во главе дружины выезжал из ворот усадьбы Пологий Холм, явилось чудное видение: сквозь рассветный туман, густой и белесый, мчалась через невидимую долину маленькая золотоволосая валькирия верхом на маленькой вороной лошадке. «Эрнольв, подожди! – кричала она. – Я догадалась! Я потом догадалась! Это он назвал то самое имя! Назвал того, кто тебе нужен! Это твой квиттинский побратим!» Эрнольв замахал рукой. Поняв, что услышана, валькирия придержала лошадь и тоже помахала ему на прощание.

– О ком это она? Кто кого назвал? – весь день приставала Ингирид, но Эрнольв только отмахивался. Уж кому он не собирался рассказывать о своей встрече с троллем из Дымной горы, так это своенравной девчонке. И чем больше он думал, тем яснее становилась правота Сольвейг. В самом деле – зачем бы бергбуру понадобилось называть совсем чужого человека, до которого обитателям Аскефьорда нет никакого дела? Старый хитрец знал, какой вопрос мучит Эрнольва: не имена будущих эйнхериев* хотел он услышать той жутковатой и таинственной ночью. Ему нужно было имя человека, о котором он постоянно думал. Конечно, когда не думал о Свангерде.

За этими размышлениями путь до Островного пролива показался Эрнольву совсем не долгим. Гораздо больше истомилась Ингирид: она твердила, что они едут уже целых полгода и приедут никак не раньше Середины Зимы; она осыпала упреками Эрнольва, который, по ее мнению, выбрал самую длинную дорогу, чуть ли не через дикие леса бьярров, а потом принялась проклинать ведьм и троллей, которые запутали и вовсе украли путь. В другое время ее жалобы и брань сильно досаждали бы миролюбивому Эрнольву, но сейчас ему было не до того. Да и мысль, что все это он слышит в последний раз, значительно поднимала ему настроение.

Вопреки предсказаниям Ингирид и к большому ее удивлению, они добрались до Островного пролива без каких-либо неприятностей в пути и поспели еще до начала тинга. Но в конунгову усадьбу уже набилось столько народу, что Эрнольв едва сумел протолкаться к высокому почетному сиденью Бьяртмара Миролюбивого, чтобы предъявить тому повзрослевшую дочь.

– Торбранд сын Тородда, конунг Фьялленланда и мой родич, а также мой отец Хравн сын Халльварда передают тебе пожелания здоровья, достатка и благополучия! – приветствовал он Бьяртмара конунга. – Торбранд конунг и мой отец рассудили, что твоя дочь йомфру Ингирид уже достаточно взрослая и больше не нуждается в заботах воспитателя.

Сама Ингирид с обычной своей самоуверенностью оглядывалась, обшаривала настырным взглядом все, что попадалось: от резных столбов у почетных сидений до лиц своих ближайших родичей, которых почти не знала. На отца бросила короткий взгляд и сразу отвернулась: Бьяртмар конунг не из тех людей, которыми хочется любоваться. Его вид мог бы разочаровать дочь, но он ведь был конунгом, и Эрнольв знал, что ради ожидаемых почестей Ингирид смирится и с худшим. А в гриднице, увешанной ткаными коврами и дорогим оружием, заполненной нарядными гостями, нашлось на что посмотреть и помимо хозяина. Ни следа смущения или робости не нашлось на свеженьком личике Ингирид, и она откровенно радовалась, что столько глаз приковано к ней: такой юной, длинноногой, нарядной.

– Вот уж это они рассудили неверно, хотя люди все на редкость умные! – захихикал Бьяртмар конунг, осматривая Ингирид с отстраненным любопытством, как будто и не считая за собственное порождение. – Как раз теперь ей и нужен строгий присмотр!

– Ты мудр, Бьяртмар конунг! – Эрнольв поклонился со счастливым чувством избавления. – Но за девушкой, годящейся в жены, должен присматривать ее отец, не так ли?

– Пожалуй, да. – Бьяртмар задумчиво кивнул, потер тонкими пальцами вялый подбородок, покрытый седым пухом, снова оживился. – А ведь если бы ты не назвал себя, Эрнольв сын Хравна, я едва ли узнал бы тебя! Ты так переменился…

Бьяртмар с лукавым сочувствием повел рукой, точно не находил слов. Краем глаза он посматривал, насколько сильно его слова заденут гостя. Но Эрнольв уже привык к подобным намекам.

– Теперь ты понимаешь, конунг, как сильно мне хотелось вернуться домой! – заявила Ингирид. – Там в Аскефьорде все такие!

Бьяртмар конунг захохотал, передергивая костлявыми плечами. Кое-кто вокруг засмеялся тоже. Эрнольву бросились в глаза лица двух давних знакомых: Ульвхедина ярла и Ульврун, старших детей Бьяртмара конунга. Лица эти выражали немного сочувствия ему и очень много беспокойства. «О светлая Фрейя! – легко читалось в глазах йомфру Ульврун. – Неужели эта маленькая троллиха теперь поселится у нас?» И тогда Эрнольв сам им посочувствовал.

Дружина Бальдвига Окольничего подъезжала к Островному проливу под вечер. Последняя часть пути пролегала по берегу моря, и часто глазам открывалось серо-голубоватое пространство владений великана Эгира. Дорога шла мимо вершин фьордов, вода то скрывалась за прибрежными горками, то снова показывалась, но море не давало забыть о себе ни на миг: до слуха долетал глуховатый далекий гул, ветер нес острый запах морской солоноватой свежести, особенно заметный для Вигмара, привыкшего жить в глубине полуострова и бывавшего у моря не чаще одного раза в год.

На берегах фьордов то и дело попадались земельные и промысловые знаки: высокие камни с выбитой руной Одаль – «наследство». Пониже нее виднелись несколько рун, обозначавших имя местного хельда. Вигмар оглядывался вокруг, посвистывая от удивления.

– Никогда в жизни не видел столько «наследств»! – делился он с Атли (зятем Старкада). – У вас что, нет ни одного свободного фьорда?

– Здесь, пожалуй, нет. Тут хорошая земля, богатые рыбой фьорды и тюленей много. И к конунгу, опять же, близко, – рассудительно отвечал Атли.

Приглядевшись к квитту, он стал держаться поближе, решив, что два таких героя должны стать друзьями. Отчасти Атли завидовал Вигмару, убившему знатного человека, а не какого-то там хирдмана, отчасти гордился своей сильной родней: ему-то не пришлось после свершения подвига бежать, как зайцу, бросив дом и родичей.

– А это хорошо – близко к конунгу? – недоверчиво спрашивал Вигмар.

Он сильно сомневался, что близость к конунгам, хевдингам и прочим знатным людям может принести хоть что-то хорошее. По крайней мере, его собственный опыт говорил об обратном.

– Как сказать. – Атли пожал плечами. – Приходится подати платить каждый год, зато больше никто не грабит.

Местность становилась все оживленней: домики, усадьбы, клочки пашен, каменные изгороди пастбищ тянулись сплошной полосой, по сторонам дороги толпились дети и пастухи, разглядывая проезжающих. То и дело на берегу попадались сушилки для рыбы, сколоченные из потемневших жердей, и над каждой возвышался вырезанный на доске знак Одаль, походивший на неусыпно стерегущий лик.

Стали встречаться землянки, обитаемые во время тинга, и многие из них уже были покрыты. Вооруженные и нарядные мужчины расхаживали по берегу и вдоль дороги, криками приветствовали друг друга, разговаривали стоя, сидели у костров и на порогах землянок. Вигмару вспомнился квиттинский тинг Острого мыса, где он не раз бывал, когда еще сохранял хорошие отношения со Стролингами и Ингстейном хевдингом. Скоро съедется и тинг Острого мыса. И он, Вигмар сын Хроара, скоро уже будет не… Его, так сказать, совсем не будет. Потому что человек вне закона – это не человек.

– Нам ехать подальше, наша землянка за усадьбой, – прервал его мысли Атли. – Возле самого Поля Тинга. Правда, скорее всего, конунг нас всех пригласит к себе в дом. Тесновато, зато почетно!

– Я предпочел бы простор, – немедленно отозвался Вигмар. После жертвоприношения в Гранитном Круге ему не казалось большим счастьем опять оказаться в тесной толпе.

Почти все удобные для стоянки места на берегу были заняты кораблями. Из любопытства Вигмар скользил взглядом по высоким штевням, резным бортам, бочкам и мешкам, сложенным возле мачты. Кое-где возле товаров уже спорили продавцы и покупатели. Вигмару вспомнился «Олень» с его железом, так глупо и не вовремя потерянный. Если бы конунгу фьяллей не понадобился чужой корабль, то, возможно, ничего бы не случилось: ни раскапывания кургана, ни копья, ни стихов… Ничего. И не ехал бы он сейчас среди чужих людей на суд чужого конунга. А впрочем… Вигмар подумал и решительно затряс головой. Его любовь к Рагне-Гейде все равно выросла бы, потому что началась гораздо раньше, и родилась бы при любых условиях, лишь бы были они двое: он и она. И все равно он оказался бы оторван от нее безнадежным раздором, и ехал бы сейчас среди чужих людей по чужой земле, сберегая в глубине души надежду когда-нибудь вернуться…

Усадьба Островной Пролив даже стойкого Вигмара поразила шумом и многолюдством. Хозяйский дом под высокой дерновой крышей, где на углу прилепилась даже небольшая стройная березка, дрожащая на верховом ветру золотыми листочками, едва виднелся из-за множества пристроек, спальных покоев, кладовок и погребов. Двери четырех или пяти гостевых домов были раскрыты настежь, везде ходили, говорили, бранились и смеялись люди. С заднего двора несло густым свиным духом – рауды почитали свиней за священных животных Фрейра и Фрейи, да и сами обожали их мясо.

Кто-то из конунговых гестов узнал приехавших, и вскоре им сделали приглашение зайти в дом. Бьяртмар конунг сидел со своими людьми за столом; впрочем, во время тинга и больших годовых праздников это обычное занятие конунга: всякий приходящий может сразу выяснить меру его милости к себе, получить свою награду или наказание. Дальний конец длинной гридницы терялся в полумраке, хотя там горел отдельный очаг, блестело на стенах оружие, а судя по долетавшему гулу, на том краю тоже пировали вовсю, не обращая внимания на происходящее впереди. В той половине, что ближе к дверям, было относительно просторно.

– Идите сюда, мои друзья, я рад вас видеть! – послышался голос из середины палаты.

Бальдвиг первым приблизился к почетному сиденью конунга, за ним подошли остальные. Вигмар глянул – и прикусил губу, чтобы не оскорбить конунга непочтительно-изумленным свистом. Не такого он ждал! До сих пор ему приходилось видеть только квиттинского конунга Стюрмира – вот это конунг так конунг! Могучий, рослый, суровый, брови нахмурены, в лице строгость, полуседые волосы спадают ниже плеч! Метельный Великан! Словом, загляденье. А этот… Бьяртмару больше пристало бы править в каком-нибудь из троллиных племен – ведь и троллям полагаются свои конунги. Росту он, правда, был довольно высокого, но худощав и узок в плечах, да еще и сутулился. Седые волосы с легким налетом заблудившихся в снегу темных волосков не встречались с гребнем уже много дней, косичка на затылке расползлась и свалялась. Неужели нет во всей усадьбе ни одной женщины, которой он доверил бы себя расчесать? Но самым странным было лицо. Длинный и прямой нос конунга сильно выдавался вперед и первым наводил на мысль о троллях; оплывшие, отвислые щеки покрывала густая сеть красных прожилок. Кожа на нем была дряблая, нездоровая, под глазами темнели серые полукружья с тонкими густыми морщинками. Широкая верхняя губа совсем прикрывала тонкую нижнюю, подбородок порос седым пухом. Бьяртмар конунг не выглядел жестоким или зловредным, но Вигмар внутренне содрогнулся: так сильно не хотелось ему иметь дело с этим человеком.

– А это кто с тобой? – Вигмар почувствовал внимательный взгляд. – Я вижу, что родом он из твоих соседей, Бальдвиг, из квиттов. Пусть подойдет поближе, а то тут темно, я не вижу, – дряблым и слащаво-вежливым голосом попросил Бьяртмар конунг.

Вигмар сделал несколько шагов к почетному сиденью.

– Да будет достаток в твоем доме, конунг, и счастье всем твоим делам! – сказал он.

Бьяртмар закивал в ответ на приветствие, склоняясь с высокого сиденья и подслеповато щурясь, отчего его лицо стало еще гаже, и Вигмар с трудом удержался, чтобы не сделать шаг назад. Троллячий хвост, как же люди годами живут с ним в одном доме?

Конунг разглядывал его долго, а это служило хорошим знаком, и Бальдвиг приободрился. Зная о собственном уродстве, Бьяртмар любил окружать себя красивыми людьми. Вигмара не всякий назвал бы красавцем, но опытный Бальдвиг видел, что его квиттинский друг приглянулся конунгу. Жизненная сила, здоровье, уверенность в себе, проступающие в каждом движении и в каждой черте, любого человека сделают привлекательным.

– Лицо у него решительное, а глаза такие, что не хотел бы я сойтись с ним на узкой тропинке! – сказал наконец Бьяртмар, и его широкая верхняя губа зашлепала, как будто пытаясь прожевать усмешку. – Это отличный боец, но все же я не назвал бы его удачливым.

Бьяртмар конунг произнес последние слова с оттенком сожаления, но все же Вигмар не почувствовал благодарности за похвалу. Прошло совсем немного времени, а он уже хорошо понимал, почему Бальдвиг считал необходимость обращаться за помощью к собственному конунгу несчастьем.

– Ты многое подметил верно! – спокойно ответил Бальдвиг, взглядом призывая Вигмара к молчанию, хотя тот и не думал подавать голос. В чужом месте следует сначала оглядеться. – Этот человек действительно из квиттов, его зовут Вигмар сын Хроара. И про него не скажешь, что он боится испытывать свою удачу.

Вигмар сохранял спокойствие, хотя слова Бьяртмара сильно задели его. «Не кажется удачливым человеком!» В последние дни Вигмар и сам сильно усомнился в своей удаче. Всю жизнь он в нее верил – однако норн приговор у мыса узнаешь, как когда-то сказала шаловливая лисичка Грюла, и погибнуть в волнах можно и у безопасного берега. Да, не каждому повезло бы уйти живым от полчища фьяллей с племянником Торбранда Тролля во главе, не каждый добыл бы драгоценное копье из рук мертвого оборотня. Не каждый добивался любви лучшей невесты в округе и терял ее так нелепо и страшно! Сжав зубы, задержав дыхание, Вигмар старался пересилить душевную боль, как пережидают боль телесную, если уж ничего нельзя поделать. Рука нашла и крепко сжала амулет, висевший на шее под одеждой, – золотой полумесяц с пятью рунами. «Это принесет тебе удачу!» – убежденно обещала Рагна-Гейда. И вот…

– Пусть это не покажется вам праздным любопытством, – продолжал Бьяртмар, словно угадав, что Вигмару именно так и показалось. – Ведь есть поверье, что знамение богов раудам чаще всего приносят чужеземцы. Вот и мне хотелось бы знать: не несет ли приезд твоего друга какого-нибудь пророчества нам?

– На это, конунг, я могу дать тебе только один ответ, – спокойно отвечал мудрый Бальдвиг. – Так говорили наши предки еще в Века Асов: поживем – увидим.

Большую часть приехавших с Бальдвигом конунг велел разместить в одном из отдельно стоящих гостевых домов. Но для самого Бальдвига и некоторых его людей хозяин нашел место в спальном покое хозяйского дома, где уже жили съехавшиеся на тинг гости. Похоже, конунга так забавляли суета и теснота в собственном жилище, что он готов был терпеть неудобства. Вернее, подвергать им других.

Ранним утром Вигмар прошелся на задний двор, а вернувшись, застал в сенях неожиданных гостей. Вернее, гостий. Две девушки увлеченно спорили о чем-то шепотом возле самых дверей покоя, подталкивая одна другую локтем. При этом они силились разглядеть что-то через щелку приоткрытой двери и не расслышали тихих шагов Вигмара.

– Да его тут нет, тут один Бочка! – разобрал он возбужденный шепот одной из них. – Где он, там другим не хватит места!

– Молчи, гусыня, ты ничего не понимаешь! Я сама видела, как Глюм повел его сюда вместе с другими! Он здесь, вместе с Окольничим! Иди зайди!

– Я боюсь! Сама зайди, если так хочешь! Тебе за это ничего не будет, а вот мне…

– Ну, хоть загляни! Надо же знать, где он!

– А я не подойду? – спросил Вигмар, которому надоело стоять и ждать, пока ему дадут пройти.

Обе девушки сильно вздрогнули и обернулись. Одна, пониже ростом и покруглее сложенная, присела в испуге, как курица, охнула и метнулась в бревенчатый переход, ведущий к девичьей. Вторая прижалась спиной к стене, как будто на нее лаяла собака, и замерла. В первые мгновения на ее лице отразился такой сильный испуг, что Вигмар даже удивился: квиттинские девушки при виде него не обращались в бегство. У него же нет шести рук и кабаньих клыков, как у Старкада. Не этого, конечно, сонноглазого Бальдвигова брата, а того, что жил в Века Асов и однажды пытался обмануть ложной жертвой самого Одина.

Вигмар не знал, что лицо его с резкими чертами, истомленное бессонницей и мучительными раздумьями, темные тени под пронзительными желтыми глазами делают хозяина похожим больше на оборотня, чем на простого человека.

– Кого ищешь, йомфру? – снова спросил Вигмар, вплотную подойдя к девушке.

Та молча смотрела ему в глаза. Она уже справилась с первым испугом, и на лице застыло надменное упрямство: хоть режьте меня на части, а ни слова не добьетесь. В санях было темно, однако Вигмар разглядел, что девушка совсем молода, не старше пятнадцати, но уже достигла расцвета: высокая, лишь на несколько пальцев ниже самого Вигмара, стройная, румяная. Трудно решить, красива ли она, но живость, какая-то тайная страстность, тлевшая в чертах лица даже сквозь натянутую личину надменности, успешно заменяла их правильность.

– Вот уж не думал, что у раудов такие красивые девушки вынуждены толкаться под дверью, когда им нужен кто-то из мужчин, – продолжал Вигмар, не дождавшись ответа. – У нас таким не дают скучать. У нас от тебя хозяйка отгоняла бы хирдманов метлой.

– А у вас в квиттах все такие смелые? – язвительно спросила девушка.

– У нас в квиттах все смелые, но я пока не вижу, чего такого смелого совершил, – честно ответил Вигмар. Неудивительно, что незнакомая девушка его знает: квиттинский выговор было легко отличить от речи раудов, а других квиттов на конунговой усадьбе он пока не приметил.

– А того… – медленно проговорила девушка, сузив глаза, отчего ее лицо вдруг напомнило Вигмару настороженную и хитроватую мордочку куницы. – А того… что никто из раудов не станет подходить ко мне так близко, если он в своем уме! – вдруг быстро выкрикнула она, как кошка лапой, стремительно царапнула по лицу Вигмара ногтями всех пяти пальцев правой руки и со змеиным проворством кинулась прочь.

Но она не знала, что змеи и кошки разом маловато для того, чтобы одержать верх над любимцем пятнадцатихвостой Грюлы. Неуловимо быстрым движением Вигмар поймал ее за взметнувшиеся пряди волос, сильно дернул назад, перехватил за плечо и обеими руками припечатал к прежнему месту. Девушка вскрикнула от боли, лицо ее исказилось страданием, гневом и удивлением, она забилась, силясь освободиться, но Вигмар держал крепко и не давал двинуться. Через несколько мгновений девушка умерила яростные порывы, поняв, в какие железные руки попала, и только из упрямства продолжала дергаться. Вигмар наклонился, приблизив лицо к самым глазам пленницы, и тихо сказал:

– Не так быстро, кошечка. Плохи ваши дела, если мужчины раудов позволяют так с собой обращаться. А у нас девушки, не желающие никого подпускать к себе близко, сидят в девичьей возле хозяйки и не толкаются на рассвете у дверей мужских покоев. И если я тебя еще раз тут встречу, то так просто ты от меня не уйдешь. Все понятно?

Девушка молчала и только дышала порывисто и глубоко, словно сотни порывов разом терзали ее грудь и не позволяли вырваться ни одному слову. Вигмар склонился к самым ее губам, на миг замер, чувствуя, как она трепещет и прямо-таки излучает странную смесь гнева, волнения и растерянности, а потом резко отстранился и убрал руки. Девушка еще несколько мгновений стояла, как будто не веря, что вновь свободна, а потом резко метнулась в переход к девичьей и исчезла.

Вернувшись в покой, Вигмар лег на свое место. Вокруг раздавалось разнообразное сопение спящих, а торопиться ему было некуда. Вот так теперь ему и предстоит жить: ни хозяйских забот по усадьбе, ни гостей, ни свиданий, к которым он не успел привыкнуть и потому воспринимал каждое как подарок. Теперь он всем чужой и от всех забот свободен. И радости у него теперь маленькие: хотя бы то, что сегодня дружина Бальдвига никуда не едет и можно дремать, не торопясь перебираться из-под теплой овчины в жесткое седло.

Его руки еще помнили дрожь бессовестной девчонки с мордочкой куницы. Он сам не знал хорошенько, зачем понадобилось связываться с ней и почему он просто не прогнал ее от дверей. Почему бы не развлечься немного простому хирдману? Слишком тяжело жить, замкнувшись на мыслях о своих бедах.

– Что там такое? – услышал он шепот Бальдвига. Новый вожак, приподнявшись на локте, с тревогой глядел на Вигмара сквозь темные пряди, упавшие на лоб. – Ты с кем-то там говорил?

– Ерунда, – шепнул в ответ Вигмар. – Меня никто не трогал. Это женщина.

– Женщина?

– Ну, да. Какая-то девчонка из здешних. Сначала их пришло две, и они кого-то здесь искали. Не знаю, кто им понадобился. Поищут, когда все поднимутся. Больше, мне думается, они не станут нас тревожить.

Бальдвиг с облегчением усмехнулся и улегся снова. Пока ему тоже было некуда спешить.

Весь день Бальдвиг ходил по Долине Тинга, искал и навещал знакомых, обменивался новостями за весь прошедший год. А зачем еще, спрашивается, люди ездят на тинг? Когда же вернулись в усадьбу конунга, там уже готовился вечерний пир.

– Конунг просил тебя прийти со всеми твоими людьми, Бальдвиг, – сказал Окольничему один из гестов. – И с твоим рыжим квиттом тоже.

– За что такая честь? – быстро спросил Вигмар.

– За то, что ты не очень-то похож на других. А наш конунг любит все необычное. Это его забавляет. Ты еще увидишь.

– А я уже увидел, – ответил Вигмар.

Но оказалось, увидел он еще не все. В самом начале пира Вигмара поджидала неожиданность. Гридницу уже наполняли люди, гости ели, поглядывая на конунга в ожидании кубков богам. В середине женского стола, между двумя важными женщинами с шитыми золотом покрывалами на головах, он увидел утреннюю девчонку. На ней красовалась голубая шелковая рубаха с желтыми рукавами, синее платье, обшитое цветной тесьмой, скрепленное на плечах двумя серебряными застежками с позолоченным узором, огромными, с кулаки самой девчонки. Удивленный Вигмар пытался припомнить, как она была одета утром, и ему мерещились какие-то расплывчатые пятна обыкновенной серой рубахи и некрашеного шерстяного платья, в каких ходят служанки. А теперь при каждом движении ее рук звенели золотые браслеты, тонкие и витые, какие делают в землях уладов. До вскрытия кургана Гаммаль-Хьерта даже Рагна-Гейда не имела ничего подобного…

Вигмар задержал дыхание: железная рука стиснула сердце. Мелькнула отчаянная мысль: неужели это никогда не пройдет? Поселившаяся боль обещала стать вечной. Умом Вигмар понимал, что больше никогда не увидит Рагну-Гейду, но душа отказывалась в это верить. С такой мыслью невозможно было бы жить.

Вдруг девушка с золотыми браслетами подняла глаза и скользнула по лицу Вигмара надменным, подчеркнуто небрежным взглядом.

– Кто это? – не отводя глаз, Вигмар подтолкнул локтем сидящего рядом Старкада. – Вон та, в середине?

Оскорбленная таким явным любопытством девушка отвернулась, всем видом выражая равнодушную надменность.

– Какая? – Старкад лениво поднял глаза и вдруг охнул: – Что ты! На нее нельзя так пялиться!

– Я тебя не спрашиваю, что можно, а что нельзя. Ты мне можешь сказать, за какие заслуги ее посадили на лучшее место?

– А куда же ее еще сажать? Ведь это йомфру Ингирид, дочь Бьяртмара конунга. Она воспитывалась у фьяллей, а теперь ее привезли домой, чтобы конунг выдал ее замуж.

– Это правильно! – протянул Вигмар, снова поглядев на девушку и посмеиваясь над нелепостью утреннего происшествия. – Ей действительно нужен муж!

Ингирид дочь Бьяртмара снова посмотрела на Вигмара. Без труда угадав суть его короткой беседы с соседом, она ожидала увидеть на лице квиттинского нахала ужас и раскаяние. Но напрасно. Он бестрепетно встретил ее взгляд, а в его желтых глазах светилась откровенная насмешка. Похоже, он думал, будто утренняя встреча повредила чести йомфру гораздо сильнее, чем его собственной. То, что он сказал о скромных девушках, которые не толкаются под дверями мужских покоев, в десятикратной мере относилось и к дочерям конунгов. Вот уж кому там было совершенно нечего делать!

– Не слишком-то пяль на нее глаза, это может плохо кончиться, – предостерег Старкад. – Вон сидит сын ее воспитателя. Не знаю, как его зовут.

Проследив его взгляд, Вигмар охнул, а потом протяжно присвистнул. «Видал уродов! – так и отпечаталось в его мыслях. – Но таких!..» Неподалеку от конунга сидел рослый, широкоплечий мужчина с двумя светло-русыми косами над ушами, что указывало на племя фьяллей. Его лицо покрывала сетка мелких багровых шрамиков, какие остаются после «гнилой смерти». Один глаз был прикрыт, а второй смотрел из-под густой широкой брови так внимательно и настороженно, что становилось неуютно.

Эрнольву Одноглазому досталось место рядом со старшим (и единственным) сыном Бьяртмара конунга, Ульвхедином ярлом. Тому куда больше подошло бы имя Бьернхедин: он был рослым, широкоплечим, не в пример собственному отцу, с красивыми русыми волосами и бородой. Кроме того, Ульвхедин ярл слыл неглупым человеком и хорошим собеседником. И славу эту немедленно подтвердил, почти сразу же заговорив о том, что больше всего занимало гостя.

– Я понимаю, все вы только рады избавиться от Ингирид, но ведь ты приехал не только из-за нее? – начал он. – Мы живем в оживленном месте, мимо усадьбы чуть не каждый день проходят торговые корабли. А все торговцы – болтливые люди. Говорят, нашему родичу Торбранду конунгу не повезло у квиттингских берегов?

– Да, пожалуй, – несколько рассеянно отозвался Эрнольв.

Он не отрываясь смотрел на рыжего квитта, который с самого начала пира обменивался с Ингирид многозначительными взглядами. Квитт был молод, но вид имел самоуверенный и даже дерзкий, как раз ей под стать. Девчонка старательно притворялась, что не замечает нахала, но Эрнольв слишком хорошо ее знал, чтобы обмануться. Рыжий квитт со множеством длинных кос, связанных сзади в хвост, очень и очень занимал дочь конунга.

Впрочем, не меньше незнакомец занимал и самого Эрнольва. Вчера вечером, едва услыхав первые слова, произнесенные с быстрым квиттинским выговором, он внутренне вздрогнул. Квитт! Сын того самого племени! Мало ли что могло привести его к Островному проливу? Но Эрнольв почему-то взволновался и рассматривал рыжего с внутренним трепетом, как подросток рассматривает девушку, первой поразившую его воображение.

– Но не настолько же вы пострадали, чтобы есть глазами всякого квитта, какой тебе попадется! – усмехнулся Ульвхедин ярл, перехватив его взгляд. – Правда, что какое-то морское чудовище разбило двадцать пять ваших кораблей?

– Шестнадцать, – поправил Эрнольв, оторвавшись наконец от квитта. Что толку разглядывать? Имя он узнал еще вчера – Вигмар сын Хроара. А бергбур из Дымной горы сказал: Эггбранд сын Кольбьерна. Не тот. А впрочем… Может, он хоть что-то знает? Может, он из тех же мест?

– И насколько я знаю моего родича Торбранда, он не сможет проглотить такую обиду, – продолжал Ульвхедин ярл. – Прости мою неучтивость, может быть, я слишком рано заговорил о таких важных вещах. Но что-то мне подсказывает, что ты не собираешься у нас зимовать.

– Ты во всем прав, ярл, – отозвался Эрнольв. – Торбранд конунг поклялся не знать покоя, пока не рассчитается с квиттами за все. Но больше он не хочет испытывать удачу на море. Как ты думаешь: твой отец не откажется пропустить наше войско через ваши земли?

– Наши земли! – Ульвхедин ярл усмехнулся со скрытой горечью. – Знаешь, один купец из слэттов сказал недавно: раудов теперь стоит называть трэнгами – «живущими в тесноте». Многие у нас были бы рады, если бы кабан Золотая Щетина забежал и подальше на юг… Или чтобы Тюр закинул его обратно не так далеко…

– Но ведь кабан может пробежаться и еще раз… – начал Эрнольв, но Ульвхедин ярл вдруг схватил его за руку:

– Тише! Посмотри-ка!

– О Бальдвиг, я вижу, ты приобрел немалые сокровища, пока мы с тобой не виделись! – раздался в гриднице в это время скрипучий голос Бьяртмара конунга. – Какое красивое золотое обручье ты носишь!

– Да, пожалуй, оно неплохо смотрится, – не горделиво, а скорее кисло отозвался Бальдвиг. Потянувшись за мясом, он случайно приоткрыл взорам золотое обручье немалого веса и хорошей работы под задравшимся рукавом. Одно из тех двух, что Вигмар когда-то снял с заячьих лап.

Рауды обернулись. Здесь, как и везде, любили блеск сокровищ – пусть и воображаемых.

– Где же ты взял такое богатство? – расспрашивал Бьяртмар, перестав жевать и перегнувшись через подлокотники поближе к Бальдвигу.

– Мне подарил его Вигмар. – Бальдвиг кивнул в сторону своего квиттинского друга. – А он достал его из кургана.

– Из кургана? – Полный любопытства Бьяртмар потер коленки одна об другую, а Вигмар чуть не завыл от тоскливого предчувствия: придется рассказывать заново всю сагу о Старом Олене. – Должно быть, это был богатый курган?

– Если кто-то скажет тебе, конунг, что в этом кургане слои земли перемежались со слоями золота… – начал Вигмар, чувствуя на себе сотню горящих взглядов и понимая, что отвечать придется. Рауды застыли с приоткрытыми ртами, и Вигмар решительно закончил: – То не верь ему!

– А правда, что у вас в Медном Лесу есть золото? – спросил кто-то из ярлов Бьяртмара.

– Да, целые ручьи, в которых вместо простых камней лежат золотые самородки? – подхватило еще несколько голосов.

– Если там и есть золото, то лишь в таких местах, где его добывают сварт-альвы, – твердо ответил Вигмар, стремясь скорее покончить с глупым разговором. – А людям приходится довольствоваться железом.

– Это хорошо… Очень хорошо для нашего дела, Эрнольв ярл, – сказал тем временем Ульвхедин, наблюдая за отцом и его собеседниками. – Это очень хорошо, что ему показали это обручье. В нашем конунге очень полезно будить жадность и зависть. Именно эти два чувства еще в ранней юности делали его крайне отважным.

Эрнольву эти слова показались неприятны: он никогда не смог бы сказать такого о собственном отце, даже если бы это было правдой.

– Так вот что я тебе скажу, Эрнольв, – негромко заговорил Ульвхедин, повернувшись и заглянув в единственный глаз своего собеседника. – Если таким обручьем… или чем-нибудь вроде того Бьяртмара конунга поманит сам Торбранд конунг… То наш старый кабан может забежать очень далеко!

Гости были уже сыты и пьяны, но пиво продолжали разносить; пир утратил всякий порядок, уже никто никого не слушал, на одном конце стола ссорились, на другом целовались, и все делалось с пьяным шумом и воодушевлением.

Весь вечер Вигмар, не скрываясь, наблюдал за йомфру Ингирид. Она обходила его взглядом с тем подчеркнутым безразличием, которое говорит о скрытом пристальном внимании и слегка нечистой совести. Вигмар забавлялся. Удовольствие чуть портили только взгляды фьялльского урода, настороженно наблюдавшего за ним и Ингирид. Впервые заметив, Вигмар сразу подумал, что между этими двумя что-то есть. Светлая Фрейя, да уж не влюблен ли в девчонку этот одноглазый тролль? «Если у фьяллей все мужчины такие, то неудивительно, что бедная девушка толкается под дверями мужских покоев, выискивая хоть кого-нибудь попригляднее! – весело подумал Вигмар. – В таком случае и я сойду!»

Но вскоре йомфру Ингирид наскучило сидеть среди женщин. За ней это водилось и раньше: еще в Пологом Холме девушка предпочитала проводить время не в девичьей, а в гриднице среди хирдманов. «Бабская болтовня», по собственному выражению, ее раздражала, а в рукоделии и хозяйстве она понимала мало.

Ингирид прохаживалась между столами, рассматривая гостей, развлекаясь пьяной болтовней и выходками и постепенно подходя все ближе к тому месту, где сидел Вигмар. Сообразив, что надменными взглядами наглого квитта не проймешь, она решила действовать иначе. Тем более что и ей самой так было гораздо интереснее.

– Да ты, оказывается, великий герой! – с ядовитым восхищением произнесла девушка, когда Вигмар соизволил наконец ее заметить. – Даже какого-то мертвеца одолел. Он, должно быть, отчаянно бился, защищая свои сокровища?

– Ты права как никогда, о Фрейя весла леса опоры шлема! – почтительно ответил Вигмар.

На миг Ингирид растерялась, не поняв кеннинга; но тут же лицо прояснилось: она просто выкинула загадку из головы. Она пришла не столько слушать, сколько говорить.

– Ну, еще бы! – В Вигмара метнули новый вызывающий взгляд. – Ты же великий славный воин, и сам Сигурд Убийца Фафнира перед тобой котенок! Наверное, на Квиттинге ты уже победил всех, кого мог, и теперь пришел к нам искать новых побед!

Вигмар покосился на девушку, даже не потрудившись скрыть усмешки. Его забавляла вызывающая заносчивость и желание походить на взрослую умную женщину. Между тем за попытками показать, какое он, квиттинский наглец, ничтожество перед дочерью конунга, просвечивало тщательно скрываемое любопытство. Вигмар достаточно знал женщин, чтобы не ломать голову, гадая, с чего бы она к нему привязалась.

Поэтому он просто взял Ингирид за руку, подтянул к себе и посадил на скамью. Девушка сопротивлялась, но больше для вида: высвободив руку, она надменно выпрямилась, но осталась сидеть на месте.

– Послушай, рябина застежек, если ты пришла сюда просить меня помолчать об утреннем… – доверительно начал Вигмар. Ингирид вскинула руку, ее губы сложились для негодующего «нет», но квитт не сделал остановки, и она промолчала. – То напрасно: я и так не из болтливых.

– Вот как! А я думала, что все квитты – болтуны! – язвительно вставила Ингирид. – Разве нет? Почему же вас так прозвали?

– А если ты пришла просто для того, чтобы меня позлить, – продолжал Вигмар, пропустив выпад мимо ушей, и на этот раз гордая дочь конунга уже не пыталась возразить, – то опять-таки напрасно трудилась. Мне не пятнадцать зим, а на десять больше, и я успел повидать довольно всякого, чтобы не переживать из-за болтовни любопытной девчонки, какого бы высокого рода она ни была.

– Так ты и правда берсерк? – быстро спросила Ингирид, не обидевшись на «болтовню любопытной девчонки». Она уже поняла, что напускной надменностью и колкостями его не пронять, и даже отчасти смирилась с тем, что ее намерения так быстро разгадали.

– Нет, – спокойно ответил Вигмар. – Никакой я не берсерк.

Задорно блестящие глаза Ингирид вдруг напомнили Рагну-Гейду. И сейчас почему-то мысль о ней принесла не боль, а отраду: в чужом доме повеяло чем-то родным, как будто приоткрылся тот кусочек родины, который он принес в своем сердце. В памяти ожил тот осенний пир трехлетней давности, где хозяин рассаживал гостей по жребию, и ему выпало сидеть с шестнадцатилетней Рагной-Гейдой. Вигмар тогда впервые признал, что и у этих Стролингов есть кое-что хорошее. Вернее, кое-кто. Никакой другой пир не показался ему таким приятным и таким коротким. С того все и началось: если он видел Рагну-Гейду, то день становился светлее; если она слышала где-то его голос, то оборачивалась и бросала ему лукавую и загадочную улыбку, словно у них есть общая тайна. А потом…

– Но все же для этого места ты недостаточно знатен! – голосок Ингирид вырвал его из воспоминаний. – Днем здесь сидела я. Какие еще подвиги ты совершил, чтобы занять мое место?

– Какие? Так, безделицу, – Вигмар махнул рукой. Возвращаться от Рагны-Гейды к Ингирид оказалось так неприятно, что захотелось уйти отсюда и попросту лечь спать. Может, приснится…

– Расскажи, расскажи! – потребовал сам Бьяртмар конунг. Вигмар обернулся: конунг раудов, оказывется, уже довольно давно наблюдал за ними, обгладывая гусиную ножку. – Почему же ты ушел из своих родных мест, если там столько золота?

«И этому нужно золото!» – с оттенком печали о глупости человеческого рода подумал Вигмар. Хорошо, что у него был достойный ответ. Равнодушно глядя через полутемную гридницу прямо в близоруко сощуренные глаза Бьяртмара, он произнес, с полузабытым удовольствием чувствуя устремленное на него внимание притихших гостей:

Гридница притихла. Виса была очень хороша, а рауды еще не настолько опьянели, чтобы ее не оценить. Да и что Вигмару оставалось, кроме как сочинять висы? Складывая строчки и строфы, он стремился зачаровать, связать свою боль и вывести ее наружу. Это удавалось – не зря драгоценный дар поэзии подарил богам и людям сам всемогущий Отец Колдовства.

– Да он еще и скальд! – протянул Бьяртмар. – С хендингами, правда, плохо, но зато сколько силы!

Конунг старался говорить с преувеличенным восхищением, чтобы превратить похвалу в насмешку, но в последнем не преуспел: виса и в самом деле была довольно хороша. Чтобы над ней смеяться, следовало сначала сказать другую. Получше.

И опять Вигмар вспомнил, что это уже с ним бывало. Уже случалось произносить стихи и с торжеством сознавать, что противникам нечем ответить. И ждать с тревожной и сладкой надеждой, глазами вызывать на поединок ее – Рагну-Гейду. Которой больше нет.

– Если он и дерется так хорошо, как складывает стихи, то он один стоит троих! – одобрительно и даже с притворной завистью сказал конунг Бальдвигу. – Или даже пятерых! – расщедрившись, добавил он.

Бальдвиг наклонил голову в знак согласия. А Вигмар незаметно нашарил под рубахой золотой амулет. «В нем руны победы!» – в самое ухо шепнул ему голос Рагны-Гейды, сладкий и мучительный разом. Но что ему победа над раудскими болтунами? Ему требовалась победа над собственной злой судьбой, а до нее было еще очень далеко.

Рагна-Гейда второй раз в жизни попала на большой тинг Острого мыса и уже жалела, что решилась на эту поездку. После всех событий начала осени ей было бы слишком страшно оставаться дома одной, но и средство от одиночества оказалось не лучшим. Дорога к побережью, потом плавание вдоль всего западного берега с севера на юг не развлекли, а только измучили ее, а обилие народа в Долине Тинга – потрясло и утомило. Привыкшей к относительному безлюдью Квиттингского Севера Рагне-Гейде казалось, что на Остром мысу собрались все квитты, сколько их ни есть, и не верилось, что хоть кто-то на всем полуострове остался дома.

Единственными знакомыми здесь поначалу были Ингстейн хевдинг и его дружина. В первый же их вечер на Остром мысу Ингстейн хевдинг посвятил Кольбьерна в свой замысел: выдать Рагну-Гейду за кого-нибудь из знатных людей Квиттингского Юга или побережий.

– Но ведь… – начал было Кольбьерн.

– У меня не отшибло память, я все помню про сговор с Сигурдом… или Атли, как его там? Но, по-моему, вы получили не слишком доброе знамение, вам не кажется? Когда на сговоре льется кровь, да еще и кровь ближайшей родни, это не обещает ничего хорошего.

– Но ведь…

– Я помню, что Вигмар сын Хроара не родня Атли. – Ингстейн решительно пресекал любые попытки возразить. – Но всякая смерть знаменует, что затеяно не слишком счастливое дело. Поэтому вам лучше это бросить. Если Атли возмутится, положитесь на меня. А обзавестись сильной родней в других частях страны будет очень полезно. Вы помните, что если фьялли все-таки пойдут на Квиттинг, то первыми на их пути окажемся мы? Вот тут нам очень не повредит родство с Лейрингами, с Адильсом из усадьбы Железный Пирог, с Брюньольвом Бузинным, даже с Фрейвидом или Хельги хевдингом… Нет, у Хельги, помнится, сын еще слишком молод, а у Фрейвида и вовсе только дочь… Если бы дочь была у меня самого, я непременно устроил бы такой брак. Но у меня нет ни дочери, ни другой молодой родственницы. А моим сыновьям восемь и десять лет, с ними даже обручить дочь никто не захочет – рановато. Но разве мы с вами не все равно что родня? Разве не служил мне твой сын и не будут служить другие? Твои предки, Кольбьерн сын Гудбранда, ждут от тебя такого мудрого решения.

Ингстейн сын Серквира, подвижный и настойчивый человек лет сорока, умел убеждать. Его светлые, с легким налетом рыжины волосы, одного цвета с бородой, всегда стояли дыбом над высоким залысым лбом, а в трех или четырех резких продольных морщинах хранились ответы на все вопросы и выходы из всех затруднений. Прямой нос так решительно устремлялся вперед, как будто искал, в какую бы битву броситься. При этом Ингстейн хевдинг был по-настоящему умен и не тратил сил зря, но зато не жалел их на настоящее дело.

– Ваша дочь – красавица! – убеждал он Кольбьерна и Арнхильд, бросая на саму Рагну-Гейду значительные взгляды. – Будь вы чуть познатнее, вы могли бы выдать ее хоть за молодого Вильмунда конунга… Ха! Вот уж кому не приходится искать невест! Так и везут со всех сторон! Но для Лейрингов вы очень даже подходящая родня. Я сам поговорю с ними.

Тем же вечером Ингстейн хевдинг и Кольбьерн побывали у Лейрингов. Глава рода, Гримкель Черная Борода, не дал твердого ответа, а его мать, фру Йорунн, подробно и дотошно расспрашивая о приданом Рагны-Гейды, не изъявляла большого желания породниться. На другой день все снова встретились на пиру у Брюньольва Бузинного, и Рагна-Гейда впервые увидела Аслака Облако, которого ей предлагали в женихи. Аслак оказался шумным, самодовольным бахвалом, таким же крикливым и неумным, как и прочие Лейринги. В его голубых глазах, не замутненных размышлениями, отражалось такое полное, такое неоспоримое чувство собственного превосходства, что предполагаемой невесте было противно на него смотреть.

Впрочем, девушка не надеялась, что ей теперь понравится хоть кто-нибудь. Ее мыслями безраздельно владел только один человек – Вигмар сын Хроара. «Он умер, умер!» – твердила она сама себе, и каждое слово казалось гвоздем, вгоняемым в живую душу. Никакие усилия рассудка не могли заставить ее признать Вигмара умершим. Он был живым. Его рыжие косы виделись в пламени любого очага, ей слышался его голос, как будто он стоял где-то за плечом…

– Опомнись, Тюрвинд! Да такого приданого не видали от самых Веков Асов! – долетали до нее возмущенные голоса Кольбьерна и Арнхильд. – Может, еще попросите меч Грам и Сигурдов шлем Страшило в придачу?

– Мы дали столько, когда выдавали мою дочь Даллу за конунга! – упорствовала фру Йорунн, неглупая, но неучтивая и упрямая старуха. Рагна-Гейда уже понимала, что ей не бывать невесткой Йорунн, и не могла этому огорчаться.

– Но то за конунга! А твой родич Аслак пока еще…

– Зато ваш род не хуже и не беднее нашего! Говорят, вы раскопали у себя на севере целый курган, где слой земли перемежался со слоем золота! Что вам стоит…

Молва сильно преувеличила богатства Стролингов, добытые из кургана, но слухи о вздорной жадности Лейрингов оказались верны. Стролинги ушли в свою землянку, так ни о чем не договорившись. Ингстейн хевдинг всю дорогу бранился.

– Они не мудрецы, но хитрости им не занимать! – приговаривал он. – Да возьмут их всех великаны! Знают, чем пахнет война, и не хотят связываться с Севером! Или, скорее, прослышали, что Фрейвид Огниво разорвал помолвку своей дочери и она опять свободна. Хотят сосватать ее! Да, вот что! Фрейвид со своими людьми приехал сегодня. Я у него уже был. У него ведь тоже есть сын.

– А ты же говорил, что нет? – напомнил Хальм.

– Я про него забыл, потому что он побочный.

– А раз так, то и нечего вспоминать! – досадливо отрезала Арнхильд. – Побочных нам не надо!

– Подумай! Фрейвид Огниво – один из самых могущественных людей на Квиттинге! Под его властью все западное побережье, а это как раз та сторона, откуда на нас пойдут фьялли! Иметь его своим родичем совсем не плохо! Законных сыновей у него нет, так что побочного он рано или поздно узаконит!

Но Стролинги не хотели и слушать, видя в подобном браке одно бесчестье и себе, и дочери. Раздосадованный Ингстейн не сдержался и плюнул под ноги.

– Спесь никого не доводит до добра! – с негодованием бросил он. – Из одной спеси Лейринги отказываются от вас, а вы от сына Фрейвида! А когда фьялли пойдут на нас и нам понадобится собирать войско – тогда будет поздно мириться!

– Я не хочу, чтобы мою дочь предлагали всем подряд, будто паршивую козу! – раздраженно ответила фру Арнхильд. Ей, у себя на Севере привыкшей к положению лучшей, пренебрежение южной знати причиняло много тайных страданий. – Лучше ей уехать домой, как приехала! Зато никто не посмеет сказать, что Стролинги дешево себя ценят!

Саму Рагну-Гейду уже никто не спрашивал. Но она, несомненно, предпочла бы уехать домой, как приехала, безо всяких новых сговоров.

– Я, Кольбьерн сын Гудбранда из усадьбы Оленья Роща, что на Квиттингском Севере, перед людьми и богами объявляю! – громко и отчетливо говорил Кольбьерн, стоя на средней ступени Престола Закона и высоко подняв правую руку с краснеющей на ладони жертвенной кровью. – Я объявляю, что Вигмар Лисица, сын Хроара Безногого из усадьбы Серый Кабан, беззаконно напал на моего сына Эггбранда и нанес ему рану копьем в грудь, от которой тот умер. Я требую, чтобы за это Вигмар сын Хроара был объявлен вне закона по всей земле квиттов, чтобы никто не смел давать ему приют, помогать пищей и одеждой, указывать путь или предоставлять еще какую-либо помощь. Свидетелями убийства я называю Ингстейна сына Серквира, Логмунда сына Торверка, Вальгарда сына Ульвхалля…

Кольбьерн долго перечислял свидетелей, но Рагна-Гейда не слушала. Главное было сказано. Нет сомнения, едва отец произнесет последнее слово, весь тинг дружно ударит мечами о щиты. Во всей Долине Тинга нет ни единого человека, который пожелал бы заступиться за никому не ведомого Вигмара Лисицу. До последнего мгновения Рагна-Гейда таила в душе нелепую надежду на какое-то чудо, которое помешает обвинению и объявлению вне закона, на какое угодно, хотя бы на то, что у всех родичей внезапно отобьет память и Вигмар сохранит простое, самое естественное человеческое право – право остаться в живых, право свободно ходить по родной земле, пользоваться дружбой и гостеприимством людей. Но ничего этого больше не будет. Его больше нет…

Прошло то время, когда Рагна-Гейда бесплодно пыталась ненавидеть Вигмара. Все произошедшее оставило ощущение огромной потери и глубокого горя – а вот ненависти не было. Гибель Эггбранда представлялась ей делом какой-то слепой стихии, внешней силы, как если бы Вигмар и Эггбранд вдвоем попали в морскую бурю и Вигмар выплыл, а Эггбранд утонул. Разве чья-то злая воля породила эту глупую вражду? Разве Вигмар хотел убить брата своей любимой? Сама судьба вмешалась и не дала быть счастливой; сама судьба пожелала наградить муками совести, сознанием своей преступности. Эти переживания все более отдаляли ее от родичей; обхождение Рагны-Гейды с родными не изменилось, но как будто невидимая стена разделила родных, и по эту сторону стены с ней был только один человек – Вигмар. Даже три великанши-норны оказались не в силах отнять любовь. Даже если сам Вигмар возненавидит ее, когда узнает о смерти своего отца, сгоревшего в доме… Нет, Рагна-Гейда не могла вообразить Вигмара ненавидящим ее. Эту любовь или это безумие они делили ровно пополам.

Гром оружия обрушился на голову Рагны-Гейды, словно каменная лавина; она вздрогнула и опомнилась. Свершилось; Кольбьерн спускался с Престола Закона. Он добился своего: его кровный враг изгнан из мира живых и никто не спросит ответа с того, кто его убьет. Рагна-Гейда опустила глаза, боясь встретиться взглядом с кем-нибудь из родни. Она твердо знала: из одного места на земле Вигмар сын Хроара никогда не будет изгнан. Из ее сердца.

Утром после пира Бальдвиг Окольничий и Оддульв Весенняя Шкура сели разбирать свою тяжбу. Сам Бьяртмар конунг пожелал присутствовать при этом, и давние противники встретились снова в гриднице, где на полу еще валялись плохо выметенные объедки вчерашнего пира, а из углов и с мокрых пятен на дощатых помостах пахло не слишком-то приятно. «Гостей надо поить пивом и брагой в меру! – мысленно посоветовал Вигмар Бьяртмару конунгу. – Безграничное радушие порождает неблагодарность: гости загадят тебе весь дом».

Узнать Оддульва было нетрудно. Крупный мужчина, когда-то статный и, должно быть, сильный, но теперь выглядевший болезненно и не слишком грозно, расположился на лучшем месте возле очага. Красивое, с прямым носом лицо покрывали морщины, которые казались преждевременными и оттого производили еще более жалкое впечатление. Пышные длинные волосы и борода Оддульва поседели, лишь на подбородке сохранилось несколько запоздалых темных прядей.

– Я благословляю богов, благодарю Одина, Фрейра и Ньерда, что привели тебя, Бальдвиг сын Свартхедина, невредимым и в срок! – заговорил Оддульв и зашевелился на скамье, словно хотел подвинуться поближе, но почему-то остался на месте. Голос его, как и внешность, отражал и прежнее величие, и нынешний упадок: он то звучал гордо и уверенно, а то в нем прорывалось надтреснутое старческое дребезжание. – Я разболелся и едва смог приехать на тинг. Я уже боялся, что ты задержишься и мы не встретимся. А это было бы так прискорбно! Я всем сердцем желаю прекращения нашей злосчастной распри!

«Лукавит!» – сразу подумал Вигмар. Если соперники при свидетелях назначают встречу на тинге, а один из них не является, его и считают проигравшим. Зародившееся было чувство недоверчивой жалости к Оддульву сразу угасло. Нет, не так прост этот немощный старец, и не зря умный Бальдвиг признает его грозным противником. Однако и деньги за спорную землю он стал предлагать не зря. Больным не притворяется, а кроме него, как видно, возглавить Дьярвингов некому.

Обменявшись любезными, но не слишком искренними приветствиями, Оддульв и Бальдвиг принялись наконец за разбор тяжбы. Каждого окружали родичи, помнящие больше поколений предков, чем сама великанша Хюндла с целым котлом знаменитого пива памяти, всевозможные знакомцы, привезенные в качестве свидетелей. Возле Оддульва сидела его жена, фру Уннгерд, – высокая женщина со строгим лицом, красоты которого не смогли спрятать даже морщины. С первого же взгляда открывалось неуловимое сходство с самим Оддульвом: должно быть, тридцать совместно прожитых лет сроднили супругов и научили смотреть на жизнь одними глазами. А по обрывочным словам, которыми они обменивались, легко было заметить, что муж и жена понимают друг друга с полуслова.

На концах длинных скамей и на полу расселись хирдманы. Вигмар устроился возле самых дверей и слушал речи одним ухом, то думая о своем, то стараясь отвлечься чужой беседой.

– Ты забыл, Оддульв! – долетали голоса. – Когда Торхалла выходила замуж за Торгейра, было условлено, что, если у них не будет детей или если эти дети умрут, не достигнув совершеннолетия, двор Кремнистый Родник достанется Халлю сыну Флоси, тому, что с побережья. И тому уговору были свидетелями Торд с Выдрьего Омута, Торир с Двух Ручьев…

Вигмару вспоминался отец. Подобные речи о тяжбах, условиях свадеб, праве на наследство велись в его доме нередко – к Хроару Безногому, слывшему знатоком законов, люди приезжали за советом издалека. Уж Хроар-то быстро разобрался бы, в чем неведомый Халль с побережья прав или виноват перед родичами столь же неведомого Торгейра, мужа Торхаллы. Но сейчас Вигмар думал о другом. Как наяву, в его памяти звучали слова: «Запомни, Вигмар сын Хроара! Если твои стихи доведут тебя до беды, я не стану вмешиваться! Род не должен отвечать за глупости одного, которые во вред всем. И если ты натворишь что-нибудь такое, что обесчестит нас, – я откажусь от тебя и выбирайся сам, как знаешь!»

Тогда, после памятного пира у Стролингов, Вигмара больно задели эти слова. Мог ли он знать, какое облегчение они принесут ему однажды? Как бы он жил, как бы смел дышать сейчас, зная, что немощному отцу придется отвечать за его дела перед разгневанными, слепыми и глухими от ярости Стролингами? Но им не придется требовать ответа от Хроара Безногого. Старик сдержит слово – крепость его воли намного превосходит крепость обездвиженного тела. Он откажется от сына, объявив его вне закона внутри рода, как чуть позже его объявят вне закона по всему племени. Но в этом отречении будет благо: отныне Вигмар знал, что он один на свете и отвечает только за себя. И тень его поступков, добрых или дурных, не падет ни на чью чужую голову. Для человека, несущего на плечах режущую тяжесть кровной мести, это и есть наивысшее счастье.

– Но ведь еще на позапрошлом тинге было объявлено, что Хрут Косой отпущен на волю, – долетали до Вигмара обрывки ответной речи, которую держал теперь один из Дьярвингов, тот самый, что носил прозвище Бочка. Его квитт отличал по объемистому брюху, а все остальные Дьярвинги, низкорослые, коренастые и русобородые, были на одно лицо. – Он стал свободным, а значит, что и виру за него надо было платить как за свободного. А твой родич Гилли предложил всего двенадцать эйриров, как за раба!

– Но Гилли не был на том тинге! – возмущенно крикнул Старкад, как будто и в неявке родича на тинг тоже были виноваты Дьярвинги.

– Но ведь за управителя Гилли, за Торкеля Беспалого, тоже было предложено двенадцать эйриров, – поспешно вмешался Бальдвиг, чтобы не дать спору отклониться в сторону. – Твои родичи, Гуннар, почему-то сочли его рабом, а он рабом не был никогда. И потом еще…

Вигмар поднял руку ко рту и стиснул челюсти, подавляя зевок. В чужом месте он плохо спал и не высыпался. Да, мало ему случалось знавать тяжб, запутанных так давно и безнадежно, объединенными усилиями десятков людей, мужчин и женщин, богатых и бедных. Прямо как в древнем кличе по поводу сбора ополчения: «тэн о трелль» – «свободные и рабы».

Из женских покоев выскользнула знакомая фигура йомфру Ингирид, наряженная в новое платье: ярко-синее с двумя красными полосами на подоле. На груди ее звенели серебряными цепями те самые застежки из приданого кюны Мальвейг, которые Эрнольв привез Бьяртмару. Йомфру Ульврун тоже не отказалась бы заполучить их, но Бьяртмар предпочел отдать украшение младшей дочери: в ней было обаяние новизны, а кроме того, его забавляла досада старшей.

Заметив конунгову дочь, Вигмар перестал зевать: ее появление обещало что-нибудь забавное. Ингирид устроилась возле почетного сиденья, занятого Бьяртмаром конунгом, и сидела поначалу смирно, время от времени бросая на Вигмара загадочные взгляды.

– И вот на этом месте наш корабль безнадежно сел на мель, – сказал Бальдвиг, обернувшись к Бьяртмару конунгу. – И если ты, конунг, не поможешь нам сдвинуться, тут мы и встретим Затмение Богов.

Старый хитрец, похоже, успел задремать за время долгого разбора, поскольку до высоты его почетного сиденья долетали лишь обрывки речей, смешанные с дымом очага. Услышав слова Бальдвига, он сильно вздрогнул, выпрямился и глупо заморгал. Но отчего-то Вигмар решил, что конунг притворяется. Да, это не Метельный Великан.

– А если ты, конунг, увидишь истинную правду в этой длинной саге, я буду спокоен за будущее своего рода, – продолжал Бальдвиг, голосом выделяя слова «истинную правду» и явно подразумевая правду свою собственную. – И тогда лишние сокровища станут мне ни к чему. И я спокойно смогу подарить некую золотую вещь, известную тебе, одному хорошему, мудрому человеку, который, надеюсь, навсегда останется в дружбе со мной. И пусть богиня Вар слышит мои слова!

Бальдвиг поднял глаза к небу, словно желая обменяться взглядом с Хранящей Клятвы, а левая рука его скользнула по запястью правой. Оддульв раскрыл рот, Дьярвинги онемели от такой прямоты, но – увы – ни у одного из них не было при себе столь же прекрасного золотого обручья, чтобы бросить его на неустойчивые весы конунговой благосклонности.

Вигмар усмехнулся про себя. «О тролли и турсы, теперь придется подарить ему обручье! – бранился Бальдвиг вечером после пира, на котором конунг так некстати обратил внимание на его украшение. – А то ведь обидится, и тогда все – заказывай поминальный камень». – «Зато тогда он решит тяжбу в твою пользу!» – старался подбодрить его Вигмар. «Ха! – отвечал мало утешенный Бальдвиг. – Да это обручье стоит половину той земли! А если еще вычесть все виры… Впрочем, они уже превысили стоимость того дрянного хутора. Его и усадьбойто не назовешь». – «А как же честь?» – подзадорил Вигмар, чтобы его друг не посчитал последние годы потраченными зря. Но Бальдвиг в ответ лишь вздохнул.

– Мне думается, конунг, что в словах Бальдвига оч-чень много правды! – неожиданно подала голос Ингирид. Изумленные мужчины обернулись, а девушка продолжала, стараясь сохранять важную невозмутимость, сквозь которую пробивалось шальное ликование. – Ты сам знаешь, что племени раудов приносят вести чужеземцы. И на разбор этой тяжбы боги послали чужеземца. Ведь Вигмар сын Хроара – чужеземец, не так ли? И он – не простой человек. Он славный воин, одолевший мертвого оборотня. Даже я, дочь могущественного конунга, была бы рада видеть его в своей дружине. Он по доброй воле пристал к дружине Бальдвига и стал его человеком – значит, боги хотят показать правоту Бальдвига. Не так ли?

Девчонка забавлялась как умела и этим очень походила на своего родителя. Когда она наконец умолкла, некоторое время было очень тихо: Дьярвинги не находили слов, чтобы опровергнуть неожиданное и остроумное заявление.

– Ну, если уж на тяжбах можно говорить девчонкам, то и я не смолчу! – рявкнул вдруг Ульвхедин ярл.

Никто не заметил его появления, но старший сын Бьяртмара, похоже, простоял на пороге достаточно, чтобы услышать речь Ингирид. Его лицо было полно тихого бешенства. Взгляды Оддульва и Уннгерд, брошенные на него, ясно говорили о том, что они-то, как люди разумные и состоятельные, заранее заручились поддержкой Ульвхедина ярла. Глупые, не догадались попросить помощи у его младшей сестры!

– У нас, слава Ньерду, не один чужеземный гость! – продолжал Ульвхедин, метнув короткий уничижительный взгляд на Ингирид и свирепый – на Бьяртмара. И славный конунг поежился: от всей фигуры наследника исходила такая мощь, что дрогнул бы и камень. – К нам прибыл чужеземец и с другой стороны – Эрнольв сын Хравна! И он предлагает нам от имени Торбранда конунга очень неплохое дело! Наши люди не торговались бы и не убивали родичей друг у друга, если бы земли хватало на всех! Если бы все наше принадлежало нам! Наша земля – на юге! Хватит вам торговаться, будто купцам на летнем торгу Эльвенэса! Если вам нужна земля – так возьмитесь за оружие и достаньте себе земли!

Все в гриднице молчали, потрясенные этой речью не меньше, чем предыдущей. И только Бьяртмар конунг ответил сразу.

– Ты, Ульвхедин ярл, сказал слишком много! – проскрипел он со своего почетного сиденья, и его лицо, нарочито глуповатое, сразу стало жестким, даже морщины будто бы подтянулись. – Но не маловато ли ты подумал перед этим? Такие дела не решаются одним махом! Чтобы распороть брюхо этому дракону, мало вырыть одну яму!

– Эту яму уже давно роют другие! – непримиримо ответил Ульвхедин, глядя в глаза отцу. Сейчас он напоминал быка, вздумавшего бодать туман. – Торбранд конунг собирает войско всю осень. В середине зимы он начнет поход, и если мы не присоединимся к нему вовремя, мы не получим ничего! И наши люди всю жизнь будут вспарывать животы друг другу изза чахлого клочка земли размером с бычью шкуру! Я намерен на этом тинге позвать с собой тех, кто не побоится добыть себе богатства мечом, а не перечнем родичей! И вы присоединяйтесь, – добавил он, бросив взгляд на Дьярвингов и на Бальдвига. – Вам это нужнее всех!

С этими словами Ульвхедин ярл вышел. Оставшиеся слушали, как затихают его тяжелые быстрые шаги, и неуверенно переглядывались.

– Сейчас мы не будем выносить никакого решения, – мудро заметил Бьяртмар конунг. – Нужно будет спросить совета у людей… и у богов, если уж люди не придумают ничего хорошего!