За ночь поверх наста выпал снежок, так что теперь бежать на лыжах было одно удовольствие: Хёрдис бодро скользила вперед, а Серый трусил за ней, не увязая в снегу. «Может, я научилась еще и заклинать погоду? – с веселым удивлением думала Хёрдис на бегу. – Узнать бы еще, как у меня это получилось!»

Но незнание этого важного обстоятельства не могло испортить ей настроения. Одна долина сменялась другой, со свистом, как казалось Хёрдис, улетали назад еловые перелески, и хотя края Медного Леса еще не было видно, Хёрдис была уверена, что доберется точно в срок. То есть гораздо быстрее, чем люди считают возможным!

– Они думают, дурачье, что можно отнять у Хёрдис Колдуньи ее законное имущество и спокойненько им владеть! Они сильно ошибаются! – на каждом привале твердила она Серому. Серый уже давно все понял, но других собеседников Победительнице Фьяллей судьба пока не посылала. – Сильно ошибаются! Раз мой Дракон Судьбы не может сам ко мне вернуться, так я пойду за ним! Он мой и должен быть у меня! Я прокляла его новых владельцев таким страшным проклятьем, что ради их же блага мой Дракон должен вернуться ко мне! И он вернется! Не будь я Хёрдис Колдунья!

Вот уже пять дней, как Хёрдис сбежала из Кремнистого Склона, не особенно заботясь, когда и как она туда вернется. В дорогу она запаслась лыжами и маленьким, но вполне надежным охотничьим луком. Стрелять ее никогда не учили, но сбить рябчика, которого потом поймает Серый, ей было вполне по силам.

Разумеется, свое чудесное огниво она тоже не забыла. Оно висело у нее на цепочке под застежкой платья, на всякий случай еще привязанное ремешком, и на ходу Хёрдис ощущала, как оно бьется под меховой накидкой. Не каждый выдержал бы этот сумасшедший бег через безлюдные просторы Медного Леса шестой день подряд, с ночевками прямо на снегу, на еловых лапах, возле костра. Даже Серый похудел и падал без сил, как только хозяйка позволяла ему передохнуть.

– Я, между прочим, тебя вовсе не звала с собой! – напоминала она, если пес начинал подвывать и смотреть на нее жалобными глазами, умоляя о передышке. – Сидел бы дома!

Сама Хёрдис не знала усталости, словно была выкована из знаменитого квиттингского железа. Жажда отомстить обидчику и вернуть свое сокровище гнала и гнала ее вперед. Иногда Хёрдис сама удивлялась своей неутомимости. Сидя ночами у костра, дожидаясь, пока прожарится подстреленная по пути куропатка, она совершенно забывала и о Драконе Судьбы, и о Фрейвиде, а просто радовалась оставшемуся позади пространству, как будто это беспрерывное движение через заснеженные долины и было настоящим смыслом ее жизни. «Кажется, я никогда не ела сырого оленьего сердца, а бегаю лучше любого оленя!» – удивлялась она сама себе. Хёрдис смутно ощущала, как в сумрачных глубинах ее неугомонной души бродят какие-то огромные, до конца еще не проявившиеся силы. Эти силы не давали ей сидеть дома, это они погнали ее куда-то вдаль. Ей не место там, где она родилась, ей пришло время вылупиться из прежней жизни, как птенец вылупляется из скорлупы, чтобы учиться летать. Главное – это бежать, а зачем – будет ясно на месте. Хёрдис верила себе, даже когда себя не понимала, а жалеть ей было не о чем. Кремнистый Склон никогда не казался ей настоящим домом. А где ее дом, есть ли он вообще – вот это ей и хотелось бы знать.

Кончался шестой день ее путешествия, когда Серый вдруг начал подвывать.

– Да ну тебя! – коротко огрызнулась Хёрдис на бегу. – Еще светло. Отдыхать рано.

Но пес не унимался. Хёрдис замедлила шаг и обернулась.

– Ну, чего тебе? – недовольно спросила она, но тут же перевела взгляд с собаки на снег позади, не упуская случая еще раз полюбоваться делом своих рук.

Если бы кто-то попытался проследить ее путь, у него ничего бы не вышло. Следы лыж Хёрдис и лап Серого сами собой затягивались снегом и исчезали, едва она успевала отойти на два-три шага. Это тоже было заслугой волшебного огнива. Перед тем как выйти из дома, Хёрдис нацарапала острым краем огнива на нижней стороне каждой лыжи руну «эар» – руну Праха. Этой руне ее научил один иноземный пленник, который целую зиму жил в усадьбе Фрейвида, дожидаясь, пока за него пришлют выкуп. Как он говорил, эта руна означает завершение и возвращение к тому, как было. Хёрдис требовалось, чтобы позади нее снег остался как был, и она использовала чужеземную руну для заметания следов. Конечно, умная бабушка Сигнехильда сказала бы, что очень опасно использовать иноземное колдовство, в котором совсем не разбираешься, но осторожность Хёрдис даром отдавала кому угодно. Следы заметались, у нее опять получалосьзадуманное, а до остального ей не было дела.

Видя, что хозяйка обернулась, Серый тут же сел на снег, тихо поскуливая и жалобно глядя на нее своими желтыми глазами.

– И не стыдно тебе? – укоризненно спросила Хёрдис. – Тоже мне, хёвдинг Болотных Кочек! Законоговоритель* жабьего тинга! А еще гривну носишь! Даже тот козлиноголовый берсерк, с которого мы ее сняли, наверняка прошел бы эту дорогу без нытья! А уж тебе сам Видар* велел! Пошли же, ну! Великие волки Гери и Фреки* смотрят на тебя и гордятся тобой!

Но Серый не тронулся с места, а продолжал скулить, то оглядываясь назад, то поворачивая морду к Хёрдис. Что-то было не так. Насторожившись, она потянула носом воздух, оглядела сумрачный небосклон, потемневший перед близкой ночью, скользнула взглядом по верхушкам елей на взгорке позади. Что-то было не так…

– Пахнет чем-то паршивым, – задумчиво сказала Хёрдис и посмотрела в глаза Серому. – Ну-ка, храбрый хёвдинг, кончай ныть и подумай – что это такое?

Серый еще раз боязливо оглянулся, но постарался взять себя в руки, то есть в лапы, и честно подумал. С тех пор как Хёрдис пожаловала ему гривну фьялльского берсерка, он стал умен не по-собачьи и даже, как надеялась Хёрдис, мог со временем сравняться умом с прежним хозяином гривны. «Впрочем, это сомнительная похвала! – с издевкой добавляла Победительница Фьяллей. – Говорят, в одном племени когда-то сидел конунгом пес. Наверняка это было во Фьялленланде!» Так или иначе, но с некоторых пор Серый стал еще лучше понимать человеческую речь и даже кое-как передавать свои мысли Хёрдис. Вернее, не мысли, а чувства и побуждения.

Вот и сейчас Хёрдис прислушалась, стараясь уловить, что происходит в лобастой башке ее верного ярла. Ей вдруг стало тоскливо и страшно. Так страшно, что она вцепилась в рукоять ножа на поясе и стремительно огляделась. Где-то рядом была опасность, что-то большое и жуткое шло к ним через пустынные долины и хребты Медного Леса.

У Хёрдис закружилась голова: ей вдруг ясно представилось, как огромен Медный Лес и как малы, жалки и беспомощны в этих просторах они с Серым. Сам Медный Лес, все тайны которого неизвестны даже самым мудрым колдунам, вдруг представился ей живым чудовищем, способным сожрать их. Вот так, просто сейчас распахнется в земле огромная черная пасть и проглотит две искорки живого тепла… Нечто подобное Хёрдис уже испытала один раз, еще летом, когда только вернулась к Кремнистому Склону с побережья, пошла искать пропавших коров и оказалась перед пещерой, из которой потом вышел Берг…

Вспомнив Берга, Хёрдис поморщилась. Он всю осень надоедал ей, являясь на пастбище чуть не каждый день, а потом подстерегая всякий раз, как только она выйдет из дома. В усадьбу он не совался, но не могла же Хёрдис все время сидеть взаперти! Берг упрямо топал за ней, то забегая вперед, то заходя сбоку, все заглядывая ей в глаза, даже пытался взять за руку, но при этом ничего не говорил, а только пыхтел. Должно быть, это следовало понимать как вздохи любовной тоски. Надоел хуже селедки. Уходя из дома, Хёрдис, конечно же, ничего не стала ему говорить. А то еще потащился бы провожать, с него станется!

При мыслях о Берге страх отступил, сменился презрительной досадой, дышать снова стало легко.

– Идем, Серый! – решительно сказала Хёрдис. – Нечего сидеть. А если страшно, то вспомни – нам осталось не больше одного перехода до конца Медного Леса! Может быть, уже завтра мы будем спать в человеческом доме!

Вздохнув, Серый поднялся и побежал следом, изредка оглядываясь назад.

Долина кончалась, впереди виднелся невысокий хребет. Острые кремневые выступы не замело снегом, и они выделялись на белом как темные пятна. Хёрдис торопилась добраться туда, чтобы с высокого места окинуть торжествующим взглядом пройденную местность и вызывающим – ту, что лежала впереди и еще ждала завоевания. Недолго же ей ждать! Хёрдис упрямо передвигала ноги, но мерзкое ощущение опасности не проходило и убежать от него не удавалось. Темное вязкое облако наползало с севера, из сердца Медного Леса, откуда лежал ее путь, упрямо догоняло, делалось все ближе и ближе. Страх протягивал когтистые лапы, цеплял за края одежды и за волосы, давил и не давал дышать. Но не так-то легко было помешать ей! Хёрдис упрямо сжимала губы и все шла и шла вперед, хоть это и стало вдвое труднее. Раньше ей не случалось так уставать на подъемах, хотя встречались склоны и покруче. Уж не живет ли тут какой-нибудь упрямый тролль, который не хочет подпускать ее к своей пещерке? «Я тебе покажу! – сердито грозила Хёрдис, уверенная, что невидимый враг услышит ее мысли. – Вот только доберусь до тебя! Ты узнаешь, как кусается мое огниво, мерзкий тролль!»

На вершине хребта снега почти не было, лыжи стали царапать по камню. Окинув взглядом широкую каменистую полосу впереди, Хёрдис со вздохом наклонилась и отвязала их.

– Иди, Серый, здесь легче… – начала она, в наклоне повернув голову назад, к Серому, и вдруг вскрикнула.

Позади, у начала оставленной за спиной долины, над вершинами ельника возвышалось что-то огромное, темное, достающее до самого неба. Какая-то неведомая гора, грозовая туча выросла между лесом и небом, покачнулась, потом рывком продвинулась вперед…

Любой обыкновенный человек застыл бы на месте от ужаса, подавившись воздухом, но Хёрдис не тратила времени на испуг. Мгновенно, словно ее подстегнули, она сгребла в охапку лыжи с палками и кинулась в близкие заросли на гребне скалы. Высокие кусты можжевельника торчали среди каменной россыпи густыми рыже-бурыми метелками, и Хёрдис, как косматый волчонок, устремилась туда. Между кустами ей почудилось темное отверстие – сейчас беглянке подошла бы и кротовая нора.

На коленях, волоча за собой лыжи, она вползла под кусты и сунулась к узкому лазу. Серый, вполголоса повизгивая от ужаса, полз за ней, все норовя пролезть вперед или хотя бы быть рядом, но ширины лаза между камнями с трудом хватало на одного, и Хёрдис сердито шипела, бранила бестолковую собаку, которая своей суетой сейчас погубит их обоих.

Серый пролез-таки вперед и первым нырнул в нору. Бросив лыжи, Хёрдис вползла следом. Обмяв снег, она обнаружила, что пещерка не так мала, как казалось, – они с Серым поместились там целиком. Серую шкуру пса и волчью накидку Хёрдис будет не так легко заметить снаружи за камнями и ветками можжевельника, если только… Если только этоищет глазами, а не как-то иначе. Несколькими быстрыми движениями Хёрдис начертила на снегу возле норки руну Волчий Крюк, способную сковать противника – из наследства того же Эадальреда-пленника. Он предупреждал, что руна опасна, но сейчас Хёрдис было не до того – там, наверху, маячило что-то гораздо более страшное. О Видольв, родоначальник всех ведьм, сделай так, чтобы помогло!

Сжавшись в ежовый комочек, затаив дыхание, Хёрдис напряженно вслушивалась. Тяжеленные шаги быстро пересекали долину, делались все ближе и ближе. Бум… бум… бум-бум… Как будто поблизости колотили о землю целой скалой. Со стен и потолка пещерки ползли и сыпались комья мерзлого песка. Еще насыплется за шиворот, вытряхивай потом!

Над скалами висел гул, Хёрдис всем телом ощущала глубинное подрагивание земли. Высунуться и посмотреть она боялась. Такому огромному страшилищу девушка и собака покажутся не больше мышей, может, он и не разглядит их свысока, ну а вдруг учует живой взгляд? Кто он такой? «Для тролля великоват, – прикидывала Хёрдис, обеими руками сжимая пасть Серого, чтобы не скулил. Конечно, это чудо так топочет, что и камнепада не услышит, но все же не помешает сидеть потише. – Может, великан? Свальнир… Асольв его видел, значит, он еще жив. Нет, Свальнир живет не здесь, а в Великаньей долине. Семь дней пути отсюда! Впрочем, это для человека семь, а великан и за полдня пройдет. Чего он так разгулялся? А вдруг он голодный? Конечно, мы ему на один зуб, но от этого не легче». Нет, Хёрдис не хотела кончить свои подвиги в пасти великана. Конечно, это славная смерть, но чересчур преждевременная.

Громоподобные шаги приближались, но делались все медленнее. Перед хребтом они совсем остановились. Вот тут у Хёрдис стало нехорошо на душе. Она натянула на лицо косматый капюшон, сжалась и склонила голову и всем существом ощутила, как громада каменного жителя нависла над самой их пещеркой. Сам воздух вокруг уплотнился и стал еще холоднее, так что дышать было не легче, чем грызть лед. Хёрдис почти не дышала, чувствуя только, как Серый у нее в руках дрожит крупной дрожью. «Что же ты завис тут, горе богини Йорд*!– с негодованием восклицала она в мыслях. – Топай дальше, позор Имировых* костей! Нечего тебе здесь делать!»

Вот горный хребет содрогнулся сильнее – великан поставил ногу совсем рядом с их укрытием. На миг потемнело – словно каменная туча медленно прошла над самым обрывом, куда открывался зев пещерки. Хёрдис бросила вперед быстрый взгляд. Исполинская фигура стояла по ту сторону хребта на склоне, но еще очень близко, так что Хёрдис видела только ноги. Она не поняла даже, обуты ли они в сапоги или просто сделаны из камня и не нуждаются в обуви.

Великан стоял, обратившись лицом к следующей долине, и, похоже, высматривал что-то впереди. Что ему там нужно? В Медном Лесу так мало людей, что в иных долинах годами никто не бывает и черные камни, отмечающие дорогу к побережью, уныло тоскуют от собственной бесполезности.

«Уж не нас ли он ищет? – снова подумала Хёрдис. – Не нравится мне это! Я, конечно, люблю внимание больших и сильных мужчин, но этот для меня уж слишком велик!»

Осторожно она сняла одну руку с загривка Серого, показала псу кулак и послала свирепый мысленный приказ сидеть тише мыши и даже не дышать для верности. Потом Хёрдис сунула руку под накидку и нашарила огниво. Вытащив амулет, она осторожно, стараясь не звякнуть, опустила его и коснулась железом кремневого пола пещерки. Встреча железа и кремня рождает силу, которой надо лишь уметь воспользоваться. А Хёрдис уже верила, что умеет.

– Отведи глаза этому каменному дурню! – беззвучно шепнула она, глядя на огниво как на живое существо многократно умнее ее самой. – Если он ищет меня, то пусть увидит не там, где есть!

Она неслышно нажала огнивом на камень, и из-под железа выскочила маленькая красная искра, за ней еще и еще. Словно крошечные живые существа, искры запрыгали прочь. Позабыв страх, Хёрдис с любопытством наблюдала за ними. Блестящей красно-золотистой струйкой искры вытекли из пещерки и устремились вслед за великаном. Вот они обошли его каменные ноги… Хёрдис затаила дыхание, высунула лицо из пещерки, стараясь не потерять из виду искры среди можжевеловых кустов.

Искры вдруг собрались все вместе и вспорхнули в воздух, словно полупрозрачная огненная птица.

Птица взмыла вверх и пропала.

Но не успела Хёрдис разочарованно вздохнуть, как впереди, на следующем перевале, мелькнуло что-то живое. Здесь, в этих пустых просторах, любой огонек живого тепла заметен издалека. На миг у Хёрдис возникла мысль, что великан искал вовсе не ее и там появилась наконец его истинная цель. Она вгляделась еще раз… и вцепилась зубами в собственную руку, чтобы не вскрикнуть от изумления.

Там, по дальнему склону, шла она. Девушка в волчьей накидке торопливо карабкалась по заснеженному склону, а за ней бежала серая собака. Не хватало только лыж и мешка за плечами. Хёрдис оторопело наблюдала за суетливыми, испуганными движениями девушки, не зная даже, что подумать. Это была она сама с Серым, несомненно она! Но как она туда попала, не вылезая из пещерки? И кто же, возьми его тролли, сидит сейчас здесь?

Земля быстро дрогнула несколько раз подряд – великан тоже увидел девушку с собакой и стал спускаться в долину. Скалы под его ногами дрожали так, словно грозили вот-вот расколоться. Почти бегом, с удивительным для такой громадины проворством, великан устремился в погоню.

Прижав руку ко рту, Хёрдис наблюдала, от всего сердца сочувствуя своему отражению и переживая за его плачевную судьбу. Ведь сейчас догонит, Имирова кость! Догонит и сожрет!

Ха, не так-то просто догнать Хёрдис Колдунью, даже если это всего лишь ее отражение! Не успел великан пересечь долину, как девушка с собакой как по волшебству скрылись из глаз и почти сразу показались уже на следующей горе, у самой вершины, в стороне от настоящего пути Хёрдис. Великан, грузно топая, повернулся и устремился за ними. Беглецы уже были так далеко, что Хёрдис, наполовину высунувшись из своей пещерки, едва различала среди редкого мелкого ельника две серые движущиеся точки возле самой вершины. Вот-вот они опять скроются из глаз…

«Надо бежать! – вдруг осенило Хёрдис. – Бежать, пока он за нами… за ними гоняется!»

Она решительно выползла на четвереньках из пещерки, подхватила свои лыжи и побежала вниз по каменистому склону. Только бы нырнуть в долину… а там сосновый лес, какое счастье! В лесу их не очень-то разглядишь!

– Скорее, Серый! – на ходу шипела Хёрдис, оборачиваясь к псу. Серому совсем не хотелось покидать их убежище, вполне надежное, как оказалось, для спасения от великанов. Но Хёрдис не собиралась ждать. – Ты что, хочешь просидеть в этой норе до весны? Ну и сиди, а я пошла!

Она уже спустилась с кремневой осыпи и привязывала лыжи, когда пес серым комком вылетел из зарослей можжевельника и побежал впереди, изо всех сил торопясь забраться поглубже в лес. Крепко стиснув в ладонях палки, Хёрдис торопилась за ним. Не все же ей прокладывать путь! Пусть мороки поводят великана, пока он своей каменной головой не сообразит, в чем дело. А до конца Медного Леса, где он будет бессилен, осталось не так уж далеко.

Первые полмесяца после Середины Зимы выдались для молодого Вильмунда конунга не слишком веселыми. Почти сразу после знаменательного тинга он остался один: Гримкель ярл уехал к Острому мысу, а вскоре и Фрейвид хёвдинг тоже покинул Конунгагорд, отправившись собирать войско Западного побережья. На озере Фрейра остались только кое-кто из ярлов, до сих пор не решивших, присоединиться ли им к молодому конунгу или ждать прежнего, от которого все еще не было никаких вестей. И конечно, кюна Далла. Если бы не она, Вильмунд мог бы совсем загрустить. До того как соберутся войска, у него не было иного занятия, кроме как ждать гонцов с новыми дурными вестями о продвижении фьяллей и раудов да размышлять о своем неудачном обручении. Ингвильда по-прежнему не хотела даже смотреть в его сторону.

От немедленной свадьбы конунг отказался по наущению кюны Даллы – мачеха успела ему внушить, что со временем он найдет невесту и получше. Фрейвид хотел забрать дочь с собой, но в этом, опять же по совету Даллы, Вильмунд отказал – ему нужен был залог. Скрепя сердце Фрейвид согласился: время торопило. Он уехал, а Ингвильда, все еще считавшаяся невестой Вильмунда конунга, осталась в Конунгагорде под охраной одного только Оддбранда.

Впрочем, это было не так уж и мало.

– Какой заботливый и преданный у нее воспитатель! – ехидно приговаривала от случая к случаю кюна Далла. – Не отходит от нее ни на шаг! Наверное, когда ей нужно в отхожее место, он переминается с ноги на ногу под дверью!

– Оддбранд ей не воспитатель! – с досадой отвечал Вильмунд. Презрительное безразличие Ингвильды так сильно ранило конунга, что он уже жалел о знакомстве с ней. – Он – сын бывшего воспитателя самого Фрейвида, а она воспитывалась дома у отца!

– Странно! – не унималась кюна Далла. – А я-то думала, что он еще в детстве носил ее на руках. Ты не замечал: когда она ложится спать, где он помещается – на полу возле порога? Возле лежанки? Или прямо под одеялом? Так ведь всего надежнее! И самой ей, я замечаю, это вовсе было бы не противно!

Вильмунд болезненно морщился, кусал губы и сжимал кулаки. Кюна Далла отлично понимала, каким образом сделать для пасынка ненавистным само имя Ингвильды. Посчитав выгодным оставить ее здесь, она в то же время старалась держать Вильмунда подальше от невесты, боясь, что угасшие было чувства вспыхнут вновь – ведь рана первой любви полностью не заживает никогда.

– Очень хорошо, что ты оставил здесь дочь Фрейвида! – говорила кюна Далла. – Мало ли что придет в голову этому… этому человеку? Все знают, что нрав у него тяжелый, а свою выгоду он ставит выше всего, даже выше слова чести. – На лице мачехи отразилось благородное негодование. Вильмунду не хватало проницательности догадаться, что кюна так хорошо понимала Фрейвида именно потому, что подобные побуждения и ей самой были близки. – Сегодня он друг тебе, а завтра, если фьялли слишком быстро займут Западное побережье, он внезапно вспомнит о том, что обещал свою дочь тому уроду… Вот, забыла, как его звали…

Но Вильмунд молча хмурился, не желая произносить вслух имени своего врага. Кюна Далла вздохнула, повертела в пальцах узорчатый край головного покрывала, смущенно поглядывая на Вильмунда.

– Меня тревожит одна мысль, – со вздохом произнесла она в ответ на его вопросительный взгляд. – Йомфру Ингвильда слишком… слишком сопротивляется своему счастью, тебе так не кажется? Боюсь, этот рябой фьялль слишком много успел… Ты так не думаешь? Знаешь ведь, эти удальцы, которые избегают честных схваток с мужчинами, с женщинами не теряются!

Вильмунд резко переменился в лице и рухнул на ближайшую лавку, словно ноги отказали ему в поддержке. Он помнил строгость Ингвильды, и ему не приходило в голову, что с его соперником она могла быть более ласковой. Но слова кюны открыли ему глаза: разом он вспомнил и их давнюю встречу на берегу в день Середины Лета, и много мелочей в разговорах с Ингвильдой, на которые раньше не обращал внимания. Сами по себе они ничего не значили, но если знать, как все истолковать… Недружелюбие Ингвильды исподволь приготовило его к самым страшным открытиям, и сейчас Вильмунд с готовностью поверил в худшее.

– Слава Фригг, прошло уже полгода! – поспешно сказала кюна Далла. – Ты можешь быть полностью уверен, что не станешь зваться отцом чужих детей, поверь моему женскому опыту. Ты не должен слишком сурово осуждать ее – ведь Фрейвид назвал ее невестой фьялля, она думала, что станет его женой… Знаешь, у них, у фьяллей, так принято, что после обручения жених получает все права мужа…

– Тролли и турсы*!

Это было первым, что сказал Вильмунд с самого начала разговора. Все рассуждения мачехи казались ему неоспоримыми, и теперь он был полон ужаса, досады и стыда. Подумать только – он назвал своей невестой девушку, которая обнимала фьялля, его врага! Чуть не сделал ее своей женой, кюной квиттов! Однорукий Ас!

– В этом нет ничего позорного! – продолжала кюна Далла, зная, что он сейчас ей не поверит. – Это все равно что отбить жену у врага. Помнишь, люди рассказывали, что в Барланде Гудбранд конунг разбил какого-то своего хёвдинга, который поднял против него мятеж, взял себе все его имущество и женился на его вдове. И живут уже пятнадцать лет, и имеют троих детей… И никто не считает, что для Гудбранда конунга это позор, наоборот…

Но Вильмунд ее почти не слушал. В восемнадцать лет слишком трудно примириться с такой сомнительной победой и пользоваться тем, чем раньше тебя воспользовался другой. Сейчас Ингвильда вызывала у него одно отвращение, словно кость, кем-то обглоданная и брошенная.

– Однорукий Ас! – только и мог повторять он, сжимая голову руками. Сейчас ему хотелось убить Ингвильду, которую он когда-то так любил. – Домой ее! К Фрейвиду! Завтра же! Сейчас же! Чтоб я ее больше не видел! Да возьмут ее тролли!

Вильмунд горестно вздохнул, и этот вздох был больше похож на глухой стон. Кюна Далла подошла, обняла его голову и прижала к себе. Вильмунд не сопротивлялся – ему слишком нужна была сейчас хоть чья-то поддержка.

– Ты совсем меня не слушал, милый мой! – ласково ворковала кюна Далла, перебирая мягкие длинные пряди его волос. – Мы не можем отослать ее к отцу, потому что тогда Фрейвид посчитает себя обиженным. Главное, что ему нужно, – это дорваться до власти, стать родичем конунга! Хорошо, что наконец-то ты это понял! Но мы не можем выпустить ее из рук. Фрейвид сразу поймет, что его замыслы расстроились, возомнит себя обиженным. И только Один и Фригг знают, к кому на помощь он тогда поведет свое войско – к нам или к конунгу фьяллей! Мне думается, что рябой фьялль будет рад получить свою невесту назад, и Фрейвид станет лучшим другом Торбранда Тролля! А Квиттингский Запад – немалая сила!

– Что же делать? – глухо промычал Вильмунд, уткнувшись лицом в бок своей благодетельницы.

– Мы должны оставить ее у себя, чтобы Фрейвид был прикован к нам прочной цепью. Конечно, быть твоей женой она недостойна… Зачем тебе вообще жена? Ты еще слишком молод, ты видел еще слишком мало женщин, чтобы сделать по-настоящему достойный выбор. Ты можешь спокойно подождать с женитьбой еще хоть десять, хоть пятнадцать лет, и никто тебя не осудит за то, что ты хочешь найти по-настоящему достойную мать своим будущим детям и будущим конунгам квиттов… А Ингвильду мы можем…

Кюна Далла помедлила, задумавшись для вида, а потом радостно продолжала, словно эта удачная мысль пришла ей в голову только сейчас:

– А Ингвильду мы можем выдать хотя бы за моего родича Аслака. Для него она достаточно хороша, он предан тебе, и на преданность Фрейвида мы сможем положиться, если его дочь поселится в Лейрингагорде. Уж тогда войско Западного побережья точно будет нашим! Но стоит поторопиться, пока Фрейвид его собирает. Ты же понимаешь – он должен узнать о свадьбе своей дочери только после того, как она состоится. На сбор войска ему потребуется какое-то время, но и нам оно тоже нужно. Что теперь стоит сделать, как тебе думается?

– Нужно немедленно послать за Аслаком, сегодня же! – воскликнул Вильмунд, поспешно выдергивая голову из-под рук мачехи и распрямляясь. – Пусть он приезжает быстрее. Мы сыграем свадьбу, и пусть везет ее на Острый мыс.

– Пока наш человек отправится туда, пока мои родичи накричатся и охрипнут, пока мать наконец вытолкает Аслака в шею из дома, пока он доедет… – с неудовольствием начала перечислять кюна Далла. – Нет, мой милый! Мы сделаем лучше. Мы сами поедем на Острый мыс – ты, я и она. Мы будем там уже через несколько дней, а уж при мне приготовления не затянутся надолго. Все сложится отлично: Фрейвид соберет войско Запада, Гримкель – войско Юга, а свадьба сделает их двоих едиными, как руки одного человека. Север можно уже не считать, а Хельги хёвдингу и его восточным упрямцам придется промолчать и смириться, если мы все будем заодно. Ведь верно? Ты со мной согласен?

Кюна Далла, повеселев от своего рассуждения, игриво улыбалась пасынку. Вильмунд тоже посветлел лицом; черные тучи, наведенные речами этой женщины, ею же самой были благополучно рассеяны. Ему казалось, что мачеха только что провела его за руку в тумане над пропастью, указала верный путь и не дала сорваться.

– Конечно, я с тобой согласен… кюна, – ответил Вильмунд, пытаясь улыбнуться. – Как же я могу не согласиться? Ведь ты – самая умная и предусмотрительная женщина на всем Морском Пути. И самая красивая… – сам не зная почему, добавил он, не в силах отвести взора от ее глаз, полных ласковой заботы, каких-то смутных обещаний и тайного соблазна.

Никто другой еще не смотрел на него так, и Вильмунду казалось, что кюна Далла – самая очаровательная и загадочная женщина в его жизни.

– О, с тобой вдвоем, Вильмунд конунг, мы будем непобедимы… – понизив голос, многозначительно шепнула кюна Далла, отлично замечая, как ее пасынка начинает пробирать дрожь от сладких и неясных предчувствий. – Ты же будешь мне верен, как я верна тебе?

Вильмунд хотел что-то сказать, но растерялся и только кивнул. Кюна Далла снова улыбнулась и потянулась к его лицу; Вильмунд поспешно наклонился, хотел поцеловать ее нежную румяную щеку. Вот уж чего никогда не водилось между старшим сыном и второй женой Стюрмира конунга, так это ласковых поцелуев! Но кюна Далла вдруг томно прикрыла глаза и подставила ему губы. Вильмунд сам не очень понял, что произошло и кто он ей теперь. Зваться ее пасынком и дальше казалось как-то нелепо.

– Оддбранд! – позвала Ингвильда. Оторвавшись от созерцания однообразной дороги через долину, хирдман повернул к ней голову. – А расскажи мне, в каких землях ты побывал? – попросила она.

Оддбранд повел плечом и ухмыльнулся:

– Йомфру, неужели тебе уже наскучило глядеть по сторонам? Ведь в этих местах ты еще никогда не бывала. Правда, они того и не стоят!

Ингвильда вздохнула и уныло огляделась. Вот уже третий день, как Вильмунд конунг со всеми приближенными покинул озеро Фрейра и отправился к Острому мысу. Цели внезапного путешествия он не объяснял никому, но кюна Далла, несомненно, ее знала. Сейчас она ехала рядом с Вильмундом, храня вид загадочный и важный одновременно. Вильмунд выглядел то хмурым, то гордым. Он гордился, что сумел отбить у грозного отца и власть конунга, и даже жену, но не очень-то представлял, что со всем этим делать. О его упрочившейся не по-родственному дружбе с кюной Даллой вслух не говорили, но Ингвильда не сомневалась в этом. Ведь Вильмунд целых восемь лет провел в одном доме с ней – никто здесь не знал его лучше. Кроме разве Оддбранда, а Оддбранд был с ней согласен. Только еще неизвестно, кто кого отбил у Стюрмира конунга, добавлял он, сын жену или наоборот.

К счастью, Вильмунд конунг не требовал, чтобы Ингвильда держалась в дороге рядом с ним, а предоставил им с Оддбрандом свободу затеряться в многорядном неровном строю дружины. Из тех, кто жил поблизости от озера Фрейра, с молодым конунгом поехали довольно многие, да и из других земель, прослышав о начале войны, собралось немало народу, жаждущего ратных подвигов и славы. В основном это были молодые хёльды, достаточно богатые, чтобы снарядить небольшую дружину, и достаточно честолюбивые, чтобы рваться в бой. Один из таких, Брендольв сын Гудмода, единственный, кто прибыл с Квиттингского Востока, ехал чуть позади и часто бросал на Ингвильду обожающие взгляды. Но ее это нисколько не радовало.

– Здесь не слишком-то весело, – сказала наконец Ингвильда Оддбранду. – Все это похоже на бегство.

– Так ты думаешь, что молодой конунг испугался и предпочитает пересидеть опасную зиму подальше от фьяллей? – невозмутимо спросил Оддбранд.

Несколько ехавших поблизости оглянулись на него с недоумением и тревогой.

– Нет, так плохо я о нем не думаю, – сказала Ингвильда, не трудясь понижать голос. – Скорее он был бы способен выйти навстречу фьяллям с малым войском и погибнуть со славой. Наверное, он все-таки хочет поторопить Гримкеля ярла.

– Более уместно ему было бы поторопить твоего отца. Что-то от него долго нет вестей. Конечно, Западное побережье довольно велико, но Фрейвид хёвдинг привык быстро делать важные дела.

– Может, кто-нибудь ему помешал?

– А ты знаешь человека, способного помешать твоему отцу?

Ингвильда пожала плечами, помолчала, потом опять спросила:

– Скажи, а ты был у слэттов?

– Был.

– А как ты туда плавал – вдоль западного берега или восточного?

– Вдоль обоих. И туда, и обратно. Зачем тебе это, йомфру? Может, лучше я расскажу тебе еще одну сказочку про глупого великана? – предложил Оддбранд. – Это гораздо забавнее, чем мои путешествия. Мне ведь так ни разу и не удалось забраться в такое место, где до меня никто не был.

– Довольно с меня великанов! – хмурясь, ответила Ингвильда.

Прошлой ночью ей снился великан: огромная тяжеленная туша, подобная горе на двух ногах, топталась над самой ее головой, а она сидела, скорчившись, в какой-то пещерке, не понимая, как туда попала, и дрожала от ужаса, что сейчас чудовище заметит ее и вытащит наружу. Хорошо, что сон продолжался недолго, – при воспоминании о нем Ингвильде и сейчас еще делалось не по себе. Поэтому Оддбранд второй день развлекал ее россказнями о непроходимой глупости великанов, стараясь убедить, что все не так страшно.

– Может, ты и права, – согласился Оддбранд и задумчиво поискал глазами Вильмунда конунга впереди. – Мне думается, что мы с тобой, йомфру, своими глазами видели такую огромную глупость, какая не снилась ни одному великану!

Ингвильда тоже посмотрела на Вильмунда. В последние несколько дней он перестал к ней подходить, что вполне ее устраивало. Но такое равнодушие было неспроста, и она ждала, к чему все это приведет. За последние месяцы она приучилась быть настороже, как воин в походе. Оддбранд говорил, что из нее вышел бы достойный воин, родись она мальчиком, – смелый, внимательный и осторожный. Впрочем, этого Ингвильда предпочла бы о себе не знать. Доблести и отваге она безусловно предпочитала покой и согласие.

– Так, значит, ты видел… Как тебе думается – конунг поплыл к слэттам вдоль ближнего берега? – снова спросила Ингвильда.

Она не могла молчать, боясь сойти с ума от видений и предчувствий. А Оддбранд еще раз показал себя незаменимым спутником – он без раздражения и досады готов бы выслушивать по десять раз одно и то же и десять раз отвечать на вопрос, на который вообще не может быть ответа.

Теперь он лишь пожал плечами:

– Вдоль западного берега, конечно, путь короче. Но зато он лежит мимо раудов, а конунг раудов в родстве с Торбрандом Троллем. Едва ли в то время, как Стюрмир конунг отправился в дорогу, рауды уже решили, на чьей они стороне. Но из осторожности наш Метельный Великан мог поплыть и вдоль другого берега. Этот путь длиннее, но хорды и грюннинги уж точно не станут ввязываться в наши распри.

– А ты знаешь, как выглядит та земля?

– Послушай, йомфру! – Оддбранд направил своего коня ближе к лошади Ингвильды и заговорил, понизив голос и склонившись к самой ее голове: – Я думал, что ты мне больше доверяешь. Как видно, я ошибся. Что ты ходишь вокруг, как Хёрдис около горшка сливок? Зачем тебе мои путешествия? Ты опять видишь что-то, но не знаешь, что это такое?

Ингвильда бегло глянула на него, снова опустила глаза и быстро кивнула.

– Мне приснилось сегодня утром, – шепнула она. – Совсем поздно, прямо перед тем как проснуться. Я так и не поняла, это был сон или…

– Или! – уверенно закончил Оддбранд и тоже кивнул. Иногда Ингвильде казалось, что он лучше нее самой знает, что с ней происходит. После видения в инеистом камне ее это не удивляло. – Раз ты спрашиваешь о дороге к слэттам, а не к фьяллям, значит, ты наконец выполнила просьбу твоего отца? Ты увидела Стюрмира конунга?

– Я не знаю. Я не видела ни одного знакомого человека. Я успела только увидеть море, берег и большой корабль. На нем был красно-зеленый парус. У нас ни у кого такого нет, ты понимаешь? А корабль – мне показалось, что это был «Рогатый Волк», тот, на котором конунг уплыл, но я не успела разглядеть, я отвлеклась на парус, понимаешь?

Оддбранд снова ухмыльнулся. Вон они, женщины, – ни наяву, ни в ясновидении они не способны сосредоточиться на важном, а разглядывают только все яркое и блестящее.

– Что это был за берег? – спросил он.

Ингвильда принялась описывать узкий мыс, скалистую гряду, дубовый лес и широкие поляны, которые успела разглядеть. Оддбранд хмурился, слушая, а потом вдруг его лоб разгладился.

– Ох, йомфру! Ты чуть на заставила меня усомниться, действительно ли я объехал весь Морской Путь! Я уже хотел сказать, что не знаю такого места. Конечно, я знаю его! Это никакой не мыс. Это остров. А гора за проливом – это другой остров. Это же Грюннингвэг – Дорога Рассвета. Такие острова есть перед берегом грюннингов. Во-первых, они священные, а во-вторых, местные жрецы берут плату за право там переночевать. Наверное, поэтому я про них и забыл! Знаешь, очень обидно отдавать деньги за то, чтобы постоять на земле, которую боги создали бесплатно. Да, и это означает, что наш конунг направляется домой, – неожиданно закончил Оддбранд. – От Грюннингвэга до Острого мыса примерно десять переходов. Но конунг может менять гребцов и плыть ночью тоже, а значит, управится за пять суток.

Ингвильда задумалась. Рассуждения Оддбранда превращали ее туманные догадки в уверенность. Если Стюрмир конунг, о котором со времени провозглашения Вильмунда старались не вспоминать, как о нечистом духе, все-таки вернется – что тогда будет? Что будет с Вильмундом, с Даллой, да и с самой Ингвильдой? Едва ли Стюрмиру понравится, что его похоронили при жизни, и едва ли он будет благодарен виновникам всего этого. А главный виновник – Фрейвид Огниво. И ей, как дочери Фрейвида, едва ли стоит рассчитывать на дружбу и благосклонность конунга. Одно хорошо – их обручение с Вильмундом он наверняка расторгнет… И что потом?

Ингвильду вдруг пронзила острая тревога, точно она сидит в лодке без весел, а ветер несет ее в открытое море. Она окинула взглядом долину, по которой пролегал их путь, серое небо, по цвету почти не отличимое от снега. Мягкие облака затягивали, уводили куда-то все глубже и глубже, и Ингвильда вдруг потянулась вперед, вслед за собственным взглядом, не в силах освободиться от наваждения. Тревога ушла, запуталась и растворилась в этом сером мареве, стало спокойно и тихо. Как во сне. Окружающий мир исчез, все вокруг заволоклось туманом, а облака, наоборот, расступились, в просвете показалось море. Темное зимнее море с грязно-белыми бурунчиками пены, низкий пустынный берег, поросший каким-то мелким кустарником, и корабль под красно-зеленым парусом. Словно вняв упреку Оддбранда, взгляд Ингвильды торопливо обшарил украшавшую штевень голову волка с оскаленной мордой и парой рогов вроде бычьих, воинственно поднятых к небесам. Да, это корабль Стюрмира конунга, «Рогатый Волк», – второго такого нет на всем Морском Пути. Одаривать рогами зверей, которым в них отказали боги, было любимым развлечением знаменитого корабельщика Эгиля Угрюмого, прозванного так за неукротимо веселый нрав.

«Наверное, этот роскошный парус Стюрмиру подарил конунг слэттов, – сообразила Ингвильда, хотя и понимала, что сейчас нужно смотреть, а с истолкованием увиденного можно и подождать. – А это значит, что он съездил не напрасно и Хильмир конунг пообещал ему помощь. А вот и сам Стюрмир!»

Видение становилось все отчетливее, приближалось, притом Ингвильда, к собственному удивлению и удовольствию, могла выбирать, на нос или на корму ей смотреть. На сиденье кормчего она увидела знакомую фигуру – широкие плечи и полуседую голову Метельного Великана. Медленно, боясь спугнуть видение, Ингвильда повела взгляд вдоль борта назад, стараясь разглядеть, нет ли на корабле кого-нибудь из слэттов. Знатные слэтты, кажется, заплетают волосы в одну косу… если она их не путает с соседями-барландцами. Никого похожего она не увидела, а может, не узнала. Морской ветер шевелил волосы гребцов, от волн летели ледяные брызги, и Ингвильда вздрогнула – на нее дохнуло этой влажной стужей. Резкий порыв соленого ветра ударил в лицо, окутал пронзительно-холодным облаком и потянул за собой, туда, к этому морю, небу, кораблю…

Сильная рука сжала плечо Ингвильды и потрясла.

– Эй, йомфру! – встревоженно позвал Оддбранд. – Очнись!

Рывком, как провалившись, Ингвильда опомнилась, обнаружила себя снова в седле, в долине, укрытой от морских ветров горами. Глаза жгло, как от яркого света; она зажмурилась и опустила голову. У нее не хватало сил даже держать поводья, и Оддбранд перехватил их.

– Ты, должно быть, видела что-то любопытное! – услышала она приглушенный, уже почти спокойный голос Оддбранда. – Но я подумал, как бы духи не забрали тебя к себе навсегда. По-моему, до этого оставалось немного. Дар ясновидения, конечно, драгоценен, но лучше оставайся здесь и будь обыкновенной женщиной.

Ингвильда успокоилась и открыла глаза. Ей было неуютно – мир видения и правда стал, пусть ненадолго, так же ярок и осязаем, как и настоящий. Представив, что могла бы очнуться не в седле, а на корабле среди хирдманов Стюрмира конунга, Ингвильда содрогнулась и крепче вцепилась в лошадиную гриву. Слава богине Хлин*, это прошло!

– Я видела корабль, – начала она рассказывать. – Это несомненно он, «Рогатый Волк». Стюрмир конунг жив и здоров, он сам правил рулем.

– Это на него похоже. – Оддбранд кивнул. – Там не было слэттов?

– Я их не нашла. Там плоский берег со множеством мелких заливчиков и мысочков, и на мысках растут тонкие кривые елки чуть ли не до самой воды…

– Ха! Уж не сам ли Ньёрд перенес Стюрмира за один день от Дороги Рассвета до Хорденланда?

– Земля хордов? – удивленно переспросила Ингвильда. – Но как они успели? Это же далеко?

– Далеко! – подтвердил Оддбранд. – Не знаю, что и сказать тебе, йомфру! Похоже, что сегодня утром ты увидела то, что было несколько дней назад!

Оддбранд почему-то повеселел, как будто ожидание близких неприятностей прибавило ему бодрости. Но Ингвильде было вовсе не весело.

– Так, значит, он может быть на Остром мысу уже через несколько дней?

– Да. Возможно, даже раньше нас. Как раз там и встретимся!

– Но… Наверное, стоит предупредить Вильмунда? – Ингвильда посмотрела в начало длинного строя, где краснел плащ молодого конунга.

– Не стоит! – Оддбранд ухмыльнулся. – Лучше пусть встреча с отцом станет для него приятной неожиданностью!

Ингвильда поколебалась немного, но все же завладела поводьями и тронула бок лошади свернутой плетью. Происходящее было важнее обид, и ей хотелось дать ему побольше времени на раздумье о том, как поправить дело. Но не успела лошадь сделать шаг, как Ингвильда засомневалась и снова натянула поводья.

– Не бойся, йомфру! – подбодрил ее Оддбранд. – Принимать решение нужно один раз – только тогда оно чего-то стоит!

– А он не подумает, что я лгу?

– А разве раньше ты когда-нибудь лгала? Если он так подумает, то пусть ему и будет стыдно! – утешил ее Оддбранд.

– А вдруг он подумает, что я сумасшедшая?

– А ты уверена, что это не так? – спросил Оддбранд, понизив голос и наклонившись к ней.

В его тоне крылась усмешка, но Ингвильда не обиделась. Напротив, ей стало весело. В самом деле, может быть, и так! А значит, какой с нее спрос? Отныне она свободна думать и действовать как ей угодно, а если кому-то это не понравится, то это их беда! Не так уж много в ней осталось от той славной благоразумием прежней Ингвильды дочери Фрейвида, какой она была всего лишь полгода назад.

– Но все же! – Ингвильда с мольбой заглянула в лицо Оддбранду, словно он обладал и полным знанием судьбы, и даже властью ее переменить. – Что с нами будет, Оддбранд? Я… я боюсь!

– Бояться нечего! – Оддбранд уверенно покрутил головой. – С тобой не случится ничего плохого, если только ты будешь держаться поближе ко мне. Я вытащу тебя хоть из пасти Фенрира. Клянусь моим Ключом!

Оддбранд хлопнул ладонью по боку, где висел его меч с круглым железным кольцом на конце рукояти, там, где у всех квиттов было изображение волчьей головы. Снова направив лошадь к началу строя, Ингвильда еще успела задуматься о том, почему меч Оддбранда носит такое странное название. Из-за кольца в рукояти? Но его легко можно было бы перековать на что-нибудь покрасивее. Из-за того, что хирдман неразлучен с мечом, как хозяин или управитель с ключами? Или потому, что меч в сильных руках воина является верным ключом к Палатам Павших*? Какие еще тайны хранит этот странный человек?

– Ты сошла с ума! – только и ответил Вильмунд конунг, выслушав Ингвильду. – Этого не может быть!

– Если тебе чего-то не хочется, это еще не значит, что этого не может быть! – весело ответила она.

Мысль была перехвачена у того же Оддбранда, который за прошедшие месяцы научил Ингвильду несколько иначе смотреть на мир и еще ни разу не ошибся.

– Этого не может быть!

Вильмунд решительно покачал головой. Наверное, Ингвильда сама была виновата: подобные вести надо сообщать с важным и значительным видом, желательно с подвыванием, как это делал Сиггейр из Тюрсхейма. Его боялись и ему верили. А Ингвильда казалась плохой прорицательницей: в свое время ей не хотел верить даже родной отец, так чего же было ждать от Вильмунда? Прямо проклятье какое-то!

Кюна Далла смотрела на нее с гневом и недоверием. Она была убеждена, что Ингвильда им назло выдумывает плохие новости. И наверняка по сговору со своим подлецом папашей!

– Ты все придумала! – опомнившись, воскликнула Далла. – Помолчи, не смеши людей!

Ингвильда повела плечом и поехала назад к Оддбранду. Дальше пусть разбираются сами. Кто предостерег, тот не виноват!

До самого вечера дружина ехала спокойно, только молодой конунг постепенно все больше мрачнел. Он не хотел верить Ингвильде, но сомнение возникло и теперь неудержимо крепло. Может быть, Стюрмир конунг и не вернулся. Но ведь мог и вернуться! Со времени осеннего тинга прошло достаточно времени для путешествия не только к Эльвенэсу, но и обратно. И Вильмунд чувствовал какую-то холодную скользкую растерянность, как будто он стоял в темноте на гладком льду. Вся его гордость и уверенность, призрачно обретенная со званием конунга, мгновенно растаяли. Он был таким же, как раньше, и вожделенный золотой кубок ничуть не прибавил ему настоящей силы. И чем ближе был вечер, тем настойчивее стучала в голове необходимость что-то решать.

Ингвильда не знала, как называлась та маленькая усадьба, в которой дружина конунга остановилась на ночлег. Она даже не поняла, которая из женщин, сновавших в факельных отблесках с мисками, кувшинами и охапками одеял, была здешней хозяйкой. Ее занимало только одно – девичья и лежанка. Оддбранд вполголоса доказывал кому-то возле дверей, что он будет спать у лежанки, поскольку охраняет невесту конунга от всего, в том числе и от дурных снов, чему служит его заклятый особыми рунами меч. Это он говорил в каждой усадьбе, и сама Ингвильда потихоньку начинала верить, что это правда. «Может быть, меч зовется Ключом потому, что открывает дорогу к хорошим сновидениям? Или даже вещим снам? Тогда ему цены нет!» – лениво думала она, полулежа на постели и свесив на пол ноги. Да тролли с ним, с мечом, – с самим Оддбрандом так спокойно и надежно, что ничего больше не надо…

Внезапно очнувшись, Ингвильда удивилась тишине. Только что по всему дому звучали шаги и голоса, хлопотали женщины, расхаживали туда-сюда хирдманы, сталкиваясь в незнакомых тесных переходах. И вдруг стало совсем тихо. Ингвильда лежала не на краю, а возле стены, кто-то снял с нее сапожки и платье со звенящими украшениями, укрыл теплым меховым одеялом и заботливо подоткнул его по бокам и у горла. Рядом посапывала Бломма, возле самого края спала еще какая-то девушка из хозяйских домочадцев. Должно быть, Ингвильда сама не заметила, как заснула, пока все устраивались, и теперь была уже глубокая ночь. На большом сундуке стоял глиняный светильник с плавающим в тюленьем жиру фитильком. Света от него было немного, и Ингвильда закрыла глаза, надеясь поскорее заснуть опять и не тратить зря драгоценное время отдыха.

Скрипнула дверь. Не открывая глаз, Ингвильда не столько услышала, сколько ощутила каким-то новым, неведомым чувством шаги и дыхание двух человек, отлично ей знакомых. Может быть, ясновидение – это умение не только видеть далеко, но и видеть близко с закрытыми глазами? Эта мысль почему-то показалась Ингвильде забавной, и она едва не рассмеялась, но сдержала смех и прислушалась. За время, проведенное сначала на Остром мысу, потом на озере Фрейра и, наконец, в дороге, Ингвильда стала менее робкой и более любопытной, чем была дома.

– Нет, не здесь! – услышала она растерянный шепот, показавшийся в тишине девичьей очень громким.

Это был, несомненно, Вильмунд. И его спутницу Ингвильда тоже узнала – просто по дыханию.

– Не на заднем же дворе! – потише, но с большей досадой ответила кюна Далла. – Хирдманы спят слишком чутко, а мерзнуть в сенях я не собираюсь. Здесь дует изо всех щелей!

– Так что ты… – начал Вильмунд, но вдруг тихо охнул и замолчал.

Ингвильда почувствовала его взгляд, суматошно ткнувшийся в нее, как тонкий прутик. Было не больно, но щекотно.

– Она же здесь! – потише зашептал Вильмунд.

– Неважно! – ответила Далла. – Она спит, как Сигрдрива*, уколотая шипом сна! Я уже замечала – она во сне не шевелится, не разговаривает и даже не дышит! Она не проснется, даже если тут собрать домашний тинг!

«Это я-то не дышу? – с полушутливой обидой подумала Ингвильда. – Даже Хёрдис дышала во сне, а мне до нее далеко! А жаль!»

– Я не знаю, правда она что-то умеет видеть или нет, но я подумала – нам неразумно ехать всем вместе! – шептала тем временем кюна Далла. Как видно, она за время дневного пути успела продумать, как ей теперь вести себя, и кое-что решила. – Если Стюрмир вернулся, ты сам знаешь, как мало его порадуют наши вести.

– Но я не хотел… – начал Вильмунд, но кюна Далла перебила его:

– Чего ты хотел, а чего нет, знаешь только ты сам. Я говорю о том, что подумает Стюрмир, а это совсем другое. Он подумает, что ты хотел нарочно отобрать у него престол. И спрашивать ни о чем не будет! Конечно, виноват во всем Фрейвид. В этом-то я сумею его убедить.

– Ты?

– Да. Ты останешься здесь, скажешь дружине, что заболел. Я поеду вперед. Если Стюрмир вернулся, я сама расскажу ему, как все было. Отвечать будет Фрейвид, и это будет справедливо.

– А я…

– А ты, мой милый, будешь ни в чем не виноват. Ты ведь сам понял, что за человек этот Фрейвид, и даже передумал жениться на его дочери, ведь верно? Ты уже сам отказался от обручения и решил выдать ее за моего брата Аслака, ведь так? Я думаю, Стюрмиру понравится этот замысел. Тогда если… если она останется наследницей Фрейвида, то все его земли и богатства перейдут к нам… к Лейрингам. Стюрмир будет доволен, уж я сумею это устроить.

– А я?

Ингвильда почти не слышала, что кюна говорила дальше. Неподвижно лежа с закрытыми глазами, она не могла решить, стоит ли верить ушам. «Так вот почему с недавних пор Вильмунд перестал со мной разговаривать! – быстро мелькало у нее в голове. – Он отказался от меня! И решил передать меня Аслаку… то есть, конечно, Далла так решила. Если Вильмунд сам додумался до такого утонченного коварства, то я – восьминогий Слейпнир!»

Так говорил когда-то Хродмар. При воспоминании о нем Ингвильду вдруг наполнила такая щемящая острая нежность, что под ресницами закрытых глаз горячей волной всплыли слезы. Томительная боль в груди на миг поглотила все прочее. Нет, время ничего не переменило – Хродмар по-прежнему казался живой частью ее самой, и чувство это казалось бесконечным, как дыхание. Ни полгода, ни год, ни десять лет не порвут этой связи. Не убьют надежду, что когда-нибудь они снова будут вместе, потому что так и должно быть. Все происходящее казалось дурным сном – сперва ее обручили с Вильмундом, теперь везут, собираясь отдать какому-то Аслаку Облако, в то время как для нее все мужчины – бесплотные облака, потому что Хродмар среди них только один и он далеко! Казалось, со времени их последнего свидания прошли долгие годы, но оно было так близко, ярко и живо в ее памяти, словно оно-то одно и происходило в действительности, а после него был только сон, сон…

А Вильмунд и кюна Далла возбужденным шепотом обсуждали свои дальнейшие шаги, голоса их царапали слух Ингвильды и стучались в сознание, как бродяги в богатый двор. «Вот они, чудесные дары богов!» – с наcмешкой подумала Ингвильда. Так всегда и бывает! Она сумела увидеть корабль конунга за много переходов отсюда, но не знала того, что совершалось под самым ее носом и имело к ней самое прямое отношение! Не заметила, как у нее поменялся жених! Правду говорят, что наиболее сильным даром ясновидения обладают те, кто слеп от рождения! А кто не от рождения, тот слепнет постепенно! Она, кажется, уже совсем потеряла зрение! Ну что ж, это справедливо: нельзя одному человеку смотреть сразу в две стороны!

– Отдай мне это обручье! – говорила между тем кюна Далла. – Я отвезу его Аслаку.

Вильмунд сделал движение, как будто хотел прикрыть ладонью золотого дракона на другом запястье.

– Не много ли будет для Аслака! – возмущенно воскликнул он, позабыв тревогу и растерянность.

Золотой дракон так глубоко запустил когти в его сердце, что вырвать их можно было только вместе с куском сердца.

– Глупец! – зашипела Далла. – Я привезу его на Острый мыс. Если там Стюрмир, то я покажу ему обручье, и он поверит, что ты сам решил отказаться от родства с Фрейвидом, с этим предателем. А если Стюрмира там нет, то Аслак его и не увидит! Для него многовато, в этом ты прав! Понял теперь?

Вильмунд нахмурился, погладил обручье по тонким чешуйкам, вздохнул, потом вдруг решительно помотал головой.

– Не отдам! – тихо отрезал он, и по его голосу даже упрямая Далла, не привыкшая сдаваться без борьбы, поняла, что снять обручье можно будет только с мертвого.

– Тогда я заберу ее с собой, – решила кюна.

– Кого? – не понял Вильмунд.

– Ее! – Далла не решалась назвать Ингвильду по имени, боясь разбудить, но показала глазами. – И привезу на Острый мыс. Если Стюрмир там, то ему… Ему она пригодится для будущих бесед с Фрейвидом. Так и быть, я скажу, что это ты так решил. За это он многое сможет простить.

Вильмунд помолчал. И он, и Ингвильда думали об одном: из невесты она превратилась в пленницу, и ее мнения никто не спрашивает, хотя речь идет о ее судьбе! Странно, но Ингвильда не испытывала никакого страха за себя. Она подумала, что Далла просто не хочет оставлять ее наедине с Вильмундом, раз сама уезжает от него. Иначе Вильмунд снова мог бы стать союзником Фрейвида и заплясать уже под другую дудочку. Ах, знать бы только, где сейчас Хродмар…

И вдруг Ингвильда ощутила едва заметное, легчайшее дуновение того же прохладного ветерка, которым потянуло на нее от видения «Рогатого Волка». Тогда она испугалась очнуться на корабле Стюрмира. А если бы это был корабль Хродмара? Тогда она сама побежала бы вперед по дороге из серых облаков, боясь только, как бы не обрушился этот зыбкий мостик!

– А Фрейвид… – снова подал голос Вильмунд.

– А Фрейвид, выходит, опоздал! – отрезала Далла. – Знаешь, как говорится: кто бодр, тот богат! А Фрейвид что-то слишком долго собирает свое войско!

– Куда же он запропастился, пожри его Нидхёгг*! – угрюмо буркнул Вильмунд.

Ни Далла вслух, ни Ингвильда в мыслях не могли ему ответить на этот вопрос.