Глава 6

– Йомфру! Проснись!

Сильные руки резко встряхнули Ингвильду за плечи, потом еще и еще раз. Не успев опомниться, она подалась вперед, рывком приподнялась, уцепилась за что-то, ничего не видя широко раскрытыми глазами. В девичьей было почти темно, по стенам плясали огромные жуткие тени от слабого света плошки с жиром, стоявшей на сундуке. Над Ингвильдой склонился Оддбранд, возле его плеча виднелось испуганное лицо Бломмы. Фру Ботхильд и другие женщины, ночевавшие в этом покое, столпились вокруг лежанки. Заспанные лица с испугом и недоумением смотрели на Ингвильду. Оддбранд был серьезен, но тоже встревожен.

Со вздохом облегчения Ингвильда села, не выпуская руки Оддбранда. Все это только сон, слава добрым дисам!

– Что это было, девушка? – спросил Оддбранд. – Ты орала так, будто тебя мары* душат!

– Йомфру так кричала! Мы все проснулись! Наверное, хозяин тоже услышал! Он так чутко спит! – бормотали женщины.

– Уж не заболела ли ты? – спросила фру Ботхильда, хозяйская невестка. Два младших сына старого Адильса уже были отосланы конунгом в море, и их жены ночевали в девичьей.

– Я… Мне приснилось… – переводя дыхание, с трудом выговорила Ингвильда. Сердце колотилось так сильно, что ей было страшно, как бы оно не оторвалось. – Мне приснился плохой сон… Ничего-ничего, не бойтесь.

Женщины переглядывались. В усадьбе Железный Пирог все знали, что дочь Фрейвида – ясновидящая. Фру Торхалла, вторая невестка Адильса хёльда, с особенным вниманием прислушивалась к каждому слову Ингвильды, выискивая скрытые пророчества. И уж конечно, дурной сон ясновидящей всему дому грозит бедами!

– Ты все-таки расскажи, что тебе приснилось, – попросила она, косясь на Оддбранда и стыдливо приглаживая непокрытые светлые волосы. – Все-таки на всякий случай… Все-таки когда люди в море…

Доброй женщине казалось, что судьбы мира решаются именно там, где сейчас находится ее муж.

– Йомфру Ингвильда владеет даром только наяву, не во сне! – успокаивал женщин Оддбранд. – Ее сон ничего не значит и не несет никому зла. Ложитесь спать, женщины. Она больше не будет кричать.

– Я больше не буду! – мужественно подтвердила Ингвильда.

Она была уверена, что просто больше не заснет.

– Я сам буду охранять ее сон! – пообещал Оддбранд. Взяв свой меч, лежавший в изголовье его постели на полу, он вынул Ключ из ножен и сел, прислонясь спиной к лежанке Ингвильды. – Мне известны заклятья, отгоняющие дурные сны! – прибавил он. – Больше злобные духи не подойдут ни к йомфру Ингвильде, ни к кому другому. Спите, женщины.

Обитательницы девичьей разошлись по своим скамьям и лежанкам. Ингвильда тоже легла, но пустила Бломму к стенке, а сама устроилась на самом краю, чтобы быть поближе к Оддбранду. Натянув меховое одеяло до самого носа, она даже не пыталась закрыть глаза. Лучше не спать целых пять ночей подряд, чем снова увидеть то, что она увидела! В ее сон опять вторгся тот ужасный великан. Только теперь у нее не было даже спасительной пещерки за можжевеловыми кустами. Во сне она лежала у корней огромной сосны, а над ее головой, за спиной, со всех сторон бушевал великан. С грохотом били по земле огромные ноги, стволы сосен ломались и с оглушительным треском падали, а наверху летала с воем какая-то черная молния, несущая смерть. Весь сон был полон давящим ощущением неизбежной гибели, ею был наполнен сам стылый воздух; тьма и огонь, холод, гром, треск и ужас сжимали сердце и не давали вздохнуть. Даже вспоминая об этом, Ингвильда удивлялась, что ее сердце выдержало такое испытание.

– Далеко еще до утра? – шепнула она Оддбранду.

– Нет, уже близко, – не поворачивая головы, шепотом ответил он. – Ты можешь попробовать опять заснуть. Эта мара не вернется. Я действительно знаю заклятье, отгоняющее дурные сны.

– Это не мара. Это опять был великан.

– Тот самый? – Оддбранд тихо повернулся, чтобы не тревожить засыпающих женщин.

– Я не знаю, но он был такой же страшный. Даже еще страшнее, – шептала ему Ингвильда в самое ухо, и от возможности поделиться с кем-то большим и сильным страх делался меньше и легче. – Он хотел меня растоптать. Я была в каком-то лесу, там были сосны и много кремневых утесов. Похоже на наш Сосновый Лог возле Кремнистого Склона.

Оддбранд помолчал.

– Ведь это не означает ничего плохого? – с надеждой спросила Ингвильда.

– Трудно сказать, – не сразу ответил Оддбранд. – Я думал еще о том, первом твоем сне. Наверное, ты умеешь видеть вещие сны, только не можешь их истолковать.

– Ты думаешь, что этот великан на самом деле, наяву охотится за кем-то? – шепотом ужаснулась Ингвильда.

– Я этого не знаю. Но вспомни – ты уже довольно давно не видела никого из твоих близких. Попробуй позвать свою «новую луну». Может быть, с кем-то из тех, кто тебе дорог, происходит что-то… занимательное.

«Что-то ужасное!» – мысленно поправила его Ингвильда, снова улегшись и глядя в темную кровлю. Она уже не опасалась своего сна, но начала еще больше бояться его причины. Что там сны! Можно покричать во сне, можно даже свалиться от страха с лежанки – не так уж высоко, не смертельно. Но стоит только подумать, что с кем-то это происходило на самом деле… Ингвильда крепко зажмурила глаза и нарочно постаралась получше вспомнить свой сон – и грохот каменных шагов великана, и треск ломаемых сосен, и свой страх. Она хотела досмотреть до конца, узнать, с кем это было и чем кончилось.

Но, как видно, заклятья Оддбранда были сплетены на славу: до утра Ингвильде так и не удалось заснуть. Дурные сны боялись и близко к ней подойти, а других сегодня боги не посылали.

Утром Ингвильда чувствовала себя такой истомленной и разбитой, как будто в самом деле спасалась от великана среди поломанных сосен и разбитых нечеловеческой силой утесов. Она была бледна, под глазами залегли сероватые тени. Есть ей не хотелось, и она долго-долго расчесывала волосы, сидя в девичьей. Давно следовало взяться за шитье или прялку, или встать к ткацкому стану, но у Ингвильды ни к чему не лежала душа. Женщины посматривали на нее с опасливым любопытством, но расспрашивать не смели.

Занятая своими мыслями, Ингвильда не заметила, что в гриднице и в мужских покоях перед полуднем поднялся шум. Туда-сюда забегали хирдманы, протопал, как тот великан, старший сын Адильса Гутхорм Длинный, однажды донесся голос самого Стюрмира конунга. Но Ингвильда не обратила на это внимания: со времени их поселения в усадьбе Железный Пирог Стюрмир конунг целиком предоставил ее заботам хозяек, а сам даже не справлялся о ней, обязав своих людей следить за тем, чтобы она не сбежала.

Через порог девичьей шагнул Оддбранд. Никто не удивился его вторжению: все ее домочадцы давно привыкли, что воспитатель Ингвильды, за которого здесь все принимали Оддбранда, проводит около нее большую часть всякого дня и ночью спит не в мужском покое, а на полу возле ее лежанки. Ингвильда повернула голову на звук его шагов и сразу поняла: что-то случилось. Полусонные обычно глаза Оддбранда сейчас были раскрыты и возбужденно блестели, как у змеи, завидевшей добычу.

– Скорее, йомфру, одевайся! – воскликнул он, схватив ее за руку и подняв со скамьи. – Ты не зря видела свой сон! Корабли твоего отца идут по фьорду!

Женщины в покое дружно охнули, а Ингвильда от внезапного испуга и растерянности не нашла слов для ответа. Ей казалось, что она ждет отца целую вечность – даже отрезанная Стюрмиром прядь волос у нее на виске снова стала отрастать. Она привыкла к своему ожиданию и уже не думала, что оно когда-нибудь кончится. Первоначальный ее страх притупился, она жила здесь в каком-то полусне, чувствуя себя всеми забытой и никому не нужной.

И вот Фрейвид хёвдинг приехал! Это известие было как удар грома, и хотя для нее оно могло оказаться спасительным, Ингвильда скорее испугалась, чем обрадовалась возвращению отца. Теперь все изменится, что-то неминуемо произойдет. Сумеет Фрейвид хёвдинг оправдаться перед конунгом или нет, новый взлет ее ждет или окончательное падение – все это решится в ближайшее время, еще до вечера!

– Оденься получше – сам конунг требует тебя! Он желает, чтобы ты вместе с ним шла встречать Фрейвида хёвдинга! Конунг хочет, чтобы твой отец сразу увидел тебя живой! – тараторила возле нее фру Ботхильд.

Тут же в дверь постучали: присланные за дочерью Фрейвида хирдманы торопили. Опомнившись, она бросилась надевать нарядное платье, запуталась в дорогих цепочках, застежках и обручьях, которых отец надарил ей после сговора, непослушными пальцами разбирала их, роняла одно и хватала другое, в то время как фру Торхалла пыталась заколоть ей застежку на груди, но, конечно, у нее ничего не выходило. Фру Ботхильд в это время, стоя у Ингвильды за спиной, старалась надеть на нее пояс, но полы платья ложились неправильно, и вид у Ингвильды, в перепутанных золотых цепочках и скособоченном платье, был самый что ни есть торжественный! Даже Оддбранд ухмыльнулся, глядя на эту красоту, но сама Ингвильда ничего не замечала. Ей не верилось, что через какие-то мгновения она увидит своего отца, которого привыкла считать чуть ли не обитателем Валхаллы*.

– Ну что, хорошо? – волнуясь, словно девочка, которую впервые выпускают к гостям на большом пиру, спросила она наконец, встав перед Оддбрандом.

Тот окинул ее невозмутимым взглядом и так же невозмутимо одобрил:

– Все отлично! Ты прекрасна, как невеста. Не считая того, что у тебя застежки от разных пар.

Ингвильда схватилась за грудь и ахнула. В последний момент приколов застежку от нужной пары, завернувшись в теплый плащ, вместе с Оддбрандом и обеими хозяйками она вышла во двор. Стюрмир конунг уже был там с Адильсом хёльдом, его родичами и прочими своими людьми. Увидев Ингвильду, Стюрмир некоторое время разглядывал ее, а потом сказал:

– Ты хорошо одета, йомфру.

Это были чуть ли не первые слова, с которыми конунг обратился к Ингвильде с тех пор, как они поселились у Адильса хёльда. Нарядная Ингвильда, по мысли Стюрмира, должна была воплощать прежнее почетное положение Фрейвида хёвдинга, которого он лишился по вине своего предательства.

Ингвильда перевела дух, а потом подумала, что от ее одежды сейчас вряд ли что-то зависит.

Когда Стюрмир конунг со всеми приближенными вышел на берег фьорда, корабли Квиттингского Запада уже выбирали свободное место для стоянки. И в первом из них Ингвильда сразу узнала «Огненного Волка», лучший корабль отца. Фрейвид хёвдинг очень гордился им; на штевне возвышалась позолоченная волчья морда, а шерсть на загривке волка была вырезана в виде бурных языков пламени. Это был очень красивый, прочный и быстроходный лангскип, несущий целых тридцать скамей для гребцов и способный поднять до полутораста человек. Даже сейчас Ингвильда, видя этот корабль, с гордостью думала о могуществе и богатстве своего отца.

Стюрмир конунг с неудовольствием сжал губы: эти знаки мощи Фрейвида были ему неприятны. Тинг Западного побережья избрал Фрейвида Огниво своим хёвдингом, и только сам Квиттингский Запад может отнять у него это звание. А пока Фрейвид им владеет, все Западное побережье повернет свое оружие туда, куда укажет его вождь.

А оружия этого было немало. Двадцать шесть больших и малых кораблей пришли вместе с Фрейвидом к Острому мысу. Даже вздумай Фрейвид с оружием в руках сражаться против собственного конунга, его надежды на победу были бы сейчас не так уж малы. «Огненный Волк» уже выполз носом на песок, в горловине фьорда еще виднелись входящие корабли, а за ними пестрели в море паруса все новых и новых. Сейчас, пока Стюрмир не получил войска Восточного побережья от Хельги хёвдинга и обещанной помощи слэттов, Фрейвид был равен ему по силе. Дойди дело до схватки – кто победит?

Выпрыгнув на песок, Фрейвид хёвдинг отряхнул плащ и направился к пестрой кучке людей, в середине которой видел знакомую фигуру конунга. Ингвильда старалась поймать взгляд отца, но тот смотрел только на Стюрмира и не замечал ее. Следом за ним торопились двое телохранителей и оруженосец с его шлемом и щитом, будто хёвдинг шел на поединок.

– Я ждал, что ты приедешь ко мне быстрее, Фрейвид сын Арнора, – сказал Стюрмир, когда тот подошел и остановился в трех шагах перед ним. – Ведь говорят, кто смел, тот не медлит.

За спиной хёвдинга выстраивались, подходя, его люди: здесь были и знакомые Ингвильде лица из отцовской дружины, и хёльды с побережья. Фрейвид и Стюрмир смотрели друг на друга не слишком дружелюбно: скорее они были похожи на двух враждующих конунгов, которые в разгар войны зачем-то пытаются договориться о мире. Заранее зная, что из этого ничего не выйдет.

– В моей смелости еще не приходилось сомневаться никому, – ответил Фрейвид. – Мне было нелегко собрать для тебя это войско под самым носом у фьяллей. Я передавал тебе через Хёгни Чернику: фьялли слишком близко, чтобы можно было уводить войско в другую сторону. Наверняка Торбранд Тролль уже говорит, что квитты струсили и убежали от него. Ты сомневался в моей дружбе – и я пришел подтвердить тебе ее.

При упоминании фьяллей Стюрмир нахмурился сильнее. И ни о какой покорности, признании вины и голове на коленях Фрейвид, как видно, и не помышлял. Но еще не пришло время давать волю гневу.

– Не стоит говорить о таких важных делах, стоя на берегу, – сказал Стюрмир конунг. – Мы с тобой пойдем в святилище Тюра и там перед священным Волчьим Камнем подтвердим нашу дружбу.

Путь до Тюрсхейма напоминал смотр войска – фьорд был полон кораблей, вдоль берега и в долине пестрели покрытые разноцветными парусами или еловым лапником крыши землянок, в которых разместилось войско Южной Четверти и часть беглецов с Севера, желавшая сражаться вместе с конунгом и отбить у врагов свои земли. Дымили костры, везде расхаживали вооруженные люди. И все провожали глазами конунга и Фрейвида Огниво, старались угадать, чем кончится их встреча. От того, будут они друзьями или врагами, зависит исход этой войны и судьба всей державы квиттов.

С площадки Тюрсхейма поднимался в ясное небо тонкий дымок костра. Стюрмир конунг велел обеим дружинам остаться на берегу, а в святилище позвал только Фрейвида, Гримкеля ярла и Ингвильду.

– Нам не нужны хирдманы, не нужны и иные свидетели, кроме Однорукого Аса! – сказал конунг. – Но я хочу, чтобы твоя дочь была при нашей беседе. Ведь это касается и ее.

Ингвильда прошла в ворота следом за отцом и конунгом, Оддбранд шагнул за ней. Гутхорм Длинный загородил было дорогу, но Оддбранд глянул ему в лицо своими острыми змеиными глазами, и Гутхорм вздрогнул, внезапно ощутив опасность, исходившую от этого человека, который так примелькался в усадьбе за последнее время.

– Ведь конунг взял с собой Гримкеля ярла, – спокойно сказал Оддбранд. – А это два меча против одного. Если конунг и правда не таит зла, то он сам исправил бы эту несправедливость.

Они вошли, и ворота святилища закрылись за ними. На площадке горел небольшой огонек, а возле жертвенника стоял Сиггейр Голос Камня. Конунг и Фрейвид встали по сторонам жертвенника, причем за спиной у конунга оказался тот воротный столб, на котором были искусно вырезаны картины начала мира, а у Фрейвида – столб с изображением Затмения Богов. Заметив это, Ингвильда содрогнулась: такое расположение показалось ей дурной приметой. И почему-то вспомнился сон о буйной ярости великана. Ведь Стюрмир конунг носит прозвище Метельный Великан… И лишь присутствие Оддбранда за спиной придавало ей немного уверенности.

– Здесь, без ушей невежд и при свидетельстве Однорукого Аса, я хочу услышать, друг ли ты мне, Фрейвид сын Арнора! – сурово начал Стюрмир конунг. – Раньше я считал тебя своим верным человеком. Я доверил тебе воспитание моего сына, хотя этой чести добивались и другие знатные люди. У Хельги хёвдинга есть сын, ровесник Вильмунда, который мог бы стать его побратимом и верной опорой на всю жизнь. Но я выбрал тебя и готов был скрепить нашу дружбу родством. А ведь у Хельги хёвдинга тоже есть подросшая дочь!

– Я столько слышу о Хельги хёвдинге, что мне кажется, что и сам он где-то здесь! – стараясь сдержать досаду, сказал Фрейвид. – Однако я не видел во фьорде его кораблей и не вижу поблизости его самого. Как не видел ни единого человека из войска Квиттингского Востока. Ты называешь его своим верным другом – а где были его корабли и воины в то время, когда Север был разгромлен, а я в одиночку сдерживал натиск фьяллей на Западном побережье? Люди говорят, что скоро нам придется не защищать нашу землю, а завоевывать ее заново. Почему же твои друзья стараются помочь тебе меньше, чем те, кого ты назвал врагами?

– Я говорю сейчас не об этом, – медленно наливаясь краской гнева, ответил Стюрмир конунг. В окружении длинных полуседых прядей его лицо казалось особенно красным, и Ингвильде было страшно смотреть на него. – В битву можно идти только с теми, кому доверяешь. Я доверял тебе, но ты воспользовался первым же удобным случаем, чтобы предать меня. Молчи! – воскликнул конунг, видя, что Фрейвид в порыве негодования шагнул вперед с готовым восклицанием на устах. – Я сказал еще не все. Пока я был в земле слэттов, меня пытались убить. Ты скажешь, что тебе об этом ничего неизвестно?

– Да, мне об этом ничего неизвестно! – твердо и уверенно ответил Фрейвид, глядя в потемневшие глаза Стюрмира. – Спроси об этом у других, кому больше моего была выгодна твоя смерть.

– И ты знаешь таких людей? – с презрительным недоверием ответил Стюрмир. – Умри я на самом деле, кто стал бы править Квиттингом? Да, Кубком Конунгов владел бы Вильмунд, мой сын и твой зять! Но он мало способен к управлению державой. Ты научил его владеть оружием и управлять кораблем, он готов биться в первых рядах самой страшной схватки. Но он не готов думать за все племя, и никто не знает этого лучше тебя! Ты стал бы правителем Квиттинга!

– Может быть, и я! – сурово ответил Фрейвид. – А может быть, на Квиттинге еще много лет шла бы война между мною и твоей южной родней! – Фрейвид кивнул на Гримкеля ярла, стоявшего за спиной Стюрмира. Тот возмущенно двинул бровями и на всякий случай схватился за меч. – Ведь у тебя есть и второй сын. По матери он – Лейринг, а Лейринги не из тех, кто упускает свою выгоду! Только норны знают, долго ли удержал бы Вильмунд и власть, и саму жизнь, доведись ему соперничать с ними!

– Ты обвиняешь нас в том, что мы хотели убить конунга? – возмущенно закричал Гримкель ярл, едва дав ему закончить.

– Я не обвиняю вас! Я говорю о том, что обвинить можно не только меня одного! А как снимают несправедливые обвинения, ты знаешь не хуже меня!

– Я не допущу вашего поединка сейчас, когда так близок наш общий враг! – жестко сказал Стюрмир конунг. – Сейчас вам следует не ссориться, а забыть обиды и стать союзниками. Квиттингу нужно войско Западного побережья, то самое, которое ты привел, Фрейвид хёвдинг. Я должен услышать клятву верности от всех твоих людей и от тебя самого.

– Ты получишь ее, – ответил Фрейвид, внешне взявший себя в руки. – Но не прежде, чем я получу назад мою дочь!

Он кивнул на Ингвильду, впервые дав понять, что вообще ее заметил. До сих пор он не удостоил ее даже беглого взгляда, как будто она была ему совсем чужой и безразличной.

– Ты хочешь получить свою дочь? – Стюрмир даже не глянул на Ингвильду, но прищурился, глядя на Фрейвида. – А я как раз думал оставить ее у себя для того, чтобы быть уверенным в прочности твоей клятвы.

– Если ты сомневаешься в прочности моей клятвы, то зачем тебе было нужно разрывать обручение? – с прямым вызовом ответил Фрейвид. – Если бы моя дочь стала женой твоего сына, то ты мог бы верить мне, как самому Престолу Закона.

– К счастью, иногда родню можно выбрать. А мне не слишком нравится тот выбор, который ты сделал раньше.

– О чем ты ведешь речь, конунг?

– Я веду речь о первом обручении твоей дочери. Когда ты обещал ее фьяллю, родичу самого Торбранда Тролля!

При упоминании Хродмара Ингвильда вздрогнула. Ей стало нестерпимо тревожно за всех – и за отца, и за себя, и за Хродмара. Оддбранд незаметно положил руку ей на плечо.

– Тогда обручение не было совершено! – сказал тем временем Фрейвид. – Я обещал скрепить уговор клятвами, но не раньше, чем ко мне приедут его родичи. Вместо этого пришло войско, разорившее мою прибрежную усадьбу.

– Однако с тех пор ты мог помириться с ними! Люди говорят, что ты встречался со своим несостоявшимся зятем и он говорил с тобой от имени Торбранда Тролля.

Фрейвид переменился в лице. Ингвильда чуть не задохнулась: неужели это могло быть правдой? Неужели ее отец встречался с Хродмаром в то время, когда она томилась на озере Фрейра, всеми способами стараясь избегать Вильмунда?

– Кто это говорит? – с негодованием воскликнул Фрейвид и бросил мгновенный ненавидящий взгляд на Гримкеля. – Пусть мне в лицо повторят этот навет! Я могу поклясться на Волчьем Камне, что не виделся с тем человеком, что ни он, ни кто-либо другой не вел со мной бесед от имени Торбранда Тролля! Фьялли – враги мне, как и тебе, конунг. И все, что я хочу, – это биться с ними и прогнать их с моей земли прямо в Нифльхель!

– Тогда я жду твоей клятвы! – Стюрмир показал ему на Волчий Камень.

– Не раньше, чем моя дочь перейдет на мой корабль! – непреклонно ответил Фрейвид.

– Тогда ответь, где мой сын Вильмунд! – воскликнул Стюрмир, заново разъяренный отказом.

– Это тебе лучше знать! Ведь он твой сын! Спроси у твоей жены! Она была с ним очень дружна перед тем, как я уехал с озера Фрейра!

– Ты сам не пускаешь ко мне моего сына! Ты хочешь отдать его фьяллям!

– Если бы твой сын был у меня, я не просил бы вернуть мне дочь! Я требовал бы этого, потому что располагал бы равноценным залогом!

– Равноценным! – закричал Стюрмир в полный голос, уже не заботясь ни о вежливости, ни о приличии. – Как бы не так! Зачем мне нужен этот предатель, который только и ждет, пока я умру, но даже не имеет терпения дождаться! Этот трус, который теперь не смеет показаться мне на глаза! У меня есть другой сын! А у тебя есть ли наследник? Тот, кто отомстит за тебя?

– Я сам сумею отомстить за себя! – рявкнул Фрейвид и снова шагнул вперед, хватаясь за рукоять меча. – У меня здесь три десятка кораблей, и если ты…

Не дослушав, Стюрмир выхватил меч и бросился на Фрейвида. Фрейвид отбил его удар; Ингвильда закричала, сама себя не слыша, спиной прижалась к Оддбранду и на какое-то мгновение помешала ему выхватить меч. Железный звон сшибаемых клинков осыпал ее, как громадные осколки льда.

А Гримкель ярл, в первые мгновения схватки растерявшийся, вдруг тоже выхватил свой меч, бросился к Фрейвиду сзади и одним ударом почти отделил его голову от шеи.

Фрейвид рухнул на землю перед самым подножием Волчьего Камня, и Оддбранд, бросившийся было вперед, когда Гримкель сорвался с места, застыл возле Ингвильды. Вмешиваться стало незачем.

Стюрмир отпрянул, опустив меч, так и оставшийся чистым. Фрейвид лежал лицом вниз, и рыжеватые пряди его волос мокли в огромной луже крови, которая быстро вытекала из разрубленных шейных вен. В прохладном воздухе горячая кровь дымилась, растапливала изморозь и впитывалась в землю. Ветерок шевельнул волосы на затылке Фрейвида. И на другие движения это тело больше не будет способно.

Ингвильда стояла, прижав ладони к лицу, зажимая пальцами рот, но оставив открытыми глаза. У нее было странное, двойственное ощущение: она видела эту страшную картину в первый раз и в то же время вспоминала, как уже виденное. Это было уже с ней. Да, было. Она видела это осенью, в день обручения с Вильмундом.

Страшное горе вдруг пронзило сердце Ингвильды: отец был для нее опорным столбом всего мироздания, и вот он рухнул на ее глазах! Между нею и Фрейвидом не было особой любви, но Ингвильда почитала его и верила, что при нем все в мире будет идти своим чередом. И вот его нет. Половина ее собственного существа с болью и треском отрывалась от нее, потому что без отца мир станет другим и она сама отныне будет другой. Ингвильде не верилось, что это непоправимо, что отец никогда не поднимется и она больше не встретит взгляда его голубых глаз, холодных и уверенных.

Ах, она сама во всем виновата! Если бы она тогда больше верила своим предсказаниям, как бы страшны они ни были, если бы она не побоялась рассказать отцу обо всем, что открыли ей боги, то все могло сложиться иначе! Фрейвид не стал бы заставлять ее обручаться с Вильмундом, и тогда у него не было бы причин провозглашать того конунгом, и Стюрмир не объявил бы его своим врагом и не поднял бы на него оружия здесь, в священном Доме Тюра… Однорукого бога войны, которого никто не зовет миротворцем…

Ингвильда подняла взгляд на Стюрмира конунга. Он выглядел недовольным, но вовсе не был потрясен ни предательским ударом своего родича, ни смертью того, кому только что предлагал мир и дружбу. Так мира ли он хотел, Метельный Великан, топтавший ее во сне и растоптавший наяву?..

Оддбранд встал перед ней и заслонил всех – и убитого, и убийц. Поначалу он не вмешивался, уверенный, что таким людям, как Фрейвид и Стюрмир, пристало самим решать свой спор. А когда оказалось, что Гримкель думает иначе, уже было поздно. Помочь Фрейвиду он не успел, но умереть раньше госпожи, у которой больше нет иной защиты, ему не помешают и все великаны Йотунхейма. Его по-змеиному острый и страшный взгляд не отрывался от Стюрмира и Гримкеля, стоявших над телом Фрейвида. И Оддбранд был уверен, что в случае надобности сумеет отправить в Нифльхель их обоих прежде, чем они доберутся до Ингвильды.

Стюрмир конунг опомнился первым. Ему было неприятно, что разговор в святилище кончился пролитием крови, но он был готов к этому, если другой возможности усмирить мятежного хёвдинга не найдется, и заранее велел Гримкелю ярлу не растеряться и поддержать его.

– Фрейвид Огниво был очень смел и умен, – сказал Стюрмир, как будто говорил на поминальном пиру. – Он только забыл пословицу, что ложь сама дает лжецу по шее.

– А нам не стоит забывать о мести! – поспешно сказал Гримкель ярл и посмотрел на Ингвильду. – У него осталась дочь. Что-то мне не думается, что она нас простит. Она заставит мстить своих детей.

– Я же обещал ее в жены Аслаку Облако, если вы докажете мне вашу верность, – сказал Стюрмир, тоже поглядев на Ингвильду. Ее бледное от ужаса лицо не наводило на мысли о мести. – Она выйдет за него, и ее дети не будут мстить своей же родне.

– Я не хотел бы брать ее в род! – Гримкель беспокойно потряс головой. – Я готов доказывать тебе мою верность, конунг, как ты захочешь. Но эта женщина нам не нужна! Я знаю этих, из Кремнистого Склона. Все они – ведьмы! Это сейчас она такая тихая! А потом опомнится и как-нибудь ночью зарежет Аслака и подожжет всю нашу усадьбу! Хорошо еще, если перед этим не накормит его сердцами их собственных детей !

Стюрмир конунг с презрением покосился на Гримкеля. Напасть сзади на Фрейвида он не побоялся, но струсил перед угрозой женской мести. Впрочем, Гримкель никогда не был храбр. Все эти Лейринги таковы – горазды только кричать, как вороны перед битвой. А как дойдет до честного звона мечей – ищите их на дереве. Потому-то Вильмунд и не был отдан на воспитание в их род – Стюрмир надеялся, что Фрейвид Огниво сумеет передать воспитаннику часть своей твердости. Но увы – властолюбивый хёвдинг предпочел воспитать послушного исполнителя своих замыслов.

– Я вижу, тебе не знать покоя, пока она жива, – обронил Стюрмир.

Гримкель опять потряс головой. Фрейвид так подчеркнуто выставлял законную дочь своим единственным ребенком, что о существовании еще троих его детей не вспомнил даже Гримкель, неоднократно видевший и Хёрдис, и Асольва, и Хара. В его глазах Ингвильда была последней, но очень опасной проблемой, оставшейся от Фрейвида Огниво.

– Не пачкайте ваше оружие еще раз, – сказал вдруг Сиггейр. С самого начала он впервые напомнил о себе, и конунг с ярлом повернулись к нему. – Не берите на себя еще одного убийства. Перед людьми ты можешь объяснять это как хочешь, конунг, но Однорукого Аса ты не обманешь – это было убийство. И убийство в доме бога. Конечно, Тюрсхейм – не роща Бальдра, где вражда запрещена, но Однорукому это не понравится. Ты послал Фрейвида в палаты Одина, но можешь искупить свою вину перед Тюром, если отдашь девушку ему.

– Ты хочешь, чтобы я принес его дочь в жертву Тюру? – переспросил Стюрмир.

Сиггейр кивнул, и конунг задумался. На его памяти не случалось человеческих жертвоприношений, к тому же дочь Фрейвида была молода, хороша собой и унаследовала огромное состояние. Он мог бы отдать ее кому-то из верных людей или даже взять побочной женой, вместе со всем имуществом убитого хёвдинга. Но Стюрмир встретил ее взгляд и переменил решение. Из древности дошло немало страшных саг о том, как женщина мстила убийцам родичей, даже если сама была связана с убийцами замужеством и детьми. А эта молчаливая красотка как раз из тех, кто способен повторить все подвиги Сигне и Гудрун! Нет уж, ночной покой тоже чего-то стоит. А ее богатства и так не уйдут.

Оддбранд тоже не терял времени.

– Сейчас не время плакать и взывать к богам! – жестко сказал он, склонившись к уху Ингвильды и крепко сжимая свободной рукой ее плечо. Он видел, что девушка еще не опомнилась от потрясения, и хотел направить ее волю в нужное русло. – Твой отец убит, и у тебя нет иных защитников, кроме меня, а меня не хватит надолго. У тебя остался один только Хродмар сын Кари. Ты должна увидеть его. Прямо сейчас! Ты сможешь это сделать!

С трудом понимая, чего он от нее хочет, Ингвильда повернулась и слабо покачала головой. Сейчас она не могла ничего!

– Ты сможешь! – требовательно и злобно прошипел Оддбранд, и змеиный взгляд его обычно спокойных глаз пронзил Ингвильду насквозь. – Сможешь! Куда ты денешься – ведь у тебя больше нет никого в целом мире! Тебе никто больше не поможет! Или он – или смерть! Зови его, ну! Вспомни о нем, думай о нем! Быстрее, ярче! Вспомни все самое-самое! Так нужно!

Взгляд его жег Ингвильду, как близко поднесенный к глазам стальной клинок, угрожающий гибелью. Чтобы не видеть этого, она закрыла глаза, и мысли ее сами собой свернули туда, куда толкал ее Оддбранд, – к Хродмару.

Ей вспомнилось предыдущее видение, когда Хродмар явился ей среди дружины фьяллей и раудов в Трехрогом фьорде. Она вспомнила серые холодные волны и инеистый камень с черным отпечатком ладони. Но это все было очень далеко и не могло помочь ей спрятаться от той страшной беды, которая сейчас нависала над ее головой, как тяжелая и пронзительно-холодная тень великана. Тогда Ингвильда попыталась вспомнить живого Хродмара – такого, каким она его знала. Ах, как давно это было – больше полугода назад! Тогда только миновала Середина Лета, а теперь уже давно осталась позади Середина Зимы, и влажный ветерок с запахом оттаявшей земли несет весть о скором начале весны и Празднике Дис…

Хродмар, такой, с каким она прощалась на берегу возле стоячего камня; его глаза, глядящие на нее с любовью и тоской, с предчувствием долгой разлуки. Ведь она знала, знала еще тогда, что они встретятся нескоро. «Я не ясновидящий и не знаю, когда мы теперь увидимся, – сказал он тогда. – Но я знаю: даже если это будет через год, через два года, я буду любить тебя так же сильно, как сейчас».

В сердце Ингвильды вспыхнуло чувство, пережитое тогда, в мгновения их прощания, – чувство, что Хродмар ей ближе всех на свете, дороже отца и брата, что расстаться с ним так же невозможно, как потерять часть себя самой. И сильный поток невидимого ветра заструился где-то рядом, словно хотел пробиться к ней и еще не мог. Такой ветер она ощущала, когда видела корабль Стюрмира, только тогда он был холодным.

А какая-то часть ее души оставалась на площадке Тюрсхейма перед Волчьим Камнем, где на холодной земле стыла кровь ее отца. И эта часть истошно кричала, что нужно торопиться, что у нее слишком мало времени. Но для того, что Ингвильда пыталась сделать, требовались покой и сосредоточенность.

Она снова вспоминала, как сидела рядом с Хродмаром возле землянки фьяллей на той отмели, где он впервые увидел свет после долгой болезни. Как радовалась тогда, что он выжил… Как удивилась поначалу, увидев жизнь и чувство в его глазах, заново открывшихся на той страшной личине, в которую превратилось его лицо… Могла ли она подумать, пока он болел, что это жуткое существо, покрытое гнойными язвами, не помнящее себя и родных от горячечных страданий, станет ее судьбой, ее любовью, ее жизнью.

Словно ныряя к самому дну моря, Ингвильда вспомнила, как она увидела Хродмара в первый раз. Тогда «Тюлень» только подошел к отмели, Модольв и Геллир, в ту пору еще зрячий и почти здоровый, подняли ее на корабль, а на кормовом настиле лежал молодой фьялль с длинными светлыми волосами и покрасневшим, мокрым от пота лицом, с закрытыми глазами…

Погрузившись в прошлое, Ингвильда перестала осознавать настоящее, забыла, зачем ей нужны эти усилия, но вдруг изумилась тому, что оказалось на самом дне воспоминаний. Это был не Хродмар! Тот, кто лежал тогда на корме «Тюленя», на чьей ладони она впервые разглядела красную сыпь – страшную печать «гнилой смерти», – казался совсем иным человеком. У него было другое лицо. Даже тогда оно было красиво. «Он был самым красивым парнем во Фьялленланде!» – звучали в ушах горестные жалобы Модольва.

У Ингвильды перехватило дыхание: она как будто только сейчас узнала настоящего Хродмара. Того Хродмара, которого знала его мать, знали родичи, соседи, товарищи по дружине и которого только она, будущая жена, не видела никогда! Но теперь она вспомнила! Теперь она знала его таким, каким сам он знал себя. Ингвильде казалось, что она прикоснулась к его духу, к его внутренней памяти о себе, и расстояние между ними исчезло. Она смотрела на него его же глазами, и они были рядом.

– Не подходи, конунг! – издалека, как сквозь сон, донесся до нее глухой и резкий голос, которого она сейчас не узнавала. – Я вижу дорогу!

Сильные руки обняли ее, наверху прянул резкий железный свист, как во сне, когда великан рубил мечом лес над ее головой. В сером тумане, застлавшем взор, мелькнул яркий огненный росчерк, нарисовавший руну «эваз» – руну движения и колдовского путешествия между мирами.

Вздрогнув, Ингвильда хотела открыть глаза, но вдруг почувствовала, что стремительно проваливается неведомо куда. От ужаса она зажмурилась крепче и прижалась к кому-то, кто был рядом с ней, не зная, кто это и куда их несет. Под ногами не было земли, не было ничего. Это не было похоже на падение с высоты – вокруг них не ощущалось даже ветра и воздуха. Просто Ничто, то самое, которое страшнее самого страха.

А потом мир вокруг резко содрогнулся – мир снова был. Ингвильду охватил холод, навалилась тяжесть воздуха и собственного тела, и по сравнению с прежним Ничем это показалось тяжело. Она катилась по земле, твердые камни впивались ей в бока, снег обжигал холодом лицо и руки. Голова кружилась так, что невозможно было понять, наверху эта голова или внизу. Наконец все успокоилось, движение погасло. Ингвильда стала медленно приходить в себя.

Когда она очнулась, все было точно так же – кажется, она провела без сознания всего несколько мгновений. Что-то твердое и холодное упиралось ей в спину. Ингвильда с трудом подняла веки, но белизна снега так остро резанула по глазам, что она поспешно вскинула руку к лицу, стараясь защититься. Но раз есть снег, значит, она жива и находится не нигде, а где-то.

– Йомфру, ты жива? – услышала она хриплый голос.

Это Оддбранд.

Значит, они вместе провалились неведомо куда.

– Ингвильда!

Ингвильда попыталась приподнять голову. Руки Оддбранда подняли ее и посадили. Медленно, как прозревший слепец, она подняла веки.

Перед ней был извилистый морской берег, похожий на хорошо ей знакомое Западное побережье. Море с мелкой ледяной крошкой в серых волнах накатывалось на смерзшийся песок, чуть выше виднелись еловые корни и рыжие метелки можжевельника. На самом дальнем уступе берега темнело пятно стоячего валуна. Ингвильда почему-то подумала, что это младший «смотрельный камень». А где же старший?

А к чему она прислоняется спиной, как не к нему! Где один, там и второй… Вот только где они?

– Очнулась? – спросил Оддбранд. Придерживая ее одной рукой за плечо, он сидел прямо на земле перед Ингвильдой и с тревогой смотрел ей в лицо. Сам он выглядел очень усталым, как будто не спал пять ночей, острый блеск его глаз погас. – Я уже думал, что тебе это стоило жизни… Я знал, что у тебя мало сил, но в этом было наше единственное спасение, поверь мне. Ты ничего не слышала, я думаю, но колдун потребовал тебя в жертву Тюру, и конунг согласился.

– Что? – потерянно выговорила Ингвильда.

С трудом подняв тяжелую непослушную руку, она прикоснулась ко лбу, словно хотела убедиться, что у нее есть и рука, и лоб. Собственное тело казалось Ингвильде очень легким и каким-то чужим, ее била дрожь, с которой не было сил справиться. Слова Оддбранда достигали слуха и там запутывались, не добравшись до сознания.

– Где мы?

– Не знаю, – честно ответил Оддбранд. – Не хочу тебя пугать, йомфру, но нужно быть готовой ко всему. Это зависит от тебя, потому что я только вел коня, а дорогу выбирала ты. Мы можем оказаться где угодно. В любом из миров.

«Вел коня…» «Коня», то есть руну «эваз», имя которой означает «лошадь». Ингвильде вспомнилась руна Движения, начертанная на сером тумане видения чьим-то быстрым огненным росчерком. Руна вырвала их из святилища Тюрсхейм и перенесла на этот зимний берег, так похожий на тот, к которому она привыкла. И все же… Никто не поручится, что это действительно Квиттингский Запад, а не другое место, очень похожее на него. У Оддбранда не было возможности как следует подготовить свою спасительную ворожбу, и успех их опасного шага зависел от того, насколько она, Ингвильда, сумела сосредоточить свои мысли на цели. А целью ее был Хродмар…

– Но это не похоже ни на Асгард*, ни на Нифльхель. – Ингвильда попыталась улыбнуться, но голос ее звучал жалобно. – И… что-то я не вижу здесь… Хродмара…

– Миров не девять! – с мягкой грустью, странной для этой жесткого и независимого человека, сказал Оддбранд. – Их гораздо больше, и иные из них так похожи на наш, что не сразу отличишь. А мой Ключ подходит ко всем мирам, сотворенным нашими богами.

– Разве их много? – Ингвильда соображала с большим трудом и не могла разобраться в этих темных словах.

– Конечно. Ко времени смерти Имира в мире было уже полным-полно других великанов. И из тела каждого боги могли сделать такой же мир, как наш, ничуть не хуже. И не одна великанша дарила Локи свою любовь и рожала ему детей, чтобы они потом принимали у себя умерших, как Хель.

– Нам не нужно других миров. – Ингвильда хмурилась, недоумевая, почему Оддбранд говорит ей совсем не о том. – Объясни мне толком. Мы были в Тюрсхейме, да? Мне это не приснилось?

Оддбранд кивнул.

– А теперь мы не в Тюрсхейме. Мы где-то на берегу моря, возле какой-то пары «смотрельных камней». Это совсем не то место. Я его не знаю, это, должно быть, очень далеко от Тюрсхейма и от Острого мыса. Как мы сюда попали?

– Послушай, я объясню тебе, если ты поймешь. А может, и не поймешь. – Оддбранд пристально заглянул в глаза Ингвильде. – Тебе дорого дался проход в мои ворота. Но слушай. Мой Ключ не зря носит такое имя. – Оддбранд показал Ингвильде свой меч, на клинке которого изморозь начертила ту самую руну «эваз». – Он может открыть ворота в то место, которое ты видишь, даже если оно очень далеко. Мой меч тоже ясновидящий, можно так сказать. Но ему нужен ясновидящий хозяин. Тот, кто сможет разглядеть верную дорогу, попадет туда мгновенно, как бы это ни было далеко. Главное – видеть дорогу. Я владею этим мечом, но ему скучно со мной – я не умею видеть. Зато умеешь ты. Ты смогла найти Хродмара, и Ключ открыл нам дорогу к нему. То есть должен был открыть. Но я не знаю, насколько хватило твоих сил. Если твой дар далекого зрения что-то напутал, Ключ мог забросить нас куда угодно. Ведь обладать волшебным даром мало – надо еще уметь его применять. А тебя никто не учил. Но не надо бояться. Будем надеяться, что ты любишь своего Хродмара достаточно сильно и твое сердце указало Ключу верную дорогу.

Ингвильда слушала и не верила, что все это говорится о ней самой. Ей вспомнилось ощущение полета не в пустоте, а там, где нет даже пустоты, и снова стало так страшно, что она вцепилась пальцами в промерзшую землю с остатками прошлогодней травы.

– Но это же не другой мир, – неуверенно, скорее потому, что ей так хотелось, сказала она. – Я сижу возле «смотрельного камня». Здесь все как на нашем побережье!

– Эх, йомфру! – усмехнулся Оддбранд так ласково и грустно, как, казалось, он вовсе не должен уметь. – Именно такие «смотрельные камни» и стоят по берегам морей во всех мирах, сотворенных нашими богами. Они и есть ворота. Недаром мы оказались возле одного из них. Возле старшего камня, указывающего цель. Это значит, что наш переход удался. Ну, хватит сидеть, замерзнешь.

Оддбранд встал, быстро стряхнул с одежды снег и сухие травинки, убрал Ключ в ножны и поднял Ингвильду. Она с трудом устояла на ногах, чувствуя себя такой слабой, как будто месяц лежала в жару без памяти и только теперь возвращается к жизни. Оддбранд поддержал ее.

– «Смотрельные камни» во всех мирах стоят возле жилья, – сказал он. – Пойдем, йомфру. В первом же доме мы узнаем, в свой ли мир попали. А может быть… Может быть, этот мир так похож на наш, что в нем есть и свой Хродмар сын Кари. Точь-в-точь похожий на твоего.

Ингвильда посмотрела на него, не зная, обидеться ли ей. Другой Хродмар? А может, рядом с ним будет другая Ингвильда, тоже точь-в-точь похожая на нее?

– А если нет? – спросила Ингвильда. – А если это все же не наш мир?

Оддбранд повел плечами, как часто делал прежде.

– Тогда подождем, пока ты окрепнешь, и попробуем еще раз. Ведь мы сами остались теми же самыми, верно? А это самое главное. Кто знает себя, тот всегда найдет свою дорогу.

– Как видно, здешняя округа дает Стюрмиру конунгу не меньше пяти кораблей! – приговаривал Кольбейн ярл, слушая рассказы о многочисленности и богатстве окрестных усадеб.

– Шесть, я спрашивал у людей, – уточнил Модольв Золотая Пряжка.

– Вот, а я что говорю! – оживленно продолжал Кольбейн ярл. – Конунг, почему мы только прошлым летом догадались пойти на квиттов? Я сам себе завидую, когда думаю о добыче! Сколько мы уже взяли, а сколько еще нас ждет! И квитты совсем не сопротивляются! Должно быть, Стюрмир убежал прятаться в горы. Мы так дойдем до самого Острого мыса, не попробовав хорошей битвы!

– Ну, отважный человек всегда найдет себе хорошую битву! – пробормотал Альвор Светлобровый, недолюбливавший Кольбейна ярла за неумеренную и часто неумную отвагу.

– До Острого мыса еще не меньше четырех переходов, – отозвался Торбранд конунг. – И мне думается, что они будут самыми трудными. Стюрмир сопротивляется меньше, чем я ожидал, но когда-нибудь и он перестанет пятиться. Мне думается, что он отступает, собирая войско для решающей битвы. Он ведь любит наносить только один удар.

– Он наверняка ждет войско с Востока или даже от слэттов! – добавил Хродмар.

Кольбейн ярл с неудовольствием покосился на него. Хродмар, по его мнению, был слишком молод, чтобы перебивать прославленных воинов.

А Торбранд конунг согласно кивнул.

– Так скорее бы Стюрмир решился, – проворчал Кольбейн ярл, надеясь все-таки оставить последнее слово за собой. – Мне не терпится поглядеть, что хорошего есть в усадьбах на Остром мысу. А здесь нашему войску слишком тесно.

Вопреки ожиданиям Кольбейна ярла, Хродмар не стал возражать. Не было в войске фьяллей человека, который больше него стремился бы к Острому мысу. А усадьба Можжевельник, хоть и считалась одной из самых крупных на Западном побережье, для большого войска была тесна, так что дружины хёвдингов и ярлов разместились по соседству.

Возле Можжевельника Торбранда конунга ожидала первая большая битва. Поверив словам квиттов, в один голос твердивших, что Фрейвид хёвдинг собрал здесь войско и по приказу Стюрмира увел его к Острому мысу, Торбранд надеялся взять полупустую усадьбу без боя. Но Вальгаут Кукушка, смелый и расторопный человек, оказался дома со всей своей дружиной и выдержал жестокий бой. Торбранд конунг вошел в ворота Можжевельника только на третий день. Сам Вальгаут хёльд к тому времени уже умирал от тяжелой раны в груди и был без памяти. Его люди остались без предводителя и скоро сдались, зная, что ждать помощи неоткуда. От них Торбранд узнал важные новости – далеко не все жители Западного побережья поверили в обещанную милость Стюрмира конунга и пошли с Фрейвидом на Острый мыс.

– Это очень хорошо! – обрадованно говорил Торбранд, в честь победы немало выпивший за ужином. – Пусть квитты сами разбивают свою силу на куски! Вот и еще один отвалился! Мы перебьем их по частям! Потерял уздечку – не сыщешь и лошадки!

Войско фьяллей уже готовилось не сегодня-завтра двигаться дальше и ждало только вестей от дозорного отряда. Ревнуя к успехам Хродмара, в дозор на сей раз пошел Асвальд сын Кольбейна. Хирдманы скучали в переполненной усадьбе и стремились дальше.

Когда в воротах показался высокий мужчина с девушкой на руках, его заметили все. По одежде, по тонким косичкам за ушами, по оружию в нем сразу признали квитта. Но он шел спокойно, как к себе домой, будто и не видя на дворе толпы вооруженных захватчиков. Вытаращив глаза от такой наглости, фьялли переводили изумленные взгляды с его лица на тело у него на руках. Это была красивая девушка, в нарядной богатой одежде, а глаза ее были закрыты, как будто она спала. Все это было похоже на видение, на какое-то волшебное предание о заколдованной спящей красавице. А если это все-таки не видение, если эта девушка – дочь какого-то знатного квиттингского рода, то что могло заставить ее искать пристанища у конунга фьяллей?

– Эй! – первым опомнился любопытный Снеколль Китовое Ребро. – Вы кто такие? Вас что, морем принесло?

– Не кричи, – со спокойной властностью посоветовал ему квитт. – Не беспокой йомфру. Она совершила такой подвиг, какой тебе не по плечу. Лучше скажи мне: чья это дружина?

– Это дружина Торбранда сына Тородда, конунга фьяллей! – гордо ответил Снеколль. – И всякий квитт, если он не сумасшедший, должен бежать отсюда со всех ног!

– Я сумасшедший! – успокоил его пришелец. – Где здесь женские покои?

– Вон там! – ответил ошарашенный Снеколль.

Такое поведение даже его сбило с толку. Фьялли толпились вокруг них, но близко не подходили, подозревая колдовство.

– Там остался хоть кто-то из женщин? – спросил квитт по дороге к девичьей.

– Да сколько угодно… – оживленно начал Снеколль, напав на знакомый предмет, но тут же сам себя перебил: – И все-таки – кто ты такой?

Незнакомец вошел в девичью, уверенно прошел между изумленными обитательницами и положил девушку на самую лучшую лежанку. Здесь было довольно много женщин: всех своих домочадцев Вальгаут Кукушка заранее отослал в горы, но на опустевшее место пришло немало беженцев, оставшихся без крыши над головой, и теперь они делили кров с фьяллями, потому что деваться им было некуда. Как птичья стая, женщины вспорхнули по сторонам и снова сели. В дверях одно из-за другого лезли лица хирдманов – каждому было любопытно, что это все значит и чем кончится.

– Скажи-ка мне, дуб секиры! – Квитт повернулся к Снеколлю, как будто только теперь мог уделить ему немного внимания. – Среди приближенных Торбранда Тр… Торбранда конунга должен быть один человек – Хродмар ярл, сын Кари из усадьбы Бьёрндален. Где он?

– Он здесь, – недоуменно ответил Снеколль. – Откуда ты его знаешь? Зачем он тебе?

– Найди его и передай, что здесь та девушка, которую он очень хочет видеть, – спокойно ответил сумасшедший квитт. – Дочь Фрейвида Огниво.

– Дочь Фрейвида! – воскликнул Снеколль и впился глазами в лицо лежащей девушки.

Она так и не пошевелилась. Длинные ресницы закрытых глаз резко чернели на бледном лице, и девушка казалась истомленной, как после долгой тяжелой болезни.

– Так ее все-таки не принесли в жертву? – с горячим любопытством продолжал Снеколль. – Как же она спаслась? Или вы передумали? Как же вы так быстро добрались сюда от Стоячих Камней, когда мы забрали всех ваших лошадей? Да и тех затоптал великан!

Снеколль было засмеялся, но тут же бросился вон из девичьей. Удивительная и восхитительная новость бурлила в нем, как горячие бешеные ключи Эльденланда – Огненной Страны. Вот Хродмар удивится! А как он обрадуется! Ведь он столько месяцев гонялся за ней!

– Хродмар ярл! Хродмар! – ликующе закричал Снеколль, ворвавшись в гридницу, где Хродмар сидел возле Торбранда.

– Чего тебе?

– Прости, что я мешаю твоей беседе со знатными и мудрыми людьми! – с нарочитой учтивостью заговорил Снеколль, а смех бурлил в нем, как каша в закрытом котле, и даже пар тонкими струйками вырывался из ушей. Глядя на него, и Хродмар, и даже Торбранд конунг заранее начали улыбаться. – Но там пришла одна женщина, всадница волка… Она и приехала на волке, забодай меня Небесные Козлы, если это неправда! Женщина, которую ты давно хотел видеть! Та самая ведьма, дочь Фрейвида!

– Дочь Фрейвида! – Хродмар вскочил на ноги. – Хёрдис?

– На свете так много женщин – не моей бедной голове запомнить все их имена! Она лежит в девичьей. Ее притащил какой-то квитт и велел найти тебя! Он такой наглец! Можно подумать, что он в одиночку захватил эту усадьбу и теперь распоряжается!

Не слушая его, Хродмар бросился к двери. Он не знал, что тут можно подумать, и бежал, как не бегал даже от великана. Теперь-то он помнил, что у Фрейвида две дочери! И обеих он очень, очень хотел видеть! Одна из них осветила его жизнь, другая не раз пыталась ее сломать, а Хродмар был не из тех, кто забывает добро или зло. Лежит в девичьей! Второпях он даже не спросил о самом главном – живая ли она… Отбросив все сомнения и вопросы, Хродмар мчался по просторному дому, раскидывая встречных и чудом не прошибая стены, как берсерк. Еще мгновение – и все будет ясно.

В девичьей гудела толпа народа, хирдманы и женщины толпились вокруг лежанки и разглядывали кого-то. А Хродмар остановился на пороге, как будто выдохся и не имел сил сделать последние шаги. Она или не она? Еще одного разочарования ему не пережить – у всяких человеческих сил есть предел.

Возле изголовья лежанки он увидел высокого квитта, и это лицо показалось Хродмару смутно знакомым, напомнило Прибрежный Дом. Квитт тоже заметил Хродмара и подтолкнул ближайшую женщину. Толпа рассыпалась, как будто только ждала знака.

Не чувствуя под ногами пола, Хродмар шагнул к лежанке. Это была она, Ингвильда. И именно поэтому он не верил своим глазам. Она казалась видением, ожившей мечтой. Вот так, должно быть, Сигурд Убийца Дракона, преодолев огненную стену, взошел на вершину горы и увидел на ложе спящую валькирию, одетую в боевой доспех. Хродмар столько раз видел Ингвильду в своих мечтах, столько раз представлял себе их новую встречу, что ее внезапное, ни на что не похожее появление наяву изумило его. Ингвильда уже казалась ему плодом собственного тоскующего воображения, и он скорее удивился, что она существует на самом деле.

Хродмар оперся коленями на приступку лежанки, не сводя глаз с лица Ингвильды. Она не видела его, глаза были закрыты, лицо бледно, а дыхание едва слышно. И Хродмару вдруг стало страшно. Она жива? Откроет ли она глаза, увидит ли его? Узнает ли? Он взял ее руку, и рука была холодна. На кончиках пальцев оказались следы земли, и только сейчас Хродмар поверил, что это не видение.

– Она живая? – спросил он неведомо у кого, и голос его дрогнул.

– Да, – ответил квитт, и его голос показался Хродмару чудовищно равнодушным. – Но с ней дело плохо, Хродмар ярл. Она потеряла слишком много сил. Ее продуло самым холодным ветром, какой только есть в мирах и между мирами.

Не выпуская руки Ингвильды, Хродмар наконец поднял глаза на квитта.

– Как вы сюда попали? – растерянно спрашивал Хродмар, пытаясь припомнить имя этого человека. – Что случилось? Фенрир меня пожри…

– Я думаю, было бы хорошо, если бы ты, Хродмар ярл, вышел отсюда и выгнал всех твоих доблестных воинов, – ответил квитт. – Пусть женщины займутся госпожой, и еще хорошо бы найти какую-нибудь умелую знахарку. А я расскажу тебе обо всем, что ты хочешь знать. У меня много занятных новостей. Но в другом месте. Этой девушке нужно помочь как можно скорее. Иначе она достанется не Вильмунду, не Аслаку Облако и не тебе, а только одной Гевьюн*.

– Ну что, это та самая ведьма? – с любопытством спросил Снеколль из-за плеча Хродмара.

Услышав рассказ Оддбранда, Торбранд конунг послал за всеми предводителями дружин. Новости стоили того, чтобы собрать людей на ночь глядя. Фрейвид хёвдинг убит, и убит самим Стюрмиром!

– Теперь все войско Западного побережья разбежится! – уверенно доказывал Модольв ярл. – Все западные квитты смотрели на Фрейвида, как овцы на козла, что идет впереди стада! Теперь они остались без хёвдинга и без головы! Они не станут воевать, потому что больше не верят Стюрмиру! Ведь он звал Фрейвида, чтобы помириться, а сам убил его! Все западные квитты назовут это недостойным делом, обманом и предательством! Тут Стюрмир рассудил очень плохо!

– Да, вернее всего, западное войско разбежится! – соглашался с ним и умный Альвор ярл. – Квитты не захотят воевать под стягом конунга, который может когда угодно обратить оружие против своих.

– Но куда они побегут, эти западные квитты? – восклицал Кольбейн ярл. – Они побегут домой! По своим усадьбам! Нам придется возле каждого двора стоять по три дня и терять людей, как здесь! Нужно скорее идти вперед! Нужно занять как можно больше земли, пока квитты не вернулись!

– Подумай, что тогда выйдет! – втолковывал ему Модольв ярл. – Если мы будем наступать, то квитты снова начнут отходить на юг.

– И пусть отступают!

– Мы будем прямо-таки прижимать их к Острому мысу, то есть сами толкнем их назад, в объятия Стюрмира конунга! Западным квиттам не останется ничего другого, кроме как принести Стюрмиру эти самые обеты верности! А он не так глуп, как нам хотелось бы, хотя и носит прозвище Метельный Великан! Он примет их всех! И его войско возрастет на… на сколько, тысячи на две, пожалуй, – сколько тут можно набрать?

– И все это войско будет собрано в один мощный кулак! – подхватил Альвор ярл. – Разве нам это надо? Да пусть они все бегут по домам, а мы будем разбивать их поодиночке! Конечно, так выйдет чуть медленнее, но зато гораздо вернее! Не зря говорят: тот, кто едет тихо, тоже добирается до цели!

– Наш конунг не из тех, кто хочет ездить тихо!

Торбранд конунг слушал горячий спор своих людей, покусывая соломинку и переводя довольный взгляд с одного на другого. Вести этого сумасшедшего квитта можно было истолковать по-разному, но фьяллям они в любом случае пойдут на пользу. Насколько прав был Стюрмир в своем недоверии к Фрейвиду Огниво – неизвестно, но с его смертью другие знатные квитты будут настороже и не один раз подумают, прежде чем доверить конунгу свою судьбу.

– Я рад, что дружина так высоко ценит мою доблесть! – весело сказал Торбранд, когда ярлы воззвали к нему за решением. – Но и мой разум не ставит слишком низко. Не стоит лезть на дерево за птицей, которая сама вот-вот упадет. Мы не станем торопиться и не побежим к Острому мысу, как будто нам больше негде ночевать. Пусть западные квитты вернутся по домам, мы не будем насильно толкать их в объятия Стюрмира, раз уж его любовь им не нравится. Пусть возвращаются по домам. Кто-то наверняка уйдет в глубь страны, к Медному Лесу. Но большого войска, способного остановить нас, квитты не соберут никогда! А ты что скажешь, Хродмар ярл? Ты у нас лучший знаток Медного Леса!

Торбранд конунг с улыбкой огляделся, но Хродмара не нашел. Его просто здесь не было.

В то время как конунг на совете с дружиной решал дальнейшую судьбу всей войны, его доблестный любимец сидел на полу под дверью девичьей, бок о бок с тем самым гостем, которого Снеколль прозвал Сумасшедшим Квиттом и которому подарил чистую рубашку, поскольку у него ничего с собой не было . Они сидели здесь уже полдня. Среди беженцев отыскалась одна рабыня, понимающая в лечении, рослая и сильная женщина средних лет, по имени Хрефна. Уже считая себя пленницей, она спокойно ожидала, пока ее снова продадут, и вдруг молодой фьялленландский ярл, судя по его лицу близко знакомый с самой Хель, вытащил ее из дома, обещал осыпать серебром и отпустить на свободу, если она спасет девушку, которая больна неизвестно чем, но может умереть.

Может умереть! Услышав об этом, Хродмар даже перестал волноваться. Он не чувствовал биения собственного сердца, как будто оно остановилось. До этого он то и дело задавал Оддбранду какие-то вопросы, выспрашивая подробности об Ингвильде и ее жизни за это время, но тут же забывал ответы и спрашивал снова.

– Уймись, Хродмар ярл! – наконец сказал ему Оддбранд. – Все это неважно. Если она выживет, то все расскажет сама. А если не выживет, то все это не имеет значения. Ингвильда сумела попасть сюда, потому что любит тебя. Если же ее любовь превысит ее силы, то она умрет. Вот и все, что я могу тебе сказать.

И Хродмар замолчал. Тупо глядя в стену узкого перехода перед собой, он ничего не видел и не слышал. Ему приходили на ум смутные воспоминания о болезни, когда он лежал в плену «гнилой смерти» и не отличал ночь от дня. Она спасла его, богиня Эйр*, которая теперь грозит уйти от него навсегда.

Скрипнула дверь покоя, в сени выглянула Хрефна. Хродмар и Оддбранд повернулись к ней.

– Иди сюда, ярл! – сказала знахарка. – Я пропела над ней все заклинания, которые только могут помочь. Я вижу возле нее добрых дис, но они слишком слабы – весна еще впереди. Дисы сказали, что если она не очнется сейчас, то не доживет до рассвета.

Поднявшись, Хродмар вошел вслед за женщиной в покой и подошел к лежанке.

– Одна диса стояла вот здесь, в изголовье, а другая вон там! – Хрефна показала на другой конец лежанки. – Это означает, что у нее две дороги – и к смерти, и к жизни. Лучше было бы, если бы обе дисы стояли в головах, но если бы обе были в ногах, это было бы гораздо хуже! Они сказали, что она потеряла слишком много сил, когда шла через Ничто. Огонь ее сердца почти весь выгорел. Если он не сумеет разгореться вновь, она погибнет.

Хродмар пытался слушать, но не мог сосредоточиться: бледное, неподвижное лицо Ингвильды не оставляло места в сознании ни для чего больше. Огонь ее сердца почти выгорел! Он погаснет – и она умрет! Здесь не помогут травы, а заклятий знахарки оказалось мало, чтобы раздуть его вновь.

– Огню ее сердца нужно помочь, – тихо сказал Оддбранд. – И ты можешь это сделать, Хродмар ярл, если она в тебе не ошиблась.

– Я? – Хродмар мельком оглянулся на него. – Я не знаю никаких заклятий…

– Она шла к тебе. Дай ей понять, что она дошла. Что ты рядом.

Шла к тебе… Хродмар встал на колени возле головы Ингвильды, чтобы быть поближе к ней. Он не слышал ее дыхания, не видел ее глаз, которые вспоминал так часто все эти долгие месяцы, и в воспоминаниях они были живыми. Он привык считать ее недостижимо далекой, и сейчас она тоже казалась далекой, а то, что лежало здесь, было лишь оболочкой, жилищем духа, покинутым и почти остывшим.

Именно сейчас, рядом с бесчувственным телом Ингвильды, Хродмар понял, что может так никогда и не увидеться с ней. Он, который столько стремился к ней, столько ждал встречи, не желал теперь даже думать о том, что эта встреча может никогда не состояться. Вот Ингвильда перед ним, но именно сейчас, когда он видит лицо любимой, опасность потерять ее навсегда наиболее близка и грозна. Он может никогда больше не увидеть наяву ее ласковых глаз, взгляд которых вернул его к жизни в те дни, когда он едва оправлялся от болезни и не мог привыкнуть к своему новому лицу. Безжалостная великанша Хель столько раз протягивала к нему руки, и вот теперь она хочет взять у него нечто более ценное, чем сама жизнь. Его грызла болезнь, его жег огонь, топило морское чудовище, топтал великан – он из всего вышел почти невредимым, надежда на встречу с Ингвильдой придавала ему сил, упорства, воли к жизни. Но если она, его солнечная богиня, покинет его, то зачем ему самому жить? Для кого? Зачем тогда он спасался от Хель? Неужели для того, чтобы похоронить ее?

Хродмар вспомнил Ингвильду такой, какой увидел в день Середины Лета, когда впервые вышел на свет после болезни и ощутил себя заново рожденным. Она стояла на большом валуне, протянув руки к солнцу, словно валькирия, прилетевшая на лебединых крыльях. И как сердце в нем забилось при виде нее сильнее и радостнее, как ему захотелось жить, и в уме сами сложились те строчки, которые он потом рассказывал ей, замирая от счастья, видя ответ на свою радость в ее глазах… «Я все жду, когда же из этих кеннингов сложится хоть один стих, а он все никак не приходит, – сказал он ей тогда, желая высказать этим, что никогда еще не складывал песен о женщине, потому что никому не отдавал своей любви. – Как ты думаешь – придет когда-нибудь?» «Можно ли мне будет сложить стих о тебе и не оскорбит ли тебя это? Примешь ли ты мою любовь?» – хотел он спросить этим самым, и она ответила тогда: «Когда-нибудь».

Придет когда-нибудь! Если он не придет сейчас, то ему будет не к кому больше прийти! И Хродмар услышал, как будто чужой голос зашептал внутри него, перебирая все те бесчисленные кеннинги, которые он сложил за свою жизнь. Только несколько из них пригодились, остальные пропали напрасно. Ну и пусть пропадают.

И Хродмар тихо зашептал, склонясь к самому лицу Ингвильды, чтобы услышала только она:

Он замолчал, прижимая ладонь Ингвильды к своему сердцу, словно предлагая взять его. Сердце билось, рвалось к ней, и рука ее медленно стала теплеть. Хродмар смотрел в любимое лицо почти не дыша, и вся жизнь его сжалась в эти короткие, тонкие, как игла, мгновения. Ее ресницы дрогнули, грудь поднялась чуть выше в глубоком вздохе. И чувство счастья горячей волной хлынуло из сердца Хродмара, растеклось по жилам, закипело в крови: она оживает! Оживает, как земля под горячим солнечным лучом!

Ингвильда открыла глаза. Сначала она смотрела неосмысленно, не понимая, где она и что с ней. Хродмар молчал, боясь неосторожным вздохом спугнуть это чудо. Потом ее взгляд встретился с его взглядом. И в нем появилась жизнь – она его узнала.

– Ингвильда! – шепнул Хродмар, и в одно ее имя он вложил больше чувства, чем могли вместить длинные песни. – Ингвильда, ты помнишь, я обещал сложить для тебя стих? Я это сделал. Ты слышала его?

Ингвильда смотрела на него и молчала. Она сразу поверила, что это не сон и не видение, что это он, Хродмар сын Кари, любовь к которому провела ее через холодные ворота небытия, склоняется над ней и держит ее узкую ладошку в своей горячей руке. И он был не таким, каким привиделся ей в последние мгновения перед провалом в холодные ворота Ничто, а таким, каким она знала его всегда. Значит, они не попали в чужой мир. Ее любовь, самый надежный проводник, привела туда, где был ее истинный дом.