Глава 5
Четвертый день семь больших и девять малых кораблей Торбранда конунга шли вдоль побережья Квиттинга, только ночью делая короткие остановки. Фьялли не трогали прибрежные усадьбы, лишь забирали скотину с пастбищ на пропитание дружин. У них была главная цель – разделаться с ведьмой.
Впереди, за береговым выступом, за темно-зелеными верхушками разлохмаченных елей, мелькнуло большое коричнево-рыжее пятно. На миг у Хродмара перехватило дыхание, сердце дрогнуло – он узнал Тюлений Камень. Вот она, граница владений ведьмы, земля его врага, до которого он так страстно мечтал добраться все эти дни, почти месяц, прошедший от начала «гнилой смерти» в Аскефьорде.
«Кленовый Дракон» шел быстро, и казалось, что Камень сам движется навстречу незваным гостям. Переводя дыхание, Хродмар похлопал ладонью по борту, словно хотел подбодрить своего морского скакуна. Он был уверен, что не только он увидел Тюлений Камень, но и Камень заметил его. Где-то в каменных морщинах выбоин и трещин прятались невидимые глаза – настороженные и враждебные. Но Хродмар смотрел прямо, как в лицо врагу, не боясь встретить его взгляд.
Вдруг мир вокруг тихо вздрогнул и рывком провалился на два месяца назад. Хродмар ощутил себя снова на «Тюлене», рядом с ним стоял Модольв, а сам он был прежним – таким, как до болезни. И на вершине Тюленьего Камня ему привиделась тонкая фигурка высокой девушки в сером платье, ее темно-русые волосы от ветра почти стояли дыбом, руки были подняты над головой, и в одной из них сверкал нож. Его нож. А по откосу Камня пробежала дрожь, как по воде, его морщины-трещины усмехнулись и сложились в рисунок. На боку Камня бледно-голубым светом засияла в человеческий рост перевернутая руна «альгиз».
Хродмар вздрогнул, прищурился, всмотрелся. Руна на Камне исчезла, но перед его глазами так и стоял ее очерк – вершиной вниз, словно руна умоляюще тянула к нему руки. Плохой знак. Не торопись и не празднуй заранее победу, предостерегает руна защиты. Едва ли у тебя все получится так, как ты задумал, и не лучше ли тебе пока отступить? Коварный совет, способный и поселить в душе неуверенность, и раззадорить, что тоже не на пользу делу. Сама ведьма начертила эту руну на Тюленьем Камне! Хродмар стиснул зубы, чувствуя сильный прилив гнева. Тюлений Камень не хочет пускать фьяллей в свои пределы – но они не собираются спрашивать у него разрешения!
– Эй, Хродмар ярл! – окликнул его чей-то голос.
Хродмар вздрогнул, как внезапно разбуженный, и обернулся.
– Это и есть Тюлений Камень? – окликнул его со своего места кормчий Сигват. – Тогда мы можем пройти прямо под ним – там, я вижу, глубоко.
– Там омут! – с жесткой усмешкой ответил Хродмар. – А в омуте живет здешний дух в обличье старой селедки, которой квитты приносят жертвы.
Гребцы засмеялись, но Сигват едва заметно качнул головой. Он был опытным кормчим и привык уважать море и его обитателей. И уж не Хродмару, носившему на лице зловещие следы чужого колдовства, было смеяться над духом Квиттингского побережья.
Один за другим шестнадцать фьялленландских кораблей проходили мимо Тюленьего Камня. Перейдя на корму, Хродмар напряженно следил за их ходом. Когда последний, «Дубовый Дракон» Хравна хёльда, который вел его старший сын Халльмунд, миновал рыжее пятно Камня, Хродмар вздохнул с тайным облегчением. В глубине его души, под жаждой мести и решимостью, таился смутный страх. Ненавидя всех квиттинских духов, Хродмар не хотел даже верить в существование Большого Тюленя. Но все же ему было неспокойно.
Граница осталась позади – и обиталище ведьмы лежало перед ними беззащитным. Хродмар начал узнавать знакомые места.
За стеной сарая послышалось тонкое поскуливание. Хёрдис бросилась в угол и опустилась на колени, сунула руку в дыру. В пальцы ткнулся холодный нос, потом лизнул мокрый язык.
– Ты что, ничего не принес? – прошипела Хёрдис, не находя рядом с собачьим носом ничего съедобного.
Серый опять заскулил, и в его голосе Хёрдис услышала явное беспокойство.
– Что случилось? – крикнула она в дыру под стеной, как будто Серый мог ответить. – Куда все провалились? Тролли их всех унесли, что ли?
Никто не приходил к ней вчера, и Хёрдис почти обиделась: она привыкла, что каждый день кто-то из домочадцев является ее проведать. Последним был Асольв, он приходил позавчера. От отца не было вестей – хорошо еще, что Серый прибегал каждый день, а значит, сделка с Торгнюром Совой расстроилась. А ведь Хёрдис уже была почти готова согласиться на предложение Фрейвида. Она бесилась в сарае от тоски по простору, по свежему воздуху. Целый месяц не имея возможности даже умыться, она сама себе казалась грязной и липкой до отвращения, волосы висели сосульками, голова немилосердно чесалась, руки с неровно обкусанными ногтями стали походить на троллиные лапы. Хёрдис казалось, что она слепнет от вечной полутьмы, а из дальнего угла уже так воняло, что она старалась сидеть возле самой большой щели под дверью. Из щели веяло ветерком, и ее мучило несбыточное желание выскользнуть в нее вслед за собственным выдохом. Нельзя же сидеть так до бесконечности! Да, отцу не следует особо доверять, но сейчас для Хёрдис самым важным было выбраться из сарая – а уж на свободе она сумеет за себя постоять. Жаль только, не успела она показать всем этим глупцам, что может сделать огниво Синн-Ур-Берге в подходящих руках…
Но вот уже второй день никто не приходил. Хёрдис беспокоилась, и с каждым часом беспокойство становилось острей. Временами оно почти заглушало голод, а теперь уже кололо ее, как репей в чулке, не давая покоя ни на миг. Тишина за стенами сарая ничего не значила – он стоял достаточно далеко от усадьбы и шума сюда не долетало, а лодки, которыми часто пользовались, из сарая забрали в то утро, когда водворяли туда пленницу. Но и сама тишина стала другой. Хёрдис умела различать голоса ветра и деревьев. Иное ухо не заметило бы в песнях Сосновой горы никакой перемены, но Хёрдис ее слышала. Сосны шумели так, как бывает в необитаемых местах, когда духи деревьев и тролли не боятся, что их подслушает человек.
Внезапно Хёрдис стало страшно.
– Серый! – крикнула она, отчаянно боясь, что ее покинуло последнее живое существо. – Серый! Ты здесь?
Пес жалобно заскулил, царапнул дно ямы. Он-то был здесь, но когти его скребли по камню – прокопать глубже было нельзя.
– Серый, приведи кого-нибудь! – приказала Хёрдис, чувствуя, что волна соснового шума сейчас навалится на нее и сметет в океан. – Все равно кого, хоть отца!
Но Серый снова заскулил. И у Хёрдис упало сердце: такая безнадежность слышалась в этом сиротливом, жалобном поскуливании. Она поняла, что люди ушли.
– Нет! – взвизгнула Хёрдис, не веря, что с ней могли поступить так жестоко.
Быть брошенной в запертом сарае показалось ей обидным, унизительным. Ее забыли, как ненужную вещь, как вон ту старую лодку, что валяется в углу дырявым днищем кверху. В ураганном порыве возмущения она бросилась к двери и со всей силой замолотила в нее кулаками. Но только равномерный шум моря отвечал ей.
– Эй! Хоть кто-нибудь там есть? Отвечайте! Да возьмут вас всех тролли! – вопила Хёрдис.
Ободрав кулаки, она всем телом несколько раз ударилась о дверь.
Серый обежал вокруг сарая и заскулил под дверью, принялся царапать камень возле дверной щели. Хёрдис как будто видела его сосредоточенную морду, полные сочувствия и преданности желтые глаза. Какой-то внутренний голос твердил: «Торопись! Торопись выбраться отсюда, а не то погибнешь!»
Внезапно Хёрдис прекратила биться о дверь и замерла. То ли какой-то звук снаружи, едва различимый ухом, заставил ее насторожиться, то ли мысль всплыла сама собой. До конца лета, до обычного срока ухода в Кремнистый Склон, оставалось еще три месяца, не меньше. А Фрейвид хёвдинг не из тех, кто меняет свои обыкновения без достаточной причины. Что же могло сорвать с места домочадцев и дружину хёвдинга, которому уступают дорогу все соседи? Только серьезная опасность. А какая опасность может ему грозить? Такая грозная, что гордый Фрейвид Огниво предпочел бежать, а не сражаться?
Фьялли. Озарение пришло мгновенно, и Хёрдис невольно зарычала, как привязанная собака. «Гнилая смерть»! Даже сами фьялли не могли думать об этом больше, чем Хёрдис. Фьялли требовали ее казни. Теперь они вернулись проверить, исполнил ли Фрейвид свое обещание. Вернулись в такой силе, что хозяин Прибрежного Дома предпочел уйти, бросив усадьбу. А ее, Хёрдис, оставил в жертву. И уж фьялли без колебаний доведут дело до конца.
Осознав всю серьезность положения, Хёрдис мгновенно перестала кричать и биться. Нужно было что-то делать, и голова ее заработала четко и ясно. Никто ей не поможет, придется как-то выкручиваться самой. Уже без прежней ярости она налегла плечом на дверь, несколько раз толкнула, внимательно прислушиваясь к сотрясению дерева. В хозяйстве у Фрейвида все было устроено на совесть и хлипких дверей не водилось. И все же дверь содрогалась под ударами на всю высоту – кроме самой середины. Там был засов, и Хёрдис своим телом ощущала его железное тельце, врезавшееся в дверь и преграждавшее ей путь к свободе.
Прижавшись к лбом к шероховатой доске, Хёрдис закрыла глаза и попыталась мысленно увидеть засов. Ну же, Колдунья, покажи, что тебя бранили не зря! Она видела его весь, до рыжей сосновой хвоинки, упавшей откуда-то сверху и задержавшейся на второй скобе. Сначала железный брусок надо поднять, а потом опустить, но мимо скобы. Изнутри это сделать невозможно. И Серый не сумеет.
– Серый! – позвала Хёрдис. Пес откликнулся тонким поскуливанием. Он не мог уйти от своей хозяйки и прибежал к ней, когда все домочадцы усадьбы уехали совсем в другую сторону. Сквозь щели в двери Хёрдис ощущала его горячее дыхание. Он был так близко, и все же она не могла до него дотронуться. – Серый, ты знаешь, где мое огниво? – спросила Хёрдис. Она вспомнила свою добычу, из-за которой и оказалась здесь, потом старательно, чтобы не расплескать ни капли, перенесла образ в лобастую башку пса.
Серый взвизгнул с готовностью – он ее понял.
– Пойди туда и принеси мне его! – приказала Хёрдис. – Откопай и принеси! Даже если все здешние тролли станут тебе мешать, ты должен его принести!
Пес снова взвизгнул. Слыша шорох когтей и сильное дыхание, Хёрдис мысленно видела, как он прыгает и припадает к земле, выражая полную готовность бежать куда угодно.
– Беги! – крикнула она. – И берегись! Смотри, не попадись этим козлиноголовым!
Серый умчался. А Хёрдис села на землю, прижалась лбом к двери и стала слушать дыхание моря и Сосновой горы. Воздух был наполнен опасностью, вся сущность Хёрдис рвалась бежать, спасаться, а драгоценные мгновения утекали в бездействии одно за другим, и ей приходилось сжимать волю в кулак, чтобы не биться о запертую дверь и не терять сил понапрасну.
– Вон туда! – Хродмар показал кормчему на широкую низкую отмель. – Сюда приставали все корабли! И хозяйский тоже.
– Что-то сейчас ни одного не видно! – крикнул с носа Эйвинд.
– Квитты не так глупы, хоть и питаются иногда мхом! – сказал Сигват. – Наверняка они заметили нас. А может, даже знали о нашем походе. Сейчас лето, торговые гости так и шастают туда-сюда, а ведь такое дело, как конунгов поход, не утаишь.
«Кленовый Дракон» царапнул днищем песок и ткнулся в берег у дальнего края отмели. Вслед за ним тянулись к берегу и остальные корабли. Хирдманы поднимались со скамей, разбирали с борта свои щиты и привычно один за другим выпрыгивали в воду с боков и кормы, брели к берегу, еще в воде занимая места, чтобы выйти на сушу уже в боевом порядке.
– Смотри, Хродмар ярл, побыстрее найди свою невесту! – крикнул где-то сзади голос Асвальда. – Иначе ее найдет кто-нибудь другой и уже не захочет отдавать! Такую завидную добычу ведь каждый хочет получить!
Хродмар даже не стал оборачиваться. Торбранд конунг твердо обещал отдать ему Ингвильду и даже все ее приданое вычесть из общей добычи, подлежащей разделу. А никакого сочувствия к будущему тестю Хродмар не испытывал. Фрейвид не выполнил обещания, оставил ведьме жизнь и тем лишил Хродмара родства с конунгом, а фьяллей – кюны и наследников. Ингвильда казалась ему его собственностью, случайно оставшейся в чужом доме. Ее нужно забрать оттуда – а с домом поступить так, как поступают с обиталищем всякого врага.
Ветер, дувший в щели сарая, доносил до Хёрдис обрывки чужих голосов. Она различала выговор фьяллей и всей кожей ощущала близкое присутствие сотни сильных мужчин, слышала позвякивание оружия. Тропа через Сосновую гору пролегала недалеко от широкой дороги, соединяющей море с усадьбой. Едва ли враги уделят внимание лодочному сараю – что здесь можно найти, кроме пары старых лодок и всякого хлама, который вроде и не нужен и вроде еще жалко сжечь? Но раньше или позже кому-нибудь понадобится кусок каната или смола или дозорный десяток облюбует его под ночлег, и сюда заглянут.
Враги не могли ее услышать, но Хёрдис сидела неподвижно и едва дышала. Ей хотелось стать совсем маленькой, превратиться в крошечного тролля и юркнуть в какую-нибудь норку. Если они все же придут, можно спрятаться под перевернутую дырявую лодку – такая добыча не прельстит даже жадных до чужого добра фьяллей. А если они просто подожгут сарай? Если правда все то, что она слышала про Торбранда Тролля, то он, выходя в море с красным щитом, не оставляет после себя ничего, кроме углей.
За дверью послышалось легкое шуршание мха и хвои, слух Хёрдис различил тяжелое собачье дыхание и цоканье когтей по камню. Раз Серый подбежал к сараю, значит, фьяллей пока нет поблизости.
– Серый! – прошептала Хёрдис в щель, и пес ответил ей чуть слышным поскуливанием, словно тоже шепотом.
Что-то упало рядом с ним на камень, тихо звякнуло, и Хёрдис почудился целый сноп ярко-красных искр. Она тихо взвизгнула от радости: принес!
– Давай же мне его, серая твоя голова! – с радостью и укором шептала она в щель. – Я же не могу достать его через дверь! Подай мне его в дыру!
Наконец Серый сообразил; снова взяв огниво в зубы, он побежал вокруг сарая. Хёрдис со всех ног кинулась в угол, бросилась на колени и поспешно просунула руку в дыру. Тут же что-то тяжелое, железное ударило ее по пальцам. Извернувшись, чуть не вывихнув кисть, Хёрдис ухватила знакомый изгиб железной полоски и потянула к себе.
Она села на земляной пол, сжимая в руке драгоценное огниво, поспешно потерла его о свой грязный подол, очищая от земли. Кое-где на черном железе показались крохотные рыжие пятнышки ржавчины, словно приставшая глина. Хёрдис все терла и терла огниво о платье, едва переводя дух от радости, что оно снова у нее в руках. И отчего она сразу не догадалась послать Серого за ним? Тогда ей и дня не пришлось бы здесь просидеть!
Новый порыв ветра ударил по крыше сарая, все щели разом загудели, затрубили. Вспомнив о фьяллях, Хёрдис вскочила на ноги и кинулась к двери. Теперь упрямый засов ей не противник.
Крепко сжав огниво в кулаке, Хёрдис остановилась возле двери, унимая сердцебиение, постаралась сосредоточиться. Нужно было сложить подходящее заклинание, но она не могла собрать в кучу обрывки мыслей. Тревога выла и гудела в ней, слова не складывались в строчки. Ждать было некогда, с каждым мгновением опасность приближалась. Тогда Хёрдис просто ударила краем огнива по двери напротив скобы засова. Вся ее сила, вся ее сущность собралась сейчас в руке, держащей огниво; не имея ни одной ясной мысли, Хёрдис виделасквозь доски черную скобу засова. Прижав огниво к доске двери напротив засова, она медленно повела руку вверх, зажмурясь от напряжения, стараясь мысленно связать эти два куска железа. Огниво ползет вверх и тянет за собой засов по ту сторону доски, засов тоже ползет, ползет, голубчик, ползет, как миленький, должен, обязан ползти… Внезапно обнаружив, что давно не дышит, Хёрдис резко выдохнула и бросила руку с огнивом вниз, яростно приказав засову – падай! Падай, троллячья поделка!
За дверью звякнуло, как будто железо ударилось о дерево стены. Дверь подалась, и Хёрдис, не удержавшись на ногах, вместе с дверью вывалилась из сарая, больно ударилась коленом о камень, но не выпустила огнива.
Привычно тесное пространство сарая резко рванулось во все стороны и сделалось бесконечным – подобное мог бы испытать птенец, выходящий из яйца, обладай он зрением, слухом и чутьем Хёрдис Колдуньи. Правда, несколько первых мгновений она была так же беспомощна, как мокрый слепой птенец. От обилия света и свежего воздуха у нее закружилась голова, в глазах потемнело и поплыли размытые красно-зеленые пылающие пятна. Могучий порыв ветра, казалось, сейчас разорвет ей грудь, не даст подняться на ноги. Хёрдис сидела на земле, опираясь руками о жесткий камень, опустив голову, и старалась прийти в себя.
Рядом раздалось радостное пыхтенье, мохнатый лоб толкнул ее в плечо, холодный нос ткнулся в шею, горячий язык Серого засновал по лицу. Радостно прыгая, пес чуть не повалил хозяйку на камень.
– Отстань! – Сердито хмурясь, не открывая глаз, Хёрдис вслепую отмахнулась от собаки.
Наконец в глазах прояснилось, голова перестала кружиться. Хёрдис медленно встала, отряхнула платье, мертвой хваткой сжимая в одной руке огниво. Знакомый, родной мир снова принял ее в объятия: поток морского ветра продувал ее насквозь, радостно шумели над головой сосны, под ногами были камень и мох, на котором не так-то легко отыскать ее следы. Молодые сосенки приветственно махали ветвями, и Хёрдис качалась под ветром в лад с ними, словно они с соснами плясали в общем кругу странный обрядовый танец. Для Хёрдис он стал танцем войны и мести. По жилам ее растекалась сила. Она снова стала частью мира, мощь которого беспредельна. Вырвавшись на волю, Хёрдис чувствовала себя способной в одиночку одолеть целое войско.
Несколькими отрядами дружина Торбранда конунга поднималась от берега к усадьбе, зажимая ее в клещи, стараясь отрезать обитателям пути к отступлению. Но еще по дороге фьялли заподозрили неладное. Берег был тих, слишком тих для обитаемого. Нигде не слышалось человеческих голосов, над лесом не тянуло гарью. А большая усадьба, где много очагов, даже летом издалека дает о себе знать запахом дыма.
– Смотрите, смотрите! – вдруг закричали впереди тревожные голоса. – Тор и Мйольнир! Копье Властелина!
Торбранд конунг удивленно и раздосадованно вскинул брови: никогда еще его хирдманы не испускали таких детских криков, которые могут выдать их близкому врагу. Глянув вперед, он понял, в чем дело. По склону лежащей впереди лесистой горы наперерез фьяллям мчался серый зверь, то ли собака, то ли волк, а скорее всего – тролль, злобный дух этих мест. Морда зверя была черной, глаза обведены большими белыми кругами. Без лая или воя зверовидный дух бесшумно мчался наперерез отряду через пологий склон горы. И эта тишина была страшнее всего: он казался не живым существом, а порождением скал и тумана.
– Дух-двойник! – шепнул, выдохнул кто-то за плечом у Торбранда.
И то же самое подумали все остальные. Дух-двойник, предвещающий смерть кому-то из нападающих. Может быть, самому конунгу…
– Что же вы застыли, храбрые фьялли? – вдруг раздался резкий и пронзительный, как крик чайки, голос со стороны леса. – Или у вас от страха ослабли ноги? Чую, кто-то из вас уже пустил лужу в штаны!
Обернувшись на голос, все сразу увидели его обладательницу. На высоком гранитном валуне стояла тонкая женская фигура. Она взялась ниоткуда, вдруг возникла из воздуха, выросла из самой скалы, отделилась от соснового ствола. Вид ведьмы был так страшен, что руки фьяллей невольно вместо мечей потянулись к молоточкам-оберегам на груди. Исхудалая, бледная, со слипшимися тусклыми волосами ниже колен, ведьма подняла над головой руки с тонкими острыми пальцами, похожими на когти, ее глаза горели злобным огнем, зубы оскалились, будто готовясь укусить. Грязная, оборванная одежда была похожа на лохмотья мертвеца, который с большим трудом выполз из-под земли.
– Смело идите вперед, храбрые сыны Небесных Козлов! – с торжествующей издевкой кричала ведьма. – Хозяева усадьбы оставили вам богатую добычу – ямы отхожего места полны до краев! Идите, ищите себе славы и чести! Долго, долго потом во всех племенах Морского Пути будут рассказывать о вашей участи! Каждого из вас тролли растерзают на части, волки разгрызут ваши кости, вороны выпьют ваши глаза! Идите, идите навстречу своей судьбе!
Торбранд конунг в первый миг онемел, как и все, но опомнился быстрее и вытащил из-под одежды маленький кремневый молоточек, плотно обвязанный тонким ремешком. Это был священный амулет, который уже много веков переходил от одного конунга Фьялленланда к другому. Он был сделан из осколка самого Мйольнира, и сила Рыжебородого Аса жила в нем. Сжав молоточек в руке, Торбранд быстро шепнул несколько слов древнего заклятья, отгоняющего ведьм.
Сильный порыв упругого холодного ветра толкнул Хёрдис и едва не смел с валуна. Взмахнув руками, она с трудом сумела удержать равновесие. Взгляд ее уперся в высокого человека, вышедшего вперед из рядов фьялленландской дружины. Шлем с золочеными накладками, красный плащ, богатый меч. Длинный нос, как у тролля, взгляд холодный и недобрый – уж не сам ли конунг фьяллей ведет своих храбрых козлят? Со смесью любопытства и неприязни Хёрдис торопливо рассматривала его, словно искала средство обезвредить. Пожалуй, так оно и есть, не зря же он держит в руке что-то маленькое, но обладающее могучей силой.
Тонкогубый рот конунга снова шевельнулся, до предела обострившийся слух Хёрдис разобрал имя Тора, и новый порыв столкнул ее с камня. Ах, мерзкий сын козлов! Обоих сразу! Любопытство Хёрдис мгновенно уступило место ненависти, той ненависти, которая наполняла ее силой, обостряла зрение и слух.
– Стреляйте, что вы смотрите! – услышала она ровный, почти равнодушный голос.
Но тот же злобный порыв и жажда мести не дали дороги страху и толкнули Хёрдис опять на камень. Пусть не думают, что ее так легко одолеть!
– Попробуйте только! – крикнула она, видя, что фьялли торопливо извлекают стрелы. – Ни один из вас не попадет в меня! А тот, кто выстрелит, не попадет больше никогда и ни во что, даже в бычью шкуру с трех шагов!
Две стрелы свистнули над ее головой и вонзились в ствол сосны, и Хёрдис торжествующе засмеялась. От ее пронзительного, злобного, нечеловеческого смеха закладывало уши, холодели руки, дрожали пальцы. Еще несколько стрел просвистело по сторонам мимо камня, несколько упало на мох, не долетев до него. А Хёрдис хохотала, взмахивая руками с зажатым огнивом.
Торбранд конунг, стиснув зубы, вырвал из рук оруженосца лук с наложенной стрелой, коснулся ее наконечником кремневого молоточка у себя на груди, быстро прицелился, бормоча заклятье.
Ведьма успела заметить лук в его руках: торжествующее презрение на ее лице мигом сменилось страхом, она дернулась, норовя соскочить с камня, но не успела – стрела молнией рванулась к ней. Хёрдис успела увидеть хищный железный наконечник совсем близко, и стрела, словно злая птица, клюнула ее в плечо – на счастье Хёрдис, не вонзилась, а только задела. Фьялли разом заревели, торжествуя победу, а Хёрдис соскочила с камня, почти упала, и бросилась бежать. Боль и обида несли ее, как поток холодного ветра; она знала, что скоро сила сменится слабостью, и торопилась уйти подальше. Здесь ее лес, но противников для нее одной слишком много!
Забежав в чащу, Хёрдис села на мох и постаралась отдышаться. Одной рукой она зажимала рану в плече, по счастью неглубокую, а в другой держала огниво. Прижавшись к стволу ели, Хёрдис напряженно прислушивалась, но не различала шагов или голосов. Ее не преследуют, по крайней мере пока. Не так-то смелы потомки козлов, чтобы соваться за ведьмой в чужой лес.
Кривясь от боли, Хёрдис осторожно отняла руку от раны и вытерла окровавленную ладонь о мох.
Из-за стволов выскочил Серый, сел рядом, тяжело дыша. Пришлось ему сегодня побегать! На его морде еще чернело большое угольное пятно, а вокруг глаз белела известь, и пес терся мордой о землю, пытаясь избавиться от посторонних запахов.
– Ну, что смотришь? – сердито прошипела ему Хёрдис. – Хочешь, чтобы я истекла кровью и умерла?
Она осторожно разорвала пошире дыру на рубахе, оставленную стрелой, и подставила плечо Серому. Пес принялся зализывать рану. Потом Хёрдис обвела вокруг раны огнивом. Оно само догадается, что нужно делать.
Ее нижняя рубаха за время сидения в лодочном сарае приобрела такой вид, что любая бродяжка побрезговала бы таким тряпьем. Отыскав на подоле клочок почище, Хёрдис оторвала его и перевязала рану, подложив лист подорожника. Теперь заживет, куда же оно денется.
Поднявшись на ноги, Хёрдис старательно выщипала мох там, куда упало несколько капель крови. Вокруг елей кудрявились заросли черники, и в блестящих зеленых листочках синели крупные спелые ягоды. Торопливо набрав пригоршню, Хёрдис половину жадно засунула в рот, а половину раздавила и размазала на том месте, где сидела. Испачканные соком пальцы она вытерла о повязку на плече, отчего на ней появилось несколько багрово-синих пятен.
– Ну вот, Серый! – с удовлетворением сказала Хёрдис. – Теперь я настоящая ведьма – у меня синяя кровь. Пойдем поищем чего-нибудь съедобного. Надеюсь, храбрые козлы не поплывут сразу в Озерную долину и не помешают нам надергать камыша. А там мы еще посмотрим, кто кого!
И оборванная, грязная ведьма пошла через ельник к Озерной долине, гордо подняв растрепанную голову и не кланяясь еловым лапам. Она старалась не кривиться и не кусать губы, не выпускать наружу боль в раненом плече. Пусть ни один здешний тролль не догадается, что под повязкой медленно растекается настоящая человеческая кровь.
– Так ты говоришь, Хродмар ярл, что у Фрейвида есть еще одна усадьба? – спросил Торбранд конунг.
Он стоял посреди широкого двора Страндхейма и осматривался. Двери были раскрыты, повсюду слышались шаги и голоса фьяллей, скрип дерева и постукивание железа. Выходящие из кладовок, хлевов и прочих построек хирдманы разводили руками. Прибрежный Дом был покинут, Фрейвид хёвдинг ушел в глубь полуострова и увел всех своих людей.
– Там остались скамьи, столы, всякое такое, – сказал Кольбейн ярл, побывавший в большом хозяйском доме. – В девичьей прялки стоят и всякое такое. Ничего подходящего.
Кольбейн бросил косой взгляд на Хродмара, как будто это он был во всем виноват.
– Да, у него есть еще одна усадьба, далеко отсюда, в Медном Лесу! – ответив презрительным взглядом Кольбейну, сказал Хродмар конунгу. – Она называется Флинтаслют – Кремнистый Склон. До нее дней пять пути, а то и больше. Но дороги я не знаю.
– Дорогу можно поискать! – уверенно сказал Арнвид Сосновая Игла. – На месте всегда ждет только дрянь, за хорошей добычей приходится побегать. Мы пойдем в глубь Квиттинга, конунг?
Торбранд конунг не ответил. Он думал о ведьме, которая грозила им в лесу. Одно из ее предсказаний уже оправдалось – в усадьбе нет никакой добычи, о которой стоило бы упомянуть.
А идти в глубь Квиттинга… Это очень сложное предприятие. Медный Лес – опасная земля, которой побаиваются сами квитты. Конунг квиттов не получает оттуда никаких податей, человеческое население там редко, зато нечеловеческое… О нем нельзя ничего знать наверняка… Да и не надо!
– Зачем торопиться? – подал голос Модольв ярл, видя, что конунг колеблется. – Мы должны отомстить ведьме. А ведьма здесь! Ты сам, конунг, стрелял в нее, но не смог попасть! Теперь ты знаешь ее силу, если она смогла сбить с пути даже твою стрелу! Мы должны найти ее, а уж потом думать, идти ли нам к Фрейвиду!
– Пусть тролли возьмут эту ведьму! – перебил его Кольбейн ярл. – На кой нам нужны ее кости? А у Фрейвида во внутренней усадьбе такие богатства, что нам хватит на всю дружину! Он столько лет торгует железом и собирает подати! Его род уже не одно поколение дает квиттам хёвдингов! Пойдем к нему!
Торбранд конунг перевел холодный взгляд с Модольва на Кольбейна.
– Вы оба правы, – сказал он наконец. – Мы должны уничтожить ведьму и отомстить Фрейвиду за то, что он не сделал этого сам и обрек на смерть мою жену и сыновей. Мы уничтожим ведьму и пойдем в Кремнистый Склон. Здесь мы переночуем, вытащим на берег корабли и завтра утром пойдем в горы.
– Я согласен с тобой, конунг, – горячо поддержал Хродмар. – Мы должны идти в Кремнистый Склон. И быстрее!
Вид молчащей и пустой усадьбы, которую он запомнил оживленной и многолюдной, угнетал его. Сейчас, когда возбуждение в ожидании битвы миновало и схлынуло первое разочарование, его душу наполнила тоска. Еще сегодня утром он надеялся, что к вечеру Ингвильда наконец будет с ним и первая половина дела будет сделана. И вот – пустота. Его невесты здесь нет, и где она теперь? До Кремнистого Склона далеко. Даже мысли о ведьме отступили, прогнанные тоской по Ингвильде и беспокойством. Фрейвид был его врагом, а Ингвильда казалась пленницей, которую нужно скорее освободить! Ее дом теперь – в Аскефьорде, в усадьбе Бьёрндален, и Хродмар стремился скорее переправить возлюбленную туда, к своей матери, как будто это была и ее мать тоже.
– Пусть люди устраиваются на ночь, – распорядился Торбранд конунг. – Я пойду к кораблям.
– Это настоящая ведьма, – хмуро говорил Асвальд сын Кольбейна. Хирдманы вокруг очага жевали мясо, поглядывая на рассказчика поверх костей, и никому не хотелось говорить об этом. – Мы прошли по ее следам. Там на земле пятна синей крови. Она из рода великанов.
– А как же хозяин считал ее своей дочерью? – недоверчиво спросил кто-то. – Он тоже из рода турсов?
Все посмотрели на Хродмара, и он хмуро кивнул. Отчасти он был доволен, что именно Асвальд обнаружил эти синие кровавые пятна, и теперь они с отцом больше не будут бросать колкие намеки: мол, Хродмар ярл испугался обыкновенной девчонки! Но мысли об Ингвильде не давали ему покоя, и никакого торжества он не испытывал.
– Мало ли как нечисть дурит человеческий род! – сказал Модольв ярл. – Должно быть, мать этой девки спуталась в лесу с троллем, а хозяин думал, что это его ребенок. Чего не бывает!
«Да, чего не бывает! – думал Хродмар, сжимая свой серебряный амулет-молоточек на груди. Страшно было и представить, что это жуткое создание, женщина-тролль, столько лет жила в одном доме с Ингвильдой и даже считалась ее сестрой! – Если они сестры, то я – восьминогий Слейпнир!*»
Фьялли доедали лосятину, укладывались спать в гриднице прямо на полу. Дружинный и гостевой дома не могли вместить всех, кого привел с собой Торбранд конунг, фьялли заняли для ночлега все постройки усадьбы, а многим даже пришлось ночевать под открытым небом.
Дозорные стояли у ворот, расхаживали по двору, сидели у костра перед дверями хозяйского дома. Ворота на ночь были заперты, и фьялли считали, что они в безопасности. Фрейвид окружил Страндхейм крепкой стеной из толстенных сосновых бревен, ворота оковал железными листами. Их створки открывались наружу, так что осаждающим, если бы такие нашлись, пришлось бы не толкать ворота бревном, а тянуть их на себя, что гораздо труднее. Спите спокойно, незваные гости Прибрежного Дома!
Никто не знал, что Хёрдис и Серый давным-давно прорыли лаз, через который можно было выбраться из конюшни за стену усадьбы. Раньше они неоднократно пользовались лазом, чтобы уходить и приходить при закрытых воротах.
«Фьялли видели еще не все, на что я способна!» – посмеивалась Хёрдис про себя, выползая в углу конюшни из земляной норы, прикрытой старым сеном. Серого она на сей раз с собой не взяла, но огниво, ее оружие в неравной борьбе с целым войском, было крепко зажато в руке. Конюшня была полна спящими фьяллями, но Хёрдис это не смутило. Отлично видя в темноте, она скользила неслышной тенью, ставила ноги возле самых голов, едва не наступая на волосы, но никто даже не пошевелился. Дверь конюшни оставалась приоткрытой, чтобы впустить свежий воздух летней ночи, и Хёрдис легко проникла через щель наружу, не прикоснувшись к скрипучей двери.
На дворе Хёрдис мгновенно метнулась за угол хозяйского дома, прижалась к бревнам, прислушалась. Ее тонкий слух различал за стеной приглушенные голоса, мысли, дыхание десятков сильных мужчин – чужих, пришельцев, врагов. Они все были здесь – и ненавистный Хродмар Метатель Ножа, и сам Торбранд Тролль. Сегодня Хёрдис впервые увидела конунга фьяллей и убедилась, что своим лицом он оправдывает прозвище.
– Ничего, славный конунг! – шептала Хёрдис, прижавшись к стене и собираясь с силами. – Слышал, что говорит Один? В том убедится бившийся часто, что есть и сильнейшие! И ты скоро в этом убедишься! Рановато ты расположился отдохнуть у чужого очага! Конечно, мой доблестный отец-хёвдинг другого и не заслуживает, но вы пришли сюда за моей смертью – так посмотрим, не найдете ли вы здесь свою смерть?
Торбранд конунг не ответил. Он не слышал ее, но не мог заснуть, ворочался на широкой хозяйской лежанке, куда ему постелили сена взамен увезенных подстилок и перин. Подобное ложе не смущало конунга фьяллей, половину жизни проводящего в походах, но тревога, чувство опасности висели в воздухе и давили на грудь. В спальном покое было темно, на полу и на скамьях посапывали и похрапывали во сне хирдманы, но Торбранду смутно мерещилась какая-то тень, то выходящая из углов, то скользящая по воздуху. Резные столбы, отгоняющие нечисть, хозяева сняли с углов лежанки и тоже увезли с собой. Без них в доме было неуютно, и Торбранд положил руку на рукоять меча. Надо бы пойти самому проверить дозоры, подумалось ему, но он прогнал эту мысль. Он вполне доверял своим десятникам, а ту опасность, которая не давала ему заснуть, простым оружием не победишь.
А Хёрдис, присев на корточки за углом дома, ударила куском кремня, который подобрала в лесу, по волшебному огниву. Раздался звонкий удар, на землю и на стену посыпались ярко-красные пылающие искры. Сухого трута не требовалось, искры задержались в щелях бревенчатой стены, и Хёрдис торопливо подула, чтобы не дать им сразу угаснуть.
Соперника асов
зову я на помощь,
Локи*, приди! —
зашептала она, старательно выговаривая слова заклинания. Это была серьезная ворожба, требовалось сосредоточиться. Острым краем огнива Хёрдис нацарапала на бревне стены руну «фенад» – руну стихийной силы дикого огня. Ее не учили рунам, но огниво Синн-Ур-Берге знало их само.
Жертва готова
коварному богу,
Лофта* зову!
Жаркое пламя
жадною пастью
над домом раскрой!
Кровли и стены,
столбы и ворота
скорей проглоти!
Лавки и утварь,
ложа и прялки
в прах обрати!
С каждой строфой она снова ударяла кремнем по огниву, и новые тучи искр вылетали из-под ее рук.
Руна огня уже пылала ярким багряным цветком. Быстро занялись стена и угол дома, дым летел в лицо Хёрдис, так что она едва сумела окончить последнюю строфу. Локи услышал ее, очень хорошо услышал, и ее просьба пришлась по нраву Коварному Асу. Огонь неудержимо полетел вверх, к кровле, как будто свирепый пламенный дракон вырвался из-под земли и лижет бревна жадным языком, стремясь скорее добраться до самой желанной поживы – людей.
Хрипло смеясь и кашляя от дыма, Хёрдис отшатнулась от горящей стены, закрыла руками лицо, постаралась подобрать волосы, чтобы их не опалило. Отблески пламени освещали угол двора, где она пряталась, до самого тына, и она бросилась прочь, к конюшне. Больше ей нечего здесь делать – это пламя не потушить никакими потоками воды. Нужно уходить!
Прямо перед ней раздался крик, кто-то перепрыгнул через порог, кто-то пробежал, едва не столкнувшись с ней, и Хёрдис отпрянула к дружинному дому, где еще было темно.
– Пожар! Пожар! Большой дом горит! – кричали вокруг, и встревоженные голоса фьяллей доставляли Хёрдис острую радость.
Одна половина ее души радовалась достигнутому, наслаждалась испуганными голосами и метанием врагов, а другая настойчиво твердила: уходи, скорее уходи! Локи не различает своих и чужих и не жалеет того, кто его призвал. Уходи, а не то сгоришь здесь вместе с ними! Но путь к конюшне был отрезан суетящимися фьяллями, отблески пламени ярко освещали угол двора и нужную дверь, и Хёрдис ждала, прижавшись к углу дружинного дома и слившись с ним. И всей кожей она ощущала голоса и движение за стеной – здесь тоже проснулись.
Фьялли выбегали из всех построек, торопливо оправляя одежду, сжимая в руках оружие и плащи, пытаясь на бегу затянуть пояса. Вся задняя стена хозяйского дома уже пылала, огонь плясал даже на дерновой кровле, хотя обычно она не сгорает, а просто проваливается. Густой дым был особенно едок и удушлив, словно подавал знак, что без колдовства здесь не обошлось. Мгновенно пламя с крыши хозяйского дома перекинулось на соседние постройки, на дружинный дом и на гостевой. Изо всех дверей горохом сыпались люди, над усадьбой висело гуденье пламени, треск ломаемого дерева, крики и кашель, брань и призывы к богам.
А пожар стремительно набирал силу. Уже не оставалось ни одной постройки, где не плясали бы злобные драконы огня, порождения Коварного Аса. Охваченные пламенем стены светились огненными полосами щелей, и черные бревна из-за этого казались странно тонкими. Между постройками метались люди, возле ворот слышались глухие удары. Закрытые изнутри ворота не открывались, засов будто прирос к скобам – его держала руна «иса», нацарапанная снаружи. Бревна тына занимались с колдовской быстротой, словно злая огненная птица перепархивала с одного на другое. Несколько мгновений – и усадьба оказалась заключена в пламенное кольцо, буйные языки пламени отталкивали прочь всякого, кто пытался перелезть через ограду.
Прижимаясь к стене, еще не тронутой огнем, Хёрдис продвигалась к конюшне, где был скрыт единственный путь к свободе. По двору метались люди, сильные удары сотрясали ворота и стену – фьялли пытались прорубить себе выход на волю. В хозяйстве у Фрейвида не могло быть хлипких ворот и подгнивших бревен, и теперь крепость и надежность усадьбы превратили ее в ловушку для тех, кто пытался из нее выбраться.
От бушующего пламени было светло почти как днем. Люди пробегали мимо Хёрдис, и она едва успевала прятаться в тень. Но огненные драконы стремительно захватывали пространство, спасительной тьмы оставалось все меньше, еще немного – и она окажется на свету! А что будет, когда ее заметят, Хёрдис знала точно: ее зарубят, даже не тратя времени на проклятия. Проклинать ее будут потом, когда она упадет окровавленным безголовым трупом. И ее оставят прямо здесь, чтобы ее тело сгорело и было погребено под пылающими обломками. Нет, Хёрдис Колдунья не собиралась так скоро умирать!
У конюшни уже занялись стена и крыша, но Хёрдис видела ее приоткрытую дверь совсем близко. Те, кто устроился там ночевать, уже давно выбежали и вместе с другими рубили ворота, помешать ей было некому.
Сзади с треском упало горящее бревно, волна жара лизнула Хёрдис по спине, волосы затрещали, в нос ударил запах паленого, и она с ужасом поняла, что горит! Не боясь обжечься, Хёрдис схватилась ладонями за пылающие пряди волос и крепко сжала их, сбивая пламя. Теперь ей было не до того, чтобы прятаться, и она со всех ног бросилась через угол двора к конюшне. Рядом раздались крики, и в них было больше ужаса, чем удивления или ярости. Ее заметили, но Хёрдис было уже все равно. За ее спиной бушевало пламя, с грохотом и треском рушились стены хозяйского дома, с жутким хлопком провалилась крыша, по всему двору полетел огненный вздох, полный жара и жгучих искр. Толкнув бородатого фьялля, стоявшего у нее на дороге, Хёрдис кинулась к конюшне.
– Ведьма! – донесся чей-то вопль из пляски огненных теней, и Хродмар резко обернулся.
С самого первого мгновения, едва заслышав крики о пожаре, он сразу подумал о ведьме. Только она могла поджечь усадьбу, только она могла запереть ворота снаружи, обмануть дозорных, отвести глаза! Это ее злоба пылала над крышами губительным пламенем, она должна быть где-то здесь, как сам дух этого ночного пожара.
– Ведьма! – закричали сразу несколько хирдманов.
Хродмар кинулся на голоса, сжимая в руке боевой топор и не обращая внимания на рушащиеся вокруг стены и дождь пылающих искр. Его длинные волосы казались горячими, одежда тлела в нескольких местах, серебряная гривна на шее нагрелась и стала словно бы тяжелее обычного. Но сильнее огня над крышами Страндхейма в нем кипела ненависть к ведьме, жажда одним ударом прервать проклятую жизнь и окончить все ее злые дела. Где она? Где?
И он увидел ее. Знакомая тонкая фигура, словно вышедшая из-под земли, тощая и оборванная, с тлеющими искрами в длинных волосах, с безумным лицом и глазами, в которых смешались ненависть и ужас, неслась через двор. Одним гигантским прыжком Хродмар оказался у нее на пути, замахнулся, но ведьма, похожая на видение, порожденье огня и тьмы, метнулась в сторону, визжа неразборчивое проклятие. Она неслась к одной из горящих построек, где пламя плясало на крыше, грозя вот-вот превратить все в груду пылающих бревен.
Хродмар на бегу выбросил вперед руку, схватил ведьму за кончики волос, дернул. Почти достал! Но ведьма вдруг резко остановилась, метнулась к нему, шипя, как кошка, и тонкими пальцами впилась в глаза. Хродмар вскрикнул, выронил топор, схватил ее руки и оторвал от себя, а ведьма вдруг вцепилась зубами ему в запястье. От острой боли пальцы его сами собой разжались, в сердце кольнул ужас. Хродмар даже не понял, живое ли существо он держал в руках, – здесь, в сердце пожара, все было тяжелым и горячим.
Ведьма метнулась в дверь, уже очерченную по косяку лохматой огненной полосой, а Хродмар только моргнул, стараясь убедиться, что ведьма не вырвала ему глаза и он не ослеп. Рядом рухнула какая-то стена, Хродмар поспешно вскинул локоть, защищаясь кожаным рукавом от дождя искр и палящего жара.
Возле ворот послышались ликующие крики – хирдманы наконец подрубили несколько бревен, и рядом с запертыми воротами образовался проход на волю.
– Все сюда! – сипло кричал там Торбранд конунг, прерываясь на кашель. – Все сюда! Здесь выход!
Постройка, в которой скрылась ведьма, рухнула, и теперь на ее месте бушевал исполинский костер. Хродмар несколько мгновений постоял, словно не веря, что злобная дочь троллей погребена под горящими бревнами и никогда не выйдет оттуда. Но петь ей погребальные песни не было ни времени, ни желания. Хродмар поспешно подхватил с раскаленной земли свой топор, а ноги сами несли его к воротам, туда, где сквозь пылающий тын виднелся проход на волю, в прохладный сумрак сосновых ветвей.
Остаток ночи дружина Торбранда конунга провела на берегу. Костров не разводили – огня всем было более чем достаточно, – но до рассвета дозоры стояли плотным кольцом вокруг каждого из кораблей. Потерять корабли было гораздо страшнее, чем крышу над головой. Крыша была чужая, а без кораблей дружина останется беззащитной.
Каждый из ярлов и хёльдов к утру проверил своих людей. Погибших, слава Тору, не было, но многие обгорели, многие потеряли в пламени часть оружия или одежды. Из темноты раздавался то кашель, то хриплые проклятия ведьме. Никто не спрашивал у конунга, что он думает делать дальше. Торбранд молчал, и его молчание яснее слов говорило: решение остается неизменным.
– Ведьмы больше нет! – только и сказал Хродмар ярл. – Она сгорела. Я сам видел.
Смысл многочисленных замысловатых откликов сводился к тому, что туда ей и дорога.
Рассвет застал Хёрдис в Озерной долине, на берегу мелкого озерка, где вода лучше прогревалась за день и была потеплее. Сидя на мху, Хёрдис дрожала от утренней прохлады и жадно грызла мучнистый камышовый корень. Ее обожженные руки болели, от волос даже после мытья несло паленым, одежда обгорела и была запачкана черным во многих местах, а во всем теле после ночных метаний ощущались слабость и дрожь. Вспоминая безумно-яростное лицо Хродмара, отблески пламени в его глазах и на лезвии топора, Хёрдис содрогалась – вот таким оно было, лицо ее смерти.
Коварный Ас все-таки пожалел ее, почтившую его такой богатой жертвой. Если бы подрытое бревно рухнуло вместе с конюшней не внутрь двора, а наружу, то Хёрдис оказалась бы погребена в своей норе под пылающими развалинами и несомненно погибла бы. Но бревно упало внутрь, и Хёрдис выбралась за пределы усадьбы почти невредимой. Отойдя подальше, она даже смогла полюбоваться восхитительным костром, в который превратился Прибрежный Дом. И Хёрдис Колдунье ни на миг не стало жаль усадьбы, где она жила каждое лето. Впрочем, родилась она не здесь, а в Кремнистом Склоне. Как рассказывают, точно в День Свиньи*.
Когда совсем рассвело и солнечные лучи пригрели ее мокрую голову, Хёрдис поднялась на ноги. Сырые камышовые корни все-таки подкрепили ее, и она была готова к новым подвигам. Едва ли ночной пожар настолько напугал конунга фьяллей, чтобы он отправился восвояси. На месте Торбранда Хёрдис из одного упрямства пошла бы в Кремнистый Склон и была убеждена, что он именно так и поступит. Но и сама она не намерена была отступать. Ночная лихорадка не прошла, а тихо тлела внутри, словно Хёрдис унесла в душе и сохранила несколько угольков от пожара. Вид грандиозного костра, зажженного ворожбой чудесного огнива, укрепил ее веру в свои силы, а спасение вопреки всему из пламени убедило, что удача ее не подведет. Пожар отнял немало сил, но возбуждение не проходило и толкало идти дальше, вперед и вперед, пока не иссякло кипение таинственной колдовской мощи.
Шагая через ельник к берегу, Хёрдис раздумывала, что теперь можно сделать. Фьялли не знают дороги в глубь полуострова. Можно поводить их кругами – для этого есть разные способы…
Серый первым выскочил из ельника и стрелой кинулся назад, вертясь и припадая к земле, шумно дыша, как всегда, когда хотел предупредить о чем-то. С берега не долетало никаких звуков, и на миг у Хёрдис замерло сердце – а вдруг фьялли все-таки ушли? Мысль эта наполнила ее таким разочарованием, что она ускорила шаг и поспешно высунула голову из-за крайней ели над береговым обрывом.
Слава Коварному Асу! Берег был полон фьяллями, как морскими камнями. Туши множества кораблей лежали на песке, вся береговая полоса, сколько хватало глаз, была занята растянувшейся стоянкой. Люди лежали, сидели, ходили, кто-то осматривал оружие, кто-то заново при свете дня перевязывал ожоги. Зоркие глаза Хёрдис мигом выхватили из толпы красный плащ конунга. Надо же – вытащил из огня, не дал пропасть хорошей вещи.
Торбранд конунг сидел на бревне спиной к ней, а перед ним на песке расположились, сидя и полулежа, несколько человек. Хёрдис заметила знакомую фигуру Хродмара и со злорадством отметила, что его красивые золотистые волосы стали заметно короче. Ах, если бы прошедшей ночью ей удалось вырвать ему глаза! Тогда, Хродмар Рябой, ты остался бы совсем без украшений. Со странным, хищным чувством Хёрдис вспомнила ощущение, когда ее зубы пронзали его кожу, вкус его крови и судорожно сглотнула, как настоящий тролль. Ах, будь она волчицей, с каким наслаждением она впилась бы ему в горло, растерзала когтями грудь, вырвала сердце! У Хёрдис закружилась голова, и по телу хлынула странная дрожь, как будто оно меняло свой облик в лад образам, возникающим в мыслях… Испугавшись, что станет волчицей или еще чем-нибудь похуже, Хёрдис поспешно тряхнула головой, заморгала, приходя в себя, и опять посмотрела на Торбранда.
К конунгу фьяллей она не питала такой кровожадной, смертельной ненависти, и при взгляде на него даже повеселела. Как видно, этот пожар сбил с него спесь. Прищурившись, Хёрдис рассматривала спину и голову с двумя косами над ушами, мысленно призывая обернуться. Ей хотелось заглянуть в лицо Торбранда, поискать там следы впечатлений от минувшей ночи. Ну как, храбрый сын Небесных Козлов? Понравилось тебе у нас? Ведь тебя предупреждали, а кто предостерег, тот не виноват! Брани теперь свой упрямый нрав!
Серый дернул зубами ее висящий неряшливыми клочьями подол, и Хёрдис обернулась.
С юга из-за выступов берега медленно выплывал огромный корабль с красной волчьей головой на штевне. Яркий парус был наполнен ветром и пламенел на утреннем солнце, как крыло летящего дракона. От изумления и восхищения у Хёрдис захватило дух. Словно зачарованная, она рассматривала прекрасный корабль, бесшумно, без плеска и скрипа весел, как видение выходящий из-за темных скал.
Это же «Красный Волк»! Корабль Гримкеля ярла! А за ним еще один, не такой красивый, но тоже боевой, и на нем человек пятьдесят—шестьдесят.
За кормой второго корабля показался нос третьего, а Хёрдис снова обернулась к «Красному Волку» и нашла глазами Гримкеля ярла. Ее чернобородый рослый знакомый красовался на носу, и его красный плащ дрожал на ветру, как малое отражение пламенеющего паруса.
Хёрдис стояла, обняв шершавый ствол старой ели, наслаждаясь красотой плывущих кораблей и ощущением удачи. Он услышал! Гримкель ярл услышал ее призыв! Он пришел!
Да, но у него всего три корабля, а там, под откосом берега, – шестнадцать, и из них семь не уступают «Красному Волку» размером и численностью дружины. А Гримкель даже не знает, что здесь его ждет сам Торбранд Тролль. Ведь Фрейвид хёвдинг уехал во внутреннюю усадьбу, даже не позаботившись предупредить своего конунга об опасности.
Сейчас Гримкель обогнет выступ, начнется битва, и ярл с Острого мыса будет разбит. Саги говорят о многих славных подвигах, но еще не бывало такого, чтобы три корабля одолели шестнадцать. Вот если бы вместо трех было тридцать…
Хёрдис прижалась лбом к жестким чешуйкам еловой коры, закрыла глаза. Огниво висело у нее на груди, как второе сердце. Угли пожара загорелись в ее душе, теплая волна силы хлынула по жилам, дышать стало легче и тяжелее разом, словно льющаяся от земли и моря сила грозила разорвать ее изнутри. Если только сила не обманет…
Оторвавшись от ели, Хёрдис встала над уступом так, чтобы видеть под собой всю стоянку фьяллей, завесила волосами лицо, сотворив перед собственным взором густую, дремучую тьму, протянула вперед руки и медленно, протяжно запела:
Кони морские
стаями мчатся;
где был один —
десять я вижу…
Тревожно заревел рог, лежащие и сидящие вскочили на ноги. Все разом увидели опасность: из-за южного мыса выплывал огромный корабль, лангскип на тридцать скамей, с волчьей головой на крашеном штевне. Вдоль длинного борта висел ряд красных щитов, все внутреннее пространство было заполнено вооруженными людьми.
Один? Три корабля шли в ряд, дружными ударами весел рассекая зеленоватые волны, а за ними тянулось еще три, а позади них блестели новые головы деревянных зверей, высоко поднятые над волнами. Целое войско, как небесная рать самого Одина, двигалось прямо на стоянку фьяллей.
Торбранд конунг и предводители дружин вразнобой выкрикивали приказания, но и так было ясно, что делать. Фьялли бежали к своим кораблям, дружно тащили их к воде, разбирали весла, отталкивались, поспешно выводили корабли на глубокую воду, втягивали на палубы мокрых по пояс товарищей. На опустевшем берегу дымили костры, пламя еще лизало днища покинутых котлов, ветер рвал дым в клочья. Фьялли поспешно надевали шлемы, разбирали оружие. Ну и что, что квиттов больше в два раза? Торбранду конунгу случалось выигрывать и не такие битвы.
– Это Гримкель ярл! – кричал с «Щетинистого Дракона» Кольбейн Косматый. – Я знаю его корабль! Вон тот! «Красный Волк»!
– Вон тот ничуть не хуже! – бормотал Модольв, торопливо оправляя пояс на своем толстом животе. – И тоже похож на «Красного Волка», как будто они щенки одной волчицы.
Ревели боевые рога, скрипели весла, над плеском волн взлетали боевые кличи. Торбранд конунг направил «Золотого Дракона» прямо на первые три корабля вражеского строя. Уж один-то корабль он сумеет очистить от людей, а там видно будет. Никто не видел и не увидит, чтобы конунг фьяллей отступил! Тор и Мйольнир!
Хёрдис смотрела с утеса на быстро сближающиеся корабли и сжимала кулаки, отчаянно моля богов придать Гримкелю ярлу хоть чуть-чуть побольше храбрости! Только бы он не вздумал бежать! Ведь он не знает, что фьяллям видится десять кораблей на месте одного! Он-то знает, что у него три корабля, а против него – шестнадцать! Только бы он принял бой! Если он вздумает бежать, все пропало!
Но что ему даст бой? Ведь только один из мнимых десяти кораблей способен сражаться…
Хёрдис чуть не выла от отчаяния; сила в ней кипела и била ключом, но что она могла сделать сейчас! Ей хотелось стать валькирией, пролететь над фьялленландскими кораблями, единым ударом меча смести людей от штевня до штевня! Но это было невозможно, она лишь стоит на берегу и бессильна вмешаться в морскую битву. Сжимая в кулаке огниво, подпрыгивая на месте, Хёрдис вопила сама не зная что. Зеленые волны плескались внизу, взгляд Хёрдис шарил по земле, по морю и по небу, выискивая хоть какое-нибудь средство пособить Гримкелю ярлу. Ведь где-то же есть силы, способные помочь!
Большая волна разбилась об утес, и Хёрдис сообразила. Большой Тюлень! Властитель побережья! Неужели он будет в бездействии смотреть, как возле самого его обиталища злобные и бессовестные чужаки опрокинут и разобьют родича квиттинского конунга?
Хёрдис поспешно шагнула к самому краю обрыва, отцепляя от цепочки небольшой фьялленландский нож, подобранный вчера во время пожара. С размаху полоснув себя по запястью, она вытянула руку, чтобы капли горячей крови падали прямо в волны.
– Большой Тюлень! – заорала она, даже не боясь, что ее услышат фьялли. – Помоги! Разнеси этих козлов по волнам, утопи их в море, разбей в щепки их корабли! Ты давно не пил человеческой крови – возьми ее!
Ей было некогда сочинять складное заклинание, бурлящие силы разметали мысли обрывками, и она кричала, всеми силами души призывая на помощь того единственного, кто мог сейчас помочь. Где-то в глубине темных пучин дремала огромная сила, и Хёрдис кричала, изо всех сил стараясь ее разбудить. Сорвав с шеи ремешок, на котором висело золотое кольцо, подаренное Гримкелем ярлом, она с размаху швырнула его в воду, мечтая попасть по носу самому Большому Тюленю. Пусть он разгневается, пусть заревет, пусть яростно рванется к поверхности! Даже если и квиттам достанется – фьяллей здесь больше и пострадают они тоже больше! Сейчас Хёрдис готова была на любую жертву, но кроме золотого кольца и собственной крови у нее ничего не было.
И море услышало ее. В лицо Хёрдис ударил сильный порыв соленого ветра, откинул назад волосы, прояснил взор. Волны, только что светлые и спокойные, разом потемнели и заплясали, не давая кораблям сблизиться. Бурный вал вдруг взметнулся горой, корабли квиттов и фьяллей стремительно покатились по склонам водяной горы прочь друг от друга. Хёрдис видела, как колышутся наведенные ею мороки, призраки несуществующих кораблей, они дрожат и вот-вот растают, открыв фьяллям правду.
Но поздно! Море яростно забурлило, теперь корабли фьяллей взлетали на темных валах, как щепки, с треском ломались весла. Что-то огромное, как гора, черное и блестящее мелькнуло между «Красным Волком» и «Золотым Драконом». Отовсюду послышались крики ужаса. Мужчины не боятся битв, не боятся врагов, пусть и многократно превосходящих по численности; но таинственные силы духов, хозяев леса и моря, жителей подземелий и подгорий, приводят в трепет любого смельчака, заставляя ощутить свою слабость и беспомощность перед силами стихий.
Стремительный бурун ринулся к переднему кораблю фьяллей. Черная спина мелькнула в волнах и ушла в глубину; корабль взлетел на гигантской волне и рухнул вниз, две водяные горы сомкнулись над ним. Крики ужаса стихли и раздались снова; черная громада Большого Тюленя выпрыгнула из воды, подкинув на спине корабль, которому не уступала размером. С «Золотого Дракона» уже были смыты все щиты и весла; с треском, едва различимым за грохотом валов, рухнула мачта. Казалось, лишь несколько человек цепляются за борта и скамьи там, где какие-то мгновения назад была сотня воинов. Черные крупинки заплясали на волнах, и не верилось, что это головы утопающих. В доспехах, с оружием далеко не уплывешь, особенно когда над головой смыкаются водяные горы, а рядом беснуется исполинское чудовище.
Как воплощенная смерть, Большой Тюлень метался между кораблями фьяллей, подныривал под них, опрокидывал большие лангскипы, крушил хвостом и головой, ломал пополам снеки*. Нарочно за людьми он не охотился, но десятки и десятки фьяллей шли на дно, обессиленные ужасом, от которого отнимались руки. Все шестнадцать кораблей уже качались кверху дном, разбитые в щепки, фьялли из последних сил плыли к близкому берегу или цеплялись за обломки, но кольчуги и стегачи тянули их на дно.
А корабли квиттов поспешно уходили на юг. Гримкель и его люди не очень поняли, что за чудовище бесится перед усадьбой Фрейвида и не сама ли Мировая Змея всплыла на поверхность, проголодавшись. Моля Тюра о спасении, квитты изо всех сил налегали на весла, не оглядываясь и даже не желая знать, что стало с противниками.
– Уходишь… – чуть слышно шептала Хёрдис, провожая глазами сияющий позолотой хвост «Красного Волка». Она уже не стояла, а сидела на мху, не имея больше сил держаться на ногах. Усталость вчерашнего дня, ночи, утра, нечеловеческое напряжение ворожбы и потери крови разом обрушились на нее и обессилили так, что даже голос ей отказал. – Уходишь… Ты струсил, Гримкель ярл… Ты даже не посмотрел, кто все это сделал и зачем… Ты, мужчина, знатный ярл, оказался слабее меня, одинокой и слабой женщины…
Вместе с силой ушла и злоба, душу наполнили усталость и равнодушие. Теперь Хёрдис было все равно, много ли фьяллей спасется и что они будут делать дальше. Волшебное огниво казалось тяжелым и ненужным куском железа. Ей хотелось забраться поглубже в чащу ельника, найти местечко помягче, зарыться в мох и заснуть. И спать долго-долго.
А буря успокаивалась так же стремительно, как и началась. Волнение моря улеглось, разбитые остовы фьялленландских кораблей прибивало к берегу. В волнах носились весла, щиты, обломки корабельных снастей. Мокрые и дрожащие фьялли выбирались на берег, шатаясь и едва держась на ногах. Падая в волнах прибоя, они на четвереньках ползли на берег, в кровь обдирая об острые камни руки и колени, но не замечая боли. Пережитый ужас гнал людей прочь от моря, подальше от этой неверной стихии, обманчиво спокойной, но таящей в себе такую опасность. От грозного войска осталось… Сколько бы их ни было на самом деле, сейчас каждому из них казалось, что он чуть ли не единственный, кто чудом спасся из жадной пасти морского чудовища.
Хродмар лежал лицом вниз, прижавшись щекой к прохладному влажному песку. По всему телу разливались слабость и дрожь, голова кружилась, и казалось, будто его все еще бьют и гоняют жадные свирепые волны. Перед глазами плыли огненные круги, в ушах шумело, горло горело от морской воды. Из последних сил Хродмар прижимался к песку, стараясь прийти в себя. Все-таки он выплыл. Он видел прямо возле себя блестящую, черную с бледно-серыми мелкими пятнами спину того самого Большого Тюленя, о котором рассказывала Ингвильда, о котором кричала со скалы ведьма…
Ведьма! Не дух Квиттингского побережья лишил Хродмара бодрости и сил. Он видел ее. В последний миг перед тем, как хвост чудовища ударил по носу «Кленового Дракона» и бросил корабль в пасть бушующих волн, он успел заметить над откосом знакомую до мутной ненависти женскую фигуру. Обгорелая, исхудалая, страшная, как гость из подземелья Нифльхель, мертвая ведьма стояла над морем и выкрикивала проклятья. Это она, сгоревшая ночью в усадьбе, выползла из-под углей, чтобы продолжать вредить им. Пожар не избавил их от нее, она будет пакостить снова и снова. Хотя куда уж хуже?
Корабли… Ни в одной, даже самой тяжелой, битве Торбранд конунг не терял всех своих кораблей. И не такого исхода ждал Хродмар – лишиться своего первого корабля в первом же походе! От горя, стыда и досады ему не хотелось открывать глаза, хотя он знал, что лежать так больше нельзя. Он должен встать и идти смотреть, сколько людей с его корабля сумело спастись. Жив ли Торбранд конунг? А Модольв? Кольбейн ярл и Асвальд, возьми его тролли? Нужно было встать, но не было сил пошевелиться. «Ведьма жива! Жива!» – неотступно стучало в голове. А раз она жива, то беды не кончились. Ему еще понадобятся силы. А где их взять?
Только к вечеру дружина Торбранда конунга кое-как пришла в себя. Все корабли, выброшенные прибоем на берег или болтающиеся в волнах среди крупных камней, были пригодны теперь только на дрова. Из людей в живых осталось чуть больше двух третей. Остальные утонули или были проглочены квиттингским чудовищем – об этом не хотелось думать.
Собираясь кучками, фьялли искали друзей и родичей, с облегчением обнимались, вместе шли искать еще кого-то – к сожалению, нередко поиски были напрасны. Выброшенных морем раскидало так далеко, что выжившие собрались только к вечеру. Идти дальше в глубь Квиттинга никому не хотелось. Тяжесть потерь и страх перед злыми духами этой земли подорвали силы фьяллей.
Торбранд конунг сидел на песке возле остова «Золотого Дракона», с презрением выброшенного морем, как ненужный хлам, и молча смотрел куда-то перед собой. Никогда в жизни он не переживал такого горя и унижения. В волнах он потерял шлем, пояс и меч – счастье, что кремневый молоточек на шее остался цел! У Торбранда бывали тяжелые битвы, но никогда не бывало поражений, и он верил, что Отец Побед благосклонен к нему. Почему же сегодня он отвернулся? Где был Тор со своим всесокрушающим огненным молотом, когда квиттингское чудовище губило дружину? Враг нанес оглушительное поражение, не дав даже ответить ударом на удар. Это было больнее всего. Человек может быть сильнее или слабее другого человека, но перед духами стихий он бессилен, и гордому Торбранду конунгу было горько ощущать свою полную беспомощность.
– Эй, Альвмар! И ты выплыл? Далеко же тебя забросило! А Халльмунда ты не видел? Я все хожу, ищу его… Его ведь очень далеко могло закинуть? Ребята, кто видел Халльмунда?
Эрнольв, младший сын Хравна хёльда из Пологого Холма, с самого утра искал своего старшего брата. Эрнольв стал одной из жертв «гнилой смерти» в Аскефьорде, и теперь лицо его было обезображено множеством красных рубцов, а один глаз ослеп, но он уже окреп и пожелал идти в поход со всеми. Обычай запрещает братьям плыть на одном корабле, и конунг взял Эрнольва к себе. Теперь Торбранд проводил глазами его высокую, мощную фигуру, удаляющуюся вдоль берега. Братья приходились ему родичами со стороны отца: если Эрнольв так и не найдет Халльмунда, это будет и его потеря.
– Только глупый упорствует в безнадежном деле! – сказал конунг под вечер, когда хмурые ярлы наконец задали ему вопрос о дальнейшем. – Удача не с нами.
– Мы возвращаемся в Аскефьорд? – Модольв Золотая Пряжка первым произнес вслух то, что каждый держал в мыслях.
Конунг молча кивнул.
– Но ведьма жива! – хрипло сказал Хродмар, и Торбранд конунг повернул к нему голову, не сразу узнав голос.
Хродмар сидел на песке, по пояс голый, пока сохла рубаха, и на его плече расплывался огромный синяк – ударило волной о корабль. А лицо его, изуродованное рубцами от болезни, с опаленными на пожаре бровями, было таким угрюмым, что даже родичи могли бы принять его за злобного тролля.
– Ведьма жива! – продолжал Хродмар среди общей тишины, нарушаемой только мирным шорохом волн. – Не знаю, телом или духом, но она стояла над морем, когда… когда это началось. Это она наслала на нас… это чудовище.
Хродмар все же не решился назвать по имени Большого Тюленя, при воспоминании о котором пробирала холодная дрожь и твердая земля под ногами начинала ходить зыбкими волнами.
– Я поклялся, – решительно продолжал Хродмар. – Я поклялся не знать покоя, пока не отомщу ведьме за все. И я не отступлю.
– А разве я сказал, что отступаю? – тихо и грозно отозвался Торбранд конунг. – Тот, кто хочет отомстить, должен выбирать подходящие средства. Мы думали, что квиттинскую ведьму и ее родню можно взять простым оружием. Мы ошиблись. Бывает. Сейчас мы уйдем, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось. Но мы вернемся. Боги помогут нам отыскать подходящее оружие против квиттингских ведьм и троллей.
– А как мы вернемся? – задал Модольв еще один насущный вопрос. – Пешком отсюда до Трехрогого Фьорда…
– А разве мои люди теперь стали бояться моря? – прервал его Торбранд конунг. – Я надеюсь, что нет. Здесь где-то рядом есть гостиный двор, ты говорил? Как-никак у нас осталось две с лишним сотни хирдманов. Мужчин, я полагаю, а не трусливых девчонок. На побережье много жилья – мы найдем себе корабли.
Не дожидаясь утра, фьялли собрали остатки снаряжения и двинулись вдоль берега на север. До ночи оставалось не так много времени, но устраиваться на ночлег возле самого обиталища морского чудовища никому не хотелось.
– И на месте Хродмара я бы хорошенько подумал, стоит ли брать в жены сестру этой ведьмы! – раздавался впереди во тьме голос Асвальда Сутулого. – Как ты думаешь, Эрнольв? Скорее всего, она такая же.
Эрнольв промолчал: Халльмунд так и не нашелся, и ни о чем другом, кроме брата, он думать не мог. Вместо него ответил конунг.
– Я не знаю, такая она или нет, – произнес знакомый ровный голос, и Хродмар насторожился, стараясь получше расслышать. – Но я думаю, что близкое родство с Фрейвидом Огниво делается все менее желательным. Хродмару ярлу следует подумать об этом.
Хродмар промолчал. Ему казалось, что его ненависть к Хёрдис и любовь к Ингвильде питает один источник: как ненависть, так и любовь после неудачного похода сделались сильнее. После всего пережитого ему больше прежнего хотелось увидеть Ингвильду. Сейчас воспоминание о ней было как лунный свет, озаряющий ночь и подчеркивающий окружающую тьму. Упрямо делая один шаг за другим, Хродмар шел на север, но душа его стремилась назад, на юг, где была она. Терпение, которым он запасся до встречи с Ингвильдой, иссякло, и Хродмар задыхался от томительной тоски по ней. Теперь, когда надежда на скорую встречу пропала, Хродмару казалось, что внутри него что-то погасло, оборвалось и осталась лишь холодная пустота.
Изведал я это:
милую ждал я,
таясь в тростниках;
дороже была мне,
чем тело с душой,
но моею не стала , —
вспоминались ему речи Властителя, и Хродмар проговаривал мысленно звонкие строфы, как будто они помогали ему идти.
Ее я оставил —
казалось, от страсти
мой разум мутился;
таил я надежу,
что будет моей
дева любимая…
Неужели и сам Властелин Ратей испытал нечто подобное? Повелитель Битв, сильнее которого до срока нет никого, тоже страдал – как же это выдержать простому человеку? Или любовь, низводящая даже асов до слабости смертных, дает людям силу богов?
Хродмар все шел и шел, стараясь верить, что дорога, отдаляющая его от Ингвильды, в конце концов приведет к ней.
Когда рано утром Хёрдис вышла на берег, он был пуст. Широкую полосу прибоя усеивали деревянные обломки, один корабль сидел на камнях, три или четыре отнесло к югу, и теперь они быстро разрушались под ударами волн. Жители ближних усадеб были надолго обеспечены дровами.
Ступив на самую кромку прибоя, Хёрдис вглядывалась в волны, как будто хотела снова увидеть скрытые в них таинственные силы.
– Ты слышишь меня, Большой Тюлень? – вполголоса позвала она. – Мы победили.
Море равнодушно шумело, позабыв и борьбу, и победу, довольное и гордое собой, своей неизменной и нестареющей мощью и красотой. Подобрав длинную щепку, Хёрдис начертила на мокром песке большую и довольно-таки корявую руну «суль», руну Победы. Набежавшая волна жадно слизнула руну и уползла назад, в море. Но Хёрдис не обиделась: море помогло ей в этой битве и имело право на половину славы и добычи.
Широкая полоса следов уводила вдоль берега на север. Теперь фьялли в самом деле ушли, и сегодня Хёрдис об этом не жалела. О прибрежные камни билось несколько тел. Остальные сожрал Большой Тюлень, утащила своими сетями ненасытная великанша Ран*. И никогда, никогда им не попасть в Валхаллу.
В нескольких шагах от Хёрдис на песке лежал мертвец. С вялым любопытством она окинула взглядом тело, кожаные штаны и башмаки, косматую медвежью шкуру на плечах. Даже после смерти были видны огромные мускулы на обнаженных руках. Берсерк. Вот каких воинов победила она, голодная квиттинская ведьма!
На шее мертвого Хёрдис заметила тяжелую серебряную гривну с двумя козлиными головками на концах. Два Небесных Козла верно служат Тору, но этого берсерка не уберегли. И теперь они – ее добыча.
Без страха и брезгливости Хёрдис наклонилась и стянула гривну с шеи покойника, повертела в руках, не в силах сразу взять в толк, что ей делать с такой кучей серебра. Сколько тут – три марки*, четыре? Пять? Чего Хёрдис не умела, так это угадывать вес серебра. Не представлялось случаев научиться.
Серый ткнулся лбом в колено Хёрдис. Она опустила к нему глаза, и он завертелся, завилял хвостом, выражая полную готовность быть полезным хозяйке.
– Ты, о родич Фенрира Волка*, показал себя доблестным воином! – торжественно сказала Хёрдис. – А доблесть достойна награды. Я даю тебе звание ярла и в придачу жалую эту гривну.
Нагнувшись, она надела гривну на шею пса и натянула петлю на серебряный крючок. Серый, смущенный непривычной тяжестью, недоуменно вильнул хвостом и потряс головой.
– Ну что, дух-двойник? – устало спросила Хёрдис. – Куда мы теперь пойдем? Прибрежного Дома больше нет, Гримкель уплыл и не вернется, пока конунг не даст ему войско побольше. А это будет не скоро. Не ждать же нам с тобой зимы прямо здесь, под елками. Выходит, надо идти домой.
Серый преданно смотрел на нее, точь-в-точь новый ярл, только что принесший конунгу клятву верности.
– Ты не знаешь, где наш дом? – спросила Хёрдис. – Я тоже не знаю. Но сдается мне, что в Кремнистом Склоне нас накормят раньше, чем в других местах. Мы как-никак победили и прогнали целое войско фьяллей. Это они, негодяи, сожгли нашу усадьбу. А в придачу мы принесем домой огниво.
Склонив голову, Хёрдис посмотрела на огниво, висящее у нее на груди на цепочке под застежкой. Да, она убедилась в его огромной силе, но настоящее колдовство оказалось слишком тяжелым, и Хёрдис изнемогла под этим грузом. Ей казалось, что она носит на своих плечах и обгорелые обломки усадьбы, и разбитые корабли, и даже всех фьялльских мертвецов.
– Ты сомневаешься, что нас туда пустят? – спросила она, глядя в преданные желтые глаза пса. – Напрасно. Еще как пустят. И накормят, и к огню поближе посадят. Не будь я Хёрдис Колдунья – фьялли приходили не в последний раз. А значит, для нас еще найдется дело.
