Терри Пратчетт
Невидимые академики

Книга посвящается Робу Уилкинсу, который помог набрать почти весь текст на компьютере, и при этом иногда смеялся.

А также Колину Смиту, за поддержку.

Гимн богине Пешедралии пародирует чудесную поэму Ральфа Уолдо Эмерсона «Брама», как вы, конечно же, и сами догадались.

В Королевском Музее Искусств Анк-Морпорка царила полночь.

Новому охраннику музея, Рудольфу Рассеянному, примерно раз в минуту приходила мысль, что совершенно напрасно он скрыл от Куратора свою никтофобию, страх перед странными ночными звуками и, как теперь стало ясно, страх вообще перед всем, что Рудольф видел (или, точнее, не видел), а также слышал, чуял и ощущал крадущимся за спиной в течение долгих часов ночного дежурства. Можно было, конечно, без конца напоминать себе, что в здании нет ни единой живой души, но такая мысль слабо утешала. Точнее, не утешала совсем. Из нее следовал только один логичный вывод — Рудольф просто слишком выделяется на здешнем фоне.

И тут он услышал всхлип. Уж лучше бы это был крик. По крайней мере, крик не оставляет никаких сомнений. Всхлип же лишь вынуждает напряженно прислушиваться и ждать следующего всхлипа, чтобы удостовериться, что тебе не померещилось.

Рудольф дрожащей рукой поднял фонарь повыше. Здесь ведь никого не должно быть, верно? Здание надёжно заперто, никто не сможет пробраться вовнутрь. А также, внезапно осознал Рудольф, выбраться наружу. Он тут же сильно пожалел, что подумал об этом.

В данный момент охранник находился в цокольном этаже — далеко не самое страшное место на маршруте обхода. Просто комната, в которой полным-полно старых полок и ящиков, забитых почти мусором. Почти, да не совсем. Музеи ненавидят окончательно выбрасывать что-нибудь — кто знает, какая ерунда окажется через сотню лет бесценным сокровищем?

Еще один всхлип, а потом тихий шорох… чего? Глиняной посуды?

Значит, куда-то на задние полки просто пробралась крыса? Но ведь крысы никогда не всхлипывают.

— Эй, там! Не вынуждай меня войти и сцапать тебя, я этого не хочу! — совершенно честно заявил Рассеянный.

И тут полки буквально взорвались. Рудольф наблюдал всё это словно в замедленном движении: куски глиняных горшков и статуй будто плыли по воздуху прямо ему в лицо. Он рухнул на спину, и облако обломков пронеслось над ним, с грохотом врезавшись в полки у противоположной стены.

Рассеянного словно парализовало, он лежал на полу, в ужасе ожидая, что его вот-вот растерзают воображаемые привидения…

Таким и обнаружила Рудольфа утренняя смена: он мирно спал, весь засыпанный пылью и обломками экспонатов. Выслушав сбивчивые объяснения, сменщики великодушно похлопали его по спине и намекнули, что его взрывному темпераменту лучше подойдёт какая-нибудь другая работа. Вызванные стражники некоторое время гадали, с чего бы это он устроил такой погром, но вскоре оставили эти мысли… потому что нашли кое-что интересное.

Мистер Рассеянный устроился работать в зоомагазин на Пелликул Степс, но и тут продержался всего три дня: котята как-то странно косились на него, и от этих взглядов у Рудольфа начались ночные кошмары. К некоторым людям окружающий мир слишком жесток. Рудольф так никогда никому и не рассказал о сияющей леди с большим шаром над головой, которая явилась ему в Музее, а потом внезапно исчезла. Ему не хотелось, чтобы люди считали его чокнутым.

Теперь, наверное, пора поговорить о местах для сна.

Лектрология, наука о кроватях и всём, что их окружает, способна многое поведать о людях, на этих кроватях спящих, как минимум, является ли обладатель данной кровати искусным мастером инсталляций.

Кровать Наверна Чудакулли, Архиканцлера Невидимого Университета, к примеру. О, она была как минимум в полтора раза больше обычной кровати, потому что её укрывал балдахин о восьми столбах. Она заключала в себе небольшую библиотеку и бар, а также мастерски встроенный туалет, искусно отделанный красным деревом и бронзой, который позволял удачно избегать этих ночных блужданий по холодной комнате, всегда влекущих за собой риск споткнуться о тапочки, пустые бутылки, ботинки и прочие препятствия, внезапно возникающие из темноты, когда остаётся лишь молить богов, чтобы следующим предметом, на который наткнется твоя нога, оказался фарфоровый ночной горшок или, по крайней мере, нечто, от чего удастся без особого труда отчистить пальцы.

Тревору Вроде постелью служило всё подряд: пол в комнате друга, стог сена в случайно незапертой конюшне (гораздо менее ароматный вариант), пустой заброшенный дом (хотя таковых в последнее попадалось все меньше и меньше)… или же он спал прямо на работе (но тут приходилось проявлять особую осторожность, потому что старикашка Смимс, кажется, никогда не спал и мог застукать его в любой момент). Трев мог спать где угодно, и, обычно, именно так и поступал.

Гленда спала на старинной железной кровати с панцирной сеткой. Сетка и матрас сильно провисли за долгие годы употребления и деликатно сформировали изрядных размеров яму, более или менее соотвествующую форме тела Гленды. От соприкосновения с полом сетку оберегала небрежно сваленная под кроватью куча дешевых пожелтевших бульварных романов в бумажных обложках, книг того сорта, в которых слово «лифчик» смотрится более чем естественно. Если бы кто-то обнаружил их, Гленда просто умерла бы от смущения. А может, умер бы любопытный, если бы она обнаружила, что он обнаружил. На подушке обычно лежал очень старый плюшевый мишка по имени мистер Шатун.

Согласно сентиментальной традиции, у него должен был остаться только один глаз-пуговичка, однако в результате детской ошибки Гленды глаз у него было целых три, поэтому мистер Шатун был более просветлённой личностью, чем обычный плюшевый медведь.

Кровать Джульетты Столлоп впарили её матери как "кроватку для принцессы", поэтому она более или менее походила на кровать Архиканцлера, хотя, в основном, менее, потому что была крайне маленькой и узкой дешевой кроватью, окутанной марлевым пологом. Мать Джульетты давно умерла. К такому выводу можно было легко придти исходя из того факта, что когда ножки кровати сломались под весом подросшей девочки, кто-то водрузил ложе на пустые ящики из-под пива. Будь мать Джульетты жива, она хотя бы раскрасила эти ящики в розовый цвет, в тон остальному убранству комнаты.

Мистер Орехх только в семь лет узнал, что некоторым людям для сна необходим, оказывается, специальный предмет мебели.

Было два часа ночи. В древних коридорах и галереях Невидимого Университета царила пресыщенная тишина. Тихо было в Библиотеке, тишина пробралась в залы. Так много тишины, что её, казалось, можно было услышать. Она растекалась повсюду, забивая уши невидимой ватой.

Бумц!

Негромкий звук раздался и тут же пропал, словно отблеск маленькой золотой рыбки в океане инфернальной тишины.

На верхних этажах тоже было тихо, пока покой не нарушило шарканье официальных тапочек на толстой войлочной подошве, принадлежащих Свечиле Смимсу. Он всю ночь шагал по заведенному маршруту, от одного подсвечника к другому, меняя свечи на новые, которые доставал из своей официальной корзинки. Этой ночью у него был помощник-оплывальщик (хотя помощи от того было мало, если верить ворчанию Смимса).

Должность Смимса называлась «Свечила», потому что именно так, согласно древним записям, её именовали две тысячи лет назад, в момент учреждения Университета. Менять свечи в подсвечниках, бра, и, главное, канделябрах Университета — работа по сути своей бесконечная. Фактически, самая важная работа, по крайней мере, по мнению Свечилы. Конечно, порой Смимс (если загнать его в угол) признавал, что есть в Невидимом Университете и ещё какие-то люди, кроме него, ну, такие, в остроконечных шляпах. Однако от них никакой пользы, только ходят туда-сюда, путаются под ногами и мешают работать. Окон в Невидимом Университете было немного, и без Свечилы здание погрузилось бы в темноту даже среди бела дня. Мысль, что волшебники могут в любой момент выйти на кишащую людьми улицу и легко нанять кого-то другого, вполне способного напихать полные карманы свечей и карабкаться по лестнице-стремянке, просто не приходила Смимсу в голову. Он был незаменим, как и все прочие Свечилы до него.

Тут Смимс услышал за спиной щелчок внезапно разложившейся официальной складной лестницы.

Он резко обернулся и прошипел:

— Неужели ты не можешь нести эту чертову штуку правильно?

— Извините, мастер! — пробормотал его ученик, в данный момент изо всех сил пытавшийся совладать с непокорным, опасным для пальцев монстром, в которого при каждом удобном (а порой и просто при каждом) случае превращается любая складная лестница.

— И не шуми! — заорал Смимс. — Ты что, хочешь так и остаться на всю жизнь всего лишь оплывальщиком?

— Честно говоря, мне нравится работа оплывальщика, сэр…

— Ха! Недостаток амбиций — проклятье рабочего класса! Ладно, давай-ка мне эту штуку!

Свечила ухватился за стремянку как раз в тот момент, когда ассистенту удалось, наконец, её сложить.

— Извините, сэр…

— Знаешь, у ёмкости с воском всегда найдётся местечко для еще одного неудачливого окунальщика фитилей, — проворчал Смимс, дуя на ушибленные пальцы.

— Вы правы, сэр.

Свечила с подозрением уставился в серое, круглое, бесхитростное лицо своего помощника. Лицо это выражало непоколебимую благожелательность, что, честно говоря, изрядно смущает, особенно если знаешь, что благожелают именно тебе. Наверняка парнишка искренен, о, да, вот только как его зовут?

— Как, говоришь, твое имя? Я не могу помнить тут всех, знаешь ли.

— Орехх, мистер Смимс. С двумя «ха».

— Думаешь, дважды «ха» звучит лучше, Орехх?

— Не думаю, сэр.

— Где Трев? Сегодня его смена.

— Очень болен, сэр. Просил его заменить.

Свечила рыкнул:

— Чтобы работать на верхних этажах нужно выглядеть побойчее, Прорехх!

— Орехх, сэр. Извините, сэр. С детства не очень-то бойкий, сэр.

— Ну хорошо, здесь всё равно никого нет, чтобы оценить твою бойкость, — признал Смимс. — Ладно, следуй за мной и постарайся выглядеть менее… в общем, пострайся просто не отсвечивать.

— Да, мастер, однако я думаю…

— Тебе платят не за размышления, молодой… человек.

— Постараюсь больше не размышлять, мастер.

Две минуты спустя Смимс остановился перед Императором. Орехх постарался изобразить приличествующее случаю изумление.

Целая гора серебристо-серого растопленного воска почти заблокировала перекрёсток двух коридоров. Эта мега-свеча была создана из многих тысяч свечных огарков, которые оплавились и оплыли, слившись в единое целое. Пламя Императора слабо мерцало где-то под самым потолком, почти ничего не освещая, честно говоря.

Смимс напыжился. Он ощущал здесь присутствие самой Истории.

— Воззри же, Прорехх!

— Да, сэр. Зрю, сэр. Смею заметить, Орехх, сэр.

— Прорехх, две тысячи лет истории смотрят на нас с высоты этой свечи. На тебя, разумеется, гораздо более свысока, чем на меня.

— Безусловно, сэр. Очень тонко подмечено, сэр.

Смимс опять уставился в круглое, дружелюбное лицо, и опять не разглядел ничего, кроме сдержанного энтузиазма. Это даже немного пугало.

Он с ворчанием разложил лестницу, отделавшись лишь слегка прищемленным большим пальцем, и осторожно взобрался по ней как можно выше. Далее вверх с этой промежуточной базы шли ступени, аккуратно вырезанные в Пупостороннем боку Императора многими поколениями Свечил.

— Наслаждайся зрелищем, парень, — крикнул сверху Смимс, даже слегка подобревший в присутствии свечного величия. — Однажды и ты можешь стать… человеком, удостоенным чести взбираться по этому священному воску!

Орехх изо всех сил постарался скрыть свою надежду, что в его будущем встретятся вещи поинтереснее, чем древняя гигантская свеча. Он был молод, а молодым не свойственно почтение перед стариной, присущее, в основном, старикам. Но вскоре его приветливая почти-улыбка вернулась на своё прежне место. Она никогда не пропадала надолго.

— Дасэр, — сказал он, исходя из предположения, что подобный комментарий почти всегда безопасен.

Некоторые полагают, что Император был зажжён в ту самую ночь, когда основали НУ, и с тех пор он ни разу не погас. Конечно, Император был огромен, а чего же еще ожидать, если две тысячи лет зажигать новую свечу от огарка старой, а упомянутый огарок осторожно втыкать в оплывшую груду его собратьев. От подсвечника, разумеется, давно не осталось и следа. Он скрывался где-то внизу, этажом ниже, в целой горе расплавленного воска.

Примерно тысячу лет назад Университет решил проделать дыру в потолке нижнего коридора, чтобы позволить Императору расти дальше. С тех пор мега-свеча вознеслась уже на целых семнадцать футов. К настоящему моменту Император представлял собой натуральную оплывшую свечу высотой в тридцать восемь футов чистого воска. Он пробуждал в Смимсе гордость. Свечила был хранителем свечи, которая никогда не гаснет. Пример для всех, вечный свет, огонь во тьме, маяк традиций. А Невидимый Университет относился к традициям очень серьёзно, если не забывал о них, разумеется.

Фактически…

Откуда-то издалека раздался такой звук, словно кто-то наступил на утку, а вслед за ним крик:

— Хо, Мегапод!

И разверзся ад.

Из темноты выбежала какая-то… тварь.

Есть такое выражение: "Ни рыба, ни мясо, ни хорошая копченая селёдка". Это существо походило разом и на то, и на другое, и на третье, плюс кусочки прочих тварей, неведомых науке, ночным кошмарам и даже шампуру для шашлыка. В ней точно было что-то красное, плюс хлопанье крыльев, а также Орехх успел разглядеть великого размера сандалий, но главным образом — безумные огромные выпученные глаза и здоровенный красно-жёлтый клюв. Тварь исчезла в новом сумрачном коридоре, непрерывно издавая тот самый крякющий звук, который издают охотники на уток, прежде чем быть подстреленными другими охотниками на уток.

— Ахо! Мегапод! — Было неяно, откуда звучат крики, они раздавались будто со всех сторон разом. — Вон туда потопал! Хо, Мегапод!

Крик был подхвачен многочисленными голосами, а потом из темноты окружающих коридоров (кроме того, в котором скрылась тварь) появились странные фигуры, в которых неверный мерцающий свет Императора вскоре выявил высшее руководство Университета.

Каждый из волшебников восседал на закорках крепкого университетского вахтёра, облачённого в униформу и шляпу-котелок. Вахтёры бежали вперёд, привлекаемые бутылками пива, каковые, согласно традиции, были привязаны посредством верёвки к длинным палкам, находившимся в руках волшебников.

В отдалении снова раздалось грустное кряканье, и главный волшебник возопил, взмахнув своим посохом:

— Птичка Взлетела! Хо, Мегапод!

Волшебники, толкаясь и пихаясь, бросились вперёд, попутно своротив складную лесенку Смимса и потоптавшись по ней крепкими подкованными ботинками своих скакунов.

"Ахо! Мегапод!" ещё некотрое время грохотало вдали. Убедившись, что всё, наконец, стихло, Орехх выбрался из своего укрытия за Императором, подобрал остатки лестницы и огляделся.

— Мастер? — Неуверенно позвал он.

Сверху раздался стон. Орехх поднял взгляд.

— Что с вами, мастер?

— Бывало и лучше, Прорехх. Ноги мои видишь?

Орехх поднял фонарь повыше.

— Да, мастер. К сожалению, лестница сломана.

— Придумай что-нибудь. Я слишком занят, цепляюсь за ступеньки.

— Я полагал, мне платят не за размышления, мастер.

— Не умничай!

— А можно мне поумничать совсем немножко, чтобы придумать способ без травм опустить вас вниз, мастер?

Непрозвучавший ответ непрозвучал весьма резко. Орехх вздохнул и открыл свою большую матерчатую сумку с инструментами.

Вцепившись в головокружительную свечу, Смимс тревожно прислушивался к загадочному звяканью и лязгу внизу.

Внезапно и тихо, так, что Смимс даже вздрогнул от неожиданности, рядом с ним появился какой-то тонкий и гибкий предмет.

— Я соединил вместе три шеста с колпачками для тушения свечей, мастер, — раздался снизу голос Орехха. — А крючок наверху видите? За него зацеплена верёвка. Видите? Думаю, если вы закинете петлю на Императора, она не будет сильно скользить, и вы сможете без проблем опуститься вниз. Кстати, там же и коробок спичек прицеплен.

— Зачем? — спросил Смимс, протягивая руку к верёвке.

— Не мог не заметить, что Император погас, сэр, — весело пояснил голос снизу.

— Нет, не погас!

— Думаю, вы и сами вскоре убедитесь, сэр, потому что я вижу…

— В самом важном отделе Университета не место людям с плохим зрением, Прорехх!

— Простите, мастер. Сам не пойму, что на меня нашло. Теперь я вижу пламя!

Сверху раздался звук чиркнувшей спички, и на потолке появился круг света от зажжённого фитиля свечи, которая никогда не гаснет. Через пару минут Смимс очень осторожно спустился по верёвке на пол. Он стряхнул со своей и без того весьма сальной одежды длинную каплю застывшего свечного воска.

— Вы молодец, сэр, — одобрил Орехх.

— Прекрасно, — сказал Смимс, — Утром тебе придётся снова придти сюда, чтобы забрать…

Но Орехх уже взбирался вверх по верёвке, словно паук по паутине. Раздалось звяканье, и на пол упали три шеста, а вслед за ними спустился и парнишка, зажимая под мышкой крюк. И вот он стоит здесь, воплощённый энтузиазм и чисто отмытая (хотя и плохо одетая) эффективность. Было в нём что-то почти оскорбительное. Свечила просто не знал, как быть. Он чувствовал, что паренька надо одёрнуть, для его же пользы.

— Все свечи в этом Университете надлежит зажигать от других, ещё горящих, свечей, юноша. Где ты взял спички?

— Не хотелось бы об этом говорить, мастер.

— Да уж, наверняка не хотелось бы! А теперь скажи!

— Я не хочу неприятностей, мастер.

— Твоё упрямство делает тебе честь, но я настаиваю, — заявил Свечила.

— Гм. Ну, они выпали из вашего кармана, когда вы лезли наверх, мастер.

Издалека раздался крик:

— Мегапод пойман!

Но в окрестностях Императора тишина замерла, слушая с разинутым ртом.

— Ты ошибаешься, Прорехх, — медленно проговорил Смимс. — Думаю, ты сам скоро поймёшь, что спички уронил один из пробегавших мимо джентльменов.

— Ах, да. Наверняка именно так и всё было, мастер. Пора бы мне научиться не делать поспешных выводов.

И снова Свечила ощутил, что выбит из колеи.

— Ну, значит, забудем об этом, — пробормотал он, наконец.

— Что здесь произошло, сэр? — спросил Орехх.

— Ах, это? Просто джентльмены продемонстрировали магическую практику магии, юноша. Я бы сказал, необходимую для правильного функционирования вселенной, о, да. Может быть даже, ритуал направления звёзд на предназначенные им траектории. Ну, знаешь, одна из тех штук, которые мы просто обязаны проделывать время от времени, — добавил Смимс, ненавязчиво причисляя себя к сообществу волшебников.

— Просто очень похоже, будто мимо нас промчался худощавый человек с большой деревянной уткой, привязанной к голове.

— Ну, да, если вдуматься, возможно, всё именно так и выглядело, но лишь потому, что мы не наделены особым магическим зрением.

— Вы хотите сказать, это было нечто вроде метафоры?

В области метафор Смимс «плавал» настолько основательно, что его нижнее бельё могло бы обрасти морскими уточками. Учитывая данный факт, он справился с вопросом очень хорошо.

— Ты прав, — заявил он. — Это была мета для чего-то, что на самом деле вовсе не выглядит настолько глупо.

— В точку, мастер.

Смимс опять посмотрел на парня. "Не его вина, — подумал Свечила. — Он не виноват, что таким уродился". Старика охватило непривычное тёплое чувство.

— Ты смышлёный паренёк, — сказал он. — Возможно, когда-нибудь дослужишься до старшего оплывальщика.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил Орехх. — Однако я надеялся найти работу на свежем воздухе, так сказать.

— А, — пробормотал Смимс. — Вот тут могут возникнуть некоторые, как ты сказал бы… сложности.

— Да, сэр. Я знаю.

— Просто… ну… я-то не против, но… но… в общем, ты и сам понимаешь. Дело в людях. И в человеческой природе.

— Да. Я знаю, как ведут себя люди.

"Выглядит как чучело, а речь, словно у важного джентльмена, — подумал Смимс. — Светлый ум, тёмное прошлое". Старик ощутил желание ласково похлопать этого… парнишку по макушке его необычно круглой головы, но воздержался.

— Лучше бы тебе оставаться в подвале, у чанов с воском, — сказал он. — Там хорошо, тепло, уютно и безопасно. У тебя есть даже собственная постель на полу, а?

К облегчению Смимса, парнишка некоторое время просто молча шёл рядом, но потом всё-таки не удержался от нового задумчивого вопроса:

— Мне вот стало любопытно, сэр… Насчёт свечи, которая никогда не гаснет. Как часто она… не гаснет?

Смимс воздержался от резкой отповеди. Каким-то образом он чувствовал, что в перспективе такой ответ породит ещё больше проблем.

— Свеча, которая никогда не гаснет, трижды не… гасла с тех пор, как я стал Свечилой, паренёк, — сказал он. — Это рекорд!

— Завидное достижение, сэр.

— Ты чертовски прав! Особенно учитывая все странности, которые творятся тут в последнее время.

— Неужели, сэр? Случилось нечто более странное, чем обычно?

— Молодой… человек, здесь события более странные, чем обычно, происходят постоянно.

— Один из поварят рассказал мне, что вчера все туалеты на этаже Тессеракт превратились в овец, — поделился Орехх. — Хотел бы я это видеть.

— На твоём месте, я дальше кухни не заходил бы, — поспешно посоветовал Смимс. — И не волнуйся насчет того, что творят джентльмены. Это же лучшие умы мира, позволь напомнить. Если ты спросишь их… — Смимс запнулся, пытаясь придумать по-настоящему трудный вопрос, например: — сколько будет 864 умножить на 316…

— 273024, — пробормотал Орехх, не слишком-то понизив голос.

— Что? — переспросил сбитый с толку Смимс.

— Просто размышлял вслух, мастер, — сказал Орехх.

— Ах. Да. Верно. Ну вот, теперь ты понимаешь, о чём я. У них в мгновение ока на всё готов ответ. Лучшие умы мира! — Смимс верил, что от многократного повторения любое утверждение становится истинным. — Лучшие умы. Постоянно заняты делами Вселенной. Лучшие умы!

— Ну что, пожалуй, получилось забавно, — резюмировал Наверн Чудакулли, Архиканцлер университета. Он с такой силой рухнул в свое огромное кресло, установленное в профессорской Необщей комнате, что кресло чуть не выпихнуло его обратно. — Надо будет повторить при удобном случае.

— Да, сэр. Непременно. Через сто лет, — самодовольно заявил новый Мастер Традиций, листая большую старинную книгу. Он добрался до потрескивающей страницы, озаглавленной "Охота на Мегапода", записал дату и время, ушедшее на поимку означенного Мегапода, а потом с завитушками расписался: "Думмер Тупс".

— А что такое этот Мегапод? — поинтересовался профессор Бесконечных Исследований, наливая себе рюмочку портвейна.

— Птица какая-то, кажется, — сказал Архиканцлер, махнув рукой в сторону тележки с напитками. — И мне, пожалуйста.

— Оригинальный Мегапод был обнаружен в кладовке буфетчика, — пояснил Мастер Традиций. — Мегапод вырвался оттуда прямо посреди обеда и устроил то, что мой предшественник одиннадцать столетий назад описал как… — Тупс сверился с книгой, — "истинный переполох и кавардак, ибо Профессора кинулись за ним и браво преследовали по всей территории университета с немалой скоростью и веселием духа".

— Но почему? — поинтересовался глава Департамента Посмертных Коммуникаций, ловко подхватив с проезжавшей мимо тележки графин с жидкостью для веселия духа.

— О, ну нельзя же было позволять Мегаподу просто так бегать повсюду, доктор Икоц, — заявил Чудакулли. — Это каждому ясно.

— Нет, я о другом. Почему мы должны вновь разыгрывать эту сценку каждые сто лет? — настаивал глава департамента Посмертных Коммуникаций.

Старший Спорщик отвернулся в сторону и пробормотал:

— О, господи…

— Это традиция такая, — объяснил Профессор Бесконечных Исследований, сворачивая себе сигаретку. — Должны же у нас быть традиции.

— Да, традиции очень традиционны, — подтвердил Чудакулли. Он поманил к себе одного из слуг. — И не могу не отметить, что на этой традиции я нагулял себе аппетит. Доставьте сюда сырную тарелку, пожалуйста. И, хмм, немного холодного ростбифа, ветчины, несколько печений, и, разумеется, тележку с маринадами. — Он огляделся. — Еще пожелания будут?

— Я бы побаловал себя фруктами, — сказал Профессор Непонятных Явлений. — А вы, Библиотекарь?

— Уук, — проворчала фигура около камина.

— Да, конечно, — согласился Архиканцлер. Он махнул рукой ожидающему официанту. — Тележку с фруктами тоже, пожалуйста. Позаботьтесь обо всём, Низкотел. И… может, заказ доставит та новая девушка? Ей пора привыкать к Необщей комнате.

Эффект был такой, словно он только что произнёс волшебное заклинание. Утопающая в табачном дыму комната была омыта волной интенсивного, весьма сосредоточенного молчания, которое стало следствием внезапного погружения профессуры в сладкие мечты или, в редких случаях, давние воспоминания.

Новая девушка… От одной только мысли о ней старые сердца начинали опасно частить.

Красота очень редко вторгалась в повседневную жизнь НУ, заведения столь же мужского по своей природе, как запах старых носков, трубочного дыма или, учитывая лень волшебников при выбивании трубок, запах дымящихся носков. Миссис Герпес, экономка, (обладательница цепи с ключами и огромного скрипучего корсета, от одних звуков которого профессор Бесконечных Исследований падал в обморок), уделяла подбору персонала самое пристальное внимание. Обычно прислугой работали женщины, но не слишком явно женственные, скорее, просто трудолюбивые, опрятные и розовощёкие, — в общем, тот тип женщин, который ассоциируется с клетчатым передником и яблочным пирогом. Для волшебников они подходили как нельзя лучше, потому что те и сами предпочитали находиться поближе к яблочному пирогу, хотя и были вполне равнодушны к передникам в клеточку.

Почему экономка наняла Джульетту? О чём она думала, вообще? Девушка вторглась в НУ, как новая планета в Солнечную систему, и равновесие Небес заколыхалось. Подобно самой Джульетте, когда она шла по коридору.

Согласно обычаю, волшебники блюли обет безбрачия, ибо считалось, что женщины отвлекают от науки и вообще плохо влияют на магические органы, однако, уже через неделю после появления Джульетты, профессора ощутили непривычные (большинству из них) желания, стали видеть странные сны и вообще пришли в немалое возбуждение, хотя в чём тут дело, сразу и не поймёшь: Джульетта была не просто красива. Она излучала в окружающий эфир некую эманацию, самую суть красоты. Стоило ей просто пройти мимо, и волшебникам немедленно хотелось писать стихи и покупать цветы.

— Возможно, вам будет любопытно узнать, джентльмены, — сказал новый Мастер Традиций, — что сегодняшняя Погоня за Мегаподом была самой длительной в истории университета. Думаю, мы должны поблагодарить за это самого Мегапода… — Тут он обнаружил, что его никто не слушает. — Гм… джентльмены?

Тупс огляделся. Волшебники тупо смотрели в пространство, явно поглощённые сценами, разыгравшимися перед их внутренним взором.

— Джентльмены? — повторил он.

Раздался общий вздох, словно профессора очнулись, наконец, от какого-то наваждения.

— Что вы говорите? — переспросил Архиканцлер.

— Я просто хотел отметить, что сегодняшний Мегапод оказался самым лучшим за всю историю традиции, Архиканцлер. Его играл Ринсвинд. Кстати, головной убор Мегапода подошёл Ринсвинду как родной. Думаю, сейчас наш Мегапод прилёг отдохнуть.

— Что? А, это. Ну, да. Разумеется. Молодец, Ринсвинд, — пробормотал Чудакулли, и волшебники начали медленно хлопать в ладоши и не менее медленно стучать по столам, как принято делать в знак одобрения у людей определённого возраста, общественного положения и обхвата, сопровождая всё это криками: "Чудно, чудно, поздравлям!" и "От, молодцА!" Однако их глаза продолжали неотрывно глядеть на дверь, а уши напряжённо прислушивались в ожидании грохота тележки, который провозгласил бы прибытие новой девушки, а также, конечно, ста семи сортов сыра, плюс свыше семидесяти разновидностей маринадов, чатни и прочих закусок. Конечно, новая девушка могла быть воплощением истинной красоты, но человеку, который способен забыть о своей сырной тарелке, просто нет места в НУ.

"По крайней мере, она отвлекает нас от проблем, — подумал Думмер, захлопывая книгу Традиций, — а мы в этом сейчас нуждаемся, как никогда".

Со времени ухода Декана, ситуация накалилась до предела. Кто хоть раз слыхал о человеке, который добровольно покинул НУ? Такого просто не могло быть! Порой люди покидали НУ в смоле и перьях, в гробу или в корзинке (по кусочкам), однако традиции увольнений по собственному желанию просто не существовало. Должность в Невидимом Университете была пожизненной, а зачастую — и в немалой степени послежизненной.

Пост Мастера Традиций с неизбежностью достался Думмеру Тупсу, который имел тенденцию брать на себя все обязанности, которые требовали участия человека, уверенного, что всё должно происходить вовремя, а числа просто обязаны складываться в соответствующие суммы.

К сожалению, когда Тупс решил принять дела от предшественника, выяснилось, что того никто не видел уже "некоторое время". Более тщательное расследование показало — предыдущий Мастер вот уже двести лет как мёртв. Нельзя сказать, что такой оборот событий кого-то сильно удивил. Тот же Тупс, проведя множество лет в Невидимом, так и не знал до сих пор, сколько же профессоров руководят университетом. Да и как за ними уследить в наши дни, когда сотни кабинетов освещаются через одно и то же окно (по крайней мере, так кажется снаружи), а комнаты по ночам отрываются от своих дверей и неосязаемо дрейфуют по дремлющим коридорам, останавливаясь к утру в абсолютно непредсказуемых местах?

В своём собственном кабинете волшебник имеет право делать всё, что хочет. В прежние времена это означало: курить любимые вещества и громко пукать, ни перед кем не извиняясь. Теперь же все кому не лень занялись расширением своих обиталищ за счёт параллельных измерений. Думмер пытался протестовать, но и ему пришлось умолкнуть, когда общей моде поддался сам Архиканцлер, оборудовавший в своей ванной комнате полмили форелевого ручья. "Пусть лучше волшебники возятся у себя в кабинетах, чем безобразничают снаружи", — объявил Чудакулли. С этим никто и не спорил, безобразий действительно стало гораздо меньше. Зато стало больше проблем.

Думмер решил не возражать, потому что считал своей главной задачей поддерживать Наверна Чудакулли в добром расположении духа, тогда все вокруг тоже будут счастливы. Университет реагировал на Архиканцлера, как собака, которая чует настроение хозяина.

Что оставалось делать в подобных обстоятельствах единственному в Университете здравомыслящему человеку, каковым полагал себя Тупс? Лишь аккуратно управлять событиями, стараясь избегать скандалов, связанных с упоминанием персоны, прежде известной под именем Декан, а также поддерживать Архиканцлера в состоянии перманентной занятости, чтобы не путался под ногами.

Думмер уже собрался отложить Книгу Традиций прочь, однако она внезапно раскрылась сама.

— Странно.

— О, эти старые книжные переплёты со временем становятся такими жёсткими, — заметил Чудакулли. — Порой словно живут собственной жизнью.

— Кто-нибудь знает профессора Х.Ф. Подтяжника или доктора Сумасбродса?

Профессора перестали пялиться на дверь и вместо этого уставились друг на друга.

— Ну что, вспомнили? — спросил Чудакулли.

— Ни малейшего проблеска, — радостно констатировал преподаватель Новейших Рун.

Архиканцлер повернулся налево:

— А ты, Декан? Ты же помнишь всех…

Думмер застонал. Остальные волшебники закрыли глаза и приготовились к худшему. Дело могло принять неприятный оборот.

Чудакулли молча уставился на два пустых стула, каждый с отпечатком ягодицы. Пара профессоров прикрыли лица шляпами. Прошло уже несколько недель, но легче не стало.

Чудакулли набрал полную грудь воздуха и взревел:

— Предатель!

Тот факт, что он обращался всего лишь к двум углублениям в кожаной обивке, делал ситуацию даже хуже.

Профессор Бесконечных Исследований толкнул Думмера под рёбра, напоминая, что расхлёбывать проблемы предстоит именно ему, Тупсу. Опять.

Снова.

— Променял нас на горстку серебряников! — провозгласил Чудакулли, ни к кому конкретно не обращаясь.

Думмер прокашлялся. Он серьёзно надеялся, что охота на Мегапода отвлечёт Архиканцлера, но разум Чудакулли возвращался к проблеме Декана с той же неизбежностью, с какой язык нащупывает лунку на месте выпавшего зуба.

— Ну, фактически, предложенная ему компенсация была не меньше чем… — начал Тупс, однако настроение Чудакулли не предполагало разумной дискуссии.

— Компенсация? С каких это пор волшебники работают за зарплату? Мы адепты чистой науки, мистер Тупс! Нас не волнуют презренные деньги!

К несчастью, Думмер обладал четким логическим мышлением и в моменты сомнений имел тенденцию обращаться к здравому смыслу, от которого, строго академически выражаясь, было немного пользы, когда речь шла о разозлённом Архиканцлере. Думмер мыслил стратегически, что, применительно к волшебникам, всегда было ошибкой, и уж тем более было ошибкой призывать на помощь здравый смысл в таком случае, как этот.

— Ну, дело в том, что мы, фактически, никогда ни за что не платим серьёзных денег, — сказал он, — а если кому-то потребны наличные, он просто берёт, сколько нужно, из большой плошки…

— Мы — часть самой ткани бытия, мистер Тупс! Мы берём лишь столько, сколько необходимо! Мы не гонимся за богатством! И уж конечно, мы не принимаем "жизненно важную должность с привлекательным компенсационным пакетом" какого бы чёрта это ни означало, "и с другими преимуществами, включая щедрые пенсионные"! Пенсия! Да когда такое было, чтобы волшебник вышел на пенсию?!

— Ну. Доктор Уховёртка… — начал неспособный вовремя остановиться Думмер.

— Он женился! — Резко возразил Чудакулли. — Это не увольнение, это, считайте, смерть!

— А как насчёт доктора Ласточки? — упорствовал Думмер. Преподаватель Новейших Рун пнул его в колено, но Тупс лишь воскликнул "Ой!" и настойчиво продолжал: — Никто так и не понял, какая муха его укусила. Перетрудился в виварии, что ли? Там у нас много разных мух для лягушек, сэр!

— Взялся за гуж, не говори, что не уж, — пробормотал Чудакулли.

Обстановка немного разрядилась, и волшебники принялись осторожно выглядывать из-под своих шляп. Обычно приступы ярости Архиканцлера длились недолго. Очень утешительное обстоятельство, если бы не тот факт, что уже через пять минут что-нибудь снова вдруг напоминало ему о подрывной деятельности Декана, которая заключалась в том, что предатель нашел вакансию, послал резюме и получил работу в другом университете, воспользовавшись самой обычной рекламой в самой обычной газете. Разве так должен вести себя принц от магии? Разве подобало ему выступать пред комиссией из драпировщиков, зеленщиков и сапожников (прекрасные люди, без сомнений, соль земли и всё такое, но…), чтобы они оценивали его, будто терьера на вставке (наверняка и в зубы заглянули, да-да)? Он предал наивысшие принципы братства волшебников…

Из коридора раздался скрип колёсиков тележки, и все волшебники внезапно замерли в ожидании. Дверь распахнулась, и в Необщую комнату вкатилась первая перегруженная сервировочная тележка…

Раздались глубокие вздохи, и все глаза обратились к толкавшей тележку женщине, а потом ещё более глубокие вздохи возвестили, что эта женщина не та, кого ждали волшебники.

Она не была некрасива. Скорее, такая уютная, домашняя женщина, причём домик очень аккуратненький и чистенький, с розами у входа, надписью "Добро пожаловать!" на коврике перед дверью и с яблочным пирогом в духовке. Однако мысли волшебников в этот момент были, как ни странно, вовсе не о еде, хотя некоторые из них смутно недоумевали, почему нет.

Вошедшая служанка была, фактически, весьма симпатичной девушкой, хотя её бюст явно предназначался для женщины на пару футов выше ростом. Но бедняжка страдала от ещё одного крупного недостатка — она была не Та.

Профессора вначале пали духом, но быстро приободрились при виде целого каравана тележек с едой, торжественно вползавшего в комнату. Мало что так подбадривает, как основательный перекус в три часа ночи, это общеизвестный факт.

"Ну, — подумал Думмер, — по крайней мере, сегодня ничего не разломали. Очень удачный финал вечера, со вторником и не сравнить".

В любой крупной организации знают простой факт: если хочешь, чтобы дело было сделано, поручи его самому занятому человеку. Такая практика серьёзно увеличивает процент убийств, а однажды привела к смерти директора, сунувшего голову в маленький картотечный шкаф и с силой захлопнувшего дверцу несколько раз подряд.

В НУ тем самым "занятым человеком" оказался Думмер Тупс. Как ни странно, он научился извлекать из данного обстоятельства определённое удовольствие. В конце концов, большинство дел, которые его просили сделать, делать вообще-то не требовалось, а остальные профессора не слишком волновались из-за того, что дела не сделаны, если только им не приходилось не делать их самим. Кроме того, Думмер стал настоящим мастером в изобретении маленьких хитростей, позволявших экономить время и силы. Предметом его особенной гордости была система написании протоколов заседаний, которую он разработал при помощи Гекса, чрезвычайно полезной университетской мыслящей машины. Детальный анализ предыдущих протоколов, сопряжённый с мощными прогностическими возможностями Гекса, легко позволял (используя стандартный набор переменных, таких как повестка, которую Думмер всегда определял сам, а также состав комитета, время прошедшее после завтрака и время, оставшееся до обеда, и т. п.) в большинстве случаев составлять протокол заранее.

В общем, Думмер полагал, что весьма успешно поддерживает НУ в состоянии дружелюбной динамической стагнации. Дело явно стоило затраченных усилий, особенно учитывая возможную альтернативу.

Однако книгу, произвольно раскрывающую страницы, Думмер счёл явной аномалией. Игнорируя нарастающий вокруг шум позднего ужина, предшествующего раннему завтраку, он разгладил упомянутую самораскрытую страницу и начал читать.

Когда в Ночной Кухне объявилась, наконец, Джульетта, Гленда уже была готова с радостью расколотить тарелку об её хорошенькую пустую головку. По крайней мере, она с радостью представляла себе эту сцену во всех подробностях, однако злиться всерьёз не имело ни малейшего смысла, поскольку Джульетта не слишком-то хорошо разбиралась в чувствах и мыслях других людей. Не из-за мерзкого характера (в ней вообще не было ничего мерзкого), просто сама идея, что на неё кто-то может сердиться, не укладывалась у Джульетты в голове.

Потому Гленда ограничилась лишь ворчанием:

— Где ты была? Я сказала миссис Герпес, что ты заболела и ушла домой. Твой отец, наверное, уже с ума сходит! И к тому же ты подаёшь плохой пример другим девушкам.

Одним грациозным и плавным, как песня, движением Джульетта рухнула в кресло.

— На футболе, где ж ещё-то? Наши рубились против уродов с Дурнелла.

— До трёх часов ночи?

— Правила такие, сама не знаешь, чтоль? Играть до упора, до первого трупа или первого гола.

— Кто выиграл?

— Фигзнает.

— Ты не знаешь?

— Когда я ушла, как раз начали считать. По разбитым бошкам. А я ушла с Гнилым Джонни, ясно?

— Я думала, ты с ним рассталась.

— Он меня ужином угостил, клёво?

— Не надо было тебе с ним ходить. Это нехорошо.

— А ты откуда знаешь? — спросила Джульетта, которая иногда полагала, что вопросы успешно заменяют ответы.

— Иди, вымой посуду! — сдалась Гленда.

"А потом мне придётся всё за тобой перемыть", — подумала она, глядя, как её лучшая подруга неспеша шествует к большим каменным раковинам. Джульетта не мыла тарелки, она словно крестила их в купели, да и то не слишком тщательно. Конечно, волшебники не стали бы обращать внимания на такие пустяки, как присохшее вчерашнее яйцо, зато миссис Герпес видела непорядок сквозь две кирпичных стены.

Гленда любила Джульетту, честно. Хотя и сама не понимала, за что. Конечно, они выросли вместе, но Гленду всегда поражало, как Джульетта, при одном виде которой мальчишки теряли голову и, порой, падали в обморок, могла быть такой… ну, бестолковой. Фактически, выросла только Гленда. Насчёт Джульетты у неё были сомнения; порой казалось, что Гленда взрослела за двоих.

— Слушай, ну потри их уже, хоть немного, — возмутилась она после нескольких секунд наблюдений за ленивым обмакиванием тарелок в воду.

Потом забрала щётку из прекрасных рук Джульетты и принялась скрести, размышляя: "Я опять это сделала. Точнее, опять опять это сделала! В который уже раз? Я даже в куклы играла вместо неё!"

В руках Гленды тарелки одна за другой обретали идеальный блеск. Нет чистящего средства лучше, чем подавленное раздражение.

"Гнилой Джонни, — думала она. — О, господи. От него же кошачьей мочой воняет! И он единственный парень, который достаточно туп, чтобы воображать, будто у него есть шансы с Джульеттой. Нет, ну надо же! У неё такая чудесная фигура, и с кем же она встречается? С полными идиотами! Без меня она совсем бы пропала!"

После небольшого переполоха, вызванного прибытием Джульетты, Ночная Кухня перешла в нормальный рабочий режим. Те, кого Гленда упомянула как "других девушек" вернулись к выполнению своих повседневных задач. Конечно, для большинства из них время девичества осталось в далёком прошлом, но они были отличными работницами, и Гленда ими гордилась. Миссис Заборс сервировала непревзойдённые сырные тарелки. Милдред и Рэйчел значились в платёжной ведомости как "овощные женщины", однако были весьма трудолюбивы и надёжны, а Милдред, кроме того, принадлежала честь изобретения знаменитого бутерброда со свёклой и сливочным сыром.

Каждая из них знала своё дело, и, что ещё важнее, делала его. Ночная Кухня работала как часы. Гленде очень нравилась надёжность.

Конечно, у неё был свой дом, и она старалась не забывать посещать его хотя бы раз в сутки, однако по-настоящему жила она именно на Ночной Кухне. Здесь была её крепость.

Думмер Тупс тупо смотрел на страницу книги Традиций. Его разум буквально кипел от неприятных вопросов, и самым неприятным из них был самый простой: "Может ли кто-то так или иначе придти к выводу, что данная проблема — моя вина? Нет. Прекрасно!"

— Гм, тут обнаружилась одна традиция, котрую мы, к сожалению, не соблюдали уже довольно долгое время, Архиканцлер, — сказал он, старательно скрывая свою озабоченность.

— Ну и что? Какая в том беда? — спросил Чудакулли, потягиваясь.

— Это же традиция, Архиканцлер, — укоризненно возразил Думмер. — Хотя, с прискорбием должен заметить, что её несоблюдение, похоже, вошло у нас в традицию.

— Ну и прекрасно, — ответил Чудакулли. — Если мы превратили в традицию несоблюдение традиции, мы получили двойную традицию, так? В чём же проблема?

— Проблема в завещании Архиканцлера Сохрана Побольше, — пояснил Мастер Традиций. — Университет получает неплохие денежки от принадлежавшей ему недвижимости. Побольши были весьма богатым семейством.

— Хмм, да. Что-то припоминаю. Спасибо ему, конечно. И что?

— Гм, я был бы весьма рад, если бы мой предшественник уделял в последнее время больше внимания старым традициям, — заявил Думмер, который полагал, что плохие новости надо выдавать постепенно, в час по чайной ложке.

— Конечно, но он же был мёртв.

— Да, верно. Может быть, сэр, нам следует завети традицию периодически справляться о здоровье Мастера Традиций?

— А он и не болел, — возразил Архиканцлер. — Просто умер, и всё. Для мертвеца был весьма здоровеньким.

— Мы нашли всего лишь кучку пыли, Архиканцлер!

— Ну, это не то же самое, что болезнь, — не сдавался Чудакулли, который вообще не привык сдаваться. — Весьма стабильное состояние, в широком смысле слова.

— Просто в завещании есть одно условие… Мелким шрифтом, — сказал Думмер.

— О, я никогда не утруждал себя чтением мелкого шрифта, Тупс!

— А я утрудил, сэр. Там сказано: "…действительно до тех пор, пока Университет выставляет команду для игры в футбол, иначе называемый Забава Бедняков".

— Орава медяков? — переспросил профессор Бесконечных Исследований.

— Чудачество какое-то! — заявил Чудакулли.

— Чудачество или нет, но таково условие завещания.

— Но мы перестали играть в футбол множество лет назад, — возмутился Чудакулли. — Толпа на улице, все пинаются, толкаются и орут… и это только если об игроках говорить! Зрители вели себя ничуть не лучше! Сотни человек в каждой команде! Игра могла растягваться на много дней подряд! Вот почему его запретили.

— Строго говоря, формального запрета никогда не было, Архиканцлер, — заметил Старший Спорщик. — Мы прекратили играть, это верно. И Гильдии тоже. Просто футбол перестал считаться подходящей игрой для джентльменов.

— Тем не менее, — заявил Мастер Традиций, продолжая водить пальцем по странице, — таковы условия. Тут много и всяких других условий… О, господи. О, горе нам. О, нет, только не это…

Его губы продолжали беззвучно шевелиться, повторяя страшные слова из книги. Все волшебники, как один, изогнули шеи, пытаясь рассмотреть, что такое ужасное читает Тупс.

— Ну, давайте, говорите уже! — взревел Чудакулли.

— Погодите, я хочу вначале проверить кое-что, — ответил мастер Традиций, — не хотелось бы беспокоить вас понапрасну. — Он снова заглянул в книгу. — Будь я проклят!

— Да о чём вы?

— Кажется, мы… нет, я не хочу портить вам вечер, Архиканцлер, — упирался Думмер. — Я, наверное, что-то не так понял. Не может же он требовать… О, боже!

— Покороче, пожалуйста, Тупс, — зарычал Чудакулли. — Я ведь, кажется, Архиканцлер университета? На дверях моего кабинета именно так и написано, я уверен.

— Конечно, Архиканцлер, однако я полагаю, что с моей стороны будет страшной ошибкой…

— Я очень ценю ваше нежелание портить мне вечер, сэр, — заявил Чудакулли, — однако ничто не помешает мне испортить вам весь завтрашний день! Учитывая данный факт, откройте уже нам: о чём, чёрт возьми, вы тут толкуете?!

— Гм, кажется, Архиканцлер, дело в том, что, гм… Вы знаете, когда мы в последний раз играли в футбол?

— Кто помнит? — обратился Архиканцлер ко всем присутствующим.

Приглушённо посовещавшись, волшебники пришли к консенсусу: двадцать лет назад, плюс-минус.

— "Плюс-минус" сколько? Нельзя ли уточнить? — взвился Думмер, который ненавидел такие уклончивые ответы.

— О, ну вы же понимаете, о чём речь. Нечто вроде того. Приблизительно, так сказать. Более-менее. Сами знаете.

— О чём знаю? — возмутился Думмер. — Ничего я не знаю! Нельзя ли поточнее?

— Да зачем же?

— Затем, что если университет не играл в Забаву Бедняков более двадцати лет, всё завещанное имущество перейдёт в собственность родственников Архиканцлера Побольше.

— Но игра запрещена! — возмутился нынешний Архиканцлер.

— Гм, в общем, не совсем. Все знают, что лорд Ветинари футбол недолюбливает, однако если игра проводится на окраине города и не выходит за пределы периферийных улиц, Стража закрывает на неё глаза. Почему? Да потому что игроков и болельщиков гораздо больше, чем штатных сотрудников Стражи. Уж лучше закрывать глаза, чем зажимать разбитый нос.

— Какой изящный каламбур, Тупс, — заметил Чудакулли. — Вы меня удивили, надо признать.

— Спасибо, Архиканцлер, — скромно ответил Думмер.

На самом деле, он вычитал эту фразу в «Таймс». Прочие волшебники газету недолюбливали за то, что она не цитировала их, или же, наоборот, цитировала с досадной точностью.

Приободрившись, Думмер добавил:

— Должен заметить, Архиканцлер, что любой запрет так или иначе не имеет значения. Согласно правилам НУ, волшебники могут не обращать на него внимания. Мы не подчиняемся мирским законам.

— Разумеется. Но мы, тем не менее, обычно уважаем светские власти, — заявил Чудакулли, произнося слова так осторожно, словно вынимал их из шкатулки и внимательно рассматривал, прежде чем употребить.

Остальные волшебники согласно кивнули. Они поняли недосказанное: "У Ветинари есть свои причуды, однако он самый разумный из правителей за последние несколько сот лет. Он пока что не трогает нас, но никогда не знаешь, какой туз припрятан у него в рукаве". Нет смысла спорить с очевидными фактами.

— Ладно, Тупс, что вы предлагаете? — спросил Чудакулли. — Я знаю, вы рассказываете мне о проблеме, только если уже придумали решение. Противная привычка, честно говоря, но я её уважаю. Уже знаете, как нам выкрутиться, верно?

— Полагаю, что так, сэр. Думаю, нам следует, ну, собрать команду. Насчёт выигрыша в завещании нет ни слова. Мы просто обязаны сыграть, этого достаточно.

В свечном подвале было всегда тепло. К сожалению, в нём также было влажно и очень шумно, причём в самые неожиданные моменты. А всё потому, что под потолком проходили трубы отопления и горячего водоснабжения, подвешенные на металлических тросах с непредсказуемым коэффициентом теплового расширения. И это лишь для начала. Тут же размещались трубы балансировки общеуниверситетского слудного потенциала, труба подавителя потока антропических частиц, который в наши дни работал кое-как, а также воздуховоды, которые вообще не работали с тех пор, как заболел ослик, приводивший в движение систему вентиляции. Кроме того, здесь же располагались трубы, оставшиеся от неудачной попытки предпоследнего Архиканцлера наладить коммуникационную систему университета при помощи дрессированных мартышек. Иногда все эти трубы начинали гудеть в унисон, издавая целую симфонию бульканья, щелчков, раздражающей органической капели, и, порой, необъяснимый "буммм!", который разносился далеко по подвалу.

В целях экономии тепла конструкция железных труб была улучшена путём обматывания их старым тряпьём, державшимся на месте при помощи верёвочек. Часть тряпок была прежде одеждой волшебников, а одежда волшебников, как её ни отстирывай, неизбежно сохраняла в себе остатки магических заклинаний, что приводило к возникновению неожиданных фонтанов разноцветных искр, и, порой, самозарождению мячиков для пинг-понга.

Несмотря на всё это, Орехх чувствовал себя в свечном подвале, как дома. Порой это его беспокоило. Там, наверху, люди частенько дразнили его, делая всякие намёки насчёт грязных свечей. И хотя Брат Овёс утверждал, что это ерунда, кипящий воск всё же пробуждал в Ореххе какие-то родственные чувства. Здесь, внизу, он ощущал покой.

Фактически, Орехх теперь руководил свечным подвалом. Смимс не знал об этом, потому что редко давал себе труд спускаться вниз. Трев, конечно, был в курсе, но не возражал, поскольку работа Орехха давала ему больше свободного времени для того чтобы пинать жестяную консервную банку. Мнение прочих оплывальщиков и окунальщиков не принималось в расчёт. С точки зрения рынка труда, если ты работал в свечном подвале, ты пал так низко, что достиг самого дна. И продолжаешь падать, закапываясь в грунт. Практически это означало, что у тебя недостаёт харизмы даже для работы нищего. Это означало также, что ты скрываешься от чего-то: возможно, от самих богов или от собственных демонов. Посмотрев из свечного подвала вверх, ты мог разглядеть (где-то на недосягаемой высоте) все прочие подонки общества. Следовательно, лучше так и оставаться здесь, в тёплом сумраке, где достаточно еды, редко случаются неприятные встречи и, мысленно добавлял Орехх, никогда никого не бьют.

Нет, окунальщики не создавали проблем. Он сам делал для них всё, что мог. Жизнь и без того изрядно побила этих людей, у них просто не было сил, чтобы самим бить кого-то ещё. И это хорошо. Когда нормальные люди понимают, что ты — гоблин, остаётся ожидать лишь неприятностей.

Он помнил, как кричали на него крестьяне, когда он был ещё совсем маленьким, и вслед за словами частенько летели камни.

Гоблин. О, это слово волокло за собой целый караван ассоциаций. Неважно, что ты говоришь или делаешь, этот караван всё равно проезжал прямо по тебе. Орехх пытался показывать людям свои поделки, но люди лишь разбивали их камнями, крестьяне вопили при этом, словно ястребы на охоте, а за камнями следовало ещё больше неприятных слов.

Мучения прекратились когда в город (если можно считать городом кучку строений и единственную улицу из утрамбованной грязи) прибыл пастор Овёс. Он принёс… прощение. Но в тот день прощения не желал никто.

В темноте тихо постанывал на своём ложе тролль Цемент, совершенно одуревший от Сплиты, Скользи, Сруба и Скунса. Он и железные опилки нюхал бы, но Орехх ему не позволял.

Орехх зажёг новую свечу и включил маленький самодельный заводной вентилятор, который помогал ему правильно оплывать воск. Вентилятор весело зажужжал, и пламя свечи отклонилось, став почти горизонтальным. Орехх всегда очень внимательно относился к своей работе. Хороший оплывальщик никогда не поворачивает капающую свечу, потому что при натуральном, так сказать, оплывании, воск почти всегда образует потёки только с одной стороны, противоположной той, откуда дует сквозняк. Не удивительно, что волшебникам так нравились свечи именно его производства. В свече, которая выглядит так, словно оплывала во всех направлениях разом, есть что-то подсознательно раздражающее. Сбивает с мысли.

Он работал быстро и уже укладывал в специальную корзинку девятнадцатую по всем правилам оплывшую свечу, когда услышал грохот жестяной банки, весело скачущей по каменному полу коридора.

— Доброе утро, мистер Трев, — сказал Орехх, не поднимая взгляда. Секундой позже прямо перед ним упала на донце жестяная банка и тут же замерла, словно кусочек паззла, аккуратно вставший на своё место.

— Как ты допетрил, что это я, Гоббо?

— По лейтмотиву, мистер Трев. И я предпочитаю имя Орехх, спасибо.

— Какой ещё такой мотив-шмотив?

— Это специальная мелодия или аккорд, которые ассоциируются с определённым человеком или местом, мистер Трев, — ответил Орехх, аккуратно укладывая в корзинку ещё две готовых свечи. — Я намекал на вашу склонность постоянно пинать банку. Кажется, вы в хорошем настроении, сэр. Как прошёл вчерашний день?

— Чё?

— Улыбнулась ли Дурнеллу Фортуна прошлым вечером?

— Ты о чём, ваще?

Орехх решил выражаться попроще. Опасно слишком выделяться, опасно не быть услужливым, не быть осторожным.

— Вы выиграли, сэр?

— Не. Опять ничья. Зря только время потратили, чесгря. Но это был всего лишь товарищеский матч. Никого не убили.

Трев заметил полные корзины очень натурально оплывших свечей.

— Ох и дофига же ты тут нахреначил, парень! — вежливо похвалил он.

Орехх снова глубоко задумался, а потом осторожно спросил:

— Невзирая на явные скатологические референции, вы, тем не менее, кажется, одобряете тот факт, что я оплыл для вас большое, хотя и не уточнённое, количество свечей?

— Ёлки зелёные, ты о чём вообще, Гоббо?

Орехх отчаянно принялся искать подходящий перевод.

— Я путёво сработал? — наконец, рискнул он.

Трев хлопнул его по спине.

— Ага! Молодцом! Уважуха! Ты клёвый, вот научился бы ещё базарить по-нормальному, вообще зашибись было бы. А то ведь на улице и пяти минут не протянешь, кто-нибудь обязательно зафигачит в тебя кирпичом.

— Нельзя сказать, что подобные происшествия для меня в новинку… то есть, я хотел сказать, ага, фигачили уже, и не раз.

— Никогда не понимал, с чего люди так бесятся, — благородно заметил Трев. — Ну, были раньше всякие там битвы, и чё с того? Это ж тыщу лет назад было, и хрен знает где. И тролли с гномами вели себя тогда ничуть не лучше, верно? В смысле, не лучше гоблинов. Ну, из-за чего тогда шум? Вы чё тогда делали? Просто резали глотки да пёрли вещички, так? Ха, на окрестных улицах такое и щас сплошь да рядом.

"Наверное, это правда", — подумал Орехх. Никто не смог остаться в стороне, когда в Дальнем Убервальде разразилась Тёмная Война. Возможно, где-то там были и настоящие Злые Силы, но после как-то так получилось, что Злые Силы всегда сражались на стороне врага. Кажется, подобный подход к истории оказался заразным. Ещё более странно, что во всех противоречивых письменных и устных преданиях о той войне гоблины изображались мерзкими, маленькими и трусливыми ублюдками, которые лепили грязные свечи из собственной ушной серы и тоже всегда были на стороне врага. Увы, сами гоблины никаких историй о себе не написали, потому что у них не было даже карандашей.

Улыбайся людям. Симпатизируй им. Будь услужлив. Старайся быть полезным. Орехх симпатизировал Треву. Он вообще достиг немалых успехов в симпатии. Когда ты откровенно симпатизируешь людям, они тоже начинают относиться к тебе чуть-чуть лучше. В таком деле любая малость пригодится.

Трев, со своей стороны, относился к древней истории с полным пренебрежением, а также осознавал простой факт: очень полезно иметь в свечном подвале существо, которое не пытается сожрать воск и делает работу вместо Трева. Даже если Трев снисходил до исполнения своих обязанностей, у Орехха свечи всё равно получались лучше. Такую ценность стоило беречь. Кроме того, расовая нетерпимость требовала слишком больших усилий, а Трев был прирождённым лентяем во всём, что не касалось футбола. Он всегда предпочитал идти по пути наименьшего сопротивления.

— Вас искал мастер Смимс, — сообщил Орехх. — Но я всё уладил.

— Зашибись.

И всё. Больше никаких вопросов. Орехху действительно нравился Трев.

Но парень продолжал стоять рядом, задумчиво глядя на гоблина, словно оценивая.

— Знаешь что, — предложил он, наконец, — давай сходим на Ночную Кухню, выклянчим себе завтрак?

— О, нет, мистер Трев, — простонал Орехх, чуть не выронив свечу. — Я полагаю, что данное действие будет неразумным… то есть, ну его нафиг, а?

— Да ладно тебе, кто узнает-то? Там есть такая толстушка, готовит — язык проглотишь! Офигенная жрачка.

Орехх задумался. Никогда не спорь, всегда будь услужлив, всегда веди себя подобающе, никогда никого не пугай.

— А и фиг с ним, пошли! — наконец, решился он.

Скрести сковородку до зеркального блеска — чрезвычайно полезное занятие, особенно если ты при этом развлекаешься идеей слегка постучать кое-кого этой самой сковородкой по голове. Когда Трев появился в Ночной Кухне, Гленда была явно не в настроении. Он подкрался сзади, поцеловал её в шею и оптимистично спросил:

— Приветик, милашка! Что хорошенького нажарила сегодня?

— Для людей вроде тебя, Тревор Вроде, — ничего! — отрезала она, отгоняя его прочь сковородкой. — И держи свои руки при себе, будь так любезен!

— Да неужто совсем ни крошки не припасла для своего любимчика?

Гленда вздохнула.

— Там, в духовке, есть жаркое. И если тебя поймают — никому ни слова, — сказала она.

— О, то, что нужно, для парня, который всю ночь трудился, не покладая рук! — заявил Трев, более чем фамильярно похлопав её и немедленно направляясь в сторону кухонных плит.

— Да ты всю ночь на футболе проторчал!! — возмутилась Гленда. — Ты всегда на футболе! И это, по-твоему, работа?

Трев лишь рассмеялся, и Гленда перевела свой бронебойный взгляд на его компаньона.

— Вам, парни, следует получше мыться, прежде чем заявляться сюда! — объявила она, радуясь, что на этот раз жертва не улыбается и не пытается её поцеловать. — Здесь зона приготовления пищи!

Орехх нервно сглотнул. Это была самая длинная в его жизни беседа с особой женского пола (если не считать её светлость и мисс Здравопут), а ведь он ещё не сказал ни слова.

— Уверяю вас, я регулярно моюсь, — наконец, пролепетал он.

— Но ты весь серый!

— Ну, некоторые люди белые, а другие — чёрные, — пробормотал Орехх, чуть не плача.

О, зачем, зачем он вышел из подвала? Там было так хорошо и просто, и тихо, к тому же, если Цемент не нажирался оксидом железа.

— Не надо пудрить мне мозги. Ты же не зомби, надеюсь? Я знаю, что они стараются вести себя хорошо, и в любом случае, от человека не зависит, как именно он умрёт, но мне здесь не нужны проблемы. Каждый может случайно окунуть в суп палец, но ронять его на дно тарелки — это уж слишком. Я такого не люблю.

— Я живой, мисс, — беспомощно сказал Орехх.

— Это верно, но живой кто? Вот что я хотела бы знать.

— Я гоблин, мисс.

Орехх сказал это неохотно. Прозвучало слишком похоже на ложь.

— Я думала, гоблины рогатые, — заметила Гленда.

— Только взрослые особи, мисс.

Что ж, это было правдой, по крайней мере, для некоторых гоблинов.

— Надеюсь, вы, гоблины, ведёте себя прилично? — спросила Гленда, сурово глядя на Орехха.

Но тот распознал этот взгляд — она уже сказала всё, что хотела, и теперь просто играла роль, чтобы показать, кто здесь босс. Боссы обычно могли позволить себе щедрость, особенно при виде маленького, жалкого и должным образом впечатлённого создания. Это сработало.

Гленда сказала:

— Трев, принеси мистеру…?

— Орехх, — сказал Орехх.

— Принеси мистеру Орехху немного жаркого, ладно? Он выглядит голодным.

— У меня очень быстрый метаболизм, — сказал Орехх.

— Это неважно, — заявила Гленда, — до тех пор, пока ты не показываешь эту штуку другим людям. С меня достаточно…

У неё за спиной раздался грохот.

Трев уронил поднос с жарким. Он замер, словно столб, уставившись на Джульетту, которая ответила ему взглядом глубочайшего отвращения. Наконец, она произнесла медовым голоском:

— Ну, чё вылупился? Да ты прям герой, что заявился сюда с этой тряпкой вокруг шеи! Все знают, что у Дурнелловцев дыхалка ни к чёрту. Бизли не может удержать мяч, даже если сунет его в сумку!

— Ой, да неужели? А я слыхал, Лоббисты на прошлой неделе просто втоптали вас в грязь. Лоббисты! Это ж команда старушек!

— Ха, главного ты ещё не знаешь! Скоба Апрайт вчера вышел из Танти! Посмотрим, как вам, Дурням, понравится, когда он потопчет вас как следует!

— Кто, Скоба? Ну да, он откинулся, и что? Он и трусцой-то еле бегает! Да мы круги будем вокруг него нарезать…

Сковородка Гленды звонко стукнула по плите.

— Эй вы, двое! А ну, хватит! Мне тут уборку пора делать, и я не хочу, чтобы вы пачкали мою кухню своим футболом, ясно? Ты подожди тут, моя девочка, а ты, Тревор Вроде, шагай обратно в свой подвал! И ты вернешь мне блюдо завтра, вычищенным до блеска, иначе тебе придётся в следующий раз выпрашивать завтрак у кого-то другого, понял? И забери с собой своего маленького друга. Приятно было познакомиться, мистер Орехх, но я надеюсь снова встретить вас в компании получше этой.

Она замолкла. Орехх выглядел таким растерянным и смущённым. "Боже, помоги мне, — подумала она. — Я снова говорю, словно моя мамочка".

— Нет, погоди, — она открыла ближайшую духовку и достала оттуда ещё одно большое блюдо. Кухню заполнил запах печёных яблок. — Это тебе, мистер Орехх, от меня. Тебе надо потолстеть немного, а то ветром сдует. И не смей делиться вон с тем лодырем, потому что он всего лишь жадный попрошайка, это все знают. А теперь я начинаю уборку, и если вы не собираетесь помочь, можете убираться с моей кухни! Кстати, это блюдо я тоже должна получить обратно!

Трев схватил Орехха за плечо.

— Пошли, ты же слышал, что она сказала!

— Ну почему, я не против помочь…

— Пошли!

— Спасибо вам большое, мисс! — успел крикнуть увлекаемый Тревом вниз по ступеням Орехх.

Гленда пронаблюдала за их отбытием, аккуратно складывая кухонное полотенце.

— Гоблины, — задумчиво сказала она. — Ты раньше видела гоблинов, Джул?

— Что?

— Видела когда-нибудь гоблина?

— Фигзнает.

— Думаешь, он и правда гоблин?

— Что?

— Орехх. Он гоблин или нет? — терпеливо повторила Гленда.

— Если и гоблин, то очень классный. Выражается так, словно книжки читал и всё такое.

"Очень тонкое наблюдение, практически, откровение по стандартам Джульетты", — подумала Гленда.

Она обернулась и, к своему изумлению, обнаружила, что Джульетта что-то читает, ну, как минимум, смотрит на слова.

— Что там у тебя? — спросила Гленда.

— "Бла-блабл". Про всяких важных шишек и чё они делают, типа.

Гленда взглянула через плечо подруги на страницы журнала. С её точки зрения, все эти "важные шишки" улыбались одинаковыми улыбками и носили одинаково неподходящую к текущему времени года одежду.

— А что делает их такими уж важными? — спросила она. — Тот факт, что про них написали в журнале?

— Здесь ещё модные советы есть, — оправдывалась Джульетта. — Вот посмотри, тут написано, что хромированная и медная микрокольчуга это тренд сезона.

— Это страница для гномов, — вздохнула Гленда. — Хватит тебе, давай лучше, собери вещи, я провожу тебя до дома.

Пока они ждали на остановке конёбус, Джульетта всё ещё продолжала читать. Такое внезапное пристрастие к печатному слову встревожило Гленду. Последнее, чего бы ей хотелось, это чтобы у подруги завелись в голове всякие идеи. В мозгах Джульетты хватало пустого места, а значит, идеям было где разгуляться, и в итоге они могли бы нанести немалый ущерб. Сама Гленда обычно читала в конёбусе один из своих дешёвых романов, завёрнутый в бумажную обложку из «Таймс». Он читала так, как едят кошки: украдкой, чтобы никто не заметил.

Пока лошади неторопливо брели в сторону района Сестричек Долли, Гленда вынула из сумки футбольный шарф и рассеянно обмотала его вокруг запястья. Лично она ненавидела футбол, однако в их районе было очень важно не выделяться, быть как все. Излишняя оригинальность, особенно сразу после очередного важного матча, была просто опасна для здоровья. В своём районе важно носить правильные цвета. Приспосабливаться.

По какой-то причине эта мысль немедленно навела её на размышления об Ореххе. Какой он странный. На вид страшноватый, но очень опрятный. Он пах мылом и страшно нервничал, кажется. Что-то в нём такое было…

Атмосфера в Необщей Комнате стала ледяной, словно талые воды.

— Вы хотите сказать, мистер Тупс, что мы должны прилюдно вступить в игру с грубиянами, хамами и деревенщиной? — сурово вопросил профессор Бесконечных Исследований. — Это совершенно невозможно!

— Да, маловероятно. Но ничего невозможного, — устало возразил Думмер.

— Абсолютно невозможно! — заявил Старший Спорщик, кивая профессору. — Мы не станем пихаться с отребьем из канав!

— Мой дедушка забил два гола в матче против Дурнелла, — негромко и сухо заметил Чудакулли. — В те дни большинство игроков никогда не забивали и одного. Максимальное количество голов, забитое человеком за всю его жизнь, не превышает четырёх. Рекорд принадлежит Дэйву Вроде, разумеется.

По комнате прошла лёгкая рябь поспешного пересмотра воззрений и принципов.

— Ах, ну да, конечно, тогда были другие времена, — сладким, словно сироп, голосом пробормотал Старший Спорщик. — Я уверен, что даже респектабельные ремесленники порой принимали участие в этой забаве.

— Не очень-то им было забавно, когда они натыкались на Дедулю, — сказал Чудакулли со слабой улыбкой. — Он был профессиональным боксёром, дрался за деньги. Если в кабаке случалась крупная драка, сразу же посылали за ним. Разумеется, драка тут же становилась ещё более крупной, однако происходила в основном уже на улице.

— Он вышвыривал людей из зданий?

— О, да. Справедливости ради надо добавить, что почти всегда с первого этажа и не забыв предварительно распахнуть окно. Очень деликатный человек был, насколько я знаю. Зарабатывал производством музыкальных шкатулок и даже получил за них несколько наград. Совершенный трезвенник, знаете ли, и к тому же религиозный. Драки были просто подработкой. Я совершенно точно знаю: он никогда не отрывал людям ничего, что нельзя было бы пришить обратно. Очень порядочный парень, как ни посмотри. К сожалению, я никогда с ним не встречался. А жаль, очень хотелось бы иметь что-нибудь на память о старичке.

Все волшебники, как один, уставились на огромные руки Чудакулли. Его кисти были размером со сковородки. Архиканцлер хрустнул костяшками пальцев. В комнате раздалось эхо.

— Значит, мистер Тупс, нам просто нужно вызвать чью-то команду на поединок и проиграть? — спросил Чудакулли.

— Верно, Архиканцлер, — подтвердил Думмер. — Просто изобразить игру.

— Но если мы проиграем, все увидят, что мы не выиграли, верно?

— Видимо, так.

— Значит, мы должны выиграть, полагаю?

— Послушайте, Наверн, это заходит уже слишком далеко, — возмутился Старший Спорщик.

— Извините? — Осведомился Чудакулли, приподняв брови. — Вы не забыли, что Архиканцлер, согласно уставу Университета, является первым среди равных?

— Разумеется.

— Прекрасно. Ну так вот, я — это он. Слово первый тут главное, полагаю. Что вы там царапаете в блокноте, Тупс?

— Пытаюсь вычислить, как мы сможем обойтись без наследства, Архиканцлер.

— Вот молодец! — Одобрил Старший Спорщик, с вызовом глядя на Чудакулли. — Я знал, что паниковать нет причины.

— Рад сообщить, что мы можем успешно выкрутиться, обойдясь минимальным сокращением расходов, — продолжал Думмер.

— Ну вот, — объявил Старший Спорщик, с триумфом глядя на первого среди равных, — сами видите, как всё улаживается, если не поддаваться панике.

— Ну конечно, — хладнокровно сказал Чудакулли, не отрывая пристального взгляда от Старшего Спорщика. — Мистер Тупс, не могли бы вы просветить нас, что именно означает на практике это самое "минимальное сокращение расходов"?

— Завещанное имущество помещено в траст Побольшей, — пояснил Думмер, не прекращая царапать карандашом в блокноте. — Тронуть основной капитал мы не имеем права, однако благодаря работе управляющих, которые весьма мудро инвестируют деньги траста, мы ежегодно получаем приличную сумму. Эти деньги покрывают… извините за неточность оценки… примерно восемьдесят четыре, запятая, четыре процента наших расходов на еду.

Он терпеливо подождал, пока уляжется шум. Просто удивительно, как долго некоторые люди способны спорить с очевидными цифрами, используя в качестве аргумента всего лишь "тут наверняка какая-то ошибка".

— Уверен, что Казначей не согласится с вашими выкладками, — кисло заметил Старший Спорщик.

— Так и есть, — согласился Думмер. — Он рассматривает десятичную запятую как досадное недоразумение.

Волшебники посмотрели друг на друга.

— А кто же тогда управляет нашими финансами? — поинтересовался Чудакулли.

— С прошлого месяца? Я, — объявил Думмер, — но я буду счастлив передать ответственность любому желающему.

Это сработало. Как и всегда, к сожалению.

— Ну, раз так, — нарушив гробовое молчание продолжил Думмер, — двинемся далее. С помощью таблиц калорийности я составил программу, которая обеспечит нас как минимум тремя питательными трапезами в день…

Старший Спорщик нахмурился.

— Три трапезы? Три трапезы?! Да кто же согласится на такое?

— Тот, кто не может позволить себе девять, — отрезал Думмер. — Мы восполним недостачу денег, сосредоточившись на полезной для здоровья диете из каш и свежих овощей. Это позволит нам сохранить сырную тарелку, ограничившись, правда, выбором из трёх сортов сыра.

— Три сыра это не выбор, это епитимья какая-то! — возмутился преподаватель Новейших Рун.

— Или мы можем сыграть в футбол, джентльмены! — заявил Чудакулли, весело хлопнув в ладоши. — Одна игра. И всё. Что вас так смущает?

— Ну, может, отпечаток чужого подкованного ботинка на лице? — предположил профессор Бесконечных Исследований. — Нас могут затоптать!

— В крайнем случае, мы поищем игроков в корпусах для студентов, — сказал Чудакулли. — Хотя «гробницы» будет, пожалуй, более подходящим словом.

Архиканцлер откинулся в кресле.

— Что делает волшебника волшебником, джентльмены? Знание магии? Разумеется, однако, если между нами, изучить её, в общем, несложно. В магии нет ничего особенно магического, честно говоря. Господи, она даже ведьмам под силу. Знатока магии делает волшебником особый склад ума, который позволяет глубоко проникать в суть вещей, отслеживать прихотливые извивы судьбы человечества и так далее, и тому подобное. Короче говоря, волшебник должен быть человеком, который понимает, что гарантированная степень бакалавра стОит того, чтобы время от времени пересчитывать зубами булыжники мостовой.

— Вы серьёзно предлагаете нам променять учёные занятия на банальные физические упражнения? — возмутился профессор Бесконечных Исследований.

— Разумеется, нет! Я серьёзно предлагаю вам променять учёные занятия на экстремальные физические упражнения! Позвольте напомнить, что лично я пять лет выступал в университетской команде по бегу с лодками через Анк и даже выиграл Коричневый кубок.

— И какой вам был с этого прок?

— На двери моего кабинета значится «Архиканцлер». Помните, почему? Потому что тогда Совет Университета весьма разумно решил: настало время обзавестись руководителем, который не идиот, не безумец и не мертвец. Конечно, весьма необычные требования к кандидату на должность Архиканцлера, однако мне нравится думать, что приобретённые в ходе спортивных соревнований навыки, такие как лидерство, тактика и изобретательное жульничество, помогли мне поддерживать себя в хорошей форме. В итоге, за мои грехи, (которые я не могу припомнить, хотя они наверняка были крайне тяжкими), я возглавил шорт-лист кандидатов, состоявший из одного человека. Как вы сказали, всего три сыра?

— Да, Архиканцлер.

— Просто проверял на всякий случай. — Чудакулли наклонился вперёд. — Джентльмены, завтра… точнее, уже сегодня утром, я собираюсь известить Ветинари, что Университет снова начинает играть в футбол. Это задача досталась мне, потому что я первый среди равных. Если кто-то из вас желает самостоятельно попытать счастья в Продолговатом кабинете, вам достаточно лишь объявить об этом.

— Он что-то заподозрит, — предупредил профессор Бесконечных Исследований.

— Он подозревает всё и вся. Вот почему он до сих пор Патриций, — Чудакулли поднялся на ноги. — Объявляю совеща… то есть, продолжительный ночной перекус закрытым! А вас, мистер Тупс, я попрошу пройти со мной!

Прижимая к груди книги, Думмер поспешил за Архиканцлером. Мастер Традиций был рад предлогу покинуть Необщую Комнату прежде чем другие волшебники набросятся на него. Никто не любит гонца, который доставил плохие вести, тем более, если он доставил их на пустой тарелке.

— Архиканцлер, я… — начал он, но Чудакулли прижал палец к губам.

После секундной тишины раздались негромкие звуки потасовки, как будто волшебники молча тузили друг друга.

— Вот молодцы, — прокомментировал Чудакулли, пускаясь в путь по коридору. — Мне было интересно, сколько времени им понадобится, чтобы осознать: возможно, они в последний раз видят полную тележку еды. Я почти поддался искушению подождать ещё и посмотреть, как они выходят из комнаты, хромая и в разодранных одеждах.

Думмер уставился на него.

— Вы что, развлекаетесь так, Архиканцлер?

— Господи, нет! — воскликнул Архиканцлер, но его глаза сияли. — Как вы могли подумать? Кроме того, вскоре мне предстоит сообщить Хавелоку Ветинари, что мы намерены нанести ему личное оскорбление. Толпа топчущих друг друга невежд, это ерунда. Но вряд ли он будет рад услышать, что мы намерены присоединиться.

— Разумеется, сэр. Гм, тут есть еще один мелкий вопрос, такая небольшая загадка, если вы не против… Кто такой Орехх?

Думмеру показалось, что последовавшая пауза была чуть длиннее, чем необходимо.

— Орехх…?

— Он работает в свечном подвале, сэр.

— Откуда вы это узнали, Тупс?

— Я подписываю зарплатные ведомости, сэр. Свечила сообщил, что Орехх просто объявился однажды вечером с ордером на руках, в котором предписывалось принять его на работу с минимальной зарплатой.

— И что?

— Это всё что мне известно, сэр, да и то потому, что я не поленился спросить Смимса. Смимс сказал, он хороший парнишка, хотя и странный немного.

— Ну, значит он приспособится. Собственно, мы и хотели посмотреть, как он приспособится.

— Да, сэр, никаких проблем. Просто он гоблин, сэр, а у нас в городе сложилась вроде как традиция… Обычно, когда появляется представитель новой расы, он начинает приспосабливаться в Страже…

Чудакулли громко прокашлялся.

— Проблема со стражей, Тупс, состоит в том, что они задают слишком много вопросов. Давайте не будем уподобляться им. — Он взглянул на Думмера и, кажется, принял какое-то решение. — Вы знаете, у вас ведь блестящее будущее в НУ, Тупс.

— Да, сэр, — мрачно подтвердил Думмер.

— Ввиду вышесказанного, настоятельно советую вам забыть о мистере Ореххе.

— Извините, Архиканцлер, но так дело не пойдёт!

Чудакулли слегка отшатнулся, словно его внезапно атаковала совершенно безразличная (до этого момента) овца.

Думмер бросился в бой, как человек, внезапно сиганувший с утёса и которому остаётся лишь надеяться, что законы гравитации внезапно прекратят действовать.

— Я занимаю в университете двенадцать различных должностей, — заявил он. — Делаю всю бумажную работу и все вычисления. Фактически, я делаю всё, что требует хотя бы крохи усилий и ответственности! И продолжаю работать, хотя университет Бразенек предлагал мне должность Казначея! И штат! В смысле, подчинённых, а не кусок страны. Теперь скажите! Вы… Мне… Доверяете? Что такого важного в этом Ореххе?

— Ублюдок хотел переманить вас? — взвился Чудакулли. — О, неблагодарный Декан! Что за змею пригрел я на груди! Есть ли такая подлость, которую он не совершил?! Сколько он вам предло…

— Я не спрашивал, — тихо ответил Думмер.

Последовало минутное молчание, а потом Чудакулли пару раз хлопнул его по плечу.

— Проблема с мистером Ореххом состоит в том, что люди хотят убить его.

— Какие люди?

Чудакулли заглянул Думмеру в глаза. Губы Архиканцлера шевелились. Он посмотрел вверх, а потом вниз, словно человек, совершающий в уме сложные вычисления. Пожал плечами.

— Кажется, вообще все, — сказал он, наконец.

— Пожалуйста, возьми ещё немного этого чудесного яблочного пирога, — почти умолял Орехх.

— Гленда дала пирог тебе, — улыбнулся Трев. — Если я его съем, она потом меня живьём сожрёт!

— Но вы же мой друг, мистер Трев, — возразил Орехх. — А поскольку пирог тоже мой, я имею право сам решать, кого угостить.

— Не, — отмахнулся Трев. — Впрочем, есть небольшая услуга, которую ты мог бы оказать мне. Мне, такому чуткому и щедрому боссу, который позволяет тебе работать сколько влезет.

— Да, мистер Трев?

— Гленда вернётся на кухню где-то в полдень. Чесгря, она ваще почти не уходит оттуда. Я хочу, чтобы ты сходил на к ней и спросил, как зовут девушку, которую мы повстречали прошлой ночью.

— Ту, которая кричала на вас, мистер Трев?

— Именно ту самую, — подтвердил Трев.

— Конечно, я помогу вам, — согласился Орехх. — Однако я не понимаю, отчего вы не спросите Гленду сами? Она же вас занет?

Трев снова улыбнулся.

— Ага, знает. Именно поэтому и не ответит. Насколько я могу судить, а судья из меня хоть куда, она будет рада узнать тебя поближе. Никогда прежде не встречал леди с такой страстью жалеть других людей.

— Во мне нечего особенно знать, — пробормотал Орехх.

Трев устремил на него долгий задумчивый взгляд. Орехх, наоборот, не поднимал глаз от своих свечей. Трев не встречал никого, кто умел бы так сосредотаченно трудиться. Все остальные обитатели свечного подвала тоже были немного странными, иначе они здесь и не оказались бы. Однако маленький тёмно-серый человечек был странен с каким-то противоположным знаком.

— Знаешь что, надо бы тебе побольше гулять, мистер Прорехх.

— О, вряд ли мне это понравится, — заявил Орехх. — И позвольте напомнить, что моя фамилия произносится без «Про», спасибо.

— На футбол зырил когда-нить?

— Нет, мистер Трев.

— Тогда пойдёшь со мной на завтрашний матч. Конечно, я не игрок, но матч всегда смотрю, если удаётся, — объявил Трев. — Кажись, обойдётся без поножовщины. Сезон ещё не начался, все только разминаются.

— Очень любезно с вашей стороны, но я…

— Слышь, приду за тобой в час.

— Но меня же увидят люди! — в отчаянии возопил Орехх.

Но в голове он уже слышал голос её светлости, спокойный и хладнокровный, как всегда: "Не выделяйся. Стань частью толпы".

— Не, не увидят. Уж поверь, — пообещал Трев. — Я всё улажу. Лопай свой пирог. Я пошёл.

Он вынул из кармана свою любимую банку, швырнул её в воздух, пнул несколько раз, так что она закрутилась и засверкала, словно какое-то небесное тело, а потом изо всех сил наподдал ей ногой, в результате чего да пенбанкана понеслась вперёд и с грохотом исчезла в соседней комнате, расположенной на несколько футов выше свечного подвала. Вопреки всем ожиданиям, там она, кажется, сама по себе остановилась, немного покрутилась на месте, а потом, к изумлению Орехха, ещё быстрее понеслась назад.

Трев непринужденно поймал её и сунул обратно в карман.

— Как у вас получается, мистер Трев? — спросил потрясённый Орехх.

— Сам не в курсе, — признался Трев. — Меня всегда удивляло, отчего другие так не могут. Всё дело в правильном вращении. Легче лёгкого. Увидимся завтра, окей? И не забудь узнать насчёт имени.

Конёбусы перемещались не быстрее пешехода, однако идти приходилось не тебе, плюс удобные сиденья, крыша над головой, и охранник с большим топором. Как ни крути, в холодный предутренний час лучшего транспорта за два пенса не сыскать. Гленда и Джульетта сидели рядом, плавно покачиваясь в такт с конёбусом и погрузившись в собственные мысли. Точнее, Гленда погрузилась; Джульетта потонула бы и в половинке мысли, буде таковая заведётся у неё в голове.

Зато Гленда просто мастерски научилась угадывать, когда Джульетта собирается заговорить. Она стала словно моряк, который заранее чует перемену ветра. Первыми всегда появлялись малозаметные признаки, как будто мыслям, прежде чем удастся сделать что-либо ещё, требовалось прогреть и раскрутить этот прекрасный мозг.

— Кто был тот парень, который приходил просить жаркое? — небрежно, как ей казалось, спросила Джульетта; точнее, ей казалось бы, что небрежно, знай она сложное слово «небрежно».

— Тревор Вроде, — ответила Гленда. — И тебе не захочется иметь с ним дел, уж поверь.

— Почему нет?

— Потому что он за Дурнелл! Воображает себя Лицом команды, к тому же. Его отец — Громила Дэйв Вроде! Твой отец просто с ума сойдёт, если узнает, что ты хотя бы словом перемолвилась с Тревом.

— У него очень милая улыбка, — сказала Джульетта с такой тоской в голосе, что Гленда мгновенно встревожилась.

— Он шалопай, — твёрдо заявила она. — Пристаёт ко всем подряд. И не умеет держать свои руки при себе.

— А ты откуда знаешь? — спросила Джульетта.

Да, ещё одна проблема с Джульеттой. Порой казалось, что межу этих прекрасных ушей почти совсем отсутствует мозговая активность, но вдруг прямо тебе в лицо выскакивает вот такой пренеприятный вопрос.

— Знаешь что, надо бы тебе научиться говорить покрасивее, — заявила Гленда, пытаясь сменить тему. — С твоей внешностью ты запросто смогла бы подцепить мужа, которого интересует ещё что-то, кроме пива и футбола. Просто выражайся чуть более изящно, а? Ты не должна говорить, словно какая-то…

— Где денежка моя, прекрасная леди?

Они подняли взгляды и увидели охранника, который остановился рядом, почти совсем не угрожающе помахивая топором. Честно говоря, особенно высоко поднимать взгляды не пришлось; обладатель топора был весьма низкого роста.

Гленда осторожно отодвинула лезвие в сторону.

— Не надо им тут размахивать, Роджер, — заявила она. — Это не слишком впечатляет.

— Ох, простите, мисс Гленда, — ответил гном, чьё лицо (по крайней мере, видимая из-за бороды часть лица) покраснело от смущения. — Долгая смена, вот и не признал. С вас четыре пенса, леди. Извините за топор, просто некоторые пассажиры повадились спрыгивать, не заплатив.

— Лучше бы ему вернуться туда, откуда он явился, — брякнула Джульетта, когда охранник отошёл в дальний конец конёбуса.

Гленда решила не спорить. Насколько она знала, её подруга не думала сама, а просто повторяла то, что услышала от других. Вплоть до сегодняшнего дня, по крайней мере. Но потом всё-таки не сдержалась:

— Скорее всего, он явился с улицы Паточной Шахты. Этот гном рождён в нашем городе.

— Значит, он болеет за Шахтёров? Могло быть и хуже.

— Не думаю, что гномы слишком уж любят футбол.

— Нельзя быть настоящим морпоркцем, если не болеешь за свою команду, — ещё один образчик замшелой "народной мудрости" от Джульетты.

На этот раз Гленда смолчала. Спорить с подругой было всё равно что пинать туман. Кроме того, лошади уже трудолюбиво шагали по нужной улице. Девушки сошли прямо около своих домов.

Дверь дома Джульетты была покрыта остатками многочисленных слоёв краски, точнее, пузырями и миниатюрными горными системами, в которые за множество лет превратились многочисленные слои краски. Самой дешёвой, разумеется. В конце концов, приходится выбирать: краска или пиво, а ты ведь не можешь пить краску, если ты, конечно, не мистер Джонсон из дома четырнадцать, который, похоже, хлещет краску постоянно.

— Слушай, я не стану рассказывать твоему отцу, что ты сегодня задержалась, — сказала Гленда, — но завтра жду тебя вовремя, поняла?

— Да, Гленда, — смиренно ответила Джульетта.

— И забудь про Тревора Вроде.

— Да, Гленда. — Снова кроткий ответ, но Гленда распознала этот блеск глаз. Такой она однажды уже видела. В зеркале.

Размышлять об этом не было времени — пора готовить завтрак для вдовы Овсянки, бедняжка почти не выходит из дому в последнее время. Надо развлечь старушку, переделать всю работу по дому, и, уже с рассветом, отправиться спать.

Проваливаясь в сон, Гленда подумала: "Говорят, гоблины кур воруют? Он, по-моему, совсем не такой…"

В полдевятого её разбудил брошенный в окно камешек. Сосед хотел, чтобы она взглянула на его отца, который вроде бы был «нездоров». Здравствуй, новый день. За всю свою жизнь Гленда не купила ни одного будильника.

Почему люди так много спят? Этот вопрос мучал Орехха уже давно. Ночью ему было скучно.

Когда он жил в замке, в Убервальде, в тёмное время суток всегда было с кем поговорить. Её светлость днём вообще не показывалась, поэтому по ночам у её дверей всегда толпились посетители. Конечно, Орехху было запрещено появляться перед ними, зато он знал все коридоры в замке и все секретные глазкИ в стенах. Кого он только не видел! Изящных ночных джентльменов в чёрных одеждах и гномов в железных доспехах, блестевших, словно золото (позднее, в своём подвале, пропахшем солью и грозами, Игорь показал Орехху, как достигается такой блеск). А ещё были тролли, немного более отёсанные, чем те, от кого он привык удирать, когда жил в лесу. Особенно запомнился тролль, сиявший, словно бриллиант. (Его кожа из живого алмаза, пояснил потом Игорь). Одного этого факта оказалось достаточно, чтобы навеки сохранить тролля в памяти Орехха, но было кое-что ещё. Однажды, сидя за большим столом с другими троллями и гномами, алмазный тролль заметил Орехха, следившего за встречей через крошечное отверстие на другом конце комнаты. Конечно, заметил, Орехх не сомневался в этом. Пришлось так стремительно отпрыгнуть от шпионского глазка, что Орехх стукнулся затылком о противоположную стену комнаты.

Подрастая, он изучил все подвалы и мастерские замка её светлости.

Ходи куда хочешь, беседуй, с кем хочешь. Задавай любые вопросы, тебе ответят. Если захочешь чему-то научиться, тебя научат. Используй библиотеку. Читай любые книги.

Славные были деньки. Куда бы он ни пришёл, мастеровые прерывали работу, чтобы показать ему, как строгать, вырезать, отливать формы, зачищать, плавить металл и ковать подковы. Но не как подковывать лошадей, потому что те начинали сходить с ума, стоило ему зайти в конюшню. Однажды жеребец даже выбил пару кирпичей из задней стенки своего стойла.

Он вспомнил день, когда пришёл в библиотеку, где мисс Здравопут показала ему книгу о запахах. Он прочёл её так быстро, что глаза, казалось, оставляли следы на страницах. Уж в библиотеке-то он точно оставил след в виде стопки из двадцати двух томов "Руководства по Запахам" за авторством Завтрака, оставленных на длинном столе, за ними последовал Носиковский "Вестник Конного Спорта", а потом, пробравшись сквозь историческую секцию, Орехх погрузился в фольклор. Мисс Здравопут бдила, скользя за ним вдоль полок при помощи библиотечной лесенки на колёсиках.

Она следила за ним с чувством глубокого удовлетворения. Когда юный гоблин появился в замке, он едва умел читать, а теперь Орехх глотал книги, словно боксёр, который готовится к главной битве своей жизни. С чем именно он собирался сразиться, мисс Здравопут не знала, а её светлость, как всегда, не снизошла до объяснения. Он мог всю ночь просидеть над заинтересовавшей его книгой, обложившись словарями и неустанно сражаясь с собственным невежеством.

Явившись на работу утром, она частенько находила его со словарём Гномьего языка в руках, и с экземпляром какой-нибудь "Речи Троллей" на пюпитре.

"Так учиться неправильно, — говорила она сама себе. — Знания не улягутся у него в голове. Нельзя просто воткнуть их себе в мозг. Информацию необходимо усваивать постепенно. Недостаточно только знать, необходимо понимать".

Однажды она рассказала о своих сомнениях кузнецу Фасселю, который ответил:

— Послушайте мисс, он явился ко мне вчера и заявил, что раньше наблюдал за работой кузнецов, и нельзя ли ему теперь попробовать самому? Ну, вы же знаете, какие приказы отдала её светлость, так что я показал ему, где лежат молот и щипцы, и он воспользовался ими как… молотом и щипцами! Взял и сделал отличный нож, действительно неплохой. Он в самом деле мастеровит. Прям так и вижу, как его мозги соображают то и это. Вы прежде встречали гоблинов?

— Интересно, что вы спросили, — заметила она. — В нашем каталоге числятся "Пять часов шестнадцать минут среди гоблинов Дальнего Убервальда" за авторством Дж. П. Спотыкуна, но я так и не смогла разыскать эту книгу. А жаль, она бесценна.

— Пять часов шестнадцать минут не слишком-то долго, — заметил кузнец.

— Вам так кажется? Во время своей лекции в Анк-Морпоркском Обществе Вторгателей мистер Спотыкун пояснил, что это было ровно на пять часов дольше, чем лично ему хотелось бы, — пояснила мисс Здравопут. — Размеры гоблинов варьируют от неприятно большого до отвратительно малого, их культура находится примерно на уровне йогурта, а большую часть свободного времени они проводят, пытаясь схватить себя за нос и постоянно промахиваясь. Полные ничтожества, по его словам. Эта речь вызвала много споров. Предполагается, что антропологи должны быть более беспристрастными.

— Неужели молодой Орехх — один из этих тупиц?

— Вот и мне странно. Вы видели его вчера? Что-то в нём пугает лошадей. Что же он сделал? Пошёл в библиотеку и нашёл книги о Лошадином Слове. На самом деле, было целое секретное общество, члены которого знали, как смешать специальное масло, запах которого заставлял лошадей подчиняться. Потом Орехх потратил целый день в подвале Игоря, где варил бог знает какие зелья, а сегодня утром спокойно проскакал по двору! Лошадь была не слишком счастлива, но она подчинилась.

— Удивительно, как его уродливая маленькая голова до сих пор не взорвалась, — заметил Фассель.

— Ха! — с горечью откликнулась мисс Здравопут. — Вам недолго осталось ждать, он недавно открыл для себя Бонкскую школу.

— Это что такое?

— Не что, а кто. Философы. То есть, называются философами, но…

— А, эти, неприличные, — обрадовался Фассель.

— Ну, я бы не сказала, что неприличные, — заметила мисс Здравопут, и это была чистая правда. Благовоспитанная библиотекарша не должна употреблять подобные слова в присутствии кузнеца, особенно если тот широко улыбается. — Лучше скажем, «неделикатные», ладно?

В молоте и наковальне нет решительно ничего деликатного, поэтому кузнец без стеснения продолжил:

— Те самые, кто утверждает, что когда леди не хватает мужского внимания, сигара начинает казаться …

— Состоять в группе бонкских философов — возмутительное членство…

— Ага, как раз нечто в этом роде, — кузнец явно наслаждался беседой. — И её светлость дозволяет Орехху читать всё это?

— Не просто дозволяет, а, фактически, настаивает. О чём она только думает?

"И о чём думает Орехх, если на то пошло", — мысленно добавила она.

Нельзя делать слишком много свечей, объяснял Трев. Подведёшь всех остальных. Остроконечные шляпы могут решить, что им не нужны другие оплывальщики. Орехх признал, что так оно и есть. Что тогда станет с Безлицом, Цементом и Плаксой Макко? Им некуда больше идти. Они привыкли жить в простом мире, и обычная жизнь просто собьёт их с ног.

В свободное время он пытался занять себя, исследуя соседние подвалы, но по ночам там происходит мало интересного, зато другие люди начинают коситься с подозрением. Её светлость не имеет здесь власти. С другой стороны, волшебники весьма небрежны, и никто за ними не прибирает, поэтому в его распоряжении оказалась масса позабытых и заброшенных мастерских. Для парня с прекрасным ночным зрением — настоящее подземное королевство, полное чудес. Он уже видел светящихся ложечных муравьёв, тащивших куда-то вилку, а также, к своему удивлению, обнаружил редкого домового хищника — Необщего Пожирателя Носков. Ещё какие-то твари жили в лабиринте труб под потолком, они периодически кричали "Ак! Ак!" Кто знает, что за странные чудовища свили там свои гнёзда?

Он чрезвычайно тщательно отчистил блюда из-под пирога. Гленда была к нему так добра. Ему надо проявить благодарность. Быть благодарным очень важно. А главное, он знал, где раздобыть немного кислоты.

Личный секретарь лорда Ветинари бесшумно вошёл в Продолговатый Кабинет, почти не вызвав колебаний воздуха. Его светлость поднял взгляд.

— А, Барабантт. Думаю, мне снова нужно написать жалобу в «Таймс». Я уверен, что комбинация слов, пронумерованных один по вертикали, шесть по горизонтали и девять по вертикали, уже публиковалась три месяца назад. В пятницу. — Патриций разочарованно бросил на стол страницу с кроссвордом. — Куда катится наша Свободная Пресса.

— Тонко подмечено, милорд. Архиканцлер только что вошёл во дворец.

Ветинари улыбнулся.

— Наконец-то удосужились взглянуть на календарь. Слава богу, что у них есть Думмер Тупс. Проводи Чудакулли ко мне, после обычного ожидания в приёмной, разумеется.

Пять минут спустя Наверна Чудакулли препроводили в кабинет.

— Архиканцлер! Вас привело ко мне какое-то неотложное дело? Наша обычная встреча назначена на послезавтра, насколько я помню.

— Гм, да, сэр, — пробормотал Чудакулли. Как только он сел, перед ним тут же появилась приличная порция шерри. — В общем, Хавелок, дело в том, что…

— Лично я вижу в вашем сегодняшнем появлении руку провидения, — заявил Ветинари, игнорируя слова Архиканцлера. — Потому что тут возникла одна небольшая проблема, и я определенно нуждаюсь в вашем совете.

— О? Неужели?

— Разумеется. Она касается этой злополучной игры, как её бишь… футбола.

— Правда?

Бокал шерри, который Чудакулли уже держал в руках, не дрогнул ни на миллиметр. Архиканцлер занимал свой пост уже давно, с тех самых пор, когда волшебник, случайно моргнувший не вовремя, рисковал немедленно умереть.

— Конечно, нам приходится шагать в ногу со временем, — покачал головой Ветинари.

— Мы стараемся так не делать, — возразил Чудакулли. — Время от этого только наглеет.

— Люди не понимают, что у тирании есть пределы, — продолжал Патриций, словно рассуждая вслух. — Они думают, я могу творить всё, что захочу, потому что могу творить всё, что захочу. Хотя минутное размышление ясно показывает, что это не так.

— О, с магией тоже самое, — поддержал Архиканцлер. — Если разбрасываться заклинаниями, не думая о завтрашнем дне, есть большой шанс, что думать будет и не о чем.

— Короче говоря, — продолжал Ветинари, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, — я намерен дать футболу своё благословение, в надежде, что возможные эксцессы этой буйной игры будут взяты под надлежащий контроль.

— Ну, с Гильдией Воров такой подход сработал, — поделился наблюдением Чудакулли, наслаждаясь собственным хладнокровием. — Если преступления всё равно происходят, пусть происходят организованно, вы всегда так говорили, кажется.

— Именно. Я склоняюсь к той точке зрения, что любые физические упражнения, не имеющие целью крепкое здоровье, защиту государства либо хорошее пищеварение, надлежит признать варварством.

— Правда? А как насчёт сельского хозяйства?

— Защита государства от голода. Но в обычной… беготне я не вижу никакого смысла. Кстати, вы поймали Мегапода?

"Как, чёрт возьми, он узнал? — подумал Чудакулли. — Нет, правда, как?!" Вслух он сказал:

— Поймали, конечно, но вы, надеюсь, не считаете, что это была просто "беготня"?

— Разумеется, нет. В данном случае применимы все три упомянутых исключения. Традиция не менее важна, чем хорошее пищеварение, хотя и не так полезна. И Забава Бедняков, кстати, тоже обладает весьма древними традициями, если не полениться тщательно исследовать вопрос. Буду откровенен, Наверн. Я не могу противопоставлять желаниям общества всего лишь свои личные антипатии. То есть, могу, конечно, но тогда придётся прибегнуть к довольно смешным и, безусловно, тираническим мерам. И всё это против игры? Думаю, лучше подобного избегать. Итак… каково положение дел? Насколько я понимаю, команды крепких мужчин пихаются, толкаются, пинаются и кусаются в слабой надежде зашвырнуть какую-то штуку в отдалённые ворота. Меня не волнует, что они пытаются поубивать друг друга, это лишь небольшой побочный эффект. Однако футбол в последнее время снова стал весьма популярен, он приводит порой к повреждению чужой собственности, что совершенно недопустимо. «Таймс» уже строчит фельетоны. Нет, то, что нельзя изменить, необходимо возглавить, таков путь мудрого человека.

— И как вы намерены это сделать?

— Поручить работу вам. У Невидимого Университета всегда были прекрасные спортивные традиции.

— "Были" очень точное слово, — вздохнул Чудакулли. — В моё время мы были такими… такими безжалостно физическими. Однако если я сегодня предложу своим коллегам поиграть хотя бы в детскую игру "донеси яйцо в ложке", они донесут его не дальше, чем до рта.

— Увы, я и не знал, что "ваше время" закончилось, Наверн, — улыбнулся лорд Ветинари.

Комната, и так обычно не слишком шумная, погрузилась в абсолютную тишину.

— Но послушайте… — начал Чудакулли.

— Сегодня днём мне предстоит встреча с редактором "Таймс", — сказал Ветинари, с искусством опытного манипулятора различными комитетами легко заглушая голос Архиканцлера своим. — Который, как мы знаем, весьма озабочен проблемами общества. Думаю, он с радостью узнает, что я попросил университет усмирить демона футбола и что вы, тщательно рассмотрев мою просьбу, согласились принять эту роль.

"Я не должен соглашаться, — осторожно подумал Чудакулли. — С другой стороны, это же именно то, чего я хотел, и о чём собирался просить, так что отказываться, наверное, неразумно. Проклятье! Типичный ход Ветинари!"

— Вы не будете возражать, если мы создадим собственную команду? — наконец, пробормотал он.

— Нет, конечно. Более того, я настаиваю. Но никакой магии, Наверн. Это хотелось бы подчеркнуть особо. Магия неспортивна, если вы не играете против других волшебников, разумеется.

— О, я очень спортивный человек, Хавелок.

— Прекрасно! Кстати, как Декан обустроился в Бразенеке?

"Будь это кто угодно другой, я принял бы вопрос просто за вежливое любопытство. — Подумал Чудакулли. — Но когда спрашивает Ветинари…"

— Я был слишком занят, чтобы интересоваться, — высокомерно заявил он. — Впрочем, уверен, что Декан крепко стоит ногами на земле.

"И, надеюсь, когда-нибудь сможет увидеть их без помощи зеркала," — мысленно добавил он.

— Я уверен, что вы рады за своего старого друга и коллегу, сделавшего такую прекрасную карьеру, — невинно заметил Ветинари. — И за Псевдополис тоже рады, надеюсь. Я просто восхищаюсь гордыми бюргерами этого города, предпринявшими столь… смелый эксперимент построения демократии, — продолжал патриций. — Всегда так интересно наблюдать очередную попытку. И, порой, забавно.

— В ней есть свои плюсы, — проворчал Чудакулли.

— Да, и я слышал, вы практикуете её у себя в университете, — заметил патриций со слабой улыбкой. — По крайней мере, насчёт футбола у нас нет разногласий. Чудесно. Я расскажу мистеру де Словье о вашей инициативе. Страстные поклонники футбола тоже наверняка ей заинтересуются, особенно когда вы объясните им значение длинных слов. Отлично. Попробуйте шерри. Мне докладывали, он прекрасен.

Ветинари встал, что, теоретически, означало конец разговора, и подошёл к прямоугольному камню, установленному на квадратном деревянном столике. — Ещё кое-что, Наверн. Как ваш новый сотрудник?

— Мой сотр… А, вы говорите о… гм…

— Верно, — Ветинари улыбнулся камню, словно услышав от него забавную шутку. — Именно. О, как вы тонко подметили, Гм.

— Я заметил нотку сарказма. Как волшебник, должен предупредить вас, что слова обладают силой.

— Как политик, должен заверить вас, что я в курсе. Как у него дела? Заинтересованные стороны хотели бы знать.

Чудакулли взглянул на резные фигурки, установленные на камне, словно они могли подслушать. В некотором роде, так оно и было, наверное. Все знали, что половину этих фигурок двигают руки, принадлежащие особе, определённо, женского пола, живущей в большом замке в Убервальде. Той самой леди, которая была известна, в основном, по смутным слухам.

— Смимс говорит, он себе на уме. Но парень, безусловно, искусник.

— Хорошо, — пробормотал Ветинари, по всей видимости, погружённый в изучение диспозиции фигур.

— Хорошо?

— Анк-Морпорк очень нуждается в искусниках. У нас даже есть улица Искусных Ремесленников, вы знаете?

— Ну, да, однако…

— Ага, значит, дело всё-таки не в словах, а в контексте, — объявил Ветинари, оборачиваясь к Чудакулли с выражением неприкрытого удовольствия на лице. — Я уже упоминал, что я политик? «Искусный» значит: умелый, ловкий, хитрый, смекалистый, пройдоха, находчивый, толковый, и, разумеется, во всех отношениях архи-. Полным-полно как положительных, так и отрицательных смыслов. Искусный… какое искушающее слово.

— Вам не кажется, что этот ваш… эксперимент зашёл слишком далеко? — спросил Чудакулли.

— Такое прежде говорили о вампирах, помните? Предполагается, что у обсуждаемых существ нет нормального языка, но наш… подопечный свободно говорит на нескольких.

— Смимс утверждает, что он выражается слишком изысканно, — признал Чудакулли.

— Наверн, даже тролли выражаются слишком изысканно, по сравнению с Быковато Смимсом.

— Этот… юноша был воспитан каким-то жрецом, как я слышал, — сказал Чудакулли. — Но кем он станет, когда вырастет?

— Судя по его речи, профессором лингвистики.

— Вы знаете, о чём я, Хавелок.

— Возможно, а вот знаете ли вы? Но вряд ли он один вдруг превратится в дикую орду.

Чудакулли вздохнул. Потом снова взглянул на игровую доску, и Ветинари это заметил.

— Да, посмотрите на них получше. Отряды, когорты, — сказал он, махнув рукой в сторону маленьких каменных фигурок, — сошедшиеся в вечной битве по прихоти игрока. Они сражаются и гибнут, но не смеют бежать, потому что кнуты гонят их вперёд. Они ничего не знают, кроме кнутов. Убей или будь убит. Тьма перед ними, тьма позади них, тьма и кнуты у них в головах. Но что будет, если одного из них забрать из игры, прежде чем кнуты настигнут его? Что, если поместить его туда, где кнутов нет… кем он станет? Взять его одного. Единственного. Неужели вы не дадите им всем такого шанса?

— На прошлой неделе вы повесили троих, — сказал Чудакулли, сам толком не понимая, почему.

— У них был шанс. Они использовали его, чтобы убивать, а то и похуже. Шанс — всё, что у нас есть. О благословении даже не мечтайте. Он семь лет был прикован к наковальне. Он заслужил свой шанс, вам не кажется?

Внезапно Ветинари снова улыбнулся.

— Впрочем, хватит о грустном. Я с энтузиазмом прозреваю ваше будущее, полное здоровой физической активности в лучших спортивных традициях. Традиция вам очень поможет, тут и сомневаться нечего. Всё, достаточно. Не хотелось бы вас задерживать.

Чудакулли осушил свой бокал. По крайней мере, шерри действительно был недурён.

От дворца до Невидимого Университета было недалеко идти; центры власти всегда предпочитают присматривать друг за другом.

Чудакулли задумчиво брёл сквозь толпу, рассеянно кивая знакомым, то есть, в этой части города, практически каждому.

"Тролли, — размышлял он. — С троллями мы смирились, по крайней мере, пока они следят, куда ставят ноги. Они уже в Страже и всё такое. Славные ребята, если не считать пары паршивых овец, но ведь таких хватает и среди людей. Гномы? Они с нами уже целые столетия. С ними бывает непросто, конечно, порой ведут себя как настоящие задницы…" — тут он сделал паузу и заменил фразу на "с ними трудно торговаться".

Зато никаких сюрпризов, к тому же они низенькие, что успокаивает, если точно знаешь, чем они заняты там, внизу. Вампиры? Ну, Убервальдская Лига Трезвости поработала неплохо. На улицах (или в их логовах, или неважно ещё где) ходят слухи, что вампиры сами следят за своими. Каждый нетрезвый кровосос, совершивший убийство в городе, будет неминуемо выслежен теми, кто точно знает, как он себя ведёт и где прячется.

За всем этим стояла леди Марголотта Убервальдская. Она была личностью, которая при помощи дипломатии, а порой и менее деликатными способами, управляла Убервальдом. И у неё была какая-то… связь с Ветинари. Об этом знали все, и это было всё, что все знали. «Точка-точка-точка» связь. Вроде того. Соединить точки, чтобы получить полную картинку, не мог никто.

Она порой бывала в городе с дипломатическими визитами, и даже опытнейшие кумушки Анк-Морпорка не могли заметить между ней и лордом Ветинари ничего, ни малейшего шёпота, свидетельствующего о чём-то, кроме дежурного дружелюбия и стремления к международному сотрудничеству.

А ещё Ветинари при помощи семафорной системы передачи сигналов постоянно играл с леди Марголоттой в сложные настольные игры. И, собственно, это было всё, что их связывало. До последнего времени.

Пока она не послала в Анк-Морпорк Орехха. Кто знал, зачем? Кроме них двоих — никто. Политика, наверное.

Чудакулли вздохнул. Чудовище, вот кто этот Орехх. И без присмотра. Страшно подумать. Было время, они приходили тысячами, как саранча, и пожирали всё вокруг, включая собственных мертвецов. Злая Империя разводила их в мрачных подвалах, серых демонов без родины, даже без ада.

Одни лишь боги знают, что сталось с ними, когда Империя рухнула. Но, судя по всему, некоторые уцелели, где-то на высокогорьях Убервальда. На что они способны? Один, по крайней мере, был способен делать свечи в подвалах университета. Чем это может обернуться?

— Чёртовым геморроем? — вслух предположил Чудакулли.

— Эй, ты кого обозвал гемором, мистер? Эта улица моя не меньше, чем твоя!

Волшебник обратил взор на молодого человека, который, похоже, стибрил свои одёжки с верёвок для белья в респектабельной части города. Лишь драный чёрно-красный шарф явно был личной собственностью оборванца. Парень постоянно дёргался, словно готовился в любой момент рвануть прочь в непредсказуемом направлении. А ещё он постоянно швырял вверх и ловил жестяную банку. Чудакулли это зрелище навеяло резкие, почти болезненные воспоминания, но он быстро взял себя в руки.

— Я Наверн Чудакулли, Архиканцлер и глава Невидимого Университета, молодой человек, и я вижу, что ты носишь цвета какой-то команды. Увлекаешься игрой, да? Футбол, наверное?

— Ага, типа того. И чё? — дерзко заявил бродяжка, и в этот момент осознал, что его рука, в которой, по законам гравитации, пора уже было оказаться консервной банке, всё ещё пуста. Взлетев в воздух, банка не упала обратно и сейчас неспеша крутилась в двадцати футах над мостовой.

— Баловство, конечно, — признал Чудакулли, — но я хотел привлечь твоё внимание. Желаю стать свидетелем игры в футбол.

— Свидетелем? Эй, слышь, я ничё не видал…

Чудакулли вздохнул.

— Я имел в виду, что хочу посмотреть на игру, понял? Желательно, сегодня.

— Ты? Уверен? Да тебе капец будет, мистер! Шиллинг есть?

У них над головами раздался звон.

— Когда банка упадёт, в ней будут шесть пенсов. Время и место, пожалуйста.

— Откуда я знаю, что ты не шпик? — спросил бродяжка.

— Без понятия, — беспечно ответил Чудакулли. — Тонкости работы мозга для меня загадка, как и для тебя. Но я рад, что ты в меня веришь.

— Чё? — Пожав плечами, оборванец решил рискнуть, всё лучше, чем остаться без завтрака. — Петляной переулок в Мытнях, вострячок. И я тя не видал, усёк?

— Очень похоже, что так, — сказал Чудакулли и щёлкнул пальцами.

Банка упала прямо в подставленную руку бродяги. Тот вытряс серебряную монетку и улыбнулся.

— Удачи, папаша.

— Там вообще бывает что поесть? — спросил Чудакулли, для которого обед в любом случае был священен.

— Ну, пироги, папаша, гороховый пудинг, пироги с угрём, пироги с картохой, пироги с… омарами, но ваще просто пироги, и всё. Просто пироги, сэр. Такие, знаешь, все пироговые.

— Но какие именно?

Его информатор выглядел шокированным.

— Пироги, да и всё. Лучше не спрашивать.

Чудакулли кивнул.

— Ещё одно предложение. Плачу пенни за пинок по твоей банке.

— Два пенса, — тут же повысил ставки мальчишка.

— Согласен, плут.

Чудакулли взял банку, уронил её на мысок ботинка, секунду побалансировал, потом подбросил в воздух и изо всей силы пнул, отправив в полёт над толпой.

— Неплохо, дедуля, — улыбаясь, одобрил бродяжка, когда вдали раздался вскрик и возмущённые вопли.

Чудакулли сунул руку в карман и изучил то, что там обнаружил.

— Два доллара за то, чтобы ты сейчас же исчез. Лучшая сделка на сегодня!

Мальчишка рассмеялся, схватил монеты и бросился бежать. Чудакулли бодро зашагал дальше, с него разом, словно снег, спали оковы десятилетий.

Думмера Тупса он обнаружил около Главного Зала, тот как раз занимался любимым делом: пришпиливал к доске очередное объявление. "Наверное, это его как-то успокаивает", — решил Архиканцлер.

Он хлопнул Думмера по спине, отчего тот выплюнул на пол зажатые во рту булавки.

— Это бюллетень Анкского комитета безопасности, Архиканцлер, — укоризненно сказал Думмер, пытаясь собрать просыпанные канцелярские принадлежности.

— У нас тут университет магии, Тупс. Какое нам дело до безопасности? Работа волшебника сама по себе совершенно небезопасна, и это правильно.

— Да, Архиканцлер.

— Но на вашем месте я собрал бы все эти булавки, чтобы никто случайно не поранился. Скажите-ка: а не было ли у нас раньше спортивного тренера?

— Был, сэр. Эванс Полосатый. Исчез сорок лет назад, насколько мне известно.

Дальше: Примечания

Терри Пратчетт Невидимые академики

Терри Пратчетт
Невидимые академики