Глава 7

С тех пор как Бьёрн привез ей перстень от Бергвида конунга, Эйра жила с постоянным чувством счастья. Она давно знала: что-то должно случиться. Еще только проводив Бьёрна в поход, она уже знала: что-то должно случиться. Ее переполняли предчувствия, то радостные, то тревожные. Эйра бродила по долине под Раудбергой, вглядывалась в облака, прислушивалась к птичьему крику, стараясь разобрать предвестья своей судьбы. Что-то должно измениться, ее мир не может оставаться прежним. Она вспоминала розовые горы своего видения и угадывала в нем счастливое предзнаменование, но боялась ему верить, заталкивала надежды подальше в глубину души, но они шевелились там, будоражили ее, не давали покоя.

И вот оно случилось – Бьёрн привез ей подарок, дороже которого нет на свете. Что там кольцо Бальдра, рождающее на девятую ночь восемь таких же – важно не что подарено, а кем подарено. Едва Эйра увидела перстень в протянутой ладони Бьёрна, как вся кровь в ней вскипела от жестокого и сладкого волнения; это было слишком хорошо, слишком хорошо!

Подарок от Бергвида конунга – ей! Значит, он не пропустил мимо ушей, он услышал, он запомнил, он тоже думает о ней, он ценит ее восхищение, ее уважение к нему! И не просто подарок, а именно перстень, знак любви! Алый отблеск драгоценного камня протянул между ними какую-то огненную, священную дорогу, и Эйра прижимала к себе кулак с зажатым перстнем, как будто Бергвид конунг подарил ей само свое сердце.

Эйра без труда разобрала семь рун, обвивавших золотое кольцо. Это заклинание было признанием в любви; ей казалось, что Бергвид создал это кольцо одним усилием воли, нарочно для нее, и она изнемогала под грузом своего счастья. Сердце билось сильно и горячо; вершины гор, голубое небо, белые облака кружились вокруг нее, как будто предстояло родиться новой вселенной с новым солнцем. Заклинание любви! Любви и верности! Взор конунга через горы и дали читал в ее душе, его сердце живо откликнулось на зов ее сердца! Это судьба! Судьба предназначила их друг для друга, и не зря само имя Бергвида конунга уже давно вызывало трепет в ее душе. Эйра не сводила глаз с алого камня, любовалась им целыми днями, поворачивая руку под солнцем то так, то иначе; ей уже казалось, что она носит на руке, у всех на виду, свое собственное сердце, источающее этот горячий, пламенный свет.

Ветер и облака пели ей об одном: Бергвид конунг полюбил ее! Эйра ходила по долине, ничего не видя перед собой и не замечая земли под ногами. Она словно хотела найти место, где поместилась бы ее любовь, но не могла – всей Вселенной было бы мало. Любая мелочь, которую она когда-то слышала о нем, теперь стала драгоценностью, полной глубокого и прекрасного значения. Образ Бергвида рос и рос в ее воображении и уже стоял вровень с горами, как один из бессмертных богов. Само имя его теперь приобрело какой-то особый смысл, и Эйра мысленно вслушивалась в каждую его часть, будто имя могло открыть ей саму его душу. «Берг» – «гора», «вид» – «широкий»; самые простые слова, встречающиеся во многих разных именах, вдруг показались исключительными, созданными и предназначенными только для него. И Эйра с чувством любви касалась взглядом каждой горной вершины вокруг, потому что у гор было с ним общее имя.

Все мелочи обыденной жизни утратили смысл, Эйра ступала по облакам, вокруг нее носились образы героев древности, живущие в сказаниях. Как заклинание, Эйра повторяла про себя строки из древней песни, которая казалась ей песней ее собственной судьбы:

«Полюбила прежде, чем встретила!» Этих слов ей хватало, чтобы слить чувства валькирии Сигрун со своими и вместе с ней унестись от земли и от века – в вечность!

твердила она шепотом, вспоминая, что Вигмар и Асольв задумали выдать ее за Бьёрна. Не питая к воспитаннику отца ровно никаких чувств, Эйра прежде не думала об этом, полагаясь на судьбу, но теперь старый замысел приобрел огромную важность: ведь это было препятствие на пути ее любви, препятствие, которое делает саму любовь еще горячее, ярче, выше! В мыслях ее само слово «другой», намекающее на Бергвида, вспыхивало и сияло, как капля росы под солнцем, жаркими радужными огнями. Ей приходилось таить свою любовь, как и той, ее древней сестре, и слезы горячего восторга вскипали на глазах, когда при смутном воспоминании о препятствиях Эйра ощущала, как много сходства между нею и Сигрун:

повторяла она, страстно желая, чтобы разразился над ее головой чей-то страшный гнев и дал возможность его выдержать, как бурю, доказать силу и стойкость своей любви.

Сразу после приезда Бьёрн послал геста на Золотое озеро – рассказать Вигмару о новостях. Но гест вернулся и сообщил, что в Железном Кольце уже все знают: туда приехала жена Бергвида Хильдвина, да еще в придачу объявила о своем разводе с мужем!

– О разводе! – воскликнула Эйра и упала на скамью, прижимая руку к бьющемуся сердцу.

Эта новость ее потрясла, но тут же она сообразила, что иначе и быть не могло. Бергвид конунг предназначен для нее, и теперь, когда пришел срок, судьба убирает все преграды между ними.

Однажды утром Эйра заметила, как ветки хвороста возле кухонного очага упали из рук служанки и сами собой сложили руну «вин» – руну счастья. Она захлопала в ладоши и засмеялась, уверенная, что это – счастливое предзнаменование ей.

Выйдя в долину, она шла по тропинке под соснами и вдруг споткнулась: выступившие из земли сосновые корни расположились руной «хагль» – суровое предостережение о грозящих бедах. Эйра остановилась и не смела идти дальше, настороженно огляделась, будто спрашивая у духов соснового бора, не скажут ли они ей еще чего-нибудь. Сосны шумели на ветру, но, сколько Эйра ни вслушивалась, она ничего не могла разобрать. Непонятная сила тянула ее назад, домой, туда, где есть люди и могут быть новости. Уже не первый день она бессознательно ждала новостей, ждала их каждый раз, возвращаясь домой, и сейчас вдруг ожидание стало нестерпимым. И Эйра осознала, что этот теплый летний день, так похожий на все остальные, совсем на них не похож, он совсем другой. Совсем другой! Это всегда так: то, что ты ждешь или чего совсем не ждешь, может случиться в любой миг – и все изменится. Она почти бегом бросилась назад.

Ворота усадьбы стояли открытыми, во дворе толпилось много чужих людей и лошадей. Эйра вошла, с замирающим сердцем оглядываясь, – все эти люди и лошади казались необычными, на каждом из них, на человеке или животном, лежал отпечаток, какой-то тайный знак того, кого она никогда не видела, но так хорошо знала. У самых ворот ее перехватила служанка, Альдис:

– Иди скорее переодевайся! У отца важные гости. Пойдем через заднюю дверь – там в гриднице сидят, а ты вся растрепалась. Бродишь весь день, как дух… Ну, идем, идем.

Эйра послушно пошла за служанкой, едва передвигая ноги. Сердце проваливалось куда-то на желудок и неуверенно билось оттуда; от страшного волнения руки и ноги холодели; от судорожной внутренней дрожи было почти больно. Если бы не Альдис, сама Эйра едва ли справилась бы с одеждой: даже просунуть руку в рукав рубахи оказалось невероятно сложно, все выходило как-то нескладно, неловко. Альдис торопилась, причесывая ее, дергала гребнем ее густые, тонкие, пушистые и потому непослушные волосы, но Эйра ничего не замечала. Только когда служанка достала коричневое платье с красивой белой тесьмой на груди, нашитой старинным узором в виде угловатого, сложного переплетения лент, Эйра ахнула и замахала руками:

– Нет, нет, не это! Это нельзя!

– Хорошее платье! – ворчала Альдис, убирая его в сундук и пытаясь поскорее нашарить другое. – Чего еще надо…

Она, конечно, уже не помнила, что именно в этом платье Эйра говорила с Торвардом ярлом в Стоячих Камнях, и потому надеть его сейчас ей казалось неуважением к конунгу.

– Нет, лучше это! – Эйра вдруг передумала. – Это оно. Платье моей судьбы…

Ведь в те мгновения, когда с неба к ней сошли видения розовых гор и внушили надежду, на ней оставалось это же самое платье.

Альдис озадаченно посмотрела на нее, но это решение избавляло ее от хлопот, и она закрыла крышку сундука. Йомфру Эйра всегда была горазда на причуды, домочадцы привыкли и не удивлялись.

Эйра вышла в гридницу в красной шелковой рубахе, в светло-коричневом, с белой тесьмой платье, с вышитой мелким речным жемчугом лентой на лбу, которая так красиво смотрелась на ее пушистых темных волосах. Но главным ее украшением был перстень с красным камнем; свое пылающее жаждой любви сердце она несла на руке и собиралась навсегда отдать вместе с этой рукой. Еще ничего не было сказано, все пережитое пока оставалось лишь плодом ее воображения, но Эйру не покидало чувство, что она идет навстречу повелителю своей судьбы.

При ее появлении незнакомые гости встали, хозяева поднялись за ними. Кроме Асольва с женой и бабкой Уннхильд, присутствовал кое-кто из его старших хирдманов и Бьёрн, по молчаливому согласию как бы занявший место Лейкнира.

– Это моя дочь, – сказал Асольв, хотя и так было ясно. – Мы ждем тебя, Эйра. Поприветствуй нашего гостя. Это Бергвид конунг.

Он занимал почетное гостевое место; глянув на Бергвида, Эйра уже не могла оторвать глаз. Он оказался не таким, как она ожидала, – и в то же время именно таким. Не чувствуя пола под ногами, Эйра медленно шла к нему, не зная, что сказать. Первый взгляд на это обветренное, резковатое лицо обжег ее; внутри по всему телу пробежала мгновенная горячая молния, и ей казалось, что молнию видно даже снаружи.

Бергвид пытливо смотрел на нее. При первом взгляде хозяйская дочь не показалась ему особенно красивой – лицо бледное, лоб высокий, а подбородка почти нет, какое-то невнятное лицо. Он даже был разочарован, после рассказов Бьёрна ожидая увидеть красавицу. Но едва он встретился с ней взглядом, ее глаза поразили его – их темный, глубокий, страстно блестящий взор пронзил его и согрел, и уже все лицо, освещенное этими глазами, казалось прекрасным. Никогда в жизни Бергвиду не приходилось видеть такой необычной женщины. Алый цвет ее рубахи, пышное облако темных волос, сияющие глаза создавали впечатление чего-то небесного, напоминали о валькириях.

– Я рад, что ты приветствуешь меня в твоем доме, Эйра дочь Асольва, – сказал Бергвид, сам не заметив, что говорит то, что должна была сказать она. – Я много слышал о тебе…

– И я много слышала о тебе, конунг, – тихо, едва владея голосом, ответила Эйра. – Я так ждала… Так хотела тебя увидеть… Поверь мне… Никакие дары не могли бы больше порадовать меня…

Она подняла руку с перстнем и прижала ее к груди; ей хотелось высказать ему весь тот восторг, который в ней зажег его подарок, выплеснуть все то море чувств, что бурлило в ней, но слов не находилось и дыхания не хватало.

Бергвид сначала удивился, но потом узнал кольцо, снятое с тела убитого слэтта, и вспомнил, что послал его ей через Бьёрна вместе с другими вещами из добычи.

– Я рад, что тебе понравился мой дар, – сказал он. – Я всегда рад дать моим друзьям доказательства дружбы.

Эйра смотрела на него все тем же обожающим взором: эти простые слова казались ей вершиной благородства, щедрости, доблести. И она видела в них признание, что он угадал ее чувства к нему и ценит их. Он знает, что она предана ему всей душой. Какое счастье!

Наконец все снова уселись, разговор продолжился. Эйра ловила ухом имена Бергвидовых ярлов, приехавших с ним: Стейнрад Жеребенок, Асгрим Барсук, Грют Драчун, Ульв Дубина, но не понимала, что они означают. Ярлы много рассказывали, превознося доблесть Бергвида конунга, и она слышала только то, что имело к нему отношение, в чертах его лица читая подтверждение каждого слова. Самих говоривших она не замечала. Грют Драчун, молодой, довольно красивый, дерзкий по виду парень, с такой огромной серебряной гривной на шее, что она могла быть похищена только с идола из святилища, старался обратить на себя ее внимание, но к этому имелось только одно средство – назвать имя Бергвида конунга.

Сам Бергвид говорил мало, но все, что он говорил, казалось Эйре умным, благородным и исполненным какого-то тайного смысла, который обязательно нужно разгадать. Она не сводила с него глаз, упиваясь каждой чертой его лица и видя в нем благородство и мужество всех героев древности. Мать шепотом подсказала ей, что нужно бы поднести кубок и ему, и его ярлам; Эйра поднялась, но шла по гриднице так осторожно, точно под ногами ее была не сухая, утоптанная поколениями предков земля, а скользкий неровный лед. Она боялась расплескать кубок; руки ее дрожали, соприкоснувшись с руками Бергвида, и его руки казались ей горячими, как огонь.

– Вигмар Лисица предал меня и всех квиттов, когда обручил свою дочь с этим мерзавцем Хельги сыном Хеймира! – говорил Бергвид, сжимая кулак, и сердце Эйры переполнялось негодованием против людей, которых он считал недостойными.

Ей не казалось странным, что Вигмар Лисица, который столько лет был им, в общем-то, добрым соседом, хотя не упускал случая показать свое превосходство, оказался таким низким человеком. Странно, что она не понимала этого раньше, хотя про обручение Альдоны с Хельги ярлом знала давным-давно! Но конечно, так и есть, – это обручение и не могло быть ничем иным, кроме как предательством. Она, глупая женщина, не понимала этого, а он, конунг, понял сразу.

– Вигмар Лисица хочет сам править на Золотом озере, как конунг! – говорил Бергвид, и Эйра кивала, показывая, что она во всем согласна с его словами. – Он самовлюблен, заносчив, дерзок! Он никого не уважает, кроме себя, только за собой одним признает права на власть! Какие права на власть могут быть у выскочки, у безродного бродяги! Он жаден, он думает только о себе! Он не думает обо всех квиттах! Он заботится только о собственной славе, о собственном богатстве! Потому он не хочет признавать власти законного конунга квиттов. Но я не позволю ему! Этого брака не будет!

– А в придачу он еще принял у себя твою жену… или, лучше сказать, твою бывшую жену, – добавил Асольв. – Ты ведь знаешь, что фру Хильдвина уехала к нему и объявила о разводе с тобой?

Бергвид удивился, в лице его промелькнула яркая досада: он не терпел, чтобы решали за него, даже если само решение его устраивало. Эйра с мгновенной болью в сердце вглядывалась, не огорчило ли его это известие. Но его лицо тут же приняло небрежно-презрительное выражение: пусть никто не думает, что та коварная женщина имеет власть хоть как-то его задеть!

– Я рад, что она избавила меня от забот! – сказал он. – Она может отправляться хоть к Вигмару Лисице, хоть к Фенриру Волку, и пусть не боится, что я потребую ее назад! Там, у Вигмара, ей самое место! Два локтя от одного полотна!

Он посмотрел на Эйру, и ее облило чувство счастья: в этих словах отречения от прошлого, в этом взгляде, искавшем понимания, она увидела прямой призыв разделить его будущую судьбу, занять освободившееся место.

Ничего особенного не было сказано, но Эйре мерещилась между ними какая-то важная связь. Она раньше обычного ушла в девичью: ей требовалось время и покой, чтобы волнение взбудораженной души хоть чуть-чуть улеглось. Все потоки сил души и тела в ней перемешались, взбаламутились; почти не прикасаясь к ней, Бергвид как бы взломал двери ее души и заставил все внутреннее здание перестраиваться, приспосабливаться к нему. Ночью Эйра спала плохо и беспокойно; ей мерещилось, что он рядом, его темные глубокие глаза не отпускали ее взгляд, его низкий, хрипловатый, страстно взволнованный голос, какого она еще не слышала наяву, что-то шептал ей неразборчиво в самые уши. Проснулась она с чувством беспокойного нетерпения: хотелось скорее увидеть его снова, чтобы душа могла продолжить трудную работу приспособления к чужой душе и скорее довести до конца.

Ей пришлось подождать: гости, утомленные долгой дорогой, еще спали. Когда Бергвид вышел, лицо его казалось бледным, черты обострились, глаза смотрели устало, и сердце Эйры переворачивалось от нежности и сострадания. Она отдала бы свою жизнь, чтобы помочь ему.

Несколько дней прошло так же: Бергвид был вял по утрам и воодушевлялся к вечеру, они с Асольвом вели бесконечные разговоры о низости слэттенландских конунгов и Вигмара Лисицы, Эйра слушала и сострадала ему, вынужденному все время думать о своих врагах. Однажды он заговорил о своей матери, показал ее зеленые стеклянные бусы, которые носил на шее в память о ней – ему привезли их вместе с известием о ее смерти. Душа Эйры трепетала; само имя его матери, женщины, давшей ему жизнь, казалось ей священным, как имя богини. Далла – «красавица». И уже невольно рождались мысли, что если у нее когда-нибудь будет дочь, то она непременно назовет ее Даллой: и в память этой женщины, и просто потому, что лучше этого имени нет.

Каждый, кто знал Бергвида сына Стюрмира, удивился бы, увидев его в эти дни в усадьбе Кремнистый Склон. Хильдвина дочь Халльбранда, пожалуй, не узнала бы своего упрямого, самодовольного, обидчивого и безжалостного мужа. Никогда в своей жизни он не был так спокоен, сдержан, разумен и учтив, как в эти светлые дни уходящего лета. Возможно, уже очень давно ему не случалось бывать среди достойных людей, так хорошо к нему относившихся; здесь ему верили и почитали его, и не приходилось снова и снова доказывать свое превосходство, защищать и утверждать свое болезненное, отчаянно страдающее самолюбие. Эти люди считали его тем, кем он всю жизнь стремился быть, – конунгом, великим героем, мстителем за обиды своего племени. И в нем ожили все те качества, присущие герою, которым раньше жестокая борьба самоутверждения не давала развернуться: он невольно стал благороднее в мыслях, сдержаннее в словах, он мог презирать Хельги ярла и Вигмара Лисицу, смотреть на них свысока, и оттого его ненависть к ним ослабла. Сам будучи сыном рабыни, Асольв старательно избегал малейших намеков на рабство, и Бергвид мог быть уверен, что в этом доме даже мимоходом не заденут его незаживающую душевную рану. Здесь в нем видели сына Стюрмира конунга; покладистый Асольв давно уже простил Стюрмиру конунгу убийство своего отца Фрейвида Огниво и видел в нем великого правителя, которого сломила жестокая судьба и смерть которого стала гибелью державы квиттов. А Бергвид был его сыном, наследником всех его прав, надеждой на возрождение племени. Здесь на все смотрели почти глазами самого Бергвида; с этими людьми он отдыхал душой и потому считал их самыми добрыми из всех, кого ему только случалось встречать. И Эйра, глядевшая на него все тем же страстно-восторженным взором, что и в час первой встречи, казалась ему самой умной, доброй, благородной и прекрасной женщиной в мире. Женщиной, в которой судьба наконец-то послала ему то, чего он заслуживает.

Дней через семь или восемь Асольв рано утром вошел в девичью, когда там только начали подниматься. Эйра сидела на лежанке в одной рубахе, расчесывая волосы; она нарочно медлила с выходом, наслаждаясь ожиданием того мгновения, когда увидит его. Ей доставляла живое блаженство та мысль, что он здесь, в доме, что она сможет видеть его целый день – как вчера, как и завтра. При виде отца она невольно привстала, ее рука с гребнем замерла. Отец пришел не просто так, его приход что-то предвещает. От волнения ее лицо побледнело и стало казаться совсем некрасивым. В сероватой простой рубахе, окутанная густым облаком пушистых темных волос, она сейчас походила на лесную ведьму. Но отец слишком к ней привык и не обращал внимания на перемены ее духа и внешности, зависимой от духа и столь же переменчивой.

– Послушай, дочь моя, что я тебе скажу, – начал Асольв, сев на край ее лежанки и положив ладони обеих рук на колени. Служанки, зевающие и протирающие глаза, утихли, замерли и настороженно ловили каждое слово. – Вчера вечером Бергвид конунг говорил со мной. Он хочет взять тебя в жены. Сегодня мы должны дать ему ответ. Что ты скажешь?

– Я… – Сердце Эйры снова оборвалось куда-то в пропасть, как будто сейчас, при произнесении этих слов, какая-то злая сила могла помешать назначенному судьбой. – Он обручился со мной, когда прислал перстень. Я полюбила его прежде, чем встретила. Он назначен мне… Я должна…

– Ты должна или ты хочешь? – размеренно уточнил Асольв, привыкший к тому, что понять ее бывает нелегко. – Ты говоришь, что полюбила его?

– Да. – Эйра кивнула.

– Но только… Ты должна понять. Бергвид конунг – тяжелый человек, – осторожно подбирая слова, предостерег Асольв. – Когда человек приезжает свататься, он всегда ведет себя учтиво. Потом все будет иначе. У него тяжелый нрав, об этом мы так много слышали, что сомневаться не приходится.

Асольв намеревался до конца выполнить свой отцовский долг, но этот разговор давался ему тяжело. Отказать Бергвиду он не решался и согласию дочери обрадовался; но радости мешали предчувствия множества сложностей и бед, и он предпочел бы, чтобы конунг не затевал этого сватовства.

– Неважно, – шептала в ответ Эйра, почти не слушая отца и зная одно: пришел час судьбы. – Пусть… Я люблю его… Какой он есть… Мне все равно.

– И еще одно я должен тебе сказать. Правда, это больше волнует нас с матерью, но и тебе надо об этом помнить. Если мы обручим тебя с Бергвидом конунгом, Вигмар Лисица станет нашим врагом. Ведь он думал женить на тебе Бьёрна.

– Пусть, – так же отвечала Эйра. Отец мог бы сказать вместо «Вигмар Лисица» хоть «Фенрир Волк» – все это уже было далеко и безразлично ей.

– Ты не забыла, что на Золотом озере живет твой брат? Если все выйдет так, как я опасаюсь, может статься, мы больше никогда не увидим Лейкнира.

Эйра молчала, и Асольв видел, что имя брата для нее сейчас ничего не значит. Впрочем, как сказала фру Эйвильда, за благополучие самого Лейкнира можно не бояться. В Каменном Кабане у него есть защитник, перед которым бессилен даже сам грозный Вигмар Лисица, как сам Асольв бессилен перед желаниями Эйры.

– Ну, хорошо. – Хёвдинг с трудом поднялся, как будто за время этого недолгого разговора на плечах его вырос тяжелый мешок. – Конунг – не тот человек, которому можно легко отказать хоть в чем-то. И уж если ты сама этого хочешь… Будь что будет, и да хранят нас силы Стоячих Камней!

В тот же день Асольв Непризнанный позвал в усадьбу кое-кого из ближайших соседей и объявил им об обручении своей дочери Эйры и Бергвида конунга. Свадьбу назначили на время осенних жертвоприношений – осторожный Асольв не хотел торопиться. Ждать было еще долго, но Эйру отсрочка не огорчила. Ее любовь принадлежит вечности, и месяц-другой не имеют значения.

После объявления о сговоре Бергвид взял ее за руку и посадил рядом с собой, и она повиновалась с мыслью, что отныне ее место в жизни – рядом с этим человеком.

– Ты будешь меня любить? – спрашивал Бергвид, горячо сжимая ее руку и настойчиво заглядывая в глаза.

– Я люблю тебя, конунг, – отвечала Эйра, и ее голос дрожал от переполнявшей сердце нежности. Ей хотелось говорить ему о своей любви много-много, но все приходившие на ум слова казались плоскими, затасканными, пустыми, недостойными ее живого, искреннего, неповторимого чувства к нему. – Я люблю тебя… Ты – солнце мира… Я всегда любила тебя, даже когда еще не видела. Я всегда знала – тебе нет равного. Я счастлива… Я всегда буду с тобой.

– Ты всегда будешь меня так любить? – тревожно и требовательно шептал Бергвид, близко склоняясь к ее лицу, и она чувствовала на своей щеке жар от его дыхания. – Всегда? Что бы ни случилось? Тот, кого мы любим, может обидеть… Ты выдержишь это?

– Ах, конунг! – Эйра вздыхала, эти опасения казались ей смешными. – Ты ошибаешься. Ты не можешь меня обидеть, именно потому не можешь, что я люблю тебя. Я все прощу тебе, я на все соглашусь, только бы ты был… Просто на свете. Что бы ты ни сделал… Возьми мою жизнь – я буду счастлива. Ты – мой бог, я живу на свете только для тебя.

Таких слов Бергвид сын Стюрмира не слышал никогда и ни от кого, но его неутолимо страдающая душа жаждала именно этого. Столько лет он провел в борьбе, и вот чья-то жизнь сама предавалась ему, словно судьба, с которой он всю свою жизнь боролся, наконец уступила и позволила вырвать награду. Бергвид порывисто обнял Эйру и поцеловал так крепко, точно хотел навсегда запечатать на ее губах эти слова, эти клятвы, чтобы она навек сохранила их и никогда не переменилась к нему. Это была та любовь, в которой он нуждался, – та, что не рассуждает и не судит, та, что отдает все, не требуя взамен ничего.

Когда несколько дней спустя он уехал, Эйра осталась как в тумане. Ее невероятные мечты стали явью: на ее пальце сверкал его перстень, ее руки помнили пожатия его горячих загрубелых рук, на ее губах горели его поцелуи, в ушах звучал его голос, его настойчивый шепот – его образ окружал ее и держал в плену, не давал даже подумать о чем-то другом. Он околдовал ее, он вытеснил из ее сердца весь мир и властвовал там, как хотел бы властвовать в мире. Она дышала горячим чувством любви, любовь была ее кровью, ее воздухом и хлебом. Для нее существовал только Бергвид, а весь зримый мир растаял и исчез. Как безумная, с горящим и отстраненным взором, Эйра бродила по долине и по склонам гор, точно искала место, где могла бы сложить свою любовь. Но как его найти – вся Вселенная не могла бы вместить ее.

Известие о том, что Бергвид конунг обручился с Эйрой дочерью Асольва, на Золотое озеро привез Бьёрн. Асольв ясно осознавал, что грозный сосед будет весьма недоволен, страшился в душе, но решил не затягивать неведение Вигмара и свое мучительное ожидание: чему суждено случиться, пусть оно случится поскорее!

Сам Бьёрн сильно сомневался, что будет наилучшим вестником. После свершенных «подвигов» мысль о встрече с отцом приводила его в ужас, который он не мог побороть.

– Это для тебя прекрасный случай вернуться домой! – уговаривала его фру Эйвильда, а сама думала с тоской, вернется ли домой когда-нибудь ее собственный сын Лейкнир. – Не навек же ты покинул отца! А сейчас подходящий случай: он будет слишком занят нашими новостями, чтобы еще думать о твоих провинностях!

Бьёрн изобразил «жабью морду» – с поднятыми бровями и по-дурацки растянутыми губами – в знак недоверия к ее словам и насмешливой покорности судьбе. У его отца хватает ума думать о совсем разных вещах одновременно, иначе он не был бы грозным и могущественным Вигмаром Лисицей!

– Ну, не убьет же он тебя, в самом деле! – вздохнула фру Эйвильда и снова подумала о своем сыне.

Когда Бьёрн, встреченный недоверчивыми и насмешливыми взглядами, появился в гриднице Каменного Кабана, сам Вигмар только что вернулся с поля, где присматривал за убирающими рожь работниками, и едва успел положить пыльный плащ на скамью.

– Не верю своим глазам! – воскликнул он, увидев в дверях знакомую светловолосую голову. – Ты ли это, великий герой? Что же ты покинул своего вождя? Или тебя обделили добычей? Ты, как мы слышали, очень храбро бился против будущих родичей твоей сестры! Уж не твоей ли могучей рукой был сражен Рагневальд Наковальня? Ведь ты получил его пояс, наверное, не без заслуг? Ибо получать незаслуженное так же стыдно, как упускать принадлежащее по праву.

Бьёрн не смел даже оглядеться. В словах отца звучала неприкрытая издевка, и он даже не мог поднять глаза, чтобы встретить гневный, пронизывающий до костей взгляд. На самом же деле все обстояло еще хуже, чем ему представлялось: самим правом войти в этот дом он был обязан уговорам Альдоны, Эгиля и Гьёрдис. Как отец, Вигмар с облегчением увидел одного из девяти, но отнюдь не лишнего сына живым и здоровым, но как глава рода он не мог примириться с его поступком. Хальм, Гейр Длинный и Хлодвиг настаивали, чтобы Бьёрн был навсегда изгнан из рода и лишен права называться сыном Вигмара; поскольку он являлся побочным сыном, Вигмар мог от него отречься, не слишком вредя своей чести. Отговорили его Эгиль и Альдона, упирая на то, что изгнание может толкнуть Бьёрна на еще более худшие проступки. Нельзя же заставить весь свет забыть, что он – сын Вигмара Лисицы!

Прослышав о возвращении Бьёрна, в гридницу сбежались все родичи и домочадцы, кто находился поблизости. Одни вернулись с полей, другие пришли из кузницы, от рудных разработок, от плавильных печей, – все были заняты, все работали на благо рода, и только он один пропадал невесть где, служил недругу своего отца… Со всех сторон на него смотрели негодующие, недружелюбно-любопытные глаза. Хлодвиг издевательски усмехается: дескать, если кто родился от девки с хутора, то где уж от него ждать ума и чести? С сочувствием смотрели только Альдона и Эгиль, еще пахнущий горячим железом после целого дня возле наковальни. Но они молчали: побег Бьёрна имел самые глупые основания, а за свою глупость надо отвечать.

– Что ты молчишь? – по виду спокойно спросил Вигмар, но от его голоса у Бьёрна подгибались колени. Дикий гнев Бергвида Черной Шкуры был пустяком по сравнению с этим спокойствием.

– Я же не знал… – пробормотал Бьёрн наконец, поскольку от него ждали ответа. – Я же не знал, что ему взбредет в голову напасть на Рагневальда. Я думал, он будет биться с фьяллями. Он их ненавидит, а они ведь наши давние враги…

Сам Вигмар в молодости прославился, сражаясь против фьяллей, но сейчас напоминание об этом не смягчило его.

– Ты думал! – жестко передразнил он. – Ты не знал, что у Квиттинга нет худшего врага, чем Бергвид Черная Шкура? Кажется, в этом доме достаточно много об этом говорится!

– На подвиги потянуло! – кашляя, хмыкнул Хальм. – Мальчишка! Выпороть его надо!

– Лучше не носить меча, чем давать ему такое глупое применение! – сурово сказал Хроар.

– Ты опозорил нас всех! – гневно продолжал Вигмар, и Бьёрну хотелось попятиться: он не поднимал глаз, но взгляд отца жег его, как молния, каждое слово казалось ударом молота по голове, и у него было чувство, что вот-вот он окажется вбит в землю по самую макушку. – Мало того что Бергвид направо и налево объявляет нас предателями! Теперь и слэтты имеют право сказать то же самое и объявить меня предателем! Весь Морской Путь заговорит, что я послал сына в дружину Бергвида, что мой сын с моего согласия напал на Рагневальда и участвовал в разделе добычи! Скажут, что я придумал это как средство разрушить обручение, не нарушая слова! Что я коварен, как сам Регин! Весь род будет обесчещен! А все потому, что у одного героя слишком много лишней храбрости, но слишком мало ума!

Бьёрн молчал: эта сторона дела открылась ему впервые. И теперь он заподозрил, что ему грозит окончить свои дни на хуторе деда по матери, Скратте бонда, ходить за плугом и больше никогда не держать в руках меч.

Вигмар тоже молчал, гневно раздувая ноздри и стараясь справиться с собой; ему тоже впервые пришло в голову, что, может быть, не стоило заводить детей от кого попало, если потом сыновья хорошеньких, но неумных женщин оказываются неумными и приносят роду одни несчастья.

Альдона покусывала губы: она жалела брата и хотела, как в детстве, сказать за него, что «он больше не будет». Но она молчала, понимая, что проступок совершен не детский и детские оправдания не помогут.

– А где Бергвид сейчас? – Не менее добросердечный Эгиль пришел на помощь Бьёрну единственным возможным способом. – Как ты от него уехал? Он отпустил тебя добром?

Это действительно было спасением. Изредка бросая беглые взгляды на башмаки Вигмара, стоявшие на ступенях сиденья (выше он не смел поднять глаза), Бьёрн изложил новости Кремнистого Склона.

И о нем забыли. Рассказ потряс и изумил слушателей, а негодование Вигмара обратилось в другую сторону, разгоревшись еще жарче.

– Вот он что задумал! – восклицал он в ярости, крепко ударяя кулаком по подлокотнику своего сиденья. – Он теперь хочет породниться с Асольвом! Задумал подмять под себя Раудбергу! Конечно, когда там такой хозяин!

– А наш Бьёрн, выходит, потерял невесту! – насмешливо заметил Хлодвиг. – Вот это, я понимаю, преданность! Отдал вождю даже свою невесту!

– Тоже мне Сигурд! – подхватил Эрнвиг, который обожал старшего брата и во всем его поддерживал.

– Да он и рад! – сказала Альдона. – Он ведь никогда не хотел жениться на Эйре!

– А ты, брат невесты, что скажешь? – спросил Хроар у Лейкнира, стоявшего за спиной Альдоны. – Что это твои родичи задумали?

Лейкнир покраснел от волнения и глубоко дышал. Новость поразила его даже больше, чем родню хозяина, и он не находил слов.

Альдона повернулась, придвинулась к нему вплотную и положила руки ему на грудь.

– Ты никуда не поедешь! – внушительно произнесла она, глядя на Лейкнира тревожно и строго. Ей сразу же пришло на ум, что обручение Эйры и Бергвида грозит разлучить ее с Лейкниром, но Альдона намеревалась этого не допустить. Лейкнир был ее неоспоримым достоянием, и никто другой не имел на него прав. – Ты никуда не поедешь, ты понял? Что бы они там ни придумали – ты наш! Я тебя не отпущу!

Лейкнир сжал ее руку, но ничего не ответил. Если уж его отцу в недобрый час пришлось рассориться с Вигмаром Лисицей, то ему нужно выбирать. Конечно, он уехал бы домой – если бы речь шла о другом вожде, не о Вигмаре. Если бы дело не касалось Альдоны и эта ссора между отцами не грозила навсегда разлучить его с ней, с той, без которой он не мог обходиться… Он знал, в чем его долг и где его место. Он знал, что Вигмар не стал бы мешать его отъезду и делать заложником человека, который был много лет связан с его семьей самым тесным образом. Но не хватало духу вот так выступить вперед, поблагодарить за дружбу и объявить, что уезжает. Ведь в другой раз Альдона за ним не приедет. И этот шаг вперед для него стал бы шагом в пропасть, потому что разлучил бы их навек. Каково жить без Альдоны, он уже знал. Лучше уж сразу утопиться!

– Хотелось бы знать, что он об этом думает! – говорил между тем Вигмар, в котором первая ярость, по мере осмысления новости, быстро переходила в недоумение. – Не могу вообразить, как Асольв решился на такое дело. Он человек мудрый и осторожный, его никогда не тянуло на подвиги… Он не мог совершить такой глупости! Бергвид его заставил! Так ты говоришь, Бергвид уехал? – обратился он к Бьёрну, и Бьёрн с готовностью кивнул, довольный, что его замечают и признают его существование на свете. В его положении и это уже было хорошо.

Вигмар нашел взглядом Лейкнира:

– Поезжай домой и пригласи-ка твоего отца ко мне сюда. Я попробую по-дружески побеседовать с ним, пока этот сумасшедший брак не совершился. Может быть, он еще и одумается. Скажи ему, что я больше всего на свете хотел бы остаться с ним в добрых отношениях. Если Бергвид угрожал ему… Почему он сразу не послал ко мне? Я никому не позволю издеваться над моим другом и втравливать его в приключения! Никакому Бергвиду, будь он хоть сыном троих Стюрмиров!

– И девяти Далл! – фыркнул Хлодвиг.

– Нет! – Альдона шагнула вперед. – Не он! Лейкнир не должен ехать туда! Пошли кого-нибудь другого!

Вслед за тем она подбежала к отцу, поднялась к нему на ступеньку и стала торопливо нашептывать:

– Нельзя посылать Лейкнира, он должен остаться с нами! Пока сын Асольва у нас, он будет гораздо благоразумнее!

– Это верно! – Вигмар кивнул. – Но кого послать? Простым хирдманам этого не поручишь, Асольв обидится, а сыну… У него один сын, но и у меня, хоть их и много, они не лишние.

– Давайте я поеду! – объявила Хильдвина. – Они не посмеют обидеть женщину!

– А ты не боишься повстречать там бывшего мужа? – Вигмар, слегка удивленный этим неожиданным предложением, насмешливо прищурился, проверяя глубину ее отваги.

– С какой это стати мне бояться? – Хильдвина задорно вскинула кудрявую голову, принимая вызов. – Что бы он там ни говорил – это я первой объявила о нашем разводе и покинула его!

– Поезжай! – Вигмар усмехнулся и кивнул. – Если ты не только красива, но и смела, как валькирия, кто я такой, чтобы мешать тебе проявить себя?

– Весь Квиттинг будет говорить о такой отважной женщине! – восхищенно воскликнул Хлодвиг.

Хильдвина, порозовевшая от удовольствия под одобрительным взглядом Вигмара, бросила улыбку и его сыну. На самом деле она преследовала разом две цели: поразить Вигмара Лисицу своей отвагой и поглядеть на Эйру дочь Асольва, которая собиралась заменить ее возле Бергвида. Ничуть не ревнуя – берите это сокровище кто хочет! – Хильдвина испытывала любопытство с оттенком жалости. Бедная дурочка, Эйра дочь Асольва! Бедная дурочка! Хильдвина очень хорошо ее понимала. Издалека это выглядит так прекрасно – великий герой, неутомимый мститель! В девятнадцать лет сама Хильдвина была точно такой же. Она тоже слушала рассказы о доблести, об отваге и удачливости Бергвида конунга, тоже восторгалась его чудесной судьбой, боготворила в нем мстителя за разоренный и униженный Квиттинг. Выходя за него замуж, она уже видела себя новой Гудрун, отдающей любовь и руку новому Сигурду. И чем все кончилось? Скитаниями с места на место, жизнью среди разбойничьих морд, вечной тревогой, беспокойством, оскорблениями, вечными попреками, что она недостаточно ценит великого героя! Избранного богами! Чтоб ему провалиться!

– А ты… – Перестав улыбаться, Вигмар сурово глянул на Бьёрна и помедлил.

У Бьёрна перехватило дыхание. Сейчас ему скажут, жить ему или умереть. Если пару месяцев назад жизнь дома казалась ему скучной, то теперь он ясно осознавал, что жизнь вне рода Вигмара Лисицы будет для него хуже смерти. Его как будто тащили к пропасти, собираясь туда спихнуть; душа не верила, что отец будет так суров, но ум твердил, что Вигмар это может!

– Я все же не думаю, что мой сын сознательно решился на предательство, – продолжал Вигмар. – Ты показал, что умом и понятиями ты не старше десятилетнего мальчишки. Я не хочу позорить род, отбирая меч у собственного сына. Отправляйся на пастбища и живи там, пока не повзрослеешь по-настоящему! Есть люди, которые умеют учиться на чужих ошибках, но не всем же так везет с умом! Посмотрим, научат ли тебя хотя бы твои собственные ошибки! На это способен всякий, кто не вовсе дурак! Ступай!

Братья с мучительным стыдом смотрели в пол. Бьёрн пошел из гридницы, не поднимая глаз и делая вид, что ему тоже очень стыдно. На самом деле ему было почти весело: он понимал, что еще дешево отделался.

В следующие десять или двенадцать дней усадьба Каменный Кабан гудела и жужжала, как пчелиное дупло. Каждый день по тропинкам гор и долин проезжали всадники: то из Совиного Камня явился Гейр Длинный с сыновьями, то Эгиль отправился в Ступенчатую Гору известить Эльгерду и ее мужа о надвигающихся событиях, то отец Торхильды, Ормульв Точило, прислал людей узнать, как идут дела. Округа ожидала всяческих бед: ведь Бергвид Черная Шкура провозгласил войну с Железным Кольцом. Пока он был просто морским конунгом, здесь из-за него особо не беспокоились. Но если он женится на дочери Асольва и, таким образом, станет распоряжаться всей округой Раудберги, сила его значительно возрастет и он станет опасен. А Асольв? Менее влиятельный и покладистый нравом сосед раньше во всем подчинялся Вигмару Лисице, но, как знать, что он скажет теперь, приобретя такого воинственного зятя?

Хильдвина с шестью хирдманами отправилась в путь на следующий же день и через двенадцать дней уже вернулась с Асольвом Непризнанным. С собой он привез пятерых хирдманов, показывая тем самым, что не опасается ничего, кроме обычных сложностей пятидневного пути. К его приезду пол в гриднице посыпали свежим тростником, на стены повесили ковры, к скамьям приладили праздничные резные доски, из сундуков достали лучшие серебряные кубки и нарядные цветные одежды: Вигмар хотел показать, что уважает соседа и надеется быть с ним в добрых отношениях. Хроар вышел встречать Асольва во двор, сам Вигмар ждал его в гриднице. Старшие сыновья сидели на скамьях среди дружины, младшие расположились на ступеньках его высокого сиденья, и он казался могуч, как сам Один, возглавляющий пир Асгарда.

Быстрым взглядом окинув знакомые лица, Асольв заметил отсутствие Бьёрна. После любезных, но с оттенком злорадства улыбок Хильдвины это послужило ему вторым предостережением о том, что обручение его дочери Вигмар Лисица принял без одобрения. Это если мягко сказать.

Вигмар встретил гостя учтивыми словами, но его желтые глаза смотрели пристально и пронзительно. Отвечая на приветствия, Асольв избегал смотреть ему в лицо. Он был моложе Вигмара всего на несколько лет, сын знатного рода и хёвдинг целой округи, но перед хозяином Железного Кольца ощущал себя напроказившим мальчишкой. Огромная внутренняя сила Вигмара Лисицы ощущалась окружающими почти телесно. Выход из привычного, спокойного подчиненного положения Асольву давался очень нелегко, но он верил, что поступает правильно и его решимость послужит на благо всего племени квиттов.

Помывшись и отдохнув от долгой дороги, приехавшие сели за стол. Вигмар с трудом дождался, когда гости насытятся: ему не терпелось приступить к разговору.

– Меня очень удивило то, что сообщил мне мой сын Бьёрн, – наконец заговорил он. – Мы всегда были друзьями с тобой, Асольв, и я надеялся, что так будет всегда. Что дружба наша еще укрепится, когда мы станем родичами. А вместо этого ты отдаешь невесту моего сына другому. Многие посчитали бы это большой обидой! И хотя обетами мы не обменялись, ты прекрасно знал, чего я хочу! И не давал мне поводов думать, что тебе это не нравится! Отчего вдруг такая перемена?

– Твой сын не слишком хочет брать ее в жены, да и ей он не по сердцу, – отвечал Асольв. Он держался спокойно и только старался избегать жгучего взгляда своего собеседника, который ломал его волю и словно бы выбивал землю из-под ног. – А заставлять мою дочь выходить за того, кто ей не мил, я не стану. У тебя тоже есть дочь…

Только этим он и посмел намекнуть на то, что родичами можно стать по-разному. Но Вигмар предпочел этого намека не понять.

– Я не держал бы на тебя обиды, если бы ты выбрал другого зятя, равно приятного и твоей дочери, и тебе, и мне, – сказал Вигмар, да Асольв и сам понимал, что дело здесь не в отказе от Бьёрна в качестве жениха для Эйры, а в том, кого именно ему предпочли. – Наша дружба не нуждалась бы в подпорках. Я достаточно выказал свое доверие, когда отдал тебе на воспитание моего сына и мою старшую дочь. Но твой выбор меня удивил. И многие, очень многие люди нашли бы его весьма удивительным! Ты всегда был благоразумным человеком, а теперь вдруг стал поддерживать этого… Это проклятье Квиттинга, этого грабителя, который своими разбоями восстанавливает все племена против квиттов, да и самим квиттам не приносит ничего хорошего.

– Ничего хорошего квиттам не приносит ваша вражда, – негромко, с каким-то робким упорством отвечал Асольв. – Ты и другие, тебе подобные, владеют внутренними областями, Бергвид правит побережьем. Если бы вы объединились, то Квиттингу недолго пришлось бы жить так… так жалко и недостойно. Платить фьяллям дань…

– Насколько я знаю, уже давно никто не платит фьяллям дани, даже южные и западные берега. Там давно уже нечего взять! И все это – по вине Бергвида! Раньше фьялли отбирали все, что люди успевали раздобыть, а теперь все отбирает он!

Несмотря на все усилия держать себя в руках, Вигмар все больше горячился: опущенные глаза собеседника раздражали его. Больше самого бурного отпора Вигмару было противно это тихое упрямство, которое пугливо втягивает голову в плечи, слушает и не слышит, не опровергает твоих доводов, но не отступает ни на шаг!

– Ему нужны средства для содержания дружины. Если бы он имел их другим путем, как подобает конунгу, мирным, если бы ему платили дань…

– Ему – дань? – Вигмара приводила в негодование одна мысль об этом. – Этому разбойнику, другу ведьмы и морских великанш! Этому колдуну, который сражается не мечом, а «боевыми оковами», как старая ведьма! Если бы его не было, то побережья вздохнули бы свободно, квитты снова начали бы жить! А он пожирает все, ничего не оставляя, и Квиттинг никогда не войдет в прежнюю силу, пока вдоль берегов плавает это чудовище!

– Чудовищем его делает вражда с тобой и другими хёвдингами. Если бы на Квиттинге было больше внутреннего мира, то и сила прибывала бы.

– Пока жив Бергвид, мира на Квиттинге не будет!

– Не будет, пока ты так думаешь. Я хотел бы примирить вас.

– Примирить нас? – С таким же ядовитым недоверием мог бы ответить Тор на предложение помириться с Мировой Змеей. Вигмар даже оперся о колени и наклонился ближе к собеседнику, чтобы придать своим словам больше внушительности. – Этого не будет.

Примирить нас невозможно. Он хочет собирать с моей земли дань, потому что она почти единственная, где ему есть что взять. Это обычай такой: как только где заводятся достатки, туда сразу сбегаются любители поживиться незаработанным! За «правами» дело не станет! Квиттингский Восток, область Нагорья, Железное Кольцо, Раудберга – последние места, где есть люди и где пашут землю, снимают урожай, плавят железо, моют золото и тем создают какие-то богатства. Но я ничего ему не дам. Поэтому он никогда не примирится со мной. Он угрожает моей земле, моим кораблям и людям – поэтому я никогда не примирюсь с ним. И попытки будут бесполезны. Ты только зря наживешь неприятности. Советую тебе: откажись от этого брака, пока не поздно. И тогда можешь твердо полагаться на мою поддержку и защиту. Я не пущу на твою землю ни одного разбойника! Клянусь Поющим Жалом!

– Я не отступлю от моего слова, – не поднимая глаз, тихо ответил Асольв. – Мне жаль, что тебе это неприятно, но…

– Не будем больше говорить об этом, – гневно прервал его Вигмар, чувствуя, что бесполезный спор унижает его. – Ты теперь знаешь, что я думаю. И за последствия отвечай сам. Ты – хозяин самому себе и своей округе!

– Так хочет моя дочь, – совсем тихо Асольв выложил свой последний довод, даже не желая, чтобы его кто-то услышал.

Асольв прожил в Каменном Кабане еще пять или шесть дней, необходимых для отдыха перед обратной дорогой. О своих разногласиях они больше не говорили, зато все родичи и домочадцы украдкой толковали в основном об этом. Лейкнир был возмущен решением своей сестры и жалел, что вовремя не попытался ее образумить.

– Я ведь еще тогда, – Лейкнир глянул на Альдону, напоминая о середине лета, когда он в последний раз посещал родной дом, – еще тогда знал, что Бергвид ей нравится. Но чтобы она с ним обручилась! Кому бы в голову пришло! Она всегда была… слегка того, но не настолько же!

– У всего на свете есть предел, но только человеческая глупость беспредельна! – насмешливо мудрствовал Хлодвиг.

– Обручиться с Бергвидом Черной Шкурой! – не слушая его, негодовал Лейкнир. – Да лучше бы она с… с любым троллем из лесу обручилась! Не ждал я от родной сестры такого! Конечно, от любви всякий с ума сходит, но чтобы в Бергвида влюбиться! Я думал, у нее в голове все-таки посветлее! Уж я бы ей сказал…

– Ее не переубедишь! – Альдона махнула рукой, вспоминая свой разговор с Эйрой, когда та защищала вздорную грубость Бергвида как свидетельство прямодушия и откровенности. – Я ведь тоже знала, что он ей нравится. Но она же упряма, в точности как ваш дед Фрейвид хёвдинг. Уж если она забрала себе в голову, что любит Бергвида, этого из нее веслом не выбьешь. А тебя, мой хороший, она послушает меньше всех!

– Почему меньше всех? – Лейкнир возмутился. – Я ее родной брат! А во всех сказаниях говорится, что как раз брат – первая опора и защита сестры! Она должна меня послушать!

– Именно потому, что ты ее брат, она тебя и не послушает в этом деле! – Альдона посмеивалась над его недогадливостью. – Она думает, что ты ничего не понимаешь в любви.

– Это я-то? – Лейкнир даже опешил, поскольку знал, что над его беззаветной любовью к Альдоне посмеиваются обе округи.

– Как раз ты! Поверь мне – как раз собственных братьев девушки в этом отношении считают безнадежно тупыми и скучными! Брат должен жениться на лучшей подруге сестры, даже если лицом она страшнее троллихи. А если он сам кого-то выбрал – значит, с ума сошел! Все сестры так рассуждают! Ведь для каждой девушки свой брат – не мужчина, и очень трудно сообразить, что для всех остальных девушек он очень даже мужчина! Правда, и братья от них недалеко ушли – ты сам же не можешь понять, как это твоя сестра полюбила кого-то как женщина!

– Да если бы полюбила! Но ты мне скажи, как женщина, если такая умная, – ну что там любить?

Но еще больше, чем безрассудство сестры, Лейкнира мучила другая забота. В эти дни Асольв обращался с ним ровно, словно бы ничего не случилось. Он не приглашал сына ехать вместе с ним домой, но Лейкнир понимал, что идет время его выбора. Альдона почти не отпускала его от себя, будто боялась, что он как-нибудь тайком убежит. Эти дни были для Лейкнира сплошным мучением. Но вот настал день отъезда, и Асольв вышел к оседланным коням, где его ждали только пять его хирдманов.

По-прежнему негодуя на безрассудное и опасное решение бывшего товарища, в память двадцатисемилетней дружбы Вигмар вышел проводить его.

– Хотел бы я, чтобы мы и дальше встречались с тобой по-дружески, – на прощание сказал ему Асольв. – Если же судьба рассудит иначе, то ты, я надеюсь, будешь справедлив и не обратишь свой гнев на голову… того, кто ни в чем не виновен и вполне согласен с тобой… Я вернул тебе твоего сына… У тебя много сыновей, а у меня один. И тот уже не мой, – горько добавил Асольв и сел на коня.

Гость уехал, Лейкнир несколько дней ходил сам не свой, и даже Альдона не могла его утешить. Он чувствовал себя предателем. Он не сомневался, что правота на стороне Вигмара, но долг сына перед отцом он считал нарушенным, и прощение Асольва мало его утешало. Сам себя он не мог простить.

– Ты ничего не смог бы там сделать! – уговаривала его Альдона. Она понимала, что сама является главной причиной этих страданий, и всеми силами старалась успокоить Лейкнира и примирить с судьбой. – Ты не смог бы ничем помочь. Отговорить Асольва ты не смог бы, раз даже отец не смог. А Эйра и вовсе бы тебя не стала слушать. А потом приедет Бергвид… Чтоб его взяли морские великанши! Он начнет собирать войско! Подумай, тебе пришлось бы воевать против нас! Подумай, разве ты смог бы поднять оружие на моего отца и братьев! Какой ужас! О боги благие!

И Альдона прижимала к себе голову Лейкнира, точно хотела спрятать от жестокости судьбы.

– Если бы не ты… – уныло отвечал он. Он презирал сам себя, но оторваться от Альдоны, зная, что это насовсем или очень надолго, так и не хватило духу. – Если бы не ты, я должен…

– Молчи! – Альдона решительно закрыла ему рот ладонью. – Молчи и не думай об этом. Ты здесь, ты наш, я тебя никуда не отпущу. Бергвид отнял у нас Эйру, но тебя я ему не отдам! – твердила она и целовала его, но Лейкнир сейчас был не способен радоваться этим милостям и даже едва ли их замечал.

– Что же мне делать? – теряясь, Альдона искала помощи у Эгиля, которого считала самым умным из своих многочисленных братьев. – У меня уже нет сил на него смотреть! Ты видел, какие у него глаза? Страшно смотреть! Такая тоска, что… Может быть, все-таки отослать его домой в Кремнистый Склон? Отец отпустит его… я его уговорю. – Разлука с Лейкниром была бы для нее большой жертвой, но Альдона решилась даже на эту жертву. – Мне жаль… Ты понимаешь, как я не хочу его отпускать, но я не могу смотреть, как он мучается! Он же не будет сам себя уважать! Может быть, отослать его? Как ты думаешь?

– Если бы он действительно хотел уехать, он бы сам это сделал! – Эгиль в ответ пожимал плечами. – Он не ребенок, он взрослый мужчина, неглупый, решительный и достаточно смелый… чтобы делать то, что он считает правильным. Ты можешь его отослать, но я не думаю, что он в Кремнистом Склоне будет счастливее.

– Но он будет знать, что выполнил свой долг перед родом!

– Зато нарушил свой долг перед нашим отцом. И ты… Он будет тосковать без тебя и ходить такой же мрачной тучей, как тут. И я не думаю, что Бергвид сумеет его утешить! – Эгиль ухмыльнулся, потирая подбородок, что у него служило признаком некоего смущения. Он очень хотел помочь сестре и Лейкниру, но ему было неловко касаться их любовных дел. – Ты ведь гораздо лучше Бергвида, а значит, здесь он утешится быстрее. Исполнить свой долг… это хорошо, но, ты знаешь… исполнение долга не всегда делает человека счастливым. Спокойным – да, но не счастливым. Не решай за него. Пусть он сам решает.

Альдона молчала, пытаясь понять, что же все-таки будет лучше. Ей хотелось надеяться, что со временем Лейкнир переживет раздор с родичами и опять станет прежним, но сейчас он даже рядом с ней был очень далек от счастья. Она старалась быть ласковее с ним, часто его причесывала, подавала ему воду, когда он приходил из кузницы, приносила чистую рубашку – ухаживала за ним, как служанка, а в ответ получала лишь вялый благодарный кивок. Неизвестно, как с исполнением долга, но любовь при нарушенном долге его явно не делала счастливым.

– Лучшее, что ты можешь сделать, это выйти за него замуж, – однажды сказал ей Эгиль. – Тогда этой свадьбы, может, и не случилось бы… Я имею в виду Бергвида и Эйру. Все-таки Лейкнир – наследник Асольва. Асольв не посмеет держаться за Бергвида, если его сын окажется так прочно связан с нашим родом. Да и Бергвид поймет, что ради наследственных прав своего зятя Вигмар Лисица выбьет его из Кремнистого Склона, даже если он женится на потолочной балке тамошнего хозяйского дома.

Альдона попыталась рассмеяться. Выйти за Лейкнира замуж! Да, если бы ее брак с Лейкниром не казался отцу таким невозможным, то все решилось бы, может быть, еще несколько лет назад и сейчас не висели бы над головой все эти ужасы. Альдона чуть ли не с детства привыкла к мысли, что сын воспитателя не годится ей в женихи, но только сейчас всерьез задалась вопросом: почему? Родословные она знала достаточно хорошо. Если бы не одно-единственное обстоятельство, то не Лейкнир для нее, а она для Лейкнира была бы недостаточно хороша. Роды их матерей, северные Стролинги и западные Эйкинги, не уступали один другому древностью и знатностью. Род самого Вигмара, чистый и честный, не мог и равняться с родом Фрейвида Огниво, отца Асольва. Когда двадцать семь лет назад Фрейвид Огниво обручил свою дочь йомфру Ингвильду, сводную сестру Асольва, с сыном конунга, никто не говорил, что она его недостойна.

Если бы только не одно обстоятельство! Матерью Асольва, а значит, бабкой Лейкнира, была рабыня, и это позорное пятно заслоняло собой все достоинства его прочих предков. Притом она еще и не думала умирать, и закрыть глаза на ее существование не получилось бы. В свои семьдесят (или около того) лет эта полная, еще крепкая старуха продолжала делать в усадьбе множество тяжелой работы. Асольв не раз уговаривал матушку посидеть и отдохнуть – довольно она в жизни потрудилась! – но она не слушала заботливого сына, боясь, что умрет, если вдруг перестанет работать, как работала всю жизнь.

Нет, Вигмар никогда не пойдет на такое родство. Не к этому он стремится. Даже если бы она не обручилась с Хельги ярлом… А где он, Хельги ярл?

Образ жениха казался Альдоне далеким и туманным, как давний сон. Их встреча, разговоры, обручение – все это было красиво и необычно, как в предании, но промелькнуло так быстро! Теперь уже не верилось, что все это случилось на самом деле, и Альдона даже не решалась упомянуть его имя, боясь услышать в ответ: «Какой Хельги ярл? Тебе приснилось, сестричка!» Обладатель этого имени жил в тех же непостижимых далях, что и его древний тезка – Хельги, сын Хьёрварда и Сигрлинн, что хотел жениться на валькирии Сваве. «Он был высок и красив, но немного молчалив… Он был великий воин…» Говорить и даже думать о нем Альдона могла бы только словами предания. Никакого близкого, живого, сердечного чувства не вызывало воспоминание о нем. Он приснился ей, и только.

Когда Асольв вернулся с Золотого озера один, без Лейкнира, он сначала ничего не стал рассказывать и на вопросительные взгляды встречавших его женщин ответил только пожатием плеч: дескать, все как-то так.

– А где Лейкнир? – не смолчала старая Уннхильд. – Не смог оторваться от Альдоны?

– Альдона не пустила его! – с негодованием воскликнула Эйра.

Фру Эйвильда вздохнула и прошептала про себя:

– Она не даст его в обиду…

Дней через десять вернулся Бергвид конунг. Он ездил на западное побережье в усадьбу Можжевельник, надеясь сделать ее хозяина, Энделя Домоседа, своим союзником. Расчет был прост и ясен: в бурях войны отец Энделя захватил усадьбу и власть в округе, которые раньше принадлежали Вальгауту Кукушке, отцу Тьодольва из Золотого Ручья. Тьодольв с тех пор породнился с Вигмаром Лисицей, и у Энделя имелись все основания выступить против последнего, пока тот не выступил против него за наследственные права родичей. Однако расчет не оправдался. Эндель отказался идти в поход: дескать, мне чужого не надо, свое бы уберечь, когда тут фьялли под самым боком.

Эта неудача заранее испортила Бергвиду настроение, и новое неприятное известие – то, что Лейкнир остался у Вигмара Лисицы, несмотря на очевидную ссору того с Асольвом и обручение Эйры, – привело его в ярость.

– Я хочу, чтобы весь род, который вступает в родство со мной, был предан мне! – заявил он. – Как я могу верить вам, если ваш сын служит этому мерзавцу? Второй мужчина в вашей семье, твой наследник, Асольв! И ты позволил ему остаться у моего врага, чтобы он потом выступил против меня!

– Мой сын давно уже взрослый, – со сдержанной горечью ответил Асольв. – Я не могу им распоряжаться. Он сам выбирает свою дорогу.

– Я не позволю ему выбирать такую дорогу, которая ведет к позору! Я! Твой род верен мне только наполовину, пока он остается там!

– Он приносил Вигмару клятву верности, когда принимал от него меч, – тихо отвечал Асольв. Он понимал, что в глазах Бергвида это лишь ухудшит дело, но не мог молча слушать, как позорят его единственного сына.

– А ты не приносил ему клятвы верности? – язвительно осведомился Бергвид. – Может, и ты тоже принимал от него меч?

– Нет. У меня есть свой меч и своя земля, а наниматься в дружину я стар.

– Пока твой сын там, он все равно что заложник в руках у Лисицы! – гневно продолжал Бергвид, едва ли слушая его. – И ты не посмеешь сделать то, что… к чему призывает… исполнить свой долг! – Волнуясь, Бергвид с трудом подбирал слова, а лицо его темнело от прилива крови, как будто невысказанные чувства рвались наружу таким способом. – И ты отступишься от меня в самый нужный час!

– Конунг! – Даже кроткий Асольв глянул на Бергвида с изумлением – он не ожидал такого позорного подозрения. – Как ты можешь говорить… Я отдаю тебе мою дочь, мы уже все равно что родичи – как ты можешь ждать от меня предательства?

– А что еще я должен ждать от человека, у которого сын служит моему врагу? – отрезал Бергвид с той самой прямотой, которая так восхищала его невесту. – Вот что: пока твой сын не вернется и не принесет клятв верности мне, свадьбы не будет! Я не могу взять в жены женщину, у которой брат остается заложником в руках моих врагов! Все равно что у него будет мой заложник! Это унизит меня! Я этого не потерплю! Я не позволю…

И Бергвид, задыхаясь, упал на скамью, с которой перед этим в негодовании поднялся. Зато Эйра вскочила, и вся ее фигура трепетала от тревоги, негодования, сочувствия и нетерпения поправить дело.

– Как можно! Как можно! – бессвязно восклицала она, горестно морщась и хмурясь. – Лейкнир! Почему он не возвращается? Я сама за ним поеду! Я привезу его!

– Что ты! – Асольв поспешно взял дочь за рукав, будто она хотела бежать прямо сейчас. – И не думай даже! Если ты туда приедешь, Вигмар никогда не отпустит тебя обратно!

– Он не посмеет не отпустить мою невесту! – крикнул Бергвид.

– Посмеет! – решительно возразил Асольв. – Ему не по нраву этот брак, и будь уверен: он догадается, как его лучше всего предотвратить.

Не слушая отца, Эйра целый день твердила, что поедет на Золотое озеро за братом. Бабка Уннхильд требовала, чтобы туда отправился сам Асольв и настоял на возвращении сына.

– Куда ты раньше смотрел? – наступала она на зятя. – Что ты там делал те пять дней – пиво пил? Нет чтобы поговорить с сыном! Ты ему отец? Отец? Вот и скажи ему как отец! Он тебя послушается! Не может не послушаться! Пригрози, что проклянешь его, отречешься от него!

Даже фру Эйвильда присоединилась к матери: она не слишком верила, что Лейкнира можно уговорить вернуться, но другого способа восстановить мир в семье не видела. Асольв качал головой:

– Я мог бы поехать, если уж вам всем этого хочется, но мы только напрасно утомим лошадей. Вигмар тоже знает, что Лейкнир у него все равно что заложник. Он его не отпустит.

– Он не будет держать его силой! Скажи ему, Лейкниру, что без его возвращения его сестра не может выйти замуж!

– Да если он об этом узнает, он не вернется до Затмения Богов! Он будет очень рад, что своим отсутствием мешает свадьбе! Он-то ей совсем не рад!

– Это Альдона его не пускает! Видел – как он ей понадобился, так она живо за ним сюда прискакала!

– Ну, так что же? – Асольв развел руками. – Мы лет восемь знаем, что он любит ее, да, мать? И если за столько времени он не образумился, то это уже… Наш сын – упрямый человек. Как его дед Фрейвид.

– Он – Эйкинг! – восклицала бабка Уннхильд, сама не зная, гордится она этим или досадует. – Он не отступится от своего!

– Так что же я могу сделать?

Но Эйра не сдавалась, убежденная, что непременно сумела бы уговорить брата, если бы только ей удалось его повидать. Альдис, служанка, шутливо заметила, что ведь Лейкнир тоже может отговорить ее от замужества, но Эйра не поняла шутки и пришла в негодование.

– Никто на свете не отговорит меня! – горячо воскликнул она, даже уронив гребень от волнения. – Я люблю конунга и буду всегда его любить!

– Так и Лейкнир любит Альдону! – Бестолковая Альдис не понимала, что Бергвид конунг не какая-то там Альдона. – Что же? Всю жизнь любит, еще пока она девочкой была. Чего же тут чудного? С каждым случается. Знаешь, как говорят: кошка коту – красавица.

– Кошка! Какая кошка? При чем здесь кошка? Молчи! – Эйра плохо понимала шутки и не улыбнулась в ответ на улыбку простодушной служанки. – Он не понимает! Я объясню ему! Он не имеет права… Не имеет права оставаться там, когда от этого зависит мое счастье!

Альдис покачала головой и отошла: что объяснишь человеку, для которого во всем мире существует только его собственное счастье?

Только ночью мать уговорила Эйру отказаться от поездки на Золотое озеро. Но подействовали не столько уговоры, сколько нежелание расстаться с женихом в то время, когда у него столько забот.

Ночи катились к полнолунию, и словно вслед за возрастающей луной в усадьбе прибывало гостей. За время своей поездки на запад Бергвид побывал во многих усадьбах, и вслед за ним в Кремнистый Склон стали съезжаться люди, пожелавшие присоединится к Бергвиду конунгу в его войне с Вигмаром Лисицей.

Уже много лет, со времен, пожалуй, старого Фрейвида Огниво, старинная усадьба не видела такого многолюдства. Пришлось даже отпереть гостевой дом, много лет простоявший запертым, починить там протекающую крышу, срубить новые спальные помосты взамен старых, полугнилых. Окрестные хёльды, ближние и дальние соседи, порой даже совсем незнакомые люди привозили с собой кого-то из родных, друзей, из дружины, но мало кто привозил для себя съестные припасы. От обилия гостей фру Эйвильда временами терялась: как их всех накормить? Устраивали охоты, работники целыми днями пропадали на горных озерах и речках, добывая рыбу. Асольв никогда не был особенно богат, и пришлось отправить людей на побережье купить еду. Посланные увезли бóльшую часть подарков Бергвида, а вернутся они еще не скоро.

– Мы должны подготовить хорошее войско! – раз за разом повторял Бергвид каждому, кто приезжал в усадьбу. – Мы должны разбить этих наглецов и предателей Железного Кольца, и тогда больше никто не будет оспаривать моих прав на власть. А там, на Золотом озере, найдется, чем вознаградить вас. У Вигмара Лисицы огромные богатства. Вы знаете, какие мечи он добывает?

Меч Рагневальда теперь висел на поясе у Бергвида, и он показывал его всем. Серую сталь, покрытую узором черноватых пятен, внимательно осматривали, щупали загрубелыми пальцами. Даже Эйра однажды потрогала и, действительно, единственная из всех своими тонкими мягкими пальчиками сумела нащупать едва заметную «рябь» на стали.

– Это умеют делать только свартальвы! – говорили люди.

– Это из запасов конунга Хродерика Кузнеца!

– Какого Хродерика Кузнеца? – спросил однажды Ормкель, который к тому времени занимал уже весьма почетное место в дружине Бергвида. – Я все слышу про какого-то Хродерика Кузнеца, все уши прожужжали, а никак не возьму в толк, что это такое. Он еще жив, этот кузнец?

Бергвид конунг сидел молча с таким видом, будто погружен в глубочайшие думы. Он имел весьма расплывчатое понятие о Хродерике Кузнеце, но никогда не признавался в том, что чего-то не знает или не может объяснить.

– Это был наш конунг в древние времена, – пустился объяснять Асгрим Барсук, умевший сражаться лучше, чем рассказывать. – Он жил давно. И был хороший кузнец. Он умел…

– Помолчи, Асгрим, какой из тебя сказитель! – прервал его Стейнрад Жеребенок. Среди ярлов Бергвида он считался самым знатным и был научен кое-какой учтивости, а кроме того, не упускал случая подольститься к вожаку любым возможным способом. – Пусть лучше невеста нашего конунга споет нам «Песнь о Хродерике». У нее получится гораздо лучше! И всем гостям будет приятно послушать. Ты согласен, конунг?

Бергвид вяло кивнул, будто бы не вникая, о чем идет речь, но Эйра с готовностью поднялась с места, как всегда хватаясь за малейшую возможность оказать Бергвиду услугу. Теперь, когда Бергвид конунг плотно занимался подготовкой похода, Эйре нечасто удавалось с ним поговорить. Чтобы проводить с ним побольше времени, она тоже сидела в гриднице с гостями. Держа на коленях какое-нибудь шитье, она по большей части не сводила глаз с жениха. Он казался ей и прекрасен, и грозен, и все чаще в его лице мелькало что-то такое, что пугало ее. Он был нетерпелив, горяч и неуступчив; говорили, что его отец, Стюрмир Метельный Великан, был точь-в-точь такой же. Эйра не сомневалась в его правоте, но его настойчивая, непримиримая враждебность, неотступное желание смести своих врагов с лица земли и стереть саму память о них смущали Эйру. Может быть, она отнеслась бы к этому легче, если бы речь шла о совсем чужих людях, но в Вигмаре и его семье она, при всей пылкости ее воображения, не могла увидеть великанов и троллей, подлежавших истреблению.

Песни о Хродерике ее научила Альдона: эту песнь в Железном Кольце любили, и она чаще других звучала вечерами в усадьбе Каменный Кабан, когда домочадцы после дневных трудов собирались к огню. Эйра так привыкла слышать это сказание именно в Каменном Кабане, что даже сам Хродерик Кузнец представлялся ей похожим на Хальма Длинную Голову, только моложе, крепче, красивее. Стараясь отогнать образы людей, которые теперь считались врагами, Эйра начала рассказывать.

Хродериком звали конунга, который правил на Квиттинге. Он был великий воин и всеми девятью искусствами владел в совершенстве:

Но превыше всех искусств ценил Хродерик конунг ковку оружия, и сами свартальвы наставляли его в этом искусстве. Никто не мог с ним сравниться умением, и за это был он прозван Хродериком Кузнецом. Он сам наковал оружия для всей своей дружины:

И никто не мог одолеть Хродерика Кузнеца и его дружину, когда бились они этими мечами.

Стурвальдом звали конунга, который пришел из-за моря и хотел завоевать все земли. Он сказал:

Когда Хродерик узнал об этом, он стал собирать войско. Он послал ратную стрелу по своей земле. Но войско еще не успело собраться, когда Стурвальд с большой дружиной был уже близко. Альвберг зовется та гора, возле которой они встретились. Оба они были могучие воины. Стурвальд принес жертвы Одину, и Один послал валькирий, чтобы они отдали победу Стурвальду.

Битва продолжалась долго, и много в ней погибло славных воинов:

И вышло так, что Хродерик конунг был разбит в этой битве и ушел с поля с немногими своими людьми. Тогда вошел он в гору, где была устроена его кузница, и гора закрылась за ним. И сейчас еще она зовется Хродерикберг – гора Хродерика, и иначе Смидирберг – Кузнечная гора. И там Хродерик конунг снова принялся за работу.

И с тех пор Хродерик конунг не выходил еще из Кузнечной горы, но рассказывают, что он наготовил очень много оружия и сейчас еще продолжает готовить его. Возле той горы, что зовется горой Хродерика, можно нередко расслышать удары кузнечного молота в подземелье, и ночью видно, как над горой вылетают снопы огненных искр. Иным людям удается раздобыть некоторое оружие из кладовых Хродерика, и оружию этому нет равных.

Эйра замолчала, и в гриднице еще некоторое время стояла тишина: песнь очаровала слушателей. Бергвид застывшим взглядом смотрел перед собой: он не видел гридницы и людей, перед глазами его сверкали стальные клинки с золотой насечкой, с черными рунами, с красными камнями в рукоятях, пламенеющими, словно раскаленные угли. Слышались глухие подземные удары, от которых содрогается огромная гора и лес волнуется, как трава под ветром. Виделась исполинская фигура кузнеца, ростом с саму гору, без устали бьющего и бьющего огромным молотом по наковальне, и красные искры снопами вылетают из жерла горы прямо в ночное небо…

– Всю мою жизнь я бьюсь с врагами Квиттинга, – пробормотал Бергвид, с трудом поддерживая рассеянную мысль. Ему казалось, что песня эта говорила и о нем, предрекая Квиттингу его рождение, что он и есть та новая битва, ради которой работает Хродерик. – Мне нужно оружие. Я не позволю этому негодяю раздаривать за моря, отдавать слэттам наше древнее сокровище! Хродерик Кузнец готовит мечи для мести, и они будут мстить!

– Кузнечная гора совсем рядом с Каменным Кабаном, – добавила Эйра. – Это одна из трех гор, что ограждают Золотое озеро. Там хорошо слышно, как Хродерик Кузнец работает. Удары молота постоянно отдаются. Там все привыкли.

– Но как туда попасть? Ведь должен быть какой-то вход! Ты знаешь, как туда проникнуть?

Эйра растерянно покачала головой. Никогда раньше ей не было дела до Кузнечной горы.

– Думается мне, что если какой-то вход и есть, то он у Вигмара под надежной охраной! – со вздохом заметил Асольв.

– Твой сын знает! – сказал Ормкель, глядя на Асольва так, будто уличил в проступке. – Не может не знать, если он там как дома!

Асольв обреченно кивнул, будто признавал свою вину. Лейкнир не просто знал все на Золотом озере, но и сам много лет работал в древней кузнице Смидирберга, восстановленной Вигмаром лет двадцать назад.

– Вот и доставь его сюда! – вызывающе продолжал Ормкель. – А мы уж тут его хорошенько расспросим!

Асольв не ответил. Доставить Лейкнира домой он мог так же, как снять звезду с неба.

– Я все равно найду! – с угрюмой решимостью твердил Бергвид. – Я вырву это оружие у него из рук! Я вырву!

Но большого воодушевления не наблюдалось. При виде булатного меча у многих глаза загорались жадностью, но все же округа Раудберги могла собрать и выставить слишком маленькое войско, чтобы можно было сражаться с Вигмаром Лисицей, у которого дружина вооружена мечами Хродерика Кузнеца.

– Он, Вигмар, тоже ведь сложа руки не сидит, – шептали соседи. – Он ведь тоже собирает войско. Наверняка уже и в Нагорье послал, и в Поле Тинга послал… К Дагу хёвдингу… И к этому… ну, к слэтту, к своему будущему зятю. Слэтты такое войско выставят, что только держись!

Говорить так при конунге боялись, но какие-то обрывки до него все же доходили. Он был мрачен почти постоянно и оживлялся только по вечерам, изрядно выпив пива. При всей ненависти к Вигмару Лисице у Бергвида хватало благоразумия понять, что выходить на бой можно только с достаточно сильным войском. Раудберга его дать не могла.

Вот если бы… Если бы войско Бергвида было вооружено мечами из подгорных кладовых Хродерика Кузнеца! Чем больше Бергвид думал об этих чудесных мечах, тем сильнее ему хотелось ими завладеть и лишить своего противника такого мощного оружия.

Эйра беспокоилась и тосковала, видя его в таком настроении и не имея возможности ему помочь. Приближающееся полнолуние тоже сказывалось на ней сильнее обычного. Она волновалась без видимой причины, не могла спать ночью и не находила себе места днем. Ей все казалось, что она опаздывает куда-то или забыла, упустила что-то важное; что где-то поблизости ее ждет очень нужное, необходимое дело, а если она промедлит, то все погибло! Что это за дело, она не знала и сама, но Бергвид делался все более беспокойным, сердился, кричал, так что собственные ярлы не решались к нему подступиться, и все заботы Эйры сосредоточились на нем. Не ломая голову над заботами Бергвида, она считала бы, что не исполняет свой долг и предает свою любовь.

«Такие мечи делают только темные альвы…» Проклиная свою прежнюю невнимательность, Эйра изо всех сил старалась припомнить, не слышала ли от брата или Альдоны что-нибудь о путях в кладовые. Если бы Лейкнир все-таки приехал! Но в это не верила даже она, весьма склонная верить в то, чего ей хотелось.

Бергвид иногда уезжал или уходил из усадьбы один, никого с собой не брал и потом не говорил, куда ездил; Эйра каждый раз беспокоилась о нем, ждала за воротами, но тоже не смела расспрашивать, и каждый раз он возвращался еще более раздосадованный, чем уезжал.

– Спросил бы ты у Дагейды! – посоветовал ему однажды Грют Драчун. – Уж кому тут все троллиные норы знать, как не ей! Ты ей отдал такое сокровище – она за это всю жизнь обязана тебе служить!

– Я спрашивал! – огрызнулся Бергвид, и голос его был так страшен, что Эйра отпрянула от дверей спального покоя, в которые уже хотела постучаться. – Нечего меня учить! Я знаю, что мне делать, и без мудрецов вроде тебя! Дагейда не знает! Этими путями, если они только есть, владеют только темные альвы! А Дагейда не может ими распоряжаться! В Свартальвхейме у них своя власть, и им столько же дела до Дагейды, сколько мне до твоих дурацких советов!

Этот обрывок разговора потом не раз вспоминался Эйре. Ее переполняло горячее желание помочь, и через день или два она решилась поделиться с Бергвидом тем, что надумала.

– Ты говорил, конунг, что путями в подземелья Хродерика могут владеть темные альвы, – заговорила она вечером, когда поднесла ему пива и потом присела рядом с ним.

– Да, – мрачновато ответил Бергвид. – Вигмар столковался с ними… Он сам – тролль!

– Но ведь и другие могут с ними столковаться, – заметила Эйра. – Если бы тебе поискать вход на те пути, которыми ходят темные альвы…

Она не успела договорить: Бергвид вдруг резко наклонился к ней с высоты своего почетного сиденья и крепко сжал ее запястье.

– Откуда ты знаешь? – с негодованием воскликнул он. – Ты что, послала за мной подглядывать? Да? Не смей этого делать! Я сам знаю, что мне делать, и никаких советов не прошу! Я никому не позволю совать нос в мои дела! Так и запомни!

– Но конунг, я же хочу помочь тебе! – взмолилась Эйра, напуганная этой вспышкой. – И я вовсе не подсматривала за тобой и никого не посылала! Конечно, ты знаешь сам! Просто я подумала: ведь тут неподалеку Черные Ворота…

– Что это такое? – Бергвид немного ослабил хватку.

– Это вход в Свартальвхейм. В Великаньей долине стоит Пещерная гора – та самая, в которой жил великан Свальнир.

– Я знаю!

– В задней части пещеры и есть вход в Свартальвхейм. Можно пойти туда и попытаться вызвать темных альвов. И поговорить с ними.

– Вызвать темных альвов! Ты думаешь, это так легко сделать?

– Вовсе не легко. Но можно попытаться.

– Ты попытаешься? – Бергвид насмешливо дернул углом рта.

– Да. – Эйра кивнула. – Я знаю, как вызвать их. И они, может быть, откроют тебе эту тайну.

– Значит, ты думаешь, что сумеешь их вызвать? – с усмешкой повторил Бергвид, но видно было, что он задумался.

– Я помогу тебе, конунг! – горячо заговорила Эйра, чувствуя, что он готов согласиться. – Я помогу! Я сумею!

– Глупости! – вдруг прервал ее Бергвид. – Чушь собачья! Как ты сможешь это сделать! Это невозможно, и уж точно это дело не для тебя! Занимайся своей прялкой и не суйся в дела мужчин! Я сам разберусь со своими делами!

Эйра отвернулась, чтобы скрыть слезы. Она не понимала, что своими последними словами сама все испортила. Бергвид не выносил предложений о помощи, поскольку это давало ему чувство зависимости и унижало его в собственных глазах. Ее горячее желание помочь, которое Эйра преподносила как главное доказательство своей любви, только отталкивало от нее Бергвида, поскольку выставляло его перед ней слабым, нуждающимся в помощи. Вовсе того не желая, Эйра задевала его болезненное самолюбие и не догадывалась, что рушит хрупкое согласие между ними тем самым, чем хотела его укрепить. Она как будто ушиблась о горделивое упрямство своего жениха, и душа ее болела после этого удара. Слезы текли по щекам и капали с подбородка на руки, а она даже не смела поднять руки отереть их, чтобы не привлечь к ним внимания. Но все заметили и так: Асольв и фру Эйвильда горестно переглядывались, чувствуя, что предполагаемый брак не очень-то осчастливит их дочь.

На другой день Бергвид снова уехал, но Эйра впервые не огорчилась, а скорее испытала облегчение. Не желая никого видеть, она с самого рассвета ушла из дома и весь день бродила по окрестным долинам, перебирая в памяти каждое из сказанных слов. Обидные слова и резкий, лишенный и тени любви голос Бергвида болезненно жгли ее душу. Но вместо гнева она чувствовала жгучее желание его оправдать, и вскоре она уже не столько страдала, сколько жалела Бергвида. Ему приходится так тяжело! Он должен думать о стольких вещах! У него так много врагов и так мало друзей! Он так мало любви и доброты видел в жизни, что нечего удивляться, если его истерзанное сердце не умеет отвечать на любовь. Тяжкая память о рабстве язвит и мучает его, и несправедливо требовать жалости к другим от того, кто сам испытывает такую боль. Ему так горько самому, его так мучит бессилие и досада, что разве может он еще думать о ее, Эйры, огорчениях? Она сама виновата! Лезет не в свое дело! И Эйра поспешно отирала слезы. «Только ты один во всем мире не можешь меня обидеть…» – ведь она сама так сказала, а она не из тех, кто берет слова обратно!

Эйре стало стыдно. Да! В этом будет сила ее любви. Брюнхильд дочь Будли взошла на погребальный костер мужчины, который не любил ее. Она саму жизнь отдала тому, кто не был ей благодарен за это, и в том ее подвиг. За это ее помнят и прославляют в веках.

И я… В душе Эйры поднималась решимость, крепла сила, и на сердце становилось легко. Что же это за любовь, которая требует благодарности? Это сделка, а не любовь! А она, Эйра дочь Асольва из Кремнистого Склона, не торгует своим сердцем, а по велению судьбы отдает его беззаветно, навсегда! Сигурду Убийце Дракона тоже некогда было думать о любви – его ждали подвиги. Пусть он делает свое дело. А она будет делать свое – любить его, чего бы ей это ни стоило.

Она подняла к глазам руку с подаренным перстнем. Во всех сложностях последнего времени перстень служил ей поддержкой и утешением. В его алом сиянии она видела живой отблеск встающего солнца; когда она вглядывалась в него, на душе у нее делалось спокойнее, а мысли яснели. Алое пламя перстня согревало ее и укрепляло внутреннюю силу; сама душа ее была таким же осколком огня, и Эйра любила перстень, как образ собственной души.

Вечер застал ее на вершине Раудберги. Всегда, когда ей было тяжело или грустно, Эйра приходила сюда, в святилище, дышавшее памятью о многовековой жизни ее племени, и здесь она всегда находила облегчение. Все ее заботы казались такими мелкими рядом со священной горой, такими быстротечными рядом с вечностью. Она встала на то самое место между валунами, откуда увидела однажды розовые горы, сиявшие в небесах. Душа ее стремилась снова их увидеть, снова испытать то легкое, утешительное чувство общения с иным миром, в котором нет здешних забот и огорчений.

Уже вечерело, на небе горела желтовато-розовая полоса заката между слоями темных, густых, как будто из нечесаной шерсти сделанных облаков. Вокруг постепенно темнело, свежий воздух летнего вечера казался густым и прозрачным. Эйра смотрела на засыпающий вечерний мир сверху, как смотрят боги, мягкая полутьма скрывала привычные очертания земли, и уже казалось, что перед ней расстилается другой мир, совсем другой, в котором и сама она – совсем другая… Он шел ей навстречу, не показывая образов глазам, но постепенно проникая в душу. Эйра как будто плыла по темному морю вечерних облаков, уходя все дальше и дальше от того, что ее томило.

Эйра медленно шла вниз по тропе; за много лет ее ноги выучили эту каменистую тропу до последней выемки, и она легко прошла бы тут с закрытыми глазами. Но ее переполняло ощущение, что она идет через другой мир, и какой-то иной свет все яснее сиял перед ее глазами. Не чувствуя своего тела, Эйра присела на широкий валун, поросший толстой моховой подушкой. У нее кружилась голова, все вокруг казалось иным.

И она находилсь здесь не одна. Где-то рядом ощущалось присутствие другого существа – доброго, мудрого, прекрасного. Богиня иного мира шла навстречу Эйре, и ее душа сливалась с душой богини. Не видя и не чувствуя вокруг себя ничего земного, Эйра прилегла на прохладный мох, подложив руку под голову. Тихий и мягкий женский голос, родившийся из розового сияния заката, напевно полился ей в уши, и Эйра слушала, переживая каждое слово с такой остротой и ясностью, словно это было ее собственное живое воспоминание. А голос рассказывал:

– Мы долго плыли через море на юг, пока земля не преградила нам путь. Это была пространная страна, полная желтых и бурых скал; в ущельях росли причудливо изломанные, корявые деревья с зеленой пыльной листвой, и корни их, вцепившиеся в камень, походили на жадные скрюченные пальцы. По дну ущелий бежали шумные, прозрачные, бурные ручьи, и нам казалось, что эта страна говорит с нами. Но мы не понимали ее языка.

Эйра слушала, волны мягкого, ласкового голоса качали ее и несли все дальше, дальше, и хотелось, чтобы это не кончалось никогда, чтобы плыл и плыл навстречу, смыкаясь вокруг, этот чудесный неведомый мир. Голос лился так ровно, безмятежно, будто для него не существует ни времени, ни пространства, он жил в вечности и в вечность уносил за собой Эйру. Она не понимала, на каком языке ведется рассказ, живые и яркие образы заполняли ее внутреннее пространство, она как свои ощущала чувства тех людей, о которых ей говорили: их изумление перед новой страной, подаренной им богами, недоверие, страх и робкое восхищение. Все начиналось сначала – на остатках умершего мира появились новые люди, и Эйру переполняло живое и горячее чувство счастья. Она была и той землей, и теми людьми, от встречи которых родился новый мир, еще не знающий себя, не умеющий говорить. Мир, у которого все впереди, в котором так много работы для ума и рук, в котором так много места для доблести и созидания…

Но вот голос умолк, постепенно отойдя назад, словно обещая когда-нибудь вернуться и продолжить. Старый мир занял вокруг Эйры свое законное место; но и открыв глаза, она продолжала видеть перед собой Землю окаменевших великанов. Зеленые холмы, в сумерках отделенные от неба резкой синей чертой, искривленные деревья, вцепившиеся корнями в трещины камня, – все это висело у нее перед глазами, а сквозь видения лишь смутно проступали привычные очертания тропы и поминальных камней, несущих свой вечный дозор у священной горы. Она шла вниз по тропе и одновременно двигалась через Землю окаменевших, как те люди из неведомого племени, что долго плыли к ней через море на юг…

Чем дальше она спускалась, тем более прозрачными делались видения холмов и развесистых лиственных деревьев, а рыжие скалы Раудберги и гранитные поминальные камни обретали привычную плотность и вес. Вот зеленые холмы растаяли совсем, а Эйра все еще смотрела вокруг изумленно-ищущим взглядом. Старый мир уже никогда не будет для нее таким, как прежде, потому что сама она изменилась. Богиня, с которой ненадолго слилась ее душа, не ушла совсем, и Эйра знала, что теперь она останется с ней навсегда.

Через несколько дней после ссоры Эйра столкнулась с Бергвидом возле дверей гридницы, и он вдруг схватил ее за руку. Эйра вздрогнула и вскинула на него глаза, как в ожидании большой опасности. Несмотря на самоотверженные попытки оправдать его вздорную грубость, в душе она утратила веру в его любовь и приготовилась к новым неприятностям. Бергвид несколько мгновений пристально смотрел ей в лицо, потом наклонился и тихо сказал:

– Так ты думаешь, что можешь вызвать темных альвов?

Поначалу Эйра растерялась, но тут же в ней бурным ключом забилась радость: он готов принять ее помощь!

– Да, конунг! – горячо заговорила она. – Я много думала… я сумею. Твой перстень поможет мне!

– Когда можно туда идти? – спросил Бергвид.

– Уже скоро. Скоро будет полнолуние, и мы пойдем. Это самое хорошее время для встречи с темными альвами. В полнолуние они ближе к Среднему Миру, потому что луна – подземное солнце. Когда она в полной силе…

– Луна в полной силе! А ты? – Бергвид требовательно взглянул ей в глаза. – Ты уверена, что сумеешь это сделать? Самоуверенность, тебе бы неплохо помнить, до добра не доводит. Может, Вигмар завладел и темными альвами тоже! И их нанял себе служить за пару сухих корок!

– Нет, нет! Темные альвы с ним не дружат. Он даже воевал с ними когда-то давно, когда только поселился на Золотом озере. Я не знаю точно. Но он никогда не будет с ними дружить! Нет, нет! – уверяла Эйра, молясь в душе, чтобы сейчас он не оттолкнул ее руку, как в прошлый раз.

Ей хотелось упрашивать его не отказываться, но она уже знала по опыту, что уговоры могут оказать обратное действие. Все силы ее души были устремлены на то, чтобы понять его и быть для него понятной, но ничего не выходило. При встрече с ним все ее внутренне спокойствие, с таким трудом выстроенное, рассыпалось в прах, и она оставалась слабой, зависимой, беспомощной. Эйра изумлялась, обнаруживая, что любовь и даже обручение не дают людям полного согласия и счастья, тосковала, день и ночь думала, но ничего не могла придумать. Бергвид глядел на мир совсем другими глазами.

В день перед полнолунием Бергвид, Эйра и трое его хирдманов отправились в дорогу. С собой они везли черного барана, а Эйра взяла священный жезл из орехового дерева, оставшийся от прежнего жреца Стоячих Камней, старого Горма.

В сумерках второго дня пути пять всадников оказались у подножия Пещерной горы. Огромный зев пещеры был заметен издалека и внушал содрогание. Бергвид выглядел еще мрачнее обычного, его люди тревожно оглядывались и невольно ежились. Сама Великанья долина, сумрачная, затененная высокими окрестными горами, каменистая, безлесная, покрытая только кустами можжевельника, мхами, лишайниками да тонкими, худосочными елочками в человеческий рост, внушала неудержимый трепет. Дух исполинского «племени камней» жил в ней и никуда не ушел даже со смертью последнего из квиттингских великанов. Утратив воплощение, он стал невидим, и неизвестность пугала не меньше, чем сам прежний хозяин пещеры.

И Эйре было не по себе, хотя она лучше своих спутников представляла это место. Сама Эйра никогда не видела последнего хозяина Пещерной горы, великана по имени Свальнир: он погиб за несколько лет до ее рождения. Свою тетку Хёрдис, ставшую причиной Свальнировой смерти, Эйра тоже знала лишь по рассказам отца, но из-за их родства все минувшие события в Великаньей долине казались ей близкими. Но если раньше она точно знала, что ей следует об этом думать – о чем и говорила Торварду ярлу со всей свойственной ей прямодушной гордостью, – то теперь, растерянная и подавленная пугающим величием Пещерной горы, она усомнилась в своих суждениях. Способность к ворожбе, присущая всем женщинам их рода, тоже сближала ее с Хёрдис, и сейчас при мысли о Колдунье Эйра почувствовала не прежнее негодование, а какое-то тревожное любопытство. От своей крови ведь никуда не денешься… как говорил Торвард ярл. Эйра поспешно прогнала его образ, словно Бергвид мог как-то прочитать в ее мыслях имя ненавистного врага.

Издалека зев пещеры казался слишком высоким, а склон под ним – неприступным, и мужчины с беспокойством думали, удастся ли подняться к пещере. Во времена Свальнира и Хёрдис этот подъем был недоступен для человеческих ног. Но когда всадники приблизились, стало видно, что оползни и обвалы сделали склон не таким крутым – с трудом, но по нему можно было пробраться, цепляясь за каменные обломки. Кое-где даже выросли чахлые кустики, способные дать опору рукам и ногам.

– Это очень опасно! – Задрав головы, хирдманы осматривали склон. – Тут могут быть оползни. Наступишь – и поедет. Прямо тебе на голову.

– Это во время последней битвы… – От волнения Эйра едва могла говорить. Здесь каждый камень был для нее живым и священным. – Когда Свальнир бился с Торбрандом Троллем, от их борьбы летели камни и падали на склон. Оттого здесь теперь так. Эти оползни – застывшая кровь великанов.

– Из нее выходит железная руда? – Один из хирдманов пнул сапогом рыжевато-черный комок породы.

– Да. Самая лучшая руда и зовется «кровью великанов». Она появилась в этой долине только после смерти Свальнира. А в других горах ее много. Гора Ярнехатт – Железная Шапка – возле Золотого озера целиком из нее состоит. Ведь когда-то всю эту землю населяли великаны.

– Должно быть, из нее-то и кует Хродерик?

– Конечно. В песни о нем так и говорится: «кровь великанов» плавится в горне.

– Хватит болтать попусту! – оборвал их Бергвид. Разговор о Хродерике его только раздражал. – Ты сможешь туда подняться? – Он показал на склон.

– Да, – Эйра кивнула. – Я умею ходить по таким кручам.

Хирдманы разложили костер и сварили кашу на ужин. Потом Бергвид и Эйра поднялись к пещере, пока не угас дневной свет. Камни дрожали, кое-где сыпались вниз. Бергвиду было особенно трудно, потому что он нес на плечах связанного барана, но подъем закончился благополучно. Теперь им оставалось только ждать.

До полной темноты они просидели у входа в пещеру. Внизу горел костер, трое хирдманов время от времени окликали их, чтобы убедиться, что конунга еще не съели духи жуткой пещеры. Сверху трое мужчин казались маленькими-маленькими, как глиняные человечки, что лепят дети.

В саму пещеру оглядываться было неприятно: весь ее пол устилали огромные, острые, беспорядочно и тесно наваленные обломки камня. В глубине зияла чернота: задней стены у пещеры не было вовсе. Оттуда веяло мертвенным, глубинным холодом подгорья, от создания мира не видавшего солнца. Эйра мерзла и куталась в плащ. Из мыслей у нее не шла тетка Хёрдис. Не верилось, что это жуткое место целых два года служило домом живой женщине: ни скамей, ни лежанок, ни очага – ничего. Как она жила здесь? Холодно, пусто, дико.

Стараясь отделаться от неприятного чувства, Эйра смотрела вдаль – из высоко поднятой пещеры было видно очень далеко. Вершины гор чернели на темном небе, и уже казалось, что вот-вот между двумя вершинами покажется исполинская фигура великана – это Свальнир возвращается домой и несет на плече оленью тушу, точно щенка… Он придет, поднимется в пещеру, разложит огонь… Эйра так живо видела все это, что ей уже казалось, будто сама она – не Эйра, а Хёрдис, женщина со странной судьбой, наделенная бóльшими силами, чем может удержать в повиновении… Так много тайн Медного леса было ей подвластно, каждый камень и каждая травинка здесь были послушны ей. Она повелевала лавинами и водопадами, она могла передвинуть гору или создать пропасть глубиной до самого Нифльгейма. Но она не была счастлива своей силой и властью. Не была, потому что живой человек не может быть счастлив среди этих мертвых, голых, холодных камней, здесь просто не место живому человеку. И впервые Эйре пришло в голову, что на предательство своего племени Хёрдис толкнул ужас ее существования: эти чернеющие молчаливые горы, эти каменные стены пещеры, неотступно веющий из глубины мертвенный холод. Она хотела уйти от великана к живым людям. Но никто из квиттов не пришел к ней на помощь… Племя квиттов само виновато, что она отдала древний меч великанов в руки врага, как оно отдало ее саму в руки великана…

– Ну, еще не пора? – Бергвид прервал ее размышления, и Эйра опомнилась.

На душе у нее полегчало: как хорошо, что все-таки она не Хёрдис, и мужем ее будет не каменный великан, а живой человек!

– Еще не пора, конунг, – ответила она. – Нужно идти в полночь. Когда луна войдет в полную силу и осветит пути темных альвов.

Бергвид смотрел на нее с досадой, как будто она в чем-то перед ним провинилась. Опять ждать! И опять женщина учит его, что и как делать! Они преследовали его с рождения – сначала мать, потом Дагейда, потом Хильдвина, теперь вот Эйра! Бергвиду не везло с женщинами, он уже привык к этой мысли и от новых не ждал ничего хорошего. Он давно узнал им цену – еще десять лет назад его первая невеста, Гуннфрида дочь Гуннвида, нагло обманула и опозорила его. Они были обручены, но ее упрямый отец все время ставил какие-то глупые условия, чего-то требовал от него – как будто чести породниться с конунгом ему мало! А потом, когда он одержал победу над фьяллями, свою первую славную победу… эта дрянь Гуннфрида вдруг объявила, что беременна от Хагира Синеглазого, который и без того стоял Бергвиду как кость поперек горла. Он уже не помнил того, что именно Хагир, родич по матери, первым поддержал его и вывез из тех проклятых мест, где он пятнадцать лет прозябал в рабстве. Хагир помог ему заявить о себе и занять нынешнее положение конунга квиттов, хотя и не всеми признаваемого, но об этом он забыл. Гораздо лучше Бергвид помнил то, что Хагир отказался сам подчиниться ему. Случай с Гуннфридой стал последним камнем в лавине их с Хагиром споров и ссор, после чего они из союзников стали врагами. И именно Хагир был повинен в том, что сын Стюрмира стал изгнанником в собственной стране. По крайней мере, сам Бергвид так считал. После этого он и слышать не хотел ни о Гуннфриде, ни о Хагире, но язвительная Хильдвина несколько лет спустя однажды сообщила ему, что Гуннфрида родила мальчика, назвала его Хагвардом и что потом, когда Гуннфрида вышла замуж, Хагир Синеглазый взял мальчика к себе и воспитывает в Нагорье. В той усадьбе, которая принадлежала роду Лейрингов и которой должен владеть он, Бергвид! Об этом ей рассказала жена Хагира, Хлейна, с которой Хильдвина случайно встретилась на чьей-то свадьбе, пока Бергвид был в море. Как теперь выяснилось, Хлейна поведала Хильдвине не только это! Их гнусные языки посмели коснуться… Бергвид заскрипел зубами, вспоминая упреки, которые Хильдвина бросила ему в день их последней ссоры. Что он оставил свою мать умирать в рабстве… Этого Бергвид не мог опровергнуть, но его душило возмущение, яростный гнев на тех, кто смеет напоминать ему об этом и не понимает, что это неважно! Он должен был уйти оттуда сам, сделать то, что ему предназначили боги! Это главное! И когда-нибудь он со всеми рассчитается, со всеми своими врагами!

– Теперь пора, конунг! – На этот раз Эйра отвлекла его от тяжелых мыслей, и звук ее голоса принес ему облегчение. – Уже близка полночь. Надо зажечь факелы.

Была глубокая ночь, вокруг царила тьма – глухая, черная в стороне пещеры и чуть прозрачная, синеватая в стороне склона, с огоньком костра на самом дне. И луна смотрела с высоты во всем блеске своего величия. Полнолуние пришло.

Бергвид выбил огонь и зажег факел. Эйра взяла его, держа в другой руке свой ореховый жезл, а Бергвид поднял на плечи связанного черного барана. Эйра освещала путь, и они стали пробираться по камням в глубь пещеры.

Поначалу продвижение вперед давалось с большим трудом, но шагов через тридцать каменный завал кончился. Дальше пол пещеры стал почти гладким, с заметным уклоном в глубину горы. Было жутко: каменный завал преграждал дорогу назад, к простору, воздуху и свету, к миру живых людей, а впереди простирался лишь путь в мертвящие подземелья. Ни стен, ни потолка огромной пещеры в густой темноте не удавалось разглядеть. Два незваных гостя Пещерной горы словно бы висели в пустоте, и твердая пустота снизу давала опору ногам. Пронзительный холод пронимал до костей, выстуживал кровь; казалось, в этом воздухе можно захлебнуться, как в зимней воде. Но Эйра шла вперед, освещая путь своим факелом: раз уж она решилась, ни тьма, ни холод не могли заставить ее отступить. Красный камень на ее руке сверкал острым и живым блеском, придавая ей сил. В эту черную, вечную ночь она несла с собой отсвет небесного пламени, и здесь он служил ей и защитой, и оружием.

Несмотря на гладкость пола, идти становилось все труднее. Сам воздух, казалось, застывал, как вода застывает в лед, уплотнялся и задерживал движение. Дышать становилось все труднее, руки и ноги замерзали и наливались тяжестью, словно каменные. И все существо заполняло жуткое ощущение: туда нельзя! Сама кровь человеческих тел сопротивлялась продвижению в глубины горы, внутренний голос предостерегал: там – гибель всему живому! Впереди лежал мир, в котором не находилось места для существ, привыкших дышать воздухом и видеть солнце. В Мире Темных Альвов была совсем иная жизнь и иной воздух.

Наконец Эйра остановилась. Дальше идти нельзя: темнота встала прочной стеной и не пускала. Здесь пролегала невидимая граница миров, предел того, что может выдержать живой человек. Дальше заходила только Хёрдис Колдунья и только однажды. К тому времени в ней так мало оставалось от живого человека, что Поля Мрака приняли ее как свою.

– Здесь, – Эйра указала ореховым жезлом на камень, и Бергвид с облегчением сбросил барана. – Пора.

Бергвид вынул нож. Руки его дрожали, он двигался с трудом и старался не думать о той плотной темноте, которая давила и душила его со всех сторон. Душа и ум его были в оцепенении. Он двигался почти безотчетно, лишь краем сознания улавливая слова Эйры, но чувствовал с ней какую-то странно сильную и прямую связь. Должно быть, так же чувствует свою мать еще не родившийся ребенок, не отдавая себе в том отчета. Она привела его сюда, и существовать здесь он мог только с ней.

Эйра двигалась медленно и размеренно: она вполне владела собой, но здесь было не место суете и торопливости. Жизнь здесь текла медленно, гораздо медленнее, чем на земле. Потому и здешние обитатели гораздо более долговечны, чем быстро сгорающие человеческие существа. Душа Эйры раскрывалась навстречу познанию этого чуждого, медленно дышащего мира, и она безотчетно подстраивалась к медленному току его темной крови. Красный камень на руке согревал ее во мраке горы и казался ей могучим источником, из которого в ее кровь вливается безостановочный поток сил. Ее не страшили мрак и неизвестность, она чувствовала себя спокойной и могучей, как та безымянная богиня, что рассказывала ей о Земле окаменевших. Ей под силу одолеть тьму и холод, она умеет говорить со Вселенной и с самыми непостижимыми ее обитателями.

Эйра зажгла второй факел и вставила его в трещину стены. Бергвид перерезал горло барану и повернул тушу так, чтобы кровь текла вниз, под уклон пещеры.

заговорила Эйра, и голос ее ровной звучной волной потек куда-то в глубины по невидимому во тьме проходу.

Она обмакнула в кровь конец своего орехового посоха и начертила на полу пещеры руну «яра» – руну Среднего Мира, а потом заговорила снова:

Вслед за тем она начертила напротив первой другую руну – «эйва», руну Свартальвхейма. Встав лицом к подземелью и подняв заклинающий жезл, она продолжала:

Эйра замолчала, и настала тишина. Жертвенная кровь живым ручейком убегала в глубину горы, так быстро, точно ручеек тянули за дальний конец. Потрескивали факелы, но вот они догорели. Стало совершенно темно и тихо. Мгновения повисли неподвижно, два живых человека не ощущали своих тел, ум и восприятие оцепенели. Не было даже страха, одно застывшее в неподвижности ожидание. Как море соединяет далекие друг от друга земли, так первозданная тьма перебросила мост из земного мира в мир подземный, из среднего в нижний уровень Вселенной. Руны «яра» и «эйва» мерцали багряным огнем на темном невидимом камне, и их близость знаменовала встречу двух миров.

Впереди замелькали багровые искры. Нельзя было определить, велики ли источники света, далеко они или близко. Преодолевая океан тьмы, иная жизнь шла навстречу жителям Среднего Мира. Сперва эти искры казались лишь трещинками в неоглядной прочной громаде тьмы, но трещинки эти ширились, темнота бесшумно распадалась на подвижные куски, они дрожали, шевелились. Искры приближались и росли, вот они уже обратились в лепестки огня, потом стали видны факелы, на которых они росли, точно на стеблях. Под факелами виднелись головы и плечи. Оцепенев, Эйра и Бергвид ждали. Сейчас они не смогли бы уйти отсюда, как не мог не прийти призванный ими подземный мир.

Озаренные дрожащим багровым светом, из глубины подземелья по широкому проходу поднималось около десятка подгорных обитателей. Темные альвы оказались ростом чуть ниже Эйры, но сложения гораздо более крепкого и плотного – с широкими плечами, длинными сильными руками, крупными головами. Разглядеть больше не удавалось из-за широких плащей с капюшонами, из-под которых виднелись только густые, короткие, темные бороды. Каждый из двергов нес факел, как молчаливый знак приветствия.

Шагов за десять до начертанных рун дверги остановились. Из-под капюшонов блеснули в свете факелов темные глаза, и взгляд их был так тяжел, что казалось, будто к сердцу прикасается гладкий холодный камешек. Некоторое время люди и дверги молча разглядывали друг друга. Лица темных альвов, точно вырубленные из камня, казались одинаковыми, и Эйра не знала, можно ли их как-нибудь различать. Сердце замирало от чувства отчуждения, исходившего от этих темных неподвижных фигур. Сходство двергов с людьми было чисто внешним – по этому образцу богами сотворены все обитатели девяти миров, хотя дух в разные породы вложен совсем разный. Существа, которые стояли перед Эйрой и Бергвидом, были сынами самой горы; сами их тела, крепкие и плотные, напоминали камни. Казалось, стоит двергу прислониться к каменной стене – и он исчезнет, вольется в нее и растворится в громаде горы, как ручей растворяется в море.

– Кто вы, люди, зачем вы пришли сюда? Зачем вы звали народ подземелья? – прозвучал голос. – Зачем разбудили вы силу рун?

Эйра не успела увидеть, который из двергов заговорил. Голос был низким, невыразительным, и от него возникало ощущение, будто тебя гладят по руке ровным холодным камнем.

– Здесь Бергвид сын Стюрмира, конунг племени квиттов! – ответила она, сжимая ореховый жезл, как опору. Все ее силы и чувства были в напряжении, но голос не дрожал. – И я, Эйра дочь Асольва, из рода Кремнистого Склона, силою рун призвала вас, чтобы вы помогли ему.

Один из темных альвов выдвинулся чуть вперед и пристально посмотрел на нее:

– Ты происходишь из рода Синн?

– Одну из праматерей моего рода звали Синн-Ур-Берге, – ответила Эйра, вспомнив это имя.

Синн-Из-Горы звали ту женщину из древнего сказания, что якобы стала женой далекого предка Эйры. Ее истинное имя едва ли знал хоть кто-то на земной поверхности, и среди людей ее прозвали Синн, что значит Разумная, поскольку она знала и умела много такого, чего не умел никто из людей. Говорили, что она происходит из народа ундербергов, живущих не на поверхности земли, а под горами. Эйра знала «Сагу о клятве в Меняльной пещере» и не раз горячо спорила с Лейкниром, который сомневался в истинности тех давних событий, но никак не ждала получить здесь подтверждение своей правоты!

– Синн-Овер-Вальв, – поправил дверг. – Синн-Над-Сводом, так ее зовут у нас. Хоть ее народ и другой, но корень у нас един. Если ты из ее потомков, я буду говорить с вами. Зовите меня Летанди.

Выходит, это правда! Эйра на миг растерялась: ее потрясло и обрадовало то, что в древней саге оказалось так много правды, но ужаснуло то, что эти каменные существа с ней в родстве!

– Что вам нужно? – спросил Летанди.

– Люди рассказывают, что Хродерик Кузнец наготовил множество чудесных мечей и кладовые его полны оружием, – заговорила Эйра. – Это правда?

– Да, это так, – ответил дверг, помолчав. – Огромны сокровища древних гор, и сотням поколений не исчерпать их.

– И говорят, что один человек, Вигмар Лисица, нашел вход в кладовые Хродерика, – продолжала Эйра.

– И это верно, – опять не сразу ответил Летанди. – У него есть мечи Хродерика. Сокровища гор терпят из-за него урон.

– Вы знаете дорогу туда?

– Мы знаем все дороги.

– Не согласитесь ли вы показать их нам? Что вы возьмете за это?

– Вы враждуете с Вигмаром Лисицей?

– Да.

– Что вы делите с ним?

– Власть над Квиттингом.

Эйра говорила то, что, как ей казалось, хотел сказать Бергвид. Он стоял рядом с ней, и всех сил его упрямой души хватало только на то, чтобы сохранять рассудок, видеть и слышать. Говорить и даже толком осмыслить происходящее он не мог – для этого требовалась совсем другая сила, которая была у Эйры и которой не было у него.

– Мы тоже враждуем с ним, – сказал Летанди, и факел в его руке дрогнул. – Он крадет наши богатства. Он берет то, что по праву принадлежит только нам. Он берет золото, руду, цветные камни и ничем не возмещает нам потери. Он вторгается в наши владения. Если он ваш враг, мы готовы к дружбе с вами.

– Укажите нам дорогу к мечам Хродерика.

– Это невозможно. Дорога заклята Грюлой. Чары огненных великанов нам недоступны.

– Но нам нужно пройти туда!

– В чем ваша конечная цель? В мечах Хродерика или во власти над людьми?

– Во власти над людьми. Но она невозможна без мечей Хродерика. Вигмар Лисица слишком силен. Пока мечами Хродерика владеет он, его никак нельзя одолеть.

Невольно Эйра подлаживалась под речь дверга и тоже начала говорить коротко и отрывисто. Ей казалось, что так ее лучше поймут.

Летанди промолчал, другие дверги придвинулись к нему головами. До Эйры долетали краткие отзвуки их беседы. Разобрать слова было невозможно, голоса походили на стук катящихся камней. Потом дверги снова расступились, Летанди вышел вперед:

– Мы дадим вам иные средства. Мы дадим вам золото, оно тоже дает власть над людьми. Наш уговор будет таков. Мы дадим золота Бергвиду сыну Стюрмира. Бергвид сын Стюрмира взамен избавит нас от врага. Все мужчины рода Вигмара Лисицы должны умереть. Все, кто старше двенадцати лет. Все, кто носит меч и держал в руках кузнечный молот. Все, кто знает руны.

– И тогда вы укажете нам путь?

– Нет. Мы сами будем давать вам все нужное. Когда вы убьете нашего врага.

– А сами вы разве не можете…

– Нет. Он владеет копьем с Небесным Огнем в острие. Оно грозит смертью Народу Подгорья. Вы принимаете уговор?

– Когда вы дадите золото?

– Скоро. Но Бергвид сын Стюрмира должен дать нам клятву.

– В чем?

– Когда ему будет принадлежать власть над землей, он не станет посягать на нашу власть над недрами. Люди не должны трогать недра Медного леса.

– Люди должны уйти?

– Уйти на поверхность земли и не посягать на то, что в глубине. Создавая мир, боги поделили его между светлыми альвами, великанами и темными альвами. Каждому племени отвели свой уровень бытия: верх, середина, низ. Каждое племя получило во владение тот мир, для которого его создали. Но человек – ошибка богов. Ему не предназначался ни один из миров, а он хочет получить их все. Он истоптал ногами Средний Мир, он бьет пешнями недра и залетает мыслью в заоблачный высший мир. Он беспокоен и переменчив, он создан колебать устои Вселенной и толкать ее к гибели. Без человека мир пребывал бы неизменным и существовал бы вечно. Много веков Медный лес противостоял разрушению. Но люди проникли сюда. Они были дичью и рабами великанов, но постепенно погубили и изгнали их. Племя двергов не даст истребить и прогнать себя. Мы поможем вам изгнать Вигмара Лисицу, но пусть никто не роет здесь землю, не моет золото, не копает руду. Все это наше. Вы согласны?

– Да.

Бергвид кивнул вслед за ее ответом, и это простое движение стоило ему невиданных усилий. Подтвердить обещание вслух он не мог, язык ему не повиновался.

– Ждите. Вы получите все, что обещано, – произнес дверг и попятился назад. – Именем Мирового Ясеня – прощайте. Теперь пути наши расходятся. Да хранит вас руна «яра».

– Прощайте, – прошептала Эйра. – Да хранит вас руна «эйва».

В глазах у нее зарябило, она уже не видела темных невысоких фигур, а видела только блеск дрожащего багрового пламени. Постепенно он тускнел, тьма сжимала кольцо. Красные искры исчезли, руны на каменном полу погасли. Мир Темных Альвов ушел от людей.